я знаю, ты жив Мармелажка!

                Я знаю. Ты жив,
                Мармелажка!
 






              Может покопаться в этимологии фамилии Приставкин? Чтобы там отыскать тайну.
         Истинную  тайную причину  нашей встречи на  столь коротком жизненном отрезке времени.
             Но, почему именно я? Почему, тогда, в большом зале ЦДЛ  вы из многих  выбрали именно меня? Приставили к себе? 
                Кажется,  это произошло,  когда я пел свой романс о Пушкине. Он вам понравился? Вы подошли  ко мне?
                А точнее после концерта  мой тогдашний друг и ангел – хранитель в писательском сообществе  Лена Полонская - секретарь Союза сказала, что вы пожелали со мной познакомиться.
              Потом мы сидели в глубоких креслах  в   расположенном за сценой маленькой  комнате отдыха   для выступающих,  попивая рубиновое вино и о чём-то рассуждая.
               О чём мы тогда говорили?
            О жизни, о совпавших наших вкусах в литературе и искусстве. Но в глубине души я был в панике. Ведь сам Приставкин  заметил меня, заинтересовался моим творчеством!
                «Ночевала тучка…» сделала своё дело.  Ваше имя тогда гремело по всей стране…
                Всё что ни скажешь – всё пустое, по сравнению с исчезновением тебя самого. Твоего физического тела. Твоих жизненных возможностей думать, чувствовать, ощущать, сопереживать. Твоих эмоций.
                Остается лишь история.
           Всё  то, что пойдет по продолжающейся разматываться ленте жизни других плодами твоего  творчества.
             Нужно заметить, что  по жизни, несмотря на наши довольно близкие человеческие отношения,  мы с Анатолием Игнатьевичем всегда были на ВЫ.
                После того, как была вам сделана за рубежом операция, я снова оказался в вашем кабинете. 
                - Саша. Взгляните. Я смотрю на эти фото, а  сам их безумно пугаюсь. Ведь с  фотографии на меня смотрит  человек оттуда. –
            Я взглянул. Да, безусловно,  это был Анатолий Игнатьевич, на которого уже легла   тень смертельного потустороннего.  Печать предстоящего в скором времени ухода находилась на его фото -  облике.
         - Не правда ли? Полный кошмар. Вы ведь знаете. Я так люблю  жизнь. Люблю Маню и  Марину. А здесь полный уход.  Это ужас! Я был тогда  в  шаге от смерти. –
            О, как действительно он любил жизнь!
     Я старался, чем мог, помогать  в нахождении и закупке необходимых ему медикаментов. Но со временем их количество становилось пугающе огромными.
                И вот пришла весть…
      …Странная, если не сказать мистическая  на первый взгляд история приключилась  со мной на его похоронах. 
               И, как выяснилось, не последняя…
      На Васильевскую улицу к Союзу кинематографистов я приехал минут за тридцать до назначенного времени гражданской панихиды.
        Перед входом толпилось  множество знакомых лиц. В помещение пока никого не пускали.
               С налета перепутал  ответственного за безопасность проводимого мероприятия полковника ФСБ из Администрации президента, которого я часто встречал на событиях подобного рода,  со знакомым мне  помощником  Приставкина.
            Очевидно, состоявшийся наш краткий разговор с фээсбэшником  возымел определенное действие на охранявших вход в здание  его соратников.  Поскольку они позволили мне беспрепятственно подняться на четвертый этаж в Белый зал.
            Там  на сцене под закрытой крышкой был установлен гроб с  телом.  Около него я заметил Марину и Маню.
             Устремился к ним. Несколько кратких слов.  Как правило, в таких случаях,  обязательных.  Мои искренние объятия и поцелуи двум неожиданно осиротевшим,  близким и дорогим мне  женщинам…
               Когда Манечка подрастала,   папа оклеивал всю левую стену своего кабинета на Ильинке детскими рисунками, которые с годами заменялись  новыми.
              Он обожал свою любимую дочку. Ограждал от возможных жизненных трудностей.  А, как радовался её жизненным успехам…
              …Познакомились мы с Анатолием Игнатьевичем вскоре после его свадьбы с Мариной. И так случилось, что мне пришлось  некоторое время быть   как бы поверенным в его  сердечных делах. Точнее, даже не так.
               Частенько, мы с ним обсуждали разные возможные житейские коллизии вокруг отношений близких мужчин и женщин.
             Он очень любил свою юную жену. Быстро к ней по жизни привязался. И очень переживал за имеющуюся разницу в возрасте. И мы это с ним также не раз обсуждали.
          И, как же он расцвел, когда на свет появилась Машенька. Приоткрылся новый жизненный смысл.
-  Слушайте. Саша! А ведь и мою дочь, зовут так же, как и вашу. –
        с  сияющим видом сообщил он мне.
Искренность чувств. Искренность поступков.
          Без этого нет творчества. Без этого и не случилась бы  «Ночевала тучка…» и, конечно, «Мармелажка».  Впрочем, как и  другие его шедевры…
                Но, вот зал Союза кинематографистов,  гражданская панихида и я уже обнимаю  обеих женщин. Произнесены нужные и, одновременно,  такие бесполезные слова утешения.
            Букет в моих руках явно искал своего места. И я его положил   изножий перед гробом, а сам сошел с эстрады и встал здесь же, напротив.  В первом ряду партера.
            Вскоре открылись двери и к усопшему потянулась вереница пришедших проститься. Маша попросила открыть гроб, что было тут же исполнено.
             Я со своего места не мог видеть его лица. Впрочем,  понадеялся на возможность сделать это перед захоронением.
         Необходимый ритуал речей и соответствующих действий окружающих занял ещё  несколько часов. В конце  концов,  мы очутились на кладбище.
            К его могиле я шел вместе с Лёней Жуховицким.
           Было солнечно. Пекло немилосердно.
          Шли, изредка перебрасываясь ничего не значащими  фразами.
           Гроб был установлен под навес,  и мы с Лёней направились к нему.
           Трудно понять нормальному человеку, отчего на похороны выдающихся людей зачастую попадают господа не только не бывшие знакомыми с ними, но и вовсе преследующие какие-то свои неуместные ко времени интересы и цели.
         Так   произошло и со мной.
        Неожиданно, и как-то сбоку,  меня задержал за рукав пиджака некий субъект,  попросивший на секунду обратить внимание на памятник слева от нас. Что–то невнятное забормотал.
                Вскоре,  я сообразил, что это был просто ловкий финт с его стороны. Своего рода манера авантюриста сходиться с незнакомыми, но нужными ему  людьми. 
                Затем на несколько минут последовал панегирик в честь усопшего. Для чего? Зачем? И этих – то минут оказалось достаточно, чтобы  я уже больше никогда не увидал лица Анатолия Игнатьевича,  поскольку  его гроб уже опускали в могилу.
                Провидение. Предопределенность. Рука судьбы.  Можно перечислять и перечислять. Но реальность такова, что кто-то не хотел, чтобы я запомнил мертвое лицо моего товарища и друга.
                Но, кто? Конечно, же,  сам  Приставкин?  А, кто же ещё…
               Опекать всех  и вся, однажды по жизни им отмеченных, как рассказывали выступавшие его друзья, ещё со времен  институтской общаги, было отличительной чертой его характера. 
              После нашего знакомства   снизошла и на меня вся жизненная благодать   его  опеки. 
          Конечно,  знавшие  Анатолия Игнатьевича в те времена лучше об этом рассказывали. Но я свидетельствую то, что сам наблюдал. 
             Убитый горем (после гибели сына) Саша Юдахин, буквально,  не вылезал из его кабинета, получая столь необходимую поддержку и подпитку от  безудержной энергетики и вечного  оптимизма хозяина.               
               Симпатизировать близким по духу людям и помогать нуждающимся в его сочувствии было кредо  Приставкина.               
                И даже после своей физической смерти он каким-то образом умудрился  ещё раз мне помочь.
                В рекомендованное мне Приставкиным за две недели до своего ухода издательство рукопись я принес уже вскоре после его похорон. Ещё не кончилось лето. 
           Но, всё время подтачивало чувство в необходимости шлифовки и доработки отдельных глав романа. В таком виде, с моей точки зрения,  роман  был ещё не готов к публикации. Поэтому,  я умышленно не появлялся  там до весны следующего года, занимаясь его доделкой.
              Прошло семь месяцев. И в тот самый день. День моего прихода с новым обновленным текстом. На пороге редакции  нос к носу  сталкиваюсь  с Мариной – женой Анатолия Игнатьевича.
                Поскольку дружеские теплые чувства между нами продолжались долгие годы, Марина обрадовалась встрече не меньше моего. А  наши взаимные эмоции не ускользнули от ушей и взглядов окружающих сотрудников.
              Что для меня, вовсе не известного автора, сыграло определяющую роль в решении издательства принять рукопись к печати.
             Но, как же так. Ведь мы несколько месяцев не виделись, не перезванивались, не договаривались о встрече. Почему именно в день моего прихода Марина оказалась там? Всего  за день до этого приехав из Испании.
              Можно ли это объяснить чем-то  иным, как не постоянным  целенаправленным участием в моей творческой судьбе самого Анатолия Игнатьевича?!
                Его желанием свести, познакомить меня с возможно большим количеством необходимых  для поддержки моего творчества людей. Сделать их моими друзьями и союзниками. Моими помощниками по жизни. Проводниками моего творческого начала.
               Невероятно, но  для него  добрые дела  стало возможным совершать даже из небытия!               
                Я знаю. Ты жив, Мармелажка!