3. Весна

               
                предыдущая глава: http://www.proza.ru/2013/03/17/2018

 

Ранняя весна давала знать о себе нестерпимо яркими лучами солнца. Через двойные рамы в классе они так нагревали парты, что, казалось, можно обжечься. Всех нас охватили чувства весеннего томления и ожидания некой новизны. Учителей  мало кто слушал. Каждый урок казался бесконечным.

В форточку видимым потоком струился прозрачный холодный воздух, привнося в духоту класса тонкий запах тающего снега и влажной коры.  Кто-то из девчонок даже сказал, что ей чудится в нём запах фиалок. Все начали втягивать ноздрями воздух. Пацаны на «камчатке» делали это нарочито шумно и с шутовскими вздохами – до  тех пор, пока Зинаида, наша классная в сердцах не треснула увесистой указкой по столу так, что подпрыгнул журнал.

Указка, изготовленная из упругого пластика не сломалась. Такой можно выбивать ковры. Зинаида, невысокого росточка, но с ладно сбитой фигуркой женщина, замахнулась указкой и сделала несколько угрожающих шагов к «камчатке». Все привычно знали – шутит. Хотя могла и приложиться. Но на нее не обижались, так как злости и презрения к нам с ее стороны никогда не выказывалось. Зинаида – неплохой педагог.

– Зинаид Петровна, так я стану заикой, и меня не возьмут в артисты! – вскочил с места переросток Бохан. Тесный пиджак трещал на нём по швам. Из коротких рукавов торчали руки с ладонями бетонщика. Своим «в артисты» он намекал на амплуа шута, его Бохан сам и выбрал себе в классе. – Пощадите, – дурашливо взмолился он, в шутку же загораживаясь папкой с учебниками, словно Зинаида собиралась его убить. Она же едва доходила ростом ему до груди.

– Гляди у меня, Боханчук! Мир может разом потерять великого клоуна.

На пригорках появлялись проталины, от них на солнце валил пар. Чистыми слезами капал с крон деревьев и стекал по коре тающий снег.  Курили теперь не в туалетах – тайком, а в школьном дворе за углом, млея от солнечного тепла и, очумев от хмельного ощущения свободы. Щурясь от солнца, мы поглядывали, будто ненароком, на Светкины коленки в прозрачных колготках, их не могло прикрыть чересчур короткое школьное платье. Впрочем, это её особо и не заботило. Светка – наша одноклассница с короткой стрижкой, местами крашенной в канареечно желтый цвет. Она курила вместе с пацанами, оставляя на фильтре розоватый след помады. А я стоял рядом просто так, вдвинув руки в карманы брюк и наслаждаясь жизнью.

– Давайте свалим с химии, – предложил Джонни, затаптывая окурок, – на хрен она нам сдалась? У меня даже учебника нет.

Химию и я не любил: научился получать халтурные «четверки». Пропуски уроков у «вэшников» – обычное дело, и учителя смотрели на это сквозь пальцы, давно махнув рукой на наш класс.

– Да мне она тоже не нужна, но получить хорошую оценку за год – надо.

– У меня есть одна идея, –  сказал Джонни, – предлагаю пойти кататься в  овраги.

– На чем «кататься»? На лыжах, что ли?

– Нет, кататься будем на санях.

– Что, вспомним детство?

– Да, нет, – усмехнулся Джонни, – это совсем не то, о чем ты думаешь. Узнаешь –  оценишь. 

– Мальчики, не сверните себе шею, вернитесь живыми, нам вас будет не хватать, – проворковала  Светка и блаженно выпустила кверху тонкую струйку дыма.

Свалив с последнего урока – химии, мы направились в свой «Шанхай».

Джонни пригласил меня в сарай у дома, и он оказался неожиданно примечательным. Перегородка с дверью делила его на две части. Одна часть – обычный сарай – с дровами и углем, полками, уставленными банками с помидорами и огурцами. Другая – территория Джонни.

Джонни щелкнул выключателем, заморгала и зажглась неоновая лампа. Я увидел маленькое помещение со стенами и потолком, старательно отделанными кусками фанеры и шпона. Стены сплошь закрывали пестрые фотографии и плакаты с изображением битлов и других музыкальных групп. Приятно удивили самодельная усилительная колонка, бобинный магнитофон, правда, без крышки, отчего казался развороченным,  и цветомузыка.  На стене висела уже упомянутая гитара. Для сидения приспособлен остов старого дивана с автомобильными креслами.

– Не хило, – сказал я, – всё сам?

– Да нет. Сначала тут обитал братуха, а когда он ушел в армию, перешло мне. Сейчас он работает на «Приборе». В радиотехнике здорово волокёт, не то что я, дуб. Магнитофон отладил он, а цветомузыку и колонки – уже  я сам. Сейчас ему уже не до сарая, жениться собрался, – Женя пытался настроить гитару, поставив ногу на табуретку, и щурился от дыма сигареты.

Мой взгляд притянул к себе человеческий череп. Он, широко скалясь, стоял на угловой полочке, в тени срезанной наискосок, надраенной гильзы от  малокалиберного снаряда – она служила пепельницей.

– Женя, что это?!

– Череп.

– Настоящий или, может, из школы?

 – Какой – «из школы»? Натуральный. Из оврагов.

– А это … наш, или – немец?

– Конечно, немец! Фашистяра. Стрелял, гад, по нашим самолетам, а теперь... вот, битлов со мной слушает.

– Почему так уверен?

– Уверен. Его нашёл братуха со своими пацанами, когда случайно раскопали в овраге немецкую зенитку «Эрликон», с расчетом. Их наша бомба накрыла. Даже в газете писали. Пацаны нашли, и кое-что прибрали себе, пока саперы прибыли. Потом саперы еще склад вывозили оттуда со снарядами. На цыпочках, – Женя засмеялся.

– Ты посиди, а я сейчас, – Джонни взобрался на стремянку, толкнул в потолке крышку и полез на чердак.

– Туф-туф-туф-туф! – вдруг раздалось сверху. Так дети имитируют стрельбу.

Я посмотрел вверх и обомлел: из проема в потолке торчал ствол пулемета. Настоящего.

– Хэнде – хох! На, держи, – подал мне пулемет Джонни, – вот, люблю оружие, не знаю почему! Это немецкий «эм ге». Ржавчину отмачивали в корыте с керосином. Приклада, правда, нет и прицельной планки, а так – ничего. Я его и наждаком драил, и смазывал. А теперь, как живой, – любовно пояснял Джонни. На голове у него красовалась немецкая каска с рожками.

– Пулемет тоже из оврагов?

– Ну да. Прошлым летом нашел. Нёс сюда по темноте, замотав в тряпки. Про пулемет и братуха не знает. А каска – его. Тоже возле «эрликона» откопали. Если про пулемет узнают, башку оторвут, и всех в «Шанхае» на уши поставят.

Холодный металл пулемета, его тяжесть в руках вызывали чувство непонятной тревоги. Каску я тоже примерил. Она оказалась непомерно большой и болталась на голове, как таз.

– Пострелять бы с него, дать парочку длинных очередей трассирующими, – Джонни сунул руку за какую-то перегородку и извлек оттуда початую бутылку портвейна, а затем два стакана. Клацнул клавишей магнитофона, и зазвучала битловская «Yellow Submarine». С каской на голове и пулеметом на коленях Джонни смотрелся довольно колоритно.

 – Тебе не хватает пионерского галстука, Джон, – сказал я, глядя, как Женя наполняет стаканы портвейном.

Джонни сначала комически-серьезно приподнял брови, но, посмотрев на меня, не выдержал, и мы вместе громко захохотали.

«Если унюхают, ввалят дома по-полной. Деваться некуда, придётся выпить, сдавать сейчас нельзя никак», – думал я.

Женя включил «козла» - самодельную обогревательную спираль, зигзагом уложенную в борозды, выдолбленные в кирпичах, та раскалилась докрасна и сразу начала давать тепло.

– А вот и закусь, – сказал Женя и нарезал соленый огурец в эмалированную мисочку, извлек из банки пару маринованных помидоров и положил туда же. Развернул чистую тряпицу с бруском сала. Нашелся и кусок черствого хлеба, его порезали с трудом.

– Ну, давай! Будем! – провозгласил Джонни, потом сделал стаканом движение в сторону черепа, – вот так-то, чувак, знай наших. Нехер к нам соваться!

– Ух, хорошо пошло!

– Точно. Так что там с катанием в оврагах? – я почувствовал, как тепло приятно  пошло по телу.

– Я, это. Вот что. Давай-ка перенесем на завтра. Сегодня пятница, уже поздновато, а надо еще подготовиться. Тем более, что мы поддали, а это дело такое – надо быть трезвым. Трасса ошибок не прощает! – с шутливым пафосом завершил тираду Джонни.

– Какая-такая – трасса?!

– Наливаю. Маршрут такой, по склону оврага. А проходить будем на самодельных санях, обычные не годятся. Ты пойдешь домой, а я подготовлю наши «болиды». Завтра встречаемся в десять у меня. Идёт?

– Идёт!

– Ну, тогда, давай за нас!


продолжение: http://www.proza.ru/2013/03/20/20

(фото из инета)