Длиною в жизнь, воспоминания. 7, 8, 9

         7.ОТСТУПЛЕНИЕ
       «Отступление» в смысле – лирическое. Сейчас, когда пишу, уже давно ХХ1 век. Родителей моих, моих дядей и даже двоюродных братьев (Виктора, Бориса, Алика) давно нет. А вот стала вспоминать, перечитала папины, мамины письма, сохранившиеся письма дяди Лёши, перелистала альбом со старыми фотографиями ещё 30-х годов (папа много фотографировал), - и хлынуло полузабытое, давнее. Оказывается лежало где-то под спудом  до поры. Теперь льётся потоком, иногда на грани сна разворачивается, как кинолента без конца и начала, некоторые сцены яркие, словно высвеченные софитом. Конечно, я помню не всё, да и мала была, а детская память очень избирательна, фиксирует то ерунду, то действительно важное. Так и в моих записках. Я не претендую на полноценное изложение событий. Пишу лишь о запавшем в память на всю жизнь.

          8.КИРОВСКИЕ БУДНИ
       Первые дни в Кирове проскочили совсем незаметно. Общежитие у нас большое, но в общем спокойное. Люди воспитанные. Ну, перебросятся матери или бабушки парой недовольных слов: кто-то плохо дежурил, коридор вовремя не помыл, там чьи-то детишки воды налили у раковины или ноги не вытерли у общей двери. Это  - так, мелочь. Серьёзных столкновений, а тем более скандалов я не помню. Часто помогали друг другу: за больным ребёнком присмотреть, чтоб лекарство выпил, пока мать на работе, или перехватить несколько рублей перед получкой. Если нужен хлеб или горсточка крупы, всегда отдавали потом. Теперь всё по карточкам, с рынка кормиться не будешь: дорого.

       Быт наладился. Общей кухни у нас не было. Каждый готовит на чём может. У кого керосинка, у кого редкий в те времена керогаз, у двух- трёх – мечта каждой хозяйки – примус. Вода в закутке возле двери на лестницу. Там же небольшая плита. На ней никто не готовил, как никто и не умывался в раковине единственного крана. Каждая семья воду обычно держала в ведре, у себя в комнате, там же готовили. Слишком много народу в общежитии. В коридоре ребятишки многочисленные бегают, могут уронить, обжечься или пожар устроить. Зато, когда нужно стирать или вымыть мелюзгу, с которой в баню не пойдёшь, плиту топили (каждый своими дровами), грели воду и кипятили бельё в баках. Ежедневно коридор и закуток с плитой и краном убирали дежурные. А если насорил или пролил воду, набирая её в ведро, сам и убери. За этим следили строго. Бывали, разумеется, отступления от правил, но всё же порядок был приличный.
               
           9.МАЙКА
       Я перезнакомилась со сверстниками и подружилась с Майей Новиковой. Она была на год с небольшим старше. Её мама работала вместе с моей в одном отделе. Отец был
репрессирован и отбывал срок в лагере. Во время допросов лишился совсем зубов, ему отбили почки. Тёте Любе, его жене, рекомендовали отречься от мужа, но она оказалась женщиной сильной – не отказалась и делала всё возможное, чтобы его освободили за невиновностью. Кто-то из друзей дал ей знать, где содержится муж и в чём его обвиняют.

        Майин папа был врач. С началом войны его выпустили. Он сразу, несмотря на плохое состояние здоровья, пошёл на фронт. Начальство, узнав, что Новиков хороший врач, направило его на обслуживание санитарного поезда, вывозившего раненых из прифронтовой полосы в тыл. Однажды он на час заскочил к семье. Их поезд некоторое время стоял на путях возле Кировского вокзала, сгружая раненых. Начальник, хорошо относившийся к бывшему зеку, отпустил его на два часа, позже они должны были отправляться опять к линии фронта. Эти два часа превратились в один. Нужно было дойти от вокзала, нужно было время на обратный путь.

        Майя отца не узнала в первый момент – так он изменился. Совсем старик! Потом с плачем кинулась к нему. Один из сыновей Быковского, сильный, спортивный парень, побежал на работу за тётей Любой. Через 20-25 минут они прибежали. Тётя Люба растрёпанная, взмыленная, как запалённая лошадь. Даже говорить не могла в первое мгновение. А ещё через 40 минут провожала мужа на вокзал. Сбоку, прижавшись к отцовскому колену, брела Майка. Больше они так и не увиделись. Санитарные поезда приходили в Киров ежедневно, но другие. Поезд майиного папы посылали в другие места.  Боялись, что отец погибнет под бомбами или разрывами снарядов, а он умер от почечной недостаточности после перенесённых в тюрьме побоев. Случилось это через 3-4 месяца после встречи. При дочери тётя Люба крепилась, а когда её уложила, пришла к моей маме, и я сквозь сон слышала, как они шептались в уголке и обе плакали. Но тогда я ничего не знала, кроме того, что погиб человек на войне. Обо всём мне рассказала мама уже в пятидесятых годах, спустя много лет.