высоцкий

                ВЫСОЦКИЙ





                Начало шестидесятых.
             Чьи песни услышал раньше - Визбора; или Высоцкого, - не помню. Боготворил, да и сейчас обожаю, Булата Окуджаву.
              Блатняком же тогда занимались Урбанский и Рыбников, а вот такого голоса и таких проникновенных зэковских песен еще не было. Фамилия певца оказалась Высоцкий.
                Слава Богу, появились магнитофоны, и пошла перезапись песен друг у друга.
                Вторая половина шестидесятых. Высоцкий перешел работать из Пушкинского в театр на Таганке. Станция метро «Таганская» кольцевая имеет два эскалатора для подъема и спуска - большой и малый. Подымаюсь по малому, тому, что ближе к поверхности.
                Навстречу спускается Высоцкий. На улице март. Прохладно. Едко голубая коротенькая курточка. Обтрепанная, местами вылезшая ушанка. Несколько раз замотанный вокруг шеи шарф. Видок не ахти какой, очевидно соответствующий скромному бытию хозяина.
                Прошло еще два года.
                Ленинград.
         Я студент второго курса. По заданию профкома договариваюсь с Высоцким о концерте в нашем институте.
             Поговаривают о его алкоголизме.  Но, когда я спросил, что лучше взять для голоса, он посоветовал остановиться на сухоньком.  Я ограничился парой бутылок румынского вина, но из этого он выпил едва ли стакан.
              Зато на следующий год, когда Таганка снова приехала в Питер, я на правах старого знакомца оказался за кулисами Дома Культуры имени 25-го Октября, что находился прямо за Мариинкой. -
                -Здорово, отец?-
                Мы обнялись. Я высокий, он небольшого роста, уперся мне,  чуть ли не в пупок. О чём - то весело говорили, смеялись, шутили. После чего,  он снова пел у нас в институте.
               Сегодня объявили о смерти Бродского. Мы все заложники времени и привыкли к уходу из жизни близких. Нет уже Жени Клячкина. Я впервые услышал стихи Иосифа, когда Женя пел его «Александровский сад». Нет уже и Юры Визбора. Мы сделали с ним в «Экране» на Центральном Телевидении несколько коротеньких фильмов о кавказских горах.
            Он был сценаристом, я – звукооператором. И каждый день в останкинских коридорах травил нам свои длинные, похожие на анекдоты байки. Заразительно смеялся.
          За несколько месяцев до кончины я случайно столкнулся с ним во Внуково. Он в обнимку с лыжами. Видно только с гор. Я не подошел, что-то помешало. И все...
                А вот с Высоцким встречался в Москве только эпизодически в Доме кино, в театре.
                Одна из встреч приключилась в ночной Мариинке.
                Находящаяся неподалеку Влади, в какой-то момент машинально снимает солнечные очки, надетые непонятно зачем в час ночи. И все, сидящие рядом, увидали под глазом Марины след Володиной несокрушимой и вечной любви.
                Сам бард проникновенно и  на высокой струне исполнял  одну из последних   своих песен. Кажется, «Уходим под воду».   Всё происходящее, воспринималось не по отдельности, а исключительно, как единое целое.
                Спектакли театра на Таганке без Высоцкого были обычны своей высокой профессиональностью.  Но спектакли театра с участием Высоцкого фактически превращались в его моноспектакли, а все остальные актеры  лишь подыгрывали ему.  Поэтому, зачастую  терялся сюжет и сам смысл коллективного лицедейства. Зритель ведь спешил исключительно на Высоцкого. 
         Однажды, оказавшись в фойе того же Дома культуры, поскольку пришёл договариваться с Высоцким о его выступлении у нас в институте. Как вдруг, неожиданно для себя заметил сидящего на банкетке возле стены Любимова. Вокруг никого не было. Лишь мы вдвоем.
        Я с ним поздоровался. Любимов поинтересовался о цели моего столь неурочного посещения. И я  объяснил.
             И вдруг, неожиданно, он задает вопрос.
             -Вы же смотрели постановку. Как она вам?-
         От внезапности его обращения я стушевался.
       «То же. Нашёл критика в первом попавшемся студенте».
        Что-то,  пробормотав,  я удалился. Но, в глубине души задумался.   
                Удивительно, неужели Любимов  этого  не замечал! Высоцкий ведь был не то,  что на много голов выше остальных актеров, а как бы совсем из другого измерения.
               И поэтому,  для меня, спектакли с ним - была всегдашняя несовместимость с остальным театром. Он был скрытой миной под высокопрофессиональный театральный коллектив Таганки.               
                А ведь,  всё дело в том, что поэты могут быть только сами собой. Но не играть других, какие бы гениальные режиссеры ими не руководили. Слишком высок потенциал их жизненной энергетики, данный им от природы.
                Сейчас я, наверное, выскажу для многих крамольную мысль.  Высоцкий никогда не был актером в обычном смысле и понимании этого  слова. Потому, что играл всегда себя.
                Как не был Пушкин камер-юнкером, лишь исполнявший отведённую ему роль на придворных балах. Как не был Лермонтов корнетом, участвовавшим в кавказской компании. И, извиняюсь перед ними за сравнение, Александр Саханов никогда не был майором милиции. Всего лишь  смешная жизненная игра...
                Поэт - это состояние души, и ничего больше.            
               Высоцкий  не был, актером - он был поэтом. То есть не жил в привычном измерении. Ведь и само творчество у них, у всех, «у этих поэтов»  всегда идет не для, но вопреки.
                Театралы помнят, сколько спектаклей сорвал Высоцкий, находясь в это время за тысячи километров от театра. Сколько крови испортил тому же Любимову.                Вспоминаю, как  за минуту до начала представления,  там же в ДК 25-го Октября в Питере.  Около служебного входа  бесновалась  толпа страждущих попасть на представление.
                Внезапно, около толпы с  пронзительным визгом тормозит автомобиль. Выскакивает Высоцкий. Хватает двух ближайших девиц за руки и втаскивает мимо контролеров за собой в театр. Девицы в восторге визжат. Наблюдать издали смешно.
                Высоцкий – всегда победитель. Натиск и победа  всегда являлись    лейтмотивом его творчества.
                Из работ в кино, с моей точки зрения, наиболее удачны  «Служили два товарища» - роль белого офицера. Кстати, сценарий фильма написан по известному стихотворению Николая Туроверова «Уходили мы из Крыма».  И «Место встречи изменить нельзя» - роль капитана НКВД Жеглова. По книге моего  ныне покойного приятеля Аркадия Вайнера.
                В  этих фильмах воплотились в кинематографическую  реальность многие мотивы его песен.  Вот почему так органичны сыгранные им роли, ведь, по существу,  ему не надо было их играть.  Там он был сам собой.
                На левой щеке у Владимира был заметный бугорок.  Мой взгляд, при общении с ним, как бы автоматически задерживался на нём.  Что называется, приковывал к себе внимание.
                Где-то читал, что родинки, и, вообще, сконцентрированные сгустки нервных окончаний на коже человека, являются сами по себе сильнейшими энергетическими ретрансляторами. И  поэтому  обладают электромагнетическими свойствами.
                Его лицо у меня почему-то неразрывно связывалось с этим бугорком на щеке.
              В 68-ой больнице, где Высоцкий выздоравливал после случившейся клинической смерти, он обратился к пришедшему его навестить Вознесенскому с очередной хохмой.
                - Ты знаешь! Вы все туда, а я - оттуда.-
               Что подвинуло Андрея на написание стихотворения  о Высоцком,  того же содержания.
             Народная молва в России любит хоронить своих кумиров по несколько раз на протяжении их жизни. Так Райкин, говорят, «умирал» таким образом,  пять раз.      
                И вот, в дождливое  июльское утро восьмидесятого года я на автомобиле пересекал Таганскую площадь. Ехал на работу в центр Москвы из своего Орехово-Борисова.
         В  восьмидесятом в Москве проходила всемирная Олимпиада,  и избыточное количество военных грузовиков на площади меня не удивило. Тогда они были повсюду.
               И только по приезде на работу я узнал о смерти поэта. Похороны назначены на 13.00. Времени оставалось в обрез. Нужно было торопиться.               
                Подъехал к театру. Оставил машину под Таганской эстакадой. Кругом уже  были видны милицейские «отсечки».
                Очередь в театр начиналась от Москвы-реки.  Там, где в неё впадает Яуза.
                Благополучно миновав  заградительные препоны властей, попадаю в старый театральный зал. Зрительские кресла оказались в нём убраны. А всё пространство, освобожденное от них, завалено цветами. Полумрак. Лишь в одну человеческую стопу вела узенькая дорожка на сцену, где стоял постамент с гробом.
                И вот я  перед ним.
                «Как и все в России, я пел надрывно твои песни, прихлебывая столь милый нам обоим алкоголь, закусывая «чем Бог послал».
                Глаза привычно отыскивают на лице знакомый бугорок. Вот и он. Но, между плотно сжатыми губами какая-то странная серая полоска. О её предназначении мне потом рассказали в гримёрной на Мосфильме. 
                Черный костюм Гамлета. Руки скрещены на груди. Напротив  стоит  зареванная Марина. Краска течет с её глаз. Маленькая, рыжеволосая, в канопушках, жалкая, от свалившегося на неё горя, женщина.
               Рядом худенький высокий мальчик, юноша, французик.  В  смешных голубых подтяжках. Ее сын от предыдущего брака.
                «Что мне оставалось делать?
               Прощальный поцелуй? - Но не такие уж мы близкие с ним друзья. Так, знакомцы  по жизни.
              Но просто отойти? Не могу».
                Что-то держит. Притягивает.
                Моя ладонь самопроизвольно легла на его руку. Словно током пронзило - рука была теплая.
             «Как? Почему? Ведь сегодня шел уже третий день»!
                И тут же все понял. Я был не первым в этой роли. Подержав его руку, отошел в сторону.
                Увидал Виталика Шаповалова. 
         Шопен - так его звал Высоцкий, Высота - так его первым назвал Виталик. Поздоровались.
             Предложил свою помощь. В этот момент, как раз, заканчивалась церемония прощания.
        - Помоги отнести цветы в автобус.-
             Попросил Шаповалов.
          Цветы - всё больше огромные чайные розы -  здоровенными охапками носим  в стоявший рядом с катафалком автобус.
          В один из выходов заметил, как на фоне театра, на видеокамеру, запечатлевают начальника  московского ГУВД.  По слухам, большого почитателя покойного.
               Вообще,   вокруг  одни  знакомые  лица.   Перечислять   их
бессмысленно. Это уже сделали за меня другие.
            По театральному залу, плывут, передвигаются  все в черном актрисы, увещевая оставшихся людей.
- Пожалуйста, Марина хочет попрощаться с Володей. Покиньте
зал! Пожалуйста, Марина хочет попрощаться с Володей. Покиньте
зал! Пожалуйста...- 
                И так на одной ноте, экзальтированно,  театрально и, казалось,  до бесконечности.
             Но все конечно в этом мире…
                «Вот и все, и жирные точки. Нынче вместе друзья и враги. Не услышим мы больше ни строчки с хрипотцою твоей груди...»
            Мои «Жигули» оказались последними в колонне растянувшегося на километры кортежа.
  «Отбегали строптивые лошадки...»
          Едем по Садовому кольцу в сторону Ваганькова.
Уже сквозь слёзы приходит.
             «И войдя за глухую ограду, где рязанский сосед тебя ждет, раздели с ним святую награду - ваши песни Россия поёт...»
        За мной пристроилась гаишная «мигалка».
             Я плачу. В голове мешанина из стихов и слез. Плохо вижу дорогу.
        «И на Ваганькове цветы кладите тихо. Речей не нужно - их при жизни не любил. А ты, страна, моя несись на тройке лихо! Коней твоих я не напрасно горячил..."
        Вернувшись с похорон,  домой, обнаружил в накладном кармане  моей форменной рубашки огромный лепесток чайной розы.