Упорство

Он начал приходить в себя ещё на лестнице, когда его внесли в тёплый подъезд с мартовского, ещё пропитанного зимой морозного воздуха. Он смутно мог разобрать, что кто-то поднимает его по лестнице. Ему чудилось, что позади остались три или четыре лестничные площадки, прежде чем послышался скрежет открывающегося замка, громадная металлическая дверь распахнулась, и его внесли в ещё более тёплое помещение, в сравнении с которым подъезд казался морозилкой. Он слышал неясную возню, будто ворочают и трут друг о друга какие-то тряпки, потом услышал отдалённое журчание воды, ощутил тепло чьих-то рук и почувствовал, что его окунают в жидкость. От этого ему стало лучше, и он забылся.
Очнувшись, он не знал, сколько времени оставался без сознания. Но это было неважно, потому что там, где он оказался, было очень тепло и уютно. Из окошка на него смотрело солнце, ещё слабое, но уже ласкающее своими лучами, в которых витал ворох пылинок, создающих атмосферу обжитости в помещении. Он решил оглядеться. Комната была небольшая и очень домашняя. Вокруг царил бардак, который создавали лежащие тут и там книги: они лежали на полу, на большом потрёпанном кожаном диване, на подоконнике среди цветочных горшков, а на тумбочке они оттеснили на край светильник, который, видимо, был не очень доволен и, сопротивляясь, подмял под себя одного из оккупантов, расположившись на томике Куприна.
Однако пора бы сказать несколько и о нашем персонаже. Скажем немного, самое важное: его купили сегодня около девяти часов в подземном переходе рядом со станцией метро Китай-Город; он был не одинок - с ним были ещё четверо его товарищей, таких же, как и он. И, конечно же, самое важное - он был Тюльпаном.
Вполне оглядев комнату, он заметил своих собратьев. Они находились с ним в одной вазе и, видимо, ещё не очнулись, потому что мерно покачивались на своих стебельках, немного наклонив головы, пока не раскрывшиеся бутоны. Решив не будить их и дать своим товарищам отдохнуть, Тюльпан подумал, что надо бы познакомиться с местными, и негромко обратился к Герани, ближайшей к нему жительнице подоконника.
 - Доброе утро! - сказал Тюльпан негромко. Герань не отозвалась: она была погружена в солнечную ванну; к тому же, она жила здесь не первый год и считалась старожилом, что извиняет её небольшую глухоту.
 - Доброе утро, Герань! - повторил Тюльпан чуть громче. Герань сначала не сразу поняла, в чём дело, но, когда убедилась, что обращаются к ней, дружелюбно пробурчала:
 - Доброе, доброе. Солнце-то какое! Даже теплее, чем было вчера, - и, немного подумав, Герань добавила:
 - А ты кто таков, касатик?
 - Я Тюльпан, новенький.
Герань оглядела его и поняла, что к чему. Она очень не любила, когда в дом приносили цветы с улицы. Не потому что не любила новые растения - она сладила даже с Кактусом, который поселили рядом с ней два месяца назад и который с другими никак не сходился. Герань не любила цветы с улицы, потому что они были обречены на гибель, рано или поздно, но неизбежно. А зачастую они бывали хорошими цветами, и Герани, которая, бывало, близко с ними знакомилась, было больно их терять.
И сейчас Герань мучилась. Её раздирало на две части - одна, видя, что Тюльпан цветок добрый и очень дружелюбный, хотела как-то помочь ему; другая же часть настойчиво шептала Герани, чтобы та замолчала и отвернулась, потому что в конце концов Тюльпан погибнет и своей гибелью причинит новую боль.
Но как Герань могла помочь Тюльпану? Что она могла поделать? Ведь она всего лишь цветок, растение, она не обладала ни знаниями, которые могли спасти Тюльпана, ни даже достаточной силой, чтобы просто приблизиться к нему и ободрить, потрепав за лист на стебле. Однако верх одержала всё же первая половина, желающая помочь Тюльпану, и Герань решила, что единственное, чем она может помочь своему новому знакомому, это правдой. И она рассказала ему, что его ждёт, что это неизбежно, и как бы она ни желала, как бы он ни желал это предотвратить, конец всё равно настанет, и довольно скоро.
Тюльпан слушал всё молча. Наверное, ему было горько, но он никак не выдавал своей печали. Лишь иногда невольно вздрагивал он красным лепестком, но быстро овладевал собой и возвращал себе видимое спокойствие. Когда Герань окончила свою полную безнадёжности и фатализма речь, способную разуверить самый верующий в светлое будущее цветок, она вопросительно уставилась на Тюльпана, ожидая его реакции и искренне ему сочувствуя.
Тюльпан помолчал несколько времени, а когда нарушил молчание, говорил так:
 - Ты живёшь уже долго на свете, Герань, многое видела, и ты наверняка права. Вероятно, мне и вправду суждено погибнуть очень скоро. Но смертью заканчивается любая жизнь, долгая ли, короткая ли. Мне думается, что важно то, как ты проживёшь, а не то, сколько ты проживёшь. Люди покупают цветы чтобы либо обрадовать других людей, либо почтить чью-то память - ведь они, люди, как и мы, тоже умирают. Я не вижу вокруг ничего печального, значит, меня купили, чтобы я обрадовал другого человека. Видимо, это моё назначение в этой жизни. Значит, моя жизнь не бессмысленна, раз в ней есть цель. Получается, я проживу её не зря. И чтобы прожить её как можно лучше, чтобы исполнить своё предназначение как можно полнее, я употреблю все свои силы, сколько бы времени мне ни осталось.
Герань удивилась, ведь она не ожидала подобного ответа. Она похвалила Тюльпан за то, что он даже перед лицом ужасной правды не отчаялся, а про себя подумала, что ей будет очень больно, когда этот цветок погибнет. Больнее, чем бывало прежде.
Некоторое время спустя очнулись товарищи Тюльпана. Он рассказал им всё, что объяснила ему Герань, ничего не утаив. Тюльпаны пришли в ужас, стали паниковать и метаться, не зная, что предпринять, чтобы спастись. Вскоре уяснив, что спасения нет, они впали в уныние, и их вполне можно было понять и никак нельзя было осудить.
Шло время. Товарищи Тюльпана чахли на глазах, но сам он, величаво выпрямив свой стебель и высоко подняв голову, был прекрасен и благоухал. Тюльпан ободрял своих товарищей, как умел, а в душе досадовал, что ничем не может им помочь. Он призывал их следовать его примеру, чтобы дожить свои дни не напрасно, но тюльпаны не видели в этом никакого смысла и горевали. Один за другим они гибли, а люди, глядя на это, ворчали, ругая торговку: они думали, что она продала им мороженные цветы. В конце концов Тюльпан остался один в своей вазе. Он грустил о погибших товарищах, но ему не было одиноко, потому что Герань всё время была с ним и подбадривала его, как могла.
Однако всё случилось так, как предсказала Герань.
На пятый день своего пребывания в доме Тюльпан почувствовал слабость, но сопротивлялся ей, заставляя Герань верить, что он по-прежнему полон сил, и было мгновение, когда Герань позволила охватить себя бесплодной надежде на то, что Тюльпан обманет смерть. На шестой день его лепестки стали высыхать, темнеть, Тюльпан уже не мог гордо держать голову прямо, как раньше, и невольно ссутулился. На седьмой день он понял, что умирает, и простился с Геранью. К вечеру седьмого дня Тюльпан на последнем издыхании, употребив последние силы, в последний раз поднял свою голову так же прямо, как в день своего появления в этой комнате, и бездыханно рухнул, свесившись с краю вазы. Герань отвернулась - скорбь сломила её. Комната как будто опустела с гибелью Тюльпана, будто бы стала тусклой и потеряла уют.
Люди выбросили бездыханного Тюльпана в мусорное ведро, вазу помыли и убрали в шкаф. Закрывая дверцу шкафа, человек подивился на тюльпан и, поцокав языком, назвал его "упорным" цветком. Впрочем, на следующее утро он уже не помнил ни Тюльпана, ни его упорства. Тюльпана помнила только Герань, и только Герань знала, почему он упорствовал.