Без отца

  Без отца
 
    Город не заканчивается, если проехать мимо последних домов города и оказаться на Дмитровском шоссе. Высокие дома, то скоплением, то нитями тянутся еще долго, и пока не закончится город Дмитров, нельзя даже и думать, что ты вне города. За Дмитровом дальше есть и город Талдом, но расстояние в несколько десятков километров можно считать уже территорий лесов и полей.
 
      
    Снег лежит почти метровой высоты. Белое и пустое пространство. Под елью очищенные шишки, их много, только они и есть пятнышки коричневого цвета, что разбавляют белизну.
 
    Птиц нет. Тишина. Они еще не чувствуют весну. Но снег уже сползает с низких крыш дачных домов. Но не падает, а висит длинным сплошным тяжелым полотном. Солнце скрепило верхние снежинки, теперь они блестят одним цветом, как и снежный наст внизу, на земле.

    Машинами пробита колея в снежном покрывале, что укрыло дорогу. Дорогу чистили, но следующий снег закрывал уже свободное пространство. Сейчас здесь снег сантиметром в десять. И в нем колея. Она гладкая, ледяна, блестящая. Видно, что машины из нее выскакивали, оставляя полукружья гирлянд рядом.
 
    У дачного дома в снегу валяется пес Виктора, терпеливо ждет, когда ему вынесут кости. Он не стучит в дверь, но встает на пути входящего и приваливается к нему теплым боком, на котором снежинки не тают, а просто слетают с шерсти, стоит ему качнуться.
   Сидим на этот раз в прогретой комнате, а не на веранде, как прошлый раз.

- Всегда есть те, кого все интересует, - продолжил свой рассказ Виктор Иванович, - вот и на моей первой работе, куда пришёл мальцом, стали мне говорить, чтобы жаловался на отца с мачехой, что выгнали из дома.
- И кому жаловаться? – спросила Вера Ивановна.
- Пошел в милицию. А тогда милицию сильно боялись. Всего боялись, но милицию больше всего боялись.
 
   Стоял Виктор перед милиционером рассказывал свою историю. Что и отец есть, и мачеха есть, а дома для него с братом и нет. И что он работает и будет скоро столяром, а может краснодеревщиком. Что на работе его жалеют, что ему четырнадцать лет, и живет у чужой женщины, что приютила его. Милиционер слушал сбивчивый рассказ, смотрел на Виктора, которого и не видно было всего, так был он низок и худ. Потом немного помолчал, а Виктор уже и совсем молчал долго, все сказал, что получилось сказать.

- Таких, как ты с братом, вообще, убивать надо, - процедил четко мелиционер, - рассказывал мне твой  отец, как с вами намучился. Иди отсюда.

    После этого разговора уже никуда ходить не хотелось, но время шло, Виктор уже и к работе привык, и получаться стало, и деньги появились. И опять на работе посоветовали пожаловаться кому-нибудь.
 
- Стал писать самым главным в Советском Союзе. И Сталину, и Ворошилову, и Маленкову.
 
   Все письма направили прокурору. Тогда всех и вызвали к прокурору. Виктора с работы отпустили, брата из школы привела учительница, отец с мачехой тоже пришли. На детей не смотрели, будто и не было их в комнате. Прокурор был тогда еще  страшнее милиционера, власть над всеми, самая главная власть. Прокурор сидел за столом, середина которого была покрыта зеленым сукном, со всех сторон лежали бумаги. Стулья, на которых сидели все четверо, и большие, и маленькие, были тяжелыми с высокими спинками. Прокурор долго что-то писал, а потом сказал отцу, что тот теперь предупрежден, и если на отца будет еще одна жалоба, то будет тот смотреть не в это большое окно с занавесками, и не в тот угол с фикусом, куда тот смотрит, а на железную решетку. И железная решетка может украсить маленькое окошко под потолком. И ничего другого тот в окне не увидит, кроме куска неба. И так будет не один год, а столько сколько потребуется. И не посмотрит прокурор на боевое прошлое отца, нет, не посмотрит. И не спасут его подвиги и награды. Потом и Виктору сказал, чтобы с сегодняшнего дня жил дома и ничего не боялся.
   От прокурора Виктор вернулся на работу, брата за руку взяла учительница, что ждала в коридоре. Отец с матерью, ни сказав, ни слова ушли вместе.

- Ох, как я на работе боялся, что наступит вечер. Предупредил Нину Ивановну, у которой жил, что сегодня пойду домой.
- Возвращайся, если что там будет такое, - ответила Виктору Нина Ивановна.

   Подходил Виктор к дому осторожно, посидел на лавке, но в стороне от других, говорить не хотелось ни с кем. Только помнился прокурор и отец, что ни слова не сказал. Думалось, что сейчас войдет и отец опять ударит, и за жалобы, и просто от злости, как бил всегда. Темнело, в окне, что было, издали видно, свет не зажигали, и становилось еще страшнее, думалось, что лучше было идти, когда было светло. Но Виктор решился пойти в дом.

   Тонкая дверь, что вела в комнату из длинного коридора,  покрашенная в коричневый цвет была не полностью закрыта, оставалась небольшая темная щель. Замка тоже не было, что обычно висел на двух круглых петлях. Виктор прислонился к стене и прислушался, ни звука. Так простоял, наверное, полчаса, но в комнате была тишина.
 
    Осторожно оттянул Виктор дверь, петли протяжно заскрипели, звук разорвал тишину и Виктор вздрогнул. Но кроме этого скрипа, не раздалось ни звука, ни шороха.
 
    Пошарив по стене, Виктор нашел включатель и зажег свет. Перед ним была совершенно пустая комната, в ней не было ничего, ни кровати, ни стола, ни стульев, ни шкафа. Прошло только половина дня, как встретились всей семьей у прокурора, и все исчезло так быстро, и отец, и мачеха, и вещи. Осталась только пустая комната.

- Никого, - сказал Виктор. И тонкое слабое эхо ответило ему.

   Дверь Виктор не стал закрывать на замок, которого просто не было. Вышел во двор вытащил из старой доски ржавый гвоздь, взял кусок кирпича, и просто забил дверь, а сам вернулся еще на одну ночь к Нине Ивановне, у которой прожил к тому времени два года.

   Рассказ Виктора Ивановича затихал, он подолгу задумывался, потом еще раз возвращался к тому, о чем уже говорил.

- Знаешь, простил я отца, потом простил. Мой ведь отец.