Надя

Лет до пятнадцати Надю в основном воспитывали братья, и лишь иногда родители. Росла она этаким девчоночьим Маугли в мальчишеской стае.

 Со старшим, Никитой, серьезных драк не случалось. Пять лет большая разница, чтобы воспринимать сестру всерьез. Он, конечно, иногда дурачился с ней, боролся, но коготков не выпускал, помятуя о разных весовых категориях. Другое дело Артем. С Надей они были погодки, поэтому первенство в стае оспаривали жестко.

Девочку редко видели в платье. В этом прочитывался скрытый родительский рационализм: «а кто же в таком случае станет донашивать штаны и футболки?» Да ей и самой платья и юбки казались страшно неудобными, имели привычку задираться, оголяя то, что оголять не полагается, рваться в самый неподходящий момент, а потом получать за каждую дырку нагоняй. Ведь платья были новыми, а штаны и кроссовки прошли не одну чрезвычайную ситуацию.

Лучше всего от мальчишек сохранялись бейсболки и трусы. Надя готова была донашивать и их, но тут уже воспротивилась мать.

– Если будешь носить мужские трусы, у тебя в них вырастет то, что девочкам не полагается. Надя сразу поняла, о чем речь, молчаливо согласившись, что «это» должно здорово мешать бегать, поэтому девчачьим трусикам с бантиками особенно не противилась.

От зимы иногда оставались валенки. Их починяли и выдавали кататься на горке. От курток Артема за полгода оставались рожки да ножки: то есть манжеты, замок и воротник, а варежки он либо терял, либо сгрызал. Бабушка даже однажды сказала: «Темка, съешь уж эту новую пару целиком, она еще чистая. Может, наешься, и пропадет у тебя к ним аппетит».
 
Но аппетит на перчатки у Артема окончательно пропал только на первом курсе института.

Годам к шести Надя почти совсем разучилась плакать. Слова «девчонка» и «нюня» были самыми ругательными в их детском кругу. Если станешь реветь, мальчишки не только не станут с тобой играть, но и задразнят до икоты.
 
Первые десять лет в ее драках с Артемом ветреная виктория перебегала от одного к другому и окончательно переселились к брату только тогда, когда у Нади начала расти грудь. Удар по вспухшим бугоркам был уж очень болезненным: приходилось левой рукой прикрываться, а одной правой много ли навоюешь?

Все повторяющиеся военные неудачи приводили девочку в страшное уныние. Она привыкла ни в чем не уступать брату. Чувствовала ли Надя себя существом другого пола? Пожалуй, еще нет. Хотя мальчишкой себя тоже не считала. Что-то такое среднее, окончательно не определившееся.

Она исподтишка рассматривала грудь Артема и про себя  с огорчением думала: « Везет этим мальчишкам!»

Но если нельзя одолеть неприятеля силой, то можно попробовать хитростью. Надя училась всегда хорошо, а Артем так себе, перебивался с тройки на четверку.

– Мама, а у меня сегодня снова пять за сочинение и по географии тоже.

– Молодец, – не поворачивая головы, хвалила мать, занятая на кухне приготовлением фарша для котлет.

– А у Артема что?

– Не знаю, не говорил еще…

– И не скажет. Он свой дневник по диван закинул, – деланно равнодушным тоном сообщала Надя.

– Как под диван? – сразу же взвивалась мать. – Артем, ну-ка иди сюда! Живо!
 
А Надя скрывалась тем временем в своей комнате, чтобы в коридоре не столкнуться с братом и не получить мимоходом заслуженную затрещину за ябедничество.

Лет в четырнадцать войны почти прекратились. Артема уже терзали другие заботы, ему срочно требовалось научиться целоваться. В классе уже бурно обсуждались любовные темы, и невежество в таких вопросах порицалось гораздо сильнее, чем незнание монолога Чацкого.

Надя согласилась побыть подопытным кроликом, но, конечно, не за просто так. Было довольно противно ходить со щеками, обмусоленными Темкиными неумелыми губами, но на каждый минус есть свой плюс. Брат теперь часто пылесосил в ее очередь, а однажды даже погладил полотенца. Правда, предварительно взял с нее клятву скрыть этот постыдный поступок от приятелей.

В пятнадцать лет одноклассник Илья вдруг подарил Наде цветок. Сначала она хотела сказать ему что-нибудь обидно-ехидное, но язык отказался повиноваться. А ведь именно Илья строил ей всякие каверзы, начиная с четвертого класса. А в пятом поставил такую подножку, что она кубарем скатилась с лестницы, а потом неделю хромала.

Знаменательное событие произошло так. Подружки шушукались в стороне, а Надя сидела одна в школьной беседке и зубрила географию. Вчера весь вечер они с Артемом стреляли из воздушки, выясняя у кого глаз точнее. Но довести дело до конца не удалось. Мать заметила вмятины на обоях и устроила им Варфоломеевскую ночь. (Надя недавно о ней читала книгу).

Девочка от пережитых волнений рано легла спать, справедливо решив, что утро вечера мудренее, а в таком нервном состоянии никакая география в голову не полезет.

 Илья подошел, закрыл ее спиной от любопытных девчонок, и, не говоря ни слова, положил в книгу красивый бордовый цветок Марьиного Коренья. Надя теребила пальцами цветок, от неожиданности и странной неловкости боясь поднять глаза. В животе перевернулось что-то большое, прохладное и немного запретное, как торопливо съеденная за спиной матери сосулька.

Она оглянулась на подруг и поспешно спрятала цветок в книгу, безжалостно приминая хрупкие лепестки. Потом едва слышно пробормотала «спасибо». В этот момент послышался глухой щелчок. Кокон окончательно разорвался, и из него вылупилась маленькая бабочка женского пола, пока еще, правда, неловкая и мокренькая.

– Мама, я хочу к лету сарафан на бретельках, узеньких таких, знаешь? И босоножки на каблуках.

Мать внимательно посмотрела на дочь, хотела засмеяться и удивиться такой перемене во вкусах, но вдруг заметила что-то такое в Надиных глазах. Как девочка за последний год выросла и оформилась! Совсем невеста. Мать с трудом проглотила подступивший к горлу комок и молча кивнула.