ритуал

                РИТУАЛ





                Книга мёртвых – основа
                верования у тибетцев.





            Вымахавшая в пояс, мокрая трава, существенно замедляла  мои шаги, но я упрямо шел вперед к намеченной  цели. 
                Ржавые обломки.  Всё что осталось от английского истребителя «Харрикейна» -  увидел примерно в полукилометре от ограды пионерлагеря.
            Лето  1954 года  случилось дождливым  и  потому немного грустным. Наше  детское учреждение находилось под Рузой. 
               Это  был  эпицентр зимних  боев за Москву 1941-1942 годов и ребята  почти ежедневно притаскивали  из леса , пробитые русские и немецкие каски, россыпью зеленые окислившиеся патроны.  Но,  когда пошли ржавые мины и гранаты,  начальство переполошилось и запретило индивидуальные прогулки по лесу.   
              Таинственным и «страшным» историям было несть числа. Многие обрастали легендами и передавались детьми из смены в смену. Из года  в год. Деревенские жители подпитывали естественный  мальчишеский интерес к военным эпизодам своими байками и рассказами.
                Первое, что меня удивило по прибытию  в пионерлагерь, был маленький  разведывательный английский танк «Валентайн», стоящий  без башни и гусениц посередине деревни, и превращенный местной молодежью в  какое-то подобие завалинки для посиделок. На нём, днём высиживала  вся местная детвора, а к вечеру молодёжь постарше,  отчего бока танка были  до блеска отполированы сидельцами.
            В те времена о помощи «союзников» во время войны говорить было не принято, поэтому-то   мне и подумалось, что немцы,    скорее всего использовали трофейное британское вооружение против нас.
              И только спустя годы я узнал, что Великобритания  активно помогала нам во время войны оружием и техникой, причем,  в самое тяжелое  для Советского Союза время 1941 года.
           А забраться в лес на поиски  самолета меня подтолкнуло появление в руках у мальчишек нашего отряда  алюминиевой панели с выдавленной на ней английской надписью.
              Знатоков английского  среди нас не было. И это подливало масло в костёр детской интриги,  давало пищу для всевозможных домыслов и догадок.
          Ну, конечно, и мне захотелось заполучить что-то такое на память.   К сожалению,  ничего подходящего при ознакомлении с кучей металла торчащей из травы, я не обнаружил.
              Но зато вокруг было море спелой земляники.  Вот это меня заинтересовало.
                Я стал без устали закидывать её в рот,  пока не насытился. Земляника не убывала и, сняв с головы шестигранную расписную вельветовую тюбетейку – «модный» тогда головной убор мальчишек, стал уже  в неё собирать ягоды.   
                Это занятие всё более и более отдаляло меня от самолета, уводя в неизвестном направлении.
               Наверное,  метрах в ста, или немногим более, ползая на корточках среди травы,  я чуть было не уперся лбом в  какое-то сооружение, изготовленное из расслоившейся голубой фанеры и  деревянных досок.
          Подняв голову,  я тотчас определил, что передо мной солдатская пирамидка  на   могиле  погибшего русского воина. Обойдя её с противоположной стороны,  увидел  и прибитую гвоздями рамку с вылинявшей фотографией русоволосого молодого парня в лётном обмундировании.
                Внизу виднелась  наполовину смытая надпись 1912 –194…Дальше цифры обрывались. Ни имени, ни других каких-либо надписей не существовало. Наверное, это был погибший летчик с того самого самолета.
       Вся могила пряталась за  огромными листьями папоротника и крапивы, из под которых выступала лишь бледно-розовая от времени и дождей,  красноармейская звездочка.
                Никаких тропинок к могиле уже не вело. И лишь оставался весёлый, почти размытый временем,  взгляд белобрысого паренька…               
               Прошло несколько  десятков лет.
…Занималось раннее августовское   утро, когда я приехал  на «Соломенку».
                Соломенское кладбище в Киеве, находившееся вблизи улицы Леси Украинки рядом с Высшей школой милиции. В настоящее время, по моим сведениям, больше не существующее.
          Огромные, трёхсотлетние деревья, уходили  своими  мощными стволами в небо, создавая почти что сказочную, ирреальную  картину вечности.
      Сквозь сплетенные ветви, сквозь неумолчный вороний грай уже начали проглядывать ранние лучи ещё не жаркого солнца.
           Вокруг раскинулся огромный, пустынный,   заброшенный, находящийся  почти,  что в самом центре Киева, старинный погост. Существует запах запустения жилых помещений, запах подземелий, покинутых производственных зданий.  Но это был совершенно необычный запах, оставленного людьми,   места векового упокоения.
          Поржавевшие, разбросанные тут и там остатки могильных  оград. Замшелые поваленные то ли временем, то ли людьми серо-черные памятники и кресты.
               Почти заросшая главная аллея спускалась куда-то вниз, к железнодорожной колее.  Откуда время от времени доносились сигналы маневровых тепловозов.
                Я остановился.
               Было видно, что кладбище людьми почти не посещается. Правда, у самых входных ворот,  вне территории, были установлены сравнительно новые памятники  павшим воинам – освободителям  Киева. Но  эти надгробия, как ни странно, скорее являлись границей, нежели мостиком между миром живых и мертвых.
                Моя прабабушка, как и мой прадедушка, скончались ещё в девятнадцатом веке и были здесь похоронены.   
                Как отыскать их могилы?
           В начале десятого утра, в канторе кладбища появился  первый заспанный сотрудник.  Неопределенного возраста мужичок, в старомодном, измятом сером костюме.
                Сквозь непрерывную  зевоту, досадливо вывалил мне на стол несколько старых замусоленных амбарных книг.   
                Скучающе, видно это ему приходилось делать не в первый  раз, поведал историю.
                Оказывается, что при отступлении и окружении наших войск в  1941 году под Киевом, по какой-то непонятной команде тогдашнего НКВД (хотя и известно, что перед самым уходом, они  успели расстрелять  и похоронить  здесь, всех узников гепеушного изолятора),  кладбищенские регистрационные книги актов захоронений были сожжены.
                И теперь  самые поздние записи отмечены лишь  концом  1943 года. Что уж тут говорить о могилах девятнадцатого века…
         Я медленно шел по огромному пространству царства мёртвых. Ни одной живой души за исключением всё тех же бойких огромных ворон, где-то там, высоко вверху в поднебесье,  обсуждающих странное появление блуждавшего внизу человека.
           Купленный загодя букет я положил у подножия огромного дуба. Как, ни как, а всё же реальный свидетель похорон моих близких.   Впрочем, как и   людской печали  иных  времен…
               …А лет за десять -  пятнадцать до этого, сдав в Ленинграде сессию за второй курс института, чудесным тёплым  июньским утром возвращаюсь на поезде домой  в Москву.
             И тут мама  с порога огорошила.
     «Хорошо, что успел. Сегодня похороны Вячеслава Николаевича»…
               Вячеслав Николаевич Щеглов не был великим литератором. Он  принадлежал, как тогда говорили, к когорте советских детских писателей. Им было написано несколько небольших книжек-брошюр о пионерской организации, и о преодолении проблемы беспризорничества в двадцатые годы.
               Он был близко знаком с Макаренко. И, будучи правой рукой Фадеева, являлся довольно влиятельной административной фигурой  в весьма значимом писательском закулисье того времени.
              В быту человек абсолютно ничего делать не умеющий, и к повседневной жизни совершенно не приспособленный, всецело полагавшийся на свою жену, Зинаиду Павловну – приятельницу моей мамы.
             Зинаида Павловна, души в нём не чаявшая, исполняла любую его домашнюю прихоть. Как-то,  отдыхая  у нас на даче, он целый  день оставался голодным, притом, что холодильник ломился от съестного.
              Просто  некому было его приготовить.
             Человек, однако,  сам по себе предобрейший, встретил появление вечером своей жены, приехавшей  на дачу после трудового дня на электричке,  диким громовым голодным криком.
          -Зинаида!!! Зинаида!!!-
                При этом он страшно пучил глаза  и надувал  щеки.
                –Я голодный.-
         Жена тут же принималась за готовку ужина для него и двух кошек, которые прибыли вместе с хозяином. И, которые также испытывали муки сильнейшего голода, о чем и доказывали непрестанным, оглашавшим всю округу, противным и громким мяуканьем, подтверждавшим  справедливые требование хозяина.
          Вот такой эпизод нашего знакомства, почему-то пришел мне на память, когда мама объявила о предстоящем, печальном событии.
         Щегловы жили в огромной сталинской высотке  у Красных Ворот. Балкон их квартиры выходил прямо на памятник Лермонтову. Внизу располагался ювелирный магазин. День был очень жарким. Столы на поминках ломились от обильной снеди.
           Одной из странностей умершего было то, что при жизни в своей огромной трёхкомнатной квартире он установил некое подобие телефонного коммутатора, с помощью которого обеспечивалась одновременная связь со всеми комнатами, туалетом, ванной и кухней.
                Сегодня, когда мобильные телефоны заполонили всё вокруг,  моё повествование звучит,  возможно,  и странно, но в те времена, в Москве с телефонными аппаратами была настоящая проблема. И наличие стольких телефонов, сосредоточенных в одной квартире, было большой диковинкой.
            Итак. Не стало Вячеслава Николаевича.
           Гроб с телом покойного был установлен  в Малом зале Союза Писателей на Большой Никитской.
           Когда я туда приехал, застал своего папу, стоящего  в почетном карауле у гроба покойного. Встал за ним, положа  руку на плечо, заставил обратить на себя внимание.
                И он, насколько это возможно было в той обстановке, обрадовался моему приезду,  отдал траурную повязку, которую я тут же надел на свой рукав.
             Был разгар лета. В помещении было душно и жарко. Заморозка, сделанная покойнику по видимому уже давно  прекратила своё действие,. По залу начал струиться сначала лёгкий, а затем и сильный запах тлена.
           И тут я  вспомнил рассказ самого  Вячеслава Николаевича, когда расспрашивал его об  обстоятельствах гибели и последующем перезахоронении Аркадия Гайдара.
              В то время эта информация, как и многое другое, была засекречена и окутана мистической тайной всего большевистского правления…
           …Сразу же после войны, по личному распоряжению Сталина  была создана  правительственная комиссия по перезахоронению тела погибшего писателя.
                От Союза Писателей в неё по указанию Фадеева вошел Вячеслав Николаевич.
          -Погиб он нелепо. Когда немцы в начале войны, из-за упрямства Сталина, окружили под Киевом сразу два наших фронта, а это почти два миллиона солдат,  Гайдар со своей фронтовой редакцией отступал вдоль железной дороги Киев-Коростень.
                Будучи человеком своенравным, любившем с гражданской войны самому  командовать и руководить,  не слушая  предостережений, направился вперед лишь с одним солдатом сопровождения, на разведку.               
                И эта вылазка закончилась плачевно.   Писатель скончался на руках  подоспевших к нему бойцов прикрытия, разрезанный пополам очередью немецкого автоматчика.
                Положение вокруг было настолько тяжелым, что его успели лишь слегка прикопать возле той же железнодорожной насыпи.
         -Саша. Представь себе. Гроб с останками Гайдара нужно было пронести метров пятьсот до переезда, где дожидался  бортовой траурный грузовик.
                И всё в торжественной обстановке, под Шопена.  Но, как же воняло из гроба (о черных герметичных пластиковых мешках тогда ещё  и не подозревали).  Ты не представляешь!- 
          Эта фраза, спустя годы, мне  припомнилась, у последнего  рубежа Вячеслава Николаевича. Гроба, установленного  в Доме Писателей.
               И,  вскоре, мы с папой пронесли  останки нашего друга на улицу, к катафалку…
  …Вице адмирал Тимур Аркадьевич Гайдар был человеком        гостеприимным сверх всякой меры. Друзей любил встречать и потчевать  обильным столом, а паче чаяния и  хорошей выпивкой.
          При нём постоянно находился адъютант в форме и при  чине капитана второго ранга. Одной из главных  его задач было доставления совершенно необыкновенной водки, которую хозяин называл «Морская волна». Где и кем она изготавливалась? Я поинтересовался, но хозяин   уклонился от прямого ответа.
                И действительно, по цвету, эта жидкость определенно напоминала волну моря. А вкусовые качества напитка были превыше всяких похвал. Водка, попадая в рот, таяла там в буквальном смысле слова. Посему напиться в доме сына легендарного краскома было задачей совершенно пустячной.
        Сижу  в огромной зале адмиральской квартиры на девятом этаже  писательском доме по  улице Черняховского. Напротив меня пылающий камин.
                Как выяснилось.  Поскольку квартира находилась на верхнем этаже, Тимуру Аркадьевичу всеми правдами и неправдами удалось уговорить местных пожарных дать  разрешение на строительство камина в обычном жилом доме, с выводом дымоходной трубы на крышу. В те времена это была большая проблема.
         На стене, вокруг развешаны линялые, тронутые временем и молью  реликвии гражданской войны. Палаши, ятаганы, нагайки, ржавые шашки, сабли, наганы и тому подобная ценная военная рухлядь той дикой и  незабываемой  кровавой драмы нашего народа.
      Сидим с хозяином. Мирно беседуем о чем-то отвлеченном, попиваем  «Морскую волну», а на ум мне опять приходят слова Щеглова.
           «Ох, и воняло же из гроба. Еле донес до грузовика»…
                Тимур Аркадьевич, будучи членом КПСС,  долгое время своей жизни отдал советской журналистике. В полном смысле и значении этих слов.
               Другое дело Егор Тимурович. Сын адмирала, ставший первым премьером Новой России, как тогда в эйфории демократических побед именовалось государство. Но время по прежнему всё  ставит на свои места.
      И запах тления  - торжество всё уничтожающего времени.  Прогремели и ушли в историю десятки эпох с их «великими», а нынче ставшими смешными  амбициями.
           Где вы непримиримые враги? Погосты радушно приняли и тех и других.
      Среброносный девятнадцатый, кровавый  и опустошительный двадцатый.
                Что же несет обобранной, разоренной, нищей духом России двадцать первый? Гибель или подъем? Запустение и окончательное уничтожение, или  же  восхождение к сияющим вершинам мудрости и народного счастья?
                Но, где  же та   мудрость прячется? Вы её, случайно,  не встречали?…