моя мама
Написал через слёзы, а сам не верю, что пишу о тебе. Тебе, которой уже нет, и никогда не будет со мной в этой жизни. А, в какой же ты есть? В какой ты осталась, моя мамочка!?
Да, действительно, только в этой.
Ты была всегда со мной. От самой первой секунды моего рождения, случившегося в шестнадцать по полудню. В дневное мгновение перехода сезонов между осенью и зимой. В родильном доме имени Грауэрмана, что находился в начале Арбата.
Всю жизнь помнил твою тёплую, уютную грудь, которой ты меня кормила. Знаю, что многие мне не поверят, но это именно так. Здесь нет никакой выдумки.
Я сам не раз задавался себе этим вопросом. Как же так? Но, здесь нет никакого подвоха. Действительно, я всё это помню.
Но теперь и ты стала историей, как папа, как бабушка. Я остался один и только от меня зависит, где вы дальше будете. Где ты будешь, моя мамочка.
И я буду стараться до самого моего последнего мгновения, изо всех своих сил, чтобы вы жили. Тех самых сил, что вы в меня когда-то вложили.
Ибо, говорят: « мы живы, пока есть люди, которые о нас ещё помнят». Так пусть с помощью этого текста люди будут с вами постоянно встречаться.
Пишу эти строки, а вы все надо мной немного слева. Улыбаетесь со старенькой фотографии на книжной полке. Обнялись втроем и смеетесь в объектив того трофейного папиного аппарата, что он привёз из Германии. Я знаю, он только что подсел к вам, предварительно поставив нужную выдержку на спуске. Он мне сам не раз показывал эту нехитрую немецкую механику.
Идет 1946 год. Коммунальная квартира на Малой Дмитровке (улица Чехова). И я ещё не родился, но мама уже беременна мной. А бабушка, моя любимая бабушка, только что напекла в духовке вкуснейших пирогов с капустой и угощает ими всё семейство.
Но, как странно вы жили. Счастливые дни общей семейной любви сменялись жесточайшими драмами ужаснейших семейных ссор. И в эпицентре этих коллизий всегда находилась первопричина. Это ты - моя мама.
Что вами двигало? Отчего вы с папой не разошлись, не разбежались? Ведь за длиннейшую совместную жизнь сколько раз можно было бы это сделать. Неужели всё ради меня?
Все награды, полученные нашей семьёй. Всеми нами - от государства, я собрал воедино в рамку. И повесил её над дверью в кабинет. Папины, бабушкины, мамины и мои ордена и медали. Все вместе они своим количеством удивляют гостей входящих сюда. Действительно, послужила наша семья России.
Мама. Папа тебя любил и обожал до самых своих последних минут жизни. Ты же, в это время, развлекалась с очередным любовником в Анапе. А я врал папе, что ты в Москве. Я не должен был не смог бы поступить иначе.
И я не припомню такого момента в своей жизни, когда бы я назвал тебя любимая.
Для меня всегда любимой была моя ненаглядная бабушка. И только она. Потому, что всегда была слабой. И нуждалась в моей поддержке и защите от тебя и папы. Слабой она была по причине безмерной любви ко мне, равно, как и к вам. Впрочем, как и ко всему миру.
Ты же всегда была сильной и волевой. И часто шла в своих интересах напролом всему. Всегда точно знала, что нужно было тебе, а что твоим близким. И в понимаемых только тобой пропорциях это дозировала.
Больше всего в жизни ты любила себя. А потом уже меня, своего сына.
Ты мною гордилась. Гордилась моими жизненными успехами. Моим писательским званием. Гордилась моими песнями. Выступлениями на радио и телевидении. Гордилась всем, что было связано со мной.
Так же, как бабушка, как и я, ты была астрологическим Стрельцом. Со всеми вытекающими для женщины и присущими лишь этому знаку особенностями…
Всё начинается с детства.
Шли тридцатые годы прошлого века.
К моей бабушке, твоей маме часто со двора приходили девочки – твои подружки. Они жаловались на тебя. Но, ты была лидером. И ты упорно боролась за своё место лидера.
- Ирочка, нас всех закомандовала. Она не даёт рта раскрыть. Всех сразу затыкает за пояс. Нужно слушать только её. –
плакалась твоя на всю жизнь подруга - Белла Озерская.
Училась ты хорошо. Всегда была в центре внимания учителей и всех коллективов, где бы не находилась.
В юности более всего обожала декламацию длинных поэм. Мне вспоминается одна о трактористе Петре, который спасал колхозное поле, подожженное злыми кулаками. Ты постоянно на трибуне, на сцене. Это видно и на снимках оставшихся от тех пионерских и комсомольских лет.
Артистизм был у тебя в крови. Его ты пронесла через всю жизнь. Иногда он был излишне-надуманный, подчеркнутый и вычурный. И я его стеснялся, как нечто устаревшее, неискренее и несовременное. Но ты была именно такой. И не другой. Я это тоже понимал и принимал.
«Саша, ты хороший!»
с благодарностью повторяла ты, обращаясь ко мне, незадолго до кончины. И даже тогда я улавливал в твоём голосе артистизм и подачу текста в изложении, казалось бы, простой мысли.
Вот, почему логическим продолжением твоей артистической натуры явилось поступление в 1941 году в учебную студию при театре Вахтангова. Там и отыскал тебя в 1944 году Пырьев для съемок в фильме «Шесть часов вечера после войны».
Твой «роман» с кинематографом продолжился после того, как с помощью своей подруги - ещё по Верховному Совету - Зинаиды Павловны Федотовой и по её предложению ты перешла на работу в Госкино СССР, в Гнездниковский переулок. Я присутствовал при том разговоре на улице. Перед театром Маяковского. Почему-то тебе было необходимо моё присутствие. Будто вчера всё происходило.
А между этим была работа в Приёмной Президиума Верховного Совета СССР у Николая Михайловича Шверника. Ты часто его вспоминала, как прекрасного и дельного руководителя. С величайшим уважением хранила книгу о нём.
Затем работа юрист-консультом в Министерстве городского и сельского строительства. От этой работы тебе и предоставили участок под нашу дачу на Столбовой. Затем редактором в журнале «Электростанции». Работала ты, пока могла лет до семидесяти пяти.
За это время дважды стала бабушкой, а уж затем дважды прабабушкой.
Мама. Ты любила жизнь во всех её проявлениях. А более всего обожала мужчин. Папа, являвшийся твоим вторым мужем, быстро после свадьбы ощутил это на себе. И начались дикие ссоры с последующими примирениями. В них поневоле были вовлечены, как близкие родственники, то есть мы с бабушкой, так и пресловутые месткомы, и парткомы, поскольку вы оба были тогда членами той, общей для всех партии.
Но, странное дело, все твои ухажеры, так, или иначе, в чём-то реально помогали нашей семье. И ты об этом заботилась.
Вообще, ты всю жизнь собирала вокруг себя близких по духу людей. Но, в этом немалая заслуга и моей любимой бабушки, именно так тебя воспитавшей.
Когда мой дедушка и твой отец Владимир Александрович женился в третий раз. Моя бабушка готовилась устраивать для молодых приём. Все ожидали невесту актрису театра оперетты.
Но, странно. В театре, на лучшем месте находилась вторая жена моего деда. Марина. В то время, как первая вместе со своей дочерью готовила на стол снедь.
Мама предупредила, чтобы ты, обращаясь к отцу, не называла его папой. Дабы не шокировать молодую женщину.
Обман открылся, когда ты, забыв о материнских наставлениях, всё же назвала отца папой. Но, это не помешало всем нам родственникам по деду оставаться всю жизнь в близких дружественных отношениях. И до сих пор третья жена моего деда. Моя сводная бабушка Зина – мой самый близкий в свои девяносто три года друг.
Вот, что сделала безмерная любовь к людям моей прекрасной бабуленьки, которой нет уже два десятка лет на свете. Но, сила её любви всё ещё жива.
Мамочка. Ты видела в жизни много прекрасного. За несколько лет до своей кончины, отправилась в Италию. Какие приключения! Ты теряешься в Риме. Карабинеры привозят тебя в русское консульство, где ты знакомишься с консулом, попивая с ним кофе и кьянти.
Ты обладала великолепным вкусом, постоянно прививая его мне. Зачастую через моё сопротивление. К примеру, занятие музыкой. О, как я тебе и папе за это сегодня благодарен!
Но перечислять всё, за что я тебе благодарен, бессмысленно, поскольку не хватит никакого места на страницах книги.
Справа, на стене висит в рамке под стеклом большая фотография папиного академического выпуска 1940 года.
«Выпускники 2го факультета Артиллерийской ордена Ленина академия Красной Армии им.Ф.Э.Дзержинского.»
По словам папы лишь трое, включая его самого, из этого выпуска вернулись домой.
Ты каждую неделю получала от отца с фронта открытку или письмо - свидетельства его вечной любви к тебе. Но, ничто в жизни не смогло бы поколебать твою волю. Волю к поискам собственного по жизни пути.
Уверен, что твоя воля будет направлять и меня по однажды заданному тобой направлению. Заданному всеми вами, мои любимые, направлению. Вплоть до самого последнего моего вздоха.
В желтом кожаном портфеле, где хранится «архив» нашей семьи, есть, изготовленная дедом Ваней, самодельная маленькая книжица с вклеенной моей фотографией.
Мне полтора года. Золотые локоны на голове. Страницы полированного зелёно-голубого картона. Напротив моего фото приклеена вырезанная с конверта фигура памятника Александру Сергеевичу. Рядом вся атрибутика того времени: рисованный дедушкой Волго-Донской канал с обязательным памятником Сталину.
Близким, давшим мне имя Александр, уж очень хотелось получить в моём лице достойное продолжение великого поэта, в честь которого они его и дали. И ты тоже этого хотела…
А твоя неколебимая воля была всю жизнь в постоянном стремлении к полной независимости и личной свободе. Что, конечно же, являлось бы нонсенсом в любом браке. Тем более в твоём, когда мой отец,
Однажды, в середине шестидесятых раздается звонок в дверь. На пороге стоит симпатичная девушка. Примерно моего возраста. Зовут Люда. Оказалась дочь твоего первого мужа от его второго брака. Приехала в командировку из другого города. Мы с бабушкой тепло её встретили. Разговорились. Расстались друзьями.
Всю жизнь ты очень любила сладкие кондитерские продукты. А в особенности шоколад. Ещё перед войной случилось, когда мама принесла домой только что купленный в Елисеевском огромный бумажный пакет с обливными шоколадом орехами. В нём было три килограмма. К вечеру пришедшая со службы мать была вынуждена вызвать по телефону неотложку, чтобы срочно спасать дочку.
Твоё желание «поесть вкусненького» зачастую доходило до неприличия. До абсурда. Однажды, я забежал к тебе на работу. Ты ела бутерброд с красной икрой. Но, тут же спрятала его под стол. Я сделал вид, что ничего не заметил.
Однажды, когда в начале войны в Москве стали объявлять воздушные тревоги. Ты пришла со школы домой. Твоей мамы дома не оказалось. И, вдруг, ты с ужасом замечаешь её стоящей между двух оконных рам в широком межоконном проёме. Воют сирены, идёт бомбёжка Москвы. Оказывается, какой-то инженер – путеец ей «объяснил», что во время бомбёжек там находиться безопасней. Наверное, пошутил. Моя бабушка была очень доверчивым, до наивности доверчивым человеком.
И ты всю жизнь верховодила бабушкой. По крайней мере, посуду она мыла пока ещё могла ходить. Штопка также была за ней до последних дней. От бабушки я научился и умению работать со швейной машинкой Подольского завода. Ты никогда к ней не подходила.
Мамочка. Ты любила, безумно любила эту земную жизнь. Любила во всех её проявлениях. Любила людей, тебя окружавших. И чем их было больше, тем лучше ты себя чувствовала. Любила постоянно собирать друзей вокруг, возле себя. По праздникам, дням рождения или по другим датам. Не многие из них понимали тебя: отчего ты так поступала. Слишком дорого и накладно.
Вот такой ты была, а не другой. Такой я тебя и оставил в своей душе, в своём сердце. Матерей не выбирают.
Смерть и ты понятия совершенно несовместимые. В природе мог существовать лишь только один единственный союз. Ты и жизнь.
И ты была моей мамой…
Свидетельство о публикации №213031600939