Ускользающая память

                УСКОЛЬЗАЮЩАЯ ПАМЯТЬ





                Совсем недавно, перебирая записки, и выкидывая  из письменного стола все лишнее, наткнулся на несколько завалявшихся клочков бумаги. За ними стояли люди и события.
                Конечно,  вряд ли они смогут добавить,  что-либо нового в представление о тех смутных годах России, но обстоятельства их появления не дают мне права на молчание.
                Дело было в конце 60-х начале 70-х годов двадцатого века.
                На Арбате еще каким-то чудом встречались квартиры перенесенные сюда из конца 19-го века и сохранившие вместе со своей  обстановкой воздух того времени.
                Лишь сейчас, обнаружив эти пожелтевшие бумажки,  которые случайно не выкинул, отчетливо вспомнил тот  арбатский переулок.   Старый трехэтажный дом. Комнату в коммуналке окнами во двор.
                И острое физическое ощущение стыда  за то, что  мог  просто потерять, не исполнив обещания (хотя кому же я его давал?).
                А тогда - летний, светлый, пахучий  день. Старая квартира. Медленно угасающая, при полном сознании, старушка-докторша рассказывала мне свои бесконечные и печальные земные истории.
                В глазах странная вера в меня.  Вера в продолжение жизни. Близких родственников у неё не было. Болезненно переживая, что всё выкинут на помойку, просила после смерти забрать из комнаты то, что меня могло бы больше заинтересовать.
                И вскоре ее не стало.
               Но, из всего услышанного поразила одна история о  родных братьев хозяйки квартиры.
              Их фотопортрет на    атласном  розоватом картоне в  золотом тиснении орденов и медалей  с ликами  императоров.  Фотография Овчаренко, Тверская, дом Олсуфьева, близ Д. Генерал-губернатора, рядом с магазином Андреева. 
           Портрет висел над старинным комодом красного дерева.
                На меня восторженными гимназическими глазами с той же самой, что и у сестры надеждой, смотрело двое мальчиков...
                ... Юлий Александрович Сиротин принадлежал к той части русской интеллигенции, которая, не участвуя непосредственно в революции, приняла ее и поддержала. С одной стороны - не видя в смене режима особого ущерба, с другой - надеясь, что новая власть явится для народа более прогрессивной и справедливой.
                Будучи людьми служивыми,  и оттого небогатыми, Сиротины испокон веков проживавшие в Москве на Арбате, к революции имели лишь свою квартирку в трехэтажном доме.               
                Правда, в начале 20-х их уплотнили.   Оставили две смежные угловые комнаты, в которых проживали сам Юлий Александрович – Юлик.  Его мать и сестра, учившаяся на медичку.
                Отец - Александр Петрович, участник болгарской компании, пехотный полковник, умер ещё до первой мировой в год кончины Льва Толстого.
                Брат - Петр Александрович - после окончания Александровского училища попавший на фронт, пропал без вести где-то в болотах Галиции при очередном безуспешном нашем контрнаступлении.
                Обе женщины души не чаяли в своем Юлике, который к тому же являлся их единственным кормильцем, приносившем домой столь необходимые огромные розовые ассигнации с  бесчисленным количеством пугающих нулей…
                В то воскресение, он, как обычно, отправился на Кузнецкий, к букинистам.
                Для ноября утро выдалось славное сухое. Иногда сквозь плотно и низко зависшие облака проглядывало скупое осеннее солнце.
                По натуре Сиротин был человеком тихим, скромным, после гимназии закончил  Университет.  И теперь служил в одном из Наркоматов, в которое после Революции было преобразовано его ведомство.  Работа не тяготила, и сослуживцы отмечали старательность и усердие молодого сотрудника.
                В семье книги любили, а годы его учебы в гимназии и затем в Университете усилили эту любовь, привив неодолимую тягу к литературе, но более всего к поэзии.
                В тайне от домочадцев Юлий Александрович и сам пописывал.
 «О,  милый Бог, открой предназначенность мою...».
                Конечно, времена «кипарисовых ларцов» и уютных гостиных, по всей видимости, канули в лету.  Вокруг билось, росло ввысь и вширь что-то новое, красно-кумачовое, неизведанное.
                Но он жил ушедшим, не понимая и не принимая того, что происходило.
                В тот день, на Кузнецком, случай вывел его  на нужного букиниста. Перед ним лежала давно разыскиваемая книга известного поэта акмеиста по слухам недавно расстрелянного в Питере за связь с белыми.
                Боязливо оглянувшись, Юлий спешно покинул Кузнецкий, унося купленную книгу за отворотом своего видавшего лучшие времена серенького с бархатным потертым воротничком старомодного пальтеца.
                Стал накрапывать дождь, постепенно перешедший в сплошную морось, соединивший в единое целое землю с небом. Он не замечал ни дождя, ни прохожих, целиком поглощенный упоительной радостью своего замечательного приобретения.
                Спеша насладиться им, выбрал укромный уголок в одном из дворовых сквериков, расположенном в квадрате двух -трехэтажных домов частью населенных, а частью пустующих и разваливающихся.
                Летом это было премилое место старой патриархальной Москвы, уютное и тихое. Сейчас же листья облетели, и глинистая  почва чавкала и растекалась под ногами, являя собой тоскливую картину запустения.
                Юлий сел на деревянную скамейку под козырьком дома, не обращая ни малейшего внимания на моросивший дождик.
                Но в этот день судьба распорядилась так, что помимо Сиротина посетителями двора оказались еще четверо мужчин, совершенно не имеющих отношения к поэзии. Их душевное состояние можно было бы оценить как высшую степень наэлектризованности, собранности и осторожности.
               Бывшие офицеры, а ныне боевики одной тайной организации, исповедующей белый террор, избрали этот полу заброшенный уголок Москвы для конспиративной встречи перед очередной акцией.
               В лежащем рядом вещмешке, находилась мина, предназначавшаяся одному из известных  большевистских  главарей. Появление в такой обстановке странного субъекта заставило их  насторожиться.  Прекратить обсуждение предстоящей акции и перенести  всё своё внимание на Сиротина.
                Правда, поначалу хотели разбежаться в разные стороны.  Однако, немного понаблюдав, решили, что перед ними скорее всего плохо обученный слежке чекист, с которым недурно было бы  свести счеты.
                Почувствовав недоброе, Сиротин с трудом оторвался от захватившей его книги и,  встретился со взглядами трех, сидевших напротив. Четвертый был к нему спиной.
                Между ними - раскисшая площадка сквера.
                Постепенно до сознания Юлия стал доходить смысл всего  происходящего.
                Прямо напротив него  сидел черный худощавый с щегольскими усиками кончиками кверху, слева - белобрысый, в английском кепи и полупальто. Третий - рябоватый горбоносый, на голове шляпа пирожком. В фигуре сидевшего спиной, угадывалось что-то неуловимо знакомое, но на раздумье времени уже не оставалось. Всем своим существом он в единое мгновение почувствовал смертельную опасность.
                Юлий приподнялся со скамьи, тотчас же поднялись и те четверо. Он видел лишь один выход отсюда, но для этого нужно было бы пройти мимо них. А между тем его стали обходить слева и справа.
                Ища спасения, Сиротин суетливо заметался в узком пространстве двора. Заметив выходивших из дальнего подъезда каких-то людей, бросился в их сторону. Но преследователи уже  его догнали.
                В руке у того, что в кепи, мелькнул длинный, наподобие спицы, предмет.
                - «Словно - свинью»
               пронзила жуткая мысль.
              И тут же острая, ни с чем не сравнимая боль заполнила всё существо.
               Юлий упал, сжимая в руке драгоценную книгу.
             Последнее, что отметило его уходящее сознание, почему-то было лицо его родного брата Петра, склонившегося над ним.
                «Петя?!»
                …Из составленного позднее милицейского протокола следовало, что  «... задержанный мужчина лет 30-35 утверждающий, что приходится родным братом убитого Сиротина Ю.А.
             Сиротин Петр Александрович с места происшествия скрыться не пытался и сопротивления при аресте не оказал.
              В  принадлежащем ему вещмешке обнаружено самодельное взрывное устройство большой мощности»…
                На текстильной фабрике, где выступал известный большевистский  вождь,  диверсии  не состоялось…
                …К этому рассказу можно добавить, что дедушка хозяйки арбатской комнатушки был управляющий   имением Шарапова Охота,  и находился в добрых, приятельских отношениях с Тургеневым.
                Так оказались у меня на даче комод красного дерева, связка старых фотографий и кресло, в котором сиживал Иван Сергеевич.
                Верхняя планка спинки кресла отвалилась и болтается на лоскутке обивки, а починить совершенно не хватает времени.












                ***