ДИТЯ МОЕ

          Что есть в жизни нашей истинного  и ценного? Только добро и свет, которые мы
          подарили другим.


      Младенец лежал, восторженно тараща светлые глазенки,  неустанно вращая головой по сторонам и замирая на каждом предмете, который ему попадался. Он изумленно изучал незнакомый мир,    иногда смеялся, широко разевая  крохотный  ротик,  а иногда хмурил белесые едва видные бровки.  Время от времени впечатления его переполняли, и он  радостно взвизгивал и начинал энергично махать  ручками. Но тут же, увидев свои пухлые ручки, начинал сосредоточенно рассматривать их, шевелил пальчиками с крохотными  ноготками. Эта игра  приводила его в восторг, и младенец издавал радостный пронзительный вопль. Он лежал, безмятежно радуясь дивному миру, и еще не знал, что этот  мир его уже отверг.

    Два месяца назад.

     Девушка сидела на кровати, пождав ноги, и упрямо раздраженно  повторяла:
     - Он мне не нужен.  Я же вам уже сказала. Я от него отказываюсь. Ну, что тут непонятного? Мне нужен только Андрей, а он сказал, что ребенок ему даром не нужен. Значит, и мне не нужен. Делайте с ним, что хотите мне без разницы. Меня когда выпишут? Мне домой надо. Я и так в родилке пролежала почти  две недели из-за швов, и тут у вас уже неделю торчу.
    - Детонька моя! Это же дремучее варварство - отказываться от собственного дитя. Даже звери этого не делают, вот так вот, детонька моя - сказала заведующая отделением,    крупная старуха, сидевшая на стуле около кровати. 
    - Да мне плевать,  что делают ваши звери.  Выпишите меня сейчас же, а то я вам тут устрою, мало не покажется, - исступленно заорала она.
    - Вы, детонька, набитая дура, прости Господи! - Заведующая вздохнула, её опыт подсказывал, что в этом случае она бессильна.

    Эту девушку перевели неделю назад из родильного отделения к ней, в детское, там не понравились анализы малыша. Коллеги сразу предупредили, что намаются они с  этой проблемной роженицей. Вздорная и скандальная девица. Она наотрез отказалась кормить ребенка сама, как ее не уговаривали,  Только согласилась сцеживать молоко, но тут ей самой деваться некуда было. Так и получилось. Лечащий врач ребенка, молоденькая ординаторша, безуспешно билась с  девицей. Та бесконечно закатывала истерики, неохотно занималась ребенком, и сегодня утром вообще категорически  потребовала выписать ее немедленно. Ординаторша, волнуясь, пыталась объяснить  ей, что это опасно для ребенка, анализы  уже намного лучше, но надо бы еще понаблюдать. Тогда девушка заявила, что раз так, то она отказывается от ребенка. Растерявшая ординаторша позвала на помощь заведующую, и старуха битый час пыталась уговорить неразумную мамочку. Но та твердила как заведенная, что ей надо к ее парню, что он ждать ее не будет, возьмет и уедет без нее.

     Но  заведующая решила не сдаваться, за долгие годы работы она перевидала таких мамаш.  Она может подержать девицу здесь еще дня три,  вот пусть полежит, подумает, может, одумается.  Услышав про три дня, девушка пришла в ярость.
    - Да вы что, совсем сдурели?    Андрюха и так на меня злится из-за этого чертова ребенка, а вы мне еще такую подляну кидаете. Он же на юг собрался со своими  байкерами! Вы не понимаете, если я не поеду, то он Катьку рыжую возьмет с собой.
     Она разрыдалась и истерично кричала, что они совсем тупые и не понимают,  что Катька только и ждет повода, чтобы увести ее парня. Этот ребенок вообще был ей нужен только потому, что  надеялась, что женится. А получилось хуже, он только разозлился. Заведующая вздохнула еще раз, отдала распоряжение напоить ее валерьянкой и  направилась к двери палаты. Девица горько рыдала и, всхлипывая, бормотала: «Вы не понимаете, вы ничего не понимаете".  Ординатор, которая молчала всё это время,  молча пошла за ней следом. В коридоре  она остановилась и тихо спросила:
     - А вы верите в то, что этому ребенку будет хорошо с такой матерью? Если ее  так можно   назвать.
     - Детка моя, - сняв очки, серьезно сказала заведующая. – Ну, а что делать? Иначе его отправят в дом Малютки, а потом, сама знаешь,  будет детский дом, где годами можно ждать пока усыновят. Все-таки семьи у них приличные, и у девицы этой и у молодого человека.  Может попробовать с родителями поговорить? Все же взрослые люди, а это у них первый внук. Тем более, парнишка-то красавец! И крепкий и хорошенький. Ты вот  что, детонька,  поговори с этой девицей да разузнай у нее координаты родителей,  и ее и паренька этого. Надо  мне с ними пообщаться.

     Девица сбежала в тот же день, хватились ее уже утром, потому что она хитро  свернула одеяло и предупредила нянечку, чтобы ее не беспокоили. Заведующая устроила нагоняй, но что теперь кричать, мать сбежала. Она позвонила родителям. В семье молодого человека с ней даже не стали разговаривать, сердитая женщина сказала, что им только этого не хватало. И строго предупредила, чтобы больше не звонили. Иначе она напишет заявление в милицию. Мало того, что эта  невоспитанная  истеричная девица обрывает телефон, так еще и больница почему-то беспокоит. С этими словами она бросила трубку.
За вещами девушки через два дня приехал отец, хмурый и неприятный человек. Заведующая попыталась поговорить с ним, предложила посмотреть ребенка. На это неприятный человек холодно сказал, что его это не интересует. И добавил, что  заявление дочка напишет, а он передаст бумагу через своего водителя.  Заведующая сказала, что так дело не пойдет, девушка должна прийти сама, ее не выписывали. Должно быть все по правилам, иначе у всех будут проблемы и неприятности. Услышав эти слова, неприятный человек заметно напрягся.  Видно у чиновников страх уже в крови и он пошел на попятную. Он сказал, что пришлет жену и пусть она во всем разбирается сама.

     На другой день пришла маленькая  бесцветная женщина. Она робко села на краешек стула и почти сразу начала плакать. Слезы у нее катились без остановки, и она беспрестанно вытирала их таким же небольшим  бесцветным платочком. И все время шептала, что это такое горе, такая неприятность. Родители этого мальчика срочно  увезли  его куда-то заграницу, семья  у них очень состоятельная. У них очень большие планы на мальчика,   а тут такая неприятная история. Все очень расстроены. Дочка рыдает целыми днями, даже кричит ужасные слова, что  ненавидит этого ребенка. Как же можно ненавидеть маленького, он же не виноват, что так получилось? Девочка сама не понимает, что говорит. Сначала звонила беспрестанно родителям этого мальчика, а теперь заявила, что поедет за ним за границу. Узнает, куда именно его отправили, поедет и никто ее не удержит. Она будет с Андреем, пусть хоть весь мир лопнет от злости. Вот такие слова кричит дочка все время, плача рассказывала, маленькая женщина. Она ей попробовала сказать, что Андрей сам  согласился уехать, и ведь даже ей ни разу не позвонил. Она пыталась звонить этому мальчику,  хотела просто поговорить с ним. Но он сказал, что  их ненормальная дочка ему уже надоела, и он даже видеть ее больше не хочет.  Она хотела как-нибудь помягче сказать об этом дочке, но та как будто с ума сошла, даже кинулась на нее с кулаками. Заведующая вздохнула и предложила посмотреть на ребенка, надеясь хоть у бабушки пробудить какие-нибудь чувства. Чувства она пробудила, но от этого стало только хуже. Женщина смотрела на малыша на  руках у заведующей, и, рыдая навзрыд, причитала, какой хорошенький ребенок и такой крепкий. Она бы его с радостью взяла, но  что она может сделать. Муж запретил, дочка не хочет, что она может сделать. Маленькая женщина достала новый платочек и еще горше зарыдала. Заведующая произнесла только  «м-да» и велела медсестре напоить женщину валерьянкой, ворча, что из-за этих дурищ в отделении скоро закончатся запасы успокоительного.

      Польза от прихода плачущей женщины всё-таки была. Заведующей пришла в голову  какая-то мысль, она попросила женщину прийти еще раз на следующий день. Она  решила уговорить мать ребенка прийти, когда та немного успокоится, время лечит и многое меняется совершенно неожиданным образом. Такое тоже бывало в ее практике, и она решила, что пока надо тянуть время, а там посмотрим. Она знала все правила, как надо поступать в таких случаях, но  была убеждена, что если бы она  каждый раз следовала этим правилам, то  несчастных детей в мире было бы гораздо больше. Ничего, дай бог обойдется, уже не раз так бывало. Она сходила к главному врачу, всё рассказала и сообщила, что намерена пока держать ребенка в отделении, поводы и обоснования она сама придумает.  Главный посердится какое-то время, но хитрая заведующая заманила его в отделение. Надо сказать, что главный раньше был педиатром, причем очень хорошим. Увидев малыша, он расплылся в  довольной улыбке и спросил, чем они  мальчика кормят. Такой крепыш, такой аппетитный бутуз, просто пончик. Так к малышу это имя и приклеилось. 

      Пребывание Пончика затянулось на несколько месяцев. Сначала уговаривали мать ребенка, она даже  несколько раз приходила, даже играла с ним.  Сообщила, что копит деньги на билет, якобы, вычислила, где находится ее парень. А пока ей делать все равно нечего, она может и приходить, какая ей разница как проводить время, пока она к Андрею не уедет. Казалось, что она привыкает  к малышу, он ей тоже радовался и со временем начал узнавать. Маленькая женщина  тоже приходила, охотно возилась с малышом и  играла, только, уходя, всегда плакала. Извинялась за дочку, говорила, что та любит своего парня как ненормальная, прямо это у нее как болезнь какая-то.  Девочка раньше хорошая была, а тут как подменили. Старуха сердилась на слепоту родителей, и говорила, что никакая это не любовь, а кошачья похоть. Но заведующая  все равно не сдавалась,  ладно мать бестолковая,  но бабушка-то малыша полюбила, может и получится. Все равно это лучше, чем детский дом.

     Все шло как-то не так, застряло на одном и том же месте. Мать и бабушка приходили, заявление пока не писали, но и не забирали. Похоже было, что все-таки заберут, но надо было что-то решать, потому что основания для  нахождения мальчика в больнице находить было все сложнее. Вернее, их уже просто не было. Старуха решила поговорить с ними о ребенке серьезно и сурово, как тут   он заболел, и очень тяжело.  Все очень переживали, а ординаторша,  как только была возможность, сразу бежала к нему. Пончик  лежал потный, мокрые волосики прилипли к влажному лбу. Он потерял в весе и стал слабенький, и ординаторша без устали носила его на руках, приговаривая, что он уже никакой не пончик, а,скорее, блинчик.  Но мальчика выходили, он снова набрал вес и стал  прежним Пончиком, любимцем всего отделения. Больше всех он радовался ординаторше, она всегда носила яркие  коралловые бусы, а он, сидя на руках и пыхтя, пытался до них добраться и укусить.  И когда ему удавалось это сделать, то он заливался довольным смехом. Надо сказать, что оба были счастливы от этой игры.

    Но  в один из дней этой идиллии  пришел конец. Девица случайно узнала,  её парень, который по-прежнему  жил за границей, на ком-то  выгодно женился. Она пришла в исступление  и в ярости  кричала, что все вокруг  это специально подстроили, чтобы их разлучить. Она ненавидит всех, а больше всего ненавидит этого ребенка из-за которого все случилось. Если бы его не было, она бы сейчас была с Андреем, они были бы счастливы. Она видеть этого ребенка больше не хочет, ни даже слышать о нем. Сейчас же отнесет заявление об отказе, и пусть его отправят в детский дом. А она все равно поедет к Андрею, она уговорит его, он бросит эту дрянь и женится на ней. Она не понимала, что она творила и что говорила. Она хотела только одного, быть рядом с человеком, которого, как ей казалось, она любила, и он ее любит.  Она искренне верила  в придуманную иллюзию. Только последствия этой иллюзии были реальными – она написала заявление об отказе от ребенка,   принесла его главному врачу и демонстративно положила на стол. Потом ничего не говоря, развернулась и ушла. И всё! Главный долго вертел заявление в руках, вздыхал, но наконец поднял трубку и вызвал к себе заведующую. Когда она вернулась, мрачная и злая, то сразу, не дожидаясь вопросов, хмуро сказала, ни на кого не глядя:
     - Всё! Написала все-таки заявление. Главный распорядился оформлять бумаги  и направлять  ребенка в дом малютки. Ну, что теперь поделаешь? Будем оформлять.
     Молоденькая ординаторша  заплакала. Старуха села за свой стол, сняла очки и очень долго протирала их, что-то сердито бубня себе под нос. Все знали, что если суровая заведующая протирает очки, значит, нервничает и переживает. А бывало еще, когда  чувства ее совсем переполняли, так она от переживаний терла их полой халата. Она так пыталась скрыть слезы. Но такое случалось крайне редко, женщиной она была строгой и сантименты не любила.

     В этот момент Пончик радостно резвился в своей кроватке, ему было весело. К нему в палату пришла медсестра, а он всегда был в восторге, когда к нему кто-то заходил. Медсестра, делая привычно свое дело, агукала ему, а он, счастливый, взвизгивал в ответ, энергично дрыгая ручками и ножками.  Вдруг он замер, как будто прислушался или задумался, а потом  вдруг притих. Медсестра, которая была с ним в палате, клялась и божилась, что так и было. Она подошла к нему проверить,  что случилось, и тут он посмотрел на нее. Она не знала, как объяснить словами, что было в этих маленьких светлых глазенках, но она почувствовала, как что-то заныло у нее самой в груди и слезы сами покатились по щекам. Ребенок смотрел  на нее,  а она плакала. Она не знала, что произошло и почему она плачет. Это потом она узнала, что это было в то время, как мать была у главного врача. Она рассказывала об этом, заливаясь слезами, а заведующая сердито буркнула, что нечего ерунду городить. Выдумают всякий вздор, а потом разводят здесь сырость. Всё это глупые сказки,  ничего эти младенцы не знают. Суеверие это всё, глупое бабское суеверие, просто так всё совпало, рефлексы в младенцев в этом возрасте неустойчивые. И она  сняла очки и, энергично протерев их, решительно водрузила на место, и сердито повторила: «Глупости, нет ничего такого!»

     Брошенные дети всегда знают о том, что от них отказались. Чувствуют ли они сами или ангелы им шепчут на ухо  печальные вести, но они затихают. Как будто стараются с этого мгновения стать незаметными, не мешать никому, не беспокоить. Они словно знают, что скоро мир постарается от них избавиться, стыдливо запихнув в серое унылое заведение, где они не будут никому мешать и никого беспокоить. Надо  стать тихим и неприметным, ты не нужен  никому. Никому во всем огромном мире неважно, голоден ли ты, горячий ли у тебя лобик, никто не захочет читать тебе сказку на ночь или укрыть, если ты раскрылся во сне. Мир к тебе безразличен, он тебя не замечает. Мудрые брошенные дети знают об этом и их щемящий щенячий взгляд  полон безысходности. Немилосердный мир, он слишком одаривает одних и всё забирает у других, не оставляя им даже малой толики. А бедное дитя будет пытаться долгие годы понять, почему его отвергли, чем он плох, что он плохого сделал?

      Но нет ответа на этот вопрос, моё дитя, его просто нет. Равнодушный мир отверг тебя бездумно, бессмысленно и бесцельно. Просто так. Так получилось. Ты тут не причем.  Но ты пока не знаешь об этом, поэтому будешь долго страдать, моё невинное  дитя. Страдать за чужие подлости и ошибки. Расплачиваться за равнодушие и эгоизм других. Но у  тебя есть надежда. Надежда,  что тебе повезет, что случай поможет тебе и мир обратит внимание на тебя. В этом бессердечном мире есть добро, только не так много, как нам нужно, но добро есть.  Ты верь, дитя моё, ты жди и верь.  У тебя теперь  все равно ничего нет  в этой жизни, кроме слабой надежды и робкой веры.  Надежды на то, что ты будешь нужен. Веры в то,  что  тебя тоже будут любить.  Ты верь, пожалуйста, только верь…
 
     С  того дня мальчик тихо лежал  в кроватке, он перестал играть, не улыбался в ответ. На все попытки его развеселить, просто смотрел в глаза, невыносимо серьезно, совсем не улыбаясь. Ординаторша  безуспешно пыталась его расшевелить:
    - Пончик, может быть, ты на ручки хочешь? Ну, давай пойдем на ручки, смотри, а у меня бусы есть, давай поиграем?
     Она протягивала к нему руки, ободряюще улыбалась, надеясь, что протянет как обычно, руки к ней. Но он отстраненно смотрел на нее, но даже не шевелился. Потом просто переводил взгляд  вверх и рассматривал там  что-то на потолке. Она возвращалась обратно, и плакала, много плакала.  Однажды она сорвалась и закричала:
    - Мы  же его предаем, понимаете, предаем.  Сначала эти сволочи, а теперь мы! Он же не виноват, что его угораздило  у этих гадов родиться! Гады, ненавижу!
    Она сидела на диване, уткнувшись головой в колени, и даже не плакала, а как-то жалобно подвывала. Заведующая  встала из-за своего стола, подошла и  грузно села рядом.  Она  гладила ее по плечам и говорила:
    - Детонька, я сама не знаю, что делать. Мне жалко этого Пончика, ты себе не представляешь, как жалко. Ох, ты господи, что за работа такая!
    -  А я не буду сидеть и  ждать, я буду действовать
    - Ну, тогда и не сиди,  - рассердилась старуха, -  а то сидит она  мне тут, воет. Вон халат мне весь замочила.  Действовать, значит, так тому и быть. Только не говори мне, что ты собралась его усыновить. Да тебе  его и не дадут, и, слава богу. Живешь в общаге, раз, мужа нет, два. А еще… , - она задумалась и махнула рукой, - впрочем и этого уже хватит, чтобы не отдали. Так что даже слушать не хочу.  Это эмоциональный порыв, знаешь, сколько за мою жизнь у меня тут этих Пончиков было? И не сосчитать, прости господи, так что давай так договоримся.  Плевать я хотела на главного, а я так думаю, что он сам плевать хотел на все эти правила и порядки, когда  дело касается детей.   Уж, поверь мне, я Михалыча  знаю много лет. Мы дадим тебе время, а ты ищи ему родителей. Хороших родителей. Вот так, детонька. Так что прекращай тут сырость и бегом искать, только по правилам все делай, в райно там пойди, ну, и куда надо. И скоренько давай этот делать.
    - Прямо сейчас идти? - растерянно спросила девушка.
    - Я тебе дам, прямо сейчас. А работать кто будет?  У тебя смена, вот и трудись. А  искать  в свободное от работы время.

     И ординаторша  начала искать Пончику родителей, самых лучших на свете родителей. Она  пошла всеми путями – официальными и нет, задействовала, кого только знала и могла. Она делала всё настолько искреннее и страстно, что этой историей прониклись даже сотрудницы в районо, а уж они тоже повидали всякого в жизни, их просто так трогательной историей не прошибешь. Но, очевидно, ангелы бывают не только на небе, хоть в этом-то  Пончику повезло.  Ординаторша   сама встречалась с некоторыми, но это было все не то. Поиски затягивались,  её  торопили, потому что заявление  об отказе уже было официально принято. Но сам малыш ей помогал, по-своему, как мог. Он заболел, обычная простуда, но выписывать и оформлять нельзя.  Как сказала заведующая: «Первый раз за всю свою жизнь почти радуюсь, что ребенок заболел. Прости Господи!»

     И, наконец-то, она нашла такую пару.  Лана и Лев. Она уже как обычно сама встретилась с ними, чтобы  посмотреть на них и рассказать о малыше. Она очень волновалась, но как только увидела их, то сразу поняла, что она нашла.  Им было за тридцать лет, своих детей не было. Они много лет мечтали о ребенке, но никак не получалась, поэтому решили, что пришло время усыновить. Лана  была милой изящной женщиной, с мягкой улыбкой и очень мелодичным голосом. А еще у нее были удивительной красоты руки. Они, казалось, жили в своем ритме, подчиняясь разве что голосу. Этот танец хрупких рук завораживал и притягивал внимание. Её муж, Лев, был крупным мужчиной,  просто гигант, подтянутый  и крепкий он был похож, то ли бывшего военного, то ли спортсмена. Было видно, что он обожает жену, ничуть этого не скрывая и не смущаясь. Она заботился о ней постоянно, но как-то незаметно и  просто. Было понятно, что для  него эта забота привычна и в радость.  То шарфик поправит, то воды нальет, то штору на окне прикроет, чтобы свет ей в глаза не падал.  И почти каждый раз Лана его благодарила, в основном, взглядом  или кивком. У них  дома было очень хорошо, светло и душевно. ординаторша выдохнула, теперь нужно было, чтобы им понравился малыш, поэтому они договорились о визите в больницу.

     Заведующей они тоже явно понравились. Он даже присвистнула, когда увидела Льва,  но тут же слегка смутилась:
    - Извините, это я от восхищения. Не каждый день такой крупнячок увидишь, - и, не удержавшись, полюбопытствовала, -  с каким  весом родились, детонька?
    - Простите, - растерялся гигант. – Не понял. А мой вес при рождении? Эти данные  нужны для усыновления? Так я у мамы могу спросить.
    - Извините, доктор, он свой день рождения не помнит, а вы такие подробности его спрашиваете,  - с легким смешком сказала Лана,  а потом, не выдержав, засмеялась - Он теперь  маму замучает вопросами.
    -  Это не нужно для усыновления. Просто вы очень похожи на Пончика, - пояснила серьезно заведующая.
    - Простите, на кого похож? – снова растерялся Лев.
    -  А  разве вам не сказали, что мы так зовем мальчика?
     Ординаторша, смешавшись, сказала, что не была уверена, стоит ли говорить такое прозвище.  Заведующая   весело рассмеялась над бестолковостью молодежи, но  потом посуровела и стала задавать вопросы. Она сказала, что она не вправе задавать эти вопросы, это дело комиссии по усыновлению.  Но она должна быть уверена, что они те, родители, которые нужны Пончику, ну, то есть этому мальчику.  А если она будет уверена в этом, то она надавит на кого надо, тут старуха многозначительно подняла брови, то процесс усыновления пройдет так, как надо. Лана и Лев выпрямились на диване, и  напряженными лицами кивнули. Они послушно и старательно отвечали на ее вопросы.  Спустя некоторое время заведующая удовлетворенно кивнула головой и сказала, что пришло время пойти посмотреть на малыша. Тут Лана  заметно побледнела, а Лев, наоборот, слегка покраснел.
 
     Перед палатой  Лана шумно выдохнула,  открыла   дверь и решительно шагнула вперед. Лев  шагнул  бочком, стараясь ступать очень осторожно. Лана с сосредоточенным лицом подошла к кроватке, взялась обеими руками за бортик кроватки и посмотрела на ребенка. Пончик спал. Он раскраснелся во сне,  разбросав в стороны ручки с нежной кожей и маленькими ноготками, а в уголке глаза  застыла крохотная слезка. Вдруг мальчик забеспокоился и приоткрыл глаза. Он сначала бессмысленно переводил взгляд с одного человека на другого, но,  когда дошел до лица Ланы, то замер. Он сначала нахмурился, потом широко  открыл глаза. Лана, не отрываясь,  сосредоточенно смотрела на него, стараясь рассмотреть каждую черточку.  Пончик   внимательно  и немного настороженно изучал её. Она протянула к нему руку и тут он, неожиданно потянувшись,  крепко ухватил ее за большой палец. Все  облегченно засмеялись, говоря, какой шустрый мальчишка. Только Лана и младенец  продолжали, не отрываясь, смотреть друг на друга. Вдруг Пончик неуверенно улыбнулся, едва, чуть заметно. Лана тоже улыбнулась ему и кивнула ласково,  а  он что-то тоненько пискнул в ответ. Все затихли, понимая, что происходит что-то  непонятное, но очень важное. Все терпеливо ждали какое-то время, а потом заведующая кашлянула негромко и сказала:
      -  Давайте на первый раз завершим свидание. Вы пойдете домой,  подумаете,  посовещаетесь и решите…
     - Нам не надо думать, - не поворачиваясь к ней,  спокойно сказала Лана. – Мы уже всё решили.
     Заведующая изумленно  подняла брови и вопросительно посмотрела на мужа, не зная, что сказать. Гигант   удивленно глянул на жену, вернее, на ее спину, но быстро спохватившись, сказал:
    - Ну, да, наверное.  Мы, это,  уже посовещались и решили. Ну, что хотим именно этого малыша.  Да,  именно так,  - продолжил он более уверенно, - уже посовещались и решили.
    Потом сделал шажок,  через спину жены заглянул  в кроватку и сказал уважительно:
    - Гляньте на него, точно, Пончик! – и, обернувшись к заведующей,  довольным голосом сказал,  - а здоровый пацан, прямо как я.
   - Я же вам говорила, что вы похожи на Пончика, - хмыкнула заведующая, и заторопила их, - ну, все пойдемте,  пора. Вам такая еще волокита с бумагами предстоит.

     Лана улыбнулась малышу и потянула свою руку. Пончик напрягся, но   не выпустил ее палец. Лана еще потянула, но  малыш по-прежнему сжимал ее палец со всей силой слабых маленьких пальчиков. Он перестал улыбаться и не сводил взгляда с  нее. Повисла напряженная тишина. 
    - М-да, прости господи! Вы, это,  посильнее потяните руку –  кашлянув, сказала негромко  заведующая. – У них хватательный рефлекс в этом возрасте сильно развит.
    - Причем здесь хватательный рефлекс? – так же спокойно сказала Лана, по-прежнему не поворачиваясь. – Он просто боится, что я не вернусь.
    Она внимательно посмотрела на Пончика и ласково сказала:
    - Ты отпусти меня, пожалуйста, сейчас. Мне нужно  уйти. Но я обязательно вернусь, слышишь. Обязательно! Я тебе обещаю. Ты мне теперь должен верить.
    Пончик замер на секунду, вслушиваясь в ее мелодичный голос, и … разжал руку.  Потом снова широко заулыбался беззубым ртом  с одним молочным зубом и  издал пронзительный радостный вопль.   
    - Я вам уже объясняла, это рефлексы такие. Я так думаю, да, это явно рефлексы, - сказала заведующая  и, сдернув быстро очки, стала яростно протирать их полой халата, что-то бормоча себе под нос.