Ответ Катехизатору

Чухлеб С. Н.

Предварительные замечания.
Я счел необходимым разместить тексты нашей полемики (моей и так называемого "Катехизатора") из следующих соображений:
1. Я надеюсь, что для тех, кто ознакомился с моей статьей, посвященной вопросу: может ли наука делать суждения о бытии Бога, - будет интересна полемика, развернувшаяся вокруг этой статьи.
2. Я полагаю, что эта полемика любопытна и сама по себе. Подозреваю, что всякий раз, когда верующий читает атеистический текст, он успокаивает себя следующими соображениями: "Все это ерунда! И хотя я не могу этого доказать, но, уверен, ученые представители веры в два счета продемонстрируют, что это ерунда и убедительно ее разоблачат". И ученые представители веры действительно часто "разоблачают" атеистический "вздор". Правда, делают они это, как правило, в ситуации, когда разоблачаемый ими атеист ответить не может.
Что ж, вот вам наглядная демонстрация полемики атеиста-ученого и религиозного теоретика. Судите об этой полемике сами. Я же обещаю, что в случае, если так называемый "Катехизатор" ответит на мои возражения, то я честно размещу его текст на странице Белхова и соответствующим образом прокомментирую.


Ответ на замечания Катехизатора.
Дискуссия с господином К.

«Текст, состоящий из слов, в силу самой своей природы, может быть опровергнут, сколь бы доказателен он ни был. Ибо опровергающий располагает огромным арсеналом средств. Он может не понять текст и опровергнуть им же созданную иллюзию. Он может выдвинуть ничего не значащие аргументы, но считать их глубоко осмысленными и серьезными. Он может не заметить или забыть сильные места текста и сосредоточиться на слабых пунктах - опровергнув их, можно обрести уверенность, что опровергнуто все. Он может просто игнорировать текст».
С. Н. Чухлеб «О том, Кто всегда скрывается во тьме…»

Предыстория
Пару недель назад один мой знакомый прислал мне критические замечания одного из представителей Православной церкви на мою статью «О том, кто всегда скрывается во тьме… Может ли наука делать суждения о существовании Бога?» К сожалению, этот восьмистраничный текст не был подписан. Знакомый представил мне этого оппонента как «катехизатора» (основное значение этого слова - тот, кто наставляет в основах вероучения). Посему, в дальнейшем я буду называть его просто К.
Мой ответ К. получился достаточно объемным. Я хотел быть обстоятельным в ответе, поскольку, как я убедился, мой оппонент склонен делать радикальные выводы из кратко прописанных тезисов. Кроме того, я обильно цитирую ответ К., чтобы не быть обвиненным в голословности и неадекватности (все цитаты моего оппонента приведены с сохранением орфографии и пунктуации автора). Конечно, мне следовало бы для большей наглядности также цитировать и свою статью, но в этом случае объем текста стал бы совсем уж большим.
Вначале же, я считаю необходимым поблагодарить К. за внимание к моему тексту и те усилия, которые он потратил, его комментируя. Впрочем, должен заметить, не умаляя при этом заслуг оппонента, что участие в подобной полемике является прямым долгом для всякого уважающего себя теоретика – проверка собственных взглядов и позиций невозможна вне теоретической полемики.
Признаюсь, что текст К. меня крайне озадачил. Ознакомившись с ним, я обнаружил, что мой оппонент просто не понял основных тезисов комментируемой им статьи. Соответственно, и его критические замечания «повисли в воздухе», поскольку они направлены против тех суждений, которые я не утверждал. В других же местах К. достаточно авторитетно внушает мне мысли, которые я же сам и высказал в своей статье. Все это не может не озадачивать.
Правда, К. выдвигает и несколько содержательных аргументов против тезисов, действительно высказанных мной.
Соответственно, мой ответ состоит из двух частей: «формальной» и «содержательной».
«Формальная часть» посвящена анализу тех «странностей», которые явил К. в критическом разборе моей статьи. По-моему мнению, он нарушил несколько основополагающих логических и теоретических требований, являющихся необходимыми, обязательными условиями любой серьезной и основательной теоретической полемики. Требования эти общеизвестны (образованной части человечества), и потому указание на их нарушение не должно задевать и активизировать мировоззренческую позицию кого-либо. Иными словами, моя задача состоит в том, чтобы убедительно продемонстрировать эти нарушения основополагающих правил теоретического мышления так, чтобы с этим смогли согласиться и верующие, и атеисты, и агностики.
Соответственно, в так называемую «содержательную часть» будут включены аргументы относительно тех тезисов, которые К. выдвинул, защищая позиции религии и православия в частности. И я хорошо понимаю, что в этой плоскости оказываются активизированы мировоззренческие и идеологические доминанты того или иного человека, которые существенно осложняют адекватное и объективное восприятие аргументов дискутирующих сторон.

I. Формальная часть.
Моя задача в данной части – убедительно продемонстрировать, следующее:
1. 1. Мой оппонент просто не понял или проигнорировал ряд основных тезисов комментируемой им статьи. 2. Ряд его критических замечаний «повисает в воздухе», поскольку эти замечания направлены против тех суждений, которые я не утверждал. 3. В ряде мест К. нарушает основополагающие законы логики. 4. В некоторых местах своего текста мой оппонент использует сомнительную риторику (софистику) вместо рациональных аргументов, создавая лишь видимость ответа. 5. Главный тезис моей статьи - «постулирование верующими проявлений Бога в эмпирической реальности дает основание науке косвенно судить о Его бытии» - был проигнорирован моим оппонентом.
Далее я приведу ряд аргументов в обоснование этих утверждений.
Причем, специально хочу обратить внимание, что мои аргументы,  помимо своей прямой цели, еще и ориентированы на комментарий следующих «пассажей» К.:
К. считает, что я заблуждаюсь, полагая, что основное различие между ученым и верующим заключается в отношении к истине: первый ее ценит и преследует – второй ей не интересуется:
«Первый «преследует истину, не взирая ни на что». Второй, как видно, пренебрегает истиной, но уже не совсем понятно ради чего: либо чтобы сохранить саму веру, либо ради объекта/предмета, на который она обращена. Помимо этой неясности возникает иллюзия, что проблема истины вообще для верующего неактуальна, что опять же противоречит содержанию религиозных доктрин и плохо вяжется с фактами религиозных конфликтов и войн с «врагами истины»» (Стр. 1)
Здесь я должен отметить, что понятие «истина» мы с К. используем в несколько разных смыслах и значениях. В этом отношении, К. отчасти прав, говоря о том, что верующих истина интересует очень сильно. Но понятие «истина» используется им при этом в чисто религиозном значении – истина, как адекватность понимания сакрального, в то время как я (это с очевидностью следует из моего текста – неоднократно подчеркивается желание исходить именно из позиции науки) использую понятие «истина» в его научных смысле и значении. К сожалению, К. и в дальнейшем активно пользуется манипуляциями со смыслами и значениями понятий «истина» и «вера», что, безусловно, является софистическим приемом. В логике подобный прием называется «подменой тезиса» (в данном случае – смысла и значения понятия) и основывается на нарушении логического закона тождества. Но, впрочем, об этом более подробно ниже, в «содержательной» части моего ответа.
К. обвиняет меня в том, что я не вижу истинной сущности веры и верующих, а спорю с фантомами, мною же и созданными: «…эта увлекательная битва с соломенными чучелками верующих» (Стр. 3)
Можно долго спорить о том, кто в дискуссии по этому вопросу прав или не прав. Но я хочу обратить внимание моего оппонента на то, что вопрос о любви или  нелюбви к истине, адекватности или неадекватности восприятия идей, можно легко исследовать на примере такой простой вещи, как адекватность восприятия текста статьи. Для меня достаточно очевидно, что степень этой адекватности непосредственно связана с силой любви к истине и наглядно демонстрирует реальную мотивацию воспринимающего – поиск истины или защита дорогих сердцу идей. Соответственно, прав ли мой оппонент в своих обвинениях или нет – можно выяснить «здесь и теперь». Я убежден, что фраза про «битву  соломенными чучелками верующих» является чистой воды проекцией (в психологическом смысле слова) и характеризует скорее метод моего оппонента, нежели мой.
Моя «формальная часть» ответа преимущественно будет основываться на первой половине первой страницы комментариев моего оппонента. К. явил удивительную способность сказать все самое главное в первых абзацах своего текста – получилось емко и вполне наглядно. Тем самым он значительно облегчил мне работу. Ввиду принципиальной важности этого места ответа К. я процитирую его полностью:
«Фундаментальной ценностью и критерием названа наука и научность знания. Причем делается следующий ход.
1. Наука в значительной степени определяет облик современного мира (т.е. надо думать цивилизации). - С этим никто не спорит, скорее наоборот.
2. Этот "мир", т.е. современная цивилизация - благо. - Это утверждение, как минимум, неочевидно. Надо хотя бы разобраться в том, что есть благо. А так получается (забегая вперед), что есть некий ценностный критерий вне науки. Причем автору он представляется самоочевидным. И даже не сам критерий, а конкретное представление о благе. Соответственно, если воображаемый оппонент не разделяет авторских представлений о благе, то он либо слепец, либо нечестный человек.
3. Наука приносит много пользы. - С этим, опять же, мало кто спорит. Однако, нельзя не заметить некоторую амбивалентность прикладной науки (а речь-то идет именно о ней). Наряду с хорошими вещами она производит и вещи плохие. От одних изобретений люди меньше болеют и дольше живут, а от других гибнут в очень большом количестве или влачат довольно жалкое существование в качестве придатка телевизора или компьютера. И то, что автор даже не упоминает о таких вещах, а опускает их как, по-видимому, несущественные, вызывает те же подозрения, что были отмечены в комментарии к п. 2, но уже в отношении автора.
4. Поэтому тот, кто не считает науку единственным средством познания истины, тот... см. п. 2
Это и близко не похоже на строгое доказательство.
Беда в том, что почти весь последующих текст опирается на это основание, а потому по большей части малоинтересен для анализа» (Стр. 1)

В данном цитируемом тексте ключевыми словами для меня являются следующие: «Беда в том, что почти весь последующих текст опирается на это основание, а потому по большей части малоинтересен для анализа (выделено мной – С. Ч.)» (Стр. 1) Этими словами мой оппонент как бы подытоживает: вот основные тезисы автора; они не выдерживают критики; поэтому все остальное просто можно не читать и не анализировать. Тем самым, К. подчеркивает, что основные его аргументы содержатся именно в этой части. Все остальное – «теоретический десерт».
И именно эта часть комментариев К. является наиболее проблематичной с точки зрения общепринятых правил теоретического мышления и теоретической дискуссии.

§ 1. Насколько «Введение» может представлять содержание и сущность текста?
1). Первое, что крайне изумляет и озадачивает – это то, что мой оппонент решил, что главные тезисы моей статьи содержатся во вступлении к ней!!! (К счастью, я, в свое время, последовал разумной и благой мысли и «разбил» свой текст на отдельные параграфы с названиями и нумерацией. Введение у меня называется «Предварительные замечания».)
Жанр Введения традиционно достаточно вольный. Здесь автор может избрать тот «зачин» к своему тексту, который ему кажется адекватным. Основная задача – заинтересовать, «зацепить» читателя, дать ему предварительное представление о том, что представляет собой автор, его произведение, исследуемый им предмет и т. д. Свобода этого жанра допускает самые невероятные авторские приемы. Например, автор может повествовать о сновидении (или каких-либо других обстоятельствах), в котором его посетила главная идея. По крайне мере, такой всемирно известный физик как Брайан Грин начинает свою книгу «Ткань космоса. Пространство, время и текстура реальности» с рассказа о том, какое мощное впечатление произвел на него в детстве «Миф о Сизифе» экзистенциалиста А. Камю.
Учитывая все это, моему изумлению при ознакомлении с текстом К. не было предела! Мой оппонент ознакомился с моим «Введением», якобы обнаружил в нем мои «основные тезисы», разбил их в пух и прах и сделал вывод о сомнительности всего основного текста. Смею указать моему уважаемому оппоненту, что подобные приемы в теоретической дискуссии недопустимы!
Но может быть, я действительно изложил в своем введении основные тезисы своего исследования (некоторые авторы так и поступают)? Заявляю: это не так.
2). Все мои основные тезисы выделены жирным шрифтом. Тезисы, которые мой оппонент приписывает мне, в статье фактически отсутствуют. Эти тезисы он сконструировал из обрывков цитат моего текста. Но эти маленькие кусочки текста, эти обрывки предложений напечатаны в моей статье обыкновенным шрифтом! Уже одно это могло бы насторожить моего оппонента. Но, к сожалению, не насторожило.
При этом К. все же заметил, что какие-то предложения я выделяю жирным шрифтом. И, возможно, у него закралось подозрение, что жирным шрифтом я выделяю именно важнейшие тезисы моей статьи. Но вот беда! Те слова и обрывки фраз, из которых он составил так называемые мои «основополагающие тезисы» жирным шрифтом не выделены. Это обстоятельство не смутило моего оппонента. Сконструировав из обрывков фраз мои «основополагающие тезисы», он сам выделил их жирным шрифтом. Больше всего это похоже на фальсификацию! Впрочем, надеюсь, что мой оппонент поступил так из каких-то других, благих намерений.
3). Но, предположим, я из злонамеренности искажаю смысл собственных утверждений и собственного текста и, уличенный строгим оппонентом, пытаюсь задать новое содержание своей статье.
К сожалению, и это предположение не выдерживает критики. По счастливой случайности почти за год нашей полемики с К. я делал доклад на кафедре по своей статье. Желая сэкономить время коллег и облегчить их труд, я сделал тезисную «выжимку» из статьи и раздал ее экземпляры членам кафедры. В этой тезисной «выжимке» все приписываемые мне «основополагающие тезисы» отсутствуют, поскольку я счел их несущественными при фиксации основных идей текста. (Текст этих тезисов я представлю своему оппоненту)

§ 2. О некоторых суждениях, якобы сделанных мной.
Итак, К. выявляет в моих «Предварительных замечаниях» четыре так называемых «основополагающих тезиса» (он их выделяет жирным шрифтом). С двумя тезисами он согласен, а с двумя тезисами – нет. И вот как раз те тезисы, с которыми К. не согласен и являются фальсифицированными – ничего подобного я не утверждал.
Так в частности, К. пишет:
 «Этот "мир", т.е. современная цивилизация - благо. - Это утверждение, как минимум, неочевидно… Соответственно, если воображаемый оппонент не разделяет авторских представлений о благе, то он либо слепец, либо нечестный человек». (стр. 1)

Обращаю внимание моего оппонента, что фраза про современную цивилизацию выглядит несколько иначе – я стараюсь быть точным при выражении мыслей: «Вполне можно утверждать, что современный мир создан, в том числе, и наукой. И этот мир, по большому счету, есть благо» (стр. 3) Слова «по большому счету» как раз и указывают, что я не считаю современный мир абсолютным благом. Более того, учитывая, что мой оппонент признает, что наука приносит много пользы, он, фактически, должен со мной согласиться в том, что современная цивилизация – по большому счету благо, поскольку наука – это один из самых фундаментальнейших элементов современного мира. И он неявно соглашается, поскольку не утверждает, что современная цивилизация – это зло. К. говорит о «неочевидности» утверждения о благе. Таким образом, на место приписываемого мне оппонентом утверждения об абсолютном благе современного мира мы должны поставить крайне казуистический спор о том, насколько современный мир является благом. Но, напоминаю оппоненту, что тема статьи совсем иная и речь идет всего лишь о «Введении» (со всеми вышеозначенными следствиями).
Я подозреваю, что главное обвинение, которое К. хотел выдвинуть против меня, но не решился, состоит в следующем: автор написал всего лишь объемную статью, в то время как он просто обязан был написать толстую книгу. (На всякий случай добавляю: я иронизирую)
И уж тем более я не утверждал, что «если воображаемый оппонент не разделяет авторских представлений о благе, то он либо слепец, либо нечестный человек». (стр. 1))
Если обратиться к этому абзацу моего текста, то мы увидим следующую схему: современный мир по большому счету есть благо – есть много лукавых критиков ценности науки и современной цивилизации – их лукавство становится очевидным, если их поставить перед выбором: «предпочтет ли он быть грязным, вшивым смердом, чей рот полон гнилых зубов, а внутренности терзают паразиты; или же он предпочитает нынешнее свое состояние – интеллектуал, расположившийся в уютной, комфортабельной квартире за ноутбуком и обличающий современную цивилизацию? И если такой человек заявит, что первое состояние ему нравится больше, то гоните этого персонажа прочь, как наглого мошенника и лгуна» (стр. 3) То есть наглым мошенником и лгуном я называю не критика науки и современной цивилизации, а того, кто заявит, что он предпочитает быть вышеозначенным смердом. Примеры подобных парадоксальных утверждений у меня имеются. Так один мой знакомый утверждал, что предпочитает быть расстрелянным в подвале сталинского НКВД, чем наслаждаться мнимой свободой так называемого «демократического общества».
Лукавыми же и вздорными мыслителями я называю тех,  кто специализируется на критике современной науки и цивилизации. К. к ним явно не относится, поскольку он согласен с тем, что наука приносит много пользы и не заявляет, что современная цивилизация есть зло. Я подразумевал здесь теоретиков руссоистского типа (в массовой культуре эта позиция, например, представлена фильмом «Аватар»). Их лукавство состоит в том, что отрицая науку и современную цивилизацию, они охотно пользуются и наслаждаются их плодами. Вздорность же состоит в том, что они не видят, что их существование как свободных теоретиков и критиков, обусловлено той цивилизацией, которую они отрицают. Если бы они родились в первобытном или аграрном обществе, то не имели бы возможности мыслить свободно и с огромной долей вероятности были бы «заключены в оковы» тяжелого физического труда без малейшей надежды приобщиться к образованию и стать теоретиками.
Так что, я считаю несправедливым подозрение моего оппонента в том, что я являюсь либо слепцом, либо нечестным человеком, поскольку якобы не вижу отрицательных сторон современной цивилизации (см. конец 3-го тезиса). Столь жесткие суждения в мой адрес К. делает, не поняв моего текста и серьезно исказив его смысл.

§ 3. О так называемом «главном основании» моего текста.
Главным же основанием всей моей статьи К. считает следующий тезис:
 «Поэтому тот, кто не считает науку единственным средством познания истины, тот... см. п. 2» (а в п. 2 содержится следующее: «…если воображаемый оппонент не разделяет авторских представлений…, то он либо слепец, либо нечестный человек»).
Здесь – прямая фальсификация!!!!! Ничего подобного я не утверждал!!!!! Подобных слов в моем тексте нет!
Но, к сожалению, это не смущает моего оппонента. Не смущает его и то обстоятельство, что весь второй параграф моей статьи, озаглавленный «Проблема гносеологического статуса науки» (6,5 страниц текста, напечатанного плотным шрифтом!) посвящен сопоставлению науки с другими видами познания. Не обращает К. внимания и на то обстоятельство, что в конце этого параграфа я делаю вывод о невозможности утверждения, что наука – это единственный и абсолютный вид знания.
Единственное, что утверждается в статье на этот счет, так это то, что наука представляется мне наиболее достоверным видом знания (с соответствующей «релятивизацией» этого утверждения во втором, «гносеологическом» параграфе) и что в своем исследовании я использую именно методы науки.
Таким образом, с грустью констатирую: мой оппонент произвольно приписывает мне нелепые утверждения, а потом с легкостью их опровергает (Вновь вспоминается его реплика о «чучелках». При этом в тексте явственно проглядывается довольство моего оппонента собой и снисходительное презрение к автору).
Подобная метода в логике называется «подменой тезиса». Тезис подменяют либо по лукавству, либо по неразумию и неумению рационально, систематически мыслить. Либо, добавлю я, в силу когнитивной невменяемости – результат давления на интеллект экзистенциальных доминант. В случае с моим оппонентом первое и второе объяснения мною отбрасываются. Но фальсификация остается фальсификацией, какая бы причина или мотив ни лежали бы в ее основе.
В свете подобных весьма странных манипуляций с моим текстом следующее утверждение К. представляется мне, мягко говоря, неоправданно чрезмерным:
 «Это и близко не похоже на строгое доказательство. Беда в том, что почти весь последующих текст опирается на это основание, а потому по большей части малоинтересен для анализа». (стр. 1)
Выводы.
1. Проблематичность суждений К. о качестве всей статьи, сделанных на основании анализа лишь введения к ней.
2. Оппонент приписывает автору тезисы, которые тот не утверждал (логическая ошибка или уловка – «подмена тезиса»). Подобные действия оппонента являются неприемлемыми в теоретической дискуссии.
3. Оппонент не понял содержания многих мест моего текста (в противном случае, с неизбежностью следует вывод о злонамеренных фальсификациях).

§ 4. Загадочная сноска К. о «популяризаторстве» А. И. Осипова
Теперь поделюсь тем изумлением, в которое повергла меня сноска в тексте К. на третьей странице. Почему я считаю возможным сосредоточить свое внимание на небольшой сноске?
Во-первых, эта сноска, состоящая из трех кратких предложений, «отвечает», по мнению моего оппонента, на целых три с чем-то страницы моей статьи, на которых я полемизирую с известным богословом А. И. Осиповым относительно правомерности суждений науки о бытии Бога. Естественно, мне крайне любопытно как мой оппонент посредством трех предложений отводит мою пространную и логически выверенную аргументацию. Во-вторых, мне представляется, что когнитивный стиль, явленный К. в этой сноске, характерен для всего его текста.
 Вот эта сноска:
«Выбор Осипова в качестве дежурного оппонента, в общем, тоже довольно симптоматичен. Он и не философ и не богослов, а скорее популяризатор, причем популяризатор «для своих», не обращенный к внешнему слушателю. Т.е. планка довольно низкая» (стр. 3. жирное выделение мое - С. Ч.).
Пытаясь понять это место, прочел его несколько раз – просто не верил своим глазам: уместить столь многое в трех коротких предложениях! Здесь содержится сразу несколько семантических странностей и логических парадоксов. И смысл сноски столь темен, что предполагает различные интерпретации, причем весьма печального рода.
А) Статус А. И. Осипова весьма солиден - профессор Московской духовной академии,  доктор богословия honoris causa, уполномочен церковью. Закончил Осипов сначала Московскую духовную семинарию, а затем – Московскую духовную академию. Обучался в аспирантуре при Московской духовной академии. С 2004 года – заслуженный профессор Московской духовной академии. Читает лекции по основному богословию на пятом курсе семинарии и первом курсе академии.
В свете всего вышеозначенного определение Осипова, которое с ходу дает К., – «Он и не философ и не богослов, а скорее популяризатор…» - представляется мне слишком смелым.
Согласен, все вышеозначенные характеристики еще не свидетельствуют о том, что Осипов – умный и образованный богослов. Но, как мне кажется, сомнения в его уме и образовании должны возникать в последнюю очередь, учитывая статус этого богослова. (Признаюсь, я был поражен словами К. и по той причине, что подобная жесткая дискредитация представителя православной церкви другим ее представителем не приветствуется РПЦ и, как правило, не практикуется. Если же К. к РПЦ не относится, то тогда все становится на свои места).
К сожалению, мой оппонент не сообщил мне своего имени. Это удивило и озадачило меня - я отвечаю за свои слова и потому всегда обозначаю свое авторство. Возможно, это мои личные причуды. Но, не зная имени моего оппонента, я не могу проверить его статус и авторитет. Статус же и авторитет богослова Осипова выявляются очень легко. Например, достаточно набрать это имя в интернете. Осипов – очень заметная фигура в современном богословии. Интересно, а как сам Осипов отнесся бы к характеристике, сводящей его деятельность лишь к «популяризаторству»? И как бы он оценил подобную оценку его творчества - «планка довольно низкая»? Готов допустить, что К. – еще более заметная и фундаментальная личность и в силу этого имеет право на голословные утверждения подобного рода. Но, не имея тому свидетельств (не зная имени, я не могу обратиться к тому же интернету), ограничусь лишь теми недоуменными вопросами, которые уже высказал.
Хорошо, допустим, Осипов – популяризатор. Но популяризация предполагает не порчу, а адаптацию информации для «непосвященных». Если Осипов популяризатор, то  это не означает, что он имеет право совершать логическую ошибку, в которой я его уличаю. Напрашивается вопрос: эта ошибка - следствие "низкой планки"  творчества Осипова, или она содержится в "высокой планке" православия как такового? К сожалению, об этом К. умалчивает. Так, что реплика моего оппонента о популяризаторстве Осипова игнорирует мой аргумент Осипову и лишь создает видимость ответа, с соответствующим принижением того, кому отвечают.
Ловко! В паре фраз К. "опустил" сразу двух персонажей – Осипова с его якобы низкой планкой и автора, злонамеренно и лукаво («Выбор Осипова в качестве дежурного оппонента, в общем, тоже довольно симптоматичен».) избирающего недостойных теоретиков для своей критики.
Кроме того, остается не понятно - с кем К. согласен? Кажется, со мной – смотри его слова о "низкой планке", являемой Осиповым. Но на 2-й странице своего отзыва К. сам совершает "ошибку Осипова", говоря в своей сноске о новейших открытиях физиков (об этом см. ниже, в содержательной части). Следовательно, он согласен с ним? ........?????!!!!!!!
Все эти вопросы остаются без ответа. Но очевидно одно: благодаря сомнительной риторике (я бы сказал – софистике) мой оппонент создал иллюзию аргументированного ответа на мои аргументы относительно вопроса границ суждений науки о бытии Бога.
Б) Термин «популяризация» по своему смыслу предполагает адаптацию сложной информации для широкого круга. Но К. использует термин "популяризация" в удивительном и непривычном значении. Он говорит не просто о популяризации, а о популяризации ««для своих», не обращенный к внешнему слушателю». И дает оценку этой популяризации – «планка довольно низкая»! Здесь просто волосы встают дыбом, поскольку дилемма возникает чудовищная!
Или: «Свои», «внутренний круг» (т. е. православные) знают о православии меньше и хуже, чем «чужие», «внешний круг». И именно поэтому популяризация христианства и православия, в частности, для них осуществляется на более низком уровне, чем популяризация для внеправославной массы. Из-за низкого уровня знаний (или интеллекта?) православные просто не поймут основ вероучения, и соответственно, «планку» надо резко снижать.
Подобное предположение нелепо – человек, который интересуется православием, воцерквлен или собирается воцерквиться, по определению владеет куда более обширными знаниями в области веры, чем те, кто православием не интересуется или заинтересовался «по ходу». Соответственно, популяризация для «своих» должна иметь более высокую планку, чем для «чужих», поскольку «свои» уже обладают минимально необходимым уровнем знания истин религии. Но К. настаивает на обратном - "популяризатор «для своих», не обращенный к внешнему слушателю. Т.е. планка довольно низкая" (Выделено мной – С. Ч.). Признаюсь, я не могу усмотреть в этих словах никакого смысла. Если, конечно, не предположить, что мой оппонент бессознательно не проговаривает своих чувств по отношению к известному богослову Осипову или к тем, кого сам К. обучает православию, то есть «мотором» этих суждений является бессознательное К., но не его разум. Но эта тема выходит за рамки нашей полемики и, соответственно, я ее не развиваю.
Или: Нет, не могу… вымолвить страшно! К. ненароком проговорился и выдал страшную тайну церкви: православные люди, то есть те, кто уже обратился к церкви и стал «своим», членом «внутреннего» круга, уже настолько прозомбированы, что «съедят» любую ерунду, любой бред, проигнорируют любое противоречие и любую бессмыслицу. Соответственно, для них можно не стараться. Для них - популяризаторство "по низкой планке". А вот те, у кого мозги еще не промыты - "внешний круг" - нуждаются в высоком уровне популяризаторства. Им логически и содержательно некачественные тексты предлагать опасно. Они сразу это поймут и уйдут разочарованные прочь. Именно поэтому для «своих» популяризаторство осуществляется по «низкой планке», а для «чужих» - по высокой.
Согласитесь, дилемма чудовищная! А что еще прикажете думать, когда сталкиваешься с подобными "бессмысленными" фразами? Но результат этих фраз налицо: использовав сомнительную риторику, К. избавил себя от необходимости серьезно отвечать на мои аргументы.
В) Но, впрочем, у меня есть и еще одна версия.
В этой сноске мой оппонент явил мне принципиальную невозможность победы в теоретической дискуссии с верующими. Видя, сколь легко и мгновенно К. «сдал» почтенного богослова Осипова, я начинаю подозревать, что другие религиозные теоретики так же быстро и легко «сдадут» и самого К., заявив мне следующее: «Выбор Вами К. в качестве дежурного оппонента, в общем, тоже довольно симптоматичен. Он и не философ, и не богослов, а скорее популяризатор, причем популяризатор «для своих», не обращенный к внешнему слушателю. Т.е. планка довольно низкая».
Таким образом, сколько бы богословов ни «обанкротилось» в дискуссии со мной, мне победы не видать. Мне всякий раз будут говорить, что я избрал для дискуссии сомнительную личность и тем самым в который раз обличил себя. И я хорошо понимаю, что не смогу продискутировать со всеми богословами – их слишком много. Это как горизонт – сколько не иди, ты все равно его никогда не достигнешь.
Подобные уловки я воспринимаю как софистические.
Выводы.
1. К. отклоняет мои аргументы без какой-либо рациональной критики, посредством лишь голословного обесценивания личностей участников дискуссии (сноска о богослове Осипове).
2. Эта сноска содержит неприемлемые семантические нарушения и весьма серьезные противоречия.
3. Посредством этой сноски К. создает лишь иллюзию ответа на предложенные мной контраргументы относительно тезисов Осипова.

§ 5. Критика К. моей «теории гносеологических парадоксов».
Разбор критики К. второго, «гносеологического» параграфа моей статьи я считаю вполне возможным поместить не в «содержательную» часть, а в «формальную». Конечно, моему оппоненту его контраргументы представляются содержательными. Но поскольку они основываются на полном непонимании сути моего текста, я затрудняюсь ответить на них содержательно и могу лишь указать на то, что именно не понял мой оппонент.
Но прежде чем это сделать я хотел бы обратить внимание на следующее обстоятельство. Современный научный анализ предполагает множество уровней и различные аспекты рассмотрения проблемы. Если критик игнорирует обозначенные автором уровни и аспекты анализа, то у него вполне может возникнуть иллюзия, что автор противоречит сам себе.
Так, например, рассматривая монету с разных сторон, мы можем сказать, что в одном случае она представляется металлическим диском, в другом – овалом, в третьем – металлическим стержнем. Если критик игнорирует эти «углы рассмотрения», то у него возникает иллюзия, что он уличил рассматривающего в вопиющих противоречиях: тот якобы произвольно заявляет, что рассматриваемый им предмет является одновременно диском, овалом и стержнем. И критик может возмущенно требовать: «Определитесь наконец: это овал, диск или стержень?!»
Предвидя эту опасность, я специально написал о «моно» и «стереоумах». И весьма забавно, что К. так превратно понял этот абзац, уличая меня в наивной, детской вере в кабинетную антропологию XIX века. («Рассуждение о «моноумах» и «стереоумах» тоже достаточно показательно.... Во-первых, совершенно детской верой в кабинетную антропологию XIX века с ее «дикарями» и примитивными умами исторического и доисторического прошлого…» (стр. 3)).
Как ни печально мне это указывать, мой оппонент своим непониманием вновь подтвердил справедливость моего рассуждения о «моноумах» и «стереоумах». Это достаточно рискованное (с позиции вежливости) рассуждение подразумевало не «дикарей» и «туземцев», а тех, кто игнорирует различные уровни и аспекты анализа и склонен рассматривать все проблемы в одной «плоскости».
А) Весь мой параграф о соотношении гносеологии и эпистемологии (параграф второй: «Проблема гносеологического статуса науки. Очевидности эпистемологического рассудка и парадоксы гносеологического разума» (стр.6 – 14)), основывается на принципиальном различении эпистемологического и гносеологического анализов. К сожалению, К. не замечает моих многочисленных указаний на этот счет, и неправомерно приводит в противоречия суждения, которые я делаю как эпистемолог (то есть, представитель науки) и суждения, которые я делаю как гносеолог. А между тем в тексте статьи я неоднократно подчеркиваю, что считаю гносеологию проблематичной и парадоксальной интервенцией научного разума за свои пределы. Параграф потому и называется «Очевидности эпистемологического рассудка и парадоксы гносеологического разума», ибо то, что очевидно рассудку науки, представляется проблематичным для гносеологического разума. Я надеялся, что у человека, знакомого с основами философии, здесь не возникнет проблем с пониманием этих различий. В конце концов, моя гносеологическая теория может быть  проинтерпретирована (пусть и не очень хорошо и адекватно) в терминах Канта или в терминах феноменологии А. Шюца.
Соответственно, следующие вопросы моего оппонента я оставляю без ответов и комментариев. Эти вопросы порождены полным непониманием моего текста:

«Каким же образом единый мир порождает несоизмеримые и взаимонепроницаемые системы? Интересно было бы увидеть решение этой проблемы без раскрытия проблемы личности, субъекта, которого автор так легко редуцирует до продукта системы…
Автор легко переходит от полного детерминизма (тремя абзацами выше) к «произвольному выбору», а затем обратно, не утруждая себя объяснением этого парадокса. Кто выбирает? Система? Продукт системы? Каким образом сущность, порожденная миром тотального детерминизма может осуществлять эти переходы между разными гносеологическими системами, выбирать, отбрасывать и даже совмещать в сознании одного человека?
Т.е. проблема №1, которая у автора не фиксирована и не раскрыта (а там, где якобы раскрыта, так это вступает в противоречие с его собственными рассуждениями) это проблема субъекта, а вернее личности» (Стр. 2 – 3)

Специально подчеркиваю. Здесь я не пытаюсь настаивать на истинности и обоснованности моей гносеологической теории. Я лишь указываю на то, что мой оппонент суть этой теории не понял и проигнорировал множество моих указаний и пояснений.
Б) Кроме того, чуть ранее оппонент уличил меня в пафосе антиперсонализма и в тотальном детерминизме («...мы знаем (знанием все той же науки), что не человек порождает системы, а системы порождают соответствующего человека», - и ближе к концу эта мысль где-то повторяется, причем с нарастающим пафосом, который я бы назвал пафосом антиперсонализма» стр. 2)
В рамках социологии науки, культурологии и просто социологии, подобное мое утверждение вполне имеет право на существование. И в этом аспекте меня можно обвинить в детерминизме (против «тотального» протестую!). Но в других аспектах я рассматриваю личность как достаточно важную фигуру и признаю за ней большую долю свободы. О том, что это так, свидетельствует все тот же мой второй параграф – о персоне, о личностном выборе здесь написано очень много.
Но курьез состоит в том, что и эту мысль К. мог бы интерпретировать иначе. Мой оппонент постоянно пишет о детской, ученической вере будущих ученых в своих учителей.
(Например: «Ученики и студенты вынуждены принимать на веру определенные аксиомы и методы работы, чтобы иметь возможность построить даже самую маломощную модель предмета. Эти базовые основания, или принципы, пересматриваются крайне редко, потому что на них покоиться все здание научной теории и практики. Таким образом, акт ученической веры оказывается в основании любого научного знания» (Стр. 5))
 Здесь я полностью с ним согласен. Именно так социальные системы порождают соответствующего человека: состоявшиеся представители социальных систем транслируют определенные программы культуры своим ученикам. Могу ли я в свою очередь произвольно обвинить моего оппонента в тотальном детерминизме?
Подчеркиваю еще раз: здесь речь идет о социальных системах. Недопустимо путать их с гносеологическими системами, а именно это и делает мой оппонент, уличая меня в противоречиях.
В) Продолжу. К. пишет:
 «Далее, автор пишет: «Ученый никогда не знает, к чему приведет его поиск истины. Он готов принять любой результат. Верующий же всегда знает, что он обнаружит  в своих поисках – конечно же, это будут его религиозные истины.». Впечатляет осведомленность автора о духовных поисках верующих. Ничто так не убеждает в собственной правоте, как рабочая гипотеза о духовном убожестве воображаемых оппонентов. Однако интересно, что его самого поиски истины неизменно приводят к одному и тому же результату. То ли он не готов «принять любой результат», то ли истина уже найдена и дальше нужно только ее пропагандировать». (Стр. 2)

И меня в свою очередь также впечатляет осведомленность К. о моей личности. Есть несколько способов узнать о духовных поисках верующих. Можно много читать на этот счет (например, авторитетные и уважаемые представители церкви старательно пишут такие тексты, которые бы максимально полно представили непосвященному читателю сущность религиозного опыта), можно обстоятельно беседовать с самими верующими, можно самому обладать подобным опытом (но, например, не реализовать его до конца). К. не задумывается об этих возможных источниках осведомленности оппонента, а просто выносит ему свой приговор: автор таким опытом и такими знаниями не обладает! Вывод, на мой взгляд, слишком смелый и безосновательный! Сталкиваясь с подобными смелостью и безосновательностью, остается лишь процитировать самого К: «Ничто так не убеждает в собственной правоте, как рабочая гипотеза о духовном убожестве воображаемых оппонентов» (Стр. 2)
К сожалению, К. слишком часто являет подобную легкомысленность в суждениях о личности своего оппонента. На странице 3 он пишет:
 «И проблема №2 – это некое априорное суждение о равенстве эпистемологий, как если бы автор уже был носителем нескольких гносеологических систем, имел опыт их совмещения – именно в таком, равноценном статусе – нашел этот опыт эклектичным и затем мотивированно от такого совмещения отказался. Следовало бы, как минимум, поинтересоваться каким образом сочетаются разные эпистемологии в сознании тех, кто действительно являлся носителем более, чем одной из них. Стоило бы, наверное, разобраться с эпистемологией религиозного опыта в разных ее проявлениях. С тем как эта эпистемология соотносится с актами веры, где тоже не все просто. Такой подход был бы более научным, чем вся эта увлекательная битва с соломенными чучелками верующих (Выделено мной – С. Ч.)».

Таким образом, мой оппонент вновь демонстрирует глубокое знание моей персоны, моей жизни, моего духовного и интеллектуального опыта. И он констатирует: суждения автора априорны, поскольку автор не является носителем нескольких гносеологических систем. Подобный вывод тем более странен, что во втором параграфе я много и пространно пишу о своем личном опыте совмещения различных гносеологических систем. Но, похоже, все это не убедило моего оппонента. Рискуя быть вновь непонятым, я спешу сообщить ему, что специально «практиковал» (в смысле постижения не просто интеллектуального, а, прежде всего «опытного») во многих вненаучных духовных сферах. Именно этот опыт и позволяет мне поставить столь крамольный с точки зрения большинства ученых вопрос об абсолютности научного знания.
Но мой уважаемый оппонент не просто безапелляционно отказывает мне в обладании опытом совмещения различных гносеологических систем, но и дарит мне надежду (правда, как всегда принизив оппонента и возвысив себя). Он пишет:
 «Следовало бы, как минимум, поинтересоваться каким образом сочетаются разные эпистемологии в сознании тех, кто действительно являлся носителем более, чем одной из них» (Выделено мной - С. Ч.).
Это место я понимаю следующим образом: для меня не все потеряно, для обретения опыта следует обратиться к более компетентным людям, и эти люди мне теперь известны.
Выводы.
1. К. не понял содержания моего второго, «гносеологического» параграфа. Поэтому все его указания на мои противоречия в этом параграфе несостоятельны, поскольку не учитывают обозначенные мною уровни и аспекты анализа.
2. Приписывание мне приверженности к «тотальному детерминизму» проблематично, поскольку основывается на непонимании оппонентом моего текста и игнорировании им все тех же уровней и аспектов моего анализа.
3. Суждения моего оппонента о степени моей осведомленности относительно духовных поисков верующих и о наличии у меня опыта совмещения различных гносеологических систем безосновательны. К. игнорирует множество мест во втором параграфе моей статьи, сообщающих об этом опыте.

§ 6. Игнорирование моим оппонентом основного тезиса моей статьи.
Основная мысль моей статьи следующая:
«Если Бог проявляется в эмпирически фиксируемой реальности, то наука располагает всеми возможностями исследовать эти проявления и имеет полное право делать суждения о характере и сущности их источника» (Стр. 22)
Последующие аргументы против бытия Бога базируются на этом тезисе и конкретизируют его. К сожалению, мой оппонент ничего не написал о метафизической сущности Бога; о его проявлениях в эмпирической реальности; и о способности науки судить по этим проявлениям о бытии Бога. Он много пишет о научном познании, но ничего в том аспекте, в котором выстроена моя статья – эмпирическая проявляемость такой метафизической сущности как Бог позволяет науке судить о бытии этой сущности.
Таким образом, главная идея моей статьи была К. проигнорирована. Подобный стиль критики представляется мне крайне проблематичным.

В заключение «формальной части» я решусь дать моему уважаемому оппоненту добрый совет.
Уважаемый К., Ваш отзыв пропитан пренебрежением к рецензируемому автору и «шпильками» в его адрес. Не мне судить Вас за это, поскольку и меня самого часто справедливо упрекают за любовь к подобному стилю полемики. Признаю: в ряде случаев я считаю возможным использовать этот стиль, хотя это и не всегда оправдано.
Но! Подобная стилистика накладывает на полемизирующего двойную ответственность! Он должен быть на все 200% уверен, что имеет дело с лукавым или невежественным теоретиком, нарушившим все основные правила теоретической деятельности. В противном случае весь сарказм и ирония, направленные на оппонента, обрушиваются на самого иронизирующего. Мне кажется, что использование подобного стиля Вами несколько преждевременно, так как слишком многое свидетельствует о том, что Вы просто не поняли мою статью.
Не проявляя сдержанности в суждениях по отношению к некоторым моим оппонентам, я не требую ее и от других. Обесценивающие характеристики в мой адрес меня не пугают и не заставляют прекратить дискуссию. Но эти характеристики ни в коей мере не могут компенсировать или скрыть отсутствие рациональных аргументов. Подобное положение вещей недопустимо!
Кроме того, мы с Вами должны быть предельно осторожны в оценке собственных интеллектуальных способностей и собственных теоретических суждений. Поверьте мне, я очень хорошо Вас понимаю, так как мы находимся с Вами в сходном положении: Вам «смотрят в рот» верующие, мне – студенты. Подобное положение вещей «развращает» - у человека вырабатывается привычка авторитетно вещать, не особенно утруждая себя доказательствами, и привычка властно «ставить на место» «зарвавшегося» персонажа. Но то, что «позволительно» (?????!!!!!!) по отношению к людям, преисполненным «детским доверием» (Ваши любимый термин), может стать причиной конфуза при столкновении с людьми, которые с «детской верой» давно покончили. К сожалению, не в первый раз при мне представители церкви попадают в эту ловушку. Так будем же бдительными!

Подводя итог первой, «формальной» части, я констатирую:
Методы работы с чужим текстом, являемые моим уважаемым оппонентом, столь произвольны и настолько недопустимы в рамках теоретической дискуссии, что вполне можно было бы утверждать, используя слова К., что «почти весь последующих текст опирается на это основание, а потому по большей части малоинтересен для анализа».
Но! Из любви к истине и из страха быть обвинённым в том, что я уклоняюсь от полемики, я все же рассмотрю во второй части «содержательные» аргументы К. и проанализирую их.




I. «Содержательная» часть.
Хороший теоретик подобен шахматисту. Я - не лучший игрок в шахматы, но два основных принципа усвоил хорошо. 1) Если ты не понимаешь зачем твой противник делает тот или иной ход, то ты обречен на поражение (если, конечно, ты не играешь с идиотом; недооценка противника – еще одна распространённая ошибка; и у меня сложилось впечатление, что К. совершил именно ее). 2) Свои действия следует планировать с учетом возможных ответных ходов противника. И опять же - не стоит его недооценивать.
То же и в теоретической дискуссии:
1). Хорошо и разумно максимально понять логику и позицию оппонента.
Текстов в мире множество. Учитывая это обстоятельство, и всегда оказываясь связанными рамками жанра статьи или отдельной книги, мы не можем прописать все и вся в тексте. Но мы рассчитываем на умного читателя и умного оппонента (а хороший читатель – это всегда наш оппонент) и оставляем для него знаки в виде отдельных слов, предложений, понятий, которые должны указать читающему, что автор при необходимости в состоянии более подробно и обстоятельно «развернуть» соответствующее место текста.
2). Разумно предвидеть контраргументы оппонента и не воображать, что ему будет нечего ответить Вам.
Я старательно следую этим правилам в своей теоретической деятельности. И именно поэтому аргументация К. не стала для меня чем-то новым и неожиданным – все эти аргументы, все эти схемы мне известны давно. И меня удивляет то обстоятельство, что их предъявляют мне вновь и вновь, несмотря на то, что они уже давно разбиты и рассеяны (не мной; это сделали до меня).
На мой взгляд, основной метод моего оппонента в «содержательной» дискуссии – искажения и риторика.
Искажения, совершенные невольно, простительны – никто не застрахован от них. Простительны, но недопустимы, если они обнаружены.
В риторике самой по себе также нет ничего предосудительного, если она не является единственной основой умозаключения. В противном случае - риторика становится софистикой.
Риторику использую клерикалы, ученые, политики и многие другие. Часто к риторике прибегают мошенники всех видов и родов. Вот почему разумно не удовлетворяться одной риторикой, а требовать иных, более веских оснований. Этим и займусь.

§ 1. О плюрализме религиозных взглядов.
Первый контраргумент моего оппонента (стр. 3 – 4; «О различиях религий и конфессий») направлен на мой «Аргумент от религиозного плюрализма»; стр. 34 – 37; п. 8, 3). Жаль, что К. проигнорировал аргументы 1 и 2 и лишь отчасти попытался отреагировать на аргумент 4.
Радует, что К. начинает с признания:
 «я, честно говоря, плохо понимаю, что автор имеет в виду, когда пишет про «чудовищный разброс религиозных и конфессиональных взглядов» (стр. 3)
 Такое честное признание значительно лучше, чем фальсификация взглядов оппонента. Но непонимание не мешает К. смело дискутировать на эту тему со мной.
К. прав – он действительно не понял логику и смысл этого аргумента. Поэтому и не смог привести адекватных контраргументов. Но то, что он привел крайне озадачивает, поскольку мой оппонент в который раз вновь нарушает законы логики. В данном случае – закон запрещения противоречия.
В самом деле. В основе моего аргумента лежит факт фундаментального мировоззренческого, ритуального, доктринального (и прочее) «разброса» религий. И К. возражает мне:
 «Чем измеряется чудовищность этого разброса? Различия между христианским конфессиями я, по большей части, не воспринимаю как чудовищные».
 У заинтересованного читателя тотчас наступает облегчение – существенного разброса нет! (Правда, другие читатели сильно напрягаются – не экуменист ли К.?!). Следовательно, аргумент Чухлеба «от религиозного плюрализма» теряет всякий смысл.
Далее К. остается лишь закрепить успех и продемонстрировать «единство» христианства с другими религиями. И он это проделывает:
 «Другие ветви авраамитской традиции – иудаизм и ислам – тоже не то чтобы сильно разные, не говоря уже о том, что доктринальная составляющая там выражена гораздо слабее и ей придают меньше значения, чем ритуальной и этической практике. Остальное море языческих верований, будучи разнообразным по форме, является довольно однообразным по содержанию (с христианской точки зрения). Все они учат о господствующих над человеком стихиях мира сего. Из разных форм политеизма выламываются конфуцианство (которое можно обозначить как социально ориентированный политеизм), буддизм (статус которого как религии оспаривают сами буддисты и который легко уживается почти с любыми языческими культами), шаманизм и откровенно демонистические практики от древних до современных (о которых пишет А. Зубов), включая квазирелигиозные тоталитарные культы XX в. С христианской точки зрения мы имеем три группы, где масштаб формального «разброса» вероучений и практик, если он вообще поддается измерению, является максимальным как раз в последней из перечисленных, которую христиане всегда считали максимально далекой от истины, живущей «по стихиям мира», и потому обреченной подчиняться непостоянству этих стихий». (стр. 4)

Прошу обратить особое внимание на следующее обстоятельство: перечисляя религии на предмет отрицания их принципиального отличия друг от друга, К. сам же эти принципиальные отличия и обозначает, доходя в предельном, крайнем случае до «шаманизма и откровенно демонистических практик». Надеюсь, что мой оппонент не будет отрицать, что дистанция между Богом и Демоном чудовищная, бесконечная. Следовательно, дистанция между христианством и «шаманизмом и откровенно демонистическими практиками» так же чудовищна!
Таким образом, К. нарушает логический закон запрещения противоречия – в рамках одной страницы он делает два прямо противоположных утверждения. Отрицая «чудовищный разброс религиозных взглядов», он именно этот «разброс» своими суждениями и утверждает. Естественно, все эти парадоксы замаскированы гладкой риторикой и различными корректностями. В итоге, главная цель достигнута – мой аргумент якобы снят как неадекватный. Ответ есть, но по сути его нет, ибо эта риторика может обмануть профана и заинтересованного читателя, но не ученого.
Более того, поражает лукавство моего оппонента. Принципиального, существенного различия между авраамическими религиями (облегчим задачу К. этим сужением понятия «религия», чтобы нагляднее продемонстрировать его уловки) нет – утверждает К.. Это утверждение ему необходимо, чтобы отбить аргумент атеиста. Но как только возникнет иная необходимость – вербовка адептов – К., я уверен, заявит прямо противоположное. На вопрос: «Можно ли обрести спасение через иудаизм или ислам?» - К. уверено заявит: «Нет!» А если он этого не сделает, то его тотчас попросят из РПЦ вон.
Итак, существенных различий между авраамическими религиями нет, но спасение можно обрести лишь через православие! Имеющий уши, пусть слышит! Имеющий глаза, да увидит! Имеющий разум, пусть рассудит!

§ 2. О науке и Т. Куне
Мой оппонент полагает, что мое представление о науке неверно. Как мне передали, первое, о чем он спросил, ознакомившись с моей статьей – знаком ли автор с теорией Куна. Посредник заверил К., что в этом сомнений быть не может – автор с теорией Куна знаком. В итоге, мы читаем:
 «раз уж автор, как говорят, знаком со «Структурой научных революций» Т. Куна, то почему он тогда не берет в расчет приверженность ученых в разные эпохи разным научным парадигмам». (стр. 2)
Я это понимаю так: почему автор игнорирует теорию Куна? «Игнорирует» в том смысле, что не обозначает своего отношения к ней. Правда, из слов К. складывается впечатление, что он считает эту теорию истинной. Но, надеюсь, меня нельзя упрекнуть за то, что я не разделяю уверенности моего оппонента в этом вопросе. В эпистемологии теория Томаса Куна занимает почетное, солидное место. Но она пока (и я думаю - обоснованно) не считается абсолютной истиной.
Как только я узнал, что мне «предъявляют» Куна, я тотчас сел и написал небольшое дополнение к своей статье, в котором объяснил свое игнорирование феноменализма и теории Куна в частности. Совесть моя была при этом чиста, поскольку тема моей статьи – суждения науки о бытии Бога, а не эпистемологические дискуссии на предмет, что есть наука. Я и без того переживаю, что моя статья занимает более чем 2 печатных листа (более пятидесяти страниц текста). И я не счел возможным обременять ее еще более.
Но как только выяснилось, что некоторые видят недостаток статьи в том, что в ней не упомянут феноменализм, я тотчас написал отдельное дополнение. Этот текст я выслал посреднику для передачи К.. Кроме того, я сообщил посреднику, что текст размещен на сайте «Проза.ру» на странице автора «Белхов». (Соответственно, этот текст включен в этот мой ответ)
К сожалению, по видимому, К. не получил мой текст-дополнение, что позволило ему прочесть мне мини-лекцию о Томасе Куне.
Так все же, почему я «игнорирую» теорию Т. Куна? А вот потому и «игнорирую», что мой оппонент - религиозный теоретик - за нее сразу и ухватился. Эта теория слишком выгодна представителю религии и у него появляется мощный соблазн считать ее единственно истинной.
В свою очередь хотел бы спросить: А знаком ли К. с эпистемологическими теориями Альтюссера, Лакатоса, Поппера, Фейерабенда, Гадамера и др.? Знаком ли он с постмодернистской эпистемологией? С марксистской эпистемологией он, уверен, знаком.
Так отчего же К. «хватается» именно за Куна и подсовывает мне его теорию как последнее слово науки? Ведь есть и другие более или менее достойные авторы и теории. Некоторые из них моему оппоненту совсем не подходят. Другие – подходят, но есть определенные сложности (Фейерабенд слишком коммунистичен и анархичен; Гадамер – многие его ученым не считают; постмодернистская эпистемология запятнала себя релятивизмом и т. д.) Кун – то, что нужно! Приличен, авторитетен и очень хорошо подходит для атак на науку.
Одно это уже вызывает сомнения! Если ученый «подрывает» самые основы науки, то это подозрительно и это парадоксально! Если ученый на основании научного анализа делает вывод об иллюзорности науки как таковой, то, следовательно, и этот его вывод также оказывается иллюзорным.
Безусловно, возможна и допустима ситуация, когда наука из любви к истине решит упразднить саму себя. Любя истину, ученые должны будут последовать в этом за ней. Но для этого нужны очень серьезные, очень фундаментальные основания. К сожалению, Кун этих оснований не дает. Его тезис о несоизмеримости научных парадигм уничтожает идею прогресса научного знания. Но на этой идее покоится вся наука. Этот прогресс очевиден. И, самое главное, этот прогресс подтверждается развитием практики.
Кроме того, в своей статье я максимально старался дистанцироваться от обсуждения проблем эпистемологии – тема статьи другая!!!! Именно поэтому я избрал следующий путь.
Говоря о науке, я ориентировался на установки 99 % ученых – людей, занимающихся конкретными научными проблемами. Споры кучки философов их мало интересуют. Эти ученые воспринимают их как болтунов. Теории Куна или Лакатоса не могут непосредственно помочь Дарвину, Бору или Оппенгеймеру в их деле. Ученый, исследующий конкретную проблему, просто пожмет плечами, если философ заявит ему что он (ученый) всего лишь манипулирует с ничего не значащими интеллектуальными конструкциями. Ученый познает истину, и эта истина для него предельна важна, ибо он больше всего на свете хочет узнать: «А как там на самом деле?» Эта истина позволяет создать новый прибор или новую машину. И скептик этой машиной будет пользоваться, рассуждая при этом о том, что теории, на основе которых она создана – это всего лишь феноменалистические конструкции.
Говоря о науке, я ориентировался на установки тех людей, которые эту науку создали в XVI - XVII вв. Феноменалисты «подтянулись» лишь потом, чтобы начать «мутить воду», преследуя свои «положительные» или «отрицательные» цели.
Вот почему я «проигнорировал» Куна!

§ 3. Еще раз о Т. Куне (мое дополнение, написанное полгода тому назад)

Ответы на замечания к статье «О том, кто всегда скрывается во тьме…»
I). О парадигмальной интерпретации науки.
Один верующий интеллектуал, обративший внимание на эту статью, заметил:
 «Складывается такое впечатление, что автор застрял в XVII веке – его взгляд на науку тождественен взгляду того времени. Похоже, автор ничего не знает о парадигмальной интерпретации науки».
Действительно, я не упоминаю в статье эту интерпретацию. Но не упоминать - не значит не знать. Эта интерпретация фактически составляет отдельную тему для статьи или даже книги. Естественно, что я обошел этот вопрос, не желая выходить за узкие рамки, навязываемые жанром статьи.
Говоря о парадигмальной интерпретации науки, прежде всего, вспоминают работы Томаса Куна. Согласно этому автору развитие науки – это всего лишь смена парадигм, способов видения реальности. Парадигмы эпистемологически несоизмеримы. Говоря образно, наука в одну эпоху смотрит на мир через «зеленые очки», а в другую – через «красные». И тот, и другой взгляд равноправны и являются по сути лишь способом упорядочивания наших представлений о реальности.
Вполне предсказуемо, что мой ученый оппонент тотчас помянул именно эту интерпретацию сущности научного знания. Эта интерпретация фактически отдает науку во власть религии или идеологии. И именно поэтому я проигнорировал в своей статье эту концепцию.
Концепция Томаса Куна является одной из многих разновидностей феноменализма. Феноменалистическая интерпретация научного знания покоится на непреодолимом убеждении, что характер и природа познающего субъекта являются решающим фактором в научном познании. Феноменализм склонен либо отрицать, либо минимизировать факт получения нами реального знания о мире. И он склонен воспринимать научное знание как конструкцию, создаваемую субъектом на основе его (субъекта) внутренних структур и доминант.
Я не склонен полностью обесценивать эвристический вклад феноменолизма в понимание природы и обстоятельств человеческого познания. Этот вклад достаточно велик. За последние три столетия феноменалистические изыскания серьезно обогатили философию науки. Но я убежден, что научный вклад феноменалистов можно использовать лишь в том случае, если их теории будут интегрированы в реалистскую интерпретацию сущности науки.
Позиция эпистемологического реализма альтернативна феноменализму. Если феноменализм полагает, что наше познание есть конструирование реальности, то реализм полагает, что наше познание есть отражение реальности. Часто реализм именуют «наивным», поскольку он якобы игнорирует активную роль субъекта в познании и не замечает трудностей и сложностей, создаваемых этой активностью. Но это обвинение несправедливо. Представители реалистской позиции таких ошибок не совершают. Здесь мы видим, что их противники просто ненамеренно примитивизируют позицию реализма – так легче с ней сражаться. Подобный прием, кстати, тотчас дезавуирует убежденность феноменалистов в том, что их концепция по своей сущности неизмеримо сложнее и интеллектуальнее, чем концепция реализма. Если это было бы так, то феноменалисту было бы несложно адекватно понять и оценить позицию реализма. Но в действительности мы видим, что он может ее воспроизвести, лишь чудовищно упрощая.
Интеграция феноменалистических теорий в концепцию эпистемологического реализма необходима и полезна. Мы признаем, что наше познание есть отражение реальности. Но это отражение не зеркальное. Мы создаем множество интеллектуальных конструкций, долженствующих уловить и объяснить эту реальность. Поскольку эти конструкции есть всего лишь приспособления, они вносят в знание свой искажающий элемент. И они же испытывают на себе чудовищное давление субъективных факторов и доминант. Феноменализм давно и основательно исследует эту ситуацию. Разумно использовать феноменалистическое знание. Но использовать его необходимо не с тем, чтобы заявить, что познание реального мира невозможно, а с тем, чтобы сделать это познание более глубоким и точным. Тот, кто предупрежден – тот вооружен. Зная механизмы искажения объективного знания субъективными структурами, мы получаем возможность нейтрализовать эти механизмы.
Таким образом, я не считаю феноменализм вздорной философией. Но если мы будем опираться лишь на один феноменализм, то именно такую философию мы получим. Здесь дело обстоит также как с лекарством. В концентрированном и большом объеме оно способно убить человека, но употребленное в разумной пропорции принесет благо.
Официально феноменализм является одной из позиций философии науки. Иными словами, феноменалист – это ученый, который ставит перед собой задачу - понять какова природа научного познания. Но с позиции феноменализма наука ничем не отличается от религии или идеологии. Ученый, который заявляет, что наука не дает объективной истины, упраздняет самого себя как ученого.
Неудивительно, что феноменализм столь любим апологетами религии. Наука с точки зрения феноменализма есть лишь интерпретация, интеллектуальная конструкция. В этом отношении, она ничем не отличается от религии или идеологии. Уже одного этого вполне достаточно апологету религии: «коготок увяз – всей птичке пропасть». Если и наука, и религия есть всего лишь интерпретации, то не лучше ли выбрать ту интерпретацию, которая дает человеку смысл, надежду, нравственные ориентиры? Конечно, лучше. И если мы делаем подобный выбор, то тогда необходимо пренебречь интеллектуальной конструкцией, которая покушается на то, что дает нам смысл, надежду и нравственные ориентиры. Вот мы уже и получили примат религии. А уж отбросить «строительные леса» (феноменалистские конструкции) и представить религию абсолютным знанием, гарантированным самим Богом, - дело несложное.
Таким образом, намеренно или ненамеренно феноменалисты своей позицией просто убивают науку. Учитывая это, неудивительно, что я проигнорировал феноменалистскую интерпретацию науки в своей статье. Неразумно затевать сражение, когда начальник вашего штаба – агент противника.
Феноменалисты в прямом смысле являются «агентами» вненаучных форм познания. Это легко доказать, обратившись к истории возникновения и развития феноменализма. Первый последовательный и сознательный феноменалист – Джордж Беркли - открыто заявлял, что его философия имеет задачей защиту религии. Да и сам Беркли был священнослужителем. Другой титан феноменализма – Иманнуил Кант, истово верующий философ, который так сформулировал цель своих философских изысканий: ограничить знание, чтобы дать место вере. В этой плеяде великих феноменалистов XVIII века, пожалуй, особняком стоит лишь Дэвид Юм. Он использовал свой феноменализм в качестве «мягкого» средства отрицания Бога. Но и здесь феноменализм демонстрирует свое главное свойство – защита от «опасных» и «вредных» идей. Во времена Юма «опасной» и «вредной» идеей была идея Бога. Тот, кто не разделял ее, мог с легкостью подвергнуться репрессиям. Феноменализм позволял Юму не «расписываться» в верности этой идее, не навлекая при этом на себя репрессий. Феноменализм позволял Юму освободиться и от других метафизических конструкций, терзающих науку в то время. Вот почему этот юмовский скептицизм так нравился многим поколениям ученых.
Но пример Юма демонстрирует лишь то, что феноменализм - обоюдоострое оружие. Впрочем, от феноменализма больше страдает наука, нежели религия – верующему легче игнорировать измышления каких-то там философов.
Таково начало феноменалистской философии. Продолжение ее под стать началу. Мы видим, что на протяжении XIX – XX вв. к феноменализму приходят те, кто недоволен безжалостным разрушением наукой всевозможных человеческих иллюзий. Страшась претензий науки, они выставляют феноменалистскую позицию как главное средство сдерживания этих претензий.
Судя по всему, сам Томас Кун не стремился «потрафить» религии. Но его интерпретация науки объективно выгодна апологетам религии. Именно поэтому, в свете всего вышесказанного и развивая приведенный мною образ, я говорю: «Когда меня спрашивают: «Почему Вы не используете феноменалистскую (парадигмальную) интерпретацию научного познания?», - то для меня это равносильно тому, как если бы вражеский полководец, с которым я собираюсь вести сражение, спрашивал меня, почему я не пользуюсь услугами своего начальника штаба – его агента. Потому и не использую».
Подводя итог, считаю необходимым отметить. Прогресс научного знания налицо. Он представлен, как минимум, таким сверхочевидным фактом, как научно-технический прогресс. Самый ярый противник науки, пользуясь современными техническими средствами, фактически, на деле капитулирует перед ней. Не понимая этого, он просто демонстрирует слабость собственных рефлексивных способностей, оказываясь не в состоянии привести в соответствие и согласие свой повседневный опыт и свои теории. Но это проблема его, а не моя и не науки. Томас Кун прав в том пункте, когда он фиксирует наличие в различные исторические эпохи различных парадигм, структурирующих научное познание. Но он не прав, когда говорит об их несоизмеримости и феноменальности.
Тому пример – ньютоновская парадигма. Она достаточно легко была переформулирована и интегрирована в эйнштейновскую парадигму.
Образно говоря, науку можно сравнить с путешественником, чей путь бесконечно долог. Сообразно обстоятельствам этот путешественник облачается в различные одежды, но это не означает, что он перестает идти. Наоборот, удачно выбранная одежда лишь помогает ему в его путешествии.
(Здесь текст написанной мною полгода назад заканчивается; правда я внес в него некоторые дополнения; оригинальная версия сохраняется на сайте проза.ру, страница автора Белхова)


§ 4. Проблематичность неокантианского взгляда К. на науку.
Как бы мой оппонент не расписывался в своем расположении к науке, сколько бы раз он не уверял, что наука прекрасно согласуется с верой, он сам же своими словами демонстрирует свой страх перед наукой и свое желание ее укротить и смирить. Ведь К. выдает желаемое за действительное. Та наука, которая существует в реальности, религии крайне неприятна и опасна. Но с религией должна хорошо согласовываться та наука, которую пытаются сконструировать религиозные теоретики и мой оппонент в частности.
В этом конструировании К. избирает два метода: 1. Сведение науки к абстрактному, ограниченному знанию об общем; 2. Сведение мотивов и методов ученого к простой человеческой вере (о втором методе см. следующий параграф)
К. пишет:
«Наука – это построение все более точных моделей для все более раздробленной картины мира. Но духовная жизнь человека и, если угодно, деятельность его ума, не исчерпывается построением моделей. Уже одно то обстоятельство, что человек не может успокоиться на ранее полученных работающих моделях и ищет более точного знания указывает на то, что никакой замкнутый концепт, никакая «научная картина мира» не может принести ему полное удовлетворение. Живой ум постоянно трансцендирует за рамки мертвой идеи…» (Стр. 4)

И далее:
 «Наука пренебрегает истиной единичной вещи. Вещи интересуют ее как представители вида или класса, как явления сущности, понятой в идеальном ключе. Наука занимается идеями вещей. Единичные вещи даны в ее представлении только как манифестации идеи и понятные только через соотношение идей, вернее как соотношение способов реализации идеи в конкретных вещах.
Наука дегипостазирует вещи, чтобы понять их. Мир науки - это мир случайного явления скрытых закономерностей. Природа классов, родов, видов - закономерна. Их конкретные представители - не более чем случайная иллюстрация закономерностей породы. В науке все познается через общее. Конкретные явления лишены смысла и нечитаемы, пока их свойства не соотнесены с абстрактной моделью данного рода вещей. Единичность вещи ускользает от сколь угодно тонкого аппарата научной мысли… Таким образом, науку не интересует истина вещей в ее полноте» (Стр. 7)

Все эти рассуждения К. воспроизводят старую неокантианскую конструкцию и весьма превратно представляют сущность науки. Очень типичный для многих религиозных теоретиков подход – попытка исказить, принизить, развенчать, примитивизировать противника (в данном случае, науку). И все это делается лишь с одной целью – защитить свои иллюзии. Все эти персонажи маршируют под лозунгом старика Канта: ограничить знание, чтобы дать место вере. Это подобно тому, как если бы некто решил завладеть состоянием другого посредством установления над ним опеки. Естественно, в этом случае мошенник доказывал бы, что его жертва глупа, невменяема, не достигла совершеннолетия и, при этом, впала в старческий маразм.
Ситуация настолько очевидная, что я лишь коротко напомню оппоненту, что:
1). Наука стремится к полноте знания и эту полноту демонстрирует. Объем знания религии во множество раз меньше, чем объем научного знания. Если мой оппонент будет опровергать эту очевидную вещь, то укажу лишь на следующее обстоятельство: талантливый, сверхтрудолюбивый человек может стать прекрасным специалистом в области религиозного знания, но он никогда не сможет стать специалистом во всех существующих науках.
И другой пример: человек. Научное знание о человеке стремиться к полноте и универсальности. Знание религии о человеке (а именно это знание религия считает своим ценнейшим элементом) не выдерживает никакого сравнения по своим полноте и глубине со знанием науки. Более того, если наука обрела в этом вопросе истину, то знание религии о человеке оказывается всего лишь древним мифом, не имеющим никакого отношения к реальности.
2). Наука познает не только общие закономерности, но и единичное и уникальное. Примеров здесь множество. При желании мой оппонент мог бы сам обозреть их и сделать выводы. Но это не в его интересах. Поэтому и мои аргументы также его не убедят. Помня об этом, приведу лишь один пример. И этот пример будет не из социальных наук, расплывчатость которых дает такие чудные возможности критикам науки.
Наука достаточно хорошо изучила такой единичный и уникальный объект как планета Земля. И этот объект ее интересует именно в своей единичности и уникальности (помимо, естественно, общих моментов).
3). «Наука занимается идеями вещей. Единичные вещи даны в ее представлении только как манифестации идеи и понятные только через соотношение идей, вернее как соотношение способов реализации идеи в конкретных вещах» (Стр. 7)
К сведению моего оппонента, человеческий язык состоит большей частью из «общих» терминов. Слова: «стол», «человек» или «душа» - это идеи, общие идеи. То есть большая часть слов представляет единичные вещи как «манифестации идей». Религия пользуется человеческим языком для сообщения своего «сокровенного» знания. Поэтому данное обвинение, которое К. адресует науке, с таким же успехом может быть адресовано и религии. Странно, что мой оппонент не замечает этого. С таким же успехом, он мог бы усмотреть вину ученых и в том, что они активно прибегают к письменности.
Но в отличие от обыденного языка язык науки использует понятия – термины с точно выверенными смыслом и значением. Может быть это является свидетельством «грубости» научного знания? Не думаю, ибо и богословие активно пользуется понятиями.
Таким образом, мы видим: К. с пафосом выложил очередное обвинение в адрес науки; создал видимость аргументированной критики; в действительности же никакой аргументированной и разумной критики нет. Но у заинтересованного читателя (верующего) остается приятный осадок - науке дан достойный отпор.

§ 5. Об ошибке сведения науки к вере.
Мой оппонент пишет:
«Таким образом, акт ученической веры оказывается в основании любого научного знания» (Стр. 5) «Но ученый, который совершает фундаментальное научное открытие, идет путем другой веры. Это вера взрослого, который не отрекся от своей детской, ученической веры, но смог раскрыть ее на новом уровне. Он верит в принципиальную возможность открытия, в то, что истина «откроется» ему, что реальность глубже описывающих ее концепций. Движимый этой верой он готов рисковать своим благополучием и научной репутацией, готов порвать с общими правилами, с привычными подходами» (Стр. 5) «… вера настоящего ученого похожа на веру Авраама…» (Стр. 6)

Здесь мы вновь сталкиваемся с любимым методом очень многих религиозных теоретиков – с софистикой. А как известно задача софистики – не обнаружить истину, а доказать то, что выгодно софисту.
В этих своих рассуждениях мой оппонент не оригинален. Подобный прием представители религии используют постоянно. Они сводят науку к вере, а затем, уже демонстрируют превосходство религиозной веры над научной верой.
Но это чистой воды софизм. Причем построен он по весьма примитивной схеме. Эта схема наглядно представлена в знаменитом софизме «Рога»: 1. То, что ты не терял, у тебя есть (незадачливая жертва софизма соглашается). 2. Ты не терял рога (и здесь жертва соглашается). 3. Следовательно, у тебя есть рога.
Как мы видим, этот софизм базируется на иллюзорной истинности первой посылки. То же и в софизме про веру.
Религиозный софист заявляет: «Ученый верит, что он откроет истину. Ученый верит, что старые теории неверны. Ученый верит, что его методы способны открыть истину». И незадачливый профан соглашается – действительно, так часто говорят в быту. А далее софист наносит удар: «Наука – это такая же вера, как и религия, но эта вера ведет нас к погибели, в то время как вера в Бога – к спасению!» Естественно, никто не будет утверждать благо гибели, и все будут жаждать спасения.
Таким образом, это софистическое рассуждение базируется на неверной посылке – наука имеет в своей основе веру. Если мы будем говорить об ученом, как человеке, то элементы веры там могут присутствовать (ведь ученый-то - тоже человек) Но настоящий ученый эти элементы веры пытается свести к минимуму. Он полон скепсиса и непрерывно проверяет свои методы и свои суждения. Именно поэтому ученый знает (а не верит, как полагает мой оппонент), что его методы верны. И он знает (с известной долей гипотетичности), что старая теория неверна и ее нужно усовершенствовать или заменить.
Доказательств тому также множество. Но укажу лишь на одно обстоятельство. Если бы наука покоилась на вере, то ученые прибегали бы не к доказательству и исследованию, а к ритуалу и молитве в утверждении истинности теории гравитации или чего-либо еще. И если бы наука покоилась на вере, то тогда никаких научных революций просто не было бы. Эта вера канонизировалась бы так же, как вера религии.
В этом отношении, весьма неприятно читать следующие слова моего оппонента, намекающие на мои догматизм и фанатизм:
«Далее, автор пишет: «Ученый никогда не знает, к чему приведет его поиск истины. Он готов принять любой результат. Верующий же всегда знает, что он обнаружит  в своих поисках – конечно же, это будут его религиозные истины.». Впечатляет осведомленность автора о духовных поисках верующих. Ничто так не убеждает в собственной правоте, как рабочая гипотеза о духовном убожестве воображаемых оппонентов. Однако интересно, что его самого поиски истины неизменно приводят к одному и тому же результату. То ли он не готов «принять любой результат», то ли истина уже найдена и дальше нужно только ее пропагандировать» (Стр. 2)

Это называется: «С больной головы, да на здоровую». В психологии же это называется «проекцией». У моего оппонента мало оснований подозревать меня в догматизме и фанатизме. Но если бы он взялся бы доказать эти свои подозрения, то ему пришлось бы изрядно потрудиться. Мне же трудиться не пришлось бы при доказательстве догматизма и фанатизма К. Достаточно лишь спросить его: «Считаете ли Вы основные положения христианства абсолютной истиной?» И если бы К. ответил отрицательно, то он был бы изгнан из любой христианской конфессии.
Но все дело в том, что К. заявит: основные положения христианства – абсолютная истина. (Правда, мне при этом все же придется потрудиться, чтобы добиться этого ответа, ибо мой оппонент, скорее всего, начнет юлить и ускользать посредством изощренного вязания хитроумных слов как то: «А что Вы называете основными положениями? В каком смысле «абсолютная истина»?» и т. д.) Таким образом, обвиняя в догматизме меня, он сам же этот догматизм и явит. Эта черта мне крайне неприятна у религиозных теоретиков: в одних случаях и одним людям они говорят одно; в других же случаях и другим людям – другое. Все зависит от ситуации и все подчинено одной цели – пропаганда религии и вербовка адептов.
И при этом эти люди не испытывают неловкости за свое лукавство – великая цель оправдывает сомнительные средства. Да и сомнительных средств в итоге нет: достаточно проявить некую интеллектуальную гибкость, не сопоставлять одни свои слова и мысли с другими своими словами и мыслями, и все будет в порядке. Этот механизм «снятия» когнитивного диссонанса хорошо изучен и описан психологией.

§ 6. О некоторых мелочах
1). К. пишет:
 «Еще в тексте говорится о т.н. «парадигме социальных наук». Что они все как есть методологически безбожны и принятие веры, якобы, требует отказа от этих наук. С тем же успехом можно доказывать, что не существует государства, которое финансирует фундаментальную науку, т.к. фундаментальная наука ничего не знает о государстве, не имеет его в качестве предмета исследования» (Стр. 4)

Признаться, этот контраргумент кажется мне крайне загадочным (если это, конечно, контраргумент). Надеюсь, мой оппонент понимает его смысл и при случае объяснит мне его более внятно и доходчиво. Но изумляет то обстоятельство, что этими невразумительными (для меня) словами он вновь якобы отклоняет мои аргументы, в действительности же их игнорируя.
В критикуемом им параграфе содержался один очень яркий пример, проясняющий проблематичность принятия социальными науками религиозной парадигмы. Если христианство истинно, то тогда все научное знание о христианстве должно быть выброшено на помойку, поскольку оно базируется на идее эволюции этой религии (надеюсь, мне не нужно объяснять, чем эволюция отличается от Провидения). Если же истинно знание науки, то тогда на помойку надо выбросить знание церкви о своей истории (формулирую кратко, прямолинейно и без нюансов).
Кроме того, я не утверждал, что социальные науки методологически безбожны. К сожалению, очень много ученых стараются сформулировать методы, которые бы очень хорошо «ладили с Богом». Неокантианцы тому пример. Я лишь утверждал, что прогресс социальных наук возможен лишь при повышении «научности» их методов, а, значит, и через устранение метафизических конструкций. В реальных социальных науках примесь религии все еще велика. Но в идеале от нее необходимо избавляться ради повышения точности и объективности знания.
И мы видим, что социальная наука движется именно по этому пути. В XVI веке социальное знание полностью базировалось на истинах религии. Сегодня же оно от религии старательно дистанцируется.
2). Меня изумляет, что мой оппонент совершенно проигнорировал мои рассуждения об ученых-верующих (шестой параграф ««Научные» доказательства бытия Бога») и все время напоминал мне о существовании таких ученых.
Кроме того, он старательно и во множестве мест втолковывает мне, что среди ученых много конформистов, мошенников и случайных людей. Все это очень странно, поскольку обо всем об этом я сам подробно написал в своей статье. Ума не приложу, что все это может значить?!
3) И последнее. Для меня осталось загадкой, почему мой оппонент полностью проигнорировал проблему метафизической природы Бога. Эта проблема является центральной в обсуждаемом вопросе.
Более того, ознакомившись со сноской на второй странице, я впал в подозрение: а знакомы ли моему оппоненту понятие и природа «метафизического»? Впрочем, эта сноска столь чудовищна сложна для восприятия (с филологической точки зрения), что я не решаюсь делать на ее основании какие-либо твердые суждения.
В заключение скажу следующее.
К. считает, что я заблуждаюсь, полагая, что основное различие между ученым и верующим заключается в отношении к истине: первый ее ценит и преследует – второй ей не интересуется:
«Первый «преследует истину, не взирая ни на что». Второй, как видно, пренебрегает истиной, но уже не совсем понятно ради чего: либо чтобы сохранить саму веру, либо ради объекта/предмета, на который она обращена. Помимо этой неясности возникает иллюзия, что проблема истины вообще для верующего неактуальна, что опять же противоречит содержанию религиозных доктрин и плохо вяжется с фактами религиозных конфликтов и войн с «врагами истины»» (Стр. 1)
Можно долго спорить о том, кто в дискуссии по этому вопросу прав или неправ. Но я хочу обратить внимание моего уважаемого оппонента на то, что вопрос о любви или  нелюбви к истине, адекватности или неадекватности восприятия идей, можно достаточно легко исследовать на примере такой простой вещи, как адекватность восприятия текста статьи. Более того, любовь к истине может быть измерена и тем количеством труда, который мы тратим, пытаясь постичь истину. По-моему все очевидно.
Отзыв К. на мои полсотни страниц статьи занимает восемь страниц. И эти восемь страниц заполнены искажениями, фантазиями, софизмами, и являют полнейшее непонимание многих критикуемых К. мест.
Я же потратил на анализ этих восьми страниц почти сорок страниц текста. Одно это демонстрирует, кто более серьезно и ответственно относится к полемике и поиску истины.
Более того, я готов и в личном контакте потратить достаточно много времени на дискуссию по этим вопросам. Мне хотелось бы верить, что мой оппонент также готов обстоятельно дискутировать (заочно и лично) на эти темы. Но, к сожалению, я почти уверен, что он от этого уклонится. Свидетельством тому – мой опыт общения с верующими. И свидетельство тому – текст К.
Этот текст написан так, что сразу видно, кому он предназначен. Этот текст предназначен не мне, а тому посреднику, который организовал наш контакт. Этот посредник – верующий человек, и задача К., полагаю я, состояла в том, чтобы нейтрализовать возможное пагубное воздействие моей статьи на стойкость веры этого человека.
Текст К., по моему мнению, не может считаться полноценным ответом на мою статью. Уж слишком много он содержит искажений, противоречий и софистики. Но он вполне может успокоить верующего человека и внушить ему мысль, что атеисту-ученому дан достойный ответ. Ведь верующему важна не истина (в ее научном смысле слова), а утверждение своей веры.
Чухлеб С. Н.
06. 03. 2013.