Глаза быка

ABRAXAS

Европа, юная дочь Агенора - царя богатого финикийского города Сидона - с самого раннего детства пользовалась почти неограниченной свободой. Подданные ее венценосного отца благоговели перед своим грозным владыкой, перенося это благоговение на всех членов царской семьи и на единственную дочь Агенора. Опасаться быть похищенной пиратами Европе также не приходилось - все побережье Финикии охранял грозный сидонский флот, сам грабивший и опустошавший берега соседних царств. Поэтому царевна могла в полной безопасности гулять в окрестностях Сидона, любуясь скалистыми мысами, у подножия которых шумел морской прибой, и отдыхать на песке маленьких бухт, расположенных между ними. Весь берег излюбленной Агеноридой /1/ местности состоял из такого чередования живописных скалистых мысов, выдвигающихся в море, по которому скользили паруса далеких кораблей, и мелких, более или менее пологих бухт. В тихую погоду, когда вода легко плескалась в море, Европа могла, сидя на скалистой глыбе, под наблюдением остававшихся всегда в почтительном отдалении прислужниц и подруг, часами смотреть в прозрачную морскую глубину, следить за подводной жизнью, наблюдая, как в рощах красных и зеленых водорослей скользят рыбы, сверкая при резких поворотах серебристой чешуей, как ползают серые и багряные крабы, как открывают и закрывают свои створки радужные морские раковины, или же при сильном ветре наблюдать за дробящимися о скалы стремительными волнами, плетущими вечно меняющееся кружево пены, слушать их убаюкивающий шум. В бухтах, растянувшихся на песке под отступившим обрывом скал, Европа, тоненькая как тростинка, похожая в профиль из-за своих широко поставленных глаз, на испуганного олененка, не боясь загореть - ибо ее кожа оставалась белой, что давало повод дворцовым прислужницам (бронзоволицым, смуглым и черноволосым, как все жители и жительницы Финикии) шушукаться о божественном происхождении царской дочери - часами грелась на солнце, следя то за облаками, плывущими по лазурному небу, то за волнами, набегающими на песок. Или, сняв сандалии, бежала к полосе прибоя, ложась ничком на берег, чтобы морские волны с шумом обдавали ее всю. Или с наслаждением бродила босиком по твердому влажному песку, собирая дары моря - ракушки, рыб, бледных медуз, похожих на морские цветы, водоросли и стебли подводной травы, ловила крабов, а потом спешила назад на берег перед наступающим прибоем, заливающим ее босые ноги, обдававшим их шипящей пеной и опутывая влажными морскими травами. Или подолгу стояла по колена в пенящейся воде, вдыхая едва округлившейся грудью соленый ветер, трепавший ее белокурые волосы.

Однажды белокожая Агенорида, вышла из дворца, как обычно, погулять в сопровождении прислужниц и подруг на берегу. Синие морские волны пенились кое-где белыми гребешками от свежего ветра. Царская дочь была одета совсем как взрослая девушка, в длинный виссонный пеплос, подпоясанный под самую грудь, и украшенные жемчугом сандалии, с волосами, убранными под драгоценную золотую сетку. Прислужница несла над ней пурпурный, расшитый золотом зонт, защищая дочь Агенора от жарких лучей полуденного солнца, как то подобало царевнам. Они шли к морю по равнине, сплошь покрытой алыми цветами и казавшейся поэтому залитой свежей кровью. Чувствуя себя взрослой, Европа шла, как подобает знатной девушке, мелкими шажками, слегка откинувшись назад, подняв горделивый подбородок. Но когда подруги и прислужницы затеяли на морском берегу веселые игры, в ней словно опять проснулась маленькая девочка. Европа приказала снять с себя длинный, стеснявший движения пеплос, освободила свои светлые кудри от золотой сетки, и, оставшись в коротеньком алом хитоне, завязанном лишь на одном плече, и в алой ленте, обхватившей ее белокурые волосы, теперь уже ничем не отличаясь от прислужниц и подруг, предалась девичьим забавам, бегая по берегу наперегонки, водя хоровод и собирая цветы. Она бегала, прыгала, кружилась и скакала как козленок, коротенький хитон развевался, звенел счастливый смех. С моря дул упоительный теплый зефир.
 
Вдруг, откуда ни возьмись, на морском берегу появился черный, словно смоль, и гладкошерстый бык с причудливо изогнутыми золотыми рогами. Кажется, его привлекли забавы подружек, и он сам был готов с ними поиграть. Мирно помахивая хвостом, белый бык подошел к Европе, заглянув царевне в самые глаза, и подставил ей свою широкую спину. Ничего не подозревая, царевна Сидона уселась на спину такого мирного с виду животного и с веселым смехом ударила его в бока голыми розовыми пятками. Но черный бык внезапно сделался как бешеный. Его только что такие ласковые, любопытные глаза вмиг налились черной кровью, и он с оглушительным ревом стремительно бросился в темно-сапфирные морские волны. Испуганной Европе не оставалось ничего другого, как крепко держаться за рога. Крики оставшихся на берегу подруг вскоре стихли вдали...

В открытом море, при виде дельфинов и других диковинных морских тварей, поднявшихся со дна, чтобы приветствовать и сопровождать увезшего ее быка, у Европы не осталось ни малейшего сомнения, что облик ее похитителя принял некий бог. Но какой? В отцовском дворце она встречала великое множество гостей из заморских стран, посещавших Сидон по торговым делам, и научилась отличать по одеждам сына Субарту /2/ от сына Та-Кемта /3/, сына Та-Кемта от темеху /4/, темеху от техену /5/, техену от кушита /6/, кушита от туруша /7/, туруша - от шердана /8/, шердана - от обитателя богатого острова Кефтиу /9/. "Очевидно, боги разных народов и стран одеваются так, как их почитатели - подумала Европа, рассудительная не по годам - И не потому ли этот хитроумный бог принял облик черного быка, чтобы отец, узнав от подруг, кто меня похитил, не догадался, где искать?"

Сидонская царевна с силой попыталась вырвать клок бычьей шерсти, надеясь, что под ним скрывается какая-нибудь из знакомых ей одежд. Но шерсть была плотной, как черный бархат, и в ладони осталось лишь несколько черных волосков, отливавших серебром на солнце. Бык повернул голову, и Европа не увидела в его огромных, показавшихся ей совсем человеческими, хотя и по-прежнему налитых кровью, глазах, ни малейших признаков ярости.

Выскакивавшие то и дело из воды веселые дельфины радостно пучили на Европу хитрые глаза и, грациозно изгибая блестящие на солнце спины, снова с плеском погружались в глубины сапфирного моря.

Вдали в туманной дымке взорам царевны показался гористый берег. Черный бык поплыл быстрее, словно чувствуя за спиной погоню. Но море опустело: морские чудища отстали, не в силах плыть с быком наравне.

"Нет, это не Египет, - думала Европа. - Отец рассказывал, что берег у места впадения великой египетской реки Нила в море плоский, как ладонь, поросший во многих местах камышом. Значит, это остров? Но какой? Мало ли в море, простирающемся до столпов Мелькарта /9/, островов, к которым захотел бы пристать черный бык?"

Черный бык выбрался на берег и дал Европе спуститься на прибрежный песок. Царевна тут же стала выжимать мокрый от морской воды хитон, для чего ей пришлось поднять подол и открыть свои узкие бедра больше чем наполовину, гораздо выше колен. Тем временем бык с шумом отряхнулся. Внезапно ослепленная градом холодных и соленых брызг, обрушившихся на нее с его мокрой шкуры, сидонская царевна стала вытирать лицо ладонями, когда же отняла их от лица, увидела, что на месте черного быка стоял чернобородый незнакомец с узкой, осиной талией и широкими плечами, в складчатой льняной набедренной повязке. Смущенная тем, что незнакомец увидел ее бедра почти целиком, Европа, стыдливо сдвинув колени, поспешила опустить подол мокрого хитона, облегающего нежные округлости ее полумальчишеской-полудевической фигуры. Незнакомец молча смотрел на Европу. На голове у него сверкала увенчанная пышным кудрявым пером диадема, которую, как было известно Европе, носят только на острове Кефтиу./10/

"Бог Кефтиу!" - поняла царевна Сидона.

Чернобородый, обхватив ее за талию, легко, как перышко, поднял Европу, внес ее в черневшую неподалеку, среди лавровых деревьев, пасть пещеры, озаренной внутри красноватым огнем тусклого глиняного светильника, и, не проронив ни единого слова, поставил на землю. Пол пещеры приятно холодил ее босые подошвы. Бог схватил Европу за худые плечи, и она почувствовала, как в них бьются сразу два сердца: его - рывками, и ее - часто-часто, как бьется пойманная рыбка в ладони схватившего ее рыбака. Держа дочь Агенора за плечи, бог Кефтиу, по-прежнему храня молчание, долго смотрел сверху вниз на царевну Сидона, глядя ей прямо в глаза, как бы наслаждаясь, словно наивысшей прелестью, невинностью, отроческой доверчивостью и робостью, что поражает в самое сердце зрелого мужа, ибо во всякой женственности содержится эта детская, доверчивая беспомощность - знак того, что всякая девушка таит в себе будущее дитя. Казалось, дочь Агенора за короткое время морского путешествия на Крит выросла и похудела, став похожей на остроносого мальчика. Отпустив левое плечо Европы, бог все так же молча коснулся груди отроковицы, ощутив через тонкую ткань, как бьется под ее нежной кожей упругая кровь. Развязав одним движением пояс Европы и приподняв подол ее коротенького алого хитона, бог положил ладонь на нежный лобок дочери Агенора. Как будто искра проскочила между ее лобком и прижатой к нему ладонью Чернобородого. Европа попыталась придержать подол хитона, но всего лишь на краткий миг. И тут же, под упорным взглядом бога, не сознавая, что делает, распустила хитон на левом плече. Влажная алая ткань упала к ногам Агенориды. Бог Кефтиу внимательно разглядывал отроковицу - ее широкий чистый белый лоб, обрамленный нежнейшими белокурыми локонами, прямой точеный нос с еле заметно трепетавшими ноздрями, по-детски крупный рот, круглый подбородок, плавный изгиб тонкой шеи, худенькие плечики, выпирающие кости ключиц, едва наметившиеся груди с трогательно, как у юной козочки, торчащими в стороны острыми розовыми сосками, высокий детски-стройный стан, гладкий плоский живот, посреди которого пупок еще хранил в себя несколько капель морской воды, узкие бедра, казавшиеся слишком длинными для тела девочки-подростка стройные ноги с тонкими, как у породистой кобылки, щиколотками и маленькими узкими ступнями, столь же длинные руки, которыми она робко пыталась убрать с занывшего и повлажневшего лобка его горячую ладонь. Сердце Европы гулко билось в полумраке пещеры, стуча все сильней и сильней от сознания того, что она, совершенно нагая, какой ее сотворили боги, находится наедине с незнакомым мужчиной. Такого в жизни Европы еще не бывало. До сих пор мир сидонской царевны был миром исключительно женским, и все окружение дочери Агенора составляли только девушки и женщины. Даже когда Европе нездоровилось и требовалась помощь врача, в покоях окна задвигались ставнями, опускались занавески, создавая в покоях почти полный мрак. Если царский лекарь должен был осмотреть больную или пощупать ей пульс - как, например, совсем недавно, когда к начавшимся у царевны около трех месяцев тому назад беловатым выделениям из лона стала примешиваться кровь - ему приходилось делать это через тончайшую газовую вуаль, чтобы его пальцы не касались нагого тела Агенориды, ее атласной, нежной белой кожи. И ей казалось, что так будет всегда.

Европа не знала, сколько простояла так в полумраке пещеры, прижав ладони к пылающему лицу. Но наконец она опустила руки и подняла свои широко поставленные темные глаза на критского бога.   
 
Держа отроковицу за плечи, бог Кефтиу, все так же храня молчание, смотрел на нее сверху вниз, глядя ей прямо в глаза. Будто завороженная его неотрывным взором, дочь Агенора, забыв о своей наготе, робко шагнула к нему, протянув вперед руки. Бог наклонился к царевне, обнял ее, и она, задрожав в его сильных объятиях, сама, встав на цыпочки, обняла его за шею и прижалась щекой к его бородатой щеке, а потом, когда он приподнял ее за маленькие худые ягодицы, затрепетавшие от этого прикосновения, положила голову ему на плечо. Бог Кефтиу развязал алую ленту, стягивавшую волосы царевны, рассыпавшиеся по ее худеньким плечам льняной волной, и, наклонившись в ней, крепко поцеловал Агенориду. Царевна задрожала еще сильнее - впервые в жизни ее поцеловали в губы, да еще так крепко, что у царевны остановилось дыхание.

Обессиленная этим первым в ее жизни поцелуем в губы, Европа, все еще не в силах перевести дух, как во сне, осознала, что бог Кефтиу  все так же молча положил ее спиной на черную шкуру, озаренную мерцанием светильника. Шкура оказалась удивительно мягкой - совсем как шерсть черного быка, привезшего ее сюда из Финикии, теперь же пропавшего неизвестно куда. Оглядись сидонская царевна повнимательней, она бы увидела голову увезшего ее быка неотрывно взирающей на нее неподвижно-стекловидными глазами со стены таинственной пещеры. Но в это мгновение Европе было такое приятно, что она закрыла глаза и потому бычьей головы на стене не увидела. Бог Кефтиу принялся покрывать поцелуями ее лицо и худую тонкую шею. Царевне, ощутившей непривычную, тянущую боль в груди и лобке, стало еще приятнее, и она, обняв бога левой рукой за шею, ощущая, как нарастает эта ноющая боль в груди и лобке, стала неосознанно стискивать и крутить свою правую грудь. Бог горячим языком лизал Европе уши и за ушами, шепча в них на незнакомом языке непонятные слова, от которых у нее голова шла кругом, снова и снова стискивал груди отроковицы, ласкал ей горячими пальцами соски, похожие на ягодки незрелой земляники, то сдавливая их, то перетирая между подушечками пальцев, от чего маленькие груди длчки Агенора стали упругими, как мячики, а розовые соски набухли, вытянулись, потемнели и затвердели. Бог целовал, а иногда покусывал ей соски, облизывая розовые кружки вокруг них, сосал болевшие все сильнее груди Европы, то вбирая их в рот, то снова выпуская, проводя горячим языком по животу сверху вниз, одновременно гладил, стискивал и мял ей груди, уже готовые, казалось, лопнуть от возбуждения, лаская в то же время кончиком языка пупок царевны Сидона, вылизывая из него последние капли морской воды, целовал Европе низ живота, впиваясь ей горячими губами в поросший редким светлым пушком лобок, болевший все сильнее, как и груди. Он целовал ее длинные ноги, которые царевна сама поочередно поднимала, переходя от бедер к коленям, голеням и маленьким ступням, целуя и лаская мягкими губами каждый пальчик - от мизинца до большого. Когда бог Кефтиу стал сосать ей большой палец на левой ступне, Европа на мгновение лишилась чувств от потрясения. Она не помнила, как перевернулась на живот. Бог целовал ей спину, сверху вниз, до чуть заметной талии и нежных ягодиц, лаская кончиком языка крохотную дырочку афедрона /11/, время от времени слюнявя пальцы и вдавливая их поочередно в афедрон, как бы подражая движениям флейтиста. Европа осознавала, что бог делал с ней, урывками, как в бреду. Вот она оказалась стоящей на четвереньках, в звериной позе, словно телка, опираясь на кисти тонких рук и острые дрожащие колени. Опытный в ласках язык бога Кефтиу, державшего Европу левой рукой за бедро, проникал ей все глубже в афедрон, а правая рука ласкала сокровенные части тела отроковицы, которых еще ни разу не видел и не касался ни один мужчина - болевший все сильнее лобок и источающее все обильней влагу лоно, постепенно, медленно вводя в его сначала плотно сжатые, а затем открывшиеся, как розовые лепестки, налившиеся липким соком трепетные уста, обрамленные редкими светлыми волосками, сначала средний, затем безымянный палец, сначала медленно и осторожно, а затем все быстрее вращая ими, массируя дрожащими пальцами влажные стенки влагалища сидонской царевны, входя все глубже в его узкий канал, пока не проник горячими пальцами, натолкнувшись на невидимую, упругую преграду, как ей показалось, до конца в переполненный благоуханным, клейким соком грот Европы, заполнив всю его пустоту, вплоть до этой незримой преграды, прикосновение к которой заставляло ее трепетать всем телом, и, ощутив, как низ ее живота вдруг обожгло неудержимой горячей волной, упав на локоть правой руки, подломившейся, не в силах удержать вес собственного тела царевны и тела нависшего над ней бога Кефтиу, сотрясаемая неистовыми содроганиями всего тела, не впилась зубами в левую ладонь, заглушая рвущиеся с губ сдавленные крики, прозвучавшие в тишине темной пещеры как мычание телки в ночи...

Она не помнила, сколько лежала на животе, без сил, без памяти и без движения, уткнувшись лицом в гладкую шкуру черного быка. По стенам пещеры волновались громадные тени от тускло мерцавшего светильника. Бог Кефтиу, уже без своего пернатого венца и без набедренной повязки, молча сидел рядом с ней на пятках, опираясь на колени, и глядел на царевну Сидона, прижавшуюся щекой к черному бархату бычьей шкуры. Ее лицо было спокойным, ресницы бросали дрожащие от огня светильника тени. Но вот она пошевелилась. Робко перевернувшись на спину, Европа обратила к нему лицо. Мокрые от овладевшего ею внутреннего жара, волнистые пряди, потемневшие от пота, прилипли к широкому лбу, на котором впервые запечатлелась морщинка страдания. Осторожно повернув Европу на бок, бог лег рядом и, обняв царевну за спину, крепко прижал ее грудью к своей груди и снова начал целовать в припухшие губы. Между ее сосками, плотно прижатыми к соскам бога Кефтиу, кипел горячий пот, трепещущая царевна, выйдя из оцепенения, отвечала богу неумелыми, быстрыми, короткими и частыми поцелуями, похожими скорее на укусы.  Потом его объятия ослабли. Приподнявшись на локте, Европа увидела торчавший у бога в поросшем темным курчавым волосом в паху незнакомый ей предмет, напоминавший царский, а может быть - жреческий жезл или скипетр с округлым заостренным навершием темно-розового цвета.

Бог Кефтиу заметил, что Агенорида, хоть и закрыла лицо рукой, но из-под ладони с любопытством смотрит на еще никогда не виданный ею предмет. Его глаза вновь заглянули царевне в самую душу.

Будто подчиняясь чьему-то молчаливому приказу, не терпящему ни возражений, ни ослушания, Европа встала на колени, робко протянув руку к вознесенному перед ней жезлом критского бога. Он казался царевне Сидона живым существом, слегка подрагивавшим от нетерпения. Узкий зев его навершия, казалось, подмигнул ей, из него выступила маленькая светлая капля. Медленно-медленно Европа коснулась его кончиками пальцев протянутой вперед правой руки. Жезл вздрогнул, упругий, как сжатая пружина. Нерешительно, едва касаясь рукой, погладив его по навершию, Европа, как бы не веря собственным глазам, коснулась его снизу и несколько раз провела рукой по жезлу сверху вниз, пока ее пальцы не коснулись поросшего кудрявым черным волосом мешочка, заключавшего в себе что-то вроде двух твердых шариков, а затем - снизу вверх, от мешочка к навершию. От ее прикосновения жезл вздрогнул еще сильнее и поднялся еще выше. Затаив дыхание, дочь Агенора медленно села на пятки, упираясь в черную бархатную бычью шкуру расставленными коленями. Одушевленный жезл бога Кефтиу, все так же подрагивая, то слегка поднимаясь, то слегка опускаясь перед пылающим лицом Европы, потянулся к ней, как живое существо. Благоговейно, как перед алтарем сидонского бога Мелькарта, преклонившая колена перед этим чудом, Европа медленно откинулась на спину, широко раздвинув гладкие колени и закрыв глаза. Бог поднес навершие своего жезла к устам ее влажного лона и стал вводить его в раскрывшиеся, как у раковины, створки. Это удалось ему не сразу, но с третьей попытки жезл вонзился внутрь, пробив насквозь незримую преграду. Европа закричала - тонко, словно козочка под жертвенным ножом. Повисшая на ее реснице блестящая слеза вспыхнула, отражая пламя светильника.

Бог Кефтиу вошел в Агенориду до конца. Европа закинула тонкие ноги ему на ягодицы, и чем глубже он вгонял в нее свой жезл, проникая в утробу царевны до самого дна, словно желая распороть ее, вонзаясь в недра дочки Агенора мощным жезлом, как будто исступленный лепет, крики и стоны безжалостно мучимой его могучей силою отроковицы распаляли его все больше и больше, чем сильнее тискал ее груди, тем сильнее она охватывала его длинными ногами, задирая их все выше и крича все громче. Кровь, алая, как сброшенный царевною хитон, текла из прободенного и многократно вспоротого лона дочки Агенора, стекая между ее широко разведенными в стороны ягодицами вниз, к звездочке афедрона, увлажняя бархатную бычью шкуру, уже обильно орошенную выделениями Агенориды. Стоны и вопли Европы, то раскрывавшей глаза и водившей безумным взглядом по потолку пещеры, то снова закрывавшей их, становились все громче, пока не стали напоминать пронзительные крики южных птиц с ярким оперением, привезенных из заморских стран для царя Агенора Сидонского./12/

Распятая на черной бычьей шкуре дочь Агенора, выкатив вышедшие из орбит блестящие глаза, смотревшие в потолок пещеры, но ничего не видевшие, ловя воздух широко раскрытым в крике ртом, отдалась мощному и властному, словно морской прибой, ритму движений неустанно вспарывавшего Черноволосого, и вновь зажмурилась только когда он, вырвав жезл из ее взорвавшейся утробы, брызнул ей в лицо струей горячей липкой жидкости, обдав в изнеможении простертую под ним сидонскую царевну с ног до головы божественным семенем, из которого было суждено родиться Миносу /13/, Сарпедону /14/ и Радаманфу /15/. Лишь тогда умиротворенно закрылись и глаза черного златорогого быка, наблюдавшего со стены пещеры за совершением священного брака.


ПРИМЕЧАНИЯ

/1/ Агенорида - дочь Агенора.

/2/ сын Субарту - ассириец (страна Субарту - Ассирия).

/3/ сын Та-Кемта - египтянин (Та-Кемт, буквально "Черная" - Египет).

/4/ темеху - "черный" ливиец. Древние ливийцы были европеоидным народом (или, точнее, группой племен), издавна населявших Северную Африку. Древние египтяне различали две группы ливийских племен: "чимх" (от kimhu — "черные", то есть брюнеты), и "чихну" (от kihn[aw]u — "светлые", то есть блондины). Принятые в современной исторической науке названия этих двух групп ливийских племёнзвучат несколько иначе - темеху и техену. Позже в египетских источниках упоминаются и другие ливийские племена (или племенные союзы) - каикаша, шаитеп, машаваша, исавада, ааса, вакана и либу — от "либу", вероятно, и произошли как этноним "ливийцы", ставший впоследствии собирательным, так и название территории обитания этих народностей - Либия (Ливия).

/5/ техену - "белый" ливиец (см. примечание /4/).

/6/ кушит (сын страны Куш) - нубиец.

/7/ тур(у)ша - этруск (туск, тиррен, тирсен, расенн, расна).

/8/ шердана - сард, житель острова Сардиния.

/9/ Кефтиу (буквально: "позади") - древнеегипетское название острова Крит.

/10/ Столпы Мелькарта - финикийское название Гибралтара и Танжера (у греков: Геракловы столпы). Связь между сыном Зевса Гераклом и финикийским божеством Мелькартом (отождествляемым древними греками с главой их пантеона Зевсом) прослеживается и в древнегреческой мифологии, в которой фигурирует сын Геракла по имени Меликерт, зачатый сыном Зевса с финикийской царевной.

/11/ Афедрон (греч.) - здесь: анальное отверстие (задний проход).

/12/ Современная юная девственница, после такой гигантомахии, скорее всего, скончалась бы от потери крови, но...мифология есть мифология (да и люди в былые времена были крепче и выносливее нынешних - вот Геракл, если верить мифам, за одну ночь сделал женщинами не одну, а пятьдесят девственниц; в шумерско-вавилонском сказании о Гильгамеше Энкиду непрерывно совокуплялся с женщиной три дня и три ночи (в некоторых вариантах легенды - неделю) подряд; а если опять вернуться в сферу греческой мифологии, то Уран-Небо совокуплялся с Геей Землей вообще непрерывно, неизвестно сколько столетий подряд, пока Гея не взмолилась к Кроносу и тот не отсек отцу итифаллос, отделив тем самым Небо от Земли). Занимательная штука мифология, в ней наличествуют, пожалуй, ВСЕ сюжеты, как мирового устного творчества, так и мировой литературы.

/13/ Минос, Миной — мифический царь Крита (Кефтиу), на которого были перенесены многие факты, известные древним из истории этого острова за последние два века до Троянской войны. Минос считается сыном верховного бога древнегреческого пантеона Зевса и Европы, дочери Агенора - царя богатого торгового финикийского города-государства Сидона, которую Зевс похитил в образе белого быка и увез на остров Крит (впрочем, существовала и иная версия —, утверждавшая, что Минос - сын Ликастия и Иды). Считалось, что Минос жил в одиннадцатом поколении после Инаха (отца прекрасной Ио, лишенной девственности Зевсом, принявшим вид облака, и превращенной за это Герой, ревнивой супругой Зевса, в корову). Минос считался братом Радаманфа и Сарпедона, отцом Федры, Ариадны, Девкалиона, Главка, Катрея и Эвримедона.

В греческую мифологию Минос вошел прежде всего как мудрый законодатель.

Получил царский скипетр непосредственно от своего божественного отца Зевса, Минос издал для критян законы (по преданию, также получив их от Зевса в пещере, в которой был зачат Зевсом и Европой). Согласно по-разному уже в древности толкуемому месту Гомера, каждый девятый год ("девятилетиями") Минос отправлялся в горы в эту пещеру Зевса. Девятилетие, по древнему счету времени, должно пониматься как происходящее раз в восемь лет. Иная точка зрения, не учитывающая, что в древности греками и период между Олимпиадами (раз в четыре года) назывался пятилетиями, представлена в большинстве энциклопедий.

По другому рассказу, отчасти противоречащему гомеровскому, после смерти усыновившего его критского царя Астериона (или Астерия), вступившего в брак с Европой и не оставившего собственных детей, его полубожественный пасынок Минос задумал захватить царскую власть на Крите, уверяя, что он предназначен к этому богами и что всякая его молитва будет исполнена. Действительно, когда он попросил морского бога Посейдона выслать ему для жертвоприношения священное животное, бог выслал ему из моря прекрасного быка, и Минос получил царскую власть. Но, пожалев красивое животное, он отослал быка в свои стада, а в жертву принёс другого. В наказание Посейдон наслал на быка бешенство и внушил жене Миноса, Пасифае (дочери бога Солнца Гелиоса), неестественную страсть к этому быку; плодом этой пагубной страсти (внушенной Пасифае, по другой версии мифа, не Посейдоном, а богиней любви Афродитой, за разглашение женой Миноса любовной связи между Афродитой и богом войны Аресом) был чудовищный человекобык Минотавр, питавшийся человечиной и убитый афинским героем Тесеем.

Минос основал на Крите города Кносс, Фест и Кидония. Он считался основателем морского господства (талассократии) критян. Корабельной стоянкой при Миносе был порт Амнис. Минос изгнал карийцев с Кикладских островов и вывел туда критские колонии, поставил правителями своих сыновей.

Когда сын Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос принудил афинян к выплате дани, по семь молодых людей и семь девиц каждый девятый год (то есть раз в восемь лет). По пути в Афины Минос завоевал и Мегару.

Пасифая, разгневанная частыми изменами Миноса, заколдовала неверного мужа. Каждый раз, когда Минос сходился с другими женщинами, он извергал в них вместо семени гнус, и женщины погибали в страшных мучениях. Прокрида дала Миносу выпить настой корня волшебницы Кирки (Цирцеи) и исцелила его. По другому варианту мифа, Минос испускал при совокуплении вместо семени змей, скорпионов и сколопендр, в результате чего совокуплявшиеся с ним женщины также погибали в лютых муках. Тогда Прокрида ввела в лоно очередной женщины мочевой пузырь козы, и Минос при соитии изверг змей и ядовитых насекомых туда, после чего исцелился и смог сойтись с женщиной, излив в нее уже обычное мужское семя. В данной связи древнегреческий историк римской эпохи Плутарх Херонейский  упоминает, что один его знакомый юноша-эфеб как-то извергнул при совокуплении, вместе с большим количеством спермы, мохнатую многоножку. Возможно, это первое в истории упоминание столь редкого вида зоофилии, как инсектофилия (любовь человека к насекомым).

Смерть застигла Миноса на острове Тринакрии (Сицилии), в городе Камик, куда он прибыл,преследую бежавшего с Крита мастера Дедала. Миноса убили дочери царя Кокала (или сам Кокал) при помощи горячей бани, облив критского царя в ванне кипящей водой и сварив сына Зевса и Европы заживо. Труп Миноса был выдан его спутникам и похоронен ими на Тринакрии. Ему устроили пышную гробницу, рядом с которой воздвигли храм Афродиты, которой он усердно служил всю свою бурную жизнь.. Впоследствии кости Миноса были перевезены на Крит, где ему был воздвигнут памятник. Гора Юкта на Крите первоначально считалась могилой Миноса, а затем Зевса. По другой версии, жители Коркиры отбили прах Миноса у критян.

В последующей традиции Минос в подземном царстве он (например, согласно "Одиссее" Гомера, царит над умершими. Настоящим судьёй в царстве теней его, вместе с Эаком и Радаманфом, делает позднейшее сказание, вероятно, в воспоминание его деятельности как законодателя. В позднейшее время стали различать двух Миносов, Первого и Второго, чтобы иметь возможность разделить приуроченный к Миносу слишком обильный мифологический материал; при этом Минос Первый считался сыном Зевса и Европы, а Минос Второй — внуком Миноса Первого, мужем быколюбивой матери Минотавра -  Пасифаи - и отцом Девкалиона, Ариадны и других мифологических персонажей более позднего цикла. В "Божественной комедии" Данте Алигьери Минос предстаёт в виде демона, змеиным хвостом, обвивающим новоприбывшую душу, указывающего круг ада, в который предстоит душе спуститься.

Минос фигурирует как действующее лицо в трагедиях древнегреческого драматурга Софокла "Камикийцы" и "Минос", а также в трагедии римского драматурга Акция "Минос".

/14/ Сарпедон (Сарпедонт) — сын Зевса и Европы, вынужденный бежать с Крита из-за соперничества со своим старшим братом и царем Миносом в любви  к прекрасному Милету. По другой версии мифа, Сарпедон влюбился не в Милета, а в другого прекрасного отрока - Атимния, и начал войну с Миносом из-за него. Сарпедон заключил союз с Киликом, воевавшим с ликийцами. В результате этой войны Сарпедон поселился в Ликии. Согласно другим мифам, Сарпедон отправился во главе критского войска в Азию и овладел землями, прилегавшими к Ликии. Согласно "отцу истории" Геродоту, Сарпедон был изгнан с Крита Миносом и прибыл в Милиаду. Еще одна версия мифа говорит, что Сарпедон был родом из города Милета, расположенного на Крите, и стал основателем колонии в Малой Азии, также названной им Милетом. Вместе с Сарпедоном с Крита в Азию, якобы, пришли термилы (не путать с термитами).

По одной их версий мифа, Зевс так любил своего сына от Европы, что дал Сарпедону пережить три поколения людей. Тем не менее, Сарпедон (если верить "Илиаде" Гомера) был убит ахейским героем Патроклом, другом Ахилла, во время Троянской войны. По другим мифам, Сарпедон, сын Зевса и Европы, брат Миноса и отец Эвандра, был дедом другого, младшего Сарпедона, который и пал от руки Патрокла в битве под стенами Трои.

Смерть Сарпедона и его оплакивание Европой описаны в трагедии Эсхила "Карийцы, или Европа".

/15/ Радаманф, или Радамант — сын Зевса и Европы, брат Миноса и Сарпедона (хотя, согласно поэту Кинефону, Радаманф был сыном Гефеста, сына Тала, сына Крета), отец Гортина.

Радаманф родился на Крите, где был зачат Зевсом, в образе быка похитившим Европу. Критский царь Астерий, вступив в брак с Европой, усыновил её детей. По некоторым мифам, именно Радаманф, славившийся своей справедливостью, а не его брат Минос, дал критянам законы. Предположительно имя Радаманфа связано с важным термином поземельных отношений микенской эпохи da-ma-te. По Гомеру, Радаманф был связан с феаками, но характер этой связи не совсем ясен (впрочем, скорее всего, их связь не была половой).

Согласно византийскому хронисту Иоанну Цецу, Радаманф убил своего родного брата и был изгнан за это преступление. Изгнанный с родного острова, Радаманф поселился в беотийском городе Окалее, где женился на Алкмене - вдове царя Амфитриона и матери величайшего героя Древней Греции Геракла, сына бога Зевса.

Окончив свой жизненный путь на Земле, Радаманф стал судьёй в загробном мире — Аиде. Согласно позднейшим версиям, сын Зевса и Европы живет на Елисейских полях (Элисии), или на Островах Блаженных.

Наставления Радаманфа излагались в поэме Гесиода "Труды и дни". Он - главное действующее лицо трагедии Крития "Радаманф".

Согласно древнегреческому историку Эфору, Радаманф был не сыном Зевса и Европы, а древним исполином, который цивилизовал остров Крит, установил законы, объединил города и дал установления, полученные им от Зевса. Живший же много позднее Минос, сын Зевса и Европы, лишь подражал этому древнему законодателю и государственному деятелю Крита.