Портрет

У графини не было скучно даже молодым: женский альянс основывался на интересах к музыке и поэзии, а также к любви и моде, мужской — на охоте и войне, которой не было, политике, политиках и других неразрешимых проблемах; а хозяйка находилась в центре и вне его, в курсе всех событий и будто вне всего, но странной ее особенностью было то, что она, как бы невзначай, подбрасывала сумасшедшую идею, и все тайно или явно заражались ею.
Как-то мимоходом она сказала о некоем портрете, обладание которым даст его владельцу благо в самый трагический день, спасет в роковой час и будет оберегом в годы беды и ненастья, но приобрести эту уникальную вещь можно за полмиллиона… При упоминании о его свойствах у всех вожделенно загорелись глаза, а при озвучивании цены вырвался надрывный вздох отчаяния, и, казалось, все и навсегда забыли об услышанном. Но спустя некоторое время графиня провела гостей из одной залы в другую через комнату с камином, где, как бы невзначай, указала на картину, висящую на стене. В темной комнате, в бликах каминного огня рассмотреть ее было чрезвычайно сложно, но гости отметили про себя таинственность, загадочность и даже магнетизм изображения на полотне.
Все шло своим чередом, завсегдатаи по-прежнему собирались у графини, дамы говорили о музыке, поэзии, любви и моде, мужчины — об охоте, войне, политике и всякой всячине, и каждый ненароком поглядывал в сторону той комнаты, где висел портрет, гарантирующий счастье. Никто из приличия не решался заговорить о нем вслух или, не дай Бог, спросить у хозяйки, но таинственная картина занозой засела в каждом сердце. Однако заноза занозе рознь.
Один молодой человек по имени Эклипс, завсегдатай собраний у графини, неизлечимо заболел идеей заполучить вещь, сулящую ему привилегию превосходства. Однако он не относился ни к числу тех безумцев, которые с легкостью выкладывают баснословные суммы ради сомнительной выгоды, ни к тем злоумышленникам, кто без больших мучений становится на путь совершения зла в порыве необузданной страсти. Преступное начало в нем, как, впрочем, и в каждом другом человеке, находилось в латентном состоянии; проявляется это качество под воздействием каких-либо причин. Такая появилась и у Эклипса. Она вышла из небытия его нестойкого сознания, которое стало таковым под воздействием постоянного душевного смятения, чтобы заставить порядочного человека совершить коварный умысел. Мысль о хищении стала для Эклипса маниакальной; он бредил ею днем и ночью и, наконец, решился на неблаговидный поступок.
Однажды к концу традиционного вечера у графини, когда гости начали свои долгие и умилительные прощания с хозяйкой, Эклипс незаметно пробрался в комнату с камином и спрятался за портьерой. Оценив обстановку, он понял, что в комнате, кроме него, никого нет, и собрался уже покинуть свое убежище, как вдруг раздался непонятный звук. Сердце его сжалось от испуга, но когда он понял, что открылась дверь, напрягся, боясь быть обнаруженным. В щель он увидел человеческую фигуру, которая проследовала к камину и начала растапливать его. Эклипс немного успокоился. Дрова долго не разгорались, и наконец оранжево-золотые язычки пламени уверенно заплясали в камине. Тьма отступила, и портрет в бликах огня заиграл по-новому. Закончив дело, человек покинул комнату, а Эклипс, чтобы получше рассмотреть картину, вышел из своего убежища и стал напротив.
Молодое мужское лицо в обрамлении волос цвета золотой вечерней зари, слегка повернутое и приподнятое, избавляло смотрящего на него от всепроникающих глаз, присущих Богу. Всевидящий взгляд способен обнажить истинную суть человека и породить в нем угрызения совести, если тот имеет грязные помыслы и намерения. Эклипс, стоя перед картиной, был избавлен от разоблачения: его не могли видеть — а он мог; его не уличали — и он не испытывал стыда. Безмолвный, бездонный взгляд изображенного на холсте, устремленный в неведомую даль, уводил глаза зрителя за пределы золоченой рамы, в неограниченные просторы неизвестного. Отрешившись, можно последовать за ним и увидеть то сокрытое, что открыто самому Богу. «Наверное, там, за пределами человеческого сознания, существуют силы, способные оградить нас от бед», — подумал Эклипс, глядя на необычный портрет.
Вдруг дверь снова скрипнула; Эклипс еле успел скользнуть за портьеру. Хозяйка в ночной одежде вошла в комнату и села у камина, напротив картины. В золотых бликах огня графиня была магически красивой. Седые роскошные волосы приняли медный оттенок, морщинки скрыл муаровый свет, а глаза стали излучать безмятежность и умиротворение. Она превратилась в богиню с полотен гениальных художников. Ее пребывание в покое было таким долгим, что Эклипс, потеряв чувство реальности и контроль над собой, чуть не упал. Будто удар молнии пронзил его тело, он вздрогнул и пришел в себя. В этот момент графиня шевельнулась… Еще мгновение — она встала и вышла. Эклипс внутренне почувствовал, что на улице светает, он повернулся к окну и воочию убедился в этом. Неотвратимо наступало утро. Надо было как можно быстрее и незаметнее покинуть дом. О краже картины он уже не помышлял, потому что вероятность быть замеченным прислугой стала слишком велика.

Желание обладать картиной превратилось в одержание. Эклипс ложился с этой мыслью, вставал, ел, пил, гулял, а ожидание следующего вечера у графини становилось невыносимо-тягостным, тревожно-гложущим, мучительно-бесконечным. Все время он был погружен в план выноса картины из дома, переезда в другую страну, где проводились аукционы, и возможности продать… непременно за озвученную сумму. Потом возникала мысль, каким образом распорядиться деньгами, но это была не первоочередная задача, и фантазии на эту тему не развивались.
В традиционный день собраний у графини Эклипс получил сообщение об отмене приема; причина не указывалась. От такого известия он чуть не лишился рассудка, потому что посещение дома этой дамы без приглашения являлось нарушением этикета, попасть же в него иным способом не представлялось возможным. Неблагоприятная весть обернулась для Эклипса неожиданным недугом. Когда наконец пришло приглашение, молодой человек уже лежал в постели в состоянии полного недомогания.
Крохотная карточка, перевязанная розовой ленточкой, издающая божественный аромат, присущий только этой женщине, свершила невероятное: вернула к жизни человека, не способного уже ни к какой деятельности. Она оживила Эклипса, будто влила в него свежую кровь, привела его в чувство и просветлила сознание. У него появилась ближайшая цель: подобрать соответствующую для приема одежду, привести себя в надлежащий вид, принять мажорное настроение, необходимое в высшем обществе, и иметь запас новостей для поддержания светской беседы. Если с одеждой проблем не возникало, то с настроением, душевным состоянием и новостями были большие затруднения. Но, несмотря ни на что, в назначенный час измученный Эклипс предстал перед хозяйкой.
— Вы больны, мой друг? — спросила она, протягивая руку для поцелуя.
— Несколько… — растерянно ответил молодой человек, с трудом наклоняясь к тонкой ручке графини.
— Может, вам стоило остаться в постели? — по-матерински заботливо спросила она.
— Я не мог… — еле проговорил Эклипс.
— Я прикажу растопить камин и подать вам чаю… в каминной… — распевно проговорила графиня, — целебного… на травах… мой лекарь собственноручно приготовит для вас, мой дорогой друг.
— Искренне благодарю, — только и смог выдавить Эклипс.
— А сейчас присядьте со мной, я буду охранять ваш покой, — предложила графиня и указала на место рядом.
— Душевно признателен, — поблагодарил Эклипс и сел на диванчик.
Перед глазами все было как в тумане, а от аромата, исходившего от графини, в голове плавало, как от крепкого табака.
— Мой друг, — прошептала графиня у самого уха, — разрешите проводить вас.
Это звучало как предложение покинуть шумный зал. Нежная рука коснулась локтя Эклипса, он встал, и они с графиней проследовали в комнату, где висел портрет. Графиня указала на кресло возле камина, Эклипс сел. На столе уже дымился чай, издающий незнакомый, но приятный аромат.
— С вами остаться или лучше покинуть вас? — прозвучал вопрос.
— Искренне благодарен и не смею более занимать ваше внимание, — произнес Эклипс.
— Тогда отдыхайте и непременно выпейте чаю. Он излечит вас.
— Да, да, благодарю, — в полуобморочном состоянии ответил Эклипс.
Графиня вышла и, как только дверь затворилась, он вскинул глаза на портрет и не узнал его. Эклипс вскочил и подбежал к картине: на месте той, которую он видел в прошлый раз, находилось полотно с другим изображением. На первой — рама обрезала лицо по линии лба и подбородка, а взгляд был устремлен вверх и вдаль.  На этой же — длинные волосы рассветно-золотого солнца обрамляли опущенное лицо, печальный взгляд был направлен вниз, в потухших глазах даже отсутствовали блики. Эклипс не верил своим глазам! Он то приближался к картине, то отдалялся, но, как бы он ни всматривался в портрет, тот даже отдаленно не напоминал виденный им в первый раз, хотя лицо было одно и то же. Это потрясло молодого человека, он в диком возбуждении вернулся в кресло, залпом выпил чай и впал в забытье.
— Мой дорогой друг, — услышал Эклипс мягкий голос, — вы проспали всю ночь, я не стала тревожить вас, но сейчас полагаю, что вы чувствуете себя лучше и можете покинуть эту комнату.
Эклипс попытался вспомнить, что с ним было, но так и не смог. Он встал и пошел, нежно подталкиваемый под локоть графиней. Только знакомый скрип двери вернул его в то состояние, которое он испытал, стоя за портьерой. Он оглянулся, но голова графини с пышной прической помешала ему увидеть то, что он неосознанно хотел узреть.
Эклипс отказался от предложенного кофе и поспешил домой. Переодевшись в халат, он долго ходил по библиотеке, пытаясь вспомнить вчерашний вечер и метаморфозы с портретом. Его мучила одна мысль: что он видел в тот вечер, когда тайно проник в комнату, и накануне? В первое посещение каминной на стене висел портрет молодого человека, лицо которого было очеркнуто рамой. И в этом лице с половиной лба и подбородка читалось ожидание чего-то невиданного, а в глазах с отблесками света просматривалось желание постичь непостижимое. В портрете вчерашнего лика с опущенным лицом и глазами, лишенными искр, застыла скорбь опечаленного человека. Картины были разными, хотя отображали одно лицо. Какая из них могла стоить названную графиней сумму, для Эклипса стало загадкой, но, более того, он не мог понять, какие перемены произошли с ним в доме графини и видел ли он на самом деле два портрета или один трансформировался в другой под воздействием его нездорового восприятия. Размышления ничего не дали, но Эклипс вдруг вспомнил, что графиня была с ним необычайно ласкова, чего ранее не наблюдалось. Он утешил себя тем, что престарелая графиня относилась к нему внимательно-нежным образом исключительно из сострадания, не имея при этом неблаговидных намерений.
Он взял книгу — не читалось, налил вина  — не пилось. Портрет не отпускал. Крайней степени магнетизма он не испытывал даже к девушкам, но, если бы ему кто-то сказал, что какой-то кусок полотна с нанесенной на него краской сможет завладеть всем его существом, он цинично рассмеялся бы оппоненту в лицо.
Неделю он пребывал в потерянном состоянии, и вот — новое приглашение. Эклипс долго вертел в руках карточку графини, перевязанную розовой ленточкой и испускающую колдовской аромат. «Главное — не влюбиться в эту старуху… Она чертовски привлекательна, но я не альфонс», — сказал себе Эклипс. Но к графине он все-таки пошел, не из-за нее — из-за портрета и той тайны, которая возникла вокруг загадочной картины. Теперь она волновала его больше всего.
У графини было все как обычно. Встречая Эклипса, хозяйка мило осведомилась о его здоровье и, получив благодарственно-удовлетворительный ответ, больше не досаждала ему своим вниманием. Ее прохладность неприятно удивила молодого человека, в высшей степени озадачила и даже задела его самолюбие, он отметил, что начал испытывать раздражение от ее безразличия, но потом вспомнил о портрете, и ревность отступила. В голову пришла мысль о супружеском союзе с графиней: «Женитьба на богатой вдове выгоднее, чем кража. Двойная выгода: богатая жена и желаемая вещь, хотя и в том и в другом случае придется переступить через себя. — Потом мысль ушла в другое русло: — Однако заполучить картину легче, чем продать: надо знать, как это сделать, но не в этом проблема: портретов оказалось два... Это уже дилемма…»
Когда графиню окружили девушки и вся эта компания увлеклась рассуждениями о моде, Эклипс проскользнул в каминную комнату; к его удивлению камин уже горел. Эклипс устремился к картине и вдруг застыл, как вкопанный. На стене висел портрет, но ни один из тех, которые ему уже приходись видеть. Это было третье изображение одного и того же лица. Эклипс оторопел. В голове помутнело.
— Я схожу с ума, — тихо произнес он.
Блики каминного огня дьявольски плясали на картине, где был изображен портрет молодого человека с длинными русыми волосами, левая часть которых находилась в естественном дневном освещении, а правая, судя по огненно-золотому окрасу, — в свете закатного солнца. Лицо выражало спокойствие, а взгляд устремлен вдаль, но не в ожидании непознанного, как это было на первом портрете, а в осознании увиденного. Но изображение находилось в тройной оправе: золоченой раме, в которую была заключена картина, обрамлении волос, в котором находилось лицо, и вилке толстых веток дерева, шероховатая кора которого являлась метафорой ощетиненного мира, окружающего человека.
При взгляде на портрет Эклипсу казалось, что разум его помутился, воспринимая не то, что написано на полотне; он начинал думать, что новые портреты ему выдает его воспаленная фантазия. Стоя перед картиной, он уже не понимал, о каком именно портрете говорила графиня и какой из них имеет большую ценность.
Он вернулся в зал. Графиня по-прежнему находилась в окружении девушек, которые щебетали о моде. «Может, я не выходил? Может, мне показалось, что я был в каминной?» — мучил себя вопросами Эклипс. И вдруг он резко повернулся и направился обратно, решительно открыл дверь, быстрыми шагами подошел к портрету и — кошмар! — там висел новый портрет. Такого он еще не видел! Из глубины размытых небес на него в упор смотрел Бог, нет, не Бог, человек с развевающимися волосами. Ветер словно дул ему в лицо, небесный вихрь закручивал их в небесную воронку, а лицо выходило из вращающихся небес… спокойное, познавшее истину… Взгляд проникал в глаза смотрящего, и Эклипсу показалось, что его потаенные мысли раскрыты. Он испугался и сорвался с места, чтобы покинуть комнату, открыл дверь и оказался в странном темном помещении. Зал, залитый тысячью огней, исчез, будто растворился с людьми и мебелью… а вместо ослепительной роскоши царил сплошной мрак.
В испуге Эклипс таращил глаза, чтобы рассмотреть в темноте хоть что-нибудь… И вдруг из темноты появилось лицо, которое излучало печаль, он отшатнулся, но тут же выплыло лицо, смотрящее вдаль. Эклипс попятился, и выглянуло лицо из-за дерева, а потом закружилось вырвавшееся с небес… казалось, оно летит на него… Эклипс попятился и упал… он пополз куда-то… вдруг увидел внизу полоску света и направился туда… наконец он очутился в комнате с камином. В нервном изнеможении он сел и оперся о стену… В комнату вошла фигура в черном одеянии, сняла портрет со стены и исчезла. Эклипс вскочил на ноги, подбежал к стене, где только что висел портрет — его не было… Он бросился к окну и увидел, как по аллее торопливо двигалась темная фигура с чем-то, похожим на картину… Он распахнул окно и прыгнул — благо, упал на что-то мягкое, — подскочил и побежал за вором. Он добежал до самой городской площади, и тут, на открытом месте, темная фигура с картиной в руках растворилась…

Прошло десять лет. На пороге дома графини появился человек, который представился как Вервандлюнг и попросил доложить графине. В этом крепком мужчине с обветренным смуглым лицом невозможно было узнать субтильного, мраморно-бледного, жеманного молодого человека по имени Эклипс. Его проводили в комнату, где за чайным столиком сидела графиня. Плавным жестом руки она предложила сесть. Их глаза встретились. Глядя на красивую женщину, которую не коснулась старость, Вервандлюнг подумал: «Женщины быстро стареют. Десять лет — это большой срок. Чтобы остановить время, нужно чудо», — а вслух произнес:
— Вы по-прежнему божественно красивы.
Графиня улыбнулась.
— Если не секрет, какой тайной завладели вы? — спросил гость.
Вопрос уже содержал в себе намек на загадку, которой обладал загадочный посетитель и которой, по всей видимости, хотел поделиться.
— От тебя нет секретов… — добродушно улыбнулась хозяйка.
Вервандлюнг вскинул брови, и больше ничто, даже глаза, не выдало его удивления: графиня по обыкновению не делилась своими тайнами.
— Любовь к жизни, — произнесла она. — Тебе ли не знать этого. — Она немного помолчала, внимательно глядя на гостя. Потом сказала: — А ты сильно изменился. И в лице появилось что-то чужеземное.
Воцарилось молчание, но оно не тяготило, каждый пил нектар наслаждения от долгожданной встречи.
Когда внезапно пропал Эклипс, графиню охватило волнение, какое поселяется в сердце матери, когда бурные юношеские идеи заставляют молодых людей покинуть родное гнездо. Но внутренним чутьем она понимала: сколько бы ни отсутствовал беглец, он все равно вернется в отчий дом. И вот этот миг настал. Теперь хотелось узнать, где носило заблудшую душу и нашла ли она то, за чем с дерзким отчаянием бросилась в пучину вод неизвестности. По внешнему виду нельзя не заметить, что отрок превратился в мужчину. Глаза, некогда метущиеся, ищущие что-то непонятное в пустоте, теперь отражали покой и умиротворение. Видимо, несмотря на все перипетии жизни, он преодолел трудности и достиг высот совершенства. И как бы внешне спокойную графиню ни раздирало любопытство, она не опережала события, давая гостю самому определиться в своем намерении: когда и при каких обстоятельствах открыть свою тайну.
Наконец Вервандлюнг произнес:
— Я пришел, чтобы признаться в дурных помыслах, обуревавших меня в дни перед моим исчезновением… — Ничто в графине не выдало удивления. — Я намеревался похитить портрет, который висел в каминной комнате.
— Я знаю, — спокойно сказала она. — Я увидела это сначала в ваших глазах, потом — в поведении. Вас очень изменила эта идея… Так меняются влюбленные или воры.
— Что же указывает на это? — спросил Вервандлюнг.
— Плохо скрываемая страсть. Одержимость, как бы ее ни таили, проникает в любую щель и, если ее не выдают глаза, то — жесты, если — не эмоции, то — речь… — Графиня немного помолчала, потом спросила: — Вам удалось?.. — Она не уточнила, что именно имела в виду.
И Вервандлюнг начал свой рассказ. Много раз он проговаривал его про себя и для себя, чтобы предоставить свое нелегкое признание графине.
— В тот вечер я намеревался осуществить свой план. Когда вы увлеченно беседовали с дамами, я прошел в каминную комнату, но вдруг кто-то вошел, снял со стены портрет и быстро вышел. В окне я увидел, что человек с картиной в руках пробежал по аллее, я выпрыгнул в окно и устремился за ним. Только на городской площади я упустил его. Через несколько дней я увидел, как человек с картиной садился в дорожную карету, я нанял экипаж и отправился за ним. Погоня привела меня в порт, чтобы настичь вора, мне пришлось сесть на корабль.
В какие-то моменты в лице графини происходили еле заметные изменения, но ни вопросом, ни уточнением она не прерывала рассказ гостя.
— Корабль попал в шторм, гроза была небывалой и зловещей, и казалось, что гибель неминуема. Однако внезапно все стихло, и я решил, что эта картина возымела свое магическое действие. За вором я вышел в Александрии, но на рынке потерял его. Восточный рынок сродни муравейнику, — пояснил рассказчик. — Мне показалось, что он сплошь состоит из воров и мошенников. Я попал в какую-то лавку, где ко мне отнеслись благосклонно, даже предложили воды. Там я увидел странные скульптурки, каких никогда не встречал. Мой интерес к ним привлек внимание хозяина. Он с увлечением начал о чем-то говорить, но вскоре увидел, что я не понимаю, и пригласил молодого человека. Тот на понятном мне языке поведал о сокровищах, которых несметное количество в песках и пирамидах. Меня пригласили присоединиться к поискам. Я дал согласие. После полудня мы вышли и к вечеру оказались у величественных пирамид. Кто не видел их, тот не сможет представить грандиозность сооружений. Когда я оказался рядом с этими исполинами, то потерял ощущение реальности. Они заворожили меня, и я отстал от сотоварищей. Всю ночь я провел в пустыне рядом с непостижимыми гигантами. Утром рассветное солнце осветило облака, которые там совсем не такие, как здесь, и в небе я увидел лицо, которое было на одной из картин. Я вспомнил, что преследовал вора, и хотел повернуть к селению, где упустил его из вида, но вдруг мне показалось, что взгляд указывает на самую высокую пирамиду, и я, не раздумывая, начал карабкаться на нее. Это очень трудное занятие. Влезать на камень, который по высоте больше твоего роста — задача практически невыполнимая. Но к полудню я достиг вершины. Солнце было раскалено, во всем теле чувствовалась слабость, но то, что представилось взору, описать невозможно, помимо еще двух больших пирамид, стоящих рядом с той, на которой находился я, вдали виднелись другие, а внизу располагались невероятные каменные постройки, полузасыпанные песком. Я понимал, что не смогу спуститься, потому что сильно устал, и мне пришлось печься на знойном солнце, прячась на той стороне, на которой была хоть какая-то тень. Только вечером, когда прохлада придала мне сил, я начал спуск, но он оказался тяжелее, чем подъем, а возможность падения — невероятно высокой. В последующие дни я обошел три огромные пирамиды и множество поменьше. А спустя несколько дней обнаружил вход в самую большую и проник туда. Там был бездонный мрак, и приходилось идти на ощупь. Ход напоминал прорубленный в скале тоннель — на это указывал неотесанный камень, — но потом я попал в узкий, низкий коридор, где невозможно было распрямиться, но меня поразили стены — они напоминали гладь стекла. Когда же я смог разогнуться и стать в полный рост, то понял, что вижу в темноте. Передо мной возвышалась галерея невероятных размеров. И она была в каменной горе. Для меня так и осталось неразгаданной загадкой: каким образом и какие мастера смогли создать такое помещение в горе. — Рассказчик помолчал, будто еще раз попытался проникнуть в неведомую тайну. — Я пошел вдоль стены, так как там идти оказалось легче, чем по скользкому наклонному полу. Потом я попал в небольшую комнату и в ней услышал биение своего сердца и не внутренним слухом, а внешним; стук будто отражался от стен. Мне показалось, что меня наполняет сверхъестественная сила. Отсюда шел низкий коридор, я нагнулся и оказался в большом зале. Я плохо видел, поэтому обошел его, ощупывая стены. Я был поражен тем, что он был сложен из полированного камня. Возле одной стены стоял каменный ящик. Я обшарил его, но он оказался пуст. Сокровищ там не было. Я что-то произнес вслух, и дрожащее эхо отозвалось в этом необычном помещении. Я говорил, пел, и звук странно изменялся, а еще я увидел там сияющие шары, они плавали, как рыбы в воде. Потом я лег в ящик и, как мне показалось, заснул. Я увидел лицо, как на портрете, когда оно проступало из вращающегося зеленоватого пространства, что-то подобное мы можем наблюдать, глядя на воду в воронке. Потом мне почудилось, что небеса раздвинулись и передо мной открылся коридор, какой я прошел в этой каменной горе. Я устремился туда. Я летел с такой быстротой, с какой не движется ни одна карета, ни один корабль, ни одна птица в небе, а когда я оказался в бесконечном пространстве, то ощутил себя цветной дымкой. Там, в неведомых просторах, я-дымка слился с огромной такой же. И там мне открылось то, что я читал в историях древних авторов, что пережил в своей жизни, и другие невероятные вещи, о существовании которых не мог даже предполагать. Появились призраки, похожие на людей, они протянули мне книги и указали на дорогу, по которой я последовал.
Вервандлюнг замолчал. Он казался отрешенным, а глаза его были слепы и бездонны. Графиня не прерывала молчания. После паузы гость продолжил:
— Я исходил полмира, прочел много древних мудрых книг, изучил множество религий, узнал об учителях человечества, дающих людям знания. Я давно потерял из вида портрет и даже забыл о нем. Но однажды в Китае вновь появился человек с картиной в руках, но я не последовал за ним. Я понял, что картина в том значении, в каком она привлекала меня ранее, теперь потеряла смысл. Я уже не хотел владеть ею и особенно для того, чтобы продать и получить иллюзорные миллионы. Я даже не хотел иметь ее как оберег. И только тогда я понял, что получил больше, чем смог бы при обладании этой загадочной вещью. Когда я прикоснулся к истине, мне захотелось быть чище. Я много сделал для этого, но на сердце еще был камень, который утяжелял мое продвижение вперед. Я решил приехать к вам и покаяться.
— Много необыкновенных событий происходило после того, как я бросала зерно какой-нибудь идеи в людские сердца, но такой невообразимой — никогда. — Графиня помолчала и вдруг сказала: — Но самое невероятное я скажу вам сейчас.
Для Вервандлюнга более необычного, чем он видел, казалось, уже ничего быть не может.
— Картина, о которой идет речь, никогда не выносилась из дома.
От удивления бровь гостя приподнялась, но это известие, казалось, не очень озадачило его. И тогда прозвучало то, что предположить было абсолютно невозможно.
— Это портрет моего сына…
— Мистификация… — только и произнес Вервандлюнг.
Графиня загадочно произнесла: «Тайна доступна детям, влюбленным и мудрецам» — и поведала вполне банальную историю:
— Наступает время, когда молодые люди вступают в конфликт не только с родителями, но и с обществом. Их не устраивает многое, если не все, и они полагают, что могут изменить мир. К достижению этой цели каждый идет своим путем и каждый имеет свой результат. Мой сын восстал против устоев этого общества, но его протест отличался от бунтарства революционеров: они разрушают старый мир, чтобы построить новый, забывая, что всякое новое — это перелицованное старое. Думаю, что сын понимал это и искал иной способ преображения мира. Он уединился в библиотеке и читал, чтобы найти лучший метод обновления жизни. Погрузившись в поиск, он отрешился от мира, не стриг волосы и не брился. И однажды я почувствовала, что наступит день, когда он покинет родной дом в поисках истины. Тогда я пригласила художника, чтобы тот запечатлел для меня его облик, и он создал десять картин, которые поочередно висят в каминной комнате.
— Мне трудно поверить в то, что это реальный человек. Все это похоже на фантасмагорию, — обескураженно произнес Вервандлюнг. — А как же комната… — но договорить он не решился, однако графиня поняла, о чем идет речь, и пригласила его проследовать за ней.
Они прошли через каминную и оказались в помещении, где царил мрак и, казалось, не существовало реальности. Вервандлюнг увидел лицо молодого человека с первого портрета, но стоило ему сделать шаг, как появилось другое лицо, при повороте головы на него уже смотрело третье… И так при малейшем движении одно лицо сменяло другое.
— Я видел много чудес и до этого момента был уверен, что меня трудно чем-либо удивить,  — растерянно произнес гость, — но такие метаморфозы я встречаю впервые.
— И в этом нет ничего диковинного: всего лишь необычное расположение зеркал. Я прослышала о незаурядном зеркальщике, изготавливающем шкатулки, в которых предмет, скрытый от глаз, может иметь на поверхности тысячу своих отображений. Я выписала себе этого мастера, чтобы создать такую шкатулку величиной с комнату. Он исполнил мое желание. Шкатулка удалась, но в нее надо было поместить предмет, который наделял бы ее чудом. Мастер предложил поместить мой портрет, но в это время сын покинул дом, и страшное одиночество сковало меня. Я предложила поместить в шкатулку портреты сына, и мастер создал непревзойденный шедевр. Входя в комнату и видя портрет, который отразился в данный момент, я могу определить свое внутреннее состояние по тому изображению, которое появилось. Если лицо выражает печаль, я понимаю, что совершила неблаговидный поступок, и чувствую укор. Тогда я пытаюсь вспомнить все, что сделала, найти в своем поведении непристойное и исправить. Когда я вижу образ смирения, то понимаю, что неоправданно дала волю своим чувствам и надо привести себя в состояние равновесия. Люблю образ умиротворения, только вижу его не так часто, как хотелось бы…
— Это сродни тому, что я ощущал в комнате пирамиды, когда лицезреешь себя в зеркале истины, которое не может быть искажено человеческим заблуждением, самообманом или преднамеренным изменением правды. Ваша шкатулка — поистине уникальное творение человеческих рук, — удивленно-восхищенно произнес гость, — хороший указатель на человеческие пороки и добродетели.
Выходя из необычной комнаты, графиня сказала:
— Истину познать невозможно, но каждый при желании может сделать шаг к ее приближению.
Уже сидя за чайным столиком, Вервандлюнг задумчиво произнес:
— Великая картина… Она стоит больше, чем полмиллиона.
А графиня добавила:
— Я знаю, что сын вернется мудрецом, а его портреты уже сейчас приводят человека на правильный путь.


Послесловие

Спустя некоторое время картина была продана с аукциона по заявленной цене. А после страшной катастрофы был обнаружен дом, который ураган обошел стороной, хозяин дома оказался цел и невредим. В избытке чувств он восклицал: «Я знал, что портрет даст его владельцу благо в самый трагический день, спасет в роковой час и будет для него оберегом в годы беды и ненастья! Я верил и остался жив!» — а кто-то добавил: «По вере и воздастся».

Начат 23.01.2013
Окончен 5.02.2013



Эклипс — затмение
Вервандлюнг — преображение