Парикмахерша

Все мы тут оживились в последнее время, даже водопровод капитальный проводить вздумали. Ну не всей улицей сразу, не у каждого средства на сегодняшний день имеются, однако мне на ум то и дело приходить стало: ва-анна, вода горячая…
Впрочем, пока суть да дело, собрался я в баню, взял веник и вперёд. На двери читаю: «Не забудьте зайти в парикмахерскую! Вовсе даже не дорого!” Хорошо написано, душевно. Так почему бы и не зайти?
И захожу, и сажусь, и повязывают мне под бороду шелковый ярко-малиновый передничек, и начинают мне кружева словесные на уши вешать... А что, хотя и не первой молодости, но мила. И почувствовал я лёгкость, раскрепощённость – приятно касание её рук, и голос её приятен, спокоен, без всяких модулированных изысков, прост и ясен. Бывает же – сразу как бы от груза освобождает, хмари, заморочки душевной. На несколько секунд я даже глаза закрыл, погружаясь в мягкий тембр её голоса, точно в тёплую воду погружаясь. Это ли не дар... Как стричь, на мой вкус, доверяете? Хорошо. И чик-чик-чик поехала работа.
- А вот массаж ещё тут, говорят...- вспоминается мне.
- И массаж делаю, и лечу от разных болезней. Не от всех, конечно, но кое-что могу. Вот, если угодно, скажу, чем вы маетесь последнее время.
И я уже заинтригован:
- Чем же?
- Отложением солей. В левом локте. Это очень неприятно, потому что мешает подымать даже незначительный груз. Не так ли?
- Так! Ии-и... А чего это у вас... м-м, дар этот, вдруг, ни с того ни с сего? Или бабушка колдунья была, или мать?
- Нет, мать у меня актриса была. Причём, не из последних. Училась, кстати, с такими сейчас знаменитыми, как... не поворачивайте голову. А папа радиожурналист.
Подозрительно уставился я в зеркало на самого себя – а я не министр, случайно?
- Я понимаю, вы хотите уточнить, давно ли и откуда взялось моё знахарство? Знамение было мне.
- Знамение? - тут я надул щёки и выдохнул: не то чтоб я не терплю выдумок, скорее, слова такие значительные плохо переношу.
-  Не верите? А попытайтесь. Да, было, и всё тут. И с тех пор в мои руки, как по заказу, стали попадать нужные книги. Вот прихожу на книжный развал или в магазин, или у лотка остановлюсь – минуту не потрачу на поиск, книжка сама в глаза бросается. Можете поверить на слово.
А что мне остаётся? Верю.
- Что ж за книги такие?
- Главным образом изотерические.
Тут и я блеснул своими познаниями, однако вовремя спохватился, спросил:
- И что же за знамение такое, если не секрет?
Продолжая работать, она пытливо глянула на меня, и в глазах её блеснул огонёк, и стала рассказывать:
- Я вообще-то женщина сильная, и физически и психически. Кстати, я закончила биофак... мне показалось, вы хотели и про это спросить. Преподавала в школе, потом... зарплата маленькая, да и ту дают не вовремя. Но это к слову. Ну и вот, года четыре назад как-то всё в моей жизни рушилось, корёжилось напропалую, дышать, казалось, стало нечем. И я даже взмолилась, - парикмахерша развернула ладони кверху и запрокинула лицо – к небу: “ Если там кто, в самом деле, есть, услышь, помоги мне!” И тогда-то – а было это в декабре – мне дали понять... оттуда. Возможно, помните ту зиму, снега почти не было, постоянно мело, пыль. И несу я сумку с капустой, килограммов, наверно, сорок. К автобусной остановке подхожу, и вдруг в глазах у меня темнеет, дурнота накатывает... и что-то звонко-звонко лопается в голове у меня. Я только и успела подумать: "Эва!”- то есть удивилась. И внезапно воспарила в какую-то странную высь. И оттуда вижу кругом чудные горы и солнечную долину. И чистый-чистый свежевыпавший снег. И так чудесно у меня на душе сделалось, что и выразить не могу. Будто, знаете, вкус счастья на устах ощутила. Нежный, тонкий букет счастья. Сладостное такое ощущение, невероятное. Ничто мне не грозит, ничто мне не мешает, ничто уже никогда – и я в этом нисколечко не сомневаюсь! – ничто и никогда не омрачит моего настроения, моего упоения этим небесным чувством. Поэтому и слова в голове сплошь возвышенные – не губы, как уже сказала, а именно уста…
“Бог мой, - подумал я на грани испуга, - какая поэзия”, - и затаил дыхание.
- И вот, представьте, опускаю глаза долу, гляжу, то есть вниз и вижу эту пыльную, душную, мёрзлую землю. И на этой земле женщина скрючилась калачиком, а подле неё сумка хозяйственная, из которой катятся капустные кочаны. Что же это такое, думаю, баба валяется, и никто её не подымет. Ведь околеет на таком морозяке. Плохо ей, видимо... И мысль моя начинает работать. “Скорую” надо вызвать. И каким-то образом я вызываю её. Действительно, мчится белая машина с крестом, из неё выходят врачи, склоняются над женщиной, щупают у неё пульс и затем... опять садятся в машину и уезжают. Что такое?! Почему?! Почему уехали?! Вижу затем милицейский газик, он подъезжает со скрипом тормозов, дверь распахивается, выходят двое, смотрят на лежащую эту бабу, клонят головы то влево, то вправо, пожимают плечами... и тоже забираются обратно в машину и трогаются. Я хочу их задержать, я подлетаю к окну их машины, барабаню по стеклу, вижу их смеющиеся лица... (парикмахерша приседает около моего кресла и заглядывает мне в глаза, как, должно быть, в то давнее окошко) и внезапно и безысходно понима-аю: они меня не видят. И от досады, от отчаяния становится мне самой дурно. Я как бы начинаю погружаться в сизый такой дым, даже копоть... И вдруг будто впрыгиваю на подножку уходящего автобуса. И слышу: "Тётенька, тётенька, - детские голоса, и шлепки по щекам. - Тетенька, подымайтесь, мы вам поможем...” И я вижу перед собой юношеские лица, чувствую, как они усаживают меня в машину. ”Мы вас довезём, щас-щас, не волнуйтесь... Вы упали, мы видели, но думали, вас “скорая” подберёт, она как раз подъехала, а сейчас едем назад, вы всё ещё лежите...” И привозят они меня в больницу, провожают под руки в какую-то амбулаторию, и тётка там рыхлая, пыхтящая, грудным басом меня спрашивает: “Ну, чего?” И я почему-то грубым тоже голосом, грубыми же словами: «Хреново мне чтой-то... не знаю, что со мной...” Она начинает искать у меня пульс, и я вижу, как лицо её вытягивается и бледнеет, и вдруг вскакивает, что воробей вспархивает, уносится в соседнюю комнату, тут же возвращается, и банками-склянками, какими-то железяками по столу – бум-бум-бум! Тут же сверкает шприц, вкалывается в мою руку, какую-то таблетку суют мне под язык, и вновь шприц... и лицо моей докторши начинает розоветь, точно не мне, а себе она инъекцию всадила. И я наконец ощущаю, как медленно-медленно поворачивается моё сердце и начинает, убыстряя, бухать. То бишь опять: хотите, верьте – хотите, нет, но без сердца я жила не двадцать минут, а, по крайней мере, минут сорок. Вот такое было мне знамение, после которого моя жизнь как бы перевернулась и я поверила, что смогу сама, способна сама лечить, и даже – это моё предназначение.
Она ещё рассказывала, а я уже томился, потому как вспомнил я про водопровод, про деньги, которые надо откуда-то брать... и это показалось мне несовместимым с тем, что я слышу и наблюдаю.
- Вы случайно не пишите... стихов?
- Пишу. Почему вы спросили?
- Очень образно рассказываете.
- Посещала литкружок одно время, но сейчас некогда. Они по субботам собираются, у меня как раз самая работа. Знаете, сейчас не до жиру... семья, дети.
- А как они относятся к...
- К стихам, что ли? Мой второй муж мне не мешает.
Я почувствовал себя не то что обманутым, но... неловкость какую-то ощутил, всё же я наверно человек без фантазии, в кино, в книжке – любые сказки приму, пожалуйста, наяву ж – смущает откровение.
- Что-то грохота железок не слышно из вашего тренажёрного зала.
- А рано ещё. Бандиты приходят часам к двенадцати. Ну а за ними и девчонки. Они теперь женихов себе из охранников стараются выбирать, зарплата у тех подходящая.
- Да? А как же вы определяете, кто бандит, а кто охранник.
- По физиономии.
- Да? Ну не знаю, судить если по физиономиям, то там, наверху, - и я ткнул пальцем в потолок, - сплошь благородные и честные.
- Зато вот вы не бандит, это точно.
- Спасибо.
- Сидите и думаете, хватит ли вам денег расплатиться, вы ведь толшько в баню собирались, а ко мне по объявлению вляпались, - и она рассмеялась. - Хватит. Ещё и на баню останется.
- Туда я билет уже взял.
Маленький, даже микроскопический, можно сказать, паучок спустился мне на нос, я хотел выпростать руку из-под фартука, но паучок стал убегать вверх по невидимой нитке, и вскоре растворился.
- А локоть свой... приходите как-нибудь, подлечим.
Вот и не знаю теперь – идти, не идти?
Кстати, а ничего бабёха, - я даже приостановился, задетый подозрением: не меня ли она улавливала в свои сети? Впрочем, тут же себя и опроверг: всех она улавливает. Ей клиенты нужны. Переманить их надобно из других парикмахерских. Ну врёт, ну вычитала где-нибудь... Да, где-то я уже слыхал про подобное... Но какая мне разница. Развлекает и ладно. Может, я и на массаж заявлюсь. Хе-хе. Не любо – не слушай, а врать не мешай.