Цветков о Романе

Роман с бубенцами, или Большое женское сердце


После встречи выпускников они осели на кафедре. Туда и пришел Ромка, и сначала они даже не узнали его: вместе с толстенными очками он оставил дома весь свой образ немецкого фельдфебеля. «Линзы», - пояснил он.

Жил Ромка за городом, а потому Анюта с Лешиком забрали его c собой в большой родительский дом. Большой-то большой, но без гостевых спален. Все давно почивали, и упитому до коматозного состояния Ромке потихоньку постелили на диване в гостиной внизу и оставили его разоблачаться догола, ушли к себе.

Далее участники событий путаются в хронологии, но дело, видимо, было так.
Ночью Ромка выпал из комы, не понял, где находится и испугался. Про линзы он, похоже, забыл и стал ползать по полу, искать очки.


На шорохи вышла пятнадцатилетняя Анькина сестрица.
Луна хорошо освещала комнату, и Ромкины болтающиеся причиндалы подробно просматривались.

Сестрица разбудила их фееричную мамашу. Некоторое время они наблюдали за Ромкой свозь перила сверху, а потом ушли спать.

Ах, женское сердце, кто тебя выдумал?!
Разве по всем законам не нужно было перебудить весь дом?

Анькина мама потом сказала, что папашу она будить побоялась. Дескать, он рассвирепеет и обвинит во всем ее. Его гнев показался ей страшнее незнакомого голого мужика, ползающего на четвереньках глубокой ночью по гостиной.

Папашу в ночные события не посвятили. Утром Ромка привычно и легко обаял всю семью.

А папа после все не мог взять в толк, о чем толкует Лешик, когда на мамынадины восторги: «Ах, Рооомочка!! Как же он хорошо играет на гитаре!!», он ржал:


- И прекрасно звенит бубенцами.






Роман с печкой


Мой Цветков Ромку любил. А кто нет? Ромку ничто не портило, никогда.
И рассказы Цветкова были всегда окрашены восхищенной ностальгией, мне их не забыть.
Ну и ревновал я тогда!


Возвращаясь с кургана в тот вечер, они привычно поискали взглядом дымок.
Дымок из трубы всегда сигналил им: вы дома. Здесь еда и какой-никакой уют.
Уют сомнительный, это же просто арендованная  хата на окраине, печь, колодец и уличные удобства. Но все чисто, хорошо.

Так вот. Дымка не было. Приглядевшись, поняли, что и самой трубы тоже нет. Сюрриализм очевидного прибавил им, уставшим, прыти.


Дежурный в тот день Ромка не стал утруждать себя поиском сухих дров. Он вообще не ходил со двора. Сунул в печь штакетины из кучи у забора, полил керосином, попытался поджечь – не горит. Он еще полил, и попробовал снова.

Не знаю, на какой попытке рванули запертые в трубе пары керосина. Заслонку этот дурак тоже забыл открыть.
Нижнюю часть трубы просто разорвало, верхняя рухнула вниз, в печь.

Во скольки же рубашках надо родиться, чтобы у вас даже очки остались целыми? Ромка только слегка получил кирпичом по лбу. Он перевязал лоб тряпкой, как Щорс из песни, сел на крыльцо и стал ждать свой народ.

Копоть, страшная пыль, разруха и покоцанный Ромка, вот к чему они вернулись. Ни ужина, ни постели, и до утра они убирали в доме. Ромка не помогал, только громко жаловался.

Утром пришла хозяйка хаты. Видать, ей тоже показалось странным исчезновение трубы с крыши. К ее приходу у Ромашки уже имелась шитая толстыми белыми нитками заготовка.

Уголь, сказал он, добывали открытым способом. И при проведении вскрышных работ – на этом месте бабуля посмотрела на дыру в крыше, поняла, похоже, буквально – в породу затесался кусок динамита. Вот динамит-то и рванул в печке, а он, Ромка, тут ни при чем.

Бабулька мало что поняла из кромешного Ромкиного бреда. Она вообще не могла говорить, только тихо ёёкала: ё-ё-ё-ёй…






Роман с шинелью



Свою старую афганку Цветков брал только в экспедиции. Наверное, ее давно нет, она и тогда была высветленной от пота и вековой пыли, бесконечных стирок.


Цветков говорит, что наша одежда безлика, что в наших прикидах мы одинаковы, как пассажиры метро. И что с такой одеждой никогда не добраться до нашей сути.
Врет чертяка, до моей он прекрасно добрался.
Он говорит, что раньше одевались проще. Хуже, но лучше.


Однажды в конце восьмидесятых он повез студентов из археологического лагеря на переговорный пункт позвонить родителям.


Тихий городок еще сильнее притих, когда из автобуса высыпалась галдящая, нетщательно умытая толпа. Одеты все были кто во что горазд: телогрейки, бушлаты… А замашками сброд тоже напоминал банду махновцев.


Штурмом они взяли крохотный переговорный пункт, готовый и так сдаться без боя.
Граждане на пункте вжались в стулья.

Им еще повезло, что с группой не приехал Алиев. Тот самый, что по утрам с хрустом тянулся на берегу и орал на весь лагерь:

- Эээхх!! Резануть бы тещу по жилам! – и прыгал с невысокого обрыва в речку.

Тот самый, что как-то остался с группой шестилеток, построил их шеренгой и скомандовал так, что кто-то из детворы обмочился с перепугу.


Но зато после шайки на сцене появился Ромка.
Где он только раздобыл в те времена долгополую почти новую генеральскую шинель? И зачем припер ее в экспедицию, этого Цветков не знает.

Ромка вышел на середину и объявил:

- Господа, мои поздравления! Сегодня ударом из-под Нарвы генерал Деникин взял Ростов.


Ко всему готовый сброд грянул в ответ:

- Ура! Ура! Ура!



Потом Ромка просунул башку в окошко оператора:

- Барышня, мне маму!...