Дачник. Ч. 7

     За зиму он так свыкся с деревенской жизнью, так привык к ней, вдумчивой, размеренной и небыстрой, что уже и не представлял, как можно жить в городе - в этом вертепе. Ему казалось, что года, прожитые им там - в Москве, были ненастоящими, вычеркнутыми из жизни. А настоящая жизнь - вот она, здесь! Здесь всё настоящее: хлеб (он уже не покупал хлеб в магазине, а мысленно посеял его) растёт с его помощью и по его воле, овощи тоже, яйца он добывал в таком количестве, что горка их в подполе угрожала заполнить всё свободное пространство.
      Поначалу он попытался отнести яйца в магазин и продать, но их никто не брал.  "Спросу нет", - заявила продавщица, рябая рыжая девка, и нагло посмотрела на него маленькими противными глазками. Тогда он сунулся к соседу, Григорию Ефимовичу, виновнику "изобилия", не надо ли, мол, кому-нибудь их просто отдать. Может, кто нуждается? На что Григорий Ефимович зевнув страшным беззубым ртом, ответил: - "Да кто ж возьмёт... У всех свои есть..." - и лениво почесал под голым волосатым брюхом. Так в подполе продолжала расти гора неиспользованных яиц.
      Кстати, после этого эпизода, наш "сельчанин" и стал задумываться: сколько и чего ему заводить. А то огород под картошку распахал "будь здоров", а зачем ему столько картошки и куда её девать не подумал. "В город буду возить, продавать... - но вспомнив сколько нужно бензина, чтобы доползти до города, решил, что "овчинка выделки не стоит".
      "Итак, - пришёл к выводу наш герой, - сажать нужно ровно столько, сколько нужно мне одному... или чуть больше. А то, вдруг, неурожай!.. И живности много не надо, да и кто её резать будет? Ладно, решим этот вопрос..."
      За зиму он подкопил деньжат и собрался  второй раз в город - уже за лодкой. Река манила его и он длинными ночами видел сказочные сны: как уплывает далеко-далеко и в зарослях ивы ловит огромного сома... А ещё он заметил, что разговоры его с местными о животноводстве, огородничестве и рыбалке, вызывают у них снисходительное равнодушие и нежелание особо говорить на эти темы. Видно, для них привычный с детства уклад жизни не вызывал интереса. А у него вызывал. Ему то это казалось очень важным и пропитанным исключительной романтикой. Зато его коротенькие замечания о городе выслушивались с немалым интересом. Но он старался все расспросы о столице и себе обходить и уклонялся от подробностей.
      Хотя пустить пыль в глаза некоторым аборигенам и одной очень симпатичной аборигенке, очень хотелось. Просто так - для поднятия собственного авторитета и придания особой значимости своей фигуре. Аборигенка-то уж больно была хороша! Просто красавица... А когда сталкивалась с ним ненароком в сельпо, вспыхивала неподдельно, краснела и тёмными очами своими как-будто обволакивала его всего... Короче - брала за сердце, да и за все остальные места тоже. Он теперь сразу при их встрече выходил из магазина и поджидал её. Или она его. При людях они беседовать не решались. Свидетели зачем.
      Глядя на её ладную фигурку в белом полушубке, на ей выбивающиеся из под шерстяного платка тёмные волосы, на смеющиеся огромные маслиновые глаза, на ровные белоснежные зубки, видные когда она смеялась, на полные губы без всякой косметики, которые сразу хотелось целовать и целовать, упиваясь её звонким голоском, Фёдор Семёнович молодел, подтягивал живот, разворачивал плечи и шутил, шутил, шутил... Такого остроумия он за собой раньше не замечал.
     На них стали обращать внимание. Бабы уже шептались: "Опять мильёнщик с кондрашовской Жанкой у магазина разговаривал. Ох, и задаст ему Хозяин!.."