Исключение из правил одним файлом

Романы Анатолия Гончарука
в серии «Невозможный Иванов»


Борзый «минус»

Исключение из правил

В прокрустовом ложе

Обманутые Крымом

Лейтенантство – время золотое

Время взрослеть

Страна героев

Гайсинские летуны

Шаман корабля


Анатолий Гончарук
               
                «Я шагал напролом.
Никогда я не слыл недотрогой».
Ю. Визбор

               




Исключение из правил

















После отпуска
У каждого человека на его жизненном пути встречается достаточно наставников, командиров, начальников. Начиная со школьной скамьи, все должны слушать, учитывать мнения и взгляды учителей. Дальше – училища, техникумы, институты, работа и опять одно и то же – считайся с мнением начальства, прислушивайся к нему. Можно даже льстить, подыгрывать, хвалить, и это только приветствуется и поощряется. И неважно, что на самом деле думаешь совсем иначе.
Начальство есть у всех, даже, если ты сам начальник. Вопрос в том, как ты к своему начальству относишься. Это отношение зависит от многого: от вашего характера и воспитания, и от характера воспитания в частности, и от того какой человек ваш начальник. Вы не согласны, что мы имеем дело с абсурдом? Самое печальное, что это не случайно.
Вот, например, мой жизненный опыт, а я учусь в военном училище, позволяет мне делить начальство на две категории: умных и не очень. Умные – почему-то все, как на подбор, сильные личности и совсем не боятся умных, находчивых подчиненных. А не очень умные, ну, скажем, недолюбливают своих умных, трудолюбивых, интеллигентных подчиненных, которые имеют свое мнение и не боятся его высказывать и защищать, даже если они и не могут подсидеть своих начальников.
И, что интересно, вторых начальников гораздо больше. Любого подчиненного, который умнее их, они воспринимают как глубокое личное оскорбление, не понимая, что именно такими подчиненными себя и следует окружать. Не хочу давать очень резких оценок, но лично мне с моим нынешним командиром взвода не повезло, такая вот стандартная жизненная драма. Нетрудно понять, что живется мне не очень сладко, ведь я в армии и обязан соблюдать определенные правила игры. Что ж, сам виноват.
Некоторые мои приятели часто спрашивают меня, стоит ли портить и без того плохие отношения с взводным? Стоит, так как я не хочу вести себя так, словно он умнее, чем есть на самом деле, а я глупее, чем есть. Конечно, есть у взводного и хорошие черты, но как справедливо считают на Востоке, добрые качества никогда не исправляют злых, как сахар, добавленный в яд, не мешает ему быть смертельным.
Яснее ясного, что будет дальше – наша «маленькая война» с командиром взвода будет продолжаться. Эта мысль мне не улыбается, но лицемерить, притворяться и молчать я не собираюсь. Пусть это и прозвучит парадоксально, но такая перспектива для меня гораздо лучше, чем жить по принципу: «Ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак».
Так думал я, сидя в вагоне поезда «Львов-Симферополь», возвращаясь из первого летнего отпуска в училище. Соседи по купе мирно храпели, а я мысленно делился сам с собой наболевшим. Поезд прибыл в Симферополь утром, так что я еще полдня провел у подруги, и только потом направился в училище. Как не крути, не оттягивай этот момент, но летний отпуск окончился.
– Иванов, – обрадовался мне взводный Туманов. – Здорово!
– Здравия желаю, товарищ капитан! Рад вас видеть!
– И тебя тоже тем же концом и по тому же месту! И не один раз! В смысле, тебя я рад видеть вдвойне! Где это вас носит? Мы дошли с вами уже до самой ручки! Без вас на спортгородке ваши парни работают за четверых!
– Так это же хорошо. Или нет? – не могу я взять в толк, шутит капитан или серьезно говорит.
– Нехорошо и даже очень. Проблема в том, что ваших парней там целый взвод. Марш на спортгородок, и через минуту работа должна начать кипеть! Отправь-ка десять штук курсантов на уборку территории. Иванов, сколько штук курсантов у тебя по списку?
– Девять курсантов плюс сержант, – растерянно отвечаю я. 
– Какой еще сержант? Откуда в твоем отделении еще и сержант взялся?
– То есть как это какой сержант? Я!
– Сержант Я? Кореец, что ли? Да ладно тебе, Иванов, расслабься, – широко улыбается Туманов, и хлопает меня по плечу, – шучу я, шучу, неужели не понимаешь? С возвращением тебя! А на спортгородок ты все-таки зря не пошел. Там на озере девушек много, они там массово раздеваются, чтобы загорать и купаться. Впрочем, это, конечно, дело добровольное. Эх, будь я помоложе! Но куда мне уже с курсантами тягаться! Ты как, отдохнул? Есть силы, чтобы активно сесть за парты?
В ротном расположении уже есть почти все курсанты нашего взвода. Почему-то царит странная тишина, обычно льются шутки почти без остановки. Веня вместо того, чтобы, как обычно, начать первым, по-джентельменски  предложил:
– Рассказывайте, что у кого было интересное в отпуске?
Впрочем, спешить уже некуда и Веня нам еще не раз расскажет о своих приключениях. Первым отозвался и начал свой рассказ Дима.
– Мой друг предложил мне изловить воров, которые урожай таскали с его огорода. Мы переоделись чучелами (а у него действительно два пугала стояли от птиц), и вечером вместо этих пугал встали посредине огорода. Ворами оказались соседка с дочкой. Ох, и напугали мы их! Можете себе представить, они от страха даже…
– Не надо таких трагикомических интимных подробностей, – перебил его КорС. – Веня, а у тебя самого, что интересного было?
– Мы с папой ездили к бабушке в деревню. Бабушка очень обрадовалась, потому что мы у нее нечастые гости.
– Еще бы, сын генерал, служба, – как-то очень уж заискивающе, прямо не своим голосом,  сказал Вася, но Королев глянул на него с таким явным недовольством и нескрываемым презрением, что Вася сразу замолчал. Произошло все быстро, большинство этого даже не заметило.
– Бабушка предложила папе зарубить петуха, а папа не умеет и не любит этого. Могу, говорит, застрелить! У папы как раз был с собой табельный пистолет. Ну и как влепил он по петуху – практически ничего от того и не нашли!
– Забавно. Как несовершенен мир, в котором мы живем! Впрочем, мы и сами не совершенны. Бабушка не рассердилась?
– Немного, – смеется Веня, – «ясьби тебя!» говорит, а потом сама другого петуха для нас зарубила.
– Романтика, красота! Это тебе не Москва, – ухмыльнулся КорС. – Иванов, а у тебя что интересное было?
Ответить я не успел, так как в кубрик влетел Чернов и с криком: «Привет, альма-папер! Здравствуй, дурка!», бросился всех обнимать. Он заметно навеселе, и от него сильно разит спиртным. После объятий я ответил Королеву:
– Сидели мы с приятелями на скамейке во дворе, а тут к соседке из первого подъезда идет капитан из части связистов. В это время моя мама через раскрытое окно кухни с соседками разговаривала (наша квартира на первом этаже), а папа курил на лестничной площадке, – безо всякой связи с предыдущей темой начал я рассказывать свою историю.
– И капитан обратил внимание на твою маму? – первым догадался КорС. Произнес он это с довольно гадкой усмешкой.
– Точно! Соседки шутят, мол, она не замужем, заходите! Он и стал приставать и напрашиваться в гости.
– И был бой быков? – насмешливо уточнил Королев.
– Нет. Папа докурил, потушил сигарету, потом объяснил этому капитану, что женщина в окне – его жена, взял и поколотил его так, что тот к своей любовнице уже и не пошел.
Про себя я подумал, что никаких плохих предчувствий у того капитана, наверное, не было, иначе бы он мою маму не трогал.
– Зачем же так жестоко? – даже поежился Королев.
– Папа мой холерик, мастер спорта по самбо и бывший мент. Много говорить он не любит. Правда, он сказал тому ухажеру: «Тебе моя жена сказала, что она замужем? Вот и не обессудь!»
– Иванов, а ты сильно на своего папу похож? – спросил Миша.
– Говорят, точная копия. Только я не холерик, а сангвиник.
– Хрен редьки не слаще, – выразил свое мнение Веня, а Миша добавил, что он во мне совсем разочаровался.
– В данном конкретном случае слаще, и намного, – заверил я исключающим всякие сомнения голосом. В ротное расположение спустился ротный.
– Что это в роте такая тишина, как на похоронах? – удивился он. – Во время ПХД можно музыку включать, вы же не «минуса» уже!
После его ухода КорС снова спросил у меня, было ли еще что-нибудь интересное.
– Мы тоже к бабушке в село ездили, а с собой набрали сигнальных, осветительных ракет и взрывпакетов. Вышли однажды вечером, и давай ракеты в небо пускать, да взрывпакеты взрывать. Рыбаки решили, что это «Рыбнадзор» облаву проводит, и давай разбегаться. Мы с отцом на берег пошли, и где плещется – за веревки привязанные сети или верши стали вытаскивать. Рыбы набрали – ей богу, килограммов четыреста, не меньше!
– Так, а тарань где? Или ты не додумался нам к пиву рыбки привезти? Нахмурился Лис. – Зажал?
– Где ему додуматься, – заступился за меня Миша, – он же не пьет пива.
– Повезло, – подчеркнуто завистливо сказал Дима, а Зона под впечатлением тяжело вздохнул. Чернов, широко зевая, поведал, что он всю ночь не спал.
– Зато как ты будешь спать сегодня! – рассмеялся Столб.
КорС снова напомнил мне, чтобы я рассказывал дальше. Через открытые окна в кубрик заползает густой смог, сегодня он особенно густой,  и у меня от него начало першить в горле.
– А еще мой лучший друг ведет дискотеку в клубе «Лаванда». Все хотят, чтобы музыка громче играла, а слова диск-жокея не слушают. Но хлопают! С одной стороны моему другу обидно, а с другой стороны он потешается, как хочет.  Самое легкое и безобидное из того, что он вещает, звучало так: «А сейчас прозвучит мелодия очень популярная в широких кругах крестьянской молодежи…», а все в восторге орут: «У-А!» В общем, всем хорошо и весело.
– Злой у тебя друг! А все-таки, что самое интересное было?
– Как и у всех остальных – женщины! Теперь вот снова мужской монастырь, казарма то есть.
Услышав о женщинах, к нам в кубрик пришел курсант Отарий Кварацхелия из четвертого взвода, грузин по национальности. Фамилию его многим почему-то выговорить сложно, поэтому его называют Ркацители. Он не обижается.
– Привет, ара, – улыбнулся я, раскрыв руки для объятий.
– Сам ты ара, – как всегда, обиделся Отарий и ушел. Тут как раз дежурный по роте объявил: «Сержантскому составу прибыть в канцелярию роты!»
Что ж, долг зовет. Пришлось идти на инструктаж, так и не узнав, что интересного было во время отпуска у других курсантов. Ну что же, все хорошее когда-то кончается. Родное училище снова приняло нас в свои пылкие объятия. Входя в канцелярию, я споткнулся о порог, за время нашего отпуска его сделали чуть выше, а я этого не заметил.
– Что, – доброжелательно шутит ротный, – так натрудился в своем Гайсине с женщинами, что до сих пор ноги не держат?
Наш взводный тоже пребывает в хорошем настроении, так как ни с того ни с сего поинтересовался, как у меня дела.
– Ничем вас порадовать не могу. У меня все хорошо!
Взводный побагровел, а ротный начал свой инструктаж. Вернувшись в расположение роты, я застал Ваську перешивающим курсовку на рукаве кителя. До шинели очередь пока еще не дошла. До первого сентября еще три дня, так, что формально мы все еще первокурсники, то есть «минуса». Об этом и о том, что Вася поспешил, я ему и сказал. Однако Вася с моими доводами не согласился, за что жизнь его сразу и наказала. Не успел Вася изложить свое видение проблемы, как объявили построение на плацу в парадно-выходной форме одежды. Оказалось, что мы идем в культпоход в театр. Таких «хитрых», как Вася в роте набралось как раз на новый суточный наряд по роте.
– Все не так просто, все гораздо проще! Не можете же вы идти в театр с нашивками второго курса, – объяснил командир роты, – когда вы на самом деле пока еще первокурсники! К тому же после отпуска к трудовым будням надо привыкать постепенно. Правильно? Вот вы и заступаете в наряд, чтобы у вас было время привыкнуть!
Пришлось Ваське и в наряд вне графика заступить и нашивки снова перешивать, а через три дня опять перешивать, теперь уже законно.
– В армии все нужно делать по команде, – усмехнулся я.
Оказывается, на втором курсе у нас будет целый ряд секретных дисциплин, а конспектировать материалы лекций мы будем в секретных тетрадях, которые, как и секретная литература, будут храниться в секретной части. Чтобы получать их нужно назначить секретчика во взводе и его заместителя, то есть правильнее сказать, дублера. «Замок» решил вынести решение этого задания на всенародное обсуждение. Взвод дружно решил назначить таковым Веню, чтобы иметь возможность хоть немного отдыхать от его болтовни. Заместителем к нему приставили Лиса.
Веня, кажется, все понимает, но на этот раз не обижается, ему уже нравится быть секретчиком. И он бежит на переговорный пункт поведать об этом родителям, друзьям, родственникам, одноклассникам, соседям, невестам и просто боевым подругам.
Когда он вернулся в расположение роты, Лис ткнул ему растопыренными пальцами в лицо, словно пытаясь, выколоть глаза. Веня испугался и отшатнулся.
– Ага, – ликует Лис, – саечка за испуг!

Интуиция
Сегодня у нас были занятия по вождению. Со мной в паре оказался Миша, и это здорово. Зачем его берут на эти занятия непонятно, потому что он уже и так имеет права и несколько лет водительского стажа. Но он ходит на эти занятия, а ездить ему не дают. Вот и сегодня я откатался и за себя и за него! А вот на обратном пути наш автомобиль поломался. Весь взвод вернулся в училище, а нам пришлось загорать за городом, пока наш инструктор по вождению не починил машину.
И все бы ничего, но обед нам не оставили, а есть хочется. И денег на двоих двенадцать копеек всего, не разгуляешься. Обед не оставили по той простой причине, что Удав съел наши порции! Ругать его уже смысла никакого нет, а до ужина еще далеко. И кишки марш играют. Раньше мне казалось, что это образное выражение. И тут Миша предложил сгонять пообедать к нему домой, а проще говоря, в самоход.
– Я тут рядом живу на улице Самокиша, – уговаривает он меня, хотя сегодня меня уговаривать не нужно, – ключ от квартиры есть.
И мы рванули в самоволку. Перемахнули через забор на «пьяном углу» и бегом перебежали дорогу. Родители Мишки были на работе, так что хозяйничали мы сами.
А ничего, доложу я вам, питаются работники обкома партии! Осетрина, балык, красная икорка, кальмары и крабы. Да я согласен бегать в самоходы каждый день, причем три раза, лишь бы меня так кормили, как Миша! Как ему только училищная еда в горло лезет? Впрочем, голод не тетка.
– Ты так не налегай, а то объешься, а нам еще через забор предстоит перелезать, – предупредил я Мишу, который ест за семерых.
Миша посмеялся и пошутил, что мне тогда придется отработать команду «Курсант Кальницкий ранен». В одиночку! Когда мы подошли к Севастопольскому шоссе, у меня как-то тревожно забилось сердце. Насколько я себя знаю, это оно так предупреждает меня о грозящей опасности.
– Побежали, – предложил Миша, – последний рывок. Ну?
– Погоди, – остановил я его за руку. – Что-то у меня на душе не спокойно.
Миша выглянул из-за угла и осмотрелся по сторонам. Внешне все обстоит благополучно.
– Никого нет, пустые твои страхи! Бежим.
– Знаешь что? Давай-ка, мы с тобой перестрахуемся на всякий «пожарный» случай, – счел необходимым предложить я.
– Зачем? Нет ведь никого? – вдруг возмутился Миша. – Что ты зря тень на плетень наводишь?
Но я его все-таки убедил, что интуиции нужно доверять. Через два дома от того места, где мы стоим, идет ремонт жилого дома. Как раз сейчас работники пошли обедать, и я предложил Мише взять напрокат у них носилки. С ними мы вышли к дороге, и тут к нам вышли сразу три патруля – два гарнизонных и один училищный! Наш патруль вышел из-за «пьяного угла», гарнизонные – от управления училища и от гостиницы  «Колос». Лично меня бросило в жар.
– Рвем когти, – взволнованно предложил Миша, оценив ситуацию.
Тут еще как назло перед нами такое автомобильное движение началось, что дорогу перебежать, никак не выходит. И без того непростая ситуация существенно осложнилась.
– Стоять, – приказным тоном сказал я. – Держись непринужденно.
И мы невозмутимо стоим у дороги. Когда транспортный поток уменьшился, мы перешли дорогу, направляясь к училищу. Гарнизонные патрули, как по команде, развернулись на сто восемьдесят градусов и показали нам спины. Училищный патруль, было, замешкался, но потом тоже развернулся и скрылся за «пьяным углом».
Мы беспрепятственно дошли до забора училища, приставили к нему носилки и по ним взобрались на забор. Шесть секунд, и мы уже стоим на крыльце зимнего клуба. Теперь попробуй, докажи, что это именно мы были в самоходе!
– Вот и все! Ну что, пошли? – предложил я, отряхивая брюки.
– А ты молоток, – одобрил Миша, – я всегда относился к тем, кто не служил в армии как ко второму сорту, что ли, но ты – другое дело! Не зря про тебя говорят, что ты самый хитрый из не глупых! Ты столько раз заставлял меня удивляться и по-другому смотреть на привычные вещи. И сегодня тоже. Рад, что твое счастье тебе не изменяет! Надо же, интуиция!
В общем, в самоволку мы сходили удачно и на развод на самоподготовку успели. Взвод на самоподготовке начал готовиться к семинару по «фортам», то есть по специальным фортификационным сооружениям. И все равно находится время поболтать. Все завидуют загару Миши.
– Надо же, – не может никак успокоиться Веня, который, впрочем, высказывает вслух общее мнение, – даже осенние лучи Солнца пригрели, и Миша уже смуглый, как мулат.
– Я в прошлой жизни был индейцем, – отшучивается Миша.
– Толик! Иванов, – шепчет Батя. – Как тебе удалось выбрать такую классную шинель?
– Самая обычная шинель. Просто я ее побрил и ушил. Как побрил? Обыкновенно: станком для бриться. Ты разве не видел, как это делается?
– О чем это вы, Иванов? Батя у нас живет на Марсе, откуда же ему знать, как другие бреют шинели? – злословит КорС.
Батя игнорирует выступление Королева и продолжает допрашивать меня:
– Ты сказал, что шинель ушил. Как?
– Как все – ручками, вот этими самыми, – показал Бате на мои руки Королев. Он чему-то хитро улыбается, но я не понимаю чему.
– Не может быть! Я ведь еще помню, как на первом курсе ты пальцы иголкой исколол! А шинель твою, если честно, я специально рассматривал, стежки на ней как от швейной машинки.
– И, тем не менее, все это я сделал вручную. Кстати, так же я ушил и свою парадку. – с гордостью ответил я. Год назад я даже годичку не мог сам нормально пришить, а теперь, вот, абсолютно без проблем, могу ушить и парадку и шинель!
– Я обратил внимание, когда ты собирался в увольнение, что у твоей парадки нет «юбки», а у шинели «колокола». Сам значит?
– Сам. А тебе зачем? – лениво спрашиваю я, понимая, что Батя неспроста затеял этот разговор именно со мной.
– Симона, ты разве еще не догадался? – смеется Лео. – Он хочет, чтобы ты ему ушил парадку и шинель! Но его первая попытка переложить это дело на тебя увенчалась ничем! Батя у нас чудесно умеет целовать женщинам ручки и петь серенады, а вот сделать что-то толковое своими собственными руками, это не для него!
Теперь я понимаю, чему это улыбался КорС, он раньше меня понял, что Батя немного понадеялся на меня, а я его разочаровал. Водится за Игорем такая привычка – легко взваливать свою ответственность на чужие плечи.
– Толик, ты куда? – вопрошает Веня, заметив, что я направился к выходу.
– В магазин, – пожал я плечами, – подшивы нужно купить.
– Купи мне, пожалуйста, две пары носков, вот деньги, – попросил Веня.
– Ну, ты учудил! Какие тебе еще носки? – недовольно ворчит «замок». – Тебе нужны пинеточки, хоть и защитного цвета. В увольнении себе их купишь!
– Ты глянь, какой шустрый! Ты вообще, что себе позволяешь? – пылко поддержал «замка» Миша. – Обнаглел, сержанта он припахивает носки себе покупать! Не бывать этому! Иванов, а ты почему соглашаешься? 
Веня обижается, переводит растерянный взгляд с одного на другого, но с «замком» и Мишей не спорит. Спор с Мишей окончится для него хорошей трепкой, относительно этого Веня никаких иллюзий не испытывает. Он виновато опускает голову, берет у меня деньги на подшиву и сам идет в магазин. Поскольку, благодаря этому поступку Вени, у меня появилось немного свободного времени, я достаю из планшетки художественную книгу и сажусь читать.

Писаная красавица
Рома вернулся из увольнения на крыльях любви, даже завидно смотреть, как выразился Веня. С первого взгляда становится ясно, что Рома влюблен, и это невольно возбудило у всех здоровый интерес. Ведь любовь, как деньги и заботы скрыть невозможно.
– Ладно, Рома, хвастайся уже, – первым не выдержал Лео, и завязался интересный разговор.
– Ребята, – начал, улыбаясь так, будто хочет обнять весь мир, Журавлев, – я познакомился с такой девушкой! Она восхитительная! Она необыкновенная, самая лучшая из тех, кого я знал раньше!
– Ну-ну, – ревниво заинтересовался КорС, – не тяни кота.
Что и говорить, сообщение Ромы вызвало во взводе большой интерес.
– В общем, так, – мечтательно начал Рома, прищурив глаза, – она волоокая…
– Какая-какая? – не понял Лео. – Это как?
– Ну, в общем, с коровьими глазами, – объяснил Королев. – Забавная деталь.
– Рост – под стать мне, – Рома не обратил на слова КорСа никакого внимания.
– Добрая видать каланча, – не унимается Королев и даже улыбается.
– Талия – как у меня шея, – продолжает Рома.
– Как? – вскричал КорС, ухмыляясь. – Как? То есть, у нее совсем нет талии?
Рома покрутился перед зеркалом так, и сяк, оценил свою бычью шею, и признал.
– Да, пожалуй, неудачное сравнение. Ну, как у Толика шея.
– То есть у девушки действительно проблемы с талией, – констатировал Королев, как бы ни к кому конкретно и не обращаясь. Его очень забавляет замешательство Ромы.
– Лебединая талия! – горячась и краснея, выкрикнул сбитый с толку Рома. В его глазах появился беспокойный блеск.
– В жизни много удивительного и непонятного, – смеется Королев, уже едва сдерживая смех.
– Толик, а где у лебедей талия? – повернулся ко мне Лео.
– Я хотел сказать шея! – смутившись, как ошпаренный выкрикнул Рома. Он зарделся и гневно, с немым укором смотрит то на Королева, то на Лео.
– Товарищ, – и себе шутит Веня, – я не понимаю, из-за чего вы так разозлились?
– Подведем первые итоги, – с очень серьезным видом предложил Королев, – девушка очень длинная, с хорошо выраженными проблемами с избыточным весом и длинной тонкой шеей. Такой – в пупырышках и в волосках.… И глаза такие жалобные, влажные, влажные.… Впрочем, как известно, о вкусах не спорят. Слушай, Рома, а какие у тебя были до этого подружки, если эта самая лучшая? Странное у тебя представление о женской красоте.
Чтобы не расхохотаться во весь голос, приходится сдерживаться, но, похоже, я больше уже не выдержу. Пессимисты начали опасаться наихудшего, то есть того, что Рома побьет Королева и стали шикать на последнего. Напряжение растет.
– Гады, – довольно великодушно сказал Рома, поскольку его умиротворенное настроение сегодня ничего не может испортить, – все опошлили! Может, накостылять вам по шеям, а? Эх, не цените вы моей доброты!
После этого Рома надолго замолчал и не произнес в ответ на нападки КорСа ни слова. Все потеряли к их «беседе» всякий интерес. Последнее, что я еще услышал краем уха, были слова КорСа:
– Ну, о прочих достоинствах твоей подружки я тактично расспрашивать не стану!
Королев счел неопасным доставать Рому и продолжает того донимать. Но поскольку тот не отвечает, больше ничего интересного не предвидится, я повернулся к Валерке, и спросил, как он провел увольнение.
– Да… «Пельменная», «Блинная», почта, кино.
– И снова «Пельменная» и «Блинная», да? Что, ты даже и не попытался познакомиться ни с одной девушкой?
– Отчего же, попытался. Смотрю – в сквере сидит девушка в моем вкусе, и книгу читает. Я подошел к ней, а она повернула правую руку так, чтобы я обручальное кольцо увидел. Я после этого все увольнение проходил красный, как вареный рак. Мне все казалось, что на меня все смотрят.
Наше внимание снова привлекли Рома и Королев.
– Ты не спеши отмахиваться, может, мы тебе что-нибудь дельное подскажем, – сочувственно предложил Серега.
– Нужны мне ваши предложения, как телеге заячья нога! А сам-то ты как в увольнение сходил?
– Тоже замечательно, – с довольным видом начал рассказывать Королев. – Правда, пока помылся, погладил брюки и рубашку, на свидание опоздал.
– Ушла? – с надеждой в голосе спросил Рома. – Не дождалась?
Мы с Лео переглянулись, так как не ожидали от Ромы такого.
– Не ушла, – флегматично ответил КорС, – дождалась. Спрашивает меня: «Ты чего опоздал на свидание?» Я ей говорю: «Знаешь, впереди меня шла девушка с такой красивенькой попочкой, что у меня просто не хватило сил ее обогнать!» А она: «Что, красивее, чем у меня?» Я ей: «Намного!» Она мне: «Наглец! Что, не мог соврать чего-нибудь? А, я: «Я и так немного соврал! Вообще-то девушек было две!» Ну, тут она говорит: «Стоп! Хватит, не то еще чего-нибудь выплывет!»
Хотя и не ясно было – врет Серега, или правду рассказывает, мы посмеялись. 
– Ну, а дальше-то что? – первым не выдержал Лео.
– Дальше? Мог бы, и сам догадаться – дальше было, как у всех, – окунулся в приятные воспоминания Королев. Видно, что чем дальше, тем больше этот разговор начинает ему нравиться.
– Крендель! – завистливо проворчал Лео. – Как тебе только удается так много девчонок охмурять?
– Охмуряют ксендзы. А девушкам я просто не умею, не могу и не хочу отказывать! Ну, а если серьезно, то когда я вижу привлекательную девушку, то сразу спешу ей об этом сообщить.
– Правильно о тебе твоя девушка говорила, что ты самовлюбленный и самонадеянный наглец, – вмешался в разговор Дима.
– Не совсем так она говорила, – прищурившись, улыбнулся КорС.
– Суть от этого ничуть не меняется.
– Ну, по части наглости до Иванова мне еще далеко! –  моментально перевел «стрелки» Королев. – Я тут на прошлой неделе сам видел, как его одна девушка кадрила.
– Расскажи-ка, – потянулся Лео, любитель таких историй.
– Толик шел и усердно делал вид, что той самой девушки не замечает, – охотно ответил Королев. – Хотя я вам скажу – девушка, просто атомная война! В том смысле, что устоять невозможно! Все у нее идеально, придраться не к чему! Видно было, что девушка избалована мужским вниманием, что при ее внешних данных и неудивительно. Зато она было немало удивлена тем, что изголодавшийся по женской ласке курсант на нее и глазом не ведет! Так что она первой Толика зацепила. «Между прочим, – говорит, – на красивых женщин нужно обращать внимание». «Между прочим, – с притворным спокойствием отвечает наш Иванов, – на красивых женщин я внимание всегда обращаю». «Так почему же вы на меня тогда не глядите?» А Толик остановился, вроде первый раз ее увидел, и очень правдоподобно вытаращив глаза, нахально заявил: «А вы что, считаете себя красивой?»
– Вот нахалюга! – громогласно расхохотался Рома. – И что было потом?
За Ромой стал громко смеяться весь наш взвод, с нетерпением ожидающий дальнейших подробностей моих похождений.
– Потом мне было плохо слышно, но уже минуты через полторы они достигли полного взаимопонимания. Она взяла его под руку, и они куда-то ушли. Куда, а?
– К ней домой, – не стал я томить слушателей.
– Что-то наш командир отделения загадочно улыбается. А что было потом?
– То есть, как это что? Мог бы и сам догадаться! Дальше было, как у всех. Только еще лучше! – победно сообщил я.
И весь взвод пребывает в хорошем настроении, хотя я вовсе и не шутил, а сказал истинную правду. Правда тоже может принести много радости. Однако на этом веселье не закончилось. Последним из увольнения прибыл Литин. Обе кисти его плотно забинтованы. Когда он снял китель и рубашку, оказалось, что обе руки у него  забинтованы практически до самых плеч.
– Литин, – первым спрашиваю я, – ты что это, огонь голыми руками тушил?
– Нет, – кривится от боли Литин, – это я в гостях у девушки задел и уронил огромный кактус. Когда он начал падать, то я, не думая, просто машинально схватил его руками и вот.
– Хана тебе, – улыбаясь, радостно говорит КорС, – на кончиках иголок находятся споры, которыми размножаются кактусы. Споры попали тебе в тело и скоро прорастут через кожу. Так что без операции теперь тебе никак не обойтись!
Литин не на шутку встревожился, а счастливый Королев только еще больше подливает масла в огонь, утверждая, что одной операцией вряд ли обойдется. Перед отбоем Литин вспомнил, что ему нужно побриться. Поскольку сам он бриться не может, так как ему и неудобно и бинты мочить не хочется, то он обратился к Роме с просьбой побрить его. В умывальнике выстроилась целая очередь зевак, следящих за тем, как Рома бреет своего друга.
– Ну, чего вы тут выстроились, – нервничает Рома, – как перед прилавком?
– Очередь занимаем, – отвечаю ему я. – После Литина ты бреешь меня, потом…
– Да ну вас, – обижается Рома. – Отстаньте, не видите разве, что я Литина уже всего изрезал?
– Изрезал? Всего? Эй, наряд! Срочно вызывайте милицию!
На шум и смех в умывальную комнату заглянул ротный 32-й роты. Увидев, как Рома бреет Литина, он серьезно спросил:
– Товарищи курсанты, сколько стоит бритье? Кто крайний? Цирюльник, какие одеколоны имеются в ассортименте? Разрешительные документы в порядке? Предусмотрены ли скидки за аренду помещения?
Курсанты хохочут еще больше, а Рома беспомощно оглядывается по сторонам.

Выручил
Перед самой лекцией по тактике Веня узнал, что на первом курсе учится сын полковника Тё. Ему так не терпелось убедиться в этом, что он не выдержал, поднял руку и прямо спросил полковника, правда ли, что его сын учится в нашем училище.
– Да-да, вы представляете, – преподаватель не рассердился, широко улыбнулся, и, не моргнув глазом, стал рассказывать, – иду я по Перевалу и вдруг вижу в строю абитуриентов знакомое лицо!
– Да уж, – злословит «замок», – корейцев у нас не густо.
– Сынок, – спрашиваю я, – ты как здесь? А он мне отвечает, что решил пойти по моим стопам, но мне ничего не говорил, так как решил сам попробовать свои силы.
– Что же он у вас не попробовал свои силы в другом училище? – как всегда хмуро и недоверчиво спросил КорС.
– Как ваша фамилия товарищ курсант? – тут же забыв о всякой любезности, рыкнул полковник. От его тона и взгляда у меня по спине побежали неприятные мурашки. У полковника нервно дернулась правая щека. Королеву нужно приготовиться к тому, что сейчас полковник по отношению к нему употребит свою власть.
– Товарищ полковник, – поднял я руку. – Разрешите вопрос? Младший сержант Иванов.
– Да, – неохотно ответил преподаватель, лицо которого все еще выражает недовольство, – слушаю вас.
– Товарищ полковник, а вы уже получили квартиру в Симферополе? – попытался я перевести разговор в другую сторону.
– Зачем вам? – не смог скрыть удивления полковник Тё.
Не скажу же я вам, товарищ полковник, что единственный выход из этой ситуации – отвлечь вас от мыслей о КорСе. Мне, как его командиру отделения, скандал не нужен.
– Мы же будущие офицеры, нас этот вопрос очень интересует. Среди нас много желающих служить в Крыму.
– Ну, что вы, – расплылось в улыбке лицо полковника, а его и без того узкие глаза превратились в щелки – Какая может быть квартира, я ведь всего девять лет стою в очереди.
– Извините, а что значит «всего девять лет», разве этого мало?
– В Крыму – да. Надо простоять пятнадцать лет и только тогда будет квартира. Редко кто получает быстрее, – вздохнул полковник.
– Очень интересно. Это что же, получается, – продолжаю я, чтобы полковник не вспоминал о Королеве, – когда вы встали на очередь – с вами жили ваши дети, и вы имели право на трехкомнатную квартиру, но пока очередь ваша подойдет, то ваши дети будут жить отдельно, и вы сможете получить всего однокомнатную квартиру?
– Да, – совсем загрустил полковник, и вяло добавил, – к сожалению, и так может получиться. Вы понимаете, в этом есть какая-то несправедливость – всю жизнь прожить по общежитиям, по чужим квартирам, а на старости остаться в однокомнатной квартире. Вы будете поражены, узнав, сколько в этом вопросе несправедливости.
– КорС, – громко шепчет Батя, – ты в следующий раз подумай, прежде чем ляпнуть языком.
– Ничего не поделаешь, – ничуть не смущаясь, улыбается Королев, – ни над чем люди не имеют так мало власти, как над собственным языком!
Лекции полковник так и не читал. Всю «пару» он говорил о наболевшем – о своих заслугах и о желаемой квартире. Я уже было подумал, что он о Королеве позабыл, но в конце занятия он повернулся к Сереге и сказал:
– На первый раз, товарищ курсант, так и быть, я вас прощаю. И скажите спасибо этой шельме, младшему сержанту Иванову, а на будущее запомните все – не нужно со мной больше шутки репетировать. Я этого страсть как не люблю, а вы, Иванов, повысьте ответственность своих подчиненных.
После перемены Рома спросил Королева:
– Так ты запомнил? Не надо больше шутки репетировать! Нэ пэрэпутай, Кутузов! 
– Королев у нас не может жить по общему сценарию, – насмешливо бросил «замок», – поэтому находит неожиданные проблемы на свою голову!
– Никто не застрахован от ошибок, – лениво потянулся и зевнул КорС. Сейчас он совершенно бесстрастен. Сказать спасибо шельме он забыл. – Я даже не вникаю в то, что вы говорите. Как вы меня все достали.
– Кто посмел достать Королева? Ну вот, довели человека до слез! – вовсю веселится Веня.
– Это в нем талант актера пропадает, – разъясняю я ему настоящее положение вещей. Это утверждение отчасти верно. А тут  еще выяснилось, что курсант Олеферович, наш каптерщик, в ближайшие выходные женится по залету на одной из завсегдатаев курсантских вечеров.
– Да, – констатирует сей факт Лео, – от счастья не убежишь! Я ему больше не завидую! Я осмотрел аудиторию. Что бросилось мне в глаза, так это то, что наш наследник Павлика Морозова о чем-то шушукается со многими курсантами, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Я подошел к нему и заметил у него в руках какие-то небольшие листки бумаги.
– А ну-ка, покажи, – протянул я руку Косте. Тот не стал возражать и протянул мне листок.
Это оказалась листовка. В ней говорится следующее: «Ижевчане! Вернем родному городу его славное имя! Город Ижевск зверски переименован врагами народа в 1984 году. Вопиющий акт надругательства над демократией, национальными и патриотическими чувствами населения республики. Долой самодержавные замашки местных и дальних вождей! Даешь Ижевск!» Из второй листовки запомнилось следующее: «Надо помнить, что когда перестают прислушиваться к голосу народа, тогда кончается всякая демократия». 
– Что, все никак не смиришься с переименованием Ижевска в Устинов?
– Не только я, – горячо ответил Костя.
– Слышишь, Костя, – обратился к  нему Лис, – что это за шумиха вокруг твоего Устинова?
– Мой Ижевск, – гордо ответил Морозов, – а Устинов твой! 27 декабря 1984 года, ровно через неделю после смерти  Дмитрия Федоровича Устинова было принято постановление Совета Министров СССР о переименовании Ижевска в Устинов. В этом постановлении даже не вспомнили, что это столица автономной республики!
– Однако оперативно, – подивился я.
– Точно! Никогда за всю историю нашей страны такие решения еще не принимались так быстро. И вообще это был первый случай переименования такого большого города, столицы! Официальное известие о переименовании 3 января 1985 года вызвало небывалую по размаху волну возмущения и протеста горожан. 10 февраля учащаяся молодежь попыталась провести демонстрацию протеста в историческом центре города, но эта попытка была прервана милицией. Некоторых студентов исключили из университета за попытки сбора подписей к письмам протеста. Местное руководство всячески мешало массовому недовольству. Представляете, с курточек школьников срывали значки «Ижевск», было даже отменено празднование 225-летия города, старинный Ижевский пруд переименовали в «Водохранилище города Устинова» и так далее.
– Значит, недовольных людей у вас хватает?
  – А то! Решение о переименовании нашего города было принято вообще без рассмотрения этого вопроса на сессиях местных Советов народных депутатов, что вызвало даже у многих депутатов недоумение и растерянность, а у некоторой части горожан возмущение и противодействие. При проведении выборов в Верховные Советы РСФСР и Удмуртской АССР, которые прошли в феврале 1985 года, на бюллетенях было сделано почти 9000 надписей типа «Голосуем за Ижевск!» Оговорки в названии города, допускаемые выступающими на собраниях, концертах, как правило, вызывают у нас аплодисменты. 13 августа этого года в городе было расклеено несколько листовок с обращением к трудящимся Ижевска с призывом выйти на общегородскую демонстрацию под лозунгом «Мы за Ижевск!» Демонстрация молодежи снова была сорвана нашей доблестной советской милицией. Письма, жалобы горожан, жителей республики не перестают поступать в обком партии, редакции республиканских газет, радио и телевидения.
– Надо же, – удивляется Миша, – какой ты оказывается твердопламенный патриот Ижевска!
Костя, не обращая внимания на слова Кальницкого, торжественно, как великий полководец, махнул рукой и закончил свою тираду:
– Но ничего, мы боремся и обязательно добьемся обратного переименования Устинова в Ижевск! Вот увидите! – закончил Костя, и губы его застыли в горькой улыбке.
– Курсант Морозов, – донесся голос ротного, – я и не знал, что вы у нас борец! А у нас и соревнования не за горами.
– Я не в том смысле, – покраснел Костя. Но ротный его уже не слышал. Ему на глаза попался Литин, который начесал себе волосы на голове так, что он торчат вертикально вверх. Видно, что ему пора стричься.
– Курсант Литинский, а как называется то, что у вас сейчас творится на голове? Не в голове, а непросредственно на ней?
– Прича «Я у тещи вместо швабры», – первым выкрикнул Веня.
– Он еще не женат, так что тещи у него пока нет, – вальяжно говорит КорС, – а прическа эта называется: «Я упала с самосвала, тормозила головой!»
– Гнездо это птичье, – смеется Лис.
– Если завтра на утреннем осмотре ничего не изменится, посажу на якорь.

Симона
«Есть  только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость.
                Хотя относительно Вселенной я не совсем уверен».
А. Эйнштейн
Я сидел и читал книгу, когда ощутил вокруг какую-то небольшую, нервную суматоху. Видать случилось что-то. Может генерал к нам собственной персоной  пожаловать изволили? Но все оказалось гораздо проще.
– Представляешь, – с удовольствием захлебываясь словами, рассказывает мне Вовка Швайценейгер (в смысле Еременко), – мы с Алешей качались. Он наступил на ручку плечевого эспандера и стал растягивать ее.
И хотя первоначально у меня не было никакого желания отвлекаться на разговоры, я заинтересовался.
– И ручка вырвалась из-под ноги и прямо по подбородку? Я такое уже видал.
Лешина глупость стала для нас всех уже такой привычной, что я совсем и не удивился.
– Ага. Он был обут в сапоги,  подошва гладкая, да и чувствительности никакой, – с иронией говорит Володя, не способный сдержать обуревавших его чувств. – Внешне это выглядело весьма эффектно! Наш Леша опровергает теорию о том, что глупость человеческая все-таки имеет свои границы. Не имеет!
Если честно, то я с такой теорией не знаком, но признаваться в этом Швайценейгеру я не стал.
– И как он там?
– Двойной перелом нижней челюсти и пары зубов, как не бывало, – с видом знатока отвечает Володя, еле-еле сдерживаясь, чтобы открыто не рассмеяться и не обидеть товарища.
– Не повезло. Эх, не служил бы я в армии, если бы это было не так смешно! И в увольнения какое-то время к девушкам ходить не будет. Но и на семинарах его тоже вряд ли станут опрашивать! Сотрясения мозга нет?
– Нет, – рассмеялся Володя, – чтобы что-то сотрясти, нужно это что-то иметь. Да, – спохватился он, – а ты чего не в увольнении? По графику ведь твоя очередь?
– Ротный лишил. Я после семинара из учебного корпуса первым вышел. Планшетка в левой руке и на плече, пилотка на затылке, крючок и верхняя пуговица расстегнуты, ремень ослаблен. И правая рука в кармане галифе. Дверь ногой не открывал – плечом. А на встречу начальник училища со своим первым замом! Я только и успел, что кивком пилотку на лоб вернуть, руку из кармана выхватить и честь отдать.   
– А они что? – пожирает меня глазами Володя.
– Тоже козырнули, осуждающе покивали головами и … молча, вошли в учебный корпус. Я уж было думал, что все обошлось, а тут голос ротного: «Иванов, это конечно был ты?»  В общем, в увольнение я на этой неделе не иду.
Тут в расположение роты вернулся мама Жора, которого вызывали к дежурному по училищу из-за случившегося с Бао. Он, кстати, тоже был очевидцем и, вполне, мог бы предотвратить травму, но вовремя не додумался остановить своего недальновидного подчиненного. Теперь он зачем-то делится пережитым с Ежевским.
– Я был в шоке, потому что в панике. И мозги мои сразу отключились.
– И до сих пор так и не включились, – с довольным видом констатирует Лео. – В общем, наша мама в очередной раз продемонстрировал свою полную несостоятельность что-либо просчитать хотя бы на один шаг вперед.
– Понимаешь, – продолжает взводный плакаться Ежевскому, – тут палка о трех концах.
О каких именно концах, и почему у палки оказалось сразу три конца, мне узнать было не суждено. Начался концерт, и КорС позвал меня смотреть телевизор. И я предпочел концерт. Во время песни Владимира Кузьмина «Симона», у меня за спиной вдруг раздался голос Лео. 
– Симона, а Симона, слышишь? Эй, Симона, ты чего, оглох?
Я, разумеется, не обратил внимания на эти слова, но Лео вдруг сильно хлопнул меня по плечу.
– Эй, Симоныч, ты оглох что ли?
– Отцепись, балаболка, – отмахнулся я от Валерки. – А кстати, чего это ты меня Симоной называешь?
– А ты на нее похож, – нахально рассмеялся Лео и запел, подражая голосу Кузьмина: – «Симона, девушка моей мечты! Симона, королева красоты!» Все, Иванов, будешь ты у нас теперь Симоной! По-моему, блестящая мысль!
– А, по-моему, совершенно очевидно, что это нелепая мысль. Лео, с какого неба ты сегодня упал?
– С седьмого, – веселится Лео.
Не знал я тогда, что до самого выпуска эта нелепая кличка пристанет ко мне, как банный лист, и меня, с легкой руки Лео, станут называть Симоной или Симонычем. После окончания концерта мы сходили на ужин, а затем занялись своими делами. Я устроился на подоконнике и натренькиваю на струнах гитары.
– Привет, Толик. Импровизируешь? – уточнил Столб.
– Угу. А ты сам чего не в увольнении? У тебя ведь тоже сегодня по графику увал? – припомнил я.
– Денег нет. Украли, – вздохнул Саша и ударил кулаком по подоконнику. 
– Как украли? – удивился я, и отставил гитару в сторону.
– Вот так. Убирали территорию, было жарко, я снял куртку х/б. А, когда окончили уборку, то денег в кармане уже не оказалось.
Из увольнения вернулся Шеф, растерянный и злой. На лице у него красуется замечательный, насыщенный синим и фиолетовым цветом синяк.
– Где это тебя так?  – посочувствовал Столб, с жадным интересом разглядывая лицо Шефа.
– У соседа мать умерла, а я не знал и сказал ему «Добрый вечер!» А он мне...
– Понятно. Хитришь, гад, изворачиваешься. Нюхом чую!
– Ничего подобного, я честно говорю, – грустно ответил Шеф.
– Ты и вдруг честно? Слушай, а может тебе добавить? Все равно ведь никто не разберется, новый синяк или ты с таким прибыл из увольнения? – долгим расчетливым взглядом прикидывал что-то в уме Столб. Если он и играет, то чрезвычайно правдоподобно.
– Роскошная мысль, – оценил и подтвердил я. – К тому же свидетелей никаких.
– А соблазн-то, какой, – сжимая кулак, сказал Столб.
– Да ты чего? Я правду сказал, все так и было, – попятился назад Шеф.
– Ладно, угомонись, – бесцеремонно перебил его Саня.
До рукоприкладства дело, конечно, не дошло, – Столб шутил. Шеф приглаживает рукой слипшиеся от пота волосы, он вспотел от страха. Тут мне передали распоряжение командира роты по-быстрому убрать нашу территорию. Днем там гражданские играли в футбол и сильно намусорили.
Пришлось идти со своим отделением на уборку территории. Я с собой прихватил гитару для поднятия боевого духа подчиненных. Я сидел на лавочке и играл, когда ко мне подошел Столб.
– Толик, дай гитару, – попросил Столб и, усевшись рядом, заиграл и запел. И как заиграл, как запел! Как запел! Я с восторгом слушаю и понимаю, что мне так, пожалуй, не петь никогда.
– А где это твой Стариков? – вспомнил вдруг Столб и стал оглядываться по сторонам, выглядывая Старикова. – У меня к нему есть дело.
– Придется тебе с твои делом погодить, – смеюсь я, – ты же знаешь, что наш начальник училища получил звание «генерал-майор?»
– Все знают, – пожал плечищами Столб, – а при чем здесь Стариков?
– Он вышивает на генеральских погонах звезды, так как покупные звезды нашему начальнику отчего-то не нравятся.
– Действительно придется подождать, – немного опечалился мой друг.
Тут до нашего слуха донеслась площадная ругань с улицы.
– Кошка драная, – орет какой-то мужик, вырывая у какой-то женщины сумку из рук. – Да заткнись ты, а то сейчас задушу!
– Помогите, – кричит женщина. – Спасите! Милиция!
Не сговариваясь, мы со Столбом бросились ей на помощь. Саня добежал до них на секунду раньше меня, и, не вдаваясь в объяснения, стал бить грабителя. Он ударил мужчину два раза, и тот стал падать. Так что я нанес еще пару ударов уже по падающему телу.
– Это надолго, – раздался рядом голос нашего командира роты. Он стоит рядом с нами, держа фуражку в руке. Он шел проверять, как мы убираем территорию, но когда услышал крики о помощи, тоже поспешил сюда. Но мы со Столбом его немного опередили. – Как вы? – обратился ротный к женщине. – Это что, ваш муж? Нет? Тогда мы вас не видели, а вы не видели нас! Вас провести?
Женщина ушла, так как свидетельствовать в суде ей, похоже, не хочется.
– А вы чего стоите? – набросился на нас ротный. – Марш отсюда!
По дороге он объяснил нам мотивы своего поведения.
– Столбовский, ты, конечно, сделал хорошее дело, но и хорошее дело надо делать с умом. Я не травматолог, но готов поспорить, что ты сломал ему нос и нижнюю челюсть. Плюс сотрясение головного мозга. Суд может признать виноватым и тебя, понимаешь? А ты, Иванов, какого рожна его бил? Ему с головой хватило бы ударов Столбовского!
– Товарищ майор, а вот если бы вы подоспели первым, как бы вы поступили? – спросил я, и замолчал в ожидании ответа.
Ротный подумал немного и рассмеялся.
– Хитрый ты, Иванов! Конечно, я бы ему тоже не стал рассказывать о высоких материях! Молодцы ребятки, только о том, что произошло – молчок! Вас тот грабитель не узнает, таких рослых курсантов в училище сотни, так что для него вы все на одно лицо. К тому же он был нетрезв и не прав. В общем, пусть это будет наш с вами большой секрет. Договорились?
В этот раз мы совершили добрый поступок совершенно безнаказанно.

Нахлебники
В увольнение я сегодня не иду: моя очередь завтра. Перед построением на ужин Дима подмигнул мне.
– Что, Толик, сегодня гуляем, да?
– В каком смысле? – с удивлением посмотрел я на Диму. Что он там имеет в виду, я действительно не понял.
– Как это, в каком? Ты еще спрашиваешь, в каком? Ты на ужине один за столом остался: твои все в увольнении. И я тоже один, а оставить пайку пацаны не просили!
– Ну, у тебя и аппетиты, – только улыбнулся я.
Димка заранее предвкушал роскошный ужин, но он ошибся. Надо было видеть, каково было его удивление и разочарование, когда, поднявшись на второй этаж столовой, где питается наша рота, мы увидели всех Димкиных соседей по обеденному столу мирно ужинающими! Особенно Диму возмутил и обидел тот факт, что они разделили между собой и его порцию!
– Мало того, что пришли из увольнения, – смешался он и задохнулся от злости, – вы совсем обнаглели? Как же так? А я?
– Расслабься ты, столько людей в увольнении. Иди, найди себе свободное место, – насмешливо фыркнул Литин.
– Чего вы вообще пришли? Это, же совсем ни в какие рамки не входит! Вы же говорили, что все на свидания идете? – никак не может успокоиться Дима.
– Так и есть, – с набитым ртом объяснил Баранов, – девушки нас на КПП ждут.
Все давно сидят и едят, а Дима все еще стоит и возмущается.
– Так вы что, сюда пожрать пришли? – дальше Дима стал выражаться и вовсе не протокольно. У него явное намерение устроить разборки с товарищами по столу. Это может принести много неприятных неожиданностей, потому что обычно Дима тише воды ниже травы. На их ссору все присутствующие смотрят со смехом.
– Как видишь, – насмешливо ответил Вася, вытирая тарелку хлебом. Заметив мой взгляд, Вася объяснил. – А что? Хлеб это самый лучший и удобный столовый прибор для вторых блюд!
– Это, вообще, доходит до смешного! Это дико, это трагикомедия! – не унимается Дима.
– Дима, – в этот напряженный момент позвал я его. – Иди ко мне, я все равно один за столом.
– Вот-вот, – поддержал меня Артем. – Проваливай куда подальше и не порти нам аппетит!
– Надо же, в такой корректной форме мне указали, куда следует идти. Спасибо вам. За мной должок, запомните. 
Димка сначала колебался, потом тряхнул головой, словно отгоняя какие-то назойливые мысли, и подошел к моему столику. Он сейчас явно в плохом настроении. Не садясь, Дима обернулся к своим обидчикам и спросил:
– А девушки ваши сегодня, где ужинают? С деньгами у вас, как я понимаю, не очень?
– Деньги-то есть, – начал с констатации печального факта Литин, – но мало. На свою курсантскую зарплату не разгуляешься. Мы ведь не сержанты и не отличники учебы, как наш «комод». Иванов, ты, сколько денег получаешь?
Я ответил, что получаю тридцать шесть рублей. На какое-то мгновение показалось, что гнетущая атмосфера разрядилась.
– Ого! Если бы мы по тридцать шесть рублей получали, то тоже могли бы своих девушек по кафешкам водить, и не приходили бы ужинать в училище.
– Учитесь отлично,  тоже будете больше получать, кто вам не дает? – пожал я плечами,  и уже, обращаясь к Диме, добавил: – Не мучь ты себя так. Не нужно обращать внимание на такие мелочи. И вообще, проще, проще нужно быть. Кушай на здоровье.
И хотя я разделил ужин с Димкой поровну, его настроение улучшилось не намного, и он на весь вечер насупился. Хасанов со второго взвода открыл банку кабачковой икры и принялся в одиночку пировать, а остальным оставалось только с завистью смотреть на такую роскошь.
– Дима, – окрикнул его Баранов и подмигнул шаловливым взглядом. – Не расстраивайся ты так. Помни, из-за стола нужно вставать чуть голодным, а не полуживым! Так что ты нам еще должен быть благодарен!
Тут же накопившееся в Диме возмущение выплеснулось наружу с новой силой. Этим он привел в полнейшее умиление всю роту. Баранов и компания продолжили ужин, как ни в чем не бывало.
– Не обращайте на него внимания, – продолжает шутить Артем, – блохи рождены, чтобы кусать! Дима, да не смотри ты на меня так, а то глаза лопнут!
– И то, правда, – поддержал его Литин, – мал клоп, да вонюч! Не зря все-таки наш мудрый народ говорит, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти!
А тут и Гарань решил тоже пошутить.
– Курсант Снигур! Все честные интеллигенты мира глубоко возмущены вашей грубостью.
Больше ему Дима не дал сказать ни слова. Мы всей ротой слушали в мельчайших подробностях про особенности жизни и самого Гараня, и нахлебников с Диминого стола, а заодно и всех честных и нечестных интеллигентах мира. А еще открытым текстом самые неожиданные и разные эпитеты. Если вкратце, то Снигур разошелся на славу. Такой эмоциональной бури мы не наблюдали давно. Усмирять Диму пока нет никакого смысла, поэтому я, молча, пью кофе из цикория.
– Курсант Снигур! – ворвался в водоворот Диминых эпитетов мама Жора, и продолжил менторским тоном: – Отставить разговоры! Это уже не вписывается, по большому счету, ни в какие ворота! Страдаете тут, понимаешь, разной ерундой.
– Слышишь, Димон, – хитро улыбаясь, выдал экспромт Баранов, – ты уже не вписываешься по большому!
Димон на мгновение замер ни жив, ни мертв.
– Ах, ты, папиндос, и это ни для кого не секрет, – с новой силой и с сумасшедшим упрямством взорвался Дима на радость всем, не обращая больше никакого внимания на присутствие мамы Жоры.
Как тут было не рассмеяться? Страсти накалились до предела, и долго еще мама Жора не мог остановить эту свистопляску. Как заметил Батя:
– Мама Жора бьется головой, как рыба об лед. А отдача?
Нетрудно догадаться, что настроение у Димы испортилось до самого завтра. Обычно на ошибках учатся, но только не в этот раз. Вопреки здравому смыслу и логике Дима предпочел обидеться. Что любопытно, никто его не пожалел.
– Чего ты, в самом деле? – недоумевает Вася. – Ты же не остался голодным?
– Бег по граблям это безжалостный спорт, товарищ Россошенко, – шутит Королев, – и он не знает компромиссов! Сердись, Дима! Давай, обижайся дальше!
Реакция последовала незамедлительно.
– Да пошли вы все! – с новой силой взрывается Дима.
– Я стесняюсь спросить, – смеется КорС, – ты что, совсем дурак?
Но Дима его слов уже не слышал и закатил некое подобие истерики. Мне, как их командиру отделения, надо поставить точку в этой ссоре, и я направился их разнимать и успокаивать.

Финал
Тренер по боксу сообщил, что мне предстоит принять участие в городских соревнованиях. Мне и самому уже давно хочется попробовать свои силы вне училища, и я обрадовался. Правда, в отпуске я поправился, и к соревнованиям не успел сбросить эти злосчастные два с половиной килограмма. Так что теперь я супертяж. Несмотря на это я, пожалуй, сейчас нахожусь на пике своей нынешней формы, потому что дошел до финала.
Все остальные курсанты, принимавшие участие в этих соревнованиях, не дошли и до четвертьфинала. Наш ротный нарадоваться не может, зато тренер ходит чернее тучи. Странно даже, не рад он за меня, что ли? Все прояснилось перед моим выходом на финальный бой.
– Ты знаешь, Иванов, – напряженно сказал тренер, – я навел справки об этом Левицком.
– О каком таком Левицком? Не помню такого, – удивился я.
– О том самом, – взорвался вдруг тренер, – с которым ты сейчас встретишься на ринге! Говорят, он настоящий зверь.
– Не беспокойтесь, Юрий Мирославович, я его сделаю, – заверил я.
– Ты слишком самонадеян, – с озабоченным видом ответил тренер, осуждающе кивая головой, – слишком.
– Ничуть. Просто я уверен в своем умении и своих силах.
– А я считаю, что мне виднее, и предлагаю тебе «лечь» под него.
– Чего, чего? И это я слышу от вас? От своего тренера?
– Чудак-человек, я ведь о тебе беспокоюсь. Левицкий старше и намного опытнее тебя. Он тяжелее тебя на двадцать три килограмма. Он ничем кроме бокса не занимается, а ты всего лишь курсант военного училища – недосыпаешь, недоедаешь. Ну, куда тебе с ним тягаться? Да ты и ахнуть не успеешь!
– Я буду драться, – стиснул я зубы, и сам почувствовал, как я наливаюсь кровью.
– И проиграешь. Потому, что нужно не драться, а вести бой по всем правилам: стратегия, тактика, обманные движения. Ладно, слушай сюда, почувствуешь, что слабеешь, падай, а я выброшу полотенце. А потом потренируешься, и на следующих соревнованиях сделаешь его! Всего и делов!
– Я его прямо сейчас сделаю, – упрямо заявил я, – зачем откладывать в долгий ящик?
– Ну что же, во всяком случае, я тебя предупредил. Знай, твое решение вызывает у меня искреннее восхищение.
– Толик, пора! – заглянул в раздевалку Шкодин.
И я быстрым шагом направился в зал на встречу со «зверем». Левицкий оказался на два сантиметра выше, с более рельефными мышцами, чем у меня. А вот лоб у него высотой от силы три сантиметра, а глаза. … В них ясно читается, что за прожитые им двадцать два года ни одна блестящая мысль не озарила его. И вряд ли когда-нибудь озарит. Настоящая машина для рукопашного боя.
Он взглянул на меня и насмешливо усмехнулся! Мне часто говорят, что когда я сержусь, то глаза у меня горят белым огнем, излучая силу и буквально парализуя волю. Мне кажется, или Левицкий уже ощутил это на себе? Я почувствовал себя увереннее, спокойнее и ощутил прилив сил. Что ж, сейчас наступит момент истины. И я энергично  тряхнул руками.
– Гляньте, – нарочито громко говорит кто-то из группы поддержки моего противника, – дохляк играет мускулами!
Эх, встретиться бы нам с этим крикуном в темной подворотне! Уж я бы показал ему, кто из нас двоих дохляк!
– Я тебя сделаю! – не без хвастовства низким голосом прорычал Левицкий. – Ты жалкий противник, кадет!
– Лось еще бегает, а ты уже и ноздри съел? – с насмешкой в голосе ответил я. Это так говорят на моей исторической родине в Сибири представители коренных народностей севера.
– Какие еще ноздри? – казалось, что мой противник находится в замешательстве.
Гонг! Левицкий раскинул руки в стороны, словно хочет меня обнять. Это он открывается, показывая, что ничуть не боится меня, и приглашает меня на бой. Но его глаза говорят: «Что-то мне не спокойно». А вот это правильно!
Я пошел в разведку, обозначив намерение приблизиться и ударить правой. Левицкий выбросил свою колотушку, и хотя я сделал шаг назад, он все-таки попал мне в грудь. У него еще и ручищи как у орангутанга – длинные и сильные. На миг у меня перехватило дыхание. Это же не руки, а механический пресс! Если попадет в голову, уж не знаю, и выстою ли. А если упаду, то тренер сольет бой, выбросив белое полотенце. Значит, пропускать нельзя, а падать тем более.
Что же мне остается? Выбор небогатый, только победа! Чистая победа, чтобы ни у кого никаких сомнений не оставалось.
Левицкий сделал несколько выпадов в мою сторону, но я быстро увернулся. Достать его пока не получается, так как он держит меня на расстоянии своими длинными руками, а входить в обмен ударами мне пока ни к чему. Он занял центр ринга и работает первым номером. Это ничего, это не страшно.
Что ж он не торопится идти на сближение с таким жалким противником, как я? Или все-таки понимает, что жалких противников в боксе нет? Во всяком случае, до финала они не доходят. Значит, просто хочет вывести меня из себя?
Мой противник скачет по рингу, обливаясь потом. А, может, он терпеливо выжидает нужный момент? Так такого момента можно и не дождаться!
Нет, вот, он бросился в атаку. Я сделал шаг назад, сменив стойку. Он оказался к этому не готов, так как рассчитывал, что мне нужно сделать еще один шаг назад, чтобы и дальше оставаться в левосторонней стойке. А я встретил его в правосторонней! И он на какую-то секунду или даже на долю секунды растерялся. Видно, что такого поворота он не ожидал. Вначале мне очень хотелось врезать ему в печень, но поскольку у него оказалась открыта челюсть, я решил попробовать, как наш дорогой друг держит удар.
Риск, конечно, есть, а вдруг Левицкий выдержит мой удар? Подойти к нему трудно, это я уже понял. Если я проиграю, КорС непременно посмеется надо мной и этой моей ошибкой. Я представил, как Королев, довольно улыбаясь, говорит обо мне: «Великий тактик оказался плохим стратегом!» Впрочем, я долго рассказываю, а на все, про все у меня меньше секунды!
Я вложил в удар вес своего тела, и накачанный Левицкий со странными глазами вытянулся на ринге во весь свой благородный рост. Надо же, как у него подкосились ноги! Он просто рухнул! Упал он на спину и ударился теменем. Он лежит, и голова его поворачивается (точнее перекатывается) из стороны в сторону, а глаза бессмысленно блуждают сами по себе. Во всяком случае, мне так кажется. Взгляд его точно расфокусировался.
Я посмотрел в его угол ринга, у тренера Левицкого раскрыт рот, а глаза, кажется, вот-вот вылезут из орбит. Мой тренер улыбается во весь рот – от уха до уха.
– … Девять … Аут! – громко объявил рефери.
Вот, дорогой товарищ Левицкий, удовлетворенно подумал я, не будешь больше делать такие скоропалительные выводы! Левицкий с трудом разлепил глаза и щурится на свет. По всему видно, что сильная боль пульсирует у него в голове. Мне пришлось долго ждать, пока его привели в такое состояние, что он смог сам подойти к рефери, который поднял мою руку.
Зрители-курсанты, стоя, ревели от восторга так, что любо-дорого, и послушать и посмотреть! Только ради одной такой вот поддержки стоит выходить в ринг и побеждать. За всю мою пока еще недолгую жизнь это настоящий мой звездный час! Наши ребята наперебой стараются выказать мне свое восхищение. Даже Корс! В раздевалке тренер обронил, рассматривая меня, словно увидел в первый раз:
– Знаешь, Иванов, а ты на поверку оказался еще лучше, чем я думал. И это притом, что глаз у меня опытный.
– Вы хотели сказать, наметанный? – усмехнулся я, снимая перчатку.
– Да! Поздравляю тебя, сынок, с первой победой такого уровня. И что б она была только первой в длинной, длинной череде побед, таких же ярких, заслуженных и неоспоримых, как сегодня! Не побоюсь сказать, это был ошеломительный дебют! У тебя прекрасные виды на спортивное будущее! Знаешь, – подмигнул он мне по-дружески, – прямо хочется нарушить «сухой закон» и выпить!
Мне и самому захотелось выпить на радостях. А еще я нахально думаю, что я очень талантливый и перспективный боксер.
– Просто ошеломляющий успех, такой абсолютной победы от тебя никто не мог предвидеть, – не может нарадоваться тренер, и лукаво добавляет: – Вот только не пойму, в чем его секрет?
КорС решил еще раз сделать мне комплимент.
– Знаешь, – доброжелательно говорит он, – что мне нравится в тебе на ринге? То, что ты никогда не нервничаешь, а терпеливо ждешь своего часа! Не все могут похвастать таким терпением.
– Мне кажется, ты ошибаешься, – вместо меня говорит Миша, – разве Толик ждет? Мне показалось, что он сам создает такие моменты.
Я оставил их спорить на эту тему, а сам оправился мыть голову. За этим занятием меня застал Вася и тут же насмешил меня.
– Ты что? Не мой голову импортным шампунем? Это опасно!
Впоследствии я узнал, что Левицкий долго лечился от сотрясения головного мозга, а потом после нескольких тренировок совсем забросил бокс. Что касается меня, то я вернулся в свою весовую категорию и мне в ней намного комфортнее!

«Взгляд»
Сегодня, 22 сентября мы всей ротой смотрели первый выпуск программы «Взгляд». Тихо, как никогда, все курсанты сидели у телевизора, наслаждаясь свежими впечатлениями о том, кто, чем живет и кто что думает. Мы смотрели и запоминали новые для нас лица и имена: Александр Любимов, Владислав Листьев и Дмитрий Захаров.
Программа настолько сильно и выгодно отличается от всего прочего на нашем телевидении, что даже ее обсуждение мы отложили на потом – когда передача окончится. Когда же программа «Взгляд» окончилась, в роте сразу раздался дружный шум голосов. И сама телепрограмма, и ее ведущие необычайно понравились сразу всем.
– Вот оно – начало социализма с человеческим лицом, – восторженно воскликнул Веня, и многие с ним согласились.
– Похоже на программу «Гарт», которую ведут на украинском телевидении Василий Яцура и Владимир Нечипорук, – начал, было, Вася, но его тут, же освистали. Все были уверены, что «Гарт» это несерьезно, случайно и ненадолго.
– Ну, кто еще мог такое сказать? – горячится КорС. – Только Вася, давно известный своим умением ляпать разные глупости!
– Ощущение, словно свобода льется прямо с экрана, – сказал Лео. – Вот! У меня у самого стали струиться и фонтанировать самые революционные мысли!
– Где? – серьезно спрашиваю я.
– Да ну тебя, – обижается на мой вопрос Валерка. – Ходячая сатира с элементами пародии, блин.
– Поди, закроют их скоро, – проворчал Королев. Ему всегда удается сделать так, что на всех накатывает волна печали. С другой стороны, в нашей стране это делается легко и просто.
– Не сыпь нам соль на рану, тем более на ночь глядя.
В целом же все сошлись в одном – передача классная, и мы будем ее смотреть. Здорово, что есть теперь передача, которую можно смотреть для души. Это не то, что передачи, просмотр которых всего лишь способ убить время. Только время для военных крайне неудобное – уже после отбоя.
В полночь дежурный по училищу проверил наличие личного состава нашей роты по головам и ушел дальше по ротам. Дежурный по роте Юра Аркалюк пообещал прикрыть меня, и я ушел до утра в самоход. Разумеется, к девушке.
Ночь пролетела быстро, и за час до подъема я вернулся в училище. Вынырнув из-за угла нашей казармы со стороны лазарета, я успел увидеть, как в подъезд входит наш ротный! Пока он поднимался по лестнице, я взмыл на наш этаж через первый подъезд, пробежал через 32-ю роту, разделся, сложил форму и нырнул под одеяло. Пружины моей койки еще скрипели, когда раскрылась дверь, и в ротное расположение вошел командир роты. Я успел подумать, что сегодня я, пожалуй, установил рекорд по отбиванию, в смысле по раздеванию на время и заправку формы.
– Рота, подъем! Тревога! – с порога обрадовал ротный  наряд.
Я вскочил с постели на секунду позже Мишки. Он с удивлением посмотрел на меня, но ничего не сказал, да и времени на разговоры у нас не было. На плацу выяснилось, что сегодня в училище будет комиссия из штаба Юго-Западного направления. На случай войны этот штаб становится штабом Юго-Западного фронта. Не сидится им в своем штабе, надоело им играть в командно-штабные игры, и они решили посмотреть на живых солдат, а заодно и курсантов нашего училища.
– После обеда будет проведен строевой смотр училища, – объясняет нам причины тревоги ротный. – Готовиться начнем прямо сейчас!
А чего особенно готовиться? У каждого курсанта есть новый, так называемый смотровой комплект военной формы. Но ротный решил, что будет не лишним еще раз погладить ее, подшить свежие подворотнички, навести порядок в вещмешках и так далее.
– Толик, – позвал меня уже в кубрике Миша, – а ты откуда взялся? Тут без тебя такой цирк был! Приходил помощник дежурного по училищу, и давай сверять расход личного состава с реальным количеством спящих! А тебя-то нет! Так Юра Аркалюк одного из своих пацанов разбудил, и тот, после того, как Брейкер пересчитал спящих в первом и втором взводах и перешел в четвертый, сделал вид, что идет из туалета, и лег в твою постель. В общем, все сошлось.
– А тихо не удалось?
Брейкер, кстати, это кличка. Этот преподаватель во время проведения лекций так машет руками и оживленно трясет головой, что кажется, словно он танцует. И больше всего этот его «танец» походит на брейк-данс.
– Нет, Брейкер услышал шорох, поэтому пришлось сделать вид, что он (то есть ты) ходил в туалет!
– Я бы на его месте еще раз пересчитал по головам первый и второй взвода!
– А он именно так и сделал! Но пока он тут разбирался с «тобой», Столб тихонько перебрался в кубрик первого взвода и занял пустующую кровать. Провели Брейкера!
– С меня причитается, – хмыкнул я.
Настроение у меня итак было прекрасное, а после Мишкиного рассказа стало еще лучше. С таким настроением я прибыл и на строевой смотр. Уже начался осмотр внешнего вида, опрос знаний и обязанностей, жалоб и заявлений, когда ко мне подошел подполковник из штаба Юго-Западного направления. Я представился.
– Товарищ младший сержант, – обратился ко мне подполковник, – расскажите мне слова государственного гимна СССР.
– Не могу, товарищ подполковник, – ответил я, с удовольствием рассматривая его потрясенное лицо, и добавил, пока он не пришел в себя. – Но я могу спеть!
Вокруг сразу наступила гробовая тишина, и я почувствовал, как Володя, стоящий в затылок за мной, попятился назад.
– Что ж, пойте, – несколько растерянно разрешил проверяющий.
И я запел. Так как душа поет от удачной ночи, то и пел я тоже хорошо. Все проверяющие, как наши училищные, так и приезжие, которые слышали мое пение, прекратили свой осмотр и в изумлении уставились на меня, приняв строевую стойку. Мама Жора стал бледнее молока, ротный нервно закусил губу и покраснел. Миша за моей спиной внятно сказал: «Вот дает!»
«Мой» проверяющий от нестандартного поведения курсанта вообще совершенно обалдел. После того, как я допел гимн до последнего слова, проверяющий, молча, кивнул мне и направился дальше.
– Иванов, – подошел ко мне ротный, – я с тобой тут с ума сойду. Давно уже стало, чуть ли не традицией, что строевой смотр с твоим участием, это целая проблема. Спеть гимн! Нет, до такого мог додуматься только ты! Это еще хорошо, что все хорошо закончилось. И почему ты не такой, как все?
– Товарищ майор, так моей любимой девушке такие, как все не нужны, – ответил я, вызвав сдержанный смех взвода. – Так что приходится соответствовать высоким запросам и ожиданиям!
Тут к нашему взводу подошел комбат.
– Что тут у вас? – деловито спросил он, а выслушав ответ ротного, добавил: – Так и знал, что без Иванова здесь все-таки не обошлось!
Однако это был еще не конец! Мама Жора тоже отличился. Когда, по команде курсантский состав раскрыл свои вещевые мешки, а офицеры свои «тревожные» чемоданчики к осмотру, выяснилось, что чемоданчик мамы Жоры укомплектован детскими игрушками! Взводный два раза открывал и закрывал свой «тревожный» чемоданчик, словно не веря своим глазам. И все это перед высокими проверяющими!
– Товарищ майор, – позвал один из проверяющих нашего ротного, – вот полюбуйтесь сами, какое странное представление у вашего подчиненного о комплектации его «тревожного» чемоданчика! Покажите ваш, если вас не затруднит.
У ротного, разумеется, все оказалось в полном порядке.
– Непонятно, – издевается проверяющий, – если вы знаете, что должно находиться в «тревожном» чемоданчике, почему вы до сих пор не научили этому своего командира взвода?
Я перехватил многообещающий взгляд ротного, предназначавшийся маме Жоре, и даже мне стало его жалко! Честное благородное слово! После этого смотра мама Жора больше не берет свой «тревожный чемоданчик» домой. Отныне он постоянно хранится в канцелярии роты.

Пример
Двадцать пятого сентября во время просмотра программы «Время» мы узнали о том, что за мужество и героизм во время ликвидации последствий аварии на ЧАЭС звание Героя Советского Союза получили майор внутренней службы Леонид Телятников и, посмертно, лейтенанты: Виктор Кибенок и Владимир Правик.
Наш взводный приятно удивлен тому, в какой тишине мы слушали это сообщение. После того, как окончился этот сюжет, никто не спешит нарушить тишину. Только телевизор продолжил работать дальше, и все. Тогда взводный сказал:
– Да. Такая вот у нас, у людей в погонах, работа – отдавать сердце чужим людям. А если понадобится, то и жизни тоже.
– Какая же это работа? – тут же с негодованием вспылил Столб.
– Перспективы радужные, – проворчал Веня по своему всегдашнему обыкновению. – Мало того, что армия у нас отняла хорошую еду, женщин, так она может отнять вообще все! А я отдаю всего себя армии!
– Отставить разговоры, – рявкнул мама, видя, что Веня замолкать не собирается. Он еще раз недовольно посмотрел на Веню и сказал голосом, не терпящим возражений, – Все сидят и внимательно слушают телевизор! Курсант Нагорный, что у вас есть, чтобы отдать нашей армии?
Взгляд капитана Дядченко гасит все желания возражать и спорить. У нашего ротного он научился такому взгляду, что ли? Его неожиданная суровость удивила всех. Хотите – верьте, хотите – нет, но даже мне с ним спорить не хочется. Веня тоже счел нужным не отвечать взводному на его вопрос.
– Крепко подумайте над тем, что вы только что услышали. И пусть их пример послужит вам примером того, как нужно вести себя советскому человеку и офицеру в трудную годину, – назидательным тоном изрек взводный.
Все вынуждены некоторое время молчать, и взводный довольным тоном добавил: – Товарищи курсанты, слушайте меня все внимательно, сидите и молчите! Молчание иногда говорит больше, чем слово. Вы что же, думаете, что у меня нет других дел, кроме как лаять на вас?
Все сидят хмуро и молчат. Напряженная тишина царила довольно долго. Лично мне жизнь решила преподнести приятный сюрприз. Меня тихонько окликнул Лео.
– Толик, скажи, ты уже видел фильм «Коммандо?»
– Нет. А о чем он? – лениво подпер я голову рукой, так как отнесся к сообщению Лео без особого энтузиазма.
– Ну, ты даешь! Лопнуть можно от смеха, – изумился мой приятель. – Это боевик с твоим любимым Арни в главной роли!
– Новый? Что-то я такого названия не помню, – тут же заинтересовался я.
– Прошлого года. В видеосалоне на Пушкаре идет, – стал рассказывать Лео. – Давай сходим, я с удовольствием его еще разок посмотрю.
– Давай, – согласился я, а сам подумал о том, что жизнь все равно продолжается. Моя бабушка в таких случаях говорит, что живым о живом думать.
– Симона, а Симона, – шутит Королев, – за такую новость тебе следует расцеловать Лео в уста сахарные да медовые!
– КорС, зато ты у нас вечно что-нибудь плохое рассказываешь, так что ж, тебе, как в старину гонцу, принесшему плохую новость, каждый раз голову рубить? Где ты голов тогда напасешься?
– А на мясокомбинате, – вмешался Лис, – там много голов! И свиных, и бараньих, и бычьих – выбирай любую! Все лучше будет, чем твоя нынешняя!
– Я надеялся, что будет смешно, – оправдывается КорС, – ведь ко всему, что я делаю, я отношусь со значительной долей иронии.
– Хорошо бы еще и самоиронии, – высказал пожелание Лис. – Если говорить проще…
– Не надо. Я уже догадался.
Королев покраснел и замолчал. К счастью для него у него хватает здравого смысла понять, что продолжать начатый им разговор, пора завершить. Чтобы, как говорится, без последствий для него же. Я же на Королева даже не взглянул. Как говорит Миша: «Что посеял, то и съел, а удивлению нет конца». В общем, разговор окончен и ладно.
Зато тут я обратил внимание на то, что Володя пребывает в таком настроении, что я, даже не знаю, как его назвать. Он подавлен, вот на что это похоже. Надо его отвлечь и развлечь, чтобы ход его мыслей изменился.
– Эй, Вовчик, ты где? – хлопнул я его по плечу. – Пора избавиться от хандры!
– Что? – механично переспросил он. – Ты что-то спрашивал?
– Я говорю, интересно, почему ты решил стать военным? – смеюсь я.
Володя как-то беспомощно посмотрел на меня и серьезно сказал:
– Понимаешь, Толик, мои родители – очень простые люди.
– Мои тоже, и что? У половины взвода, если не больше, такие родители, – недоумеваю я.
– Нет, не совсем то. Мой отец получает 112 рублей в месяц, а мама вообще 88 рублей. Кроме меня есть еще младшая сестренка. Когда я учился в десятом классе, родители популярно объяснили мне, что если я хочу иметь высшее образование, то это может мне дать только военное училище. Мою учебу в институте они просто не потянули бы. У лейтенанта зарплата больше, чем мои родители вместе зарабатывают. Так что мне еще предстоит, потом материально помогать своей сестренке, – признался Вова в минуту откровения. Похоже, ему сейчас до боли стыдно за свою семью.
Как-то так грустно мне стало на душе, но помочь-то я ничем не могу. И зачем только было этот вопрос задавать? Хотя вопрос обыкновенный, мы уже почти все рассказали, почему решили связать свои жизни с армией. Я и не подозревал, что и как на самом деле в жизни нашего Вовы.
– Еще они сказали, что есть вариант жениться на дочери какого-нибудь начальника или директора, чтобы тесть меня выучил в институте. Только это вряд ли, – вздохнул он, оторвавшись от своих невеселых мыслей.
Не в обиду Володе, но он действительно вряд ли поразит какую-нибудь девушку и ее состоятельных родителей. Пока во всяком случае. Способностей он средних, а о внешности и говорить не приходится. Нос такой, что на двух грузин хватит, волосы тонкие, реденькие, белесые и с рыжиной. Бровей и ресниц почти нет, зато уши, как локаторы. Подбородок маленький, губы узкие, и кожа розовая. Глаза какие-то невыразительные, водянистые. Ко всему, он еще  худющий и узкоплечий. И говорит, шепелявя. Он это прекрасно понимает и стесняется своей внешности. Володя решился, и со слезами на глазах добавил:
– Я вообще сомневаюсь, что какая-нибудь девушка найдется, которая захочет за меня замуж, – сказал он и испытывающе посмотрел на меня, ожидая опровержения его слов, но у меня в горле все пересохло. Почему-то ничего не приходило в голову, я ничем не мог его порадовать, и я так ничего и не сказал.
– Ладно, все, забудь все, что я тебе сказал, – попросил Володя.
Я пообещал и отвернулся от него. Зона сидит и что-то увлеченно ест.
– Зона, хватит жрать! – громко говорит Рома.
– А ты не завидуй! Зависть плохое качество! Я ем, значит, существую! Вот придет время, Рома, клюнет тебя петушок в одно мягкое место, вспомнишь тогда мои слова, – отшучивается Зона. – Чего ты такой серьезный? Посмейся ради смеха!
– Ум, что ли, прорезался? – изумился Рома. – Так тебе сейчас Иванов даст в морду, и у тебя значительно поубавится радость жизни, понял? Так что не доводи себя до стресса, пока ты еще жив и здоров! А то тебе сразу станет невыносимо грустно и захочется выть на Луну!
– Не бойся, Зона, – успокаивает его Лис, – Иванов тебя не тронет. У тебя для этого есть свой командир отделения, а его бояться нечего!
– Я в курсе, – веселится Зона. – Да и ваш Иванов не так страшен, как его малюют!
– Ты это серьезно? – спрашиваю я. – Это ведь Лис тебе обещал, что я тебя не трону, а не я! Он соврал, а ты взял и поверил, дурашка?
Как ни странно, но аппетит у Зоны сразу пропал, так что он даже жрать перестал.
– Что ты, Зона, замолчал, неужели уже все мысли кончились? – радуется Рома.

ПДД
ПДД (правила дорожного движения) мы изучаем в классах кафедры автобронетанковой подготовки, которые находятся на территории батальона обеспечения учебного процесса училища на улице Крылова. Мы пришли заблаговременно, так что есть время перекурить и в прямом, и в переносном смысле.
Я быстро дописал письмо маме, законвертовал его и подошел к почтовому ящику, чтобы отправить письмо. На стене над почтовым ящиком красуется транспарант «Товарищи воины! Помните, что дома ждут ваших писем ваши родные и близкие!» Я прочел эту надпись, опустил письмо в ящик, и тут прозвенел первый звонок. И я поспешил в учебный класс.
На занятиях по ПДД преподаватель подполковник Оленичев вместо того, чтобы проводить занятие, поднял незадачливого Васю Россошенко и распекает его за то, что тот во время практических занятий по вождению на оживленном перекрестке растерялся и отпустил руль автомобиля.
– Что же это вы, товарищ курсант, взяли и бросили все педали и весь руль? Да знаете, кто вы после этого? Задница вы с ушами, вот вы кто! Доложите мне, для чего служит рулевое управление автомобиля?
Вася надолго замолчал, уставившись то ли в пол, то ли на свои сапоги.
– Курсант Россошенко, – недовольно говорит преподаватель, – у меня к вам вопрос. Нет, товарищи курсанты, я помню, что он еще не ответил на предыдущий вопрос. Это вопрос другого рода. Итак, вопрос. Что такого интересного вы увидели в полу?
– Рулевой управление служит для поворотов руля направо, налево, а также в другие стороны, – чуть не плача, отвечает Вася.
– Это как? – изумился преподаватель. – Это, в какие еще другие стороны? Товарищи курсанты, успокойтесь. Грешно так смеяться над убогим. Тем более что многие из вас тоже выглядят порой довольно смешно.
Я не стал слушать их милую беседу, а занялся чтением третьей книги Владимира Малика «Черный всадник» и так увлекся чтением, что не заметил, как ко мне подошел преподаватель. Он стоял рядом, нависая надо мной, и читал книгу вместе со мной, а я и этого не замечал. Книга была на украинском языке, но оказалось, что Оленичев его хорошо понимает.
– Младший сержант Иванов, – застал он меня врасплох.
– Я! – вскочил я так резко, что чуть головой не попал ему в подбородок. Подполковник увернулся, но сильно ударился головой в стенд, висящий на стене. Стенд с грохотом упал.
– Книгу сюда! Получите в конце семестра, а может и вовсе не получите, – самодовольно сказал подполковник Оленичев, потирая ушибленное место, и тут же торжественно объявил: – Я передумал. Товарищ Иванов, вы получите водительские права, а без знаний ПДД вы их не скоро получите – вот тогда я книгу вам и отдам, вот так! Да, за сегодняшнее занятие вам двойка!
Куда деваться виноватому сержанту? Пришлось книгу отдать.
– Кстати, сержант, давайте-ка сюда вашу карточку для замечаний! – с настоящим удовольствием добавил он.
Забыл сказать – в училище ввели новшество: карточки для замечаний. Носить их положено в военном билете, а замечание записать может любой офицер, прапорщик и гражданский преподаватель. Курсант, у которого вся карточка будет исписана замечаниями, автоматически исключается из училища.
Карточки эти как-то легко и сразу прочно вошли в нашу жизнь. Говорят, что это новшество тоже заслуга нашего нового начальника училища. Как говорит Веня: «У нас здесь очень большой новый дурдом».
– Дело пахнет керосином, – негромко сказал Миша.
– Может не нужно? – на всякий случай предпринял я попытку не получить запись в пока еще девственно чистую карточку. Мое напряженное ожидание окончилось разочарованием. Преподаватель сделал запись о том, что я вместо занятий по ПДД читал художественную литературу, которая к тому же, не входит в учебную программу СВВПСУ.
– Вот и все, сержант. Скажу очень коротко, очень точно и очень лаконично: наш разговор окончен. Остальные тоже запомните, если что, буду четко писать вам замечания.
Я безмолвно подчинился и замолчал. В глазах КорСа промелькнуло чувство глубокого удовлетворения. Он не скрывает своей радости, и даже не отводит глаза в сторону.
– Время положить конец чтению на занятиях, – притворно правильным голосом сказал он, пытаясь придать лицу серьезное выражение. Уже трудно не обращать внимания на его неприязнь ко мне.
– Клади, – просто отреагировал на его слова Миша.
Я посоветовал Королеву прикусить и язык, и губу. Об увольнениях на время пришлось забыть, в армии ведь любое нарушение – это практически, то же самое, что преступление.
Но зато в армии можно ходить в самоволки! И я, не сделав предварительного звонка, ночью ушел в самоход к своей новой знакомой. Ее зовут Руслана. КорС, который присутствовал при нашем знакомстве, а познакомились мы на вечере отдыха в университете, уже высказался по этому поводу так:
– Надо тебе, Иванов, имя сменить, чтобы было почти, как у Пушкина: Людмил и Руслана! Что скажешь?
Что я ему сказал, пересказывать не стану. Руслана живет одна, в своей собственной квартире. Она сразу же дала мне ключ от своей квартиры, и вот я, добравшись до ее дома, поднялся на ее лестничную площадку и открыл дверь своим ключом. В комнате слышны веселые голоса, и я решил, что Руся смотрит телевизор. Но когда я вошел в комнату, то обомлел на месте. Совершенно голая Руслана обнимается на диване с двумя обнаженными парнями! Такого мне еще видеть не приходилось.
Я растерялся, прямо, скажем, обалдел не на шутку и замер на пороге. Она увидела меня первой и тоже замерла. Смотрю я на эту «картину» и мне не верится, что это не сон. Я почувствовал, как сердце мое забилось учащенно. Ее приятели, наконец, заметили меня и вскочили с постели в некотором смятении. Потом они опомнились и набросились на меня.
– А ну, кадет, пошел вон, – подскочил первым тот парень, что покрепче.
Я уже пришел в себя и коротким ударом в подбородок отправил его в глубокий нокаут. Это ведь не боксерская перчатка, а голый кулак! Второй юноша тут же бросился на меня. Какая самоуверенность! Я и его опередил, ударив кулаком в нос. Хрустнула переносица, и лицо нападающего залила кровь. Он схватился руками за нос, пытаясь остановить кровь. Вот, все очень просто и понятно.
Руслана в это время набросила халат, и подошла ко мне. Я бросил на журнальный столик ключ от ее квартиры и, не обращая внимания ни на нее саму, ни на ее слова, ушел.
По возвращению в казарму я решил умыться. За этим занятием меня застал Миша. Он вошел в умывальную комнату, отчаянно зевая, и увидел, как я смываю кровь с рук. Вся его зевота тут же разом прошла.
– Это не моя кровь, – усмехнулся я.
– Толик, а оно тебе надо было? Слушай, дружище, у меня простой, даже банальный вопрос, и стоило ради этого бегать в самоход? – подивился Миша и добавил серьезно. – Подраться можно было и здесь.
– Не скажи, – улыбнулся я, – такого удовольствия я бы здесь не получил! Да и с возможными последствиями тут считаться пришлось бы.
– Так ты там что, изо всех сил, что ли? Скажи хоть, все живы, остались? – то ли в шутку, то ли всерьез спрашивает Миша.
Хотя я и переволновался, неожиданно всю ночь я проспал, как убитый. И, правда, было бы ради кого страдать!

Герой
В наше училище поступил Герой Советского Союза, кавалер ордена Ленина, двух орденов Красной звезды, одного ордена Боевого Красного знамени, медалей «За отвагу» и «За боевые заслуги». Разумеется, бывший воин-интернационалист, честно выполнивший свой долг в братской Демократической республике Афганистан.
Естественно, он сразу стал отличником учебы и старшиной роты. И на всех праздниках – постоянным трибуном и оратором. Наше училище по праву гордится таким курсантом и будущим офицером-политработником военно-строительных частей. КорС с завистью называет его участником всех войн и кавалером всех орденов. Он отчего-то использует этот повод, чтобы лишний раз попытаться уколоть меня.
– Товарищ Иванов, – с до глупого смешным выражением лица спрашивает он, – разрешите узнать, а какими государственными наградами СССР можете похвастать вы?
– Я, товарищ Королев, чтоб вы знали, уже был поощрен всеми самыми высокими наградами, которые предусмотрены для простого советского человека!
– Во как? – изумился «замок». – И какими это наградами, уж извини за масло масляное, ты у нас награжден?
– Почетной грамотой, денежной премией, похвалой «Молодец» с одновременным похлопыванием по плечу и троекратным поцелуем!
Взвод долго смеялся и над моими словами и над КорСом. И долго еще все в порядке было у нашего курсанта (вернее уже старшины), который Герой Советского Союза.
И вдруг, как гром среди ясного неба! Выступал наш орденоносец перед призывниками в областном военкомате. Среди офицеров оказался.… Впрочем, по порядку. После выступления нашего героя к начальнику училища на прием попросился майор из ВДВ, присутствовавший на выступлении нашего  известного курсанта.
– Понимаете, товарищ генерал-майор, – взволнованно рассказывал майор, – слушал я вашего курсанта, и все вроде правильно: хронология событий, нумерация частей, фамилии и звания действующих лиц. Он ведь и меня вспомнил! Но я его не знаю! Он не тот, за кого себя выдает! То есть он-то может и есть он, но он не был в нашей части в Афганистане, это точно!
Майору поверили и стали разбираться. Для начала заглянули в личное дело героя, а в нем кроме собственноручно написанной биографии никаких подтвердительных документов не оказалось. В ходе расследования выяснилось, что юноша этот отслужил срочную службу в родном стройбате на территории  СССР, а именно – в Капустином Яре.
Способностей парень оказался весьма посредственных, зато комплексов разных много, вот и решил он и свою самооценку повысить, заодно и высшее образование получить в военном вузе. Тут его сосед умер – настоящий Герой Советского Союза, и его боевые награды вместе с ним похоронили. Нашему «герою» так сильно хотелось Героем стать, что он сразу могилу вскрыл, и аккуратно все снова закопал так, что никто ничего и не заметил.
Но ему и этого оказалось мало, и он еще несколько наград украл, купил и выменял. Тут еще очень кстати сосед из Афганистана вернулся. Наш «герой» не жалел водки, чтобы тот больше, да поподробнее рассказывал о своей службе, а сам в это время все разговоры на магнитную ленту записывал, а после и на бумагу. Потом старательно наизусть учил свою «легенду». И однажды пришел день, когда нацепив все это великолепие (ордена и медали), он предстал пред ясные очи приемной комиссии нашего училища. Триумф был настоящим!
И никто, никто (!) не решился спросить у него наградные документы на его ордена и медали. Кто же может так Героя оскорбить недоверием? Когда все вскрылось, то после, очень мягко говоря, не совсем лицеприятных дел, которые он наворотил, лже-афганца и лже-героя перед строем училища развенчали, разжаловали в рядовые, отняли чужие награды и отчислили из военного училища.
– Вот это враль! – восхитился Веня. – Какой артист! Талант! Ну, теперь, как водится, обжегшись на молоке, будут дуть на воду!
– Точно, – похвалил его мысль КорС, – введут спецнадзор…
– И спецконтроль за спецнадзором, – шутит Лео.
Больше мы о том лже-герое ничего и не слыхивали, а вот других ребят, которые прошли войну и поступали в училище, порой оскорбляла та подозрительность и щепетильность, с которой их проверяли при поступлении в училище. Впрочем, когда они узнавали причину такого отношения, они обижаться переставали. Разумеется, после того, как все вскрылось, все курсанты сразу стали очень умными и заметили кучу разных неувязок.
– Одно обилие боевых наград уже должно было насторожить приемную комиссию, – горячится самый умный из умных – КорС.
– И кто бы мог подумать, что в наше время такое возможно? – вторит ему Вася.
– Даже странно, – размышляет вслух Веня, – до какой низости доходят люди. Это же надо придумать – выдавать себя за Героя Советского Союза? Куда катится этот мир?
После этого Веня непривычно надолго увяз в своих мыслях. Лео даже решил вернуть его к обычной жизни.
– Эй, Веня, что ты спишь на ходу?
Я хотел тоже подшутить над Веней, но меня отвлек Дима. Он подсел ко мне и спросил:
– Толик, ты ведь знаешь, что у нас есть корт для большого тенниса?
– Я, что, действительно сплю? – удивился я.
Дело в том, что не знать этого просто нельзя, так как теннисный корт находится на нашей территории, которую наш взвод убирает уже больше года.
– Согласен, согласен, – сдается Дима, смешно подняв руки вверх, – я не так выразился. Мы с Вовкой решили учиться играть в большой теннис. Мы даже ракетки и мячи сегодня купили. Ты как смотришь на то, чтобы присоединиться к нам?
– С удовольствием, – говорю я, – честно говоря, мне давно хотелось попробовать. А где вы ракетки купили?
– Расслабься, – смеется Дима, – я купил две ракетки, так что ты с покупкой пока не спеши, вдруг тебе не понравится?
На следующий день мы в личное время начали учиться играть в теннис. Володя утверждает, что он дома играл в теннис, но я не заметил особой разницы в классе его игры и моей, хотя я взял ракетку первый раз в жизни. Сыграли мы более-менее на равных. Мне очень понравилось, так что в ближайшее же увольнение я тоже обзаведусь ракеткой, сумкой для нее и мячами. Играть мы решили просто в спортивных костюмах, чтобы не тратиться на шорты и тенниски.
И хотя мы играем на глазах всего нашего взвода, но больше никто во взводе большим теннисом так и не заинтересовался. Нам троим, мама Жора даже на занятиях по физподготовке отныне разрешает немного поиграть в теннис.
Вот и сейчас взвод занимается на турниках и брусьях, а Дима с Володей играют в теннис. Сам мама Жора в отличие от всех других офицеров батальона, как старый добрый бронепоезд стоит на запасном пути.
Мирзоян сорвался с брусьев и сильно ударился подбородком. Он пытается руками остановить кровь, которая заливает ему грудь. Но уже поздно. Как говорится, случилось то, что уже случилось.
– Товарищ капитан, – жалобным голосом докладывает Лео взводному, – курсант Мирзоян разбил подбородок.
Однако его слова не возымели должного действия.
– Ничего страшного, – флегматично отвечает мама Жора, – у него второй есть. Стой! Как разбил? Твою мать! То есть его мать! Я с вами падаю в шок! Я в ужасе!
– От чего, товарищ капитан? – чуть не плача, спрашивает Саркис.
– От всего! И в первую очередь от вас! – в сердцах говорит взводный.
– А мне казалось, что в первую очередь должно быть от Иванова, – негромко произнес КорС.
Но на этот раз взводному не до Королева и не до меня. Лео с Ромой отвели Мирзояна в медпункт, где тому наложили несколько швов. Взволнованного маму Жору вызвали к комбату и что-то там ему порвали на немецкий крест, но зашивать не стали.

Бывшая
Я шел в увольнение по улице Самокиша, чтобы переодеться на квартире в гражданку, когда неожиданно столкнулся с Русланой. Ощущение возникло такое, что находится она здесь совсем не случайно, а будто поджидает кого-то. Как тут же выяснилось – меня. 
– Привет, – как ни в чем не бывало, сказала она, и широко улыбнулась своей очаровательной, белозубой улыбкой. – Как дела?
– Привет, – нехотя ответил я и остановился, – я тороплюсь, так что ты уж извини.
– Да ладно тебе. Можешь ведь уделить мне по старой памяти хоть пару минут, – в ее голосе прозвучали капризные нотки.
– Незачем. К чему все это? – но, увидев, что у нее выступили слезы на глазах, я сдался. – Чего ты хочешь?
К моему удивлению, она вдруг прочла несколько стихотворных строк.
– Да, ты такой, каким тебя люблю:
  Порывистый, настойчивый, не лгущий.
  Подобно скороходу-кораблю,
  Навстречу шторму и ветрам идущий.
  Как нелегко и как легко с тобой!
Поскольку я промолчал, Руслана продолжила.
– Толик, почему, собственно, мы не можем с тобой продолжить встречаться? Мы легко можем снова стать друзьями, – девушка усиленно имитирует взволнованный вид, чтобы убедить меня в серьезности своих чувств. Или она на самом деле переживает? Ситуацию ведь всегда можно изменить. И чего она во мне нашла, ведь я не Аполлон и не Ален Делон? Жаль, что она никак не поймет, что ничего у нас не выйдет. Только старые раны разбередит и все.
– Знаешь, было бы подло пользоваться тобой, твоим телом, даря тебе надежду.
– А я совсем не против этого, – достаточно недвусмысленно заявила она. – Слушай, а почему мы раньше не встречались?
– Просто я стараюсь избегать встреч с тобой, – отшутился я, но неожиданно для меня она охотно поверила в сказанное.
– Вот видишь, – ухватилась она за мои слова, и сразу стала настойчивей, – значит, я тебе все еще не безразлична!
– На самом деле причина самая, что ни на есть прозаическая – я не ходил в увольнения.
– Шутишь? Ты же отличник учебы!
– Вовсе нет. То есть, я, конечно, отличник учебы, Просто я готовился к городским соревнованиям по боксу.
Из-за спины Русланы выглянул Миша Кальницкий, квартира которого находится на этой улице, и стал делать мне какие-то знаки. Присмотревшись, я понял, что он восхищенно поднимает вверх брови и показывает мне большой палец. Нет, даже два больших пальца. Всем своим видом Миша пытается сказать мне, что, по его мнению, это классная девочка, и терять ее не следует ни в коем случае.
– И как успехи? – отбросила она со лба челку.
– Первое место по городу, – не без гордости сообщил я. Мне и в самом деле есть чем гордиться. Как сказал мой тренер Баринов, я не оставлял своим противникам никаких шансов.
– Что ж, как для тебя, то вполне сносный результат, – пошутила и рассмеялась Руслана. – А как далась победа?
– Легко, – ничуть не бравируя, ответил я.
Я обратил внимание на то, что Миша продолжает неотрывно следить за нами.
– Что свидетельствует о том, что ты можешь больше!
– Вполне вероятно. А теперь попрощаемся и расстанемся на¬всегда. Хотелось бы, чтобы ты поняла, что между нами все конче¬но. Да, и не вздумай встречаться с кем-нибудь из моих приятелей, чтобы быть ближе ко мне, это самообман. Просто свою репутацию еще больше подмочишь. 
– Спасибо тебе, Толик, и прости меня. Знаешь, я запомню тебя на всю жизнь, – и она впилась в меня глазами. – Ты перевернул в моих глазах  принятые представления о курсантах нашего училища.
Я, молча, улыбнулся, полагая, что обо мне и о своем обещании Руслана забудет еще до конца месяца.
– Не спеши прощаться. Я, конечно, наверное, виновата перед тобой, но иногда случается так, что любящие люди снова сходятся и живут всю жизнь счастливо.
– Так, то любящие, – ответил я. Меня покоробило это ее «наверное». – Я тебя не любил, и ты не можешь не знать, что тоже не любишь меня.
И зачем я только остановился? Сейчас ведь все это уже ничего не значит и ничего не меняет.
– Ты уже обзавелся другой? – ревниво спрашивает она.
– Ага. Причем сразу двумя, – напомнил я ей, из-за чего мы расстались. Кровь забурлила во мне так, что я почувствовал, как краснею, так как кровь прилила к лицу. Мне с трудом удалось обуздать свои чувства. И что в этой Руслане такого, что до сих пор так волнует меня? На первый взгляд ничего особенного в ней нет. – Ну, все, достаточно, а то меня мои подружки заждались. Так что не надо тебе строить никаких иллюзий. Прощай.
Мой отказ был хоть и вежливый, но такой твердый, что она даже не пыталась остановить меня. Хотя я старался не смотреть на нее, но невольно как-то натолкнулся на ее погасший взор. Во всяком случае, то, что мы расстались, так и остается на ее совести. Одними губами она прошептала то ли «Прости», то ли «Толик», я не понял, да и не собирался понимать.
И я резко отвернулся и, не оборачиваясь, направился дальше. Спинным мозгом или чем-то похожим я чувствовал, что она смотрит мне вслед. Хорошо, что она не стала устраивать на улице истерики. А ведь мне казалось, что мы нравились друг другу, и нам было хорошо вместе.
После встречи с Русланой я чувствовал себя каким-то опустошенным. В книгах, когда описывают подобное состояние, говорят, что испытываешь желание вымыться. Вот нечто подобное испытываю и я.
Мишка, узнав подробности нашего разговора, обрушил на мою голову шквал негодования. В роте его примеру последовали другие курсанты, которых Мишка посвятил в общих чертах в тонкости дела. Если верить моим товарищам, то я не просто большой, а еще и на удивление редкий лопух.
– Я как ее увидел, – продолжает живописать Миша, – так вообще застыл, как вкопанный, пораженный ее совершенной красотой, а он еще нос воротит!
Не знаю, как долго бы еще товарищи насмехались надо мной, но тут Лису удалось переключить внимание ребят на себя.
– Пацаны, – серьезно предложил он, – у меня есть пол литра! Кто будет?
– А закуска есть? – первым спросил Королев.
Я даже удивился, чего это Сергей решил выпить?
– Яблочко, – ответил Лис.
– Наливай! – тряхнул головой Королев, а выпив треть стакана, потребовал, – давай твое яблочко.
– КорС, а, КорС, – смеюсь я, – а ты что, после первого стакана закусываешь?
Сергей отмолчался, только протянул руку к Лису за яблоком. Каково же было мое, и не только мое удивление, когда Лис вышел на свободное место, и пошел в пляс, напевая:
– Эх, яблочко! Да на тарелочке…
Надо ли говорить, что на всех присутствующих эта песня и танец произвели эффект разорвавшейся бомбы? В хорошем смысле слова. Все буквально взорвались от смеха! У вас бывает такое, что смех доводит вас до изнеможения? То же самое было с нами.
– Третий взвод, здесь что, эпидемия смеха? – завистливо спрашивает Столб. – Я тоже хочу заразиться! 
В результате общались с Морфием, в смысле, бутылку приворожили на пару Лис с Мишей. Остальные курсанты без закуски пить отказались.
– Ишь, как вы спелись, – смеется Лео.
– Мы не спелись, – объясняет слегка охмелевший Миша, – мы спились!
– Слушайте, – спохватился я, – у меня же в вещмешке есть банка «Завтрака туриста»!
– Что ж ты раньше молчал? – возликовал Лис, обнял меня и чуть не поцеловал. – Командир, ты знаешь, что ты человек с самой большой буквы! Давай консерву, а то я сам уже, похоже, до шкафа не дойду!
Так что обо мне и Руслане все напрочь забыли и оставили меня в покое.
– Командир, а командир, – шутит Миша, – может, ты нам кашу эту еще и подогреешь как-нибудь? Ты же должен заботиться о своих подчиненных? Ну, прояви смекалку!
– Военную? – шучу я.
– Военную или там русскую, нам без разницы. Ты главное, прояви!
– Блин! – сильно ударил себя по лбу Лис. – А у меня ведь в вещмешке галеты есть!
– Третий взвод, – сунулся, было, к нам Яд, – а что это у вас так весело?
– Любопытной Варваре, – вытаращив пьяные глаза, начал объяснять Лис, но Яд уже итак сам все понял и исчез из кубрика нашего взвода.
Можно сказать, что ему повезло. Если бы он задержался еще хоть на минуту, то пришлось бы ему покидать его с катастрофическими для себя результатами. Это легко читается по Мишкиному лицу.
На вечерней поверке мама Жора предупредил, что ночью нас могут поднять по тревоге с тем, чтобы совершить марш-бросок на стрельбище.
– Так что главное, чтобы перед выходом вы в «лучших» традициях нашего великого народа не нажрались водки, – предупредил он.
Однако еще перед отходом ко сну начался такой обложной ливень, что было ясно, никакой тревоги не будет. Не знаю, как на счет КорСа, а вот Мишка и Лис спать легли абсолютно счастливыми людьми.

Энтузиаст
К нам прислали на  кафедру ФПиС (физической подготовки и спорта) нового преподавателя, подполковника Юнакова. Весьма инициативный оказался товарищ, настоящий энтузиаст, ну просто беда! Все ему в училище понравилось, за исключением футбольного поля. Поднялся он на совещании офицеров и предложил генералу сделать в училище чуть ли не лучшее в Европе футбольное поле. В армии все просто – ты предложил, ты и делай. Как говорится, все честно, никто никого не обманывал.
Отвечала за уборку территории (в данном конкретном случае за этот злополучный стадион) наша рота. Соответственно, нам и выпала высокая честь делать это замечательное поле на уровне европейских стандартов. Сначала меняли грунт, затем его укатывали, потом траву сеяли.
Трава взошла жухлая, реденькая. К тому же жара, это ведь Крым, что ни говори. Посмотрел преподаватель кафедры ФПиС на эту траву, и весь его нелепый энтузиазм и глупый оптимизм как-то разом иссякли. Ну и мы, наконец-то, отдохнули. Но недолго.
Вспомнил однажды генерал, что ему обещали лучшее в Европе футбольное поле, да еще чуть ли не с подогревом! Не поленился генерал, пошел своими собственными глазами посмотреть, как там это чудесное поле выглядит? И очень удивился он, что поле  сильно на пустырь смахивает (хорошо хоть не на свалку!) Реакция генерала оказалась вполне предсказуемой. Подполковник Юнаков отгреб круто. Драл его генерал долго, умеючи, нещадно и площадно. Вспотевший и совершенно обалдевший, прибыл Юнаков в нашу роту, и тезисно, все услышанное от генерала, излил на офицеров нашей роты.
– Ну, это уже вообще, ни в какие ворота не лезет, – возмущается Вася, – ругать офицеров при подчиненных. Это же недопустимо!
– И не говори, – делает вид, что поддерживает его КорС, – ладно бы сам был в каком-нибудь бешеном звании, а то просто какой-то подполковник!
– Мало вы меня еще знаете! – закончив свою речь Юнаков, твердо пообещал. – Я с вами больше не буду нервы портить. Теперь вы будете нервы портить! Эх, жаль на вас слова тратить.
– Можно более-менее точно сказать, что будет не до шуток. Особенно нам – курсантам, – предположил Веня.
И оказался прав. Ротный построил роту и объявил:
– Товарищи курсанты, есть две новости. С какой начать?
– С плохой! – первым выкрикнул Миша.
– Будем пересаживать траву на футбольном поле, и поливать ее, пока она не примется и не окрепнет. С увольнениями пока придется повременить. Пока не закончим посадочные работы.
– А какая тогда новость хорошая? – снова вырвалось у Миши.
– Курсант Кальницкий, – хмуро отвечает ротный, – разве кто-то сказал, что вторая новость хорошая? Она очень плохая. Поливать поле будем по ночам, чтобы, значит, не во вред учебному процессу.
Вам, безусловно, доводилось слышать о том, как в армии траву в зеленый цвет красят? А мы стали ежедневно эту траву поливать, чтоб она отошла и зазеленела. Нас, как и обещали, даже по ночам поднимали, и мы ведрами воду носили и поливали это поле. Впрочем, мы с самого начала ничего хорошего от этой затеи и не ждали.
Прокляли и его (поле то есть), и не в меру инициативного подполковника Юнакова. А генерал упрямо ходил и ходил смотреть: как там наше поле? Поскольку приходил он после развода, то жаркое крымское солнце все уже высушивало, и генерал не верил, что его вообще поливали. Не впечатляет его сухое поле и все тут. Все начальству кажется возможным, но никто ничего сделать не может.
И вот, когда от постоянного недосыпания мы совсем осоловели, а руки от длительного ношения тяжестей у нас стали, как у орангутангов, мы в который раз традиционно задались вопросами «Кто виноват?» и «Что делать?» Если с ответом на первый вопрос определенная ясность есть, то со вторым вопросом полный завал. И вдруг Лео предложил:
– Давайте наймем поливальные машины и хоть одну ночку поспим по-людски? А то мое терпение уже почти совсем лопнуло.
– Только Бао посылать не нужно, а то он вместо поливочных машин пригонит дорожные катки, – зло пошутил КорС.
– Кого предлагаешь ты? – обиделся Бао.
– Как кого? – тоже удивился Королев, как будто для него других вариантов и не существует. – Предлагаю товарища Иванова, он у нас везде успевает и за все отвечает!
Идею мы сочли блестящей, (это я об идее с поливом), дружно скинулись всей ротой и наняли добрый десяток машин. С вечера они превратили наше футбольное поле в небольшое озеро.
На следующее утро вышла комичная ситуация, превзошедшая все наши ожидания. Генерал, как обычно, после развода на занятия пошел на поле посмотреть. Поскольку шел он не сам, а с целой свитой, то, общаясь с замом, даже не заметил перемен в поле (правда, нужно честно отметить, что солнце слепило им почти прямо в глаза). Генерал сделал несколько шагов прямо по полю и только потом осознал, что что-то не так. Остановился он, глянул вниз, а он стоит по щиколотки в воде! Приподнял начальник училища штанины и вышел на беговую дорожку. Осмотрел поле, затем свои туфли и только и сказал.
– М-да… М-да.
– Поле чудес, – сказал его первый зам.
– … в стране дураков, – подумал  Веня, который оказался свидетелем этой сцены. Веня у нас взводный почтальон и телефонный террорист, и с утра уже сбегал за свежими газетами в училищное почтовое отделение, а заодно позвонить в Москву.
Больше генерал на поле глядеть не ходил, и мы его поливать перестали.
– Лео, дорогой, – радуется Отарий Кварацхелия, грузин из 4-го взвода, (который Ркацители), – ты просто молодец, что выдумал такое! Какое вино хочешь? Не скромничай, дорогой! Ты только скажи – «Киндзмараули», «Цинандали», «Хванчкара?» Для тебя ничего не жаль!
– Да не пью я, – растерялся Лео.
– Дурак! Зато мы пьем! – возмущаются Лис и КорС.
– А вы, умники, и водкой обойдетесь! – смеется Ркацители. – За свой счет!
– Эх, Лео, Лео, – сопит недовольный Лис, – в следующий раз не отказывайся. Ты не употребляешь, так зато товарищи употребляют! Помни это, тебе же среди нас жить!
Вскоре нам вообще поменяли закрепленную территорию, теперь мы убираем спортгородок у озера, который находится через дорогу от училища. А на самоподготовке снова воцарились тишина и покой, насколько это возможно, ибо Вениной болтовне нет конца-края. Но это все-таки лучше, чем поливать это злосчастное поле.
– Рота! Выходи строиться на вечернюю поверку! – командует наш взводный, который сегодня ответственный по роте. – Подышим свежим воздухом!
– Товарищ капитан, откуда там свежий воздух? – конечно же, не отказал себе в удовольствии поерничать я. – Там же смог такой, что соседнего здания не видно!
– Все равно другого воздуха у нас нет, – отшучивается мама Жора, – так что выходи строиться!
– Что, Иванов, – злорадствует Яд, – не прошло?
– Слышишь, придурок, – даже раньше меня пренебрежительно заявил Миша, – смени интонацию, а то придется сменить выражение твоего лица.
– Что весьма плохо отразится на твоем здоровье, – вторит Лис. – И будешь ты, Яд, больнее всех больных, причем не только на голову!
Миша смотрит на Яда и демонстративно сжимает кулаки. Яд замолчал, потому что с Мишей разговоры еще короче, чем со мной. Миша ведь не такой добрый, как я!
– Третий взвод, – пряча улыбку, говорит мама Жора, – оно вам надо?
– И, правда, – в кои-то веки соглашаюсь я с мамой Жорой, – оно нам ни к чему!
– Жаль, – загрустил командир Яда младший сержант Аркалюк, – а я уж было, обрадовался, что этот гнус попадет под раздачу Иванова или Кальницкого. Иванов, а ты сам-то чего молчишь?
– Жду, пока мысли снова станут цензурными.
Яд замолчал и оказался сильно прав, иначе отгреб бы по полной.
– Надо же, – насмехается Володя Шумейко из 2-го взвода, – молчит, как удав! Нет, не как ваш Политанский, а как самый настоящий удав!
Забегая вперед, скажу, что на следующую весну трава сама выросла густая, сочная и шелковистая. Наверное, не хуже, чем в Европе. Такие вот дела.
– А ведь не зря, оказывается, история учит, что то, что сегодня кажется невозможным, завтра будет привычным, – как, будто не веря самому себе, подытожил историю с высадкой травы Веня. – Командир Лео, отпусти меня к забору, ко мне девушка пришла.
Поскольку Лео отчего-то замешкался с ответом, Веня нетерпеливо добавил:
– Чего молчишь? Ну, не тяни резинку за хвост!

Оцепление
Назначили меня в оцепление во время проведения стрельб из стрелкового оружия. Снарядили нас, как положено: автоматы, рация Р-147, полевой бинокль, сигнальные ракеты, флажки и сухпай. Ранним утром нас вывезли и расставили парными патрулями вокруг стрельбища. Сигнал тревоги «неожиданно» прозвучал в 5 часов утра, как и предупреждал нас ротный. Мне в напарники попал Лео, а если честно, то мы сами попросили, чтобы нас поставили вместе.
– Лучшей новости я давненько не слышал, – радуется Лео, узнав, что нам пошли навстречу, и в оцепление он идет со мной.
Заинструктировали нас до ужаса. В сотый раз рассказали нам, что однажды вот такой же патруль как мы, наплевав на службу, завалился спать. И проспали они, как в сектор стрельбы выехали дед с бабой на телеге. Мало того, что дед с бабой уже не очень хорошо слышали, так еще и ветер относил звуки выстрелов в сторону. Оцепление мирно спало, так что положили из автоматов и деда, и бабу, и лошадь, и корову, которая была привязана сзади к телеге. Оцепление судили и посадили.
– У нас пока нет самовольщиков, пьяниц и дебоширов, но это еще не воинская дисциплина, – внушает нам на повышенных тонах мама Жора.
– Товарищи курсанты, с серьезным видом шутит капитан Туманов, – помните, нельзя направлять оружие на людей, даже если оно заряжено.
Мы с Лео к службе относимся добросовестно, и спать ложиться, даже и не думаем. Стали мы обживаться на своем посту и нашли замечательный кусок провода.
– Ну, – радуется Лео, – классная антенна к нашей рации. Слышимость будет,  будто рядом стоим и разговариваем!
Тут к нам подошли два солдата – один в ватнике, а другой в шинели нараспашку и без поясного ремня. Прямо партизаны, а не солдаты. И просят у нас закурить, но мы оба некурящие оказались, чем заметно огорчили солдат.
– А вы здесь что делаете? – поинтересовался я.
– В оцеплении стоим, у нас танковые стрельбы, – ответили солдаты, и ушли восвояси.
Мы здорово удивились: ничего себе – у них танковые стрельбы, а они ходят без ничего, с пустыми руками! И что самое странное – у них никогда ничего страшного не происходит!
– Время выходить на связь, – напомнил Лео, глядя на часы.
Мы заранее договорились, что будем разговаривать по рации на волне 350 метров. Вместо ожидаемой прекрасной слышимости – вообще никакой! Валерка орал-орал, пока не охрип весь. Пришлось связь устанавливать мне. Взобрался я на вершину сопки, сложил руки рупором и давай кричать в сторону ближайшего к нам поста.
– Серега! Королев! КорС! КорС!
Затем смотрю в бинокль – вылезает километрах в трех от нас на сопку КорС. Посмотрел он в бинокль по сторонам, увидел меня и тоже стал кричать, что есть мочи: «Чего?»
– На какой волне работаешь? – кричу я и снова гляжу на Серегу в бинокль.
– Не слышу, – снова кричит он и смотрит в бинокль на меня.
– На какой волне работаешь? – надрываюсь и уже сержусь я.
– 315 метров, – услышал, наконец-то, Серега.
– Дятел!!! 350 метров, – изо всех сил ору я, на какое-то время, потеряв способность изъясняться на литературном языке. Все, что накопилось на Королева, выплеснулось наружу. Ведь я так долго подавлял в себе эти чувства, а сегодня дал им волю. – Дятел! … 350 метров!
У Лео, слушающего меня, застревает в горле бутерброд. Хоть бы он не принял мои слова на свой счет!
– Понял, – радостно вопит КорС и исчезает за гребнем сопки.
Почти сразу рация заработала, и слышимость была такой, как будто Королев сидит рядом с нами, ну максимум в метре от нас.
Вопреки моим ожиданиям, Лео почти все время молчит и о чем-то думает. По его виду можно предположить, что мысли его невеселые.
– Валера, ты о чем грустишь? – не выдержал и спросил я. Вопрос застал его врасплох. Но Лео честно ответил.
– Понимаешь, Толик, жениться я хочу.
– Так женись, – подивился я, – кто ж тебе не дает?
– Никто, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил он. Больше на эту тему он ни слова не сказал.
На свежем воздухе аппетит всегда хороший, а мы еще развели костер, разогрели овощные консервы с мясом (рис), и поели вкусно и сытно. У Лео в загашнике еще и шоколадка «Чайка» нашлась к чаю.
Все наше дежурство прошло без происшествий. Правда, один наглый мотоциклист, не обращая внимания на наши сигналы флажками и наши решительные лица, объехал нас, но увидев, что происходит за сопкой, насмерть перепугался, сам развернулся и быстренько ретировался. В общем, день на природе прошел спокойно. Перед окончанием стрельб мы еще раз развели костер.
– Смотри, что у меня есть, – говорит Лео и показывает мне брикет гречневой каши. – Давай сварим? С тушенкой?
– Давай. Только готовить буду я. А ты отдыхай.
Когда каша уже была готова, я высыпал в нее тушенку, перемешал и поставил на несколько минут котелок на угли. Лео ел кашу так, словно вырвался из голодного края.
– Слушай, – доев свою порцию, спрашивает Лео, – а чего каша у тебя вышла такая вкусная? Я несколько раз готовил гречку с мясом, но у меня она не такая. В чем секрет?
– Ты, наверное, тушенку варишь вместе с гречкой?
– Конечно, а как же еще?
– Лучше тушенку не варить лишний раз, а положить ее в уже сварившуюся кашу, перемешать и подождать.
– Ага. И что?
– Как что? Ты же полминуты назад сам сказал, что моя каша вкуснее?
Вернувшись в расположение роты, мы сдали оружие, и пошли в кубрик нашего взвода. Там царит веселье, виновником которого, похоже, является великий Бао. Да, так и есть.
– О! – увидел нас «замок». – Товарищи сержанты, рад вас присутствовать… то есть приветствовать! Мне вас здесь не хватало!
– Пацаны, – бросился к нам с Лео, как к новым слушателям, Веня, – вы знаете уже, что выдал сегодня Бао?
Поскольку мы не знаем, и знать пока не можем, Веня пришел в восторг.
– Преподаватель истории спросил нашего Бао, из-за чего закончился каменный век. И знаете, что тот ответил?
– Неужели он сказал, что камни кончились? – нерешительно предположил Лео. Мне такая нелепая мысль даже в голову не пришла.
– Точно! – ликует Веня. – Он именно так и сказал!
Все снова смеются, хотя и слышат, в отличие от нас с Лео, эту историю не в первый и не во второй раз. Бао сопит, а потом говорит.
– Ну, поторопился я с ответом. Но ведь потом я исправился!
– И почему же закончился каменный век? – интересуюсь я.
– Я не знаю, – растерялся Бао, – преподаватель так и не объяснил. Зато я сам понял, что каменный век закончился не из-за того, что камни закончились. Камней и сейчас много – целые горы.
– Бу! Га! Га! – снова оглушающий смех разнесся по казарме. Все снова от души посмеялись над глупостью Лехи.
–– Редкий ты лопух! – радуется Веня. – Бао, признайся сам, что ты лопух! Не бойся говорить себе правду! Будь честным с собой! Тем более что ты комсомолец!
– А вот ротный не оценил этого юмора, – серьезно говорит «замок». – Преподаватель назвал курсанта Марковского «твоим неандертальцем», на что ротный очень обиделся. Чему ты радуешься, Бао? – злится «замок». – А что, если еще и мы все обидимся на тебя?
– Мы-то здесь при чем? – насторожился Лео.
– А при том, что нас всех, весь взвод ротный на якорь посадил до полного исправления неуда на нормальную оценку. Теперь понятно?
Теперь, понятно. Хорошо хоть то, что в случае с Бао, нормальная оценка это тройка.
– Остальные здесь при чем? – снова недоумевает Лео. – Бао ведь из первого отделения, вот пусть они и сидят на якоре.
«Замок» даже не удостоил его ответом. Все курсанты великолепно знают, что если ротный принял какое-то решение, то изменить его уже никак нельзя. Можно только исполнить его приказ и все.
– Леха, а Леха, – спрашиваю я, – ты сам хоть хочешь исправить эту двойку?
– Какую двойку? – продолжает веселиться Веня. – Кол!
– Конечно, хочу, – тяжело вздыхает Бао. – Я уже сам читал учебник, но нужных знаний у меня от этого отчего-то не прибавилось.
– Это правильно, – серьезно говорит Королев, – потому что учебник это просто информация, а знания это особое состояние, возникающее при общении с учителем. Давай, сегодня я буду твоим учителем, и завтра ты исправишь свою единицу?
– Вроде и благородное дело КорС хочет сделать, но зачем, же отбивать «хлеб» у Иванова? – недоумевает Веня. – Ведь он, похоже, тоже собирался предложить Бао свою помощь?
– Важен результат, – рассудительно говорит «замок», – занимайся, КорС. Как говорится, сам назвался груздем…. Иванов, ты, надеюсь, не против?
– Отчего это я должен быть против? Если Серега согласен взять на свою голову этот геморрой, пускай берет!
КорС проявил себя очень хорошим учителем, и на следующий день Бао исправил свой кол на тройку. Ротного это вполне устроило, и мы снова можем ходить в увольнения.

Улыбка фортуны
Я только-только вернулся с городской олимпиады по английскому языку. На ней я играл роль главного редактора газеты «Труд», а студенты Симферопольских вузов – корреспондентов других газет. Они задавали мне вопросы, а я на них отвечал.
Наша преподавательница английского языка, которая раньше работала гидом у иностранцев, в совершенном восторге от моего выступления на олимпиаде. Командир роты, понятное дело, тоже доволен. А я устал. И надо же мне было еще успеть на третью пару! Но теперь занятия уже закончились, я сижу и пью лимонад.
– Слушай, Иванов, – спрашивает «замок», – у тебя в аттестате по английскому четверка, а ты ездишь на олимпиады и даже побеждаешь. Отличников, медалистов даже близко не подпускают к тем олимпиадам. Как так?
Почти весь взвод отрывается от своих занятий, оборачивается ко мне в ожидании ответа. Приятно быть в центре внимания! Даже Батя и КорС у которых в аттестатах пятерки заинтригованы.
– Очень просто, – не стал я заставлять всех долго ждать, я ведь понимаю, что такие разговоры скрашивают серое однообразие нашей жизни. – Там ведь знание языка нужно демонстрировать, произношение, а не аттестат с отметками.
Бате больше нравится говорить о нашей повседневности так: монотонное течение серых будней. Лео заменяет в этом выражении слово «серых» на слово «зеленых» или «цвета хаки».
– Это понятно, но я не об этом. Пожалуй, я не так сформулировал свой вопрос. Ты так хорошо владеешь английским языком, а у тебя в аттестате только «четверка», почему?
– Учительница у меня своеобразная была. Вот у меня в четверти поровну четверок и пятерок, скажите, что нужно сделать?
– Спросить еще раз и по итогам ответа выставить оценку за четверть, – растягивая слова, отвечает КорС.
Совершенно правильно говорит Королев, только это, так сказать, в теории, а на практике, к сожалению, так бывает не всегда.
– Правильно, – соглашаюсь я, – но моя учительница говорила: «Иванов у нас не гордый, он согласен на медаль». Если откровенно, то в одной четверти я честно заработал четверку, но еще в двух я получил хорошие оценки именно по принципу «Иванов у нас не гордый». Как результат: три четверти – четверки, одна четверть и экзамен – пятерки. В аттестат пошла четверка, вот и все.
В расчет нужно принимать то, что в шестнадцать лет я еще не понимал, что оценки тоже важны. Иначе бы я поборолся за свои потенциальные пятерки, мне это было вполне по силам.
– Не обидно? – подмигнул, улыбаясь, «замок».
– Не задумывался над этим, – покривил я душой. – Вернее, я этим уже «переболел». Главное то, что язык я знаю неплохо.
– Воздадим тебе должное, действительно не гордый, – хмыкнул Рома. – Единственный человек со всего курса ездит на олимпиады по английскому языку, да еще при этом и скромничает.
КорС что-то ворчит себе под нос, по-видимому, он, как всегда, остался при своем особом мнении. А вот Батя заметил, что до этого разговора он был уверен, что я сам создаю себе абсурдные ситуации. Теперь он понимает, что не всегда в их возникновении виноват я. После занятий мы зашли в роту, чтобы оставить свои планшетки и сержантские сумки, умыться перед обедом. Меня вызвали в канцелярию к командиру роты.
– Вот что, Иванов, – сказал ротный, – переодевайся в парадку, вот тебе увольнительная записка. На сегодня поступаешь в полное распоряжение полковника Нетсена.
– После обеда? – наивно поинтересовался я.
– Нет, прямо сейчас, он тебя на КПП ждет. Так что, топай, пан спортсмен!
Что-то мне то, что я спортсмен обходится очень дорого. Ну, да делать нечего, пришлось срочно переодеться и поспешить на КПП-1. Полковник встретил меня радушной улыбкой.
– Иванов, ты ведь у нас здоровый? – спрашивает он.
– Относительно, – уклончиво отвечаю я. – Смотря с кем сравнивать.
– Если со мной, то очень даже здоровый! Помоги моей жене отнести домой тяжелые сумки, а то ей самой не справиться – много пересадок. Поможешь?
Я утвердительно кивнул, а про себя подумал, что полковник мог бы и на такси потратиться. Жена полковника меня приятно удивила: она годится мужу в дочери, то есть была почти моей ровесницей. К тому же она очаровательно красива, и я сразу положил на нее глаз. Когда я доволок тяжеленные сумки прямо в кухню ее квартиры, она, мило улыбаясь, сказала:
– Спасибо, вам. До свидания, Анатолий.
Я с предельной ясностью понял, что явно произвел на нее хорошее впечатление. Внезапно я ощутил нестерпимое желание обнять ее, поцеловать, вдохнуть запах ее волос, ее тела. Взвешивать все «pro» и «contra» было некогда.
– И когда? – нахально спросил я, решив сыграть ва-банк, поскольку уходить от нее просто так мне решительно не хочется.
– Что когда? – поправила она локон, который и так был в полном порядке. Взгляд ее показался мне подбадривающим, и я решил перейти прямо к делу.
– Когда у нас с вами свидание? – у меня даже в горле пересохло от волнения. Бывают случаи, когда я сам поражаюсь своей наглости. Сейчас вот именно такой случай выпал.
Сначала жена полковника растерялась от неожиданности, а потом прыснула от смеха. Затем, прикрывая рот ладошкой, вдруг серьезным тоном заявила:
– Думаю, не стоит и откладывать. Марш в ванную, мой самоуверенный друг, а то на тебя просто смешно смотреть!
Дальше все было как в сказке, то есть в мечте каждого курсанта: шикарная, опытная женщина, роскошный ужин. Вначале я был страшно счастлив, жаль, что продлилось это недолго и пришлось возвращаться в училище. Квартира тоже была роскошная, вначале я на это не обратил внимания. Сразу видно, что полковник (или Линда?) серьезно занимаются строительством светлого будущего в одной отдельно взятой квартире. Успешно занимаются. 
– Шалунишка, – ласково поцеловала меня на прощание Линда Нетсен, и во мне все снова вспыхнуло с новой силой. – Нет, нет, иди, тебе уже пора. Времени на это у нас больше нет.
И она мягко отстранила меня рукой. Я шел в училище и не мог скрыть своего прекрасного настроения, и прохожие оглядывались на меня и тоже улыбались. В роте мое настроение тоже не осталось незамеченным. Пришлось намекнуть, что мне, похоже, улыбнулась сама госпожа Фортуна.
– Как же, улыбнулась, – как обычно завистливо ворчит КорС, – просто ты ее насмешил. А кстати, чего это ты не в спортзале?
– Тренер выгнал, – махнул я рукой. – Он считает, что нельзя так много заниматься. Сказал, чтобы я приходил послезавтра.
Я старался больше ни с кем не говорить, чтобы не отвлекаться от сладких воспоминаний, переживая заново неожиданное свидание с Линдой. Уже поздно вечером, лежа в койке, я сквозь полудрему, услышал, как Мишка с Лисом собираются нарушить закон о борьбе с пьянством.
– Миша, – шутит Лис, – а ты вот знаешь, что после сорока жизнь только начинается?
– Кто ж это наливает по сорок грамм? – «удивляется» Миша. – Наливай по пятьдесят!
Вдвоем они собираются пить или втроем, я так и не узнал, так как провалился в сон. Снилась мне Новелла. Словно все, что днем было с Линдой, во сне происходило с Новеллой. Просыпаться ужасно не хотелось.

Чудесный увал
Сегодня можно идти в увал, но идет дождь. Не ливень, но нудный, монотонный, противный дождь. Небо затянули серые, тяжелые тучи и, понятно, что дождь этот надолго и всерьез. Денег тоже остался последний чемодан, а точнее два рубля тридцать восемь копеек, так что особо не разгуляешься, а до получки еще полторы недели. Я думаю, идти в увольнение или на этот раз воздержаться? Мои сомнения и размышления, по-видимому, написаны на моем лице, потому Батя  предлагает:
– Толя, пошли ко мне. Моих родаков дома нет, они уехали к родственникам в Планерское.
– У меня с деньгами не густо, – спохватился я.
– У меня тоже, но это ничего. Нажарим картошки, есть домашние консервации, мама напекла пирогов с яблоками, а еще есть кизиловое варенье. Чаю попьем, телевизор посмотрим. Все лучше, чем в училище сидеть. Есть крыша над головой, есть книги. Это не может надоесть. Есть гитара. А главное, я тебе покажу свою коллекцию денег!
– Так ты монеты собираешь? – тут же заинтересовался я.
– Не только монеты, бумажные деньги, и ценные бумаги тоже.
Мне еще как-то не приходилось слышать про ценные бумаги, и я переспросил его, что он имеет в виду.
– А вот пойдем, – загадочно улыбнулся Батя, – сам и увидишь! Кто-то умный сказал, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Что, товарищи курсанты, – спрашивает взводный, – вижу, глаза ваши блестят от ожидания увала? А на свободу вас сегодня не отпустят! Ладно, шучу я. Идите, раз вам и погода не помеха.
И мы поехали домой к Молодову. Он, вернее будет правильней сказать, его родители живут на улице Мира. Телевизор смотреть не хотелось, и Батя включил магнитофон, кассету с Никольским.
– Попсни нет, – радостно сообщил он, и пошел хозяйничать на кухню, а я стал разглядывать его библиотеку.
– Вот это да, – ахнул я неожиданно даже для самого себя, да так громко, что Батя из кухни пришел узнать, в чем дело, и не нужна ли часом его помощь. Он вопросительно уставился на меня.
– Ну, у тебя и библиотека! – не скрывая своего восторга, сказал я. – Это же надо: «Жизнь замечательных людей», «Литературные памятники», «Жизнь в искусстве»…
– Ты сюда погляди, – самодовольно улыбнулся Игорь.
На полке стоял четырехтомный «Толковый словарь русского языка» Владимира Даля 1978 года издания и «синенький» Булгаков 1973 года издания.
– Это сколько же вы ночей у «Стимула» дежурили, и сколько макулатуры сдали? – снова ахнул я, вспоминая свои дежурства.
– Эти книги с черного рынка, – гордо сообщил он.
– Да ну? – снова не сдержался я. – Но ведь Даль на черном рынке стоит сто рублей! А «синенький» Булгаков – двадцать пять!
Бате приятно, что я так легко ориентируюсь в этом вопросе. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Я уже давно заметил, что мы с Батей «одной крови», а сегодня я в этом окончательно убедился. Думаю, что он тоже это понимает.
– Да, – довольно улыбнулся Игорь, – но не все книги мы так дорого покупали. Остальное почти все за макулатуру. Вон «12 стульев» всего 74 копейки стоит плюс макулатура, конечно. Кстати, для смеха, в моей коллекции есть еще талоны за сданную макулатуру. И он достал коробку от шоколадных конфет, полную талонов «Союзглаввторресурсы» – 1 кг, 5 кг сданной макулатуры за абонемент, 20 кг. Батину семью не обошла стороной книжная «лихорадка». Впрочем, как и все остальные нормальные семьи в самой читающей стране мира, каковой является СССР.
И я спросил, известно ли Игорю, какие книги в мире издавались больше всего.
– Библия, Шекспир и Агата Кристи. Каждая больше чем на ста языках мира и общими тиражами больше двух миллиардов экземпляров, представляешь?
– Знаешь, – хитро улыбнулся я, – твоя библиотека принципиально отличается от книжного магазина.
– Разумеется, – снова гордо улыбнулся Батя, – здесь нет ни «производственных» романов, ни биографий «пламенных революционеров», ни атеистической литературы, ни классиков марксизма-ленинизма, ни выступлений наших генсеков. Ладно, ты смотри, а я пойду картошку жарить.
Говорил он как-то зло, и я грешным делом даже удивился, чего он с таким мировоззрением поступал в военно-политическое училище? И еще я с удивлением подумал, что есть, оказывается, люди, которые не очень хорошо думают о наших вождях и идеологии. Раньше мне такие люди не встречались. Я  быстро прогнал эти мысли и стал дальше рассматривать библиотеку.
Я смотрел, и глаза у меня разбегались, и чем больше смотрел – тем больше разбегались: приключенческие романы, детективы, фантастика. В нашей районной библиотеке нужно было записываться в очередь, чтобы прочесть любую из этих книг. Признаться, я никак не мог решить, какую именно книгу взять в руки первой, чтобы полистать.
В голове крутятся лозунги: «Книга – источник знаний», «Книга – лучший подарок». Я просто потерял спокойствие рядом с таким количеством замечательных книг. Меня мучает мысль, ну неужели нельзя напечатать этих книг в достаточном количестве? Для самой читающей страны в мире? Время летело быстро. Пришел Игорь, и стал быстро накрывать на стол.
– Кухня у нас маленькая,  да и, вообще, я люблю, кушать в комнате. Здесь и телевизор, и балкон можно открыть, и для книги места на столе больше. Ты чего до сих пор в галстуке? Расслабься. Позже подадут горячую воду, сможешь принять душ. Что тебя заинтересовало? – подошел Батя ко мне. – А, это первое издание книги о Шерлоке Холмсе на украинском языке – 1920 год, Харьков, перевод Юрия Меженко.
Батя нажарил картошки, полтора десятка яиц, нарезал крупными кусками докторской колбасы, и открыл банку соленых хрустящих  огурцов. Он стал меня активно угощать обедом.
– Соленый огурец – основная закуска пролетариата, – пошутил он. – Прошу вас, товарищ, не стесняйтесь!
Хлеб был свежий с хрустящей корочкой, я такой хлеб просто обожаю. Помню в детстве, когда меня мама отправляла в хлебный магазин, я на обратном пути всегда объедал корочки на «кирпичике»  хлеба. Всегда!
Потом были пироги, чай и варенье. Это вам не училищная пища, доложу я вам! После обеда Игорь стал выкладывать свои сокровища – коллекцию бумажных и металлических денег разных стран. Лицо его раскраснелось, глаза горели, чувствовалось, что ему очень нравится то, о чем он мне сейчас рассказывает. Впервые в жизни я держал в руках золотые дореволюционные монеты еще царской России, и во мне зашевелилось что-то такое, чего я и сам себе сформулировать и объяснить пока не смог. Со мной случилось что-то непонятное.
– Вот еще одна интересная книга, – протянул Игорь мне еще одну книгу. Это была книга «Хранители» Толкиена. Батя спросил, читал ли я уже ее, на что я честно ответил, что я и об авторе и о самой книге впервые слышу. И Батя взахлеб стал пересказывать содержание книги, которая ему очень понравилась. Оказалось, что эта книга принадлежит к жанру фэнтези и в оригинале называется «Властелин колец».
День пролетел незаметно, мы помылись, поужинали, и все говорили, говорили о деньгах и ценных бумагах. Вернее говорил сам Игорь, а я больше поддакивал и иногда задавал разные вопросы.
– Мне хочется узнать обо всем этом больше.
– Чтобы что-то узнать, нужно уже хоть что-то знать! Я тебя еще не утомил? – беззаботно улыбнулся Батя.
– Что ты, – искренне воскликнул я. – Это был восхитительный день! Так здорово я давно не отдыхал, и знаешь, я тоже стану собирать старинные деньги.
Батя внимательно посмотрел на меня, и протянул мне пятак 1729 года.
– Бери. У меня рука легкая, чтоб у тебя это дело легко пошло. Когда получается – оно и хочется этим заниматься. Только помни, что в этом деле мелочей нет, и нужно очень многое знать.
– Не надо, Игорь, – через силу попробовал я отказаться, хотя мне очень хочется получить эту монету в свою собственность.
Для себя я уже решил, что занятие коллекционированием не стану откладывать в долгий ящик.
– Бери, бери, я ведь от чистого сердца. Я склонен думать, что ты не шутить, а говоришь серьезно, и вскоре пополнишь ряды таких чудиков, как я! Кто бы что ни говорил, а это увлекательнейшее занятие. Лично мне оно приносит огромное удовольствие.
Взяв монету, я с чувством пожал Молодову руку.
– Слушай, а как тебе удалось собрать такую коллекцию?
– Я хотел, и у меня все получилось. Папа всегда всячески поощрял мою любознательность. Знаешь, я еще в школе пришел к выводу, что мало просто хорошо учиться, много читать. Должно быть, у человека еще занятие для души. К сожалению, нам пора, – грустно подытожил Батя, – увольнение заканчивается. На тебе еще на память, и не спорь со мной! У меня их две, – и он подарил мне еще книгу Нины Соротокиной «Трое из навигацкой школы».
На этот раз я попытался отказаться, но Игорь настоял на своем.
– Пойми ты, чудак человек, – смеется он, – у меня их две. А вообще, Толик, чтобы ты знал на будущее, это не такая уж и редкость. Букинистическими книгами считаются книги, изданные с 1850-го до 1950 года, а более старые это уже антикварные книги. И еще – самыми ценными считаются прижизненные издания писателя и экземпляры первого издания. Есть специальные каталоги, в которых указаны тиражи, в каком издательстве и когда вышла книга, насколько она редкая. И даже предлагаемая цена на интересующую тебя книгу.
Мы долго стояли в ожидании троллейбуса, шел дождь, но это не испортило нам настроение.
– Знаешь, – улыбнулся Батя, – есть у нас здесь один книжный магазин-салон, но я тебя туда просто так привести не могу. В нем проходят творческие вечера и просто посиделки местного бомонда. В этом магазине два зала: в одном, собственно, продают книги, а в другом есть сцена и рояль. Ты ведь знаешь, что я пишу стихи и песни? Мне этих вечеров теперь вот как не хватает.
Батя взял себя обеими руками за горло, затем тяжело вздохнул и надолго замолчал.
Мы ехали в троллейбусе, и все мое тело пело, а душу согревал медный пятак времен Петра II. У нас обоих было безоблачное настроение и такое же выражение лиц. Теперь я точно знаю, что у меня появилось еще одно увлечение, и это всерьез и надолго. Даже засыпая, я думал о коллекционировании, страстно желая поскорее собрать свою коллекцию, не хуже, чем у Игоря Молодова. Хотя задача эта, конечно, нелегкая.
Засыпая, сквозь сон я расслышал слова Литина, восторженно повествующего о своей очередной амурной победе: «… она сначала не соглашалась».
– Все они сначала не соглашаются, – лениво ответил ему Рома.
В казарме, пахнущей портянками и гуталином, от Литина исходит легкий запах женских духов «Саида». Это было последнее, о чем я подумал перед тем, как уснуть. Хотя нет, вру! Последнее, что я услышал, были слова взводного:
– А ну всем спать, а то сейчас руку повырываю, чтоб не разговаривали.
Мне снилась коллекция золотых монет Бати. До этого дня я и не подозревал, что есть золотые монеты номиналом 5, 7, 15 и даже 37 рублей 50 копеек! А я-то был уверен, что из золота чеканили только червонцы! Сколько мне еще всего интересного предстоит узнать!

Застывшая музыка
Петька Захаров (партийный псевдоним Зона) несколько ленив. Настолько ленив, что подшивать каждый день на х/б новый подворотничок для него сущая каторга. И решил он, чтобы не мучиться каждый день, обернуть «подшиву» (проще говоря, подворотничок) в грубый целлофан, и уже в таком виде подшить.
Сказано, сделано. Целлофан ему попался матовый, так что отблесков не дает и даже во время утренних осмотров никто при беглом осмотре не замечает его хитрости. Захаров нарадоваться не мог, что он такой находчивый, и надолго избавил себя от нудной работы.
Только, как быстро выяснилось, зря он радовался. Хлопчатобумажный подворотничок очень хорошо впитывает пот, а целлофан, естественно, совсем его не впитывает. Так что весь пот остается на шее. И пыль тоже. Опять же – Крым, а это означает, что и осенью здесь тепло.
В общем, через две с половиной недели хитрости и лени на шее у Захарова повылезали нарывы. Дальше – больше. Один из нарывов Зона умудрился своим чудо-подворотничком стереть до крови. И началась долгая эпопея излечения Петьки от этого недуга.
Забегая вперед, скажу, что ровно три месяца Зона мазал свою многострадальную шею разными мазями и примочками. Иногда его одолевали такие боли и нарывы, что он без слез не мог и голову повернуть. После победы над недугом, результатом торжества современной военной медицины на шее у Петьки остался добрый десяток красновато-синеватых рубцов. Пример Петька показал такой, что ни у кого больше не возникает никакого желания уклоняться от подшивания свежего подворотничка.
– Эх, – поморщился и тяжело вздохнул Зона, – если бы можно было вернуться назад! Я бы подворотничок менял по три ... нет, даже по четыре раза в день!
После этого умозаключения мы с шутками-прибаутками отправились на развод на занятия. Лекция сегодня крайне интересная – история архитектуры. Читает ее старый заслуженный полковник, академик и почетный член, очень солидный и степенный человек. По его проектам построена сотня зданий по всей стране, и в том числе новый учебный корпус, банно-прачечный комбинат и типография нашего училища.
– Товарищ курсант, – улыбаясь, поднимает он Марковскому, который нагло и безмятежно спит во время лекции, – вот вы зря не конспектируете. Представьте себе: идете вы по городу под руку со своей девушкой мимо старинного здания, и говорите: «Посмотри, дорогая, какая красивая капитель!»
– Чего? – таращит со сна свои ясные очи Бао, и как будто во сне, вяло говорит. – Какая там еще канитель?
Выглядит это довольно смешно. Полковник совершенно не сердится, и даже напротив, вместе с курсантами задорно смеется.
– Записывайте: капитель – это венчающая часть колонны или пилястры. Кстати, товарищ курсант, а что такое база?
– Ну, это, это, – поплыл Бао, вызвав всеобщий смех.
– Понятно, понятно. База это нижняя часть колонны. Да, так вот, а пилястра это плоский вертикальный выступ на поверхности стены, имеющий все составные части колонны. Постарайтесь, товарищи курсанты, запомнить все наилучшим образом, это вам много раз пригодится и на службе, и в жизни, – широко улыбается полковник. Наш добродушный архитектор не имеет ничего общего с другими преподавателями, для которых вопрос воинской дисциплины во время проведения занятий стоит сразу на первом, втором и третьем местах. Удивительно, но на занятиях этого преподавателя дисциплина всегда на порядок выше! – На чем это я остановился?
– Идете вы по улице с девушкой под руку, – шучу я.
С выражением радостного ожидания курсанты смотрят на полковника. Один Яд из первого взвода улыбается ехидно.
– Не я, а вы, – задорно смеется полковник, – хотя, будь я помоложе, я бы с превеликим удовольствием! Чего вы смеетесь, товарищи курсанты? Это же нормально! Мы не можем отменить законы природы и изменить их тоже не можем. Да и незачем! Так значит, идете вы с девушкой под руку и говорите: «Согласись, дорогая, что акант здесь подошел бы больше, чем волюта».
– А причем здесь валюта? – обескуражено удивляется КорС.
– Не валюта, а волюта – декоративная деталь в виде завитка. А акант это декоративная деталь в виде листа. Только вы правильно термины запоминайте, а то попадется вам девушка из инженерно-строительного института, и вы вместо того, чтобы блеснуть своими познаниями, совсем опозоритесь сами и наше училище лишний раз опозорите.
Мы все смеемся, потому что мало кто верит, что мы запомним всю эту терминологию, хотя нам ужасно интересно. Полковник изо всех сил пытается увлечь нас архитектурой.
– Вот это, – преподаватель показывает указкой на плакате, – фронтон. Фронтон – это завершение фасада здания, портика, образованного двумя скатами.
Преподаватель так увлеченно рассказывает об архитектуре, что и мы все прониклись интересом, и к концу лекции не только знали, что такое, например, пилоны, ствол, пояс, но могли легко отличить дорическую колонну от ионической или коринфской.
– Товарищи курсанты, – лукаво улыбается преподаватель, – кто-нибудь из вас может дать определение, а что такое шатер?
Мы молчим, полагая, что раз идет лекция об архитектуре, то вряд ли речь идет о легкой временной постройки из тканей, кож или ветвей, разновидности палатки, от которой отличается большими размерами.
– Записывайте, товарищи курсанты. Шатер – завершение построек, главным образом цилиндрических, в форме высокой 4-гранной или многогранной пирамиды. Записали? Пишите далее. Барабан – опирающаяся на своды цилиндрическая или многогранная верхняя часть здания (обычно с окнами), служащая основанием купола.
– Так значит, барабанить, – шутит Бао, – это строить такой барабан?
– Абсида – это выступ здания, полукруглый, граненый или прямоугольный в плане, перекрытый полукуполом или сомкнутым сводом. В христианских храмах апсида – алтарный выступ, ориентированный, как правило, на восток….
Лекция нам очень понравилась и пара пролетела незаметно.
– Ну что, – улыбается после лекции Веня, – признавайтесь, кто из вас планирует ошеломить девушку знаниями архитектуры?
– Ты и планируешь, – ответил Батя, вызвав всеобщий смех.
Веня не обиделся, не стал отпираться и признался, что ему ужасно хочется произвести впечатление на его подружку.
– А хотя, – нахмурил он вдруг лоб, – если подумать… Может, и не надо производить такого впечатления?
– Это еще почему? – повернулась к нему половина голов взвода.
– А вот представьте – произведу! Понравлюсь, впечатлю, а она меня – раз! И в место лишения свободы!
– Это, в какое еще место? – поразился Вася. – За что?
– В ЗАГС Вася, есть такое место! – хохочет Веня.
– Веня, – перебил всеобщее веселье «замок», – ты у нас почтальон? Вот и дуй за свежей почтой. И чего только почта у нас так плохо работает? Ждешь письма, ждешь, а его все нет и нет.
– На этот вопрос я могу ответить, – с умным видом говорит Веня, – не зря ведь я уже второй год почтальон! Просто письмо должно быть долгожданным!
– Веня, – кривится «замок», – ты мне ни одной новой Америки не открыл. Иди уже.
– Товарищ сержант, – поднялся Бао. – Разрешите мне сходить в лазарет, а то нос заложило – дышать нечем.
И он поспешил в медпункт. Веня вернулся на удивление быстро и громко сказал:
– Я ужасно извиняюсь, но сегодня писем нет.
– Как это нет? – не поверил Королев. – Неужели и Иванову нет? Мужики, а ну-ка, держите его!
Веню взяли крепко за руки и отобрали его планшетку. В ней оказались письма, адресованные мне.
– Веня, – хмуро и грозно говорит «замок», – что-то я ничего не понял.
– А уж как я не понял, – поднялся я с места.
– Да я просто не хотел, чтобы вы расстраивались. Иванову, как всегда шесть писем, нет, сегодня даже восемь, а другим ничего. Я хотел Иванову письма потом, незаметно отдать.
Он еще продолжал что-то говорить, но его уже отпустили и больше не слушали.
– Веня, – грустно говорит «замок», – в следующий раз не хитри.
Возникшую неловкость разрядил Бао, вернувшийся из медпункта.
– Мужики, – растерянно спрашивает он, – мне фельдшер сказала, чтобы я занялся туалетом носа. Мне неловко было спросить, что это такое. Не подскажите, как это?
И тут столько разных вариантов ответов последовало! Но я не берусь их вам пересказывать. Повторю только слова Мирзояна.
– Ну, это еще хуже смешнее, чем любая кинокомедия!

Сампо
Мы сидим на самоподготовке и готовимся к семинару по истории. Сегодня среда, в училище химтренаж, поэтому первый час занятий мы просидели в противогазах, и, разумеется, ничем полезным не занимались. Но этот час прошел, и мы теперь наслаждаемся свежим воздухом. Зона в ленивой позе мирно дремлет над раскрытой книгой.
– Зона, – будит его замкомвзвода и строго спрашивает, – ты почему не готовишься к семинару?
Зона вяло, но честно признается, что ему лень и, прикрыв тыльной стороной ладони рот, лениво зевает.
– Как это лень? Не может быть! – улыбается Лео. – Вот послушайте: «Молодежь у нас трудолюбивая, готова к подвигу и самопожертвованию, преданная социализму». Материалы ХХVІІ съезда КПСС, стр. 68. Ты, Зона, что, не молодежь? Не трудолюбив? Не готов к подвигу? Вы не предан социализму?
Зона тяжело вздыхает и нехотя начинает тереть пальцами за ушами, чтобы прогнать сонливость. Кто знает, может быть в прошлой жизни Зона был ленивцем? А ленивцы ведь спят 75% своей жизни!
– Послушайте еще, – снова привлекает всеобщее внимание Лео, глядя на плутоватое Петькино лицо. – «В борьбе с пережитками прошлого, проявлениями индивидуализма и эгоизма необходимо сполна использовать коллективное мнение». Программа КПСС, стр. 54.
– Я еще комсомолец пока, – на всякий случай говорит Зона, отведя глаза в сторону, – а при чем здесь коллективное мнение?
– А при том, – весело объясняет «замок», – что мы сейчас к тебе применим меры коллективного воздействия, которое является залогом того, что ты, наконец, успешно займешься тем, чем давно положено. Дело в том, Зона, что советский воинский коллектив – это высокоорганизованная общность вооруженных советских людей …
– Да понял я уже все, честное слово, понял. Беру обязательство добровольно поднять руку и ответить на «хорошо», – совершенно неожиданно выдал Петька.
– Да ну? – не поверил «замок», – а меня вот не покидает уверенность в том, что ты схлопочешь «пару». Призываю всех в свидетели! Запомнили? И не говорите, что вы этого не слышали!
– Зона, неужели ты сам вызовешься отвечать? – не поверил Веня, а вместе с ним и весь взвод. Вызваться отвечать для Петьки равносильно подвигу. Значит, готов таки комсомолец Зона и к подвигу, и к самопожертвованию?
– А что? – повернулся Зона к Вене, задавшему этот вопрос.
– А то, – поучительно объяснил Веня, – что если ты сам не хочешь чего-то знать, то никто тебя ничему не научит, – довольный Веня отвернулся от Петьки. – Литин! Что ты там все бубнишь?
– Это я Лису пересказываю фильм, который вчера посмотрел в видеосалоне. Называется «Робомент».
– Что за чушь ты несешь? – возмущается Королев. – Фильм называется «Робокоп», я его тоже видел.
– Какая разница? Коп это по ихнему «мент». Их мент.
Лично меня забавляет то, что Литин ходил не на порнушку. Или это он просто не стал признаваться?
– Иванов, Королев, – негромко позвал Лео. – Слушайте анекдот: «Красная шапочка, я тебя съем», – сказал сумасшедший пионер, и проглотил свою пилотку».
– Лео, где ты только эти анекдоты «с бородой» выискиваешь? – укоризненно спрашивает Королев. – Слушайте лучше мой анекдот. Молодой человек спрашивает у женщины, сколько ей лет. Женщина кокетничает: «А вы отгадайте! Я вам подскажу – моя дочь сейчас в детском саду». «Заведующей»?
Мы с Лео не удержались и от души расхохотались.
– Ну, вы, тройка борзая, тихо там! Не мешайте остальным! – окрикнул нас «замок», немного уязвленный нашим поведением.
– Вот, товарищ сержант, – радостно отозвался Зона. – Как можно готовиться, когда постоянно отвлекают!
– Зона, – без малейшего намека на шутку сказал КорС, – ты не пробовал еще, какой на вкус сапог? Сейчас отведаешь и будешь ездить на двугорбом «Запорожце».
– Станешь, хромой на обе ноги и улицу будешь переходить только на синий свет светофора, – без околичностей добавил Лео.
– Не может быть! – всем своим видом Зона показывает, что ему, действительно, почему-то ни капельки не страшно.
Я начал терять терпение и сказал:
– Демарш? Слишком много говорить стал. Похоже, пора заняться твоим воспитанием всерьез.
– Трепещи, Зона, – ухмыльнулся «замок», – уж если за дело взялся Иванов – дело пойдет! Есть начало, будет и конец!
– Старый плавал, старый знает, – пошутил Веня, нетерпеливо ожидая развязки, которая должна наступить с минуты на минуту.
– Плавает …, – угрюмо ответил Зона, уткнувшись в учебник.
– Ай, как некрасиво, – перебил Уваров, которого явно забавляет наша перепалка. – Тебе, Зона, нужно было идти в милицию.
– Почему? – с безразличным видом переспросил Петька.
– Они тоже внутренние органы со всеми вытекающими оттуда последствиями!
– Не выходите за рамки приличия, – предложил Игорь Третьяк. – Зона, а ты, прежде чем что-либо сказать, подумай хорошенько, стоит ли тебе связываться с Ивановым, Леонтьевым или Королевым. Они ведь и бегают быстро, догнать смогут…
– И удрать, если понадобится, – смеется «замок».
– … и по шеям надавать, – закончил Игорь. – Если они тебя догонят, то тебя это очень расстроит. Хочешь проверить на деле?
Зона подавленно молчит. И в самом деле, не спорить же ему с нами! Переспорить никого из нас он не сможет, а вот схлопотать сможет легко от любого из нас.
– Зона, запиши афоризм, может стать твоим девизом в учебе, – предложил Веня. – «Каждый человек должен усвоить немного обо всем и все, о кое-чем».
Зона упрямо молчит, как видно, решил безропотно принимать все, что его ждет. Во всяком случае, какая-то сила удерживает его от дальнейшего спора. И правильно!
– Ладно, мужики, – примирительным тоном сказал «замок», – давайте готовиться. Может и правда Зона хотя бы один раз получит четверку? Петька, тебе помочь готовиться? Помни, начало – есть половина всего! А берясь за дело, соберись с духом!
– Так ты понял, «дух?» Соберись! – насмехается КорС. – Помни: не тот дурак, кто ничего не знает, а тот, кто ничего знать не хочет.
Зону преподаватель вызвал сам, но тот героически молчал. Никто во взводе даже ни на секунду этому не удивился.
– Что вы, товарищ курсант Захаров, что вы молчите? Воды в рот набрали? Глотайте и отвечайте уже! Не молчите, товарищ курсант, не нужно. Это тот самый редкий случай, когда, как это ни странно, хотелось бы услышать ваше собственное мнение. Ваше, понимаете? – ерничает преподаватель.
Зона получил двойку. Королев подошел к нему и полувопросительно спросил: «И что тебе преподаватель поставил в журнал?»
– Какую-то цифру, – Зона предпочел не вдаваться в объяснения, да и глупо спорить с Королевым. – Да отстань ты от меня.
– А он, безумный, ищет смерти, как будто в смерти есть покой!
– Да? Слушай, – насмешливо перепросил Лео, – как  ты сказал? «Низы не хотели жить по-старому, а верхи по-новому?» Ха-ха! И эта идея прочно вошла в головы людей обоих полушарий?
– Это вы сейчас, о каких полушариях? – заинтересовался вечный страдалец Литин, вызвав всеобщий смех. Отстал он, лишь убедившись, что речь идет вовсе не о тех упругих полушариях, о каких ему грезилось. Зона по большей части молчал, видно наше влияние пошло ему впрок.
Вообще неудовлетворительных оценок за семинар было много. Ротный даже вспомнил, что он по диплому учитель истории, и пришел к нам на сампо, чтобы провести консультацию. Все, кроме меня, честно спали.
– Что, Иванов, ты один не сдаешься? – пошутил ротный.
Убедившись, что все проснулись, он, стоя, стал излагать историю по теме семинара. Через несколько минут он решил присесть, а стул под ним возьми и сломайся! Ротный грохнулся на пол. Выглядело это так.
– Екатерина I родила сына. Ой! Иванов, это твоя работа?
– Никак нет, это работа Петра I.

Кросс
                «Когда от ужаса трясет? Когда идешь на кросс!
                А добегу? А доживешь? А донесут? Вопрос!
                Скребутся кошки на душе, бредешь, повесив нос.
                Еще живой? Иль мертв уже, когда идешь на кросс?
                Идешь ты с полным животом, до крошки съев обед,
                И часто каешься потом, клянешь в душе весь свет:
                «Зачем же я (такой-сякой!) курил и много ел?!
        Теперь не ведом мне покой, страданья – мой удел!»
                Вот древко красного флажка комбат в руке понес.
                Ты поживи еще пока… пока идешь на кросс».
А. Синицкий (наш выпуск)
Сегодня у нас опять бег по кругу – кросс на три тысячи метров, самая моя нелюбимая дистанция. Десять километров я прибегаю в первой «десятке» батальона, один километр бегаю на четверку, но вот три километра бежать в таком, же темпе, как один, просто не могу. Как оказалось, не я один.
– Ненавижу я эту дистанцию, – с большим огорчением шепчет Батя, – каждый новый километр тяжелее и тяжелее, силы тают …
– Тебя послушать, – насмехается Веня, – так можно подумать, что нам предстоит бежать марафон!
Бате вновь стало не по себе, он и вправду не выдерживает эту дистанцию. Сейчас ему отчаянно хотелось быть в наряде  по роте. У него не то, чтобы низкое мнение о себе, он просто очень плохо бегает. Мы уже много раз в этом убеждались.
Ротный твердо заявил, что на кросс пойдут все: кривые, косые, хромые, блатные, и так далее. Однако странным образом оба каптерщика (штатный Олеферович и его хитро сделанный помощник Милованов) на кросс так и не явились.
– Три километра бегать по кругу, – наставляет взводный, – углы не срезать! Увижу, что кто-то срезает – накажу! Мне к взысканиям не привыкать, а вам привыкать! Поняли, шаромыжники?
– Мы не шаромыжники. Мы «шаровики», – поправил его Веня.
Шутка, конечно, так себе, но многие смеются. Не потому, что у круга нет углов, а оттого, что срезать все равно будут. Кросс мы бегаем вокруг озера, но через озеро проходит теплотрасса. Вот по ней многие и «срезают».
– Отставить шуточки, – говорит взводный.
– Товарищ капитан, – неожиданно говорит Веня, – ну что вы, в самом деле? Вы что, сами ребенком не были?
– Были, – удостаивает Веню ответом мама Жора, – но тогда, когда это положено. А в военном училище нужно уже всем повзрослеть, ясно?
– Миша, – шепотом спрашивает Лис, – что ты такое пил, что от тебя так нездорово пахнет?
– Вино «Вермуть», – дыша в сторону, отвечает Миша.
– Что муть, это точно, – охотно соглашается Лис. – Лично я его пью только тогда, когда ничего другого просто нет
– Товарищи курсанты, помните, что спорт очень укрепляет здоровье, – то ли наставляет, то ли насмехается над нами взводный.
– Собственно, это издевательство над собой только с большой натяжкой можно назвать укреплением здоровья, – ворчит Батя обреченно, – так сказать, условно. Весьма условно. Настоящий театр это жизнь.
– Разрешаю бежать кросс в кроссовках, – милостиво разрешает взводный, и мы с радостью спешим переобуть сапоги.
– Классные у тебя кроссовки, – завистливо говорит Лис Вене.
Кроссовки и вправду хороши – настоящие «Адидасы», таких в нашей роте больше ни у кого нет, разве что у командира роты.
– Мадэ ин не наше, – хвастливо отвечает Веня. Он специально говорит громко, чтобы все обратили внимание на его кроссовки.
– На старт, – скомандовал взводный, и мы торопливо построились в колонну по три. – Внимание! Марш!
И мы побежали. Приближаясь к трубе, Дима поравнялся со мной и спросил:
– Толик, ты как, срезаешь?
  Я сомневаюсь, не хочется, чтобы взводный меня узнал. А еще больше мне не хочется отступать от своих правил, пока я еще ни разу не срезал.
– Ну, решай сразу! Нет, в два раза быстрее! Ну, не тормози!
– Нет, – отказался я и побежал честно.  Димка свернул к трубе, предварительно сообщив, что заново изобретать колесо или велосипед он больше не будет.
– Отставить мухлеж, – гаркнул КорС, и все рассмеялись. Дима от неожиданности даже присел, но, оглянувшись, все понял и продолжил свой путь. – Товарищ Снигур, вы куда? – не унимается Королев. – Взводный что сказал? Не срезать, а приказ офицера – это приказ Родины!
– Глупая у нас Родина, – не оглядываясь, отозвался Дима.
– Изворотливый гад, – сказал КорС, и замолчал, чтобы не растрачивать свои силы и не сбивать дыхание попусту.
Миша, который у нас не отличается особой деликатностью, выразился по поводу поступка Димы куда ярче, в который раз поразив нас совершенством простоты своей речи. Я прилагал титанические усилия для того, чтобы прибежать на «хорошо», но снова прибежал только на «удовлетворительно». Хорошо хоть то, что пытка эта длится всего четырнадцать с половиной минут. Дима, как и следовало ожидать, прибежал на «отлично» и теперь счастливо улыбается.
– Перестань сейчас же улыбаться, – не скрывая досады, потребовал КорС, который честно пробежал на «хорошо». – Ну, правда, ты бы хоть устыдился своего недостойного поведения! Твой проступок не смыть ничем, а ты этого даже не понимаешь!
Но не тут-то было – Дима не может скрыть своей радости, не понимая, что он вызывает у многих раздражение.
– Молодец, Снигур, – похвалил взводный. – Берите все с него пример. Очень хороший результат показал, так что в воскресенье будешь представлять наш взвод на училищных соревнованиях. Не понял, чего это вы все ржете? Нужен еще один участник для бега на сто метров. Иванов, вы, за сколько стометровку бегаете?
– Иванов ее за так бегает, – шутит Лео, заливаясь смехом.
Я, было, набрал в грудь воздуха, чтобы как следует ответить Леонтьеву, но мама Жора навел справедливость сам.
– Значит сто метров у нас побежит младший сержант Леонтьев, – подытожил взводный. – И попробуй только не занять призовое место!
– Маху дал, – не стал скрывать своих чувств Лео. – Интересная штука – армия!
– Да, Валерий, – шутит Батя с совершенно серьезным лицом, но смеющимися глазами, – легче всего обмануть самого себя.
Поскольку  Лео искренне недоумевает, как это, Батя популярно объясняет, что это считать себя умнее других. Лео и Диме остается только учиться на своих собственных ошибках. Тут мое внимание привлек Веня, подошедший ко мне с неожиданной просьбой.
– Я видел, у вас новая футболка, мне она очень понравилась.
– Спасибо. Мне она тоже очень нравится. И что?
– Вы не могли бы одолжить мне ее в увольнение?
– Могли бы. Если, конечно, размер тебя не смущает.
– А-а. Я и не подумал о размере, – загрустил Веня и отошел. Зато ко мне тут же с другим вопросом подошел Литин.
– Товарищ сержант, вы ведь у нас опытный турист. Посоветуйте, пожалуйста, где в Симферополе можно купить котелок?
– Что, Литин, твой совсем уже не «варит?» – смеется Миша.
– Да иди ты, – зло ответил Литин.
Лично у меня сложилось впечатление, что он просто спутал голос Мишки с кем-то другим. Так и вышло, но было поздно.
– Странная, какая попытка самоубийства, – цедит сквозь зубы слова Миша. – Ты как-то позабыл, что, в отличие от Иванова, я сначала бью, а потом думаю.
Пока мы смогли оттащить Мишку от Литина, тот уже только что не плакал от боли и обиды. Рома пытается утешить своего друга и земляка.
– Ты что, – мягко говорит он, – с мозгами поссорился?
– С какими мозгами? – не понимает Литин.
– Как это, с какими? – громко говорит Миша. – С бараньими! С какими ж еще?
Неспособный на равных противостоять Мише, Литин, тем не менее, снова послал того, куда подальше. Осознав, что он переступил черту, Литин, похоже, решил не останавливаться на достигнутом. И снова, пока нам удалось Мишу оттащить от Литина, последний чуть не плакал. Кто-то доложил маме Жоре, и тот пришел на разбор полетов.
– Да что с вами? Неизвестно еще, кто с ума сошел, – путано говорит взводный. – Товарищ Кальницкий, говорят, это вы избили товарища Литинского? Это уже слишком. Или это не вы?
– С превеликим удовольствием признаю – да! Это я его побил! Бил, бью и буду бить таких чудаков, как он!
Сильно помятый, похожий на смерть, наученный своим горьким опытом, Литин, наконец, осознал очевидное, и попросил у Мишки прощение. Взводный остался доволен.

О школе
У нас занятия по связи, причем в поле, в военном городке «Залесье». Мое отделение быстро справилось с заданием – размотать полевой телефон на всю длину провода, подключить все, что необходимо, и выйти на связь.
А вот у других проблемы: то провода рвутся, то запутываются, то еще чего-то. Курсанты бегают то в одну сторону, то в другую вдоль проводов своих телефонных аппаратов. Мое отделение уже почти в полном составе спит, а у нас с Королевым в головах сквозняки перемен, и мы говорим о школе.
– Толик, тебе было интересно учиться? – спросил Королев. Он вглядывается в мое лицо, с нетерпением ожидая ответа.
– Нет. До третьего класса был еще какой-то романтизм, трепет перед учителями, а потом стало откровенно скучно. Программа рассчитана на среднего ученика, а я по своим способностям – выше среднего. Постоянно слушать, как бесконечно повторяют одно и то же для средних и тех, кто ниже среднего – для меня скука невыносимая. Класса с седьмого вообще с приятелями откровенно бунтовали, уводили класс с уроков. С классным руководителем нам не повезло. В нашем классе были ребята, которые и предмет знали лучше ее, да и как личности были гораздо интереснее и сильнее.
Королев слушает, жует травинку и не перебивает.
– В общем, грусти от расставания со школой я не испытал, да и сейчас приступов ностальгии не испытываю. На «классную» обижается почти весь наш класс – за то, что она нас вообще не готовила к жизни. Как результат, мы все вышли во взрослую жизнь в розовых очках.
На своего классного руководителя я вовсе не наговариваю. То нестерпимое разочарование, которое я много раз испытал за первый год после окончания школы – это и ее вина.
– А я вообще в сельской школе учился, – вздохнул Вася, который, оказывается, не спит, – ни знаний толком не получил, ни тем более представления о том, как должна формироваться личность, как дружить, как быть ответственным, планировать жизнь, работать в коллективе. И это притом, что у нас в каждом классе училось всего по десять-двенадцать человек! В нашей школе учителя не напрягались, просто отбывали время и все.
Вася тяжело вздохнул, и есть от чего. Он прекрасно понимает, что при такой наполненности классов, как было у него, у учителей была возможность раза в три больше уделять внимания каждому ученику. Это не городская школа, где в каждом классе по тридцать, а то и сорок человек. Огромная разница, что и говорить! Только вот на выходе ничего, нуль и обманутые ожидания.
– Мне повезло больше, – серьезно сказал КорС, – в нашей школе во главу угла ставили именно формирование личности. У нас прямо-таки культивировали развитие личности.
– Ваша школа была буквально рассадником личностей, – шучу я, потому что мне кажется, что Королев сейчас тоже шутит. Серега всегда так подбирает слова, что я никак не пойму, шутит он или серьезно говорит.
В стороне затрещали кусты, это вышла и снова ушла под деревья какая-то девушка. Увидев ее, Миша поднялся с земли.
– Командир, я в лесочек на часочек!
И не дожидаясь моего согласия, удалился. А мы продолжили прерванный, было, разговор.
– Иванов, а ведь ты кривишь душой, – хитро улыбается Сергей, – вот уж точно – о ком, о ком, а о тебе никак нельзя сказать, что ты никакой, что тебе еще нужно формироваться в личность!
– Это скорее вопреки школе, а не благодаря ей. Да и выбор я сам делал. Каких трудов мне это иногда стоило, один я знаю.
– А учился учиться где? – улыбается на все зубы КорС. Он даже не шевельнулся, ожидая моего рассказа.
– В школе молодого лектора-международника при райкоме комсомола. Там хорошо учили пользоваться библиотекой, работать со схемами, карточками, ориентироваться в словарях, заниматься самообразованием. И еще учили хотеть кем-то стать. То есть ставить цели, добиваться их исполнения; объясняли, что значит быть профессионалом в любой сфере. Не бояться, а любить, и умело действовать в реальной жизни. Особенно мне запомнились занятия, которые проводил наш первый секретарь райкома комсомола Ковч Юрий Петрович.
– У нас учителя в школе старались дать нам все, что знали сами, – задумчиво сказал Королев, все так же лениво пожевывая травинку.
– Любопытно, как это им удавалось втиснуть в рамки уроков? – сразу засомневался я. Что-то в словах КорСа настораживает меня.
Фантазия уже заработала, но я не представляю, как такое возможно. Если такое есть, то это достойно восхищения, это ведь не просто редкий, по-моему, это уникальный случай. А еще в такой школе должна быть ни с чем несравнимая и ни на что другое не похожая одухотворенная атмосфера.
– А они с нами занимались не только на уроках, а столько, сколько нужно, с каждым индивидуально. И бесплатно. Мы их личные интересы тоже знали – кто там, например, музыку, какую любит, кто турист, кто коллекционер. Неужели у вас таких интересных учителей не было? – Серега испытывающе смотрит на меня.
– Двое было, – вспомнил я, – учитель географии до школы десять лет геологом проработала. Под влиянием ее рассказов, песен, фотографий, ее знакомых геологов, которые до сих пор приезжают к ней в гости, я и сам, было, хотел стать геологом.
– А второй? Военрук? – как само собой разумеющееся, сказал Вася. Ему такой ответ кажется очевидным, но он ошибся.
– Нет, учитель истории. Фронтовик, офицер-шифровальщик.
– Вспомнил! Это тот, который по национальности еврей? Под его влиянием ты хотел стать историком? – утвердительно произнес КорС тоном, не требующим ответа.
– Археологом. Хотя он настаивал, да и сейчас еще настаивает, чтобы я занимался историей. Что интересно, учителя ведь не воспринимают чужого мнения. Привыкли иметь дело с учениками, которые, разумеется, знают меньше учителей, и такое же отношение проецируют на всех, типа они всех умнее. А вот эти два учителя общались с учениками как с равными.
Вася сосредоточенно слушает и молчит. По всему видно, что в его школе не было ни одного такого учителя.
– У нас в школе бассейн был, – неожиданно почти по-детски похвастался КорС. – А у вас?
Можно легко догадаться, что это только начало, а все остальные козыри Королев пока еще держит в рукаве.
– У нас не было. Спортзал, конечно, был. Какое-никакое футбольное поле, волейбольная и баскетбольная площадки. Турники, брусья, в общем, как у всех. Хор был, – вспомнил я, – столярная и слесарная мастерские и швейная для девочек. Вот, пожалуй, и все.
– А у нас всего и не перечесть, – гордо сообщил КорС. – Своя студия звукозаписи, оркестр, теплицы и оранжереи, зимний сад, фото и кино лаборатории, астрономическая обсерватория, кулинарный цех. И масса разнообразных кружков, изостудия, свой краеведческий музей, живые уголки. Интересно! На любой вкус.
– Нас в школе учили, – вставил Вася, тяжело собирая в кучу ускользающие мысли, – что на нас тратятся большие деньги, и мы до пенсии должны их отработать, вернуть Родине. Ну, и хорошие отметки это тоже плата за заботу Родины. А еще, что хотеть чего-то материального не хорошо.
– Вдохновляющий стимул, ничего не скажешь, – улыбнулся я. – Сродни шантажу. Слушай, Серега, а какие отношения были у ваших учителей между собой?
– Мне кажется, что они, как на подбор, были единомышленниками, – рассудительно говорит Королев. – И они все делились с нами богатством своих душ, благо, есть чем делиться.
– Бывает же такое?! – удивился Вася. – А у нас было все: и завистники, и клеветники, и дележ удобного режима работы, и все такое прочее. Вышли за ворота школы, и о своих учениках напрочь забыли. Кстати, про «розовые очки»: чему могли научить учителя, если все их знания о жизни взяты из системы: «школа-пединститут-школа»? А еще помню, в детсаду все воспитатели были просто надсмотрщиками, и не более того, – Вася подумал и добавил: – да и в школе, если подумать, тоже.
– Что самое удивительное – у нас было не так. У нас общение с учителями было самоцелью. То есть передача и получение знаний есть способ общения, а не наоборот. Кстати, Толик, готов с тобой поспорить, что в твоей школе ценили и восхваляли эрудитов, тех, кто много знает!
– Что, правда, то, правда. Надо полагать в твоей школе больше ценили тех, кто понимает? Как говорится, много знать, еще не означает глубоко понимать?
– Именно, – возрадовался Сергей, словно я прочел его мысли. – Правда, у меня лично случались забавные случаи – я что-то уже понял, а объяснить пока еще не могу! С вами такого не случалось?
– Бывало. Кстати, как у вас в школе было с учетом возрастных особенностей детей?
Вася верит и только время от времени тяжело вздыхает. Ему, безусловно, жаль, что ему так не повезло со школой.
– У нас не было такого понятия, зато было другое – возрастные интересы детей, их личные переживания.
– Признайся, КорС, ты все врешь, – улыбнулся я. – Ты прочел какую-то «умную» статью и «грузишь» нас. Ну, давай, колись!
КорС продержался полминуты, а потом громко рассмеялся.
– Не спорю. Тебя не проведешь! Тебе нужно в контрразведку идти служить. Но я бы хотел, чтоб мои дети учились в такой школе, о которой я мечтаю!
– Что ж, хорошо было бы, если бы было так, как ты говоришь.
Мы замолчали, и каждый теперь думает о своем. Мне с грустью кажется, что скоро такие школы будут, но нам в них уже не учиться. Отчего-то вспомнились слова школьного учителя истории: «Имейте мужество пользоваться своим умом». Батя говорит по этому поводу, что хорошую голову ничем заменить нельзя.
После занятия мы на грузовых автомобилях вернулись в училище. Это чтобы, значит, обед не сорвать. На развод на самоподготовку нас вывели заранее, с ефрейторским зазором. И вот наш батальон стоит на плацу уже полчаса, и все это время комбат проводит с нами воспитательное мероприятие, а проще говоря – беседу.
– Товарищи курсанты, авторитет не приходит сам по себе, его вам не вручат вместе с лейтенантскими погонами. Авторитет завоевывается службой, всей своей служебной деятельностью, день за днем. И еще: понятия «авторитет» и «воинская дисциплина» это понятия неразделимые! 
– Представляете, – шепчет в строю Лис, – в Древней Персии, Греции и даже в Монголии были винные фонтаны!
– Вот бы нас туда! – мечтательно жмурится Веня. – Или еще лучше те фонтаны сюда. А то пока в «Солнце в бокале» наберешь необходимую порцию…
– Какое еще Солнце в бокале? – удивляется трезвенник Дима.
– Темнота! Это дегустационный зал от Массандровского винного завода. Там наливают попробовать все вина, но по чуть-чуть. Зато можно попробовать все, что душе угодно!
Оказывается, нас собрали из-за ЧП: находясь в карауле, на посту курсант нашего курса уснул, а потом со сна выстрелил в воздух. Комбат вывел этого курсанта из строя и принялся изгаляться над ним. Курсант утверждал, что на охраняемый им объект проник неизвестный.
– Почему же вы его не задержали? – усмехнулся комбат. Сарказм так и переполняет его. – Как говорится, при попытке злоумышленника убежать, вы выстрелили в воздух, но промахнулись, да?
Веня горячо шепчет, что врать нужно уметь, важно ничего не перепутать! Я переминаюсь с ноги на ногу, потому что стоять на одном месте уже изрядно надоело. Бесконечное стояние в строю приносит мне столько неудобств, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Я стараюсь отвлечься от происходящего, но отключиться полностью не удается, и иногда до сознания долетают отрывистые фразы.
– И она обвилась вокруг меня…
Интересно, о ком это говорит Литинский? Змея что ли обвилась? А, нет, это он, оказывается, о девушке.
– Ваше будущее – в ваших руках, – доносится до моего сознания голос комбата.
Неправда. Как минимум, не совсем, правда: будущее многих присутствующих в руках их пап. Есть здесь какое-то социальное противоречие. Вот КорС, например, умница, но у Политанского папа генерал. И у Вени  тоже. Поэтому служить им будет легче, и высот они достигнут более высоких. Даже больших, чем заслуживают.
– А смех у нее, как музыка, – продолжает легкомысленно трепаться о своих любовных похождениях Литин.
– Как музыка полкового оркестра? – насмехается Миша.
Скорее бы уже началась самоподготовка, чтобы отдохнуть от этого построения.
– Да! Генерал просил вам передать, что новый забор поставили не для вас, – объявил комбат. (Забор действительно поставили новый – почти метра три в высоту, из кованого железа, с острыми, как копья наконечниками). – Это забор от гражданских, чтобы они в пьяном угаре не залезали на территорию училища! На третьем курсе один сержант уже оторвал себе палец, перелезая через новый забор. Причем, что забавно – он шел не в самоволку, а в увольнение! Зацепился обручальным кольцом за острие, и прыгнул. Теперь остался без безымянного пальца. Пусть этот факт всем вам послужит уроком! Вопросы есть? Батальон! Равняйсь! Смирно! Командирам рот развести личный состав на самоподготовку!
Ну, наконец-то! На сегодня наши мучения окончились. На самоподготовку пришел наш взводный.
– А где это у вас курсант Мирзоян? – удивился он.
– Курсанту Мирзояну кто-то вместо шампуня во флакон налил столярного клея, – доложил «замок», – и теперь он пытается состричь волосы, склеенные этим клеем.
По невинному виду Мишки понятно, что это снова его рук дело. Второго такого любителя розыгрышей и не любителя Саркиса в нашей роте просто нет. Саркис появился обритый под нуль, расстроенный, обиженный, но на удивление молчаливый.

Перепалка
Зона мирно дремал на сампо, когда к нему тихонько подкрался Бао, и громко свистнул в ухо. Зона судорожно дернулся всем телом, часто-часто заморгал и огляделся вокруг.
– Свистни, знаешь куда? – вскочил Зона, зло, глядя на Бао. – Ты все-таки безнадежный недотепа! Мало того, что я чуть не оглох или не остался заикой, так ты мне еще и сон перебил. А мне так редко что-то снится. Ко всему это был еще и интересный сон. Эх …
  Зона сел,  откинувшись назад, закрыл глаза и стал заново переживать свой интересный сон. Лео завистливо спросил у Марковского.
– Слушай, Леша, говорят, у тебя новая подружка? И как тебе удается их так часто менять?
Самодовольно улыбающийся Бао не успел ответить, когда заговорил Зона.
– Он знакомится по объявлениям в газете. Знаешь, есть такие: «Сдам комнату холостяку или мужчине» или «Познакомлюсь с молодым человеком, у которого есть деньги. Можно без интеллекта и без острого ума».
– Да, – похвастался Леха, и лихо подбоченился, – деньги у меня есть! Мама присылает, не жалеет на меня денег.
Если после слов Зоны смеялась только треть взвода, то после слов Лехи гомерически хохотал весь взвод. И как, интересно, Бао не может стать героем юмористических рассказов? Ведь и придумывать-то ничего не нужно! Вытирая слезы, Миша сказал:
– Не зря, не зря про Леху говорят, что умишком-то он слабоват! А он не обижается и даже соглашается!
– Тормоз коммунизма! – потешается Лис.
– Зря ты ему завидуешь, – обращается к Лео Веня, – они ведь такие же придурочки, как сам Бао. Сам подумай, какая нормальная девушка будет с ним встречаться?
– Слышишь, болтун, – пренебрежительно и даже безо всякой обиды, отвечает Бао, – ты закрой свой генератор бестолковых импульсов, – и на всякий случай разъяснил, – это я сейчас про твой рот говорю. А придурь – это такая изюминка, понял? Балагур ты наш!
– Ого! – смеется Веня. – Какие мы слова знаем! Генератор! Импульс! Ха-ха!
– Вот тебе и ха-ха, – передразнивает его смех Бао, – Веня, тебе известно, что человек по большей части состоит из воды?
– И что? – насторожился Веня.
– А то, что твоя речь тоже процентов на 99 состоит из «воды!»
Все от души посмеялись над тем, как Бао «умыл» Веню. Самое забавное, что все судорожные попытки Вени ответить тому так же сильно и ярко, увы, ни к чему не привели.
– Что, Веня, – подначивает его Лео, – приходится за словом лезть в карман?
– А там пусто, – поддерживает его Батя.
– И вообще, друг Вениамин, – насмехается Лис, – ты поменьше думай правду людям в лицо, а то так недолго и по морде получить!
– Зачем же так сразу, – смеется Бао, – я не настолько кровожаден. Предлагаю при первом же удобном случае, посадить нашего болтунишку голым задом в муравейник!
Такая замечательная перспектива заставила Веню на время замолчать. Эти шутки несколько разнообразили однообразный ход самоподготовки. Когда смех поутих, меня позвал КорС.
– Толик! Вот послушай – «Армия – школа жизни». Мне эта мысль покоя не дает. У меня это утверждение вызывает серьезные сомнения. Я по наивности считал, что армия должна быть школой того, что нужно знать и уметь в современной войне.
– Действительно наивный, – улыбнулся я, и, словно нехотя, отвернулся от Королева. – На тебя без смеха и смотреть нельзя!
– Не отключайся от темы, «комод». Я сам на себя без смеха взглянуть не могу!
– Бросьте вы свои разглагольствования, – ворчит «замок». После этого он встал и сказал, обращаясь к «комоду» первого отделения Игорю Третьяку:
– Мне нужно отлучиться, ты остаешься за старшего. Так что принимай на себя всю полноту безответственности за взвод до самого моего возвращения. Не сходи с этого места, я скоро вернусь!
И он направился к выходу. Третьяк занял место «замка» за преподавательским столом и громко объявил:
– Товарищи курсанты, я представляю слово самому себе. Я четко сижу на месте замкомвзвода. Все, кто вздумает нарушать дисциплину, будут жестоко записаны. Я шалтай-болтай тут не потерплю! Так и знайте! По окончании самоподготовки каждый получит по заслугам!
– Как? – смеется Лис, – записывать вот так сразу? Без предупреждения?
– Предупреждения будут, – смилостивился Третьяк. – Кулак и стол тогда мне зачем?
Я не сумел сдержаться и улыбнулся, хотя не раз уже слышал эти затасканные фразы. Но в исполнении Игоря они прозвучали как-то по-новому, как-то особенно.
– По заслугам, это не по физиономии! Нечего ежиков пугать! А куда ушел «замок?» – спросил сгорающий от любопытства Веня.
– В особый отдел. У него плановый доклад, то есть заклад, – пошутил Лео, и грустно добавил, – теперь уже нет смысла это скрывать. Выгонят тебя, КорС, из училища за твой длинный язык и аполитичные высказывания. А как же иначе?
– Какая еще аполитичность? – беспокойно глянул Королев на Лео, и начались его страдания.
– Да вот даже тот факт, что вы не считаете советскую армию школой жизни, – холодно прокомментировал Лео. Один Королев никак не поймет, что Валера над ним смеется. – Это очень подозрительная позиция. Подозрительная, если не сказать больше! Так что этот номер у вас не пройдет!
Надо заметить, что Королев всегда реагирует на любое упоминание об особом отделе совершенно дико. Любое упоминание о КГБ легко выводит его из себя и лишает его спокойствия и хладнокровия. Похоже, он здорово боится нашей контрразведки. Возможно, он впитал этот страх с молоком матери, которая вместе с папой работают учеными в «почтовом ящике». А может у него есть и другие причины бояться КГБ?
Во всяком случае, при каждом упоминании о «конторе» с Серегой явно творится что-то неладное. Вот и сейчас лицо у него заметно посерьезнело, вытянулось и сильно побелело, а сам он стал заметно нервничать.
– Нам тебя будет не хватать, – глубоко вздохнул Лео.
– Хватит вам, – разрядил обстановку Третьяк, – жена к «замку» приехала, вот и все.
– И верно! – обрел, наконец, способность трезво рассуждать КорС. – А Лео так и напрашивается на оплеуху. Когда-нибудь ты обязательно попадешь у меня под раздачу, при всех обещаю. В следующий раз, когда захочешь подшутить надо мной, соизмерь то удовольствие, которое ты получишь от розыгрыша с моей оплеухой, понял?
Лео покосился на КорСа, и притворно вздохнув, бросил, покрутив пальцем у виска:
– Меня все время не покидает ощущение, что ты с дуба рухнул и под ним и ночевать остался. Ну, да, дал Бог здоровья, дай и к здоровью!
– Ну, ты и баран, – сорвался Королев. – Ты ведь даже смысла этой пословицы не понимаешь!
– А вот свои ценные замечания и проницательные комментарии оставь при себе, – сказал, как отрезал Лео, и стало понятно, что он ни капельки Серегиных угроз не испугался. Лео не трус, но такой смелости от него никто не ожидал.
Один КорС, кажется, совсем не удивился, и спорить не стал. Так что переговоры высоких сторон окончились быстро.
– Веня, – шепчет Лео, – у тебя деньги есть? Я буду спрашивать только один раз! Да или да?
– Для тебя есть только добрый совет, – прячет улыбку Веня, – на несколько дней положи зубы на полку – сэкономишь!
– Вывод, денег мне никто не даст, что не может не разочаровывать. А еще друзья называются, – и Лео рассмеялся громко, но безрадостно. – Эх, закурить что ли?
– Ты же не куришь? – озадачено спросил Рома.
– А что делать? Показывайте, что вы там курите?
Не знаю, специально ли или на самом деле так совпало, но предложили ему только самые дешевые сигареты: «Северные» и «Гуцульские» за 6 копеек пачка, «Памир» за 7 копеек и «Новость» с белым фильтром за 11 копеек. Это я так, для общего развития, слушаю, как Леонтьеву разъясняют, что есть что.
Валерка накурился до одури, до зеленого цвета лица, а потом заявил, вернувшись на свое место, что больше курить никогда и ни за что не будет. Ему было плохо до самого отбоя. А я лишний раз получил назидательный жизненный урок, что мне, и пробовать курить незачем.

Тайный художник
Веню нещадно отодрал начальник кафедры ППР (партийно-политической работы). Главным из его длинной речи было то, что курсант Нагорный все еще не перестроился, и ему, следовательно, срочно необходимо заняться тем, что перестроить всю свою жизнь.
Взбодренный полковником курсант Нагорный долго еще не может утихомириться и достает всех нас на самоподготовке. А мы вынуждены выслушивать его очередной пустой треп.
– Веня, твой язык, похоже, не знает усталости, чего нельзя сказать о наших ушах, – намекнул ему, было, «замок», но до Вени такие тонкие намеки не доходят.
– Старые ослы, – непонятно кого именно имеет в виду Веня, но не устает возмущаться. – Они, видите ли, уже перестроились, а я все еще нет!
Теперь все стало понятно, это он так нелицеприятно говорит о преподавательском составе.
– Потерпи, Веня, – смеется Рома, – потерпи еще лет двадцать, вот сам станешь таким же старым ослом, тоже будешь легко и быстро перестраиваться!
После того, как все отсмеялись, Веня спросил вслух:
– Ну, и как же мне прикажете перестраиваться? Что мне нужно менять?
– Попробуй спать днем, а заниматься ночью, – тут же посоветовал я. – А что: ночью поговорить особенно не с кем, может, учиться лучше станешь! По-моему, это свежая и оригинальная идея! Запиши, Веня, а то забудешь.
– Толик, это ты в штангу врезал, – смеется Лео, – Веня у нас и днем не дурак поспать, а ночью тем более!
Веня замолчал, и его оставили в покое. Заниматься ему все равно не хочется, и он вертит головой во все стороны. Наконец он обратил внимание на то, что я рисую, он встал и подошел ко мне.
– Малюешь? – насмешливо спросил он. – Ух, ты! Дай поглазеть! Просто и оригинально!
На его возгласы обратили внимание все, и вскоре весь взвод столпился вокруг меня, восхищаясь моим нехитрым рисунком. А я просто перерисовывал то, что видно из окна – казарму, деревья, небо. Даже всеобще признанный художник-шаровик Баранов признал:
– Между нами говоря, а ведь ты рисуешь не хуже самого меня! Чего не признавался? Впрочем, понимаю, сержанты у нас на «шару» не падают, а ты ведь сержант. Краски такие хорошие, где взял?
– В книжном магазине. Увидел в отделе канцтоваров краски, и захотелось порисовать, вот и купил.
– Ленинградские, – с видом знатока произнес Баранов и взял краски в руки, – точно, ленинградские! Хорошие. Признайся, ты ведь рисовал раньше?
Пожимая плечами, я признался, что больше перерисовывал. В аудиторию вошел взводный.
– Не понял, что это здесь такое  у вас происходит, а?
Вместо ответа Лео предложил взводному самому посмотреть. Взводный подошел, долго рассматривал мой рисунок, а я молчал и ждал, что он скажет. Наконец, мама Жора изрек:
– Баранов, а чего это вы на акварель перешли? Вы же на гуаши специализируетесь?
– Это не я. Это Иванов, – озадачил взводного Баранов.
– Да ну? Я глубоко уверен …– усомнился взводный, – я готов был  поклясться, что это Баранов! Иванов, это что, правда, ты?
– Это, правда, я, – сдержанно улыбнулся я.
– Надо же, какой тайный художник выискался, а ведь я мог бы поспорить, что это Баранов. Ладно, все по местам, продолжаем самоподготовку. И ты, Иванов, завязывай со своей мазней.
Мой рисунок потерял в глазах взводного всю свою первоначальную ценность. Что поделаешь, он ведь фанат Баранова!
– То есть как это с мазней? – возмутился Лео, сбив взводного с толку. – Товарищ капитан, вы же сами только что хвалили этот рисунок!
– Ну не с мазней, с рисованием, – неохотно согласился мама Жора. – Но все равно завязывай.
– Есть завязать, – щелкнул я каблуками, представ во весь рост пред мамой Жорой.
– Художник, – недовольно говорит взводный, – от слова худо. Разложил тут повсюду свою мазню. Товарищи курсанты, вы все тоже заканчивайте свой развеселый образ жизни и займитесь делом. А оно у вас всех одно – учиться военному делу настоящим образом.
В общем, думаю, что вы уже давно поняли, что мама Жора нас (и особенно меня) своей материнской любовью не балует. Лис ему даже предложил дать взводному новую кличку – Кошмар Кошмарович Кошмаров или там Редис Редисович Редискин. Но большинству все-таки имя мама Жора больше нравится, поэтому оставили все как есть.
После ухода взводного я продолжил рисовать, но, несмотря на то, что я сосредоточился на своем занятии, я услышал, как Лис говорит Королеву:
– Иванов не вписывается в рамки и как мозоль в глазу мамы Жоры. Иванову это в кайф.
– Да уж, – хмыкнул Королев, – наш «комод» весьма отличается от общепринятого представления о курсанте и о подчиненном. Такой характер еще поискать!
– Эй, вы там, – оборвал беседу Лиса с КорСом «замок», – для дела, в общем-то, безразлично, какой там характер у Иванова. А дело у нас одно! Так что займитесь им прямо сейчас, пока я добрый и не придумал для вас никакой работы.
После замечания «замка» обычная болтовня сменилась разговорами по теме, то есть об учебе. Даже великий Бао, который учебы откровенно не любит, и тот задает какие-то вопросы, касающиеся прослушанной лекции по военно-политической географии.
– Толик, а Толик, – привлек мое внимание Миша. – Ты уже знаешь, куда заступаешь в наряд?
Дело в том, что наша рота заступает в наряд по училищу. Я и не заметил, что Миша и Королев встали со своих мест и подошли ко мне.
– Скорее всего, я заступлю дежурным по КПП-1, – отвечаю я.
Пока я размышляю о преимуществах и недостатках этого наряда, КорС и Миша снова обратились ко мне.
– Толик, – предложили они, – сходи, поговори с ротным, пусть он нас поставит в наряд по охране лагеря в Перевальное. Чтобы, значит, подальше от начальства. Природа там дивная, а главное – в это время года там кухня гораздо лучше, чем здесь! И проверяющих меньше!
– Точно, – согласился я, – там сейчас готовят от силы на двадцать человек, а здесь на три с половиной тысячи. Ладно, я пошел.
Ротный в канцелярии был один, это хорошо, можно сказать, что мне уже повезло. Всегда легче говорить один на один, чем в присутствии взводных.
– Товарищ майор, разрешите …
– Слушаю, слушаю, что там у тебя? – поторопил меня ротный.
– Товарищ майор, разрешите мне с моим отделением заступить в наряд в Перевальное.
– Зачем? Чего именно ты хочешь? Я планирую тебя поставить в наряд по управлению училища или на КПП-1, хоть за один объект буду уверен и спокоен.
– Веников нарежем и на дежурной машине обратно привезем. Сейчас они вроде и не нужны, зато не нужно будет потом что-то выдумывать, чтобы их заготовить.
Ротный потер виски и поморщился. У него болит голова.
– А ведь ты прав. Что ж, это действительно очень удобно, прямо идеально. Ох, и хитер же ты, Иванов! С твоими способностями тебе нужно было поступать в училище тыла, – пошутил он, и сделал запись на листке перекидного календаря. – Можешь обрадовать своих подчиненных: вы заступаете в Перевальное. Для заготовки веников даже трудно придумать что-либо лучшее. Надо же, такое простое и очевидное решение, как только оно мне самому в голову не пришло?
– Вы держите в голове слишком многое, всего и не упомнить. К тому же хорошо известно, что хорошая мысля …
– Ну да. Что ж, твое предложение обоснованное и … иди уже.
В аудитории я, молча, подмигнул курсантам своего отделения, и те, все, правильно поняв, не смогли скрыть своей радости и грянули «Ура!», удивив всех.
– Иванов, – восторженно толкнул меня локтем Мишка. – Мы в тебе ни на минуту не сомневались!
Я не нашелся, что сказать, на что Миша заметил, что молчание иногда говорит больше, чем слово. Что я такого сказал своим молчанием, честно говоря, я не понял.
– Какое великое счастье, что в третьем отделении есть Иванов, – пафосно и фальшиво заявил КорС.
Его тут же огорчили тумаками под ребра Миша и Лис. Красно говорит Королев, а слушать нечего.
– Толик, – позвал меня Батя, – ты в увольнении в театре был? На премьере? Расскажи, пожалуйста, а то я в наряде простоял.
– Первый акт начался, – охотно начал я, но договорить мне не дал Литин.
– Какой акт? – хохочет Литин. – Половой? И с чего он там у тебя начался?
Поскольку Батю действительно интересует мой рассказ, мы решили поговорить позже, уединившись в бытовке, чтобы Литин или еще кто-либо не мешали нам.

Наташка
В увольнении, переодевшись в гражданку, я направился в город. Внезапно я услышал знакомый, до боли знакомый голос мамы Жоры. Его остановили какие-то приезжие люди, по виду муж и жена, интеллигентной наружности.
– Товарищ капитан, – обратились  к нему эти явно иногородние люди, – подскажите нам, пожалуйста, как отсюда доехать до главпочтамта.
– Я вам не скажу, как туда доехать, – расцвел в широкой, добродушной улыбке мама Жора, – но я вам расскажу, как туда пройти!
– Зачем? – растерялся мужчина, несколько обескураженный таким ответом.
– Вы сможете увидеть наш город! Конечно, это займет больше времени, чем поездка на троллейбусе, но зато вы сможете увидеть…
Мама Жора оседлал своего «любимого конька», так что это надолго. И я безбоязненно прошел за его спиной, зная, что ему сейчас не до меня. Перед парком имени Шевченко я увидел такую красивую девушку, что у меня на какое-то мгновение даже дух перехватило. Ира, с которой я встречался еще недавно, вышла замуж за какого-то кооператора, так, что я сейчас совершенно свободен. 
– Девушка, – начал, было, я, но она смерила меня таким взглядом, что я тут, же стушевался. Ощутив непривычную растерянность и беззащитность, я мгновенно повернулся кругом, и прыгнул в очень кстати подошедший троллейбус. Опомнился я уже только на другом конце города. Увидев бочку с квасом, я занял очередь. Когда подошла моя очередь, я попросил бокал кваса.
– Два, – поправил меня мягкий, приятный женский голос.
Я с любопытством посмотрел и увидел рядом ту самую девушку, которая отшила меня своим взглядом! Как хорошо, что я не пил в этот миг, а то бы непременно поперхнулся. Как во сне я расплатился  за два бокала кваса и отошел в сторону. Девушка, улыбаясь, проследовала за мной. У меня горло пересохло так, что, отпив одним глотком половину бокала, я ничего  не почувствовал.
– Какой мне достался ненастойчивый кавалер, – рассмеялась девушка, при этом обворожительно улыбаясь. – Гоняться за тобой приходится по всему городу. Меня зовут Наташа, а тебя как?
– Толя, – выдавил я из себя. Одеревеневший язык плохо слушается меня, что для меня, признаться, ново.
– Вот и познакомились, – снова рассмеялась Наташа, и чмокнула меня в щеку. – Со знакомством! Куда идем?
Мы немного прогулялись, обменявшись биографическими данными. Оказалось, что она работает воспитателем в детском саду.
– Я вчера зарплату получила, – неожиданно предложила Наташа, – так что мы можем сходить в ресторан.
– В ресторан мы и так можем сходить, – нахмурился я, так как мысль о том, что девушка может заплатить за меня, мне претит, – я получку получил.
– Ого! – насмешливо воскликнула моя подружка. – И сколько же платят отличнику учебы и сержанту?
– 36 рублей, – не без гордости ответил я.
– С ума сойти! Да ты просто Рокфеллер! – рассмеялась она.
Вечером, после увольнения, даже тугодум Рома заметил, что я выгляжу если и не счастливым, то весьма довольным жизнью. Он невольно улыбнулся и спросил:
– Иванов, ты влюбился, что ли? – удивленно поднял он бровь. – Не ломайся, а ну-ка быстро доложи, да всю правду заложи!
– Пошел ты, – так же дружелюбно ответил я.
– Исчерпывающий ответ! Похвастался бы, что ли? Только не нужно отговариваться враньем. Нетрудно понять, что ты влюбился.
– Пошел ты, – повторил я, чтобы избежать возможной ошибки, и чтобы у товарищей не оставалось иллюзий по поводу того, что я ему поведаю о причинах своего счастливого вида.
– Я не ослышался? – грозно нахмурился Рома. – Что-то ты стал меня довольно часто посылать куда подальше. Позволю себе сделать небольшое замечание: это недостойно для товарища и …
Но я даже головы в его сторону не повернул.
– Рома, да оставь ты его в покое, – вступился за меня Лео, – не видишь разве – человеку хорошо, и он не намерен с тобой откровенничать. А вот, что приятно, так это то, что интеллигентные люди всегда могут красиво выразиться! А ты, Рома, лучше заткнись сам, – поучительным тоном закончил он.
Рома только развел ручищами.
  – Ну, извольте, – сказал он изменившимся голосом и удалился с чувством собственного достоинства, но слегка обескураженный. Литин язвительно заметил, что я в чем-то правильный и честный, а в чем-то нет.
– Иванов, – не выдержал КорС, – хотя твой взгляд явно говорит о причинах твоего настроения, я все-таки закипаю от любопытства. Ты можешь хоть имя ее назвать?
– Наташа, – сказал я, понимая, что Королев просто так не отвяжется. И улыбнулся, вспомнив сегодняшний день.
– Интересно, и какая она у тебя? – завистливо спросил КорС.
– Она необыкновенная! Так что есть от чего потерять покой, – намеренно дразню я Королева. Пусть он позавидует и понервничает.
Известно ведь, что все радости и несчастья людей созданы их собственными мыслями, вот пусть, Серега понервничает! Пусть помучает себя своими собственными мыслями! Не только же ему мне нервы портить? Однако он оказался не так прост, и не повелся на мои слова.
– Стой! Не может быть! – повел удивленно бровью Серега и в свою очередь пошутил. – Она у тебя что, первая, что ли?
Я вместо ответа оживленно отрицательно замотал головой.
– Что же тогда в ней может быть такого необыкновенного?
Лео хмыкнул и сказал, что это тайна покрытая мраком, а Иванов просто звенит ключами от этой тайны.
– КорС, если можешь, будь другом и  воздержись от своих замечаний, ладно? Вот и порядок!
– Ладно. Я же понимаю, что друзья есть не только четверорогие. Я хотел сказать четвероногие!
Отделавшись от расспросов, я весь погрузился в воспоминания, переживая весь день заново. Это был замечательный день! Уснул я тоже с мыслями о Наташке, предвкушая следующую нашу встречу. Как же все-таки здорово быть студентом, а не курсантом, можно с девушками встречаться каждый день. Каждый день! И все равно у меня с Наташкой впереди много, много радости!

Рабочая карта
Началась лекция по предмету «Военная топография».
– Сегодняшняя лекция, товарищи курсанты, будет посвящена ведению карт офицерами. Не улыбайтесь, товарищ Зернов, речь пойдет не об игральных картах. Вам на первый раз замечание. Доложите своему командиру роты.
Полковник Шаганов мужик серьезный, и шутить не любит. Даже Олег Зернов на пару с Веней это поняли сразу.
– Курсант Крапивин, – сурово спросил преподаватель, – что вы все время крутитесь?
Сказано это было таким тоном, словно терпение полковника уже на исходе, и все замерли.
– Записываем, товарищи курсанты. Каждый офицер ведет рабочую карту, оформляя, как правило, карту решения, отчетную и демонстрационную карты. Наиболее распространенным боевым документом по управлению войсками, а в подразделениях зачастую и единственным документом, является рабочая карта.
Половина роты явно томится: что и говорить, карту нарисовать сложно и скучно. Лекция по этой теме у нас первая, но мне с Юрой Аркалюком из первого взвода уже довелось оформлять карту нашему командиру роты перед ротными тактическими учениями. Многие курсанты видели, как это долго и непросто.
– Боевые действия в современных условиях приобрели необычайно мобильный характер, они ведутся на широком фронте, на большую глубину, в высоких темпах. … Успешно управлять войсками в таких сложных условиях обстановки командиры всех степеней могут лишь тогда, когда они будут постоянно знать положение, состояние, характер действий своих войск и войск противника, соседей и взаимодействующих подразделений и частей. Для этого командирам необходимо глубоко изучать обстановку на всю глубину поставленной задачи не только в полосе, на направлении или в районе действий подчиненных им подразделений, но и на флангах, то есть в полосах или на направлениях действий непосредственных соседей. Только в этом случае они будут в состоянии предвидеть изменения боевой обстановки.
– Товарищ полковник, разрешите вопрос? Курсант Королев.
– Слушаю Вас, товарищ Королев, – недовольно ответил преподаватель, прервав лекцию.
– Зачем нам это нужно знать? Мы ведь не в командное общевойсковое училище пришли учиться, и служить все будем в стройбате! Как говорится, кто на что учился.
От Сергея всегда исходит раздражение, а сейчас Серенький  вообще выглядит законченным брюзгой.
– Садитесь, товарищ Королев, вам два, – с видимым удовольствием ответил преподаватель и тут же занес оценку в журнал.
– За что два?
– За глупый вопрос и за непонимание предмета. Это ведь вам не какая-то там легкомысленная беседа. Вы даже не знаете, что нужно говорить «военно-строительные части Министерства Обороны СССР», а не стройбат, – спокойным тоном заметил полковник Шаганов.
КорС сел, злой и удивленный. Никак не ожидал он  такого поворота событий. Он просто забыл, что для того, чтобы система была устойчивой, ее надо часто трясти. Сегодня потрясли его.
– Считающий себя умнее других остается в дураках, – шепнул Дима. – Не одному мне кажется, что ты переоцениваешь себя!
В полной тишине раздался голос преподавателя:
– Наш товарищ впал в заблуждение. Кто-нибудь из вас может ответить товарищу Королеву, зачем курсантам политического строительного училища нужно знание рабочей карты офицера?
Вопреки своей наглости я решил не делать КорСу еще больнее, и не стал поднимать руку, хотя ответить очень хочется. А вот Лео и Рома вызвались отвечать. Первым Шабанов вызвал Лео.
– Во-первых, выпускники нашего училища будут служить не только в военно-строительных частях.
– Конечно, – зло ворчит КорС, – еще есть желдорбат.
– Во-вторых, часть наших выпускников непременно станут командирами.
Королев, бедняга, кривится, страдает и ворчит, что незачем было устраивать этот маленький фарс. Только зря это он говорит, все ведь понимают, что его за язык никто не тянул, так, что сегодня в самую глубокую лужу он сел добровольно.
– Браво, Леонтьев. Пять! Садитесь. Курсант Журавлев, а вы можете еще что-нибудь добавить?
– Так точно! В военно-строительных и железнодорожных войсках все равно необходимо знание карты, и без этих знаний никуда. Может оказаться, что замполит будет единственным человеком в роте, умеющим читать и оформлять рабочую карту офицера.
– Молодец, Журавлев. Учитывая, что командиры взводов у нас прапорщики, можно смело утверждать, что карты они не знают, и знать не будут. А вот замполиту владение картой – нелишний плюс к его офицерскому авторитету. Садитесь, товарищ Журавлев. Так, почему молчит младший сержант Иванов?
Королев ворчит, что действительно не ясно, отчего это Иванов сегодня ни мычит, ни телится. Вот уж характер у человека, ужас.
– Я, – отозвался я, и нехотя поднялся.
– Иванов, вы можете еще что-то добавить, не повторяясь?
– Так точно. Нас готовят с расчетом, что сразу после окончания училища при необходимости мы могли бы заменить любого офицера в мотострелковом батальоне. Вплоть до должности командира батальона включительно.
– Военно-строительного отряда, – поправил меня КорС.
– Никак нет, товарищ Королев, – сказал преподаватель, – вас готовят и для мотострелковых войск тоже. Продолжайте, Иванов.
– Понятно, что без знания карты уже и в должности командира роты делать нечего. Что уж говорить о командире батальона? А главное, мы все станем офицерами Вооруженных Сил. Какие же мы офицеры без знания рабочей карты?
– Хреновые! – с видимым удовольствием сказал полковник. – Садитесь. Итак: Леонтьев и Журавлев – пять. Иванов – пять с плюсом. Продолжаем лекцию, записывайте. Топографическая карта, на которой графически при помощи условных тактических знаков и сокращенных обозначений отображаются тактическая обстановка и ее изменения в ходе боя, называется рабочей картой того командира, который ее ведет. Записали или повторить? Использование карты как особой формы передачи информации, как средства познания боевой обстановки позволяет командиру изучить незнакомую местность …
Обиженный Королев вместо того, чтобы конспектировать материал лекции, пишет кому-то письмо. Что касается меня, я вспоминаю слова Наташки, которые она сказала мне при нашей последней встрече: «Иванов, ты особый, не такой, как все. Рядом с тобой у меня ощущение безопасности и защищенности. И я хочу, чтобы ты знал об этом». От воспоминаний меня отвлек голос преподавателя.
– Товарищи курсанты, – спрашивает он, – у кого из вас есть вопросы по теме лекции? Я не думаю, что у вас не возникают вопросы. А если вопросов нет, значит, вы так ничего и не делаете, то есть ничего не поняли.

Господин оформитель
Утро началось нестандартно. Вместо привычной команды: «Рота! Подъем!», дежурный по роте Стас Рокотов скомандовал:
– Хватит валяться в постели! Уже семь ноль-ноль! 
Сегодня мне нужно в самоволку сгонять, обязательно нужно. Причем во время занятий, а это гораздо сложнее, чем в вечернее или даже ночное время. Наташка взяла ключ от квартиры подруги, и грех не воспользоваться таким случаем. Ради такого я готов на подвиг при любой погоде.
Думал я, думал, и вот как поступил: нагло заявился в ближайший к нашей казарме учебный корпус (корпус № 1) и заявил дежурному по учебному корпусу, что мне начальник кафедры партийно-политической работы приказал переделать один из стендов. Стенд нарочито выбрал тот, на котором много фотографий и пенопластовых букв. Снял я стенд, и отнес в роту. Своему замкомвзвода я соврал то же самое.
После развода на занятия я пришел в роту и аккуратно оторвал все буквы и фотографии. За этим занятием меня и застал командир роты.
– Иванов, – сразу в карьер взял ротный возмущенным голосом. – Ты почему не на занятиях?
По его тону ясно, что если он не получит вразумительного ответа, то от меня камня на камне не останется, а заодно пух и перья полетят в разные стороны.
– Начальник кафедры ППР приказал вот этот стенд переделать, – не моргнув глазом, соврал я.
– Ладно, – тут же потерял ко мне всяческий интерес ротный, – ты смотри, хорошо сделай. И начальнику кафедры не забудь сказать, чтобы нашей роте на экзаменах оценки повыше ставил.
– Обязательно скажу, товарищ майор, – твердо пообещал я.
После этого ротный ушел по своим делам, а я, предварительно спрятав буквы и фотографии в свою тумбочку, ушел по своим. Дневального и дежурного по роте я попросил сказать ротному, если он вдруг заметит мое отсутствие, что я минуту назад вышел в «чипок», и скоро буду. Если и потом ротный вспомнит обо мне, то я в библиотеке, затем на КПП, на почте, на спортгородке, вышел в другую роту к земляку и так далее!
Перед самим ужином я вернулся из самоволки и приклеил те же буквы и фотографии на те, же самые места. После ужина отнес стенд в учебный корпус и повесил его на прежнее место. Новый дежурный по учебному корпусу ничего не понял, а жаль. Так ведь хотелось, чтобы он с глубокомысленным видом изрек: «После реставрации лучше стал!».
Ну, да и так хорошо – встреча с Наташкой стоила этих трудов и риска! Эх, до чего же она хороша! Причем, во всех отношениях. Вот только долго такая роскошная женщина не может быть девушкой курсанта – замуж ей пора, а я к этому еще не готов. Так что каждая встреча с ней для меня как последняя. Я отвлекся от своих размышлений о ней, и услышал, что остальные курсанты нашего взвода тоже общаются на эту тему, в смысле о женщинах.
– Нет, ссориться с женщиной это себе дороже, – глубокомысленно говорит Литин с видом знатока.
– Это точно, – тут же соглашается с ним такой же большой «знаток» женщин Вася. – Спорить с женщиной это все равно, что пытаться утопить воду, сжечь огонь, закопать землю или схватить воздух. Поэтому лучше просто утолять жажду, греться у огня, любить землю и дышать полной грудью воздухом!
– Толик, – позвал меня Миша, – это он по бумажке прочел? Нет? Серьезно, сам озвучил? Офигеть можно!
От Миши меня отвлек Дима Снигур. Наш взводный гурман Дима нашел новую «точку» с разными вкусностями и спешит поделиться этой радостью со мной.
– Симона, ты знаешь, что такое манты? – начал он издалека. Ну, во всяком случае, мне показалось, что издалека.
– Ханты-манси, – напряженно перебираю я похожие слова. – Нет, не припоминаю.
– Это еда такая. Огромные пельмени, квадратной формы, очень острые и вареные на пару.
– Опять острые? – грозно спросил я. Дело в том, что острая пища мне решительно не нравится.
– Да. И очень вкусные. Давай я тебя в увольнении свожу, попробуешь. Тебе понравится, – говорит Дима так убедительно, что я не устоял и снова согласился, хотя каждый раз как Дима находит такую забегаловку, я зарекаюсь, что это в последний раз.
– Ну, смотри, Дима, если мне не понравится, то ты мне за это ответишь! Так и останешься в песнях и сказках молодым и бессовестным, так и знай!
– Понравится, обязательно понравится, – смеется Дима. – Верьте мне, люди!
Его уверенный ответ еще больше убедил меня, что стоит попробовать это новое для меня блюдо. В ближайшее же увольнение мы пошли первым делом на манты. Их готовят в подвальчике напротив кинотеатра «Симферополь», около городской бани.
– Соблаговолите присесть, сударь, – шутит Дима, картинно прогнувшись в спине. – Одну минуточку-с. Я сейчас отдам все необходимые распоряжения.
Щелкнув каблуками, Дима удалился. Он оказался прав, манты мне и впрямь понравились, причем сразу, с первого раза, а это не часто бывает.
– Что ж, так и быть, живи, – милостиво разрешил я. – Очень вкусно.
Мы съели по три порции, запили и вышли на свежий воздух.
– Может еще по паре чебуреков? – предложил Дима, мотнув головой в сторону «Чебуречной», находящейся через дорогу. Вопрос не имеет никакого значения, потому что я уже сыт.
– Нет, – все-таки на какое-то мгновение заколебался я, – я уже не смогу. Давай не будем смешивать в одну кучу манты и чебуреки. Позже зайду в «Пончиковую» и поем пончиков с медом и чаем. А потом на Карла Маркса выпью молочного коктейля.
– А я пойду на чебуреки. Надо же себя куда-то девать!
– Ну, ты и обжора! Ладно, до вечера!
Вечером я еще раз признал, что манты это вкусно, и принес Диме искреннюю благодарность. Диме было приятно это слышать. Засыпая, я расслышал, как Литин рассказывает Роме:
– Я ее и так, я ее и этак, а она, ну никак!
– Эй, страдальцы, спите уже, – окрикнул Литина и Рому наш дежурный по роте Аркалюк.
– Почему сразу страдальцы? – даже обиделся Литин. – Я Роме фильм пересказываю. «Берегите женщин» называется.
Их разговор прервал мама Жора, спустившийся из канцелярии роты. Он вошел, с видом знатока шумно втянул носом воздух и недовольно сказал:
– Духи: «Сирень», «Камелия» и «Гвоздика». Душистая вода «Катюша». Не казарма, а бордель!
Литин, не нарушая установленной им самим традиции, балует приятелей рассказом о своих очередных похождениях.
– А она, скажу я вам, женщина, что называется, в самом соку!
– Так ей нужна соковыжималка? – насмехается над Литиным Миша.
Литин никак не реагирует на слова Миши, так как глубоко убежден, что хорошее настроение передается только половым путем. От мыслей о Литине меня отвлек младший сержант Бахтин из четвертого взвода.
– Толик, ты еще не спишь? – тормошит он меня за плечо. – Пойдем, дружище, выпьем! У меня есть литр водки и закуска! Вставай.
– Спасибо, брат, – улыбаюсь я. – Мне, конечно, приятно твое приглашение, но здесь тебя ждет разочарование – я человек мало и редко пьющий.
– Врешь, – не поверил Славка.
– И, правда, врет, – отвечает за меня Миша, – он совсем не пьет. Он даже не пробовал еще, какой он – алкоголь. Прикинь? Он вообще слабо представляет, что это такое.
Слава примолк, удивленный тем, что услышал.
– Кстати, – оживился я, – Слава, я уполномочиваю Мишу заменить меня! Так сказать, я делегирую ему свои полномочия в этом вопросе! Что скажешь?
– Ну, раз ты игнорируешь меня, как класс, пусть будет по-твоему. А ты чего разлегся? – набросился Бахтин на Мишку. – Поднимайся. И будь веселым, ты ведь Иванова сегодня заменяешь!
– Спасибо, Толик! – с чувством пожал мне руку Мишка и поспешил за Бахтиным. А я уснул, радуясь тому, что и Миша и Слава остались довольными.

Гибрид
Наш взвод заступил в караул на гарнизонную гауптвахту, а я лично заступил выводным. При приеме караула выяснилось, что на «губе» сидят два мичмана и три прапорщика. Оба мичмана служат в штабе ЧФ, и они подрались между собой. Один прапорщик регулярно опаздывал на службу, второй послал своего командира куда подальше, а третий в состоянии сильного алкогольного опьянения вел себя недостойно в общественном месте, то есть ругался матом и приставал к прохожим.
Вечер и ночь прошли спокойно, а после завтрака выяснилось, что кому-то из нас нужно проводить строевые занятия с мичманами и прапорщиками.
– Ну, – позевывая, спросил начкар (наш взводный), – кто будет проводить занятия с гибридами? Я имею в виду с «прапорами».
– А почему вы их назвали гибридами? – задал Веня вполне резонный вопрос. – Ну, товарищ капитан!
– Потому что они гибриды и есть. Недоделанные. Уже не солдаты, но еще далеко, ох, как далеко (!) не офицеры!
– Мы думали, что это вы должны проводить занятия с прапорщиками, – сказал я, выражая всеобщее мнение, – как старший по званию.
– Еще чего! Тоже мне, нашли молодого! Занятия будет проводить кто-нибудь из сержантов, вы уже все полувзрослые. Кто именно – решайте сами. Как вы это сделаете, меня совершенно не интересует, – взводный демонстративно отвернулся, и пошел пить третий за последние полчаса стакан чая.
– Что тут думать? – сказал Лео. – Следующий по званию и по занимаемой должности  у нас замкомвзвода! Ты у нас и старший сержант, и помощник начальника караула. Тебе, как говорится, и карты в руки!
– Мужики, – густо покраснел «замок», – не могу. Я в чипок вас всех свожу после караула, но стыдно мне как-то ими командовать. У меня отец моложе этих мичманов!
– У нас тоже, – ответил Игорь Третьяк. – Я вот что думаю: не секрет ведь, что самый уверенный и самоуверенный из нас Иванов?
– И, правда! Толик, проведи занятие, а? Ты самая подходящая кандидатура, – тут же поддержал Игоря Лео. – Выручай!
– Можем поспорить, – отшучиваюсь я, хотя слова ребят мне льстят.
– Толик, ну, будь другом! – увереннее заговорил Третьяк.
Я не стал ломаться, махнул рукой и пошел за автоматом. Весь личный состав нашего караула по очереди через окно наблюдал за тем, как я провожу занятия. Что и говорить, вначале я немного смущался, но самый старший по возрасту, мичман вдруг повернулся ко мне и сказал:
– Ты не стесняйся, сынок. Мы все понимаем, служба есть служба. Тем более ты будущий офицер. Командуй, как командовал бы курсантами или солдатами.
– Командуй, – поддержал его прапорщик из погранвойск.
И голос мой налился сталью и уверенностью.
– Раз! Раз! Выше ногу! Тянем! Тянем носок!
Сначала наши курсанты и сержанты глазели через окно, а потом сержанты осмелились выйти во внутренний дворик караульного помещения и стали смотреть не прячась. Затем стали улыбаться и даже делать мне замечания, и отпускать шуточки в мой адрес.
– Хотите меня сменить? – спросил я, и всех тут же, как ветром сдуло.
Занятия я проводил два часа, и как оказалось, за тем, как я это делаю, из окна комендатуры периодически наблюдал военный комендант Симферопольского гарнизона. После окончания занятий я развел прапорщиков и мичманов по камерам, сдал автомат и стал чистить сапоги. В это время начкара вызвали к военному коменданту. Вернулся он от коменданта довольный.
– Караул! Строиться! – стал командовать начальник караула. – Равняйсь! Смирно! Младший сержант Иванов! Выйти из строя!
– Я! Есть!
– Вот, товарищи курсанты: военный комендант гарнизона приказал поощрить сержанта Иванова за отлично проведенное занятие по строевой подготовке с арестованными прапорщиками и мичманами. Он сказал, что за всю свою долгую службу первый раз видел, чтобы сержант так лихо провел занятие с прапорщиками. Молодец, Иванов! Это всему нашему караулу огромный плюс!
– А поощрить? – спросил Дима.
– Уже в роте, перед всем личным составом роты. И сделает это лично командир роты. Еще раз говорю: молодец, Иванов! Караул, вольно! Разойдись!
Ротный официально объявил мне перед строем роты на вечерней поверке благодарность, а неофициально сказал, что я могу три раза сходить в увольнение, когда мне это будет угодно, хоть во время занятий! В смысле вместо занятий!
– Молодец, Иванов! Редко гарнизонный караул с гауптвахты возвращается без замечаний и с отличной отметкой. В постовой ведомости комендант так тебя расхвалил, что ему уже было неудобно ставить караулу «четыре»! Молодец! – ротный даже пожал мне руку. – Я вот даже думаю, что когда на гауптвахту будут заступать другие взводы, то ты будешь заступать вместе с ними. Да ладно тебе, не смотри на меня зверем, шучу я!
А «замок» в тот же вечер сводил Третьяка, Лео и меня, как и обещал, в чипок. Вернувшись из него, я заметил, что Бао чем-то сильно расстроен.
– Леша, а Леша, – позвал я, – что случилось?
– Понимаешь, Толик, я решил сделать предложение одной девушке. Положил ей в бокал с красным вином кольцо, а девушка ничего не заметила и выпила вино вместе с кольцом.
– Так ты еще одно кольцо купи и подбрось ей в вино, пусть и его скушает на здоровье, – шутит Миша.
– Смешно вам? А если придется это кольцо вырезать? Знаете, чего она мне уже наговорила по этому поводу?
– А сколько еще наговорит! – веселится Миша. – Вот бы хоть одним глазом увидеть, и хоть одним ухом послушать!
– Бао, ты не волнуйся, – поспешил успокоить Лешу Лео, – ты же знаешь, что у меня родители – медики? Выйдет кольцо само, и ничего вырезать не понадобится. Вот увидишь! Так что можешь успокоить свою невесту.
Не знаю, вышло там, то кольцо или нет, но свадьба Бао с той девушкой так и не состоялась.

О лени
«Я люблю работу, она меня захватывает.
                Я могу сидеть и смотреть на нее часами».
Джером Кл. Джером
Вместо того чтобы сознательно конспектировать первоисточники классиков марксизма-ленинизма, поскольку больше ничего нам не задали, взвод просто мирно блаженствует, ничего не делая. Самоподготовка у нас сегодня вялотекущая и перетекающая из пустого в порожнее. Для полноты картины сообщу, что все делали, что хотели, то есть не делали ничего. За этим занятием нас застает мама Жора. Как известно, чужая лень возмущает.
– Что это у вас какой-то бардак? Замкомвзвода, как это могло произойти? Прямо бедлам какой-то, честное слово. Лентяи отдыхают? Товарищи курсанты, я, конечно, знаю, что вы все родились в год Ленивца, и все-таки начинайте бороться со своей ленью, пока она вас окончательно не поборола. Всех касается. Это вам понятно? А если бы вошел не я, тогда как? Это, уже просто ни в какие ворота не лезет! Вы всегда должны быть в ожидании начальства!
– У нас энергетический кризис. Усталость навалилась, нет энергии, – в двух словах обрисовал общую ситуацию взводному Зона.
– Ого, какие слова мы знаем, – заметил взводный. Что-то он сегодня по отношению к нам настроен чрезвычайно серьезно. – И кто бы мог подумать?
– Товарищ капитан, – шутит Зона, – я твердо решил побороть свою лень и терпеливо жду, когда она уснет. А она, подлая, если и спит, то только вместе со мной! В смысле, она никогда раньше меня не засыпает! Но я верю, что все будет чики-пики! Ну, честное слово, я именно сегодня решил начать новую жизнь!
– Это уже, которую по счету? – разволновался мама Жора.
– Нет, ну, в самом деле, – шутит с серьезным видом Лис, – работа женского рода, вот пусть женщины сами и работают! И служба, кстати, тоже женского рода!
Взводный сокрушенно покачал головой и сказал:
– Как мне вас жаль. Кстати, а как там, на счет труда?
– Товарищ капитан, – решил использовать паузу и взял слово Батя, – надо более трезво оценивать происходящее. Лень это ведь не всегда плохо. Лень первой сообщает об усталости и заставляет нас думать об отдыхе. Как видите, она бывает и полезной. Давно известно, что именно лень является двигателем прогресса.
Что-то сегодня курсанты на удивление расхрабрились, и странное дело, взводного это совсем не возмущает!
– Ага, только вот об отдыхе лень начинает думать еще до работы и шепчет на ушко: «От работы кони дохнут!» А вот, если вы хотите посидеть, полежать, то она вообще молчит. А еще она для лодырей, вроде вас, придумала массу пословиц: «Солдат спит – служба идет», «Загнанных лошадей пристреливают», «Не спеши выполнять приказ командира – может по¬ступить другой приказ, его отменяющий», «Тише едешь – дальше будешь», «Ученье – свет, а неученых тьма».
– Товарищ капитан, – говорит Миша, – мы все готовы бороться с ленью, но только не со своей собственной.
– Товарищ Кальницкий, вы опять решили усложнить себе жизнь? А я вот считаю, что лень – сестра глупос¬ти. Победа над ленью – это настоящее счастье. И вообще, самая большая победа это победа над своей ленью, – серьезно объясняет взводный. – Вы беспомощны перед своей ленью. Вы делаете сознательный выбор в пользу лени, но должны понимать, что она ходит не одна, а рука об руку с завистью, эгоизмом, тщеславием, жадностью, страхом и амбициями.
– Это вы чересчур хватили, – сказал самый наглый из нас – я.
– Ничуть. Воспитывайте, товарищи курсанты, в себе волю, сознание, стыд и совесть. Воспитывайте, пока не поздно, – в голосе взводного не замечается ни малейшего признака слабости.
– А я вот думаю, что не имеет никакого значения ...
– Не надо вам думать, товарищ Россошенко. Здесь есть, кому думать, – взводный так разволновался, что, по-моему, уже не совсем контролирует то, что говорит. – К счастью, то, что вы думаете, не имеет никакого значения. И еще, запомните: мне не нужны во взводе умные, мне нужны послушные. Курсант Россошенко, к вам это не относится. Приказываю вам всем зря времени не терять. Времени цейтнот!
И мама Жора вышел из аудитории. «Замок» осмотрел всех и сказал, потирая глаза кулаками, что приятно быть командиром и знать ответы на все вопросы. Потом спросил у меня:
– Что, Толик, твой земляк себя в очередной раз не оправдал?
– Ну что, начнем бороться с ленью? – предложил Третьяк.
– Обязательно, но только не сейчас, а как-нибудь потом, – за всех ответил Бао, – сей¬час еще не хочется. Две мамы имею, и обе учат меня жить! Что за жизнь?
Литин, храня невинное выражение, начал очередной рассказ о своей очередной победе на амурном фронте: «Она была не против». У Литинского все личная жизнь полосатая, как тельняшка: то брюнетка, то блондинка!
– Ешкин кот! – вскричал КорС. – Вы только посмотрите!
У Королева в руках портрет Николая Пржевальского.
– Не может быть, – вскричал Батя. – Вы только посмотрите, это же вылитый Сталин! То есть я хотел сказать, что Сталин это вылитый Пржевальский!
– Значит, не показалось, – удовлетворенно сказал Королев, – мама Сталина, насколько я помню, работала в семье Пржевальских домработницей?
– Это достаточно смелое предположение, хотя может просто совпадение, и ровным счетом ничего не значит. Только зачем ворошить прошлое? – зевнул «замок». – Давайте  лучше отдохнем. А то сейчас начнутся тут суды да пересуды. Не торопите события.
Глянул на портрет из чистого любопытства и я. Как ни трудно в это поверить, но сходство этих двух людей просто поразительно!
– Иванов, – подошел ко мне Дима и вкрадчивым голосом спросил, – ты мне друг?
– Дима, я тебе даже больше, чем друг, – широко улыбаясь, весело ответил я. – Я тебе еще товарищ и брат, но денег не дам!
Дима разочаровано отошел. Вася тем временем допытывается у КорСа, что командир взвода имел в виду, когда сказал, что его, Васю, сказанное не касается.
– Отстань, Вася, у меня от тебя и так голова кругом идет, – лениво ответил Королев. – Я не пойму, чего ты тут не можешь понять?
Без стука раскрылась дверь, в аудиторию заглянул «замок» четвертого взвода сержант Ежевский, он осмотрелся и обратился ко всем присутствующим:
– Мамку нашу не видали?
– Видали, – сообщил ему Веня. – Он улетел, но он обещал вернуться!
Ежевский улыбнулся и решил поддержать Венину шутку.
– Я так и знал! А я-то думаю, гадаю, что это такое большое за окном пролетело!
Тут Саркис подошел ко мне и просительно сказал:
– Э-э, Толик, поиграй, пожалуйста, на гитару, да?
И пока курсанты, как обычно, обменивались своими мнениями по широкому спектру интересующих их вопросов, я спел десяток песен, доставив удовольствие и Саркису и себе. Пока я пел песни, Лис сгонял в самоход и принес две бутылки водки. Мне казалось, что ребята должны обрадоваться, но они немного разочаровались. И кто их, этих «алкоголиков» поймет? Впрочем, все оказалось просто.
– А что, – недовольно сказал КорС, – «школьницы» не было? А мог бы еще чего-нибудь на закуску купить.
– Не было, – вздыхает Лис, – не мог же я полгорода оббегать?
– Какая еще школьница? – удивился я.
– Та самая, которая «первоклассница», – радуясь возможности потешиться надо мной, – ответил Королев.
Разумеется, я запутался еще больше. Многие курсанты добродушно улыбаются. Видно, что многие в курсе. За исключением меня. Даже забавно, обычно бывает наоборот.
– Ладно, Толик, – добродушно говорит Миша, – давай я тебе все объясню. Знаешь, как расшифровывается слово водка?
– А оно что, расшифровывается? – подивился я еще больше.
– «Вот Он Добрый Какой Андропов», – улыбается Миша.
– Постой, постой, – начал я складывать один плюс один, – так «школьница» или «первоклассница» это что, водка «андроповка?»
– Точно! Она поступила в продажу 1 сентября 1983 года. Эта водка стоит 4 рубля 70 копеек.
– Понятно! Так это Лис купил более дорогую водку?
– Ага. Мы всегда стараемся покупать именно «андроповку».
– Получается, Андропову удалось остаться в памяти народной благодаря одному из самых «народных» продуктов?
– Да, наш народ сам увековечил нашего вождя, назвав водку его фамилией! Так сказать, по заслугам!
Я подумал немного и сказал:
– Так вам надо наперед закупать «андроповку» и хранить ее на квартире у Миши, так как он живет ближе всех к училищу!
– А что? По-моему, дельное предложение. Как думаете? – спрашивает Миша. И все его собутыльники с ним согласились. У Лиса настроение улучшилось, и он даже пошутил:
– Вася, а вот ты знаешь, что делать, чтобы пробка от шампанского гарантировано не попала тебе в глаз? Не знаешь? Я так и знал! Запиши, чтобы не забыл. Нужно пить водку! Ха!

Последний из деловаров
Батя целую неделю чем-то мучается, но в чем дело никому не говорит. Я настолько поглощен сержантской повседневной суетой, что не сразу это и заметил. Мое внимание к Бате привлек Веня, который в отличие от меня, заметил это сразу. Если Батя захочет, то скажет сам, в чем там  у него дело, а расспрашивать его, никакого смысла нет.
На десятый день терзаний он все-таки решился поделиться своими проблемами со мной.
– Толик, ты же знаешь, что я встречаюсь с Аленой?
– Я? Нет, – как мне кажется, очень правдоподобно изобразил я удивление. – А ты что, встречаешься с Аленой?
– Ха-ха, как смешно. Я знаю, что ты у нас щедро наделен от природы множеством талантов, в том числе артистическим, – оценил Батя мою игру. – Мои родители против наших отношений, потому что уже сами присмотрели мне невесту.
Мне стало по-настоящему интересно, я стал серьезным и слушаю Батю, искренне переживая за него.
– Проблема в том, что родители теперь мне не дают денег, а на курсантскую получку и одно увольнение по-человечески провести с девушкой нельзя, согласен? Я отчаянно нуждаюсь в деньгах, – спокойно и с большим достоинством сказал Батя.
Я согласно кивнул, потому что сам отлично знаю, что и мои тридцать шесть рублей это очень мало. А Молодов не отличник учебы, как я, и не сержант, так что зарплата у него еще меньше, чем у меня. Не отличник он, кстати, только, из-за физической подготовки.
– Игорек, я бы и рад тебе помочь, но честное слово…
– Я не денег у тебя прошу. Нужна идея, как быстро заработать хотя бы пару сотен «рябчиков», – Батя краток и предельно понятен.
– Ты меня ни с кем не спутал? – искренне удивился я, так как никаких предпринимательских склонностей за собой не замечал. – Я ведь не любитель помечтать о легких деньгах.
– Меня отчего-то преследует впечатление, что это ты у нас родной, хоть и младший брат Остапа Бендера? – невесело улыбнулся Батя. – Я уже много думал об этом, но оказалось, что не все так просто.
Смеяться мне что-то перехотелось, а слезами горю не поможешь. И я стал думать. Нелегкое это оказалось дело. Думал я всю пятницу и ничего не придумал, а в субботу меня осенило.
– Слушай, Игорь, ты, помнится, говорил, что на кооперативном рынке в швейной мастерской работает твоя одноклассница?
– Не одноклассница, а просто хорошая знакомая, – тут же вспомнил он.
– Да, какая разница! У меня есть идея!
И в увольнение мы направились к Батиной знакомой. Она оказалась на рабочем месте, и Батя быстро нас познакомил. По тому, как небрежно глянула на меня его знакомая по имени Виктория, я понял, что я не в ее вкусе. Скорее всего, ей нравятся синеглазые блондины, ну это ее дело. Мне тоже нравятся не такие, как она.
– Предложение такое, – начал я. Слушатели оказались благодарными, так как обоим хотелось заработать. – Вы ведь хоть раз, но видели по телевизору аэробику?
– Что, секцию откроем? А мне Игорь говорил, что это будут легкие, то есть быстрые деньги, – несколько разочарованно сказала Вика.
Я с трудом удержался, чтобы не наговорить Вике того, на что она, по моему мнению, несомненно, заслуживает.
– Не перебивай, – попросил ее Батя, видимо, его знакомая если уж начнет говорить, то это надолго.
– Некоторые девушки носят на голове матерчатые повязки.
Надо отдать должное Вике, на этот раз она все схватила на лету.
– Точно! Скоро осень, а в Крыму шапки не очень-то и носят, а вот такие повязки носить будут! Я в кино каком-то видела, что такие повязки на Западе вместо головных уборов даже зимой носят!
Мое предложение привело Вику в совершеннейший восторг. Ее воображение уже живо рисует ей легкие и, главное, быстрые деньги.
– Значит, идея принимается? Давайте определяться, какую ткань будем покупать, – загорелся Батя.
– Зачем покупать? Смотрите сюда, – и Вика показала полоски разноцветной ткани. – Это я спортивные брюки обрезаю, если покупателю они длинные. Да и другие обрезки найдутся. Нитки и резинка тоже найдутся, так что за работу! Если дело быстро пойдет, то я еще  украшу эти повязки вышивкой! Да это же просто великолепно!
Мне вежливо намекнули, что Вика не нуждается ни в чьей помощи, и я могу идти себе отдыхать. Не то, чтобы я ожидал какой-то благодарности, но было немного неприятно. А может, я все-таки ожидал этой самой благодарности? И я ушел, как мне показалось, не оцененный по достоинству. Несколько дней я испытывал разочарование от того, что меня отодвинули от такого интересного дела, однако вида не показал. Потом я с этой обидой как-то незаметно свыкся.
Через неделю Батя отозвал меня в бытовку и вытащил из кармана пятьсот рублей четвертаками.
– Ого, – не смог я  сдержать удивления. – Вижу, идея сработала?
– Еще как! Она превзошла, все мои самые смелые ожидания и продолжает работать. Да ты бери, бери деньги, пока никто не видит. Чего смотришь? Это твоя доля, все по-честному! И, знаешь, Толик, ты меня очень выручил, спасибо тебе. Ты не просто потрясающий пример человека думающего, ты.… В общем, мне с тобой повезло во всех отношениях!
– Оказывается, я и себя выручил, – пошутил я, пряча деньги в карманы. Честно говоря, у  меня еще никогда не было таких больших денег на карманные расходы. Впервые в жизни захотелось сразу погусарить, все прокутить, разбрасывая денежки налево и направо. Вынужден сделать сам себе комплимент. Оказывается, у меня есть способности к торговле! Я испытываю определенное удовольствие от этой мысли.
Мишка Кальницкий, а он ведь тоже симферополец, быстро узнал о нашем занятии и с некоторым высокомерием иногда стал называть нас с Батей деловарами. Правда, после того, как КорС его поправил, заметив, что вообще-то Бате свойственна философская созерцательность и некоторая непрактичность, так что деловаром его считать вряд ли правильно, Миша решительно вычеркнул Батю из своего списка, и последним из деловаров остался в его глазах только я.
– Не смущайся, командир, – поддержал меня Лис, – ты все правильно делаешь. Хочешь жить – умей вертеться!

Новое звание
                «Не так-то просто, проходя по городу,
                Увидеть человека в полный рост.
                Где великаны опускают голову,
                Там лилипуты поднимают нос». 
                Ф. Кривин
В последнее время я стал замечать, что каптерщик нашей роты совсем уверовал в свою исключительность, незаменимость и обнаглел. И это притом, что он и так от природы еще тот фрукт – наглый и самовлюбленный. Ко всему, он еще стал качаться и довольно преуспел в этом деле – фигура у него теперь всем хлюпикам на зависть. Как говорят сами наши качки – новое тело.
Мало этого, каптерщик почему-то решил, что он еще и кулачный боец, и лезет ко всем с кулаками. Многие терпят, а он обожает свою безнаказанность. И даже не подозревает, что скоро придет время кусать локти, потому что такое состояние вещей изрядно надоело всем.
Связываться с ним мало кто хочет, памятуя о том, что именно он выдает и принимает парадки и личные вещи, а значит, может запросто пакостей наделать. Каптерщик это расценил неправильно и возомнил, что его боятся, потому, что он классный боец. И не чуяло его сердце, что не стоит связываться со мной. Было бы смешно задеть его первым, поэтому я терпеливо ждал.
Поскольку он пока еще ни разу ни от кого не получил должного отпора, он впал в заблуждение, решив, что он действительно крут и вздумал помериться силой со мной, что, в общем-то, бессмысленно. Во всяком случае, в его случае, я так думаю.
– Леня, лучше не трогай Иванова, – по дружбе посоветовал ему старшина роты. – А то заболеешь сразу переломом челюсти и сотрясением мозга.
– Отстань. Молча, смотри и молчи, – Олеферович так уверен в своей победе, что уже находится на седьмом небе от радости.
Лично мне это смешно, и я какое-то время терплю его, как назойливую муху. Он скачет вокруг меня козлом, громко выдыхая воздух, вот так: «Ху! Ху!», и выбрасывает по очереди кулаки. Мой визави и мысли не допускает, что может проиграть. Дело происходит прямо на взлетке.
– Готов? – улыбаюсь я. – Вообще-то не советую, ну да ладно, твое дело. По каким правилам фехтуем?
– Пацаны, третий взвод, – громко позвал КорС. – Выходите посмотреть! Только быстро, а то не успеете!
– Сейчас Ленчика поразит его собственная недальновидность, о которой он не задумывался, не подозревал, и которая пока еще его не беспокоит, – первым выдал свой прогноз поединка Веня.
– Может, Олеферович победит? – предположил Окунь.
– Не с его счастьем! – рассмеялся Столб.
Курсанты вываливают на взлетку поглазеть. Каптерщику это льстит. Вокруг царит осторожное молчание. Это потом все эти критики-аналитики будут живописать, что они все знали наперед, а сейчас все они еще молчат.
– Каратэ, – объявляет каптерщик, и делает несколько кат. Могу неправильно выразиться, поскольку я скромный боксер, а не каратист.
После этого, убедившись, что зрители собрались, Олеферович бросается на меня. Для себя я решил, что обойдусь без торговли, то есть без обмена ударами. Я делаю сначала шаг правой ногой вправо, но тут, же возвращаюсь в исходное положение. Олеферович бьет правой рукой, а я бью его в бицепс выброшенной вперед руки.  Бью не очень сильно, чтобы не порвать ему мышцы, но Ленчику все равно больно, вон как его физиономию перекосило! На какое-то время его правая рука выведена из строя.
Я бью его ногой в колено левой ноги, его счастье, что вес его сейчас на правой ноге. Правда, он теряет от боли равновесие, и я бью его кулаком левой руки в печень. Потом правым кулаком в подбородок. Это чтобы ни у него самого, ни у его корешей потом не возникло никаких сомнений по поводу того, кто победил.
Настырный каптерщик падает. Он лежит и смотрит в потолок честными зелеными глазами, полными слез.
– Как-то он неправильно отреагировал, – с серьезным видом говорит Батя, – разлегся себе и отдыхает! Только, кажется, его этот отдых не радует?
Старшина плещет в лицо Олеферовичу водой из фляжки. Веня заметил, что у каптерщика наступила долгая полоса неприятностей.
– Лишний раз убеждаюсь, что опыт не пропьешь, – констатирует Миша, причмокивая от удовольствия губами.
– Что это ты глаза на лоб выкатил, будто тебя газовым ключом последнего размера звезданули? А, это, наверное, от удивления, – злорадно спрашивает КорС каптерщика, а потом добавляет, обращаясь уже ко мне. – Симона, а ты чего с ним так долго возился? Я уж было начал в тебе разочаровываться!
– Я могу и ошибиться, но мне кажется, что он теперь будет долго отдыхать и думать. Может даже до завтра, – веселится доброхот Веня. – Видно, шарики за ролики зашли даже больше обычного!
Половина роты оказалась вовлеченной в эту перебранку.
–  Надо же, – умиляется Лео, – наш дикоглазый друг даже не обещает стереть Иванова в порошок! А я-то ожидал, что он как в американском кино вскочит и набросится на Иванова с тем же пылом, с тем же жаром! Старшина, не мешайте ему, просто он сейчас слишком занят!
– Не мешайте человеку, он просто углубился в какие-то свои мысли, – так же серьезно говорит Столб. – Может, вспомним то хорошее, что мы о нем знаем?
– Ну что ты, Столб! Он же еще живой, – надрывается от смеха Веня. Во время того, как Олеферовича отливали водой, в ротное помещение вошел ротный, и сразу сильно запахло неприятностями.
– Курсант Нагорный, – командует он, – у вас все равно рот открыт, подайте команду «Рота! Построиться на взлетке!»
– Рота! Строиться на взлетке, – скомандовал Веня, и рота быстро построилась, на ходу приводя себя в порядок. Каптерщик хоть и стал в строй сам, но он все еще страшно бледен. Возникшая пауза кажется подозрительной.
– Равняйсь! Смирно! – командует ротный, не дожидаясь докладов  взводных. – Младший сержант Иванов! Выйти из строя!
– Я! Есть выйти из строя, – и я выполнил команду, сохраняя абсолютное спокойствие.
– Твою дивизию, – в унисон сказали Кальницкий и КорС. Лица обоих говорят, что они испытывают непреодолимую потребность выругаться. А пока что никак нельзя.
– Приказом начальника училища № 1134/24 от 23 сентября 1986 года младшему сержанту Иванову присвоено очередное воинское звание  «сержант», – объявил ротный. – С чем мы все его, то есть тебя, и поздравляем!
– Ура! – рявкнули мои приятели, шумно выражая свою радость, потому что вопреки ожиданиям, меня не наказывают.
– Служу Советскому Союзу, – расплылся я в улыбке. Приятно, что ни говори, приятно ошибиться!
После построения каптерщик как сквозь землю провалился. Ротному, безусловно, настучали о произошедшем между мной и Олеферовичем, но командир роты не только не стал делать никаких оргвыводов, но даже не соизволил поговорить со мной по этому поводу. Ребус прямо, ведь каптерщик его человек. Но факт остается фактом, ротный сделал вид, что ничего не произошло.
– Говорят, наш самобытный каратист Олеферович имел неосторожность связаться с Ивановым? – спрашивают курсанты, которые не были свидетелями нашего поединка у ребят из нашего взвода. Им отвечают, что имел, но сразу за это поплатился. Как говорится, он стал жертвой своей же трагической ошибки.
– И как он теперь, после Иванова? – любопытствует Яд.
– Годен к нестроевой! Хотя могло быть и хуже. Так что всем и каждому в отдельности говорю: держитесь от Иванова подальше. Для здоровья и долголетия полезнее, – громко говорит Аркалюк.
– Даже наш взводный утверждает, что чем меньше он видит Иванова, тем он счастливее, – смеется Калугин.
– Сложно представить себе более абсурдную идею, чем тягаться с вашим Ивановым. А, кстати, как сам Иванов? – осторожно спрашивает Яд.
– А что Иванов?  Уверен в себе до нахальности и даже больше, и наглость его все растет и растет. И, вообще, о Толике можно сказать наперед: он лихо сквозь пламя и воду пройдет, – шутить изволит Веня.
– Ух, ты! Неужели сам придумал? – кривится Яд.
Выяснилось, что Олеферовича, мягко говоря, недолюбливает две трети роты. После своего поражения каптерщик остро чувствует нехватку друзей.
– Слышишь, Яд, – громко говорит Миша, – тебе же уже сказали два с половиной раза: «Заткнись!» Ты что, с первого раза не понимаешь?

Сюрприз
Вечером, уже перед самой вечерней поверкой, Веня, который только что сменился с наряда по роте, спросил:
– Пацаны, кто скажет, какие завтра занятия?
– Физкульт-Ура! И две пары лекций по партийно-политической работе, – объявил Лео.
– Красота, – порадовался Веня и даже довольно потер руки. – Толик, Иванов! Давно хотел тебя спросить.
– Спрашивай, раз уж созрел, – разрешил я, понимая, что от Вени все равно просто так не отвяжешься.
– У тебя все элементы по физо так здорово отработаны, я еще на абитуре заметил. Ты сам так все до совершенства довел или кто над тобой потрудился?
Добрая треть взвода повернулась ко мне лицом и ждет ответа.
– Выражаясь твоим языком, надо мной основательно поработал мой школьный учитель физкультуры.
– Когда же он успевал? Понимаю! Ты был его любимцем, и на уроках он тебе одному внимание уделял?
– Вовсе нет. Кроме уроков есть еще кружковая работа. У вас что, ни у кого ее не было? – если честно, то я уже ничему такому не удивляюсь. Уже давно начал я замечать, что в разных школах учителя по-разному относятся к ученикам и своему долгу. Несмотря на все громкие и правильные слова, которые принято говорить в день учителя, далеко не все учителя способны или хотят сеять разумное, доброе, вечное. А для некоторых эта профессия и вовсе непосильная ноша.
– Зачем не было? Была, только мы на ней в футбол гоняли, а зимой, когда кружок в спортзале проходил, играли в волейбол. У вас что, не так было? – за всех ответил Рома.
– Нет, – с удивлением посмотрел я на Рому. Мне и в голову не приходило, что кружковая работа может проходить таким образом. Хотя, если подумать, то учителю физкультуры так легче, что и говорить. – Наш учитель знал, над, чем кому нужно работать, – поймав на себе десяток недоуменных взглядов, я счел нужным объяснить: – Ну, кому над прессом нужно потрудиться, кому по канату научиться лазать, кому через коня прыгать, а кому подтягиванием заниматься. Теперь понятно?
– Бывает же такое, – пожал плечами Вася, – рассказали бы мне раньше, что есть такие учителя, я бы ни в жизнь бы не поверил. Но тебе, командир, я верю! Повезло тебе с учителем.
Я по-новому посмотрел на своего школьного учителя физкультуры Уткина Анатолия Степановича и решил, что в отпуске непременно зайду в школу, чтобы лишний раз поблагодарить за его отношение к работе и к нам, грешным.
– И чего это все по любой ерунде всегда обращаются именно к Иванову? – открыто выражает свое чувство недовольства КорС.
– Иванов притягивает к себе людей, как магнит, – то ли действительно отвечает, то ли шутит Батя.
Завтрашний день самым неожиданным образом изменил наши планы. После пары физической подготовки в аудиторию вошел полковник Соколов. На первый взгляд забавно: полковник заблудился!
– Товарищ полковник, – радостно крикнул Веня. – Вы ошиблись аудиторией, у нас сейчас ППР!
– Ошибаетесь, товарищ Нагорный, – едва заметно улыбнулся полковник, – сейчас будет ЗОМП. Я специально поменялся парами, чтобы провести семинар, который должен быть завтра. Во всяком случае, конспектов ваших при вас нет! Вот мы сейчас и оценим ваши настоящие знания. Объективным образом оценим. Так сказать, пришло время истины.
– Повезло, – негромко говорит Веня.
– В чем повезло? – спросил Бао, хотя и без особенного интереса.
– Ну, ты даешь! Соколов на таких занятиях всегда спрашивает преимущественно нашу великолепную четверку: КорСа, Симону, Батю и Лео! Так что нам ничего не угрожает.
С ним  тут же целиком и полностью согласился Бао, заметив, что препод к нам явно не равнодушен. Мы с Батей переглянулись. Не то, чтобы мы боялись этого семинара, но Веня прав: полковник Соколов львиную долю времени тратит именно на нас четверых. Часто, густо случается, что остальным курсантам он оценки ставит просто так, даже если они и отсутствуют на семинаре.
– Товарищ полковник, – плутовато улыбаясь, спрашивает Бао, – разрешите обратиться? Курсант Марковский. Почему вы всегда спрашиваете только Королева, Иванова, Молодова и Леонтьева?
– Вы что же, товарищ курсант, готовы свою тройку с двумя минусами  пересдать на на тройку с одним минусом или даже на твердую тройку?
Леха проигнорировал вопрос и спрятался за спиной Ромы.
– Товарищ полковник, – прозвучал настойчивый голос Королева, – а почему все-таки вы мало спрашиваете остальных? Лев Толстой, помнится, говорил, что правительству не выгоден образованный и думающий народ. Почему же вы не образовываете остальных?
– Не переживайте вы так, Королев, за троечников. Они еще будут вами командовать и по-всякому крутить в этой жизни, вот увидите, и сразу вспомните мое слово. И, кстати, не только в армии.
Вместо того чтобы задуматься хоть на мгновение над услышанным, взводы дружно хохотнули.
– В чем вы правы, так это в том, что главное в преподавательской работе это научить вас думать, раз уж в средней школе вас этому так и не научили.
– Так, тем более, товарищ полковник, – заволновался КорС, – и троечников тоже нужно учить.
– Еще никто не научил того, кто не хочет учиться. Во всяком случае, лично я, товарищи курсанты, не умею учить тех, кто не хочет учиться. Зато я хочу и люблю учить тех, кто хочет учиться.
– А зачем? Это не имеет значения, все равно ведь ими в армии и жизни будут командовать троечники? – подал голос Веня.
– Благодарю за вопрос. Но сначала хочу сказать, что я не назвал еще одно важное обстоятельство, а оно само из мешка вылезло!
– Это вы про меня? – завертел головой по сторонам Веня.
– Точно так. К сожалению, кто из вас кем станет, часто зависит от того, кто у вас папа. Вот товарищу Нагорному не надо стараться, с его папой у него и так будет блестящая военная карьера. Парадокс в том, что несравненно более талантливому Королеву или Леонтьеву нужно прыгать выше головы, чтобы хотя бы приблизиться к тому уровню, который Нагорному легко и просто обеспечит его отец. Хотя стараться и вам, Нагорный, не помешало бы. Чтобы вашему папе пришлось меньше краснеть за вас. Я не ответил, почему я трачу больше времени на сильных курсантов. Надеюсь, товарищи сержанты не обиделись на меня за то, что я их назвал курсантами?
Мы с Лео, конечно, отрицательно замотали головами. Даже сама мысль, что из-за этого можно обидеться, какая-то странная.
– Потому, что армии интеллектуалы тоже нужны. Несмотря на всех высокопоставленных пап перспективных троечников. Воинская часть это, прежде всего, офицеры. Армии нужны офицеры с независимыми характерами. Хотя, конечно, независимый характер обречен на одиночество. Все? Теперь приступим к семинару, – потер полковник руки с видимым удовольствием.
Нам, безусловно, приятны его слова, но все-таки как-то несправедливо, что троечники семинара не боятся, а нас это напрягает. Все-таки все хорошо в меру. Мои размышления перебил преподаватель.
– Ну что ж, уважаемый и даже любимый товарищ Иванов, с вас и начнем. Пожалуйте к доске! Остальные товарищи, отставить разговоры! Некоторым из вас полезно будет подумать над следующими словами: «Глупцы подобны бубнам: они издают много шума благодаря своей пустоте».
В аудитории сразу воцарилась гробовая тишина. Преподаватель осмотрел взвод и решил смягчить произведенный эффект от своих слов.
– Был такой немецкий писатель Бертольд Авербах, так вот он говорил: «Умные люди, как душистые цветы: один цветок приятен, а от букета болит голова». Вот от букета из Молодова, Иванова, Королева и Леонтьева у меня голова никогда не болит!

Ночное ориентирование
Сегодня у нас первое практическое занятие по ночному ориентированию. Мы немного недовольны, что не выспимся, но с другой стороны занятия по «ориентированию в ночи» обещают быть интересными.
Занятия эти планировались уже неделю, но всю неделю к большому моему сожалению лил проливной дождь. Но сегодня небо сжалилось над нами. Казалось, ночь на природе принесет нам массу положительных впечатлений.
Наш взвод на дежурной машине отвезли в военный городок, который условно называется Залесье, где нас уже поджидает преподаватель полковник Шаганов Витольд Юрьевич.
Кратко напомнив азы ориентирования, он роздал нам карточки с заданиями, на которых указаны азимуты и метры, которые всем предстоит перевести в пары шагов. И зачем-то пожелал нам семь футов под килем, что позволило Вене предположить, что Витольд Юрьевич уже хорошо остаканился.
Вася надевает на руку компас Адрианова. Потом вынимает из кармана и надевает на другую руку второй компас! Выглядит это довольно смешно.
– Это чтобы знать наверняка, – оправдывается Вася, заметив наши недоуменные взгляды.
– Ну, а второй-то тебе для чего? – удивился и все-таки спросил Дима.
– Чтобы не заблудиться и, вообще, быть уверенным.
– Ну, если для вообще, тогда другое дело. Кино с тобой разом!
КорС не может успокоиться, так его развеселил Вася своими компасами. Он даже смеется и шутит с тайным превосходством и злорадством:
– Вась, а Вась, ты сегодня у нас какой-то не такой!
– Хорошо, что ты какой-то такой, – недовольно говорит Вася. – Командир, а, командир, – спохватился вдруг он.
– Чего тебе, подчиненный? – словно нехотя спрашиваю я.
– Вы меня одного не бросайте, хорошо? – просит он жалобно.
– Что так? – спрашиваю я, очень удивленный его просьбой, так как бросать его ни при каких обстоятельствах никто бы и не стал.
– У меня в голове компаса нет, – повернул ко мне свое обескровленное от страха лицо Вася. – Мне и три сосны достаточно, чтобы заблудиться. А уж если четыре, то это полная катастрофа. А еще ночью, в горах, то это вообще конец света.
– Конец Светы? – поспешил к нам Веня. – А это как?
Пришлось мне твердо пообещать Васе, что мы его одного не бросим. Преподаватель в это время распределил взвод по группам. В мою группу вошли КорС, Дима, Стариков и Кальницкий. Бедный Вася едва это пережил. Только после того, как Лис пообещал ему то, же, что до этого я, Вася кое-как совладал с собой и своими страхами.
Быстро пересчитав и записав расстояния, мы проверили компас и двинулись по маршруту. Первым шел с компасом я, рядом Королев, который отсчитывал пары шагов. Ночь светлая, и идти легко. Дима ел прикупленные заранее пирожки с яблоками, при этом он не забыл сообщить нам, предварительно вздохнув, что с ревенем пироги намного вкуснее, чем с яблоками.
– Гора, какая, – сказал Стариков, – ощущение такое, будто она рядом, и ее можно потрогать рукой.
И он даже протянул руку влево, словно пытаясь и впрямь дотянуться до той горы.
– Стой! – остановил его Миша, но остановились все. – Это вовсе не гора. Это долина. Это мы на горе, а слева от нас обрыв.
Кальницкий выломал длинную ветку, оборвал с нее листья и веточки, и осторожно приблизился к краю. Он постоянно прощупывал впереди себя дорогу, чтобы не прозевать край, где еще есть густая, высокая трава, а земли уже нет.
– Идите сюда, только осторожно, – обернулся он, и мы подошли к нему. – Теперь видите?
Действительно, мы стояли у огромного обрыва, до которого от тропы, было всего шагов двенадцать! Мне стало слегка не по себе, да и остальным тоже.
– В горах все обманчиво, в том числе и расстояния. Здесь, чтоб вы знали, очень опасно.
– Вот это да, – произнес Стариков, который только сейчас испугался по-настоящему. – А я-то был уверен, что мы идем между двух гор, а здесь оказывается пропасть!
– Ладно, – поторопил я, – нам нужно не просто прийти в нужную точку, но еще и сделать это вовремя.
– Да ладно тебе, командир. Тише едешь – дальше будешь!
– От того места, куда едешь.
Миша не согласился с моим утверждением, заявив, что высказанное мной убеждение заведомо ложное. Во всяком случае, оно точно подходит не всем.
– Чего вы удивляетесь? Иванов ведь у нас живет по принципу «Если быть, то быть первым», – ворчит Королев.
И мы двинулись дальше. Дима заметил, что это не самый плохой принцип. Как всегда завязался разговор.
– Толик, а Толик, – спрашивает Дима, – а как так выходит, что у тебя деньги всегда есть, когда у других они уже давно закончились?
– Просто он умеет распоряжаться деньгами, а другие пока нет, – рассудительно говорит Стариков. – Признайся, командир, тебя учили, как обращаться с деньгами?
– Можно сказать и так. Когда я пошел в школу мне родители стали выдавать карманные деньги. Два рубля в неделю. Это на школьные завтраки, на кино и мороженое. Сначала мне этих денег хватало на два, мксимум на три дня. Я приходил к родителям и требовал еще денег.
– Но тебе их не давали до следующей недели.
– Точно. В школу давали бутерброды и все. Поневоле пришлось рассчитывать, на что тратить деньги, чтобы хватало на дольше. Так и научился планировать расходы так, чтобы хватало на школьные завтраки, кино и мороженое. Потом смог и откладывать понемногу. Десятикопеечными монетами в бутылку от шампанского. Позже мне стали давать и большие суммы.
– Здорово, – оценил Дима. – А в нашей семье считается неприличным говорить о деньгах. Своих детей я буду учить тому, как распоряжаться деньгами.
У очередной развязки остановились, чтобы правильно определить угол поворота.
– Командир, я на секунду, – сказал КорС, и отошел в кусты. Через несколько секунд из этих кустов выскочил злой, как сто собак, взводный.
– Вы что, Королев, совсем с ума сошли? – истерически орет он, отряхиваясь. И далеко в ночи разнеслась его простая ненормативная лексика. – Нашли место!
– Откуда же мне было знать, что вы в кустах? – растерянно оправдывается Серега, виновато глядя на взводного.
– Действительно, товарищ капитан, – вступился я за КорСа, – вы так здорово замаскировались, что вас не было видно ни издалека, ни вблизи! И еще, вы, конечно, ругайтесь, раз не можете не ругаться, но делайте это как-то в более цивилизованной форме!
Взводный, продолжая ругаться, на чем свет стоит, исчез в придорожных кустах, а мы благополучно продолжили свой путь.
– Кто знает, а чего это мама Гоша в кустах сидит?
– Сам удивляюсь, – пожал я плечами, – значит ему так надо.
Вышли мы прямо на КПП Залесья, где нас оджидает полковник Шаганов и дежурная машина.
– Молодцы, – похвалил он нас. – Всем по пять. Вы первые справились с заданием, хотя маршруты у всех одинаковые.
Вскоре подошли группы Лео и Ромы (Рома тоже был старшим одной из групп). Обе группы, на чем свет стоит, ругают маму Гошу. Оказывается, когда они подошли к той самой развязке, где КорС испугал взводного, то взводный давал над головами обеих групп очереди из автомата. Стрелял он, конечно, холостыми патронами, но ребята испугались. Веня даже бросился было бежать от испуга, и побежал прямиком в сторону пропасти. Хорошо, что Батя, как и Миша, разбирается в горах, и понял, что ожидает Веню. Батя догнал Веню и свалил с ног в полутора метрах от края обрыва.
– Вот дурак! – не могли никак успокоиться ребята.
– А мы, почему выстрелов не слышали? – удивился КорС.
– Мы на тот момент гору уже обошли, – объяснил Миша.
Остальные две группы – сержантов Уварова и Третьяка постигла участь групп Лео и Ромы, в том смысле, что заботливый мама Жора зачем-то и их испугал из автомата. Впрочем, уже завтра можно будет сказать, что все вчерашние невзгоды остались позади и живы только в наших воспоминаниях.
На следующий день я случайно услышал, как ротный ругает маму Жору, а тот оправдывается:
– Нормальная реакция у них была, в обморок никто не упал.
Взводный поплелся наверх в канцелярию роты, терзаясь вопросом, за что его ругал командир роты.

Снова у Бати
Снова дождь, но в роте сидеть не хочется. По графику я сегодня иду в увольнение и хочу воспользоваться этим правом. Я уже стоял на КПП и решал, куда мне направиться, когда ко мне подошел Батя.
– Пойдем ко мне, – предложил он, – на улице сегодня мерзко, до зарплаты еще долго.
– А пойдем, – не раздумывая, согласился я. Денег, в самом деле, мало, и по улицам слоняться, в надежде познакомиться с девушкой, не хочется. К тому же для дальнейшего развития отношений все равно нужны деньги. А я те 500 рублей, которые получил от Бати, переслал родителям, так как папа решил купить автомобиль. И мы поехали к Игорю на улицу Мира, дом 1. Родителей дома не оказалось, и Батя, не дожидаясь моего вопроса, объяснил:
– Они сегодня на даче, там и заночуют. Ты располагайся, я переоденусь и накрою на стол. Не знаю, как ты, а я хочу есть. А вот это моя золотая полка.
– Золотая? А! Это полка, на которой стоят любимые книги!
Сняв китель и галстук, я удобно расположился в кресле, и достал сегодняшнюю почту – уже ставшими привычными и обязательными шесть писем. В училище из-за парково-хозяйственного дня и подготовки к увольнению прочесть их я так и не успел. Первым вскрыл письмо от одноклассницы Венеры и, положив конверт на стол, принялся за чтение. Через несколько минут вошел Батя, поставил на стол поднос с едой, а потом схватил в руки конверт.
– Откуда это у тебя? – спросил он дрожащим голосом.
– Что это? – не понял я. – Ах, конверт? Это я получил письмо от одноклассницы, а что?
– На нем марка, которую я давно ищу, – Батя вынул из секретера увеличительное стекло и стал дотошно изучать марку.
– Забирай, – пожал я плечами, – можешь вместе с конвертом. А что в ней такого примечательного?
– Ты же помнишь «посла доброй воли» Саманту Смит? Она прилетала с родителями в СССР в 1983 году, посетила Москву, Ленинград и пионерлагерь «Артек?»
– Конечно, помню, – ответил я, только теперь обратив внимание, что на марке изображена «самая красивая девочка Америки». Как это я сам сразу не заметил?
– Эту марку выпустили в прошлом году, в год ее гибели.
Тут я вспомнил, что когда мы еще проходили КМБ, за несколько дней до принятия присяги по телевизору и в прессе сообщали, что Саманта Смит вместе со своим отцом разбилась на самолете.
– Знаешь, моя соседка работала в то время в «Артеке» в дружине «Морской», куда  поселили Саманту Смит. Она рассказывала о ней много интересного, и фотографий с ней у нее множество. Оказывается, Саманта впервые увидела море у нас в Крыму и спросила вожатую: «А что здесь с водой? Она соленая. В нашем озере в Мэне вода пресная». Дети подарили ей много бантов, чем озадачили и удивили Саманту. В Америке банты уже давно не носят.
Я вспомнил, как по телевизору показывали: Саманта купается в море, поет «Пусть всегда будет солнце».
– Когда она уже поднималась по трапу самолета, которым возвращалась в штаты, она обернулась и сказала: «Будем жить!» Успела написать книгу «Путешествие в Советский Союз», но через два года погибла. В общем, у меня особое отношение к этой девочке и марке с ее изображением. Большое тебе за нее спасибо.
– Да не за что. Жаль только, что марка гашеная.
– Это ничего. Хорошо, что она у меня теперь есть. А кто это тебе прислал письмо в таком конверте? В армию же можно писать на копеечном конверте.
– Одноклассница. Может, она просто забыла, а может, под рукой не оказалось простого конверта. А может, так нужно было, чтобы эта марка попала к тебе?
– Ух, ты, – снова чему-то обрадовался Батя. – Обратный адрес тоже забавный!
– Чем же он забавный? – удивился я. – Адрес как адрес.
– Как чем? Твоя одноклассница учится в кагэбэу имени Шевченко, – рассмеялся Батя. Он явно пребывает в хорошем настроении.
– Постой, как ты сказал?
– Кагэбэу имени Шевченко. Его так называют нормальные люди из-за того, что в нем работает и учится много-много стукачей. Там ведь будущих историков и философов  вербуют еще на вступительных экзаменах! Вообще, чтобы ты знал, больше всего стукачей в нашей стране «трудится» именно в вузах и творческих союзах.
– Подожди, – нахмурил я лоб, – но тогда это означает, что наша власть боится не самого революционного из классов – пролетариата, а «гнилую» и «вшивую» интеллигенцию и студенчество?
– Именно так, друг мой, именно! Ты попал в самую точку! Ладно, дочитывай, а я закончу накрывать стол. Кстати, на вот тебе коллекцию открыток, посмотри.
Батя удалился на кухню, а я дочитал письмо Венеры. Пока я читал, стол уже был накрыт. Здесь были: холодец, а к нему хрен и горчица на выбор, котлеты, три вида колбасы, твердый сыр и три вида салата. Мне Батя поставил ситро, а себе взял красного вина.
– Может, и ты выпьешь винца? Нет? Я так и думал. Спортивный режим, да? Ну что ж, за твои спортивные успехи!
– Слушай, а по какому поводу такой стол?
– У мамы вчера был день рожденья. Ты погоди, сейчас червячка заморим, и я еще горячие блюда поставлю.
Голубцы, холодец и тушеная капуста мне не очень понравились. Во всяком случае, моя мама готовит их вкуснее, а вот рулет с яйцом и колбасы были замечательно вкусными. Потом мы пили чай с тортом, а когда Батя убирал со стола и мыл посуду, я стал смотреть открытки из его коллекции.
Уже первые открытки привели меня в восторг. На них был изображен Дед Мороз, стреляющий из автомата по немцам! На открытках с танками, идущими в бой, было написано «С Новым Годом, товарищ фронтовик! В 1942 желаем тебе новых подвигов, новой славы и полной победы над врагом! Смерть немецким оккупантам!» Было несколько открыток еще довоенных, на которых был изображен Кремль.
Но больше всего открыток 50-60-х годов. Здесь и герои сказок, счастливые советские семьи, дети. А вот строитель на фоне Кремля, шахтер там же и надпись «Новых трудовых свершений в новом году!» Лесные зверушки говорят: «Пусть Новый год успехи в спорте принесет!», а советский космонавт, гуляя на Луне, желает новых успехов в космосе. А вот Дед Мороз в скафандре с детьми водит хоровод на спутнике, а здесь он водружает советское знамя на Луне! Таких открыток несколько, но года на них разные! А тут и вовсе Дед Мороз летит, обгоняя космические корабли! Что и говорить, очень интересно!
Я и не заметил, как пролетело время, и Батя, освободившись от бытовых дел, присоединился к моей компании.
–  Вижу, тебе интересно? Первые два десятилетия существования СССР открыток вообще не выпускали, – сообщил Батя.
– Да-да, – припомнил я. – Новый год и Рождество тогда объявили «пьяными, обжорными и буржуазными праздниками».
Мы одновременно улыбнулись, так как сейчас это показалось нам забавным. Хорошо, что такого больше не будет!
– Вот-вот! Только люди все равно продолжали посылать друг другу новогодние поздравления. Писали их на разных карточках. Открытки стали выпускать в конце 30-х. А вот в конце 1944 года, когда наши войска вошли в Европу, то стали присылать своим родственникам новогодние открытки оттуда. В Союзе таких открыток еще и не видывали!
– И, чтобы не искушать советских людей заграничным товаром, у нас наладили массовый выпуск своих поздравительных открыток?
– Точно! – и Батя продолжил свой рассказ, а знает он много.
У меня, как у всех нормальных людей, голод на книги, на хорошие книги, но я не жалею, что мне не удалось сегодня ничего почитать. Снова время увольнения пролетело быстро и с пользой, как это всегда бывает в обществе Бати. Ужин был не хуже обеда, так что свою училищную пайку я отдал Диме, несказанно порадовав его.
– Батя, – подошел Вася, – у тебя дома хорошая библиотека?
– В училище тоже очень хорошая библиотека. В частности, в ней почти сто тысяч книг из серии «Политиздат», а это именно то, что тебе нужно, – сухо ответил Игорь и отвернулся от Васи, который, как всегда, попал впросак. Я заметил, что раньше Батя был терпимее, а вот в последнее время он стал заметно резче и тверже.
– Кстати, – вспомнил что-то Веня. – Давно хочу спросить наших книголюбов! Вот стишки «Я пришел к тебе с приветом…» кто написал? Я как-то спорил, что это кто-то из блатных написал.
– Ты выиграл, Веня, – шучу я, а Батя с КорСом с недоумением смотрят на меня, но пока не перебивают, – эти стихи написал большой авторитет! В поэзии, разумеется. Зовут его Афанасий Фет!
– Да ну? – вытянулось Венино лицо. – Не может этого быть. Я был готов поспорить, что это блатняцкая вещь. Надо же, Фет! И кто бы мог подумать?
Никаких сомнений по поводу того, шучу я, или, может, ошибаюсь, у Вени не возникло, и мне это приятно.

Разминка
Взвод готовится к контрольной работе по высшей математике, проще говоря, пишет шпоры. Организует эту работу «замок», объединяя усилия всего взвода. Я читаю свой конспект по предмету.
– Каждый из вас какую-то лепту вносить будет в это дело. Иванов, – зовет  «замок», – ты будешь писать шпору на тему…
– Не буду я писать никакой шпоры, – тряхнул я головой.
– Чего, чего? – на какой-то миг встревожился и поднял голову Королев. – Все пишут, а он не будет! Я считаю, все должны писать!
– Мне нет никакого дела до того, что вы там считаете, – ответил я, совершенно отчетливо ощущая лютую неприязнь Королева.
– Другими словами, плевать? – вскипел КорС. – Такое вот ненавязчивое хамство, да? Нет, все мы, разумеется, хорошо знаем, что ты не от мира сего, но все-таки должны, же быть какие-то приличия? Как я тебя …
– И как ты меня? – усмехнулся я и посмотрел, чем занимается Королев на самом деле. Он соврал, он вовсе не пишет шпаргалки, а читает работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
– Все намного проще, Иванов у нас шпорами не пользуется, – объясняет Лео, – забыли, что ли?
– Дело даже не в этом, – лениво объясняю я, – просто почерк у меня такой, что и для меня самого бывает загадкой.
Прозвучало убедительно, и все успокоились. Для того чтобы обижаться на меня у ребят нет ни малейших оснований.
– Верно, – соглашается Веня. – Какой смысл писать шпаргалку, если ее, кроме него самого никто прочесть не сможет? Вот же почерк имеет – ни себе, ни людям!
– Веня, помолчи, – просит «замок». – Учти, что слова подобны листьям: дерево, которое их много родит, приносит очень мало плодов.
Честное слово, Веня о чем-то задумался. Правда, ненадолго.
– Убедил, – согласился и задумался «замок». – Здорово ты устроился, ничего не скажешь. Чуть что: взятки гладки! И какой с тебя толк? Иванов, ну, ты хоть какую-то пользу нам принеси. Так сказать, в любой подходящей для нас форме.
Я выждал минуту, размышляя над тем, чем я могу помочь своим товарищам и предложил:
– Ладно, так и быть, третий взвод, объявляю перерыв.
– Какой еще перерыв? – заинтересовался «замок».
– Пятиминутный, чтобы все отвлеклись, встряхнулись и встрепенулись. А то, поди, головы у всех уже трещат по всем швам от высшей математики, а? – весело подмигнул я. – Встаньте из-за парт. Командую парадом я!
Все поднялись и действительно стали потягиваться, разминать свои затекшие руки-ноги, шеи, плечи. Я достал из-под парты гитару и стал петь песню пилигримов: «Мы по всей земле кочуем…»
Взвод с удовольствием танцует, правда, что-то непонятное. Вакханалией это, конечно, не назовешь, но танцы вышли какие-то дикие, первобытные. Веня барабанит по столу, Володя по своим ногам. Главное, что всем весело.
– Все, – объявил я, когда допел песню до конца, – хорошего понемногу. Теперь садитесь и работайте.
– Одного танца мало, – смеется Лео, – а то раззадорил, понимаешь, и все! И обещанные пять минут еще не прошли! Давай еще один танец. Можно ту же самую песню.
И Лео первым запел, а я уже подхватил его пение и заиграл, а взвод снова принялся выплясывать самые неожиданные танцевальные и не очень танцевальные «па».
– По-моему, это была блестящая мысль. Все, Иванов, считай, что твое присутствие здесь оправдано! Полностью и безоговорочно! Думаю, тебя можно извинить, – смеется «замок».
И меня оставили в покое. Когда все расселись, в аудиторию вошел Лис, который минут за десять до произошедшего выходил по неотложным делам.
– Знаете, что я видел? – громко спросил он с загадочным видом, привлекая внимание взвода к себе.
– Неужели инопланетян? – хохотнул «замок».
– Ротный подошел к нашей аудитории, услыхал песню, но входить не стал. Наклонился и заглянул в замочную скважину. Потом, насмотревшись, улыбнулся и ушел. А что у вас тут такое интересное было?
Лис плюхнулся на стул, и его ввели в курс дела, рассказав ему и про шпаргалки и про мою разминку.
– Да! Лис, а ты чего так долго? – вспомнил «замок».
– Ну, ты даешь! Я же ожидал, когда Лысый уйдет. Не мог же я застать его врасплох, подглядывающим в замочную скважину!
Играя на гитаре, я мирно расслабился так, что теперь совсем не хочется заниматься. Разве свежую прессу почитать? Кстати, а что это там у нас КорС прячет под партой?
– Ничего, – буркнул Серега после того, как я повторил свой вопрос. Первый раз он вообще сделал вид, что не расслышал мой вопрос.
– Не ври. Я же чувствую запах свежих газет! Гони их сюда!
Зона беспомощно трет глаза и лоб, видно, что у него болит голова.
– Который раз читаю, а сути не понимаю, – честно говорит он.
Королев понимает, что продолжать упорствовать некрасиво, и делится со мной газетами, сообщив, что сегодня интересный номер нашей училищной газеты «Боец партии». Заметно, что как Петька ни старается сосредоточиться, у него ничего не выходит.
– Попробуй прочесть как-нибудь по-другому, – советует Батя. – Снизу вверх, или справа налево!
– Эх, – вздыхает Зона, – вот почему предметов много, а полушарий всего два? Несправедливо как-то получается.
– Ты сейчас про какие полушария говоришь? – шутит Литин на свою излюбленную тему.
– Зона, ты запомни, а лучше, пойми, что ты сам и есть корень всех твоих бед, – назидательно изрек «замок». Впрочем, на Зону его слова не произвели ровным счетом никакого впечатления.

Золотая осень
                «Помнишь, мы как дети   
                в парке листьями бросались?
                И забыв обо всем на свете,
                Взявшись за руки, целовались!»
Л. Гречановская
Сегодня суббота и мы гуляем с Наташей  по набережной Салгира выше ресторана «Кечкемет». Мне не терпится перейти к главному, и я периодически демонстративно поглядываю на свои наручные часы, но Наташа, несмотря на всю очевидность подаваемых мной знаков, этого упрямо «не замечает».
– Толик, скажи, ты хоть заметил, что пришла осень? – томно говорит она.
– Со стыдом должен признаться, нет, – не счел нужным врать я. Тут только я почувствовал запах увядающих цветов, а ведь осень это мое самое любимое время года, тем более именно такой вот золотой листопад.
– Никогда не понимаю, когда ты говоришь правду, а когда шутишь.
– Сейчас шучу, – нетерпеливо переступил я с ноги на ногу. – Осень и что?
– Тебе не нравится? Все такое золотисто-золотое. Красиво.
– Очень нравится, но я бы предпочел, чтобы мы сейчас были у тебя дома. В конце концов, жизнь слишком коротка, чтоб прожить ее кое-как, – шучу я, впрочем, не очень удачно, что очевидно даже мне самому.
– Гулять вдвоем с любимым это не кое-как, – тихо сказала она. Так тихо, как никогда и это прозвучало весьма трогательно.
Честно признаться, я не сразу понял, что любимый это я, а когда понял, то вмиг окаменел. Наташа поправила челку, выглядывающую из-под фетрового берета. Вам никогда не хотелось провалиться сквозь землю? Мне захотелось, потому что я Наташу не любил и, следовательно, не мог ее осчастливить. Весьма неприятное положение, и я совершенно растерялся. Мне едва удавалось скрыть свое смущение.
Разумеется, я не нахожу ни малейшего удовольствия в разговорах о любви, которой не испытываю и в которую не верю. Почему-то мне страшно ей в этом признаться. Скорее всего, это оттого, что мне девушку жаль. А ведь сначала все шло так хорошо. Выйти из затруднительного положения мне помогла сама Наташа.
– Ты, конечно, произвел на меня симпатичное впечатление, но ты не обманывайся. Курсант – не лучший выбор для меня.
Я вздохнул с облегчением и почувствовал себя свободнее, а Натали ободряюще улыбнулась мне.
– Понимаю, – сказала она, очаровательно улыбаясь, – тебе не терпится поскорее перейти от слов к делу, но я хочу сначала побросаться листьями!
Я вызвался с величайшей радостью и готовностью. И мы добрых полчаса изумляли прохожих, бросаясь, как дети, желтыми опавшими кленовыми листьями. Впрочем, многие прохожие граждане и гражданки смотрели на нас с улыбками. Думаю, что многие из них нам завидовали. С каждой секундой для меня становится яснее и яснее, что это наша последняя встреча.
– Толик, – обернула ко мне свое разрумянившееся лицо Наташа. – Ты был просто великолепен! А теперь пошли ко мне.
И хотя она сама это предложила, но идет с видимой неохотой.
– Ну, что ж, с удовольствием доставлю тебе удовольствие, – пытаюсь я ее развеселить.
– Какой наглец, – подыграла она мне. – Это ты себе доставишь удовольствие, а чтобы мне доставить его, это надо постараться!
– Я постараюсь! Так сказать, рад служить, – дурачусь я, склонив голову, словно слуга перед своей госпожой.
– Служи, Толя, служи! – страстно попросила она, и ноздри ее при этом широко раздулись от волнения.
Пока мы добрались домой к Натали, я уже не мог выдержать, и набросился на нее прямо в прихожей. Впрочем, я все-таки быстро взял себя в руки, и перенес Наташу в спальню. Уже после всего, после того, как я старательно отслужил, она спросила, беззащитно глядя на меня:
– Скажи честно, я все испортила, да?
– Ничего подобного! Ничего непоправимого пока не произошло. Но, знаешь, не нужно меня торопить.
Она крепко обняла меня, легла на плечо, а потом прижалась всем телом. От нее нежно пахнет духами «Мимоза».
– Подумать страшно, я ведь тебя чуть не потеряла, правда?
Я, молча, поцеловал ее волосы, понимая, что она меня уже потеряла. Ее неуместное признание только укрепило во мне решимость расстаться с ней.
– Ну, что ты! Все в порядке, дорогая, – уверенно вру я, намеренно вводя Наташу в заблуждение. – Мне пора, мне еще добираться в дальнюю даль.
– Ты же еще придешь? – просительно смотрит она на меня.
– Всенепременно, – уверенно пообещал я. Наташа девушка хорошая, и обижать ее не за что, но что-то очень уж быстро я ее приручил, а быть в ответе за это не хочется. Я всего-то и хотел – соблазнить ее.
– Правда? – с неподдельной радостью переспросила она. – Ты даже не представляешь, насколько это для меня важно. Знаешь, ты, как море: входишь в него и чувствуешь, что дальше все глубже и глубже. Понимаешь? Я буду тебя ждать. Толя, а у тебя, когда день рождения?
– Семнадцатого января. … Какого года? Каждого!
– Приходи обязательно, – потом она сладко-сладко потянулась, прямо как кошка, зажмурилась и игриво сказала: – Знаешь, ты 90 килограммов мечты!
– Что, разве уже и мечты на килограммы меряют?
– Иванов, спасибо тебе, что ты есть на свете.
Прежде, чем уйти, мы долго целовались. Странно, но она стала мне гораздо ближе, а ведь в парке я хотел, уж было, сразу с ней расстаться. Наташа очень неохотно оделась, и я это заметил.
– Ты что, дома хочешь остаться? Полчаса у меня точно есть. Пойдем еще листьями побросаемся, а то на следующие выходные их уже может и не быть: облетят, пожухнут или дворники уберут. Золотой листопад это ведь ненадолго.
– Ой! Я сейчас, я быстро!
И мы еще раз доставили приятные моменты невольным зрителям. Только теперь уже другим.
– Знаешь, – доверительно сказала она при расставании, – ты не такой как все. Я еще при нашей первой встрече поняла, что скучно с тобой не будет!
– Это точно, – сказал я вслух, а про себя подумал, что соскучиться со мной она уже  просто не успеет. И еще о том, что в следующем увольнении надо будет искать новую девушку.

Локальный демографический взрыв
 «Нужно учредить Нобелевскую премию за остроумие. Без       физиков, химиков, экономистов мы, если прижмет, как-нибудь обойдемся. Без мира обычно тоже обходимся. Без остроумия – пропадем».
Джордж Р. Уилл
У нашего командира роты замечательное чувство юмора, поэтому иногда удается избежать взыскания, если успеешь пошутить так, чтобы ротному это понравилось. Это не то, что наша мама Жора, о котором Батя очень метко сказал, что он юмористически не грамотен. Вчера во время увольнения ротный заметил меня, одетого в «гражданку», а это запрещено. Сегодня на построении после утреннего осмотра, ротный  грозным голосом спрашивает:
– Сержант Иванов! Я вчера имел «удовольствие» видеть вас в районе общежитий инженерно-строительного института, да еще к тому же в гражданской форме одежды. Позвольте узнать, что вы там делали? Или это я, конечно же, ошибся, и скорее всего, это опять были не вы?
Это ротный напоминает мне тот случай на первом курсе, когда он засек меня по гражданке, а я врал, что, то был не я.
– Никак нет, товарищ майор, вы не ошиблись, это был я. А занимался я тем, что готовил по мере своих скромных сил и способностей локальный демографический взрыв по Крымской области, – бодро отвечаю я. – Меня так научили в комсомоле: «Если не я, то кто же? Кто же, если не я?»
Ротный смеется, вместе с ним смеется рота, и над моей головой рассеиваются грозовые облака командирского гнева. В таком настроении ротный добрый и не наказывает никого, даже меня. Вот и сейчас он просто пригрозил мне пальцем, и все. А, я голову склонил, вроде чувствую себя виноватым. Пусть ротному станет приятно. Вот и все.
Гроза прошла, и я снова живу своей бурной жизнью под глубоким небом Крыма. Как говорил генералиссимус Суворов: «Кто удивил, тот победил».
– Есть время работать, и есть время любить. Никакого другого времени не остается, – явно цитирует кого-то КорС. Впрочем, слова мне понравились, нужно будет спросить потом у Королева, кого он сейчас процитировал.
–  Иванов! Толик, – говорит Лео, находясь под свежим впечатлением. – Ты меня всегда поражаешь своей жизнерадостностью, (тьфу, еле выговорил!) и здоровым юмором! И долго ты будешь еще меня поражать?
Батя утверждает, что если бы вручали приз за несравненное остроумие, то его в нашей роте, вне всяких сомнений, получил бы я, причем я занял бы сразу первое, второе и третье места.
– Посчитай, сколько там осталось времени до выпуска, это и есть ответ на твой вопрос. Если бы мне еще отцы-командиры разрешали шутить, когда я этого хочу, вы бы со смеха уже давно все лопнули!
– Гуманные у нас отцы-командиры, – хмыкнул «замок», – не дают нам лопнуть из-за тебя! Будем их за это еще больше ценить!
Перед первой парой я подошел к Королеву и спросил, своими словами он изъяснялся или это чей-то афоризм.
– Это сказала Коко Шанель, – охотно ответил КорС.
– Спасибо, – кивнул я, – а чего ты такой невеселый?
– Ну, ты даешь, – негодует Королев, – завтра же предстоит заступать в караул, а мне неохота. И кто только меня на знамя в караул поставил?
Действительно, как это я забыл? Хотя не забыл, просто из головы вылетело. Завтра двенадцатого октября рота снова заступает в караулы и наряд по училищу, а значит, Лео снова свой день рождения встретит в карауле. Мы с ним оба попали выводными в караул на гарнизонную гауптвахту.
Мне кажется, что учебный отдел поленился и просто переписал прошлогодний график нарядов. Иначе, чем объяснить тот факт, что мы снова заступаем в гарнизонный и внутренний караулы именно в день рождения Валерки, как это было год назад?
На следующие сутки, уже находясь в карауле, ночью я предложил Лео сменить его на посту (нам выпало еще и часовыми по одной смене отстоять, потому что очень много задержанных и, соответственно, постов). Лео сначала, было согласился, но потом передумал. Вид у него такой, словно он чем-то недоволен.
– Не нужно. Я сам отстою все, что мне положено, – гордо и грустно ответил он.
– Почему? Постарайся понять, я же для тебя…
– Ничего мне не нужно! Я сам, – рассердился он.
Мне оставалось только пожать плечами:
– Ну, не хочешь, как хочешь. Два раза предлагать не буду.
Лео сидит, глубоко погруженный в свои невеселые мысли.
– Как странно, – вмешался в разговор Веня с присущим ему энтузиазмом, и вывел Лео из состояния грустной задумчивости, – тебе хотят доброе дело сделать, а ты … Чего ты выпендриваешься?
– Лео, не валяй дурака, – вставил «замок». – Не мудри и не хитри. Я бы на твоем месте сейчас бы испытывал телячью радость! Тем более что всем очевидно твое явное разочарование.
– Мне никаких поблажек не надо. Я хочу быть как все, – неуверенно промямлил Лео. Он не успел хорошенько поразмыслить о моем предложении и принял совершенно неожиданное и нелепое решение отгородиться от всех.
– Что так скромно? Это-то как раз совсем и не сложно, – хмыкнул я.
– Что именно? – с вызовом переспросил Лео.
– Быть как все, – разъяснил я ему и пропел. – Все мы привыкли, надо признаться, из серой массы не выделяться. Как все! Мы как все!
– А мне до лампочки, – взрывается Лео.
– Он хочет сказать, что по разным причинам его это уже не касается, – «перевел» я с серьезным видом его слова, вызвав улыбки товарищей.
– И, вообще, идите вы все! От греха подальше, – не унимается Лео. 
– Он говорит, чтобы мы шли и занялись каким-нибудь действительно важным делом, – продолжаю я «переводить» слова Лео.
– Ты прямо на лету хватаешь его мысли, – смеется «замок».
– Идите вы, – снова повторил Лео в сердцах. Он так угнетен перспективой оказаться выставленным на смех перед курсантами, которые, естественно, станут его беззастенчиво обсуждать, осуждать, сплетничать и выносить свои приговоры, что расстроился еще больше. Батя заметил, что очень похоже на то, что некоторых людей приносят не аисты, а дятлы. За примерами даже далеко ходить совсем не нужно.
– Не знаете куда идти, спросите Леонтьева, и он вам точно скажет куда! Причем совершенно бесплатно! Грех не воспользоваться!
Все оказалось напрасным – Лео предпочел заступить на пост сам. Поскольку времени на споры не оставалось, то он так и поступил. При этом вид у него был разобиженный. Я отвлекся от Лео и его проблем и обратил внимание на Васю, которого сейчас занимает вопрос, что такое протечка мозгов.
– Может промывание? – поинтересовался КорС.
Совместными усилиями выяснили, что Россошенко имеет в виду термин «утечка мозгов». КорС принялся вдалбливать любознательному Васе в голову значение этих слов.
– Понимаете, – зачем-то оправдывается Вася, – я очень хочу быть политически подкованным.
– На обе ноги? – шучу я, внося разнообразие в эту сцену. В карауле радость бьет фонтаном. – Подковы уже прикупил?
– А вот у меня есть железный принцип, – поведал Бао, – не засорять мозги никакими принципами! И я неукоснительно его соблюдаю! Лео, а из тебя, между прочим, выйдет плохой замполит.
– Это еще почему? – опешил Лео. Опешил и от свежести самой мысли и особенно от того, что озвучил ее ни кто иной, как великий Бао.
– Замполит должен уметь поддержать людей в трудную минуту. Вон у Иванова это выходит, а ты даже не можешь оценить заботы товарища. Значит, и сам не сможешь ее в нужную минуту проявить.
И пока удивленный Лео обдумывал услышанное, Бао «добил» его:
– Между прочим, Лео, такого друга, как Симона, нужно еще побегать, поискать, а ты его послал.
– Ничего удивительного, – ворчит КорС, – добро должно быть быстро наказано! И чем немедленнее, тем лучше!

Утро понедельника
Утро понедельника началось для меня неожиданно весело. Одеваясь на утреннюю физическую зарядку, Лео вдруг предложил мне:
– Толик, давай я тебя познакомлю со своей бабушкой? Мы с ней видели тебя вчера в увольнении, и ты ей очень понравился.
Я вытаращил глаза до пределов, дозволенных мне природой, и в сердцах выпалил:
– Да пошел ты, куда подальше вместе со своей бабушкой!
– О! Как это тонко, месье! Мать его как? Юмор просто так и брызжет через край! Солдафонский, правда, – справедливо заметил КорС.
Что касается Леонтьева, то он нисколько не обиделся и добродушно ответил:
– Зря обижаешься. Между прочим, моя бабушка моложе меня на один год, и, соответственно, она на два года моложе тебя.
– Как это? – заинтересовался я.
– Это моя троюродная бабушка. Могу объяснить все хитросплетения нашего геральдического древа.
– Генеалогического или родословного, – поправил я Валерку.
– Да. Между тем в этом нет ничего удивительного, можешь поверить, что она мне приходится бабушкой. Хотя и троюродной.
– В общем, седьмая вода на киселе, – вставил свои «пять копеек» Веня.
– Где-то так: семь-восемь, – не стал спорить Лео.
– Что за дурацкий разговор? Троуродная бабушка? – сунул свой нос Зона не в свои дела. Приключений он ищет на свою голову, что ли?
– Не лезь-ка ты не в свое дело, – тут же одернул его Лео.
На утреннем осмотре Леонтьев припомнил Зоне его вмешательство в наш разговор
– Курсант Захаров, почему у вас сапоги плохо начищены? Запомните простую истину: «Умом ты можешь не блистать…
– Что Зона с блеском и делает, – вставил КорС.
– …но сапогом блистать обязан!» Кстати, Зона, почему ты в субботу опоздал из увольнения?
– Да жара спала, и я решил прогуляться пешком и подышать свежим воздухом. В парке Тренева стоял такой чрезвычайный аромат, что я как-то невольно остановился. Ну, и легкомысленно увлекся и не заметил, как время пролетело, вот и опоздал, – вздохнул Зона.
– Что же это за такой чрезвычайный аромат там был, что он тебя настолько увлек, что ты забыл о том, что время увольнения заканчивается? – подивился Лео.
– Запах ванили, свежих, горячих, сдобных булочек, – давясь от смеха, вставил Королев, вытирая слезы от смеха. – Какой же еще?
– Сергей, – укоризненно сказал Зона, – вот ты умный-умный, а все-таки дурак. Цветущими деревьями там сейчас пахнет.
Королев нисколько не обиделся, а принялся паясничать дальше.
– Дневная жара сменилась вечерней прохладой. Легкий ветерок приятно охлаждал голову. Незаметно опускались синие вечерние сумерки. Курсант Зона вдыхал полной грудью свежий воздух, – голос Королева стал непривычно мягким и теплым. – Широко раскрытыми глазами смотрел Зона на освещенную витрину пирожковой, откуда невыносимо пахло сдобой и ванилью, но денег в карманах уже не было. Едва войдя в ротное расположение, Зона бросился к товарищам по взводу с вопросом. Нет! С криком души! «Где тут есть, чего поесть?!» Увидев правнука Павлика Морозова, мирно жующего пирожок с горохом, Зона бросился к нему: «Лысая башка, дай пирожка!»
Зона с потерянным видом покорно молчит, Костя Морозов обиженно сопит.
– Ладно тебе, Серега, – перебил я Королева, – не обезьянничай.
– Зловредный ты, КорС, – осуждающе добавил Лео.
– Почему это? – нахально спрашивает Королев. – Добровредный я. Кроме того, я шучу, а значит, я существую.
– Потому что у Зоны такое лицо, будто он сейчас одновременно нагадит в штаны и упадет в обморок, – объяснил Лео.
– Действительно, – подтвердил Веня, – застыдил пацана почти до диареи. Вообще, КорС, ты бы меньше нос свой задирал. Многовато у тебя и без того лишнего гонора. Наполеон, блин.
– Нет, – весело показал все свои зубы Королев. – В Наполеоны я ростом не вышел!
Это он намекает, что Веня ниже его на тринадцать сантиметров.
– Курсант Королев, – оказывается, все время нас слушал командир роты, – вы, конечно, по сравнению с курсантом Захаровым всесторонне развитый, большой и сильный. И, разумеется, Захаров не может ответить вам ни словом, ни делом. Он заведомо беспомощен против вас. И поэтому тем ничтожнее и омерзительнее ваше высокомерие. Который раз меня неприятно удивляет ваше высокомерное отношение к товарищам. Ваша самооценка уже переросла вас самого и уперлась в потолок казармы.
– А что я такого сказал? – напряженно спросил Королев.
– Неужели и впрямь не понимаете, что это низко – упиваться тем, что вы сильнее и умнее своего товарища? Ладно бы еще с глазу на глаз, но при всех? Вы проявили непорядочность и крайнюю невоспитанность, разве вы этого сами не понимаете? Или вас этому не научили папа профессор и мама доцент? А я вам не позволю насмехаться над другими. Считаете себя идеальным курсантом? А мне как командиру роты, идеальные курсанты не нужны. Так что будем вас воспитывать. Для начала объявляю вам три наряда вне очереди.
– Есть три наряда вне очереди, – вытянувшись в струнку, отвечает КорС. 
– И чтоб порядок везде был идеальный, ясно? Я проверю.
Когда ротный отошел к первому взводу, Королев философски заметил:
– Что ж, судьба играет человеком, а человек играет на трубе.
– Наглый ты хам, КорС, – осуждающе говорит «замок», – и не каешься. Я уже начинаю сомневаться, что ты из интеллигентной семьи.
А еще ротный обратил внимание на то, что у некоторых курсантов лица заметно помяты. Он безошибочно догадался, что это следы вчерашнего чрезмерного употребления крепких спиртных напитков. Первым под раздачу попал Лис.
– Курсант Зернов, – говорит ротный, – откуда это вы такой помятый явились?
– С моря, товарищ майор, – стараясь не дышать, отвечает Лис.
– С какого моря? Пива? – насмехается ротный.
– С Черного моря, товарищ майор!
– Врешь! Вот командир ваш, который сержант Иванов, видно, что был на Черном море, так как он вернулся черный. А вы все синие! Старшина, перепиши этих субчиков, и чтобы я их в течение недели всех видел в нарядах, начиная с завтрашнего дня.
– Да, – крякнул Лис, – наша служба тем опасней, что трудна.
Уже во время самоподготовки Зона отпросился в туалет, а когда через десять минут вернулся  со свежим синяком под глазом, то сразу завладел полным и безраздельным внимание взвода.
– Результаты посещения тобой туалета просто впечатляют, – говорит «замок» под аккомпанемент смеха, – ну-ка, рассказывай, где ты был на самом деле.
– Сбегал в самоволку к кафе «Лакомка» кваса попить, а квас – одна вода. Я и говорю продавщице, что я воду люблю в чае, а не в квасе. Больше я и сказать ничего не успел, она мне такую оплеуху отвесила! Вот.
Все смеялись от души, даже вечно сдержанный КорС.
– Невиданный произвол, – насмехается Веня.
– Зона, так чего ты все-таки опоздал из увольнения? – вспомнил я утренний разговор Зоны с Лео на утреннем осмотре. – Сейчас осень, так что никаких цветущих деревьев в парке Тренева нет.
– С девушкой познакомился. Сначала она отказалась, но когда я сказал: «Ну что ж, в следующий раз, так в следующий раз», она рассмеялась, и мы все-таки познакомились, – признался Зона.
– Жаль, что мы не видели это зрелище, – вздохнул Веня.
– Это легко исправить, – улыбнулся Лис, и подмигнул мне. Он стал играть роль Зоны, а я его девушки.
– О чем же мы будем с вами говорить? – заметно окая, спрашивает меня Лис, явно подражая Зоне, и заглядывая мне в глаза.
– О чем хочешь, – томно глядя на Лиса, нежно отвечаю я.
– Ну-у, о сексе, я так понимаю, мы говорить не будем, да?
– А чего о нем говорить? – вздыхаю я. – Сексом надо заниматься, дорогой.
Взвод взрывается смехом, привлекая внимание взводного и ротного, которые в это время находились в четвертом взводе. Под дружеское ржание спектакль пришлось прервать на самом интересном месте. Зону тут же лишили увольнений на все время, пока его лицо находится в праздничном убранстве.

Роза
Вернувшись из городского увольнения, я доложил об этом маме Жоре, который сегодня ответственный по роте, и спустился в спальное помещение.
В углу нашего кубрика у шкафов с шинелями Лео, КорС, Бао и Гарань вчетвером дружно тузят Розовского. Я что, сказал, тузят? Нет, они его метелят! И это притом, что любой из них мог бы с легкостью справиться с Розочкой в одиночку.
– А вот интересно, почему не вдесятером? – спрашиваю я у них.
– Придут другие, будет ему и вдесятером, – зло пообещал Бао. Остальные на меня никакого внимания вообще не обратили.
Я снял шинель и положил ее на верхнюю койку (на которой спит Еременко Володя). Затем снял китель, галстук, и положил туда же. Расстегнув ворот у рубашки, я засунул руки глубоко в карманы брюк и снова повернулся к месту избиения.
Роза не отбивается, только пытается прикрыться руками и время от времени повизгивает от особенно сильных и точных ударов. В его глазах читается невыразимая боль.
Просто так у нас своих не бьют, да еще так сильно. Не иначе Розу поймали на воровстве. Другое объяснение мне на ум не пришло. В самом деле, не в рукопашном же бое курсанты совершенствуются на своем товарище? Какое-то время я еще смотрел на происходящее в недоумении.
– Все-таки хотелось бы как-то понять глубокий смысл происходящего, – сказал я громко, привлекая всеобщее внимание. – Пока вы его еще совсем не забили.
От толпы отделился Лео, и повернулся ко мне.
– Понимаешь, Толик, Роза рассказывает о нас все тем девушкам, с которыми мы встречаемся! Он собирает и распространяет сплетни, понимаешь? Переноска слухов до ста километров! – кричит он возбужденно.
– Странное хобби, – тут же согласился я с мнением Лео.
– Дело в том, что все мы встречаемся со студентками из педучилища, а Роза начал встречаться первым. Девушки, с которыми мы познакомились, выпытывают у него про нас, а он им всем все рассказывает!
– Понятно, понятно. Сволочь, конечно, – охотно согласился я, – с одной стороны. А, с другой стороны, ну и что? Вы подумайте сами, – терпеливо стал я объяснять, – что такого плохого знает и может о вас рассказать Роза? Вы что, назвались другими именами?
Все трое остановились, но тут в кубрик влетел Рома, и события сразу достигли своего кульминационного момента.
– Где эта сволочь? – заорал Рома во весь голос, и, бросив шапку на кровать, мигом растолкав КорСа, Бао и Илью, ударил кулаком левой руки Розу в челюсть. Роза отлетел и головой проломил ДВП, которой обшит стенной шкаф. Рома ударил Розу в живот и по спине. После этого на Роме повисли сразу Бао, Лео, КорС и Илья.
– Ну-ка, успокойся, – сказал я Роме с металлом в голосе, – пока ты не покалечил Розу. Тебе это нужно? Куда подевалась твоя осторожность?
– Да ты знаешь, что он сделал? – во весь голос заорал Рома на меня.
Тут только я заметил Столба, который с интересом следит за развитием событий вокруг Розы.
– Знаю. Он рассказал твоей новой подружке, что ты с БАМа, что у тебя папа подполковник, что ты хорошо учишься. Еще рассказал, что за время учебы в училище ты уже встречался с двумя девушками, но сейчас у тебя никого нет. Полагаю, что ты у твоей новой знакомой тоже не первый … юноша. Что же тебя в этом так возмущает, а?
Рома тяжело дышит и молчит. Он больше не предпринимает никаких попыток вырваться. После моих слов он задумался.
– Да пустите вы! Я чуть не потерял сознание от злости, – он с маху стряхнул с себя всех своими богатырскими плечами. – И сам не знаю, как это вышло. Понимаете, все равно неприятно. Сегодня я второй раз встречался с Инной, а она обо мне столько всего знает, а я о ней ничего!
– Ну и что? Ты бы все равно ей о себе рассказал то же самое, разве нет? Или то, что твоя Инна пришла на свидание с тобой, это не доказательство того, что она о тебе хорошего мнения? Ведь она могла и не прийти, а? – спрашиваю я.
– В самом деле, – сказал подошедший Миша, – что плохого Роза мог рассказать о тебе? Разве что теперь ты ничего соврать ей не сможешь, так ты не ври и все!
– Разве что только он застукал тебя глубокой ночью во время мастурбации, а? Хе-хе, – гаденько так ляпнул курсант Лекарствов по кличке Яд из первого взвода. Надо сказать, очень неприятный и въедливый тип. Оказывается, он все время находился в нашем кубрике, наслаждаясь происходящим. Просто на него никто внимания не обращал.
Хрясь! Здоровенный кулак Ромы отправил Яда на пол.
– Сам виноват. Не научили его мама с папой, что игра с огнем до добра не доводит, – шутит Миша.
– Так ему гаду и надо, – весело сказал Веня, только, что прибывший из увольнения. – А, кстати, за что это мы его так?
Несмотря на всю серьезность ситуации, все стали хохотать, и больше всех Рома. Даже Роза улыбался, размазывая по всему лицу кровь из разбитого носа. Для того чтобы разрядить накалившуюся обстановку, ничего лучшего и придумать было нельзя.
– Может врача вызвать? – заботливо предложил Илья.
– Не нужно, – вытирая слезы от смеха, сказал Рома, – я попридержал кулак, ничего с ним не случится.
– Рома, а как окончилось твое сегодняшнее свидание? – негромко поинтересовался я. – Надеюсь, ты не поссорился с Инной, уязвленный своим самолюбием? Мне казалось, что она тебе нравится.
– Нет, я именно поссорился с ней, – с горечью в голосе признался Рома, и шумно вздохнул, – вспылил, оборвал ее на полуслове, не стал ее слушать, и нагородил там, Бог знает что. Я так ждал этого свидания, но все пошло не так.
– Даже странно, что ты так быстро отреагировал. Это не похоже на тебя. Признаться, я несколько удивлен.
– А еще это неразумно, – подтвердил Королев. – Эй, товарищ курсант Лекарствов, чуть-чуть очнитесь!
Яд, наконец, осторожно поднялся и неуверенным шагом попятился подальше от нас, поближе к своему кубрику.
– Вот, – весело заявил Веня. – А говорят, что наш солдат ребенка не обидит! Врут люди!
В этот самый миг ноги у Яда подкосились, и он снова упал, но уже сам по себе, безо всякой посторонней помощи. Лицо Яда исказилось гримасой боли.
– А я сошла с ума, какая досада, – насмехается Веня.
– Похоже, здорово ты ему врезал, – озабоченно заметил Лео.
– Будет знать в следующий раз, как шутить. Эй, Роза! Если ты еще, хоть раз посмеешь о ком-нибудь из нас, хоть что-то сказать – прибью. Запомни и запиши, а еще лучше, заруби себе на носу.
– Рома, ты будешь звонить Инне? – поинтересовался Веня.
– Зачем? Мириться? В конце концов, она ничем не примечательная, такая же, как все. Таких как она, много, а я один! Между женщинами и так идет борьба за меня!
Илья принес холодной воды и плеснул ее в лицо Розе, после чего тот стал быстрее приходить в себя.
– Чурбан ты неотесанный, – бросил Миша Роме, – ты ведь Яда запросто мог пришибить. А Инна девушка хорошая, так что попытай счастья – попробуй с ней помириться, пока не поздно.
– Удивляюсь я вам, это что, уже все? Может Розе для верности еще навешать? – предложил Бао. – Мне на него все равно смотреть противно! Столько на него в душе накипело!
– Дежурный по роте на выход!
В наш кубрик из помещения тридцать второй роты совсем некстати, вошел мама Жора. Через полминуты он увидел Розу и несказанно удивился. У Розы-Юльки мученический вид и слезы в глазах.
– Что это с ним? – тут же поинтересовался застывший от неожиданности взводный. Сейчас повиснет большой вопрос.
– А что с ним? – нахально ответил КорС. – Полон жизни и обаяния, цветет, как и положено розе! Так сказать, любовь по всей проблеме! А на лице просто заметна … усталость!
– Да? Ну-ну, – с недоверием переспросил взводный, немного успокоился  и направился в сторону выхода. Хотел бы я знать, о чем сейчас думает наш командир взвода.
– Гляди, Роза, – строго сказал Лео, – в следующий раз, если повторится, ты гарантированно получишь много больше.
В кубрик вошел Аркалюк – командир отделения Яда.
– Кто это из вас Лекарствова так отделал? – спросил Юра.
– Ну, я, – с вызовом ответил Рома, глядя на Юру сверху вниз.
– Спасибо. А то мне, как командиру отделения, не с руки поставить его на место таким путем! А против этого Лекарствова нет других лекарств, кроме как сила. Нормальных слов он не понимает, – и Юра с чувством пожал Роме руку. – За достойный подражания пример! Блин, звучит, как тост!
– Понимаем. Это как против Лео, когда он насмотрится боевиков с Брюсом Ли. А Яд твой сегодня самого себя переплюнул.
– Он у нас вообще с приветом, – Аркалюк покрутил пальцем у виска. – Живет в королевстве кривых зеркал, в котором все наоборот. Ну, ничего, может, теперь мозги у него на место встанут!
Еще минуту назад разобиженные курсанты вдруг потеряли всякий интерес к Розе. Впрочем, ему винить, кроме себя, некого. Глупая, бессмысленная ситуация разрулилась сама собой.
– Пойдемте, покурим, что ли? Иванов, ты с нами? – шутит Миша.
– Куда ему? Иванов до сих пор не научился курить, – смеется Лис. – Слышите, товарищ Иванов, вы для нас до сих пор служите образцом для не подражания!
Роза умылся и стал ремонтировать проломанный ним шкаф с шинелями. Руки у него, правда, растут не совсем оттуда, откуда надо, но Роза старается изо всех сил. Рома понаблюдал за его потугами и стал ему помогать. Потом к ним присоединились все обидчики Розы, и уже все вместе они быстро управились с ремонтом.
– Это что, уже все? – то ли шутит, то ли не может побороть своего разочарования Королев. – А так многообещающе начиналось!

Конкурс живота
Познакомился курсант Анкудинов из четвертого взвода с девушкой. Девушка эта до него встречалась с гражданским парнем. Терять девушку ее бывший приятель не хотел, и хотя она считала, что отношения их окончились, парень решил побороться за нее. Поступил он банально: подкараулил с двумя приятелями нашего курсанта, и втроем сильно его избили, даже нос сломали.
Рота обиделась за своего товарища и сорвалась в самоволку. Всех молодых ребят, которые встретились нам в том микрорайоне, где избили Анкудинова, тоже поколотили. Отомстили, словом.
Понятное дело, в училище ЧП. Нашего генерала и начальника политотдела по этому поводу вызывали в обком партии. Вставили им там, видно, крепко. Только теперь до нас дошло, отчего это у нашего аристократически-интеллигентного начальника училища кличка Сапожник. Даже наш невозмутимый начпо слюной брызгал и руками размахивал, «воспитывая» нас.
Наш батальон уже два с половиной часа стоит на плацу и стоически выслушивает и переносит те оскорбления и угрозы, которыми нас по очереди щедро осыпает наше командование. Если бы каждое сказанное слово заменить на десять миллилитров фекальных масс, мы бы уже давно утонули, а так ничего, терпим. Приходится стоять и слушать. Впрочем, можно и не слушать, главное придать лицу виноватое выражение. Но, ни в коем случае не умное, это почему-то очень раздражает и оскорбляет наше начальство.
Наконец начальство выдыхается и уходит. Самый большой начальник, который остался с нами на плацу, это наш комбат. Он пока молчит, набирается сил для пространного монолога, на которые он, признаться, мастер. Все-таки, хотя сейчас он и на командной должности, но окончил он политическое (кстати, наше же) училище, так что языком владеет виртуозно. Речью, я хотел сказать, да и словарный запас у него богатый, как русского литературного, так и очень плохого русского языка.
Но на этот раз нам не суждено было насладиться ораторским искусством комбата. Просто не повезло нам. Поскольку голос у комбата не то, что у заместителя начальника училища, который, не напрягаясь, может перекричать весь базар, то взошел комбат на генеральскую трибуну к микрофонам.
И только встал он к нам лицом, как за его спиной появился помощник дежурного по КПП-1 с двумя женщинами. Это мамы приехали к кому-то из ребят нашего батальона, и их, с разрешения дежурного по училищу, провели к нашему комбату, чтобы те (мамы, значит) попросили у него разрешения отпустить их сыновей в увольнение. Помощник дежурного по КПП указал женщинам рукой на комбата, козырнул по привычке и ушел.
Весь батальон этих мам видит, и только один комбат нет, так как стоит к ним спиной. Сказать много, как я уже говорил, комбату не удалось. Что интересно, начал он довольно прилично, чего от него не ожидали, но потом перешел на более привычный язык.
– Конечно, я понимаю, – начал комбат, – что девушки предпочитают курсантов. Гражданские они что? Ведут нездоровый способ жизни: пьют, курят, колются, а наши курсанты ведут здоровый способ жизни: занимаются спортом, бегают, у каждого вот такой (показал руками какой именно, чем всем польстил), и стоит вот так! (И снова показал, как именно).
– Товарищ подполковник, – пытается перебить его наш командир роты, но не тут-то было!
Женщины в глубоком изумлении отвернулись и покраснели так, что даже шеи и уши у них стали интенсивно свекольного цвета. Головы они втянули в плечи. Батальон тоже реагирует по-разному: кто хихикает, кто хохочет, кто испытывает неловкость.
– Я вам тут что? Вы вообще как? Да я вам …, – выражает комбат свои чувства поэтическим языком. Потом продолжает уже почти нормально. – Девушки любят выходить замуж за курсантов нашего училища, потому что они, вы, то есть, умеете стирать, шить, готовить, застилать постель, имеете хорошее здоровье (комбат снова изобразил жестами это самое хорошее здоровье) и приучены подчиняться и выполнять приказы!
– Товарищ подполковник, – более настойчиво перебил комбата наш ротный.
– Какого вы, майор,  меня все время перебиваете? – взревел рассвирепевший в конец комбат.
Ротный показал ему рукой, чтобы тот оглянулся назад. Комбат обернулся, увидел мам, оценил их позы, цвет шей, и надо отдать ему должное, мигом все понял. Багровея, комбат повернулся и крикнул в микрофоны.
– Все! Батальон, разойдись! – но поскольку натура берет свое, он все-таки машинально добавил, куда именно нам следует расходиться, вызвав новый прилив веселья.
У забора собралась толпа любителей крепкого словца. Теперь они разочаровано ворчат и не хотят расходиться.
Только вот зря мы радовались, что не выслушали речь комбата до конца. На следующий день, с самого утра, перед разводом на занятия, он нам с лихвой компенсировал все несказанное им накануне. А мы-то, наивные, думали, что он мучительно переживает допущенную бестактность!
Мы до этого построения и не знали, что наш комбат может за целый час ни разу не повториться! Это я сейчас о ругани. Тонус нам комбат поднял, и мы в приподнятом настроении отправились на занятия.
Первой парой у нас контрольная работа по основам высшей математики. Я свое задание сделал довольно быстро, проверил и теперь скучаю.
– Толик, – громко шепчет Веня. – Дай сдуть контрольную!
Вчера нас вместо подготовки к контрольной работе бросили на чистку картошки: картофелечистка сломалась. Жизнь и командование внесли свои коррективы. Мы чистили картошку, пели, танцевали, а вот подготовиться к контрольной так и не успели. Теперь у кого есть знания, тот решает сам, а у кого со знаниями не густо – ищет, у кого бы списать. Я спрашиваю  Веню, какой у него вариант. Оказывается у него третий, а я писал второй.
– Блин! Я так на тебя рассчитывал. Может, поможешь мне?
Я согласился, но успел сделать только два задания из пяти, как пара закончилась. Два правильно выполненных задания – это пара, то есть двойка.
– Эх, – сокрушается и вздыхает Веня, – накрылся увал! А сейчас еще семинар по истории. Если вызовут, придется две двойки исправлять. Ну, да, будь, что будет! 
– А ты не бойся, – поддерживает Веню КорС. – Ты больше эксплуатируй тему «Лишь бы не было войны», она созвучна с темой семинара. Подход, отход, четкий доклад, уже почти три балла. И уверенно, уверенно, можешь даже повторяться, лишь бы уверенно!
Веню вызвали, и он трещал без умолку, но преподаватель оценил только знания. Другими словами придется Вене исправлять две двойки, и об увольнении на время забыть.
– Что поделаешь, – философски заметил Веня, – и на Солнце бывают пятна, что уж говорить обо мне, грешном?
В субботу об увольнении пришлось забыть всем – небо разверзлось, и с него упала сплошная стена воды. Такого ливня мне еще видеть не приходилось. Даже в столовую пришлось идти в плащ-палатках. Из-за дождя в увольнение не пошел никто. Веня ликовал! Из-за грозы телевизор выключили. Фильм, который мы начали смотреть, так и не досмотрели. Батя предложил самим придумать конец фильма, но его не поддержали.
Я стал читать книгу, но многим было скучно. Кто-то предложил провести конкурс живота.
Включили магнитофон, благо он работает и от батареек, и все у кого есть живот, выходили и принимали позы, как культуристы. Но главное, при этом выдували животы и раздували щеки и ноздри. Выступление каждого участника сопровождалось бурным хохотом, дикими рукоплесканиями и разными комментариями.
– Кто видел мои очки? – заволновался Батя.
Я, было, тоже решил принять участие, но меня тут, же дружно освистали. Не смог я сильно выдуть живот, мышцы живота не дали.
– Иванов, – весело кричат мне курсанты из разных взводов. – Твой номер в списке последний!
На шум пришли зрители из соседней роты, им тоже понравилось. Неожиданно для всех победил … Лео! Его поначалу тоже освистали, поскольку у него животика нет. Но когда он выдул его, то оказалось, что он больше чем у кого бы, то, ни было. Все пришли в совершеннейший восторг и орали, улюлюкали, свистели и вызывали Лео на бис.
– Наша рота, – шутит Гарань. – Койки рядом стоят!
– Ну, ты и рахит, – восхищался Королев. – Как ты только решился выставить себя на посмешище?
Впрочем, Лео не обиделся. На невообразимый шум, царивший в казарме, спустился из канцелярии капитан Туманов, мирно спавший до этого. В отличие от нас, ему затея с конкурсом живота не понравилась. К счастью он уже ничего не мог изменить, так как конкурс окончился.
– Товарищи курсанты, делать вам нечего? – ворчал Туманов придушенным голосом. – Возьмите Устав и перепишите все на память.
По углам казармы до самого отбоя даже самые худые весь вечер выдували животы, но до победителя всем было далеко. Лео был на голову выше всех, то есть он был лучше всех! Несмотря на проливной дождь настроение у всех просто прекрасное, я ничуть не преувеличиваю. Даже Васе, который обычно все воспринимает слишком уж серьезно, сегодня весело. Что ни говорите, а это уже само по себе высокая оценка!

Герой поневоле
«За мигом миг, за шагом шаг
                Впадайте в изумленье.
                Все будет так, и все не так
                Через одно мгновенье».
В. Шефнер
Вернувшись из городского увольнения, я доложил об этом ответственному по роте капитану Туманову. Только я вошел в расположение роты, как ко мне бросился весь наш взвод. Со всех сторон посыпались вопросы и гул восхищенных голосов.
– Ну, ты как? Живой? Да ты неплохо выглядишь! Это просто удивительно!
– Больно представить, что с тобой могло быть, – виновато говорит Рома.
– А мы-то уже думали, что больше тебя не увидим!
– Рассказывай, – попросил, а точнее потребовал Рома. – Мы уже рассказали, как на нас семерых напали триста гражданских.
– Семеро смелых, – насмешливо бросил Королев. – Иванов, говорят, вы опять подвиг совершили?
– Смелый оказался один, – сокрушенно вздохнул Рома, – а мы сбежали, бросив Толика одного. Как самые последние…. Эх.… Никогда себе не прощу.
Заметно, что весь наш взвод проникся общим непокоем.
– Помните, как говорил нам полковник Соколов? В жизни всегда есть место подвигу. Главное – быть как можно дальше от этого места! А вы бежали, видать, без оглядки! Это единственное ваше оправдание, – с иронией говорит Королев. Можно подумать, что он не побежал бы в нашей ситуации.
– Какое? – вопросительно уставился Рома на КорСа.
– То, что вы бежали и не оглядывались, и соответственно не знали, что Иванов отстал. А, иначе, это уже была бы трусость, потому что «Сам погибай, а товарища выручай!» А наш командир, похоже, не смелый, а безрассудный. Я бы вот, ни за что не стал драться один против толпы. Понятно, что при таком раскладе сил не сдобровать!
– Не слушай его, Толик, расскажи, как все было-то? Только не нужно напускать тумана, ладно?
Из увольнения мы шли всемером: я, Рома, Литин, Дима, Вася, Володя и Баранов. Действительно из-за угла дома, мимо которого мы проходили, на нас набросились человек триста гражданских. Многие из них были пьяными, что дало нам некоторое преимущество, и мы смогли убежать.
– Толик, а ты почему не побежал? – виновато допытывался Рома, которому, кажется, что они меня бросили. – Ведь шансов у тебя не было ровно никаких!
Я поспешил успокоить его, чтобы совесть его зря не мучила.
– Да я тоже побежал, но у меня вылез гвоздь в ботинке, так что бежать долго я просто не смог. Пришлось остановиться. Ну, а поскольку выбор у меня был небогатый, пришлось «принять бой».
– Как же тебе удалось так легко отделаться? – спросил Дима, разглядывая меня.
– Сказочно повезло: рядом проезжала колонна ОМОНа на четырех грузовиках. То ли на стрельбы ехали, то ли еще куда, но экипированы они были, словно их подняли по боевой тревоге. Впрочем, похоже, они никуда не спешили, так как остановились и приняли живое участие в моей судьбе. Поскольку потерпевшим я еще не был, так как держался на ногах и дрался, и как свидетель я им тоже был ни к чему, меня задерживать не стали. Как говорится, я дважды просить себя не заставил и тут же откланялся по-английски. В общем, все обошлось благополучно. Потом я зашел в ближайшую мастерскую по ремонту обуви, там мне забили этот злосчастный гвоздь, и уже после этого я направился в училище.
– Не мог еще немного потерпеть? – удивился Вася со всей своей детской непосредственностью и присущей ему простотой. – Гвоздь можно и в училище забить, вон в бытовке сапожная лапа есть, и молоток тоже. И к тому же совершенно бесплатно. Бесплатно!
– Лопух ты, Вася, – улыбнулся я, – а если бы мне снова встретилась толпа недоброжелательно настроенных гражданских? Пусть и не такая большая, а я снова бежать не смог? Нет, второй раз с ОМОНом мне вряд ли бы повезло.
– Это точно, – серьезно сказал КорС, – такое не повторяется. Вернее, история, конечно, не повторяется буквально. А ты, Вася в следующий раз, прежде чем брякнуть очередную чушь, попробуй, ну, хотя бы для тренировки, хоть немного подумать своей бестолковкой!
– Толик, но все равно ты молодец, – честно признал Миша, – один против такой толпы... У многих на твоем месте руки и ноги стали бы ватными.
И все охотно согласились с тем, что я хоть и поневоле, но все-таки герой! А случайных подвигов, как известно, не бывает! И я пошел по взлетке с гордо поднятой головой. Похоже только на Королева мое приключение не произвело никакого впечатления. Он сосредоточенно уставился в конспект, и я спросил у него:
– КорС, неужели ты не готов к завтрашним занятиям?
– К занятиям я, конечно, готов. Завтра 24 октября – сорок лет создания ООН, и ротный поручил мне выступить с докладом на эту тему. Да-а! – спохватился КорС и с заговорщеским видом шепнул, – вы к Мише с расспросами не вздумайте приставать. Он, похоже, во время своих предыдущих увольнений нагулял не только аппетит! Наш не в меру любознательный Веня уже получил свое.
– Что свое? – не понял я.
– Да то самое, между глаз за лишние расспросы.
– Ну, что кто ищет, тот именно то и находит, – и, кивнув Королеву, я направился в кубрик, не подавая вида, что мне известно о Мишиной проблеме.
– Все хорошо, – мечтательно говорит Литин, – одно плохо: увал всегда слишком короткий. Особенно, если проводить его с девушкой, – и он даже тяжело вздохнул после этих слов.
– Это точно, – хмуро говорит Миша. – Но я тебя попытаюсь немного успокоить. Даже если бы нас отпускали в увольнение до утра, то и тогда ночь была бы слишком короткой!
– А еще в увольнении деньги тратятся легко, – задумчиво добавил Вася. – Особенно, если рядом есть девушка.
Вся наша жизнь крутится вокруг женского пола, что впрочем, понятно и, не побоюсь этого слова, правильно!
– Решительно согласен с Васей, – говорит Литин, – но девушки это наше все!
Утром на построении роты на утренний осмотр, ротный, внимательно осмотрев нас, объявил.
– Товарищи курсанты, видел я за минувшие выходные, с какими девушками вы встречаетесь. Мне стыдно за некоторых из вас. Вы уже не первокурсники, чтобы бросаться на все, что шевелится. Вы курсанты высшего военно-политического училища и должны быть более требовательными к своим избранницам вообще и к их внешности в частности. Хорошенько запомните, что жена офицера должна быть такой, чтобы с ней было не стыдно показаться на людях. А еще лучше, чтобы на нее оглядывались на улице.
– Ему легко говорить, – волнуясь, сказал Вася, – ему с женой повезло.
Ни для кого не секрет, что жена ротного очень нравится Васе. Когда он ее видит, то, позабыв обо всем на свете, в том числе про присутствие ротного, смотрит на нее зачарованными глазами.
– Дурак ты, Вася, – обронил Миша. Странно, но Васю это совсем не обидело. Или это он так умело спрятал свой страх за показным равнодушием?
– А я вот не согласен, что все дело в красоте, – говорит КорС, – а как же любовь? Ведь любовь это дар небесный, и она дороже всех сокровищ на земле!

Эксплуататор
Полковник Нетсен оказался настоящим эксплуататором: он регулярно покупал какие-то тяжести, а я их отвозил к нему домой. Все мои поездки неизменно заканчивались в постели с женой полковника Линдой. В самый первый раз мне удалось произвести на нее выгодное впечатление. Это я от скромности так сказал. Грешным делом я уж было решил, что полковник – импотент, и таким вот нехитрым способом поставляет своей молодой жене кавалеров. И всем хорошо: и жене полковника, и мне, и самому полковнику – за такси платить не нужно и жене приятное доставил.
Но я ошибся. После девятого моего посещения Линды бдительные соседи все-таки открыли глаза полковнику на то, что курсант слишком уж долго находится в его квартире наедине с его очаровательной женой, что ее как-то компрометирует. В принципе я предчувствовал, что эта ситуация, как шахматная партия, рано или поздно закончится матом. Только хотелось, чтобы это произошло как можно позже.
И полковник Нетсен вызвал меня на допрос. Был он странно взволнован, смущен, но уже заранее смотрел на меня с осуждением. В общем, сидел он как на иголках. Наконец, начался наш очень интересный разговор.
– Товарищ сержант, мы с вами должны разобраться в одном возмутительном инциденте. Почему вы так долго не уходите из моей квартиры? – безо всяких обиняков начал он. Держится он неуверенно и даже смешно. – Говорите прямо, все как есть!
Ага, спешу и падаю! Сейчас я расплачусь с вами овощами. В смысле хрен вам, товарищ полковник, вот так! Ишь ты, чего захотел! Нерешительность сменилась приливом злобы и решимости. Прямо волком на меня смотрит наш полковник. Но ведь давно известно, что волков бояться – в лес и другие места одному не ходить!
– Обедаю, – не моргнув глазом, отвечаю я, тем более что не очень-то сильно и вру, ведь я и обедаю у него дома тоже. – Вы, товарищ полковник, может быть, помните, что курсанты всегда не против перекусить, а вы всегда меня забираете перед самым обедом, то есть лишаете обеда. Да и ваши тяжеленные сумки только прибавляют аппетит. Ваша жена это понимает и предлагает мне пообедать, а я не нахожу в себе сил отказаться, – притворяюсь я глупым. А вдруг ревнивец поверит?
– И это все? – недоверчиво осведомился полковник, и на минуту задумался.  То, что курсант не проявил деликатности, а только аппетит его почему-то не очень удивило.
– Так точно, товарищ полковник! Ну, и чаем меня ваша жена тоже угощает, – я преданно смотрю на полковника, и даже не шевелюсь и не мигаю.
Тут я вспомнил, как Линда отпивает каждый раз по глотку обжигающего чая перед тем, как поцеловать мне интимное место, и во мне пробежала горячая дрожь. Я вспомнил, как Линда любит меня спрашивать в постели: «Как это называется? Нет, ты правильно говори! Что я делаю?» а я ей говорю: «Целуешь, ласкаешь», но она не соглашается. «Нет! Как есть говори!» А у меня даже голова кружится от собственной взрослости. А Линда мне сразу сказала, что после нее мне все будет пресно в отношениях с другими женщинами.
Полковник смотрит на меня с интересом. Может, он умеет читать по лицам? Не хотелось бы, что бы он все это прочел!
– Вы разве не понимаете, что поставили мою супругу в самое некрасивое положение?
– Это как? – «удивился» я, а сам подумал, что все положения были красивы, удобны и взаимно приятны.
Вместо ответа полковник  только сокрушенно покачал головой, и осуждающе сказал.
– В который раз убеждаюсь, что у наших курсантов есть только простейшие, самые примитивные потребности. Вы сами этого, к сожалению, пока даже не осознаете.
А я стою и думаю, такой умный лоб! И как смешно и жалко смотреть на вашу беспомощность. Как вы только что сказали, товарищ полковник? «Я уже ничему не удивляюсь?» Да? А вот Федор Михайлович Достоевский утверждал, что ничему не удивляться есть признак глупости, а не ума! Все, Толик, спокойствие и еще раз спокойствие! Пора сделать не очень умное лицо.
– Вы, если нужна помощь, товарищ полковник, – уверенно заявил я, – забирайте меня после обеда и все. Я не задержусь у вас больше ни на минуту.
– Ты и так больше не задержишься. Я тебя выслушал и принял решение, больше ты мне помогать не будешь. Другого выхода нет, так-то, юноша, – проворчал полковник и я понял, что вряд ли с Линдой у нас еще что-нибудь будет. А жаль, она обещала, что наше десятое, так сказать, юбилейное свидание будет особенным.
– Разрешите идти? – с невинным выражением лица спросил я.
– Идите, – разрешил полковник, и вяло пожал мне руку, но в его голосе я безошибочно прочел, что к моим услугам он больше точно не прибегнет. А жаль. Я остро прочувствовал потерю.
Драма полковника благополучно закончилась, а вот для меня началась хмурая военная повседневность без ласк Линды. С ней я всегда испытывал величайшее наслаждение. Теперь же, как любит говорить Лео, сплошная зеленая военная тоска.
В моей прикроватной тумбочке еще лежит коробка конфет «Золотая осень», которую я собирался взять с собой на десятое свидание. Сейчас мы взводом ее в один миг приворожим и все, будто ничего и не было. А ведь было! Было! Мне стало грустно. Соседей Нетсена я не знаю, но я их всех уже сильно не люблю. На душе появилось сильное чувство досады. Зачем все так?
– Толик, что с тобой? – заметил мое состояние Лео. – Случилось чего?
– Отстань, Лео, а то сейчас падешь жертвой собственного любопытства. Видишь, у Иванова нет настроения, а такое бывает редко, – шутит Миша.
– Да уж, ходит тенью, просто сам не свой, – поддержал его Лис.
– Толик, – положил мне на плечо руку Лео, – не знаю, что там у тебя стряслось, но не бери ты так близко к сердцу.
Сначала я проигнорировал добрый совет приятеля. Мне очень интересно знать, кто теперь разгоняет Линде ее тоску и одиночество? Я переживал до самого вечера, а потом решил, что без Линды жить, разумеется, трудно, но можно.
Незаметно пришла суббота, я иду в увольнение, и поэтому я вспомнил о Линде, хотя с ней у меня больше ничего общего быть не может. Перед увольнением Веня спросил меня, куда я в увольнение собираюсь пойти.  Я отмахнулся, сказав, что еще не решил.
– Симона, а у тебя есть девушка? – не отстает с расспросами Веня.
– Вот прямо сейчас еще нет, – лениво потягиваясь, ответил я.
– Так пойдем с нами на дискотеку в дом офицеров! Там танцы классные, и большое разнообразие выбора. Хоть отбавляй! Это я о выборе, то есть о девушках, – и Веня тут же забросал меня ненужными подробностями. Он все приводит и приводит разные аргументы в пользу своей точки зрения. – Так что мы крутим лямуры не хуже твоего!
– Спасибо, друг, но меня как-то совершенно не привлекают те девушки, которые ходят в дом офицеров. Ну, то есть абсолютно!
Веня сначала замер с открытым в изумлении ртом, а потом запальчиво воскликнул:
– Симона, ты нас всех сейчас обидел, так и знай!
– Без разницы. Извини, Венечка, но слезы утирать тебе я не буду.
Ничего, кроме здорового смеха, Венина обида у меня не вызывает. Из умывальника донесся возмущенный голос капитана Туманова.
– Товарищи курсанты, это кто здесь курит? Идите курить в курятник!
– Где его найти, товарищ капитан? – доносится голос Мишки.
– Вон за окном, видите, русским языком написано «Место для курения». Это он и есть! Идите, а то сейчас последует наказание за наказанием!
Веня вернулся к прерванному разговору.
– Переборчивый ты, Иванов. Привередливый, я бы даже сказал.
– И тебе советую, – не без доли сочувствия сказал я.
– Брось! Пришел – увидел – отодрал! Победил, то есть. Зачем усложнять? Тебе это будет вообще несложно! Я вот с удовольствием могу констатировать, что девушки из ДОФа меня во всем удовлетворяют! Во всем! На все сто!
– Рад за тебя. Только каждому свое, понял?
КорС оттеснил Веню плечом, и тот послушно удалился.
– А ты все сознательно провоцируешь скандалы? Ты не просто исключение из правил, нет! Та просто аномалия какая-то, честное слово! Слушай, а на самом деле, ты, куда в увале идешь?
– Так я честно сказал, я действительно еще не решил, но у меня есть сильное желание вкусить одиночества.
– Понял, не дурак. Дурак бы не понял! Вижу, что тебе все параллельно, так что в дальнейшем разговоре смысла не вижу.
В увольнении я переоделся в гражданку и какое-то время в одиночестве блуждал по путанице улочек и переулков Старого города. Когда проголодался, направился в центр. У «Пельменной» Веня и Роза орут друг на друга, нисколько не стесняясь прохожих.
– Не иначе девушки не поделили? – сочувственно поинтересовался я у них.
– А ты чего по гражданке? – вместо ответа спрашивает Роза.
– Мне так больше нравится. Вы не ответили, из-за чего весь ваш сыр-бор?
– Из-за девушки, – все-таки ответил Веня.
– А вы подеритесь, – поддразнил я их. – В смысле – дуэль! Это сразу исключит любые дискуссии. Это ведь так просто. Думаю, что и девушке вашей понравится, что из-за нее курсанты дерутся. Или на худой конец вы просто спросите мнение девушки. Скорее всего, ваша девушка только этого и ждет. А вы, понятное дело, этого и не поняли!
Девушка, стоящая неподалеку, исподтишка глянула на меня. Роза смутился, а Веня состроил страдальческую мину. О том, чтобы выяснить свои отношения на кулаках, ни Веня, ни Роза даже не подумали, а жаль. Жаль в том смысле, что мне всегда было интересно узнать, кто из них победит в таком поединке.
– Есть еще один, так сказать, классический вариант, – заинтриговал я их, – как говорится, так не доставайся же ты никому! Что, тоже не подходит? Ну, извините за назойливость, я пойду. Не хочу вам мешать, – отеческим тоном говорю я. – Не скучайте!
Я вежливо поклонился и пошел дальше, как говорится, своей дорогой. Отходя, я услышал возмущенный Венин голос.
– Я недосказанностей не люблю, – взвешивая каждое слово, говорит Веня. – Ты, Роза – козел! Ты вообще пустое место!
Роза тоже не смолчал, и по улице поплыла цветастая абракадабра из оскорблений. Похоже, это только цветочки, а ягодки, надо полагать, еще впереди. Вне всякого сомнения, их девушка явно заигралась и не прерывает этот спектакль, получая от него садистское удовольствие.
Из увольнения я вернулся раньше Вени. Когда появился наш неиссякаемый фонтан красноречия, всем в глаза бросился свежий яркий синяк под его левым глазом. Взводный, увидев эту картину, вскричал:
– Курсант Нагорный, вы что, с девушкой подрались?
– Почему с девушкой? – опешил Веня. – Я побился с Юлькой. В смысле, с Розой.
– Как? С двумя девушками? – смеется взводный. – И вам не стыдно? И это называется курсант второго курса СВВПСУ?
– Ну, ты, Веня и лопух! – покачал головой я.
Лис выразился еще грубее.
– Это еще почему? – огрызнулся Веня.
– Сейчас поймете, – пообещал взводный. – А где у нас курсант, как его? Розовая Юлька? Курсанты Нагорный и Розовский объявляю вам по одному наряду вне очереди. Есть необходимость объяснить за что? Старшина роты – на контроль.
После того, как взводный отбыл в канцелярию роты, Веня спросил у меня:
– А почему ты меня лопухом обозвал?
– Потому что нечего товарища сдавать. Сказал бы, что с гражданским каким-нибудь подрался. И всего делов!
Так что теперь Веня мало того, что в увал не пойдет, пока синяк не сойдет, так еще и внеочередной наряд оттащит на пару с Юлькой.

Шутка
Снова воскресенье, а я снова стою в наряде дежурным по роте. У меня новые фломастеры (мама по случаю купила и в посылке прислала) и прекрасное настроение. Курсантов в роте мало, всего семнадцать человек, не считая наряда, а все остальные в увольнении.
Я взял с собой на завтрак фломастеры и на скорую руку разрисовал все вареные яйца смешными рожицами. Всем это понравилось, и в обеденном зале звучит смех курсантов нашей роты.
– Что там у вас за веселье? – завистливо спрашивает кто-то из тридцать четвертой роты.
– А вот погляди, какие забавные мордашки, – умилился Ежевский. – Вот эта на тебя здорово смахивает. С тебя рисовали?
Мне приятно, что моя выдумка принесла ребятам столько радости. Роскошный военный аскетизм уже порядком поднадоел всем, и тем приятнее как-то разнообразить привычную жизнь.
– Молодец, Иванов, – хвалит мена мама Жора, который присутствует на завтраке. – Умеешь скрасить нашу невыносимую военную службу! Кто тебе позировал для этого яйца?
Я разрисовывал это яйцо по памяти, пытаясь придать ему, схожесть с лицом мамы Жоры, но вслух я об этом не сказал. Тут очень кстати ко мне подошел Веня с просьбой выдать ему пачку сигарет.
– Нет, завтра приходи, – бесстрастно отвечаю я ему.
– Но ведь это мои сигареты! Они мне нужны, я в увольнение иду, – уничтожающе смотрит на меня Веня.
– Вот там и купишь, – широким жестом указал я за окно.
– Там таких нет! Мне из Москвы Вишня прислала, – дал волю чувствам Веня. – Я тебе больше не стану давать сигареты на хранение!
– И не нужно, – подождал я, пока «буря» минует, и равнодушно пожал плечами, – мне так только легче будет.
– У меня свидание, – только и смог сказать обычно многословный Веня.
– И что, Веня, ты хочешь поразить девушку крутыми сигаретами? К тому же присланными тебе другой девушкой? Вот это, я понимаю, по-нашенски! Ну, ты даешь! Ты уж лучше при ее виде изобрази щенячью радость, ей должно понравиться. И вообще, изучай лучше искусство ухаживания.
– Это точно, – хмыкнул Мишка Кальницкий, – а главное, юноша, не позволяйте своей девушке надолго оставаться одной.
– Это еще почему? – обижено говорит Веня. – Я соперников не боюсь.
– Вообще-то я про другое. Если девушку или женщину надолго оставлять одну, то у нее заводятся мысли, и она их начинает думать! А в силу специфических женских особенностей ни к чему хорошему это, как правило, не приводит!
И Миша демонстративно отвернулся от Вени, показывая, что разговор окончен. Веня разочаровано вздохнул, а ко мне подошел КорС.
– Симона, разговор есть, – серьезно сказал он мне с многозначительным видом. – Тет на тет. Поговорим в роте, только ты не пропадай никуда.
Мне остается пока только гадать, что это за разговор такой у Королева ко мне? Мама Жора в это время продолжает потешаться над Веней.
– Курсант Нагорный, скажите, а зачем вы курите?
– А я, товарищ капитан, считаю, что в жизни нужно попробовать все!
– Да? Ну, что касается алкоголя, наркотиков и тюрьмы, то вы с этим еще погодите. Уверен, что с альпинизмом, парашютизмом и ядерной физикой вы пока тоже торопиться не будете, – сбил взводный Веню с толку. – А вот шахматами мы с вами займемся прямо с завтрашнего дня!
В ротном помещении Королев позвал меня в бытовку, чтобы нас никто не слышал.
– Я узнал, – начал он взволновано, – на третьем курсе есть курсант, который параллельно учится на заочном отделении университета!
– Разве это новость или такой уж большой секрет? – усмехнулся я.
– Я не о том. Давай и мы с тобой на следующий учебный год попытаем счастья, а? Учеба в военном училище нам обоим дается, прямо скажем, легко, я уверен, что мы с тобой и университетскую программу потянем. При необходимости будем помогать друг другу. Не успеем старших лейтенантов получить, как будем иметь по два высших образования. Это и общее развитие и нелишний «плюс» при продвижении по службе. Что скажешь?
Нет никаких сомнений в том, что идея эта блестящая, но …
– Нет уж, уволь. Неохота мне. Времени свободного и так мало, а тут и вовсе не будет. Ротный нам, скорее всего, не откажет, для него это тоже «плюс», но… Лишняя образованность ослабляет человека!
– Это мнение мне знакомо: образование это движение от самоуверенности к неуверенной задумчивости. И все-таки не поверю, что ты не подумываешь о дальнейшей учебе. Такие люди как ты учатся всю жизнь. Кому же тогда еще учиться, если не нам с тобой? – полувопросительно закончил КорС.
– Давай поговорим об этом поближе ко времени подачи документов, а пока мне, честное слово, просто неохота. Не дорос я еще до второго высшего образования!
Для себя я уже решил, что не стану себя раньше времени обременять учебой еще в одном вузе. Всему свое время. Понимаю, что для Королева мой отказ выглядит странно, но не учиться, же для него!
– Позже так позже, хотя я отказываться от своего намерения не собираюсь. А ты подумай, времени еще предостаточно. По-моему, это же ненормально, что ты отказываешься от учебы! Хотел тебя еще спросить – ты стричь умеешь?
– Пробовал пока только под «нуль». Помнишь перед профотбором я постриг абитуриента Жураховского, который был уверен, что уже поступил? Если ты не будешь возражать, то я постригу тебя как его. Ты не против?
– Помню. Подстриг ты его здорово, а его не приняли, и он поехал домой стриженным! Нет, под «нуль» я не хочу.
Тут меня вызвал дневальный, сообщив, что еле меня нашел, и что меня срочно вызывает в канцелярию командир роты.
– Кто меня вызывает? – не поверил я, решив, что это какой-то розыгрыш. – У ротного сегодня выходной!
– Его попросили заступить в наряд помдежем по училищу.
Тогда другое дело, и я поспешил в канцелярию роты. Там я застал ротного и маму Жору в клубах отвратительного запаха, который расточал его носок. Туфель он отдал отремонтировать Олеферовичу, а сам ожидает здесь. Ротный недовольно морщится, так как носок мамы Жоры воздух не озонирует. Точнее сказать, он не уступает по зловонию старым валенкам дворника Тихона.
– Потею я, товарищ майор, – чуть не плача, извиняется взводный, пряча глаза.
– Ты хоть второй туфель не снимай, – в сердцах говорит ему ротный. Потом, подумав, ротный говорит: – Пойдем, Иванов, я тебе дам задания, которые нужно выполнить.
И мы вышли из канцелярии, оставив взводного страдать в одиночестве. Он пребывал в нервном состоянии до самого вечера. А еще перед заступлением в этот наряд Миша сказал, что дежурным по училищу заступает Снайпер. Это кличка такая.
– Почему Снайпер? – разумеется, заинтересовался я.
– Потерпи немного, сам увидишь, – посмеялся Миша, но объяснять так и не стал. – Ишь ты, какой нетерпеливый!
Все оказалось просто полковник Слободян косоглазый. При чем, как мне показалось, на оба глаза. Когда он пришел в роту с проверкой, я, докладывая ему расход личного состава, даже невольно оглянулся, непроизвольно пытаясь проследить за его взглядом. Полковник это заметил, понял, но не обиделся.

Кулинарный шедевр
Выходной день. Рота убирает территорию, готовясь к 7 ноября. Как сказал ротный:
– Территорию нужно вылизать так, чтобы она блестела, как у кота глаза.
Вот мы и вылизываем. Ротный лично вышел посмотреть, так ли старательно мы лижем, как он этого от нас ожидает.
– Филоненко, – весело говорит он курсанту из первого взвода. – Филонишь, гад! Смотри, а то воздам тебе за все сразу, причем сразу сторицей.
Все дружно смеются этой нехитрой игре слов. Как мне кажется, для Филоненко, который даже после замечания ротного не пытается симулировать бурную деятельность, уже пришел час расплаты, только он этого отчего-то не понимает.
– Ну, ничего, – смеется ротный (видно, что порядок, который мы уже навели, в целом ему нравится), – это легко лечится. Для этого в армии существует скорая педагогическая помощь. Курсант Филоненко! Объявляю вам наряд вне очереди.
– Есть наряд вне очереди, – грустно отвечает Фил.
– Есть ли необходимость объяснять за что? – провоцирует Фила еще на один наряд вне очереди ротный
– Никак нет, – горячо заверяет командира роты Филоненко.
Интересная штука – армия. Еще одну минуту назад Фил настраивался на увольнение, заранее предвкушая ожидающие его удовольствия, а теперь вот настраивается на наряд вне очереди. Зато курсант Кучук вместо работы идет в увольнение.
– Блатной, что ли? – завистливо спрашивает Лис.
– Нет, – отвечает всеведущий Веня. – Просто у него сегодня день рождения. Представляете, человек родился 7 ноября! И юный октябрь в ноябре, – весело напевает Веня, он тоже настраивается на увольнение.
Сегодня в увал мы идем на «хату» к Вене, там Вася отмечает свой день рождения, который был три дня назад. Вася решил отмечать его на хате для того, чтобы можно было отпраздновать день рождения в абсолютно непринужденной обстановке. Веня из-за широты души предоставил для этого дела помещение, а также вызвался помочь Васе куховарить. Дима, молча, улыбается при мысли, что сегодня можно будет вкусно и сытно поесть, да еще даром! То, что в понедельник у нас семинар, его ничуть не волнует.
– Капусты нажарим, – резвится Веня.
– Капусту, вообще-то, тушат, – с подозрением гляжу я на Веню. После его заявления у меня мелькнула неприятная мысль. – Да умеешь ли ты готовить?
– А то! Не смотрите на мой юный возраст. Правда, готовлю я редко, только в особых случаях!
– День рождения Васи для тебя именно такой особенный случай?
– Точно, – смеется Веня. – Симона, а ты сам умеешь готовить?
– Странный вопрос. Ты же знаешь, что я старый турист, а это значит, что готовить я умею.
– Веня, а мне кажется, что ты и дороги-то на кухню не знаешь, – смеется Миша. – Ну, признавайся!
– Ошибаешься! Знаю я туда дорогу, еще как знаю!
– Понятно, понятно. Ты заходишь на нее, чтобы свистнуть свежеподжаренную котлетку! И лучше не одну!
Сначала в увольнении мы посетили своих подружек, и уже только после этого пришли на «хату» к Васе и Вене. Назрела настоятельная необходимость набраться новых сил, потому что подружки отнимают ужас как много этих самых сил. Мы проголодались, и, вымыв руки, сразу стали рассаживаться за стол.
– Толик, «шампунь» будешь? – спрашивает Миша, а я отрицательно мотнул  головой. Однако оказывается, что шампунь – это шампанское. Страшно далек я от народа. Впрочем, все равно я не пью.
– Иванов у нас никогда в компаниях не пьет, так как боится пить и попасться начальству! Иванов – трус! – смакуя слова, говорит КорС.
– Да пошел ты! Я не пью не потому, что боюсь начальства, а потому, что вообще не пью.
– Со всей ответственностью подтверждаю, что Иванов не трус, – вмешивается в нашу словесную перебранку  Миша. – Трус не играет в хоккей и боксом тоже не занимается. Во всяком случае, на соревнованиях трусы побеждают только в «Ералаше», а в реальном ринге побеждают сильные и смелые.
– Вениамин! – зовет Королев нетерпеливым голосом, демонстративно отвернувшись от нас.
– Чего изволите-с? – появляется в дверном проеме Веня с блокнотом, ручкой и полотенцем на согнутой руке. Веня смиренно склонился и застыл в полупоклоне. Здорово у него это получилось! И прическу он сделал на пробор, прямо как дореволюционные половые! Во всяком случае, в кино их показывают именно так.
– Изволим поесть! Как можно больше и как можно вкуснее! И побыстрее! Долго нам еще ждать?
– Одну минуточку-с! – обольстительным голосом обещает Веня. Он торопится, прямо из кожи вон лезет. И действительно, ровно через одну минуту ставит в центр стола фарфоровую супницу. От нее пышет жаром и вкусно пахнет.
– Что это? – потягивает носом Миша, пока ничего не подозревая, впрочем, как и все мы.
– Суп с пельменями, – гордо отвечает Веня. Он сам себе нравится, он доволен и горд своими кулинарными способностями.
– Что-что? – не поверили мы. – Пельмени в супе? Фу, какое варварство!
Удивлению моему нет предела. Я снял крышку и помешал содержимое половником. В супе на самом деле плавают разбухшие пельмени. Выглядит это не очень аппетитно. Некоторое время мы все пребывали в замешательстве.
– По-моему, чистейший ужас. Вы как хотите, – решительно заявил я, решив, что судьбу испытывать не стоит, – но я такое есть, не буду. Уж вы не обессудьте.
– И мы тоже, – дружно поддержали меня ребята.
– Да вы что? – обиделся Веня, и смерил нас всех по очереди снисходительным взглядом. – Я целый день ломал себе голову, чем бы вас угостить, удивить, а вы? Это национальное финское блюдо! Не думал я, что вы такие далекие от финской кухни!
– Мы, чтоб ты знал на будущее, вовсе не собираемся пристращаться к их кухне. Об этом не может быть и речи, – сердится Рома.
На второе бала жареная картошка и котлеты. И то и другое было пережарено, и не просто пережарено, а довольно сильно пригорело. Все в ужасе уставились на испорченные продукты. В другой ситуации нам было бы даже смешно, но сейчас не до смеха.
– Это чтобы активированный уголь не покупать, – нашелся Веня, придавая лицу вид, будто он здесь ни при чем.
– Ты что, вообще офонарел? Невольно задаешься вопросом, а не издеваешься ли ты над нами? Или твоих кулинарных способностей хватает только на то, чтобы все портить?
– Признавайся, Веня, ты специально подстроил или это такое ужасное стечение обстоятельств?
– На всех не угодишь, – вздохнул совершенно сбитый с толку Веня.
КорС все-таки попробовал котлету, но ест он с такой кислой миной, что все поняли, что ему это блюдо не нравится.
– Понимаешь, Веня, вот если бы мы пили, – проявил толерантность Миша, – тогда бы мы все это непременно съели. А так …
Волшебный мираж скорого и вкусного обеда растаял, как несбывшийся сон. Под ложечкой засосало с еще большей силой. Вася со страдальческим выражением лица застыл на пороге и молчит.
– Пацаны, кто со мной в «Пельменную?» – спрашивает Миша. – А ты, Веня, сам ешь свой суп.
– Поехали, – говорю я, поднимаясь из-за стола. – Жаль только, что столько времени потеряли. Веня, так ты с нами или как?
– А как же! Или я что, уже рыжий?
– Кто тебя знает? Может, ты красишься? И, знаешь, не готовь больше, не надо. Запомни, а лучше запиши, а то забудешь. Вот так-то, дорогой сынок, – доброжелательно посоветовал Миша.
– Один пункт я запомню. Только при чем тут сынок? – обижено спрашивает Веня.
– Ты что, и впрямь не знаешь? В переводе с древнееврейского языка Вениамин, собственно, и означает «дорогой сын».
Недалеко от «Пельменной» на Пушкаре мы встретили нашего взводного.
– Я немного не понял, а чего это у вас у всех глаза голодные? – удивился он. – А, понимаю, худеть решили?
Однако, даже не дождавшись нашего ответа, он поспешил куда-то по своим делам. Васин день рождения мы отметили в «Пельменной». Надо признать, отметили хорошо, уплетая с большим аппетитом пельмени в больших количествах.
– Первое слово предоставляю себе, – объявил Веня. – Второе и третье тоже! Так что пока можете отдыхать.
– Ну, это надолго. Началась разминка для ушей, – с понятной тревогой бросил Лео. – Вень, ты хоть тезисы речи набросал?
– А то! Только их стибрили! Глуповатая шутка, зато своя!
Миша обильно поперчил пельмени черным молотым перцем. Пельмени стали практически черного цвета. Перехватив наши недоуменные взгляды, Миша улыбнулся и объяснил:
– Перец мне очень по-женски помогает!
– Ну, все: у женщин против тебя шансов нет! Веня, говори уже свой первый тост, но только если что-то хорошее, – торопит Лео.
– Сегодня у нас не привычная, обычная пьянка, – начал Веня, вызвав смех, – если коротко, то я желаю имениннику быть нужным, полезным  и беспробудного счастья на всю оставшуюся жизнь!
Веня удовлетворен результатами своей поздравительной речи, он понимает, что мы рассчитывали на долгое, утомительное выступление. Мы молчим, ожидая продолжения, а его все нет!
– Я же не пью, – растерялся наш дорогой именинник, беспомощно оглядываясь по сторонам, ища поддержки у гостей.
Рома, наклонившись ко мне, негромко спросил:
– Толик, если честно, как тебе эти пельмени?
– Тесто жестковатое, а так есть можно! С таким чувством голода, как у нас, на это внимание никто вообще не обращает. – Нет, не скажи. Вкус пельменей зависит и от правильной варки. Замороженные пельмени не нужно размораживать, а эти были разморожены. Их бросили в кипяток и все, а это неправильно. Нужно было набрать воду в большую кастрюлю, заполнив ее наполовину, поставить на огонь и ждать, пока вода закипит. Ну, потом добавить соль по вкусу, лавровый лист, пару горошин перца, куркуму, она придает бульону аппетитный цвет. Аккуратно помешивая, дождаться, пока пельмени всплывут, затем тонкой струйкой влить еще стакан холодной воды, после повторного закипания варить еще 4–5 минут. Это позволяет раскрыться всем вкусовым качествам теста, оно отлично проварится, станет более мягким, воздушным. А это, как ты заметил, жестковато, потому, что не проварено. Отметили мы Васин день рождения сытно и весело, так что вечер наступил неожиданно. Пришлось срочно возвращаться в училище. По дороге Веня пожаловался на головную боль. – Мне надо что-то с головой сделать, – вздохнул он жалобно. – Это точно, – нетактично пошутил Миша, – причем уже давно! Значит, теперь это уже и тебе самому понятно стало? – Я имею в виду с головной болью! Веня бывает до слез по-детски трогателен и комичен. – Ну, а раньше ты чего молчал? – бросил на него взгляд через плечо Миша. Он уже смягчился и переполнен сочувствием. – Когда еще было время в аптеку зайти? – Раньше у меня язык был занят, – беспомощно смотрит Веня, – с ложкой не мог поспорить.  – Странно, а мне всегда казалось, что тебя всегда, будто кто-то за язык тянет! В общем, сегодня так тебе и надо! Веня решил исправить ситуацию, но получилось только хуже: он заявил, что просто забыл зайти в аптеку, на что КорС заметил, что Вене уже давно надо менять голову. – «Комод», – окрикнул меня Королев. – Не беги так, мне и в строю надоело любоваться твоей спиной. Дай хоть тут на тебя посмотреть. – Ты хотел сказать, полюбоваться? – подмигнул ему Миша. – Веня, – не унимается сытый и довольный Лео, – а чего это ты вдруг решил, что ты повар? Результат ведь у тебя приблизительно никакой! Для меня это неразгаданная тайна! Помоги разгадать! – Просто у нашего начинающего дилетанта осечка вышла, – подлил масла в огонь Лис. Так с шуточками мы добрались до училища. В ротном расположении ко мне сразу подошел Столб. – Толик, не могу тебя дождаться, – широко улыбаясь, шутит он. – Ко мне девушка из Самары приехала. Хочу тебя угостить татарским блюдом чак-чак, помнишь, я тебе обещал? И хотя я досыта наелся пельменей, отказывать другу не стал. Видно было, что Сане будет неприятен мой отказ. После отбоя мы со Столбом и Черновым пошли в верхнюю каптерку. Наш каптерщик Олеферович доверил Сане самое дорогое – ключ от каптерки.
Однако меня ожидал сюрприз: кроме чак-чака Столб выставил тарелку перемече, похожих на беляши, только с дырочкой в центре. Перемече были с очень острым фаршем из телятины. Кроме этого блюда на другой тарелке возвышалась горка каких-то треугольников из теста, которые тоже вкусно пахли мясом. – Это учпочмак, – объяснил Столб, как будто мне это что-то объясняло. Я кивнул с видом знатока и взял один учпочмак. Оказалось вкусно. Как ни странно, желудок тут же забыл о пельменях и с удовольствием поглощал и перемече и треугольные учпочмаки. Чай Саня заварил из молоденьких веточек смородины и малины. Мы съели с ним все, что было (!), и на столе появилось огромное блюдо с кукурузными палочками, облитыми желтой карамелью. – Это и есть чак-чак, – гордо сказал Столб, – с чак-чаком у нас встречают дорогих гостей, как у вас с хлебом-солью. – У вас? – усмехнулся я, ведь Столб русский, а не татарин. Я попробовал чак-чак, он оказался вкусным, легким и с медом. И хрустит во рту. Вовсе это не кукурузные палочки, как мне сначала показалось. – На свадьбу чак-чак готовит мать невесты, а гости берут кусочек его и дарят подарки. Это круглый чак-чак, а можно делать и квадратной формы. Ну, как тебе? – Мне очень понравилось. Очень вкусно, особенно с чаем. Довольный Столб тоже стал пить чай с чак-чак (или с чак-чаком?) Почему-то спросить, как правильно, неловко. – Передашь Наиле от меня мои восхищения, – искренне сказал я, а про себя подумал, что Вене с его кулинарными способностями очень далеко до.…  До чего? В общем, ему еще очень далеко до всего! Чернов ел, молча, с аппетитом, что само по себе говорит лучше всяких слов. – Да, слушай, – вспомнил вдруг Столб, – я слышал, что ваш Веня грозился помочь Васе готовить праздничную еду. И как? Удалось? – Да уж, – усмехнулся, – Веня тот еще кулинар! Второго такого еще поискать! – Понятно, – рассмеялся Столб, – я примерно так и думал! В смысле, интуиция меня не подвела!

Про амулет
Наш взвод едет на вечер отдыха со студентами Симферопольского университета, а мы с Димой отстали. У кинотеатра «Симферополь» мы незаметно вышли, чтобы по-быстрому поесть манты. Но с мантами нам не повезло, уж очень большая за ними очередь выстроилась. Пришлось обойтись чебуреками.
После этого мы подождали троллейбус и вошли в него. Дверь закрылась, и раздался истошный мужской вопль:
– Водила, стой! Еще половина тела снаружи осталась!
Это его дверью зажало, так как он не успел втиснуться весь в троллейбус. Когда мы уже подъезжали к университету, одна старушка вдруг заметно занервничала и засуетилась.
– Ой, пропустите меня, пожалуйста! Мне здесь выходить, – беспомощно лепетала она, но никто на нее не обращал внимания.
– Становитесь между нами, – предложил сердобольный Дима.
– А вы выйдете? – засомневалась, было, старушка.
– Непременно! Так что не сомневайтесь, становитесь между нами, и вы тоже выйдете, – уверенно пообещал ей Дима. – Мы сами обо всем позаботимся!
И мы быстро и решительно стали работать локтями и плечами, прилагая определенные усилия, чтобы рассечь и раздвинуть плотную толпу пассажиров. Нас, конечно, немилосердно ругали, и самое легкое слово было «дебоширы». Хотя нет, еще один раз нам просто сказали, что это некрасиво с нашей стороны. Но главное, мы выбрались, в целом, благополучно.
– Мы вас не помяли? – снова проявил заботу Дима.
– Что вы, родненькие, что вы, – радостно щебетала бабушка. – Я ведь уже дважды мимо своей остановки проезжала. Транспорт переполнен, а пропустить никто не хочет. Спасибо вам огромное.
– Не за что, – галантно пожал плечами Дима.
– Как не за что? Есть за что! Еще раз спасибо вам, ребятки, и пойду я, а то дед меня уже заждался. Счастливо вам.
– И вам того же. До свидания. Не поминайте лихом. Надо же, спасибо заработали, – подмигнул мне Дима. 
Раздевшись в гардеробе клуба, мы органично влились в толпу танцующих. Курсанты времени здесь зря не теряли и все уже танцуют с девушками. Похоже, только мы с Димой пока сами, надо скорее найти себе пару, а то мы режем глаз своим неестественным одиночеством.
– Нашего с Симоной отсутствия никто не заметил? – спросил Дима у Лео.
– Чего? – наклонился тот к Диме, не расслышав вопрос.
– Нас не искали? – перекрикивает громкую музыку Дима.
– А? Нет, – замотал головой Лео.
– Все в полном ажуре, – подмигивает мне довольный Дима. – Нам повезло!
Чтобы у взводного точно не возникло никаких сомнений, я во время танца сильно толкнул его плечом.
– Извините, товарищ капитан, – не моргнув глазом, невинно улыбнулся я.
И мы принялись уже совершенно спокойно выплясывать вместе со всеми. Под музыку групп «Мираж» и «Модерн толкинг» это так естественно получается! Музыка играла так громко, что даже такой благодарный слушатель, как Веня ни о чем нас спрашивать не стал. Хотя в другое время он непременно засыпал бы нас вопросами с головой.
– Обрати внимание, – прокричал мне в ухо Лео, – все девчонки так элегантно и нарядно одеты!
И, правда, все девушки были в джинсах и свитерах, как будто другой одежды в продаже нет. Когда заиграл медляк, Лео отошел к ближайшей стене и подпер ее своим молодецким плечом. Но к нему тут, же подошел взводный.
– Чтобы мне здесь никто, стоя, не сидел! Всем танцевать! Для чего вы сюда просились, чтобы стены поддерживать? Тоже мне, еще один Атлант выискался!
– Да мне пока никто не понравился, – слабо защищается Лео.
– Это вы еще никому не понравились, – ворчит мама Жора. – Что у вас за выражение лица? Смотрите на девушек любовно. Я не сказал, похотливо, как любовник, а с любовью, то есть с симпатией и нежностью! Товарищ младший сержант Леонтьев, я вас всех в последний раз еще повторяю, танцевать! С ума тут с тобой можно сдуреть! Танцуют все! Это приказ!
– Товарищ капитан, – шутит Лео, – здесь женщин меньше, чем нас, а объявили белый танец! Кого вы назначаете дамами? И кого сами приглашаете?
Мама Жора выдал такое, что Лео сдался и тут же пригласил какую-то шатенку. «Моя» блондинка перехватила мой взгляд и, лукаво улыбаясь, спросила:
– Слушай, а ты, куда это все время смотришь?
– Да вот гадаю, чтобы это так выпирает на твоей груди?
– Это амулет. Ну, талисман. Хочешь посмотреть?
– Очень, – честно признался я, так как все мое существо встрепенулось от ее слов. – А что, прямо здесь?
– Зачем? У меня комната в общаге свободная, – и ее рука, скользнув с моего плеча, оказалась в моей руке. Я мягко взял ее руку, и мы незаметно удалились к ней в комнату.
– Видно, что Иванов хочет ее всеми известными ему способами, – завистливо говорит мне вслед КорС. – И еще несколько способов они придумают сами по ходу дела.
Уламывать блондинку мне не пришлось, все прошло просто и легко, и даже без лишних слов. Я успел вернуться как раз за пять минут до окончания вечера отдыха. Так что и здесь повезло.
– Пора возвращаться в бурситет, – с грустью говорит Лис.
– Вот умора, – смеясь, рассказывает мне Веня. – Лео тридцать блинов съел! А ты сам, где был?
– Это уже не важно, – блаженно улыбнулся я, и вдруг вспомнил, что так и не заметил, какой же у блондинки был амулет? Ну, талисман, который. Почему-то я совершенно не обратил на него никакого внимания, хотя  тщательно изучил все вокруг амулета.
Мама Жора заметил мое прекрасное настроение и поинтересовался, не напился ли я случайно? (Мне, человеку непьющему, признаться, не понятно, как это можно напиться, да к тому же случайно?) Я ответил, что напился, но, ни к кому не приставал!
– Иванов, – недовольно говорит взводный, – есть эмоции? Несколько раз вдохни, выдохни и успокойся. Ты должен быть кумиром для подчиненных, а ты подаешь им плохой пример!
– Я? – совершенно обалдел я от слов мамы Жоры. – Я? Кумиром?
Однако взводный больше не обращает на меня внимание.
– Наблюдал молниеносную капитуляцию той блондинки, – задел меня плечом Миша, когда мы вышли на свежий воздух, – и чем ты только их берешь? В чем секрет, а?

Реферат
С третьей попытки я все-таки сдал ПДД на машине «Вятка» в ГАИ, и теперь меня допустили к сдаче вождения на права, то есть на получение водительского удостоверения. Я чувствую себя уверенно, совершенно свободно и  все у меня получается: проезд регулируемых и нерегулируемых перекрестков, и переключение передач, и скорость я везде выдерживал. Даже наш инструктор отметил:
– Молодец, Иванов, тебя сегодня просто не узнать! Можешь останавливаться.
И тут произошел маленький курьез, я взял и сразу остановился, перегородив выезд со двора многоэтажки. Впрочем, все обошлось благополучно.
– Ну, Иванов, – вскричал в сердцах инструктор. – Перехвалил я тебя. Ладно, так и быть, получай свои права.
Так что в отличие от ПДД вождение я сдал с первого раза. Получив права, я подошел к подполковнику Оленичеву:
– Товарищ подполковник, – непринужденно говорю я, – я получил права, вот они. Верните мою книгу, вы обещали вернуть ее после того, как я получу водительское удостоверение.
Оленичев принял, было, грозный вид, словно он собирается ругать меня, причем на все заставки, но потом раздумал, расслабился и, улыбнувшись, сказал:
– Если честно, я ее еще не дочитал, все времени свободного не хватает. Слушай, Иванов, а у тебя здесь все книги есть?
И я ответил, что все, хотя меня так и подмывало соврать. Есть у меня такая, не очень хорошая черта – не говорить всей правды людям, на которых у меня есть «зуб».
– Дай четвертую почитать, а? Я верну, честное слово, верну, – преподаватель с надеждой смотрит мне в глаза, и продолжает тихим голосом. – Понимаешь, первая и вторая у меня у самого есть, а вот третьей и четвертой я вообще пока еще не читал. Ну, так как, дашь почитать?
– Дам, – успокоил я преподавателя. – Хоть сейчас могу принести.
– Неси! Я тебя прямо здесь подожду. Да не волнуйся ты, я верну.
И я без промедления отправился за четвертой книгой Владимира Малика «Шелковый шнурок».
– Сдал, значит, – недовольно спрашивает меня КорС. – Симона, ты меня слышишь вообще? А ну, гадай, гадай, угадывай, загадочку разгадывай! Ни в огне не горит, ни в огне не тонет?
– Курсант СВВПСУ, – с готовностью ответил я.
– Прикольно, конечно, – оценил Королев, – но не правильно. Правильный ответ – лед! О, Миша! А ты, куда это намылился?
– В увольнение, – нехотя признался Миша.
Все-таки классно иметь папу в Крымском обкоме партии, в увал можно даже посреди недели ходить!
– И надолго ты в увал? – завистливо спросил КорС.
– Нет, я быстренько напьюсь и обратно!
В части того, что он вернется быстренько, Миша соврал. Вернулся он из увала поздно. Мы с Королевым случайно свидетелями того, как его провожает страшненькая девушка. Нас с КорСом ротный отправил в тир, помочь переставить мебель. 
– А почему именно мы? – невольно вырвалось у Королева, когда ротный объяснил, что нам нужно немного потрудиться.
– Потому что вы ленивые, – шутит ротный. – Ленивые курсанты – самые лучшие работники! Они все делают быстро, чтобы поскорее отделаться от работы. И делают все качественно, чтобы потом не переделывать.
– Так есть ведь еще более ленивые, – говорит КорС, – Бао, например?
Но ротный только отмахнулся, так что пришлось идти нам с Королевым. Когда мы закончили, и уже подходили к подземного переходу, то увидели Мишу, который нетвердой походкой шел к первому КПП и его новую знакомую.
– Толик, ты чего-нибудь понял? – спрашивает КорС, оценив внешние данные девушки.
– Может, это его сестра? – неуверенно предположил я.
– Миш, видели мы твою подружку. Случайно. Скажи, – пристал в казарме Королев с расспросами к Мишке, – а кто был инициатором вашего знакомства?
– Алкоголь, – коротко ответил Миша.
Настроение у Миши откровенно плохое, и он решил его на ком-нибудь выместить.
– Зона, – направился Миша к Петьке, заметив, что тот что-то жует, – ты знаешь, что завтрак нужно съесть самому, обед разделить с другом, а ужин отдать врагу?
– Ну, знаю, – с опаской отвечает Зона, на всякий случай, вжав голову в плечи, – и что?
– А то, что ты ешь так, словно у тебя нет ни друзей, ни врагов!
От их милой беседы меня отвлек Лео.
– Симона, ты уже начал писать реферат?
– Нет, завтра планирую начать, – ответил я.
И вот завтра наступило, пролетели занятия, и началась самоподготовка. Весь взвод пишет рефераты по истории партии. У нас даже действенный стимул есть – увольнения в город только через реферат. Я справился первым, потому что писал из головы, к тому же у меня было вдохновение. Так что теперь я могу спокойно читать художественную книгу.
– Анатолик, – позвал меня Бао, едва я углубился в чтение.
– Как? Как ты сказал? – удивился я, потому что меня так никто еще не называл. Честно говоря, это слово мне даже понравилось.
– Анатолик, – повторил Бао, – дай списать твой реферат. Что-то я себя не очень важно чувствую и не смогу писать сам.
– Скажи, Леша, а тебя случайно не смущает то, что я его сам написал? – усмехнулся я, впрочем, зная наперед, что такие «мелочи» великого Бао не только не смущают, но и вообще не вызывают у него никаких мыслей.
– Нисколько, – Бао идет по проторенному пути, списывая чужие работы. У него нет намерения, поработать своей головой. Он и сейчас не понял ситуации. А вопрос-то ведь не праздный.
– Как на счет того, что я его не из книг переписал, а сам сочинил? Здесь изложены мои собственные мысли. Каждое слово тщательно продумано, понимаешь? Это надо обязательно учитывать.
– Зачем? – искренне недоумевает Алеша. Ему кажется странным, что о таких малозначительных вещах вообще нужно говорить. По его мнению, это вообще не заслуживает внимания.
– То есть ты считаешь, что преподаватель поверит, что ты смог сам написать такой реферат? – удивился КорС.
– Ваши опасения совершенно напрасны. Какая разница, сам написал или не сам? Преподаватель эти рефераты и читать не станет! Для галочки проверит от силы пару листов, и по оценкам в журнале выставит оценку за реферат и все.
– Есть еще одно обстоятельство: тебя мой почерк не пугает? Или ты уже научился его разбирать?
– Нет, я просто буду считать палочки, кружочки и перерисовывать их себе. Лично меня это в данный момент устраивает.
– Ну, если так, то бери. Раз уж тебя самого не смущает бессмысленность этого занятия, – разрешил я шутки ради. Посмотрим, что из этого получится. – Только ты хоть всего не переписывай, а только самое необходимое, хотя здесь важно все.
Про себя я подумал, что было бы хорошо, если бы Леха мог прочесть, хоть что-то из написанного мной, и хоть на йоту что-нибудь понять и запомнить, все бы польза была от его переписывания.
– Леха, – резонно заметил «замок», заведомо зная, что, скорее всего, тот пропустит его слова мимо ушей, – время от времени полезно и самому подумать хотя бы для разнообразия. Тебе уже давно стоит над этим задуматься.
Но такое Бао даже в голову не приходило, чтобы попытаться написать самому.
– Леха, – доброжелательно советует его командир отделения Игрек, – возьми «козу» и поработай сам.
– Что? Какую еще козу? – завертел Бао головой по сторонам, словно рассчитывая увидеть здесь настоящую живую козу.
– «Коза» это шаблон такой, основа, – объясняет Игрек.
– Нет, – решительно отказывается Бао, – зачем напрягаться, я уверен, что никто наши работы читать не будет. 
Марковский ошибся – преподаватель прочел наши рефераты. Объявляя оценки, майор Козлов сказал:
– На этот раз меня приятно удивил курсант Марковский. Он написал объемный труд, а я уже и не думал, что он на такое способен. Меня это, признаться, радует. Жаль только, что содержание его труда осталось для меня глубокой тайной. Я очень старался прочесть, но после долгих, но безуспешных попыток отказался от этой затеи.
Взвод понимающе хохотнул, с нетерпением ожидая развязки.
– Не владею я, товарищ Марковский, языком на котором написан ваш реферат. Я даже было подумал, что вы все написали в зеркальном отражении, приложил зеркало, но снова ничего не разобрал. Это что, арабский?
– Китайский, – давясь от смеха, выдавил Веня, вызвав новый приступ хохота во взводе.
– Так что вы сегодня найдите время и прочтите мне свое творение, договорились? Думаю, стоит объективно оценить вашу работу. Ваш, я бы даже сказал, титанический труд!
– И-эх, – только и смог выдавить из себя Бао, поскольку он и сам не представляет, как можно осмысленно прочесть те палочки и кружочки, которые он перерисовал из моего реферата. Что ж, во всяком случае, Лехе не на что и не на кого нарекать, это было его собственное решение.
– Опять двойка, – трагически прошептал Веня. – И не скажешь ведь, что это злые обстоятельства загнали тебя в глухой угол!
– Снова порадовал сержант Иванов. Видно, что человек сам думал, изложил свои собственные мысли, проявил при этом глубокие знания и понимание предмета. Отлично, просто отлично! Курсант Королев, а вот от вас я ожидал большего. Зачем вы переписывали учебник? Что, лень-матушка? Четверка и то с большой натяжкой. Теперь дальше – младший сержант Леонтьев, меня не оставляет стойкое ощущение, то есть впечатление, что вы переписали у товарища Королева.
– Я не списывал у него, – решительно и твердо отказался Лео. Что касается КорСа, то было видно, что он занервничал.
– Да, да, я вам верю. Просто вы переписывали тот же учебник, что и Королев, верно? И как это я сразу не догадался? Четыре, но это в последний раз, так сказать, по старой памяти, памятуя ваши прежние заслуги и потому, что Королеву я уже поставил четверку в журнал. Но запомните, авансов больше не будет. Советую вам обоим в следующий раз писать самостоятельно, иначе получите отметки не выше тройки. Курсант Молодов, если бы не работа сержанта Иванова, я бы вам охотно поставил пять, а так, даже и не знаю, что делать. Ладно, тоже по старой памяти, пять с большим минусом.
Батя доволен, ведь минус, ни большой, ни маленький в журнал не ставится. На перемене КорС с упреком сказал:
– Иванов, не надоело тебе выделяться среди всех?
– Я учусь вовсе не для того, чтобы быть как все. И еще меня папа научил, что не стоит чересчур беспокоиться о том, что обо мне думают другие, – вызывающе ответил я.
– Кстати, Сергей, – миролюбиво сказал Батя, – вы ведь соревнуетесь друг с другом? Сегодня Толик вчистую тебя переиграл! Поэтому ты так и сердишься, не так ли?
Может сегодняшний горький опыт заставит Леху в будущем самостоятельно работать над рефератами? Тем более что в последнее время его учеба – это прокол за проколом и прикол за приколом.
Как и следовало ожидать, маму Жору оценка Бао не порадовала.
– Курсант Марковский, – хмуро говорит мама Жора, – я от вас вообще уже фигею без баяна. Иванов, ты чего смеешься?
– А я, товарищ капитан, представил, как это будет, если вам еще и баян дать! Кстати, в ленкомнате есть. Разрешите, сбегать? Я мигом!

«Белая ворона»
Все сержанты в наряде спят. Я имею в виду в неположенное время, и им это все сходит с рук. Я же честно несу службу, но меня не проверяют! И я тоже решил быть как все. Во всяком случае, конкретно в этом вопросе.
Забыл сказать, мы на две недели перебрались в учебный центр Залесье. Этот центр рассчитан на пребывание всего одной роты. Заступив в наряд дежурным по роте, после отбоя я придвинул стол к печке, которую мы топим (в казарме прохладно), и сел на стул. Укрылся я шинелью, положил локти на стол, голову на руки и сладко уснул.
Разбудил меня дежурный пот училищу полковник Пендерецкий, который приехал из училища проверить несение службы суточным нарядом роты.
– Что же это вы, товарищ сержант? Золотой вы мой, что же это вы?
– Сплю, товарищ полковник, – пожал я плечами. Неужели полковник сам не понимает такой очевидной вещи?
– Понятно. Ну, вы больше не спите, хорошо? – просительно говорит он.
Проверив расход личного состава, порядок в казарменном помещении и знание должностных обязанностей лицами суточного наряда, полковник уехал. Утром появился недовольный ротный, и зло крикнул:
– Сержант Иванов! Вот от кого, а от тебя я такого никак не ожидал. Сдать наряд сержанту Кикинеджи. Заступишь снова в наряд сегодня же!
– Есть заступить сегодня, – принял я строевую стойку.
– Ты хоть случайно уснул? – смягчился немного ротный.
– Никак нет, товарищ майор. Просто надоело быть «белой вороной».
– Ясно. Поверь мне, Иванов, что лучше быть исключением, такой «белой вороной», как ты, чем как все. Подумай над этим. Так и быть, на занятия можешь не ходить. Разрешаю тебе за старые заслуги выспаться перед нарядом.
Через три минуты сержант Кикинеджи из первого взвода пришел принимать у меня наряд. Я показал ему книгу выдачи оружия, раскрыл пирамиды, чтобы он мог сосчитать оставшееся оружие, его оставалось всего ничего: десяток автоматов и штык-ножей. Но Егор Кикинеджи вдруг стал сличать номера автоматов, штык-ножей и магазинов.
– Егор, ты чего? – удивился я. – Расписывайся, давай, пойдем, доложим ротному о приеме-сдаче дежурства, и я пойду спать.
– Нет. Приму все, как положено, – процедил сквозь зубы Егор. Он, видно, недолюбливает меня. Зря он так. В том смысле, что свою нелюбовь ему было бы лучше держать при себе, а не демонстрировать ее мне.
– Ну-ну, – не сдержался я и расплылся в улыбке.
– Чему радуешься? – покосился на меня Кикинеджи.
– Скоро узнаешь. Потерпи немного, – многообещающе говорю я.
Юра Аркалюк, командир отделения из первого взвода остановился и через решетку комнаты для хранения оружия попытался отсоветовать Кикинеджи от глупости.
– Егор, не выделывайся, – настойчиво пытается Юра убедить Кикинеджи не совершать очевидной глупости.
Но Егор пропустил дельное предложение мимо ушей. Он отвернулся и ничего не ответил Аркалюку. Кикинеджи так добросовестно проверил оружие, что отнял у меня не лишних сорок минут сна.
– Вот дурак, – изумился Кальницкий. – Всем дуракам дурак! Вот увидите, Иванов ему этого не подарит!
– Почему дурак? – как всегда первым сунул свой нос Веня.
– Потому, что Кикимора или как там его фамилия, не учитывает, что сдавать наряд ему придется именно Иванову! Толик наш не рохля какая-то, и непременно показательно выдерет этого самого Егора, вот попомнишь мое слово. Спорить могу!
– И послать Иванова – тоже не пошлешь, себе дороже, – вторит Мише Лис.
– Вот именно. Одним днем живет Егор, а это всегда неумно, а в наших условиях особенно. Придется ему попрыгать, вот увидите!
– Каким одним днем? – смеется Лис. – Он уже сегодня вечером получит по заслугам!
И я действительно решил примерно выдрать Егора, чтобы сержантам первого и второго взводов стало ясно, что с сержантами из третьего взвода ссориться глупо. После развода нового суточного наряда я пришел принимать оружие и стал сверять номера автоматов, штык-ножей и магазинов, а также чистку оружия, наличие принадлежностей, бирок на подсумках и противогазах, стоит ли оружие на предохранителях, не взведены ли затворы, и все прочее.
– Ты чего? – настал черед удивиться Кикинеджи. – Расписывайся, доложим взводному, и я пойду отдыхать.
– Не торопись. Я приму все как положено, – внутренне торжествуя, но внешне спокойно отвечаю я.
Проверить оружие до ужина я не успел, тем более что почти все оружие нужно было чистить после дневных тактических занятий. После ужина я начал все с начала.
– Иванов, ты чего, опять все сначала начал? – удивился Егор.
– А как же иначе? Вдруг что-то пропало? Ключи же у тебя были.
На этот раз проверить оружие до конца помешала вечерняя поверка личного состава, на которой я обязан присутствовать лично.
– Сержант Иванов, что там у вас? – хмуро спросил ответственный по роте капитан Туманов. Кикинеджи сержант из его взвода. – Заканчивайте уже, нечего над товарищем издеваться.
– Товарищ капитан, какие у вас причины для таких выводов? – насмешливо ответил я. – По Уставу я имею право принимать наряд до 24.00 и у меня есть для этого все основания. Хотите поспорить? Так давайте спорить, а завтра утром командир роты нас рассудит.
Капитан Туманов закусил губу и, молча, ушел в канцелярию роты. После вечерней поверки я продолжил прием оружия, точнее, в очередной раз начал сначала. Уже вся рота легла спать, только дневальные наводили порядок, а я не проверил еще и половины оружия.
– Ну что, Егор, – повернулся я к Кикинеджи, и кивком указал ему на входную дверь, – выйдем?
Я был уверен, что Кикинеджи не откажет мне в прогулке на свежем воздухе, но он только покраснел, а выходить не стал. Я стал настаивать, но он так и не согласился выйти со мной для разговора по душам. Я сменил его с наряда в 23.59.
– Знай наших, – рассмеялся Миша. – Я же говорил, что Иванов его проучит! Упустил Егорка возможность кончить дело миром.
А на следующий день Кикинеджи залетел: в его отделении была пьянка, и сам Егор в ней тоже участвовал. Ротный поставил его вечным дежурным по роте. Это означает, что он будет ходить в наряд через день: сменился с наряда, ночь поспал, и снова в наряд.
Первый его наряд принимал Лео, и проделал с ним то, же самое, что и я – сменил его в 23.59. В следующем наряде Кикинеджи попался проверяющему спящим, как и я перед этим, и ротный на него еще больше обозлился. Затем Егор сдавал наряд Третьяку, и Игрек поддержал нашу с Лео традицию. Потом это с удовольствием повторили Стас Рокотов и Славка Бахтин из четвертого взвода, затем снова я, и Егор стал всеобщим посмешищем, даже для курсантов своего взвода.
Из-за постоянных недосыпаний и регулярных «половых» отношений с ротным Егор был уже близок к отчаянию. Он и физически заметно выбился из сил.
– Ну и дурак же ты, Егор, – удивляется Аркалюк и учит Кикинеджи уму-разуму: – На кого ты попер? На Иванова? Нет, ты точно со своей головой сильно не в ладах!
– Да пошел ты, – сорвался Егор и послал Аркалюка куда подальше.
– А ну-ка, немедленно извинись. Не забывай, что завтра у тебя наряд принимаю я, – веселится Аркалюк и веселит окружающих.
– Ты это, не сердись, да? – примирительно говорит Егор. Мне хочется верить, что Кикинеджи навсегда отказался от мысли враждовать с нами, но урок не усвоен. Мне рассказали, что за глаза Егор обзывает меня чудаком и, вообще, нехорошим человеком. Но за глаза.

Психология
У нас ротные тактические учения, наш взвод в обороне, а три остальные в наступлении на нас. Пока все только начинается, мы окопались и ждем. Взводный опорный пункт готов, и у нас есть время отдохнуть. Воздух чист и упруг, лица освежает легкий, нежащий ветерок. Баранов сегодня так воинственно настроен, что даже смешно! И я назначил его наблюдателем.
А вот мне так хорошо, словно я на отдыхе. КорС, лениво пожевывая травинку, спрашивает, пытаясь навязать разговор на интересующую его тему:
– Иванов, а ты когда узнал, что есть такая наука – психология?
– На вступительном экзамене по истории. Прикинул я: первая четверка абитуриентов по знаниям – лучше не придумаешь: дуб, баран и баобаб.
– А четвертый? – присоединяется к нашему разговору Лео. – Что-то твоя бухгалтерия не сходится. Или ты до четырех без ошибок считать разучился? Что-то рано ты! Еще и портупею не одел, а уже …
– Помолчи от греха подальше. Будешь говорить, если тебя спросят, – шучу я. – Четвертый нацкадр, который по-русски понимает, приблизительно как я по-испански. Хотя мне кажется, что испанский я знаю лучше. Вот я и решил записаться пятым. Думал, что на фоне их выступлений мой ответ будет расценен баллов этак в восемь!
– И что? – вынужденно улыбнулся Королев. Выражение его лица заметно смягчилось. – Помнится, на самом деле ты получил ровно половину от ожидаемого тобой результата.
– Да. Вот тогда и оказалось, что есть такая наука – психология. Преподаватель влюблен в свой предмет, и его лично оскорбляет незнание абитуриентами профилирующего предмета. Я ответил на все вопросы, а он мне давай задавать дополнительные. Я и на них ответил, а он все равно четверку поставил. Потому, что он уже был зол, раздражен и необъективен.
– А еще? – снова спросил КорС. – Еще когда тебя психология подводила?
– А-а, в этом смысле. Узнал, что наш взводный – мой земляк из Винницкой области, думал, что мне повезло. А он, вы же сами свидетели, дерет меня хуже, чем чужого и причем, как правило, ни за что.
– Точно, – согласился Королев. – Со стороны это выглядит так, вроде он боится, что его обвинят, что он своему земляку покровительствует.
Помолчали, думая каждый о своем. Королев снова поднял голову, которая лежала у него на руках.
– Слушай, ты в увольнении афишу концерта видел?
Я, молча, согласно кивнул головой, а Королев спросил, будет ли на этом концерте выступать София Ротару.
– Что? – рассеянно переспросил я, так как меня одолевает дремота. Притвориться что ли, что я уже сплю? – А, будет, будет.
– Жаль, – вздохнул Лео. Поначалу это всем нам показалось странным.
– Чего тебе жаль? – не понял КорС, и бросил на Лео убийственный взгляд, готовый возмутиться. – Это звучит несколько странно. Ты же говорил, что тебе София Ротару больше всех певиц в СССР нравится? Или ты свои вкусы изменил?
– Нет, не изменил. Просто мне еще Пугачева нравится. Но раз Ротару в концерте участвует, значит, Пугачевой точно не будет, – тоном знатока заканчивает Лео.
– Почему не будет? – шумно выразил недоумение КорС.
– Ну, ты даешь! Не знаешь разве, что их в одном концерте никогда не выпускают? Так что вместе они не выступают.
Мы уверены, что не только мы, но и практически все зрители страны хотели бы видеть этих двух замечательных певиц в одном концерте, но никому до нас нет дела. И не будет.
– Теперь понял, – успокоился КорС. – Только слово «выпускают»… Ты должен был это сформулировать вежливее, что ли!
Наш взвод окопался на вершине сопки, так что атакующим придется бежать вверх. Подступы к сопке просматриваются как на ладони. И все-таки я краешком глаза наблюдаю за дальним лесочком. Хотя, конечно, можно этого и не делать, для этого назначены наблюдатели. Тут к нам торопливо подбежал взводный.
– Так! Ну-ка, четко и ясно долижите, как высчитать плотность огня …, – и, не переводя дыхания, сам сказал. – Ба, да тут одни отличники собрались! Хорошо хоть тут никому ничего не нужно объяснять!
И он нервно поскакал, побежал, то есть дальше по позициям взвода.
– Толик, – позвал Батя. – Выдай мне пачку сигарет вне плана. Я уже выкурил те, что были.
– Твои трудности, – беззаботно отвечаю я. – В конце концов, ты сам себе норму установил – сам, будь добр, учись ее придерживаться. Так что или не сдавай мне больше на хранение сигареты или бросай курить.
– Я уже бросил бросать, и не раз. Толик, ну дай, это же мои сигареты, – беспомощно просит Батя.
– Повторяю: я не собираюсь повторять, – начал, было, я и сам рассмеялся своим словам, но сигарет приятелю так и не выдал.
После обеда мы продолжаем занимать оборону в ожидании наступления. Мы говорим про Лешу Марковского. Лехе за его глуповатость еще на первом курсе дали кличку Бао, это производное от слова баобаб. Многие не ленятся и даже называют его «Великий Бао». Бао первым ушил свое х/б по моде: ушился, как …, в общем, в обтяжку. Но руки в карманы брюк втиснуть ему удавалось.
Еще совсем недавно была другая мода – в брюки вшивали клинья и вставляли пружины от фуражек, чтобы галифе были шире и торчком стояли.
Поднимался наш Леха по лестнице в ротное помещение, а лестницу только что вымыли. Мокрые еще были ступеньки, и Леха на них поскользнулся. И упал лицом вниз, прямо на ступеньки. А брюки-то у него ушиты по моде, так что руки из карманов вытащить быстро, и упасть на них, Бао не успел. В общем, поскользнулся, упал, челюсть на куски!
Если бы он мог заранее предвидеть такое! Так прямо подбородком о ступеньку и брякнулся, и сразу его дотоле цельная челюсть стала состоять из нескольких отдельных частей. Да и зубов заметно поубавилось.
– Повезло, – задумчиво заметил я, представив себе эту картину.
– Ничего себе повезло, – возмутился Лео и даже привстал на колени. – Лехе челюсть в кучу по кускам собирали. Проволоку все-таки вставили, и трех зубов, как не бывало!
– И все равно ему очень повезло, – равнодушно говорю я.
– Объясни, – попросил Королев, снова подняв голову, – потому что я тоже тебя не очень понимаю.
– Повезло, что он поднимался по лестнице, а не спускался по ней. Представляете, какие могли бы быть последствия, если бы он упал лицом вниз? Сверху? Вы задумайтесь на мгновение.
– И, правда, – успокоился Лео, – а я и не подумал об этом. Надо же! Что ж, теперь я с твоим мнением решительно согласен!
– Баобабам всегда везет, – подвел итоги «замок», подняв голову. И он снова разлегся на траве, подложив под голову скатку.
– Слушайте, – снова спросил я, – чего это Веню не слышно, у него-то с челюстью пока все в порядке? Неужели весь выговорился уже?
– Не трогай его, – выплюнул откушенный кусочек стебелька КорС, – Веня перенес тяжелую личную трагедию, и еще не оправился от нее. Представь: три его одноклассницы и две соседки вышли замуж, а его об этом  даже не предупредили! Так что внутри Вени царит отчаяние! Он подавлен конкретно и надолго.
Все рассмеялись, только Веня глухо застонал, а потом беззвучно зашевелил губами. Только сейчас я обратил внимание на то, что обычно живое, подвижное лицо Вени походит на маску. Его беспомощное выражение наводит тоску. Мне даже стало как-то не по себе от этого зрелища.
– Что ни говорите, – сказал я, – а надо признать, это непривычно. Это я о молчании Вени.
– И здорово, – добавил Лео, и все снова рассмеялись.
Снова пробежал взводный, теперь уже на правый фланг. Видно на левом он уже все, что хотел сделать, сделал.
– Что это у вас за причинное место на голове? – задержался он на секунду возле Вени. – Немедленно поправить! Иванов, как там?
– Все на мази, – шутливо говорит Миша вместо меня, но взводному этого ответа оказалось вполне достаточно и он уходит дальше. 
Веня поправил пилотку, чтобы она не расходилась. КорС проворчал.
– Причинное место. Права человека в армии как не  уважали, так и не уважают. Но какой фанатичный человек наш взводный! Другой бы уже давно дрых где-нибудь, а этому все неймется!
– У меня нарастает раздражение. Просто хочется рвать и метать! – сказал Баранов. – Сколько, в самом деле, можно ждать? Это даже где-то неприлично! Что-то я такой нервный сегодня.
– Значит, надо выпить. Успокоительного!
И тут в небо со свистом взлетела зеленая ракета, а секундой позже мы увидели три взвода условного противника, разворачивающиеся в цепь.
– Ну и чудненько, – сказал Володька Еременко, но его голос заглушил голос мамы Жоры. – Взвод! Приготовиться к бою!
И до самого вечера мы стреляли, бросали взрывпакеты, бегали, вступали в рукопашный бой, оглашая поле отборной руганью, и делали все такое прочее, приличествующее случаю. Занятия особенно понравились Саркису. Занятия будут и завтра, а Мирзояну предстоит заступить в наряд. И он с сожалением так и сказал.
– Павезло вам завтра, будете учиться воевать, а я этот день себе не буду места найти.

Перекур
Мы все еще находимся в 253 военном городке, который у нас называется «Залесье». Казарма этого городка рассчитана на пребывание здесь всего одной курсантской роты.
Наш взвод уже полдня бегает по полигону: у нас снова тактические занятия. Последние полтора часа проходим тему: «Преодоление моста». Меняемся местами и бегаем через мост, изучая действия пулеметчика; запоминая, где должен быть командир отделения без лихого коня, и так далее.
А теперь мы обедаем и разговариваем, так как уже наступила первая сытость. Преподаватель читает какую-то книгу, и я уверен, что художественную. Видно, что продолжать занятия он не торопится. Да и мы тоже не спешим.
– Не повезло Вене, – рассудительно говорит Лео.
– В чем? – проявил Зона заметный интерес к сказанному. – Папа генерал! Мне бы так не повезло!
Батя заметил, что, похоже, Зона уже строит планы на будущее и в этих планах не хватает папы генерала. А вот Веня планов не строит, поскольку может позволить себе такую роскошь.
– Ты слишком многого хочешь, а вообще я про другое. Занятия сегодня интересные, а он их прогулял, – объяснил Лео Зоне.
– Ничего себе прогулял! Что за нелепость? Он же в наряде!
– Все равно не повезло, – и тут же безо всякого перехода или как говорят на кафедре марксистско-ленинской философии «без логического мостика» Лео обратился ко мне: – Иванов, а ты в школе занятия прогуливал? Только честно.
Он задал вопрос и теперь слизывает муравьиную кислоту с травинки, которую он до этого положил с муравейник с крупными муравьями.
– Конечно, – сладко потягиваясь, отвечаю я. – Помню однажды с двумя приятелями из нашего дома, только они из другой школы, вместо уроков пошли за город. Еды набрали, накупались, позагорали, а часы взять не взяли и время по солнцу определяли. Только просчитались. Пришли домой, когда по нашим подсчетам уроки уже закончились, а время уже пять часов.
– Правильно нужно говорить, а правильно это семнадцать нуль-нуль, – зачем-то поправил меня Вася. – Мы же военные и должны объясняться по-военному.
– Пошел ты куда подальше. Так будет по-военному? – перебил я Васины разглагольствования. – Что интересно, у нас всех были одноклассники в нашем доме. И они в тот день, в отличие от нас, в школе были. Ну вот, мы входим во двор, а во дворе нашей пятиэтажки что-то вроде субботника по обустройству детской площадки. И все наши одноклассники там. Надо было видеть их лица, когда мы вошли во двор – в школьной форме, с портфелями и в пионерских галстуках, – я улыбнулся, припомнив произведенный тогда эффект.
После первых моих слов Вася снова стал прежним – замкнулся и всем на радость надолго замолчал.
– Вот ты, Иванов, и попался, – радостно сказал Дима. – Ты же говорил, что жил в трехэтажном доме, я помню!
Интересно, и чего это все вечно пытаются подловить меня на лжи? Вот мне лично ни до кого нет никакого дела, зато сам я для других прямо как бельмо в глазу.
– Это до 1979 года. А на самый Новый год, тридцатого декабря мы переехали в другой дом. Эх, и хороший дом против прежнего! В трехэтажке очень холодно было, помыться целая проблема. Надо сразу надеть спортивный шерстяной костюм, шапочку и под одеяло. А в этом доме наша квартира сразу над котельной размещалась, и через комнаты – дымоход. Мы с папой в майках по квартире ходили и никак поверить не могли, что в квартире может быть так тепло. А прямо за окнами дорога. Трасса республиканского значения, и по ней день и ночь колонны машин. Даже БелАЗы и те под нашими окнами ездят. Так я и привык не обращать внимания на шум. А сейчас в Гайсине уже объездную дорогу строят.
– А тебя хоть раз поймали на прогулах? – спросил Лео.
– В школе нет, а папа два раза. Правда, было это уже в старших классах, когда я весь класс уводил с уроков. Кроме дочери завуча, которая неизменно оставалась в классе и сдавала меня. И папу вызвали в школу. Вообще маму всегда вызывали, если нужно было, а тут новый директор школы пришел, и еще был не в курсе того, что моего папу лучше не беспокоить.
– Ну-ка, поподробнее, – устроился удобнее на боку КорС. – Я никогда уроки не прогуливал и теперь только понимаю, как много мной потеряно!
Настала моя очередь посмеяться и потешиться над Королевым. Впрочем, он такой серьезный, что над ним и смеяться-то грех!
– Директор рассказал папе, какой я негодяй и мерзавец – срываю уроки, увожу весь класс. А папа, что на него не похоже, все это терпеливо выслушал до конца, а потом и говорит: «Значит, моего сына уважают больше, чем ваших учителей? Спасибо, что Вы мне об этом рассказали. Я горжусь своим сыном. Это все? До свидания». И пошел на выход. Но поскольку папа холерик, то ему ведь нужно куда-то выплеснуть свой негатив. Вот он и хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась. Директор сдуру догнал папу и стал его воспитывать по поводу того, что так себя вести нельзя, нехорошо мол.
– Трудно не согласиться! – хмыкнул Королев, снова удивив меня. Я-то считал себя обязательным и правильным, но до Королева мне, ой, как далеко! Он правильный до занудства.
– Папа и говорит: «Если бы я, в самом деле, хотел что-то плохое сделать, то я бы грохнул по вашему столу кулаком, и у вас был бы новый стол!» Директор не поверил, а папа спрашивает: «За ваш счет?» Когда тот подтвердил, папа надел кожаную перчатку (дело поздней осенью было) и врезал сверху вниз по столешнице.
– И что? – снова приподнял голову КорС.
– Пробил насквозь! У директора действительно появился новый письменный стол, а папу и этот директор больше в школу никогда не вызывал. Что касается меня, то новый директор всегда был так добр ко мне, – закончил я, снова рассмешив всех.
– Лео, у тебя вода есть? – спросил Веня охрипшим голосом.
– Не суть, – рассеянно ответил Валерка, думая о чем-то своем.
– Куда несут? Кто? – встрепенулся и завертел головой по сторонам Веня.
– Я говорю, что у меня нет воды, – объясняет Лео.
– Нет, ты сказал, что несут, – упрямится Веня. – Врешь прямо в глаза.
– Я сказал, не есть, то есть, нет. Отстань, в общем, и не морочь мне голову.
Поразмыслив немного, Веня от Лео отстал, зато обратил свой взор на меня.
– Иванов, слушай, а ты что, сегодняшнюю тему занятий наперед выучил, да? А я-то удивился, чего это ты сам вызвался и отвечал здорово. А зачем тебе это было нужно?
– Память тренирую, и отметка хорошая. Я так в школе делал.
– Как так? – не понял Веня, а может, просто вопрос у него вырвался раньше, чем до его сознания дошел смысл сказанного. Как бы там оно у него не вышло, я решил ответить.
– Программные произведения наперед читал и стихи на память учил. Помню, по внеклассному чтению по украинской литературе проходили поэму Николая Бажана «Гонец», так я ее всю наизусть выучил. Пришел урок и учительница, кстати, та самая завуч, дочка которой меня сдавала, и спрашивает, кто хочет нам начать читать поэму вслух? Я вызвался, вышел перед классом, а учительница протягивает мне хрестоматию. Ну, я отказался и стал читать на память. Всю поэму! Учительница в восторге, мне оценка пять.
– Ну, а класс? – лукаво улыбаясь, спрашивает КорС.
– А что класс? Говорили, ну ты и дурак! Это же надо, внеклассное чтение, никто не заставляет даже читать дома, а ты на память выучил!
– Ну, а ты? – пытается понять меня и мою логику Королев.
– А я не объясняю ничего тем, кто ничего не понимает, – я был немало удивлен, когда обнаружилось, что меня слушает весь наш взвод. Если бы меня не спрашивали ни о чем, я бы предпочел подремать на солнышке, честное слово!
– В общем, и мы не только лыком шиты, да? Эй, Лео, ты где?
– Да тоже школу вспоминаю, – приподнялся из высокой травы Лео, – я во дворе одной девчонке любовные записки писал. Но писал, мол, ты меня не знаешь, я не из вашего дома, но она все равно догадалась как-то. Попросила подружку, чтобы та взяла у моих родителей какую-нибудь мою тетрадку. Выждали они, когда я ушел гулять, и та пришла к моей маме за тетрадкой. Мама, конечно, дала, и они сличили почерк в записках и тетради. Оказалось, что это я!
– Так вы с ней после этого подружились? – с надеждой спрашиваю я.
– Пока нет, – с сожалением признался Лео.
Преподаватель с видимым сожалением захлопнул книгу. Это заметили я и КорС. Насколько я могу судить, преподаватель еще бы с удовольствием отдохнул. Первым отреагировал Королев.
– Толик, будь другом, – нарочито громко просит Королев, – прочти нам поэму «Гонец». Если не всю, то хотя бы то, что помнишь.
– Она на украинском языке. Ты разве понимаешь украинский?
– Во всяком случае, я очень постараюсь, – обещает КорС.
И я стал с выражением читать поэму, причем специально не торопился. Я был уверен, что преподаватель снова углубится в чтение, но он внимательно слушал, как я читаю. Когда утихли одобрительные возгласы после того, как я закончил свою декламацию, прозвучала команда преподавателя:
– Взвод! Окончить перекур! Становись!

Кальсоны
Если честно, то дело вовсе не в кальсонах, а во мне. Хотя и в них тоже, потому что как же без них? Зима, сыро и очень холодно, ветер прожигает насквозь, а с утра еще обязательная утренняя физическая зарядка. Несколько раз, когда особенно не хотелось идти на зарядку, я проделывал следующий трюк. Спрячу с вечера свои кальсоны под матрац, а с утра после команды «Подъем!», начинаю шумно возмущаться:
– Какой гад мои кальсоны спрятал? Найду, узнаю кто – морду набью! Шутники, блин! Верните мои кальсоны!
– Ну, и кто сказал, что в военных училищах живется, не очень весело? – шутит Лео.
Наивные товарищи в восторге смеются, другие мне сочувствуют, ведь передо мной встала непростая задача, найти свои кальсоны. Затем и те и другие убегают на утреннюю зарядку. А я еще минут двадцать понежусь в постели, а потом, пока рота еще не вернулась с зарядки, и в умывальнике нет очереди, не торопясь, иду умываться.
Как правило, КорС долго и довольно едко высмеивает меня в таких случаях. Я отмалчиваюсь, ведь я точно знаю, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Сегодня ротному доложили о том, что произошло со мной.
– Сержант Иванов, – грозно спросил он меня на построении на завтрак, – ты почему сегодня отсутствовал  на физзарядке?
Ротный демонстрирует серьезность, но понять, что он чувствует на самом деле невозможно. Курсанты тоже придают своим лицам правильные выражения, чтобы скрыть свои улыбки. Я бы, конечно, не рискнул утверждать со всей определенностью, но мне кажется, что у ротного прекрасное настроение и он просто шутит.
– Товарищ майор, у меня была на то уважительная причина.
– Знаю я твою «уважительную причину», – сдержанно улыбается ротный в усы. – Еще раз повторится, накажу. Ты меня понял? Рота! В походную колонну! … Шагом марш! Левой! Левой! Левой!
– А что делать правой? – шучу я, и наш взвод громко смеется.
– Иванов, я все слышу, – словно, между прочим, говорит ротный. 
– Симона, о чем ты сейчас думаешь? – негромко спрашивает Лео.
– О том, что отцы командиры достаются нам в таком возрасте, – ответил за меня Миша, поскольку я не торопился с ответом, – что от многих привычек их уже не отучить.
– Очень смешно, Кальницкий, – одобрил ротный, – объявляю вам один наряд вне очереди за разговорчики в строю.
Спорить Миша не стал, а то непременно заработал бы еще. Не то, чтобы его охватило чувство вины, нет, просто он понимает, что отчасти он и сам виноват. Он только бросил на командира роты быстрый, пронзительный взгляд, однако ротному этот взгляд не понравился, и он решил добавить.
– Старшина роты! Курсанта Кальницкого в наряд поставишь с субботы на воскресенье, я проверю.
В субботу очередь Мишки идти в увольнение, то есть этот наряд оказался для него еще и лишением очередного увольнения. Миша долго не мог смириться с этой потерей, и за глаза обзывал ротного разными непотребными словами.
Во время самоподготовки я вышел в чипок, а вернувшись в аудиторию, увидел, что Саркис с побелевшим от страха лицом пятится от Миши. Совершенно ясно, что Мишка решил сорвать зло на Мирзояне. Взвод, включая замкомвзвода, показательно уткнулся в конспекты, симулируя бурную деятельность и внезапный приступ глухоты. Вовремя я вернулся, ничего не скажешь! И я решительно направился к Мишке, пока он не наломал совершенно ненужных дров, без которых можно обойтись и ему самому, да и всем нам тоже.
Да, забыл сказать, наша рота уже вернулась из Залесья в училище, а Егор Кикинеджи продолжает ходить через день в наряд по роте. А мы его все еще так же прессуем – меняем в полночь. Правда, двое «комодов» из четвертого взвода отказались нас поддержать, но Егору и нас четверых хватает выше крыши!
За последнее время он заметно осунулся, похудел, а под глазами появились темные круги. Достали мы его, надо полагать, до живого.
– Так ему и надо! Знал ведь наперед, что наш Иванов никому спуска не дает, – злорадствует Бао. Он явно остался доволен результатами своей обличительной речи.
Веня заметил, что даже наш мама Жора считает, что стоит от греха подальше держаться подальше от меня. Я считаю, что это довольно бессовестное преувеличение, ну да ладно, пусть оно останется на совести мамы Жоры.
– Может, хватит? – первым предложил Игрек, но ему никто не ответил, и все шло по-прежнему. А потом, когда Стас Рокотов особенно зло выдрал и самого Егора и всех его дневальных, Егор пригласил всех сержантов наших взводов (третьего и четвертого) в чипок. Он накрыл поляну на любой вкус: бери, что хочешь и сколько хочешь, а он за все платит. Мы не стеснялись и наелись разных вкусностей до противного. Лео пошел еще дальше и набрал на вынос конфет – «подушечек» в какао порошке. После того, как все наелись до отвала, Егор извинился передо мной, и на этом все закончилось.
– Будем надеяться, – сказал Лео, – что ты впредь не будешь поступать, не задумываясь над тем, каково это другим.
– Он просто, если честно,  никогда и не задумывался о других, – вставил Рокотов. – Пользуясь, случаем, хочу напомнить, в случае с Ивановым никогда наперед не знаешь, каким боком тебе вылезут последствия! Все это вроде очевидные вещи …
– Ну, хватит вам уже, – взмолился Кикинеджи, – я уже давно все понял. Вы мне убедительно показали, что для того, чтобы все было хорошо, нужно хотя бы иногда ставить себя на место других.
– Что ж, рады за твоих подчиненных! Считаю разговор оконченным, – насмешливо произнес Стас.
– Ты хотел сказать, считаешь тему закрытой? – шутит Бахтин.
– Ну, или так, – согласился Стас, подражая голосу Сталина.
Рокотов хлопнул своей ручищей по плечу Егора и неожиданно продекламировал:
«Не живи уныло. Не жалей, что было. Не гадай, что будет. Береги, что есть!»
Когда все стали расходиться, Егор придержал меня за руку.
– Толик, спасибо за науку, – более-менее убедительно говорит он. – Ты не думай, я без обид, честно. Знаешь, ты не такой как все, и я у тебя многому научился.
Я ему не поверил, но вида не подал. Главное, что для Егора вся эта трагикомедия закончилась, и для него это большой праздник. Расстались мы по-доброму. В кубрике Литин, как всегда, травит баланду про своих баб.
– Я ей говорю: «Давай встречаться?», а она мне: «У тебя что, проблем мало?» Я и отказался от нее, а теперь думаю, не слишком ли я большую глупость спорол? Как думаете?
Признаться, звучит совершенно неправдоподобно, но многие верят.
– Так ты ей должен быть благодарен, – смеется Рома. – Благодаря ее честности и порядочности, у тебя одной головной болью меньше!
– Это спорный вопрос, – недовольно говорит Литин.
– Ты ошибаешься, – так же весело отвечает Рома, – на самом деле этот вопрос вопросом не является. Тебе повезло. Ищи другую девушку, менее проблемную.
– Плохой ты советчик, Рома, и плохой друг, – заметил Миша. – Нет бы, посоветовать своему приятелю, найти себе другое, более достойное занятие, а ты поддерживаешь его аморальные наклонности.
– Какое другое занятие? – рассеянно спрашивает Литин.
– Учебой, например, серьезно заняться, – шутит Миша.
– Вот еще! – хохочет Литин. – И приходит же такое в голову!
– А ты все-таки попробуй, – продолжает потешаться Миша, – к этому можно привыкнуть. А вдруг тебе это понравится? Отличником учебы станешь, представляешь?
– Нет. И представлять не хочу, – решительно отвечает Литин. – Я лучше, как и раньше, по бабам!
– Литин, ты сильно удивишься, – серьезно говорит Миша, – но одно другому не мешает! Можно и учиться хорошо, и все остальное тоже успевать! Если не веришь, присмотрись к нашему командиру отделения! Иванов, это я тебя сейчас хвалю!
– Не хвалишь, – язвит КорС, – а подлизываешься.
Если бы Королев не смог убежать от Миши, не знаю, чем бы все это для него и окончилось. Но Миша не смог его догнать, а он быстро отходит, так что, скорее всего, отделается Сергей легким испугом. А жаль!
Что касается Литина, то, присоединившийся к разговору Яд, посоветовал Литина кастрировать, чтобы, значит, убить сразу двух зайцев. После этого пришла очередь убегать и прятаться Яду. 

Стрельбы
Наша рота едет на стрельбы в Урожайное, а я стою в наряде по роте. Оружие уже выдали, рота стоит у трибуны, а я сижу на подоконнике раскрытого окна и слушаю песни группы «Мираж».
– Счастья никто нам так просто не даст,
  Ты пойми, все зависит от нас, лишь от нас!
Внизу, на плацу разоряется капитан Туманов.
– Сколько раз я вам говорил, что на стрельбище будет холодно и голодно, вы бы хоть хлеб с собой взяли!
Слушать такую ерунду лень (это я про слова Туманова), и я взял двухпудовую гирю и стал ее выжимать.
– Семьдесят пять, – сказал ротный и продолжил со знанием дела: – Иванов, хватит уже, а то завтра поесть нормально не сможешь. В смысле ложку держать будет трудно!
– И ширинку застегнуть тоже, – ехидничает мама Жора.
Наш ротный и сам занимается гирями для того, чтобы рука не дрожала во время стрельбы из пистолета, так что знает, что говорит.
– Смотри, Иванов, чтоб порядок здесь был, – инструктирует он. Почему-то кличка папа к нему так и не прижилась, не то, что кличка мама Жора к нашему взводному.
– Уже, товарищ майор, – горжусь я тем, как быстро мой наряд по роте навел порядок. Недаром же я чемпион среди сержантов роты, по получению пятерок за несение службы в наряде по роте!
– Ладно, смотри мне тут, – добродушно говорит ротный. Мне видно, что в душе командир роты смеется.
– Есть смотреть … тут, – улыбаюсь я.
Ротный тоже улыбается, он сегодня в хорошем настроении, ведь впереди его любимое занятие – стрельбы. Предвкушение этого праздника уже пьянит ротного.
– Как же, – не унимается мама Жора, – будет он смотреть, как же! Баклуши будет бить в две смены.
Баклуши бить тоже нужно уметь, думаю я. Мама Жора любит подо всем подводить черту, вот и сейчас не отказывается от этой привычки. Мне хочется спросить, не завидно ли товарищу капитану, но при ротном не хочется. К тому же мама Жора, похоже, догадывается о моем намерении и упреждает меня.
– Иванов, если вам есть что сказать, лучше сразу промолчите.
Я слушаю взводного безо всякого интереса. Как говорит в подобных случаях Миша: «Хорошо говорит, да было бы чего слушать».
– Пойдем, Гоша, – одернул его ротный, – чего взъелся? Разве не знаешь, что Иванов у нас лучший дежурный по роте? Больше всего пятерок за несение наряда по роте кто приносит?
– Ну, Иванов, – хоть и нехотя, но все-таки честно признал взводный.
– Вот и оставь его в покое. Все, не хочу больше к этому возвращаться, – отрывисто оборвал ротный маму Жору таким тоном, что взводный съежился от этих слов.
Когда рота погрузилась на грузовики и уехала, я направился в чипок. Я успел съесть ватрушку со сметаной и пирожное с чаем, сходить в библиотеку, неторопливо вернулся в ротное помещение, как вдруг в подъезде загрохотали сапоги. Через минуту в расположение роты уже вваливались курсанты нашей роты.
– Где дежурный по роте? Дежурный! Принимай оружие!
– Случилось чего? – я был очень удивлен скорому возвращению роты.
Оказалось, что когда колонна выехала за город, то ее остановили люди в черных костюмах, по виду явно кагэбэшники. Узнав, что рота выдвигается на стрельбы, да еще по ялтинской трассе, с боекомплектом, люди в черном обалдели от нашей наглости и чуть не лопнули  от злости. Видите ли, из Ялты через Симферополь в аэропорт едет сам генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Горбачев Михаил Сергеевич! Кагэбэшники наши стрельбы отменили и вдобавок пообещали примерно наказать все руководство училища.
– Не поверишь, – шепчет мне КорС, – через каждые пятьдесят метров с обеих сторон дороги стоят менты и гражданские. В смысле люди в гражданке.
Батя тоже подтвердил, что гэбэшников вдоль трассы было как собак нерезаных. И все это, чтобы охранять неизвестно от кого нашего очередного дорогого и всенародно любимого вождя. Тьфу!
Наше командование, видимо, действительно здорово наказали, потому что были отменены все плановые стрельбы, и возобновились они только через два месяца. Веня шутил, что, может, это генсек просто каждый день снует по ялтинской трассе туда-сюда-обратно, но его шутку никто не поддержал.
Зато вне плана нам устроили увольнения в город. Жаль только, что я несу службу в наряде по роте и в увал пойти не смогу. Хотя нет, удача улыбнулась и мне. Не знаю, чего такого плохого успел сделать во время выезда на стрельбы Бахтин, но ротный сменил меня на него. Так что Славка дотащил службу до сдачи, а я все-таки пошел в увал.
Вернувшись из городского увольнения, я стал снимать парадку и обратил внимание на более чем обычно, грустного Королева.
– Чего, Серега, жизни не радуешься? – улыбнулся я, пытаясь его хоть немного приободрить.
– Ничего-то ты, Иванов, не понимаешь! Это он так радуется! Ты уже должен был к этому привыкнуть! – пошутил Миша, и направился, что-то напевая, в умывальник.
Какое-то время Королев молчал, закусив губы. Мне хотелось узнать, в чем, собственно, дело, но сам больше спрашивать Королева я не стал. Небось, в скором времени все само собой выяснится. Так что я не обращаю внимания на чужие чувства, и чужими делами тоже не интересуюсь.
Впрочем, ждать пришлось на удивление недолго. КорС отбросил все сомнения, так как ему не терпелось все свои сомнения разложить по полочкам.
– Представляешь, Толик, – прорвало Королева, – познакомился я со студенткой с филфака. Думал, она особенная, а она как все. Пригласил я ее в ресторан. Сидим, шампанское пьем, благо увольнение у меня было с ночевой. Спасибо тебе, кстати. Если бы не ты – вообще бы никакого увольнения не было.
– Да ладно тебе. Хватит уже об этом, – сказал я и тут же об этом пожалел. Серега ведь прекрасно понимает, что отказ от похвалы, это чаще всего просьба ее повторить! Немного успокоившись, Серега продолжил излагать свою проблему.
– Не скромничай: это, ведь, правда. Представляешь, она мне с томными глазами говорит: «Знаете, Сергей, в книге «Маленький принц» есть глава, посвященная встрече с лисом,  а в этой главе есть слова:
– А ты сказал: «Мы в ответе за тех, кого приручили». 
– Именно так и сказал. Слушай, ты как будто подслушивал нас?
На самом деле, догадаться было не так уж и сложно. По каким-то непонятным для меня пока причинам наши студентки филфаков (а у меня их было уже несколько) почему-то литературу знают весьма скромно. Если О. Генри, то это «Вождь краснокожих», если, как сейчас, Экзюпери, то это только глава о встрече с лисом. Я уже даже устал всерьез удивляться этим совпадениям.
– И, правда, банальный у вас вышел разговор. И что теперь?
В принципе вопрос можно было и не задавать. Понятно ведь, что если бы Королеву было все равно, то он бы не страдал, а уже и думать бы забыл об этой девушке. Не иначе, Серега без памяти влюбился в эту студентку.
– Пока продолжу встречаться, – тяжело вздохнул КорС, – очень она мне, было, понравилась. В самом деле, не кулинарное училище. Там мне одна студентка на вечере отдыха знаешь, что сказала?
– КорС, тебе в глаз дать? Могу, – твердо пообещал я. – Говори быстрее, терпеть ненавижу …
– Понял, понял. Она мне выдала, что когда Адаму и Еве надоели платонические отношения, они съели яблоко!
Я не удержался, и от души рассмеялся. Мило, ничего не скажешь, очень мило!
– Вот именно. Если уж дура, то лучше молчи, – не сдерживая голос, произнес КорС. – Хотя, если дура, тут уж молчи, не молчи, а за умную все равно не сойдешь.
Безутешный Королев даже не улыбнулся. С каждой минутой у него на сердце становится все тяжелее и тяжелее. Я его хорошо понимаю, трудно разочаровываться в людях, которые тебе нравятся.
– А я не понял, – важно подошел к нам Гринчук из четвертого взвода, – какое отношение имеют яблоки к платоническим отношениям?
– Правильно, никакого. Но ведь и платонических отношений между Адамом и Евой не было!
– То есть, как не было? – еще больше удивился Гринчук.
– А так, им ясно было сказано: «Плодитесь и размножайтесь». Или ты думаешь, что они размножались почкованием? Или там, икру откладывали или яйца?
– Я не понял? – снова удивил нас Миша.
КорС справедливо решил, что объяснять что-то Гринчуку это напрасная трата времени и сил.
– Знаешь, что? Иди-ка ты куда подальше, и лучше сам, по добру, по здорову, своими ножками, – возмутился Королев. Сегодня он особенно не заботится о подборе слов, называя любые слова, какие под руку попали. – Пока не получил по шеям. Хотя тебе это может оказаться очень полезным!
– Хорошо сказано. Сильно, – одобрил Миша Кальницкий. – В самом деле, Серега, дай ему хорошенько, глядишь,  тебе враз полегчает. Выпусти пар!
На этот раз даже Миша Гринчук с первого раза понял, что у КорСа по отношению к нему самые серьезные намерения, и тут же слинял. Уже находясь на почтительном расстоянии от КорСа и Миши, Гринчук порывался что-то сказать, но Столб отвесил ему оплеуху, чего вполне хватило для того, чтобы отбить тому желание продолжить общение с нашими ребятами.

Самый обычный день
Самоподготовка идет полным ходом. Я читаю свои обязательные шесть писем, Королев газету «Комсомольская правда», а Веня газету «Труд». Вася принялся серьезно изучать очередную ленинскую работу из длиннющего списка полковника Тетки. Его непреклонная решимость изучить все творческое наследие Ленина изумляет и искренне восхищает, ведь Ильич в свое время наследил для нас много.
– Не пойму, – вслух говорит Веня, – статьи о каких-то сумерках просвещения. Слушайте, а что идет после сумерек?
– Обычно ночь, – хмуро отвечает КорС. – Иванову газет больше не давайте.
– Это еще почему? – через силу отрываюсь я от чтения письма.
– Опять будешь вырезать самое интересное. Итак, вон уже, сколько газет перепортил, извращенец! После тебя ни одну газету читать невозможно.
Серега прав, я на самом деле делаю вырезки из газет в надежде, что они мне понадобятся в будущем при подготовке к проведению политзанятий. Преимущественно, я вырезаю статьи о сталинских репрессиях, поскольку тема эта для меня нова, а в учебниках об этом нет ни слова.
В аудиторию вошел взводный, и я не успел ответить Королеву. Вернее, я собирался было ответить, но взводный это заметил, принял мое желание в свой адрес и пресек мою попытку заговорить на корню.
– Иванов, – устало сказал мама Жора, – не укорачивай мой век.
– Взвод, – замешкавшись, потому что торопливо прятал в стол художественную книгу, рявкнул «замок». – Встать! Смирно!
– Вольно, садись, – наш славный командир взвода, кажется, не заметил, что «замок» вместо самоподготовки занимается чтением. – Нужен один человек для работ. Пусть идет в роту, переодевается в рабочую форму и ждет меня.
Взводный вышел, даже не попрощавшись, а замкомвзвода Уваров сказал, чтобы Лео выделил кого-то из курсантов своего отделения.
– Курсант … Зона, – шутит Лео, выдержав паузу. – На работу.
– Я? – недовольно переспрашивает Зона, настраиваясь оказать яростное сопротивление. – Почему сразу я?
– По кочану, – не вдается в детальные объяснения Лео.
– Ну? – все еще надеется, что его минует чаша сия, Зона.
– Гну! Не нукай, не запряг. Я сказал, – без тени улыбки говорит Лео. Еще немного, и бывший интеллигент Лео перейдет на еще более разговорный язык.
– Давай, Зона, давай, – весело поторопил «замок». – Перестань так убиваться, и вези кобыла, хоть тебе и не мило.
– Точно, – согласился КорС, – а еще говорят, что волк не станет сеять, а медведь не будет пахать. Иди уже, работящий ты наш.
– По-другому еще говорят, – насупился Зона,  еще больше усугубив ситуацию не в свою пользу, – коня, который больше всего везет, того больше всего и погоняют.
– Это ты-то больше всех работаешь? – присвистнул Веня. – Иди уже. Мне кажется, что тебе повезло больше, чем нам! Конь! Педальный!
– Веня, ты не устал от своей болтовни? – зло огрызается Зона. – Вот ты и иди, раз считаешь, что это везение.
Лео перестал обращать внимание на своего подчиненного и шепнул мне:
– Симона, есть три билета на концерт группы «Пикник». Идешь?
– Что за вопрос? Пойду. А третий кто?
– Пока не знаю. Не всем нравится их музыка. Вовка! Третьим будешь? В смысле пойдешь с нами на концерт группы «Пикник»? Вот и хорошо! Значит втроем и пойдем! А после концерта в «Пельменную» и «Блинную!»
Тут ко мне подошел Зона, и обратился с просьбой выдать ему пачку сигарет. Пришлось объяснять, что я не подаю по пятницам.
– Симона, это же мои сигареты, – возмущается Зона.
– Проваливайте, Петр, не задерживайте маму Жору. Сигареты завтра получишь. Сегодня это невозможно, к сожалению!
– У меня уже уши пухнут, – пытается разжалобить меня Зона. Видимо у него еще теплится надежда, что он может меня уговорить.
– Так купи себе пачку сигарет и кури, а эти ты только завтра получишь. И помни наставление папы – будь бдителен! Все! – и я демонстративно отвернулся от него. – Лео, что за фильм вчера в клубе был?
Зона, уже знающий по опыту, что в дальнейших препинаниях нет резона, наконец, ушел. Проделал он это с редкой даже для него неторопливостью.
– Мы не пожелаем тебе удачи! – невпопад пошутил Веня, что, впрочем, прошло незаметно, так как его никто не слушал.
– «Даниил Галицкий», – ответил Лео на мой вопрос. – Вначале не было звука, так я озвучивал для всего зала.
– Ты что, этот фильм на память знаешь? – с интересом смотрю я на него.
– Нет. Просто объяснял то, что показывают: зима, едут всадники.
– Ха-ха, – рассмеялся я. – А я-то подумал!
– А потом было интересно. Тут вдруг прибегает дневальный с первого курса и орет: «Курсант Турчинов в роту!» Я ему отвечаю, что, мол, такого нет, а он: «А где?» Я ему: «Шинель стирает!»
«Замку» надоели наши смешки, и он перебил нас.
– Эй, галерка! Заткнитесь, давайте. Наука не пиво – в рот не нальешь, а знания и вам не помешают. Ты что, Леонтьев, не боишься меня? – спросил «замок», так как Лео в ответ громко рассмеялся.
– Нисколько. А что, надо? – Лео вопрос определенно не понравился.
– Ты не бойся, – расплылся в улыбке «замок». Ах, это он шутит.
– Да я и не боюсь, – сказал, как отрубил Лео.
«Замок» смягчился и больше не обращал на нас внимания. Правда, и мы стали вести себя тише. Потом и вовсе замолчали, так как стали заниматься своими делами. Я дочитал письма и стал писать на них ответы.
Тишину в аудитории ничто не нарушало, ни единого звука. Большинство курсантов уже просто спали, даже Вени не было слышно. Е-мае! Я заметил присутствие Вени только тогда, когда он замолчал! Я достал книгу и стал читать. «Замок» увидел это и, чтобы не будить спящих, подошел ко мне.
– Толик, ты что читаешь? Говори прямо, – смеется Уваров.
– «Трое из навигацкой школы» Соротокиной.
– Я уже прочел, пока ты в наряде стоял. Сейчас я читаю книгу «Белый ягуар – вождь араваков». Это, скажу я тебе, много интереснее Робинзона Крузо будет.
– Согласен, – кивнул я, – я эту трилогию еще в школе прочел.
Веня чему-то сладко улыбнулся во сне и смешно зашевелил губами. В коридоре раздались твердые, уверенные шаги. По походке было понятно, что идет офицер. Шаги приближались к нашей аудитории.
– Только бы не Туманов, – в сердцах сказал Сергей. – Он со своей манией к неукоснительному соблюдению Уставов все нервы вытреплет.
К счастью шаги стали удаляться, значит, не к нам. «Замок» облегченно вздохнул и сказал, кивнув на Веню:
– Так непривычно видеть бездействующий фонтан! Толик, у тебя попить есть что-нибудь? У меня есть напиток «Золотистый», но мне не хочется.
– У меня есть напиток «Байкал».
– Слушай, давай дашь на – дашь? Я тебе «Золотистый», а ты мне «Байкал». Идет?
Мы поменялись и с удовольствием стали пить воду.
– Толик, – спросил «замок», – а почитать у тебя есть что-нибудь?
У меня есть последний номер «Современника», что Уварова вполне устроило. И он направился на свое место за преподавательским столом. Взвод дружно продолжает свою бездеятельность. Снова наступило долгое молчание, а через час я и сам уснул. Проснулся я уже под самый конец сампо. Оказалось, что ребята оживленно обсуждают вопрос вступления в военное общество охотников.
– Иванов, – увидев, что я уже не сплю, спросил Лео, – ты будешь записываться?
– Нет. Я только по людям готов стрелять, – притворился я наивным.
– Чего это ты? Скверный сон, что ли, приснился? – улыбнулся Лео.
– Никакой не снился. Ты ведь знаешь, что сны мне даже не каждый год снятся, – про себя я подумал, что если я когда-нибудь и стану охотником, потребуются годы, прежде чем я к этому созрею.
– Тогда чего тормозишь? Записывайся, ты ведь у нас любитель мяса, как никто другой.
– Ничего страшного, я мясо буду покупать.
– Ну, ты меня удивил! Мудришь, темнишь чего-то, а? Охота – это ведь огромное наслаждение! И ты страшный чудак, если этого не понимаешь.
– Ничего подобного. Я, правда, не могу в животных стрелять, – попытка Лео заинтересовать собеседника, то есть меня, потерпела фиаско. – Костя, – позвал я Морозова, отвернувшись от Лео, – на ужин что-нибудь купим?
– А как же! «Рублевки» возьмем, как раз свежую завезли.
– Чего, чего возьмем? – недоумеваю я и жду объяснений.
– Колбасы по 1 рублю за килограмм. Ты что, о такой не слышал? И не ел никогда? Несчастный человек!
Костя принес на ужин килограмм этой самой колбасы по рублю. Оказывается, иногда приятно ощутить себя несчастным! Во всяком случае, я рад, что до сегодняшнего дня этой колбасы не видал и не едал. Я хоть отмолчался, а вот Веня, который тоже, как и я, первый раз в жизни отведал «рублевку», сказал:
– Гром бы тебя побил, Костя, с этой колбасой. Лучше бы мы «золотой рыбки» взяли. (Это он так «Кильки в томатном соусе» называет). Каждому бы по банке вышло!
– Ну, извини, – просит Костя, – я в детстве лучшей колбасы и не ел, наверное. Меня ведь мама одна растила, а зарплата у нее 80 рублей.
А Лео и после ужина все настойчиво агитирует меня, чрезвычайно увлекательно рассказывая, что я при моем характере непременно попаду служить туда, где охота является единственным видом культурного досуга.

Веня
После того, как я неожиданно для всех занял второе место на соревнованиях Одесского военного округа по боксу, довольный ротный отпустил меня на двое суток в увольнение.
– Иди, иди с глаз моих долой на два дня, – пошутил он на прощанье.
Два дня провел я на берегу с Иркой. Ночевали в домике, который специально сняли. Ялта, много моря, много неба и солнца и много плотской любви. Вода, правда, холодная, зима ведь, так что мы не купались. Выходные пролетели совсем незаметно.
Вернувшись в училище, я почувствовал прилив сил, энергии и трудолюбия. В кубрике нашего взвода был один Веня, по внешнему виду которого сразу стало понятно, что он давно томится в одиночестве. Так что он с радостью набросился на меня со своими разговорами, новостями и сплетнями. В приливе великодушия я решил сделать ему приятное и не перебивать его, пусть выговорится.
– А мы тут попали на чистку картошки, здорово было! Магнитофон, танцы, вся столовая ходуном ходила! Жалко только, что нас мало было, пришлось долго чистить и поздно лечь спать. А наш Кассиус Клей в 32-й роте зверствовал. Двух курсантов завел в туалет, и давай их там метелить. Один из них упал и головой расколол писсуар!
– Да ну? – усомнился я, не привирает ли Веня по своему обыкновению?
– Вот тебе и ну. Кассиус Клей по-нашему, это тебе не Мохаммед Али!
– На удивление глубокая мысль, – смеюсь я, а сам думаю, усвоили ли курсанты из 32-й роты полученный от комбата урок?
– Слушай, ты как на счет того, чтобы нашему гербу яйца на выпуске надраить? – перескочил Веня на другую тему.
– Какому еще гербу? – заинтересовался я.
– Ну, памятник медный есть недалеко от парка Тренева, возле детского сада «Алые паруса». Называется он «Мальчик на шаре», неужели не знаешь? Все предыдущие выпуски ему в последний день яички пастой гоя, или там асидолом, зубной пастой начищали до блеска! Ты разве не знаешь?
– Знаю, конечно, – меня забавляет то, что Веня может думать, что кому-то из курсантов могут быть неизвестны училищные традиции, тем более, неофициальные.
– Будешь участвовать? – деловито интересуется Веня.
– Нет, не буду. Уверен, что и без меня желающих поучаствовать будет более чем достаточно, можно будет отборочный конкурс устраивать. Вот гаубицу на плац я оттащить не против.
– Толик, а ты чего в десантное училище не поступал? Ведь учишься отлично и со спортом полный порядок?
– Поступал. Помнишь, как это у Высоцкого: «Я помню райвоенкомат. В десант не годен, так-то брат!» – пропел я. – На медкомиссии меня задробили. Сказали, что с обратным прикусом зубов в воздушно-десантные войска нельзя. А вот в стройбат…
– … пожалуйста! Обратный прикус зубов это как? Первый раз о таком слышу.
– Это когда нижние зубы выступают вперед.
– Покажи. Ух, ты! Бойся попасть в такую пасть! Ха-ха!
Веня включил магнитофон, и по спальному помещению разнеслось: «Я московский озорной гуляка…»
– Симона, ты музыку видишь? – спрашивает Веня.
– Слышу, – по всей видимости, он оговорился, но я все равно решил его поправить. – Слышу.
– Громче сделать? Ну, как хочешь, – замолкает, наконец, Веня, и теперь можно расслышать слова песни.
Веня присел на подоконник. Еще до моего прихода в роте командир роты проверял светомаскировку на окнах. В нашем взводе на всех трех окнах она так и осталась распущенной. Веня сел прямо на край светомаскировки, та натянулась, карниз упал и ударил Веню по голове. Все это произошло слишком внезапно. То ли от боли, то ли от неожиданности, Веня грохнулся на пол. На этот раз он ударился подбородком, правда, не очень сильно.
– Ты как? – протянул я ему руку, помогая подняться.
– Бывало и лучше, – потирая ушибленные места, ответил он, и жалобно добавил: – Починить нужно, а я не умею. Ну, ничего в этом не смыслю.
Понятно, вопрос с ремонтом кажется Вене почти неразрешимым, что, впрочем, и не удивительно. Меня уже давно не поражает неумение Вени сделать что-нибудь своими руками. Вот если бы это можно было сделать языком, это другое дело, тут Вене равных не было и нет!
– Ладно, так и быть, помогу, – улыбаюсь я, так как Венины проблемы у меня вызывают смех. – Только ты возьми у каптера молоток, пассатижи, отвертку, стамеску.
– Я мигом, – просиял Веня и тут же ушел к каптерщику.
И действительно, долго ждать не пришлось. Я засучил рукава и стал чинить карниз, дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Тут из увала вернулись Лео и КорС.
– Толик, ты это чего? – удивился Валерка. – Руки зачесались?
– А что? Мне это не трудно. Я с деревом дружу.
– Симона, ну зачем ты так? – обижено говорит Веня.
Я глянул на него, на Лео, на Королева, и мы все дружно рассмеялись. Даже сам Веня, хоть и с минутной задержкой, но понял и тоже рассмеялся.
– Иванов, – говорит КорС, – у нас, как человек, наделенный многими талантами, не смог равнодушно наблюдать со стороны и решил оказать помощь товарищу, обделенному этими самыми талантами. Симона, ты только не переусердствуй. Кстати, тебе известно, что переводчики неточно перевели труды Дарвина с английского языка на русский?
– Что именно ты имеешь в виду? – заинтересовался Веня. Я молчу, так как понимаю, что КорС готовит какой-то подвох.
– Там буквально написано: «Труд превратил нормальную обезьяну в современного человека, но он, же превратит его в лошадь!»
Мы дружно посмеялись над остроумной шуткой Королева, отдавая должное богатой игре его воображения.
– Эх, видели бы вы, – мечтательно сказал Лео, – какую подругу сегодня снял КорС! И как это тебе только удается? С первого раза!
Видно, что Лео никак не может успокоиться, такое сильное впечатление произвела на него внешность новой подружки Королева. Впрочем, красивые девушки это вечная тема страданий курсантов. Сам Королев самодовольно улыбнулся, так как новая девушка является предметом его особенной гордости, и стал отвечать.
– Если я чего-то хочу, то не мечтаю, не страдаю, а действую. И всегда добиваюсь того, чего хочу, иначе успеха не добиться. Можешь спросить у Иванова, он подтвердит, потому что сам поступает точно так же! Кстати, Иванов, это ты светомаскировку оборвал?
– Нет, это сделал я, – нерешительно и смущенно, но честно сказал Веня.
– Иванов, что взамен берешь добра? Как это ничего? Ты не используешь ситуации? Надо помогать на определенных условиях. Веня, с тебя чипок! На всех, – с нетерпением говорит КорС. – Кончай мелочиться!
– Ну, если на всех, – улыбнулся я, и протянул Королеву карниз, – то давайте с Лео вешайте карниз и светомаскировку, я их уже починил.
– Полезли, Лео, а то я терпеть не могу халявы, – вздыхает КорС.
Мне показалось, что Веня отнесется к этой идее с прохладцей, но он вопреки моим предположениям, с готовностью вызвался повести нас всех в чайную. Видать, очень уж он истосковался по нормальному, с его точки зрения, общению.
– Современники, – весело говорил он, – за мной! Посплетничаем маленько!
Сплетничать, разумеется, будет он один, а мы будем выступать в роли благодарных слушателей и внимать ему практически с сыновней любовью. Это Веня так думает. Что ж, посмотрим, что из всего этого выйдет на самом деле! И мы направились в чипок.

Дневное ориентирование
Сегодня у нас долгожданное практическое занятие по дневному ориентированию. Привезли нас на грузовике на край Байдарской долины. С места нашей высадки видна река Черная.
– Там начинается Чернореческий каньон, – показывает рукой Миша. – в той стороне балка Менестер, менестерские источники, манштельмова дорога. А вон там пещера Фатима-Каба. Жаль, что нам не туда.
На этих занятиях маршрут следования значительно длиннее и сложнее, чем было на ночном ориентировании. На это занятие отведен целый день, и нам выдали сухой паек. Кроме этого групп всего три, каждая группа это штатное отделение. Выслушав последние наставления и получив задания, мы разошлись в разные стороны. С компасом идет Миша, а пары шагов отсчитывает КорС. Все остальные в принципе ничем не заняты,  поэтому болтают.
– Как это сказал преподаватель? – со смехом вспоминает Лис. – А, вспомнил! Нам нужно быть бдительными в окружающей среде!
– Компас – это прибор, с которым можно смело пойти на все четыре стороны, – шутит Литин, глядя на Мишу. – О, Солнце вылезло!
Нам пророчили, что будет ливень и даже буря, но к счастью, все мрачные прогнозы не подтвердились. Дима снял с ремня флягу и стал пить воду.
– Ты что? – смеется Миша. – Пьешь воду натощак?
Настроение у нас отменное, ведь занятия на природе, да еще без офицеров – это вам не дурацкое стояние в строю, не бесконечное сидение в аудиториях: то на занятиях, то на сампо.
– Толик, а тебя родители наказывали в детстве? – спрашивает Дима и с нетерпением смотрит на меня, в ожидании ответа.
– Да. И до пятого класса даже не пытались разобраться – виноват я или нет. Кто бы, что обо мне не сказал, родители  верили. Они считали, что взрослые люди напраслины возводить не станут, и что дыма без огня не бывает.
– Значит, ты так себя зарекомендовал, – заметил КорС.
Вы уже вероятно заметили, что он у нас, хоть и намного голов выше остальных по учебе и способностям, но все равно большой чудак, на всех обижается и ко всем придирается, особенно ко мне. Так что его очередной выпад в мой адрес меня ничуть не удивил.
– Может быть и так, не помню. А ты не отвлекайся, трудись! 
– Так ты разгильдяем был? – с пониманием спрашивает Лис.
– Нет, – удивил я Лиса так, что тот споткнулся на ровном месте. Но я тут, же поспешил внести ясность. – Главарем местных разгильдяев!
– А в пятом классе что произошло? – напомнил Дима, вернув разговор в прежнее русло.
– Было это в воскресенье, – рассказываю я в ритм шагам, – мы с пацанами ходили в кино. Как сейчас помню, смотрели «Конец императора тайги». Пришел я из кино, переоделся, умылся, пообедал, а потом стал вместе с родителями смотреть телевизор. Вдруг прибегает соседка с первого этажа, вся какая-то взъерошенная, и давай орать, что я бросил металлический прут на провода. Что, естественно, привело к замыканию, и три жилых дома остались без света. Мама спросила, когда это было. Соседка отвечает, минуты три назад. Мама замечает, что этого быть не может, потому что я дома уже больше часа. Соседка стоит на своем и клянется, что все своими собственными глазами видела, а мои родители просто меня выгораживают. Мама терпеливо пыталась ей все объяснить, но вышел папа, которому надоел их разговор и объяснил соседке все в более простой и доступной форме.
– Типа, вам же русским языком сказали – наш сын дома уже больше часа, и, следовательно, не мог этого сделать. Если вы нам не верите, то идите к такой-то матери? – опередил меня Лис.
Сам я замешкался, так как с удовольствием вдыхал чистый горный воздух и заглядывал вперед в неизведанную даль.
– Точно, а соседка вышла из квартиры, и стоя на лестничной площадке, продолжает возмущаться. К ней присоединились еще несколько соседей. Тут папа стал терять терпение и пообещал всех, кто там на меня наговаривает, спустить по лестнице. Папу уважают, и все дружно удалились. А мама вдруг спросила, бывало ли раньше, что они с папой наказывали меня за чужие грехи? Я и ответил, что очень даже часто. Говорю, что я ведь вам много раз пытался объяснить, но вы мне не верили, даже слушать не хотели.
– С тех пор родители стали разбираться, и ты стал получать значительно реже? – догадался Королев.
– Точно, хотя справедливости ради, надо сказать, что били меня всего два раза. Все остальные наказания были моральными.
– Нравоучения читали?
– Во-во. Последний раз, когда меня били, вернее, когда мама пыталась меня бить, вообще смешно было. Я тогда уже в восьмом классе учился. Собрались мы с тремя приятелями в кино. Ждем четвертого, когда соседский мальчишка со второго подъезда, бросил в стену дома над нашими головами бумажный пакет с песком. Пакет разорвался,  нас обсыпало песком, а я перед этим как раз голову вымыл.
– Обидно, да? – с кавказским акцентом спрашивает Лис.
Пока смеялись, я обратил внимание на то, как трудно идет Вася. Оказывается, он себе вместо нормальных карманов в брюки х/б пришил кубинские. Это, знаете, как кубинские мешки, которые в несколько раз больше наших. Так вот, Вася в эти карманы набрал сухарей, и теперь ему трудно ходить с полными карманами по горам по долам. Умора с нашим Васей, да и только.
– Решил я его проучить, но не догнал. Стоим, ждем дальше, но тот сосед снова бросил пакет с песком, и снова весь песок прямо на нас посыпался. Я снова побежал за ним и опять не догнал. Снова ждем, и снова пакет с песком. И опять без промаха.
– И ты снова его не догнал? – предположил Володя.
– Не догнал, а мой сосед, нет бы, задуматься над тем, чем все это может окончиться, решил еще раз испытать судьбу. На третий раз сосед сделал ошибку, он побежал домой. Я был зол, с ходу вышиб дверь, а потом стал его бить. Откуда-то такие силы взялись, что я его за куртку на груди поднял, и бил головой о стену!
– Сколько ему лет, было? – заинтересовался Дима.
– Семиклассник, на год младше меня. Уж не знаю, чем бы все окончилось, но прибежали мои приятели и сказали, что мать этого соседа домой возвращается. Я его бросил и вышел во двор. В кино я, конечно, не пошел, а стал ждать, чем все закончится. Как, никак, а я дверь в чужую квартиру выломал. Через минуту мать вытащила плачущего соседа и поволокла его к моим родителям. Я пошел следом за ними.
– А пацаны? – вспомнил Артем. – Они что? Подтвердили, что тот сосед первым начал?
– Пацаны в кино пошли, – пожал я плечами. – Захожу я в квартиру, а мама сразу за офицерский ремень, и давай меня хлестать, куда попало. Соседка испугалась, и давай маму успокаивать, мол, не нужно, не нужно! А потом и вовсе ушла.
– А папа? – оглянулся Миша и тут же споткнулся на камнях, хорошо хоть не потянул ногу.
– Папа счел, что я поступил совершенно правильно, и, по его мнению, по-другому и поступать нельзя было. Более того, он заявил, что я проявил ненужную мягкотелость, а надо было все это сделать с первого раза и морду набить обидчику сильнее.
– Ну и батя у тебя, – искренне восхитился Королев. – Молоток! Мне бы такого! А дальше-то что было?
– Ты считай, не отвлекайся и не мешай нам слушать, – перебил его Лис.
– Теперь твоя очередь считать, – огрызнулся Королев, – все, командир, я иду и считаю только до развязки!
– А дальше тебя, что, нести прикажешь? – хохотнул Лис.
– Дальше считать будешь ты, – ткнул пальцем КорС Лису в грудь.
– Лады, – не стал спорить Лис, – с радостью! Но до развязки, будь так добр, не откажи в любезности, помолчи.
– Вы уж извините, что перебиваю ваш содержательный разговор, – говорит Миша, – Толик, так что там дальше было?
– Да что дальше? Мама лупит меня, а мне не только не больно, а еще и смешно. Я какое-то время молчал, а потом не выдержал и рассмеялся. Мама еще больше разошлась, а я еще больше смеюсь. Она бросила ремень, и сама рассмеялась. Ну, я повинился и пообещал, что больше двери в чужие квартиры выбивать не буду.
– Слово-то держишь? – смеется Миша через плечо, так как он больше на ходу не оглядывается. 
– А-то! Уже пятый год держу, – смеюсь я, а сам думаю, что еще много чего интересного было в моей жизни, только обо всем ведь не расскажешь.
– Стой, – скомандовал вдруг Миша, и сам тоже остановился, осматриваясь по сторонам. – Вы не находите, что странный у нас какой-то маршрут? Лично меня это смущает.
И в самом деле это кажется совершенно непостижимым, но перед нами – бурная горная речушка. КорС и Миша стали спорить друг с другом, сваливая вину один на другого. Я тоже стою и не верю своим глазам. 
– Это уже интересно, – вертит головой по сторонам Вася. – Интересно, и как прикажете это понимать?
– Что тут интересного? Это очень подозрительно, – усомнился Баранов. – Неужели остальные группы тоже будут форсировать водные преграды? Да еще в такую погоду, то есть время года? Что-то верится с трудом.
– Нет, – нахмурился КорС, – что-то здесь точно не так. Может, вернемся? На первый взгляд так быть не должно. На второй тоже.
– Угу. Остается предположить, что в карточке с заданием ошибка, так что ли? Что скажешь, командир? Эх, жаль, удочек нет, – шутит Миша, а потом добавляет, обращаясь к Королеву: – Это ты виноват, это ты нас сюда завел по причине большого ума, а точнее, по причине отсутствия оного! Кстати, ты же обещал, что будешь молчать?
– Я хозяин своему слову, сказал и забыл!
Все смеются, а Королев покраснел, шумно сопит, и с достоинством молчит.
– А вот на счет удочек, Миша, ты ошибаешься, – довольно говорит Лис. – У меня с собой есть и леска, и все остальное.
Столкнувшись с необходимостью форсировать реку, многие курсанты растерялись.
– Ничего, я уверен, когда дойдем, то все выяснится, – жизнерадостно говорит Литин. – Может, нас специально не предупредили, а задание дали взрослое? С философской точки зрения …
– Пошел ты, знаешь куда? Философ, блин, – нервно перебил его КорС.
Решение принять оказалось не просто. Лично в моей голове возникли сомнения и противоречия, но надо как-то расхлебывать эту кашу, хоть и заварили ее не мы.
– А если это и вправду такой маршрут? Засмеют еще, – собрался я с мыслями и принял решение. – Нет, только вперед! Куда я, туда и вы! Или вот что! Рацию включить, сейчас мы узнаем, предусмотрено ли в задании форсирование реки.
Однако связи не было, нас никто не слышал, и мы тоже никого не слышали. Что ж, во всем должны быть железная воинская дисциплина и порядок. Королев смеется, что решение принять решение – это уже решение!
Литин пошутил неудачно, сказав, что прежде чем принять решение, надо убедиться, что именно я должен его принимать. Кто же если не я? Здесь я командир, и решение принимать, и ответственность за него нести лично мне. Коллективного решения здесь не принимают, это армия.
– Командир, как форсировать будем? Без алкоголя? – шутит Миша.
– Хороший вопрос. Сапоги старые, если у кого протекают, то в мокрых сапогах и портянках в горах быстро ноги в кровь сотрем. Что ж, – принял я решение, – речка не широкая, и не глубокая. Разденемся догола и перейдем вброд.
Так и сделали. Вода ледяная, но куда деваться? Хуже всех пришлось Литину и Лису, так как они ниже всех ростом, глубже всех шли в воде, и что особенно плохо, немного намочили свою форму. Теперь у нас проблема и большая, как выразился по этому поводу Вася.
– Эх, ты! – досадовал Дима, обращаясь к Литину. – Дал бы мне свою форму, а теперь как ты в мокрой-то будешь?
У Лиса, хоть он уже и надел свою форму, зуб на зуб не попадает, хоть бы он, еще больше не заболел, – промелькнула у меня мысль. Дело в том, что вчера у Лиса была температура, но он скрыл это от начальства, чтобы пойти с нами на занятия по ориентированию, а не сидеть в училище.
– Может, костер разведем? – несмело предложил Баранов. – Пусть Лис и Литин согреются, да и форма их подсушится.
– Нет, – в один голос отмахнулись Лис и Литин, – одеваемся и пошли.
Мы оделись и пошли дальше. Старались идти быстро, насколько нам это позволял рельеф местности.
– Пацаны, у кого в детстве были велосипеды? – полюбопытствовал Дима. Ему скучно идти молча. Он сегодня пытается заменить нам Веню, что ли? Оказалось, что велосипеды были не у всех.
– Толик, – не унимается Дима, – ты как велосипед купил?
– Да как, просто. Я с детства собирал в бутылку от шампанского монеты по десять копеек. Когда решил купить себе велосипед, высыпал из бутылки все монеты, отсчитал шестьдесят кучек по десять монет, а остальные ссыпал обратно в бутылку. Помню, продавщица трижды пересчитывала мою мелочь.
– Какой хоть велосипед купил? «Орленок»? – шутит Дима.
– «Украину», – с легкой ностальгией вспомнил я.
– Хорошая лайба, – подмигивает Дима мне.
Королев как всегда не доволен и ворчит, что я и здесь, как всегда, глубоко в центре внимания.
– Командир, – нарушил свое собственное слово молчать до следующей развязки КорС, – ты всегда был командиром, да?
– Да: и дома, и в школе, и на «Зарнице» и в пионерлагерях.
– И какой ты был командир? – насмешливо спрашивает КорС.
– Во всяком случае, справедливый. Я так думаю, это моя определяющая черта. Помню, однажды вечером играли мы в снежки на улице, и кто-то высадил стекло в ресторане. Поймали одного нашего пацана, припугнули детской комнатой милиции, и он сказал, что видел, как я разбил окно. Но я-то точно знаю, что я этого не делал! Работники ресторана сказали, что нужно вставить окно, и конфликт исчерпан. Но мой папа отказался. Он заявил, что верит своему сыну, и если сын говорит, что не разбивал окно, то так оно и есть. Но мама рассудила по-своему. Попросила одного нашего знакомого, и тот принес стекло и застеклил то злополучное окно. Ему в ресторане даже стол накрыли в знак благодарности. А я на следующий день пошел и среди бела дня высадил то окно кирпичом.
– Зачем? – споткнулся на ровном месте Вася.
– Но я, же наслушался всякой ерунды в свой адрес, причем, ни за что! А так стало легче на душе, – попытался я объяснить сложные мотивы, двигавшие мной в тот день.
– Ну, ты даешь! Если не врешь, конечно! – смеется КорС.
– Стой! – поднял руку Миша, и снова остановился.
– Что, опять что-то не так? – удивился я.
Мы подошли к Мише и увидели, что стрелка компаса вертится, как пропеллер.
– Странно. Залежи железной руды здесь, что ли? – неуверенно спросил Баранов. – Не совсем понятно.
– Или заблудились, – предположил Володька, – вряд ли такой поворот предусмотрен в нашем задании.
– Не могли мы сбиться, – заверил Миша, и КорС это тоже подтвердил.
– Возвращаемся? – неуверенно спросил Дима.
– Давайте-ка сначала отобедаем, – сказал я, оглядываясь по сторонам. За разговором мы и не заметили, что оказались в ущелье.
– Может, пойдем дальше? – подал голос Володя. – Общее направление, в общем, понятно. Будем его неуклонно придерживаться, в ущелье это несложно. Посчитаем пары шагов, может, выйдем куда надо? – и он вопросительно уставился на меня.
Я решил, что сначала пообедаем. Вася на скорую руку нарезал свежего хлеба, полил его растительным маслом, которое прихватил по своей инициативе, посолил и раздал всем, чтобы заморить «червячка».
– Толик, а тебе нравится хлеб с растительным маслом и солью? – спрашивает Володя.
– Да, только я больше тюрю люблю.
– Что за тюря такая? – заинтересовался КорС. – Я несколько раз слышал это слово, а что оно означает не знаю.
– Толик, – улыбается Миша, – просвети темного профессорского сынка!
– Свежий хлеб, лучше, чтобы было больше корочки, мелко накрошить, мелко порезать лук и все это посолить и полить растительным маслом. Есть можно вилкой, а можно ложкой. Вот тебе и вся тюря!
– Я бы еще поперчил, – мечтательно говорит Миша.
Мы с удовольствием перекусили, и развели костер. Поскольку дым идет прямо на Литина, тот выставил на костер фигу и громко сказал три раза:
– Куда фига, туда дым!
Мы посмеялись, разогрели тушенку в солидоле, предварительно протерев банки от оного, пообедали, затушили огонь и пошли дальше. Не прошли и ста метров, как Вася оступился на валуне, упал и ушиб ногу. А может и растянул. Во всяком случае, идти он уже не может. А тут еще у Лиса поднялась температура.
– Однако весело, ничего не скажешь, – подытожил Королев. – И что интересно, чем дальше, тем веселее.
– Делаем носилки, – распорядился я, – похоже, нам и ночевать придется в этих горах. Еременко, Снигур, займитесь носилками.
Настроение ни у кого особо не ухудшилось, только Лиса и Васю жалко. Интересно, что там подумает о нас наше командование, когда мы вовремя не появимся в назначенном месте?
– Что у нас со спичками? – поинтересовался я.
– Есть. И зажигалки тоже есть, – бодро доложил Миша. – Не зря же мы курим!
Лис как-то странно посмотрел на друга, но промолчал.
– В лекарственных травах кто-нибудь разбирается?
– Я! А зачем? – скривился от боли Вася.
– Нужно Лису какой-нибудь гербарий заварить от простуды.
Васька с помощью Димы и Литина стал неуклюже бродить среди скал, выбирая необходимые травы. Вскоре на небольшом костерке забулькало и ароматно запахло травяным чаем из котелка, в котором напаривалось лекарство. Хорошо, что Вася смог отыскать подходящие травы.
– КорС, – позвал я, – ну-ка, перетяни Васе лодыжку.
После перевязки, пока Лис пил отвар, сделали импровизированные носилки из двух вырубленных жердей и плащ-палатки. Не теряя больше ни минуты, мы двинулись вперед.
– Командир, – сказал вскоре Миша, беспокойно оглядываясь, – такими темпами мы скоро и Лиса тоже понесем.
– Рация! – вспомнил я, и плюнул от досады. – Артем, включай рацию и выходи на связь!
Но ожидаемой связи по-прежнему не было, а из наушников доносится только треск и противный скрип. Разные мысли лихорадочно бились в моей голове. Да и у ребят, видно, тоже.
– Командир, – серьезно спрашивает Миша, осматриваясь, – мы сегодня ночевать, где будем? Ночь ведь не за горами. Уж извини за тавтологию, но в горах темнеет рано и быстро.
– Думаю, вон в той рощице, – показал я рукой, – нарубим длинных жердей, сделаем из них и плащ-палаток большую палатку. Нарубим веток елей или сосен, сделаем постель. Да и дрова далеко носить не придется. Идемте, немного осталось.
Но идти пришлось даже меньше, чем мы предполагали. За поворотом скалы открылась небольшая пещера с нависающим над тропой «козырьком».
– Стой! Все! Ночуем здесь. Вот под этим «козырьком», – решил я, и показал рукой на выступ скалы.
– Хорошее место, – одобрил Миша, – и от ветра защищает, и от дождя или снега, если вдруг случится. А то вдруг дождь, и будет как в песне: а у костра ни сесть, ни лечь.
– Надеюсь, вальс танцевать не будем? – смеется КорС.
Миша примкнул к автомату штык-нож и первым вошел в пещеру. Вася с недоумением смотрит на действия Миши.
– Миша, ты что, – не выдерживает Вася, – думаешь, что там есть пещерный медведь или пещерный лев?
– Не приходилось ли вам, Василий, слышать, что вы дурак и притом редкий? – грудью стал напирать на Россошенко Королев. – Диких животных, в том числе хищных и голодных, в лесу никто еще не отменял.
Рвущаяся наружу злость готова выплеснуться на голову Васи. Я не без усилий оттащил его в сторону от Васи.
– Поразительное открытие, – подтверждает Лис, – редкий ты, Вася дурак.
– Собираем дрова, да побольше, чтоб на всю ночь хватило, – стал я распоряжаться, как, и положено командиру отделения, прерывая ссору, – и рубите еловые ветки для постелей. И тоже, как можно больше!
Впрочем, то, что Васю называют дураком, его почему-то не очень обижает. Во всяком случае, его это точно не удивляет. А может он просто устал, ведь ему пришлось нелегко.
– Толик, а чем рубить? – удивился Баранов. – Топоров ведь нет.
Он даже растерянно осмотрелся по сторонам, словно ожидая увидеть топоры.
– Лопатками, – объяснил я недогадливому Баранову. – А еще ты лично можешь штык-ножом попробовать резать!
Все здоровые принялись работать, в том числе и я. Срубая пушистую елку, я согрелся и только теперь почувствовал, что меня уже довольно давно донимает пронизывающая до костей сырость.
– Дай, – попросил Лис у Миши понравившийся ровный прут.
Похоже ему полегчало. После этого он обстрогал его, привязал леску, грузило, поплавок, крючок, взял хлеба и направился к небольшой горной речушке. Лису повезло и он довольно быстро словил четыре ручьевые форели довольно приличного размера. Он вернулся, и выпотрошив улов, стал печь рыбу на углях. Периодически он раздувает угли пилоткой.
У Литина в вещмешке оказались специально припасенные два десятка картошин среднего размера, и он стал их печь в золе.
– Литин, ты это здорово придумал! Я печеную картошку очень люблю. Зимой, бывало, ходил в кочегарку под нашим подъездом и пек ее там, прямо в топке.
– Командир, не нагоняй раньше времени аппетит!
Когда наносили дров и веток для постели, стали ужинать. У Володи нашлись три крупные луковицы.
– О! – обрадовался Литин, – к картошке самое то!
– А кстати, – заинтересовался Миша, – где это вы овощами запаслись?
Оказалось, оба сходили в столовую и попросили у наряда один картошку, а второй – лук. Теперь вот, как нашли! Сухой паек это, конечно, здорово, но печеная картошечка, да еще с луком на природе это же совсем другое дело!
Артем Баранов угостил всех большими бубликами с маком, помните такие – по 5 копеек за штуку? До чего же вкусной показалась нам наша еда после такого долгого и трудного дня! Только Лис безразлично смотрит на еду. Перемеряли температуру + 38,5 С.
– Еще полтора градуса и я – водка, – нашел силы пошутить Лис.
– Все-таки жаль, что нет спиртного, – вздохнул Миша, а вслед за ним его горячо поддержал Лис.
– Точно! Организовали бы сейчас «культурное мероприятие!» Вот жизнь, и деньги есть, и водки не купишь! Командир, ты не улыбайся, это, между прочим, твоя недоработка! Где твоя забота о подчиненных, где наши «фронтовые» 100 грамм? В следующий раз мы тебе такую оплошность не подарим! То есть не простим, так и знай!
Миша не посмотрел на то, что солдатский котелок крашеный и не предусмотрен для приготовления пищи, и заварил в нем чай. Чего он туда положил, не знаю, но чай вышей душистый и вкусный. Из своего вещ-мешка Миша достал горсть карамели «Взлетная» и угостил нас. Каждому досталось по две штуки. Чай с конфетами доставил всем удовольствие.
Только мне немного не по себе. И как это так вышло, что Вася взял с собой свежий хлеб и растительное масло, Литин картошку, Миша конфеты, Володя лук, Артем бублики, Лис наловил рыбы, а я словно гость или нахлебник какой-то? Стыдно. А еще опытный турист, называется. И командир. Нет, больше такого не повторится!
Из срубленных жердей и двух плащ-палаток мы соорудили полог, закрывающий вход в пещеру. Из остальных плащ-палаток каждый сделал себе спальный мешок. Поскольку плащ-палаток теперь на две меньше, мы коллективно решили, что дежурить у костра будем по двое. Володя откинул полог, чтобы полюбоваться закатом.
– Закрой дверь, – ворчит Королев, – нечего улицу греть. Хочешь посмотреть, так выйди наружу.
Но Володя предпочел остаться в теплой пещере.
– КорС, – спрашивает он, – скажи, какой художник самый лучший?
– Природа, – быстро находит правильный ответ Королев.
– Миша, о чем думаешь? – спрашиваю я, видя, как приятель скептически рассматривает свою плащ-палатку.
– У меня дома есть спальный мешок. Вот, жалею, что он не здесь!
– А какой у тебя спальник?
– Не поверишь, отечественный. Из стеганного ватина. Тяжелый, объемный, но теплый!
– Лучше бы каждому еще по Матильде, – задумчиво говорит КорС.
– По какой еще Матильде? – первым заинтересовался Литин. – Это ведь женское имя?
И глазки Литина похотливо забегали по сторонам.
– КорС, не томи, мы требуем объяснений! То есть разъяснений!
– Есть такая мелодия – «Waltzing Matilda». Переводится, как: «Танец с Матильдой». Неужели не слышали? А ведь это, чтобы вы все знали, еще и неофициальный гимн Австралии! Говорят, что песня эта написана еще в XVII-м веке. Так вот, Матильдой в старину называли скатку из солдатского одеяла. Та самая, которая солдату постель, крыша, и любимая жена. Выражение «Станцевать с Матильдой» означало: «Податься в бега».
– Это для каторжником тамошних? В смысле, одеяло необходимо было, чтобы после побега не замерзнуть в холодной Австралии?
– Типа того. Обычное шерстяное одеяло служило верой и правдой военным, беглым каторжникам, путешественникам и просто бродягам, задолго до того как были придуманы спальные мешки.
– Так бы сразу и сказал, что говоришь о шерстяных одеялах, – разочаровано говорит Литин. И, поежившись, с казал: – Так хочется сейчас оказаться на печи!
– Что за имя такое – Печь? – пришла очередь шутить КорСу.
Ночевали мы в горах, спать легли раньше обычного. Еды было мало. Наши пакеты для оказания первой медицинской помощи нам совсем не пригодились: у Васьки нога все больше опухала, а Лис горел и бредил. В общем, стало еще хуже.
Все устали за этот день и крепко спали. Только дежурные по очереди поддерживали огонь и бдительно стерегли сон остальных. Утром ущелье наполнилось гулом и рокотом, многократно повторяемым эхом.
– Вертолет? – с надеждой спросил Вася, задрав голову вверх.
– Вертолет, – с облегчением подтвердил я, и всех нас охватила затаенная радость. Эта робкая радость готова прорваться наружу.
– Побежали? – шутит Миша.
– Не с моей ногой, – грустно говорит Вася, словно не понимает, что Миша шутит.
И действительно, над горой появился военный вертолет. Мы привлекли его внимание сигнальными ракетами. Вася испытывает чистейшую радость от того, что наше приключение окончилось. Вертолет сел на просеке, чуть выше нашей стоянки. Выяснилось, что он искал именно нас!
Вертолет быстро доставил нас на другую сторону горы, где нас ожидали наш ротный, вчерашний преподаватель и первый заместитель начальника училища полковник Крошкин.
– Что ж ты, Иванов, твою дивизию? – не сдержался и ругнулся в присутствии высокого начальства ротный.
– Отставить, майор, – рявкнул своим зычным голосом заместитель начальника училища. – Сержант, дайте сюда вашу карточку с заданием.
Я подошел и отдал. Полковник сверил ее с той, которая была у преподавателя, и зло сказал:
– С какой балды вы все это взяли? На первом же участке ошибка в сто градусов!
– Ничего себе отклонение! – присвистнул Литин. – Мы повернули даже не под прямым углом, а еще больше!
– Можно подумать, если бы мы повернули под прямым углом, нам бы это как-то помогло, – проворчал КорС.
Полковник Крошкин тем временем продолжает распекать нашего незадачливого преподавателя.
– Соответственно, и дальше у них все пошло неправильно. Скажите, майор, вы хоть раз задумывались о том, за что вам платят заработную плату? Молчите? Итак, ошибка в сто градусов. Как это понимать?
– Ума не приложу, – забегали глаза у преподавателя.
– А я приложу! Я вам сейчас так приложу! Карточки вам изготовили курсанты, потому что вам самому было лень! А вы даже не удосужились их проверить! Разговор с вами мы продолжим в училище, хотя я вам сразу скажу, что прощения вам нет. Как же меня достали тупые подчиненные!
– Следовательно, я не ошибся, предположив, что в карточке с заданием ошибка, – довольно говорит КорС.
Нас построили, и первый зам начальника училища объявил нам благодарность. Но главное, мы стали еще дружнее. Замнач продолжал в стороне распекать незадачливого преподавателя, сильно робеющего в присутствии полковника Крошкина.
– Это все произошло, мягко говоря, по вашей неосмотрительности. Этого никогда бы не случилось, если бы вы добросовестно относились к своим обязанностям. Вечно у вас все сикось-накось! Вы это сами хоть понимаете?
– Так точно, товарищ полковник, – преданно ест начальника глазами наш преподаватель, стоя по стойке «Смирно!»
– Выговор майор получит, никак не меньше, – предположил Королев, наслаждаясь зрелищем.
– Жаль только, что без занесения в грудную клетку, – проворчал Миша, не отводя взгляда от Лиса.
В роте курсанты моего отделения стали ярко живописать ребятам из других взводов о наших приключениях. Позже Дима слышал, как Веня по телефону рассказывал своим друзьям и подругам из далекой Москвы о том, как их отделение по вине преподавателя трое суток блуждало по Крымским горам, и какие геройские подвиги успел совершить за это время кто? Правильно, сам Веня.

Обычный вечер
С ПХД мы управились довольно быстро, и до увольнения успели еще не только помыться, но и попить чайку. Правда, Васька уронил и разбил свой стакан. Он так из-за этого расстроился, только что не плакал. Даже смотреть на него было жалко.
Вечером, вернувшись из увольнения, Вася принес два новых стакана. Один из них он поставил на  прикроватную тумбочку, а второй спрятал в вещмешок. Проходивший по взлетке взводный заметил стакан на верхней тумбочке и спросил:
– Товарищи курсанты, кто из вас знает, это чей символ?
– Какой символ, товарищ капитан? – повернулся к нему Лис.
– А вы разве не знаете? Граненый стакан это символ тройственного союза подворотни, – сказал и сам засмеялся мама Жора.
Мы тоже рассмеялись, так как шутка нам понравилась.
– Так чей же это стакан? Ты смотри, совсем новый!
– Мой, – отозвался Вася севшим голосом. Он почему-то очень волнуется.
– И где мы его взяли? – выжидающе смотрит мама Жора.
– Нашел, – уклончиво ответил Вася. Он не смог придумать ничего умнее. Что касается правильного ответа, то он легко читается на его перепуганном и виноватом лице.
– Чрезвычайно интересно даже, где это можно найти новый стакан? Вон квас, например, в баночки из-под майонеза разливают, а он нашел! Поведай нам, где можно найти новые стаканы, я там непременно побываю, – пообещал взводный. – И не один раз.
Вася стушевался, мучительно думая. Мы понимаем, что в жизни, конечно, иногда и такое случается, но точно не в этот раз! Впрочем, мама Жора не очень-то и допытывался.
– Пардон, – улыбнувшись, сказал он, – должен вас слегка покинуть.
Как только он вышел из кубрика, Миша стал наезжать на Саркиса:
– Иди, помойся! Или ноги свои в вещмешок на ночь спрячь, чтобы не пахли!
Саркис у нас, по определению мамы Жоры, безнадежно ленивый. К тому же он еще не слишком считается с мнением окружающих, провоцируя их на грубость в свой адрес. Тот же мама Жора по этому поводу говорит, что товарищ Мирзоян презирает принципы социалистического общежития.
– Миш, ты ему еще челюсть веревкой привяжи, чтобы не храпел ночью, – напомнил Батя, который спит на втором ярусе плечом к плечу с Саркисом, и которому храп досаждает больше, чем всем другим.
КорС, который был, как всегда не в духе, читает какую-то газету. На наши разговоры он не обращает никакого внимания.
– Серега, что читаешь? – заинтересовался я.
– «Вчерашние новости», – буркнул Королев, хотя на самом деле он читает училищную газету «Боец партии».
– Да ну его, – махнул рукой Вася, – давайте лучше чайку еще попьем. Обновим, так сказать, новый стакан.
Лео с восторгом уже в третий раз рассказывал новый видеофильм, который он посмотрел в увольнении. Тут появился шаман (комсорг взвода, другими словами) Рома Журавлев, и объявил:
– Третий взвод! Кто еще не сдал комсомольские взносы, сдаем мне!
– Пойдем, Дима, – говорит Володя, – так и быть, сдадимся!
Литин стал рассказывать и напевать песню «Яблоки на снегу» Михаила Муромова, которую еще не все слышали.
– Фу, фигня какая, – скривился Артем. – Разве это музыка? Вот это музыка! (Он включил магнитофон и по казарме зазвучал тяжелый рок). Металл навсегда!
После отбоя, обратив внимание на то, что в ленкомнате горит свет, я заглянул туда. Там Вася и Дима склонились над учебниками по партийно-политической работе. Уже в час ночи, перед тем, как лечь спать (забыл сказать, что я в наряде), снова заглянул в ленкомнату. Оба мои курсанта по-прежнему пытаются грызть гранит науки.
– И как успехи? – добродушно интересуюсь я, сладко потягиваясь, предвкушая скорый сон. – Смотрите, не переусердствуйте!
– Если честно, – протер глаза Дима, подавляя при этом зевоту, – я страницы переворачиваю, а содержания уже не понимаю.
– Значит, не мучься и ложись спать. Василий, а у тебя как учеба продвигается? – рассматриваю я гору учебников и конспектов, которыми обложился Вася. Перед Димой почти такие же «деловые завалы».
– Хорошо, – не очень уверенно отвечает Вася. Впрочем, он пока еще не научился врать так, чтобы это было незаметно.
– А ведь врешь, – усмехнулся я. – Ты и два часа назад сидел над этой же самой страницей! Или ты решил испытать себя на прочность?  Не стоит, чуда не будет!
– Ты наблюдателен, – немного смущаясь, нехотя признал он. – От тебя никуда не денешься.
Я от души посоветовал Ваське, чтобы он тоже лег спать.
– Ты пойми, такие занятия гораздо чаще приводят к плачевным результатам, чем к хорошим.
– Нет, я еще немного позанимаюсь, – уселся удобнее Вася. Он, похоже, не понимает, что занятие это уже абсолютно бессмысленное.
– Как хочешь, – не стал я настаивать, – оно, конечно, колхоз дело добровольное. А вот лично мне пора спать.
– Завтра семинар, – словно оправдываясь, сказал Вася.
– Я в гораздо более выгодном положении, я в наряде! Мне повезло!
– Ну, не прибедняйся! Ты бы и так этого семинара не боялся, – несколько язвительно произнес Россошенко. – Впрочем, как и любого другого. Ты ведь у нас кладовая знаний.
– Что верно, то верно, – не скрывая насмешки, говорит Дима. – Только не кладовая, а кладезь.
– А ты все-таки тоже ложись спать, – советую я Васе. – Тебе здесь делать нечего.
– Я еще немного посижу, – упрямо отказывается Вася.
– Ну, разве что только посидеть. Могу с уверенностью сказать, что ничего хорошего из этой затеи у тебя не получится: не выспишься, и всего делов.
Дима со мной согласился, и тут же, не дожидаясь повторных предложений, отправился спать и быстро провалился в сон.
– Вась, вот что, убирай этот творческий беспредел со стола и  ложись-ка ты спать, – уже приказным тоном говорю я.
– Я завтра пять получу, всенепременно, вот увидишь, – с юношеской запальчивостью воскликнул Вася, и я заметил вызов в его глазах. Не иначе что-то он кому-то решил доказать, причем прямо завтра. – Все будет в порядке, вот увидишь.
– Что, разве где-то рак на горе свистнул? – притворно удивился я. – Ладно, грызи дальше свой гранит, грызун, коли охота. И хорошо бы, чтобы это было в последний раз. Я не о граните, а о ночных занятиях. Всему свое время, а ночью надо спать.
Однако Вася выглядит серьезно и недоступно, показывая мне, что наш разговор на этом  окончен. Он даже не пошевелился и не сдвинулся с места. Как командиру отделения, мне очень хотелось приятно удивиться, но сенсации, разумеется, не было – Вася получил даже не обычную для него троечку, а двойку. Правда, с плюсом.
– Просто произошло досадное недоразумение, – трет красные от недосыпания глаза, Вася. – Это случайность.
– Точно, точно, – веселится Лис, – это досадное недоразумение прямо так и называется: «Курсант Россошенко!» Лично я всякий раз неизменно недоумеваю, как вижу тебя! А если еще и слышу!

Канун Нового года
Володя Еременко стал качком, хотя, глядя на него, никто бы так о нем не подумал. Дело в том, что Володя худ, узкоплеч и узкогруд. Но, несмотря на это, силы он недюжинной. Швайценейгером Вову назвали по аналогии со Шварценеггером, на которого Еременко совсем не похож. Однако кличка к нему приклеилась намертво.
Действительно, если бы Вовчик был такого же роста и сложения, как Шварценеггер, то какой смысл его так же называть? Второй Шварценеггер не нужен, вся его прелесть и заключается в том, что он первый. Ну, а Вова вообще не похож на «железного» Арни, поэтому его так охотно и называют Швайценейгером.
Кроме железа Вова увлекается нунчаками, даже сам приемы с ними выдумывает. Прихожу я из увольнения, а Володя даже подпрыгивает от нетерпения, так ему хочется похвастать передо мной тем, какой замечательный прием он сам придумал.
– Вот, смотри, – взахлеб тараторит он мне, – если два противника стоят близко друг к другу, то можно вот так крутануть (показывает, как именно крутануть), а потом бросить нунчаки, и они своими концами ударят обоих! Ой!!!
Элемент оказался явно сырым и неотработанным, потому что вместо задуманного Вовой эффектного броска в шкаф с шинелями, нунчака свистнула его по глазу. Глаз сразу закрыла темно-вишневая гематома и опухоль. Незадачливого Швайценейгера сразу направили в училищный медпункт, а оттуда в гарнизонный госпиталь, где ему предстоит встретить Новый год.
– Слышишь, Симона, – смеется Веня, – не надо выть! Наш Вовчик жив и будет жить!
Вот и пришел вечер тридцать первого декабря 1986 года. Конечно, настроение у всех праздничное, и в тоже время немного грустное. Я пытаюсь разобраться, в чем причина и понимаю, что мне не хватает комедии «Ирония судьбы или с легким паром!», которая стала необходимым атрибутом Нового года.
– Можно подумать, – шутит Веня, – что кто-то забыл смешные реплики из этого фильма.
– А это неважно. Главное, что мы к этому фильму с детства привыкли, а теперь его нет. Борьба с пьянством приняла странные формы. Не побоюсь этого слова, извращенные, – ворчит КорС. На этот раз с ним согласны абсолютно все.
– И не говорите, – соглашается Столб, – этот фильм раз¬влекает, и дарит  пусть  прописные, но истины о дружбе, любви, жизни. Кроме этого прелесть «Иронии...» и в интригующей недосказанности. Вот мне, например,  всегда было интересно, как там, у Лукашина с Надей все сложится?
– Точ¬ного ответа никто не знает, но, думаю, что у каждого есть своя версия, – сказал Веня, и все с ним охотно согласились. 
– А давайте, и мы пофантазируем, как у них все могло быть? – загорелись глазки у  Лео.
– Что ж, поскольку самого фильма не предвидится, нам не остается ничего другого, как самим придумать его концовку, – быстро соглашается Столб. 
И мы стали почти всем взводом фантазировать, и было в этом фантазиро¬вании что-то неуловимо при¬тягательное. Приход командира взвода напомнил нам, что Новый год совсем близко, и маленькие чудеса все же случаются.
– Товарищи курсанты, – громко говорит взводный, – поздравляю всех с наступающим Новым годом!
– А где шампанское? – ворчливо говорит Миша. Перехватив осуждающий взгляд взводного, он негромко добавляет. – Плохой у нас командир. Хороший командир должен подчиненных не только драть, но и кормить, а наш только и знает, что дерет.
Но вопреки стенаниям Мишки и полному отсутствию алкоголя, посидели мы хорошо и нескучно. Мне из дома прислали посылку, в которой кроме привычного домашнего печенья и конфет был покупной шоколадно-вафельный торт в картонной коробке. И еще подарок.
– Классный, в смысле, вкусный торт, – облизывая губы, говорит Зона.
– Мне он тоже нравится, поэтому мне его всегда дарят на Новый год.
– Это и есть твой подарок на Новый год?
– Отчасти. В том смысле, что такой вот торт и мандарины были всегда, а подарок это само собой. Помню, когда я маленький был, родители меня выманят в другую комнату или на кухню, и в это время положат подарок под елку. И скажут: «А кто-то это там в той комнате, если все здесь?» А я кричу: «Это Дед Мороз!» Бегу к елке, присаживаюсь…
– Зачем? – не понял Бао.
– Неужели непонятно? – кривится КорС. – Иванову родители просто так подарок не дарили. Ему нужно было поприсидать. Сколько, Иванов? Сто пятьдесят раз или меньше?
– Елка у нас всегда была огромная – от пола и до потолка. И пушистая такая, что когда мы жили у консервного завода, а там комнаты маленькие, елка занимала одну четвертую часть комнаты. Чтобы взять подарки, нужно было присесть, они ведь лежали под елкой, – ничуть не обиделся я на КорСа.
– Толик, – говорит Миша, – а что тебе прислали в подарок?
– А вот, смотри, – и я протянул Мише болгарское портмоне коричневого цвета фабрики «Чайка».
Миша глянул и рассмеялся. Вместо того чтобы взять в руки мой кошелек он вынул из внутреннего кармана курточки п/ш точно такое же портмоне!
– Это мне родители на Новый год подарили!
Уже перед отходом ко сну я стоял в умывальной комнате и чистил над раковиной щеточкой свою электробритву, когда вошел Дима. Он остановился в дверях, сначала засмотрелся на мускулистое тело Стаса Рокотова, потом глянул на меня и проникновенно спросил:
– Толик, ты чем так недоволен? Даже как-то непривычно видеть тебя таким.
– Какой-то козел опять брал мою электробритву и не почистил ее после себя, – не смог обуздать я свои эмоции. – Я уж не говорю о том, чтобы после себя одеколоном ее протереть.
– Почему опять? – Дима явно скучает, раз ему интересны такие мелочи.
– Потому, что это уже не в первый раз, не во второй, и даже не в пятый, и конца этому нет. Только попадись мне тот, кто берет мою бритву без спроса! Хотя, похоже, я так скоро перейду на бритье станком.
– Я тебя хорошо понимаю, – тут же заверил меня Дима. – Мне бы это тоже не понравилось.
Со стороны входной двери донесся недовольный голос мамы Жоры:
– Курсант Мирзоян, куда это вы в майке собрались?
Наш взводный с самого утра отчего-то злой и невыдержанный. Миша даже предположил, что это от того, что жена вчера отказала маме Жоре, вот он и не в своей тарелке. Ну, и мы все с ним заодно.
– В умывальник, – в нерешительности остановился и, поколебавшись, по простоте душевной честно ответил ара.
– Я вижу, что в умывальник. Форма одежды № 2: голый торс и никак иначе. Никак иначе, вам понятно? Чтобы и духу вашего в майке здесь не было!
– Холодно ведь, товарищ капитан, да, – отвечает Саркис. Его загнанный взгляд красноречиво говорит о том, что он боится взводного, но и холодной водой ему мыться тоже совершенно не хочется.
– Вы что, Мирзоян, совсем дурак? Это уже неслыханная наглость! Закаляйтесь, форма одежды для всех одна! Я уже миллион раз вам это говорил! – мама Жора сплюнул в ладонь и сжал кулак. – Или надо вам на память крестик записать? Идите в кубрик и снимите майку. А командир вас здесь подождет, ему, то есть мне, по вашему мнению, все равно ведь делать нечего.
Мама Жора сорвал на подчиненном свое плохое настроение, и ему, видимо, полегчало, так как его возмущения сошли на нет. Мирзоян замолчал, и покорно пошел снимать майку. Я вернулся в кубрик. Вижу, Зона пытается совершить подвиг. Никак иначе не назовешь его стремление в личное время, да еще перед Новым годом штудировать учебник.
– Зачем знать все эти факты, даты, – словно оправдываясь, ворчит он, впрочем, без особой убежденности, – когда есть книги, библиотеки разные.
– Затем, что ни одна библиотека, даже самая крохотная не поместится в твоем кармане, – объясняет ему Бао.
– Все равно, – упрямится Зона, – я понимаю, что в этих книгах содержится очень много всякой важной информации, понимаю. Но ведь намного проще спросить того, кто знает, чем искать ответы и думать над ними. Сиди теперь, работай до ночи.
– Зона, – смеется Батя, – работать нужно с умом, а не до ночи! Вон даже Бао, и того уже хвалят!
Бао вчера преподаватель по истории похвалил. Дословно он сказал так:
– Заметно прибавил курсант Марковский. Если раньше я всегда сомневался, единицу ему ставить или двойку с минусом, то сейчас могу сказать, что у него твердая, уверенная двойка!
– Книга книгой, а мозгами шевелить тоже надо уметь. К тому же лучше знать лишнее, чем ничего не знать.
Зона с досадой смотрит на книгу, а я на бритву. У меня впервые возникло желание перейти на бритье станком, может хоть станок  брать не будут? Через минуту это желание переросло в решение купить станок для бритья и отказаться от электробритвы. Убрав бритву, я взял книгу, присел и стал ее читать. Тут мое внимание привлек Костя Морозов.
– На, Толик, – протянул он мне «Литературную газету», – прочти.
– Что там? – заинтересовался я. – Есть что-то интересное?
– Ты же знаешь, что сейчас проходят Дни советской литературы в Удмуртии? Так вот, поэты и писатели А. Вознесенский, А. Дементьев, А. Иванов, С. Залыгин в своих выступлениях прямо призвали горожан бороться, а не ждать пока кто-то возвратит городу его прежнее название. К обсуждению темы уже подключилась и республиканская газета «Комсомолец Удмуртии» – в публикациях Е. Шумилова, в выпусках дискуссионного клуба. Сейчас уже пишут об этом даже в центральной прессе – вот, в «Литературной газете», «Советской России», «Известиях», в еженедельнике «Глобус!»
– Помню, помню, ты говорил, что в скором времени горожане добьются переименования Устинова.
– Точнее, возвращения городу исконного названия, – поправил меня Костя. – Слушай, Симона, хватит читать. Пойдем, лучше кино по телевизору посмотрим!
– Нет, спасибо. Лучший кинозал – это мозг, и ты понимаешь это, когда читаешь хорошую книгу.
КорС хмыкнул, но на этот раз ничего комментировать не стал, а Колотун-бабай пошел на взлетку – смотреть телевизор. Я же смог дальше спокойно читать книгу.

Мне двадцать
«Надо учиться любить себя – любовью здоровой и святой,
                чтобы оставаться верным себе и не терять себя».    
Фридрих Ницше
Выписали Вовку Еременко из госпиталя только через две недели после Нового года. В роту он вернулся притихший, и нунчаки больше в руки не берет. По выражению его лица видно, что экспериментов больше не будет.
Угораздило же меня: рота заступает в караул и наряд прямо на мой день рождения, причем в караул заступает именно наш взвод. Обратился я к старшине роты, что бы он меня не ставил в караул, но, естественно, получил отказ.
– Сержантов в роте по пальцам пересчитать, и заменить тебя мне некем, понятно? Ну, и свободен, – не снизошел до моих просьб старшина.
Подошел я с такой же просьбой к маме Жоре, но ни я, ни моя просьба его тоже не заинтересовали, и он только привычно разорался:
– Ты что, чем-то лучше других, Иванов? Будет мне каждый  условия диктовать! Заступишь вместе со всеми, как миленький, никуда не денешься! Это я тебе сказал! Можешь идти!
Маме Жоре я не удивляюсь, он всегда не справедлив ко мне. Пришлось идти. Но пошел я к командиру роты. К удивлению, он выслушал меня совершенно спокойно. Почесывая лоб, он сказал:
– Что же мне с тобой делать? Сержанта ведь можно заменить только сержантом, а их, то есть вас, и так не хватает.
– Товарищ майор, а если я заступлю в наряд по роте перед своим днем рождения и на следующий день после него?
– Два наряда за один? Это выход. Если тебя это устраивает, то и я не против. Зови старшину. Иди, иди уже. Без тебя забот полон рот, – улыбнулся краешками губ ротный.
И я заступил в наряд по роте. Сменюсь я шестнадцатого января, а семнадцатого рота заступает в караул. Восемнадцатого мне снова предстоит заступить по роте. Семнадцатого, когда вся рота готовилась к заступлению в караул и наряды: кто гладился, кто брился, кто штудировал Уставы, кто подшивался, меня вызвал в канцелярию ротный.
– Как? Ты еще не готов? – удивился он, не веря своим глазам.
– К чему? – насторожился я. Может, ротный передумал или забыл?
– К увольнению, конечно! Раз уж у тебя день рождения, а рота все равно заступает в наряд, то не вижу смысла тебе сидеть в роте. Вот тебе две увольнительные записки: одна на сегодня до отбоя, а вторая на завтра до обеда. Ночуешь в роте, понял?
– Так точно, товарищ майор! Спасибо вам, – немного растерялся я, поскольку никак не ожидал такого поворота.
– Пожалуйста. С днем рождения тебя, Толя, – сказал ротный, и его лицо озарила добродушно-лукавая улыбочка.
Он крепко-крепко пожал мне руку, и я довольный ушел в увольнение. Сначала позвонил маме, потом побродил по городу, сходил в кино, а уже потом к Лене, моей новой знакомой. На следующий день все повторилось.
Вечером я выставил взводу, как  положено, три торта, конфеты «Стрела» и «Птичье молоко», печенье (в том числе домашнее), чай и лимонад. Мне пожелали всего наилучшего, и все пошли отбиваться, наряд выдался тяжелый: с дежурным по училищу не повезло и с его помдежами тоже. Замучили они наших ребят основательно. После застолья я продолжил несение службы дежурным по роте. Я обратил внимание на то, что Бао куда-то идет с заговорщеским видом.
– Эй, Леха, далеко собрался? – спрашиваю я его, так как после отбоя из казармы выходить уже нельзя, а без разрешения тем более.
– Симона, я на минутку к забору военкомата, меня там девушка срочно ждет, – просительно говорит Бао и смотрит на меня, как голодная собака в ожидании куска хлеба.
– Леша, тебе на голову что-нибудь надо? – спрашивает Саркис, подразумевая, что Бао идет без шапки.
– Курсант Марковский, – зову я, – наденьте шапку, там холодно.
– Нет, не надо. Можете не беспокоиться, товарищ дежурный, там мозгов все равно нет, – жизнерадостно (или самокритично?) отвечает Бао.
– И правда, Толик, не держи ты его, – смеется Миша, – пусть идет без шапки, может, хоть немного тараканов повымораживает! Или тебя волнует то, что он нарушает форму одежды? Бао, сейчас же надень шапку, не то получишь, – очень недвусмысленно предупредил Миша.
Бао вздрогнул и замер с покорным видом, понимая, что если он не послушается Миши, то это будет с его стороны большой ошибкой.
– Нет уж, Миша, – смеюсь я, – я передумал, пусть идет так, замерзнет, быстрее вернется! Товарищ Бао, отставить! Иди как есть!
КорС с Батей обсуждают январский Пленум ЦК КПСС. На этом Пленуме впервые прозвучало слово «гласность», а еще Горбачев назвал время правления Брежнева «застоем».
– Лично мне тот «застой» нравится гораздо больше нынешней демократии, – ворчит хмурый Королев, – в гастрономах одна морская капуста, блин, а я не японец какой-нибудь, чтоб только ее есть.
Батя не разделяет взглядов Сергея, но портить ему настроение еще больше не хочет, поэтому пытается шутить. Хотя как оказалось, он этим только еще больше подлил масла в огонь.
– Это же объективный ход истории. Перестройка это продолжение дела Октября, – торжественно объявил он.
– Не зли мои сердечные нервы, мое терпение и так достигло крайних пределов, – злится Королев.
Я бы с удовольствием еще послушал их задушевные беседы, но служба не дает посидеть на месте. Можно только догадываться, как зло и насколько далеко послал КорС Батю.
– Иванов, – подошел ко мне и спросил Веня, – не жалко два наряда вместо одного тащить, чтобы в день рождения не стоять?
– Нисколько. Я бы и три отстоял. И четыре, если бы мне такое условие поставили, но в свой день рождения в наряде стоять не хочу и не буду! Это такой подарок, который я делаю самому себе!
– Учитесь, как надо относиться к себе, – бросил «замок».
– В каком смысле? – не понял Веня.
– Перевожу – учитесь, как надо себя любить, в хорошем смысле этого слова.
Дневальные уже навели порядок, а Литин без устали все рассказывает о своих любовных похождениях. В ночной тиши его слова слышны всем.
– Я коснулся ее руки, и она не попыталась убрать свою ладонь.
Как всегда, в слушателях у него недостатка нет. И хочется же им вместо сна слушать байки Литина?
– Безошибочным движением я, – рассказывает Литин. Дослушать, что именно он там сделал своим безошибочным движением, мне не удалось, так как ответственный по батальону собрал дежурных по ротам на инструктаж. Не спрашивать же, в самом деле, что там Литин рассказывал?
А на следующий день Бао всех развеселил. Он двенадцать раз переписывал реферат, а майор Козлов сказал, что его первый вариант был лучшим! Это не тот первый, который Марковский срисовал у меня, а тот, написанный им практически самостоятельно. То есть хоть и из учебников, но самим Бао. На этот раз написанное, то есть вымученное Лехой сочинение было оценено преподавателем на «хорошо».
– Вот, – радуется «замок», – можешь же! Слушай, Бао, а слабо тебе еще раз свою работу переписать?
– Это еще зачем? – насторожился Бао.
– Чтоб оценку повысить! Не хочешь отличную оценку получить?
– Нет, не хочу. Я нормальный курсант, а это значит – нам не нужен лишний балл, лишь бы отпуск не пропал!

Последний коммунист
В нашем сапоговском училище есть несколько преподавателей  из бывших моряков. Они так и ходят в военно-морской форме, так как воинские звания у них военно-морские.
Об одном из них хочется поведать миру особо. Зовут его капитан 2 ранга Жихарь. Хотя училище у нас политическое и выпускает только членов партии, да и командный и преподавательский состав состоит исключительно из членов КПСС, Жихарь считал, что коммунистов в училище только двое: он сам и бывший начальник училища генерал Крымов.
Но после  того как генерал дважды снял его с наряда (он ходит в наряд помощником дежурного по училищу), Жихарь обиделся и сказал: «Было в училище два настоящих коммуниста: генерал-майор Крымов и капитан 2 ранга Жихарь, а остался только один».
– Кто же, товарищ капитан 2 ранга? – полюбопытствовал я, поскольку присутствовал при том, как начальник училища снял с наряда Жихаря. Я с Васей, Димой и Володькой несли в тот исторический момент службу в наряде по КПП-1.
– Капитан 2 ранга Жихарь, – ответил нам моряк. Теперь же, когда генерала Крымова скоро уж год, как нет в училище, Жихарь и безо всяких обид считает себя единственным настоящим коммунистом в училище. Веня про него так и говорит: «Последний коммунист».
Есть у Жихаря очень гадкая черта: он не признает отсутствующих на семинарах, которые он проводит. Вернее он признает только одну причину – если курсант находится в госпитале. Если же курсант находится в наряде или лежит в лазарете училища, это для Жихаря не причина, чтобы пропустить семинар. Такой курсант обязан прибыть на семинар, ответить вне очереди и получить свою отметку. Кто не пришел – два балла. И все, безо всяких вариантов и разговоров.
Как и в каждом взводе, троечники есть и у нас. Один из них – Петька Захаров, он же Зона, он же Желудок (очень уж он любит поесть), боится нашего моряка просто панически. А тут последний экзамен перед отпуском нужно сдавать как раз ему! Мало того, что ему, так еще и экзамен последний! Это значит, что тот, кто получит «неуд», будет готовиться и пересдавать предмет нашему моряку.
Раньше бывали случаи, когда некоторым курсантским индивидам удавалось  сдать экзамен со второй попытки, но чтобы с первого раза – такого еще не бывало. А между каждой пересдачей – пять дней! Так что для многих курсантов этот экзамен как последний день Помпеи.
И понял Петька, он же Зона, что если он пойдет на экзамен, то будет двойка, и что с первого раза он предмет не пересдаст, да и со второго раза тоже вряд ли. А это значит, что отпуск он проведет в училище, а кому это охота? Думал Петька, долго думал, и родился в его мозгу коварный и изощренный план, как на экзамен не попасть, а потом, может, сдать его другому преподавателю.
Ночью перед экзаменом Зона стал имитировать сильные боли в животе, ворочаться, стонать, потом вовсе вышел на взлетку, сел на стул, завывая и раскачиваясь из стороны в сторону. Ну, прямо, как маятник. Наряд по роте, разумеется, тут же отреагировал, и нашего Петьку под белы рученьки ответили в лазарет. А в лазарете дежурит одна медсестра, и что она может сделать, если Петька настроился конкретно на госпиталь? К тому же непременно, чтобы в госпиталь попасть к утру и никак не позже!
Короче говоря, так и вышло, как Петька рассчитывал, отвезли его на дежурной машине в госпиталь. А врачи там по какому-то поводу были уже навеселе. Петька так старательно и жалобно стонал, что медики ему поверили и прониклись к нему сильным чувством. Глубокого сострадания, конечно.
– Тут болит? – спрашивает Петьку дежурный военный Эскулап, стараясь дышать в сторону.
– Болит, – хнычет Петька, и смотрит жалобными глазами.
– А тут? – продолжает пытку врач.
– Ой! Ой, ой, – орет Петька, словно его уже режут, причем без наркоза.
Как позже рассказывал сам Петька, он уж было подумывал, не начать ли орать на врачей настоящим матом для пущей убедительности. Но не понадобилось, очень уж натурально Петька играл, и ему поверили. Возможно, если бы хирурги были трезвые, то и не поверили бы, а тут взяли и поверили.
В общем, вырезали Петьке ибн Зоне аппендицит! Хотя он у него до этого  был в полном порядке, но очень уж правдоподобно сымитировал Зона приступ аппендицита. Точнее, он перестарался, переиграл.
Жихарь ему посочувствовал и заочно даже поставил Петьке заветную, вожделенную тройку, но в отпуск Петька не поехал! Шов заживает плохо, и Зону выписали с предписанием «Отпуск при части». Так что Петька сам себя перехитрил, но виноватым считает не себя, а преподавателя.
И затаил курсант Захаров злобу и черную обиду на последнего коммуниста нашего училища капитана 2 ранга Жихаря!
Впрочем, об этом я расскажу позже, а сейчас, пока есть время до отпуска, я еще раз сбегаю к своей подружке. В студенческой общаге живут и парни. Одному из них – Мишке Фурцеву, видно, очень нравится моя новая знакомая – Лена. Во всяком случае, если дверь в комнату не закрыта, то он за вечер может раз пятнадцать войти и спросить: «Привет! Как дела?» И смотрит томными, влажными и жалобными, как у коровы глазами.
Это повторяется каждый раз, когда я у гощу у Лены. Обычно мы закрываем дверь, и он вынужден нас оставить в покое. Сегодня мы так соскучились друг по другу, что о двери подумать не успели. И вот, когда на Лене оставались только одни трусики, а на мне и того меньше, к нам пожаловал Миша.
– Привет, – жадно уставился он на предмет своих вожделений и сладких грез, в смысле на Ленино тело, и спросил охрипшим голосом: – Как дела?
– До твоего прихода все было неплохо, – честно отвечаю я ему. – Пошел отсюда!
Миша послушно вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Только вот я не нашел в себе сил встать и закрыть дверь на замок. Безусловно, не следовало этого делать, то есть, конечно же, наоборот, следовало сделать! Мы поплатились за это уже через пару минут. В самый неподходящий момент снова вошел Миша.
– Привет, – охрипшим голосом снова сказал он. – Как дела?
Где-то я читал, что воплощенных идеалов не бывает, но для Мишки, похоже, тело Лены как раз является примером этого самого воплощенного идеала.
– Да пошел ты! Козел, – уклонился я от прямого ответа.
Как не хотелось, а пришлось мне все-таки встать, силой вышвырнуть навязчивого юношу в коридор и закрыть, наконец, дверь. Перед этим я ему сказал:
  – Да, вот еще что! Еще раз появишься, я тебе морду набью. Захочешь проверить, милости прошу!
Дальше все пошло без сучка, без задоринки, а на будущее мы извлекли урок, что больше никогда не будем оставлять дверь открытой. Даже если соскучимся друг по другу больше, чем сегодня. Вечером в казарме я лениво пил чай и вполуха слушал басни Литина о его очередной амурной победе.
– А маечка у нее без бретелек, представляете? Я ее опустил, и грудь сразу открыта!
– И прямо в руки запретный плод, – с чувством пропел Батя.
Почти вся рота сейчас занята тем, что смотрит по телевизору хоккей, но Батя и Ежевский его никогда не смотрят, потому что оба не видят шайбы и им не интересно смотреть.
– Она без лифчика была! А грудь больше средней, – говорит Литин с той страстью, которая свойственна юности.
– Которая? Левая или правая? – насмехается над ним Лис.
– У нее их целых три! Левая и правая одинаковые груди, но обе больше средней, – давясь от смеха, объясняет Веня.
Однако Литин сегодня не обращает внимания на насмешки товарищей.
– Ну, я насмелился … рукой ...,  а у нее там уже мокро!
– Странные тебе девушки попадаются, – вздыхает Миша.
Все мы, разумеется, любим, любить девушек, и все об этом говорим, но такой озабоченный у нас один Литин. Он давно уже стал всеобщим посмешищем, но он этого не понимает. Батя о нем насмешливо сказал, что Литин думает, что он трех женщин сможет и всем поможет.
– Это еще почему? – все-таки отреагировал Литин.
– Все, сколько их там по твоим рассказам у тебя было, сразу мокрые! У них что, недержание мочи? Или они все от страха это делают? – казалось, Миша не успел еще хорошенько поразмыслить о причинах такого поведения Литина, и неуместные восторги последнего только еще больше позабавили и раззадорили Мишу.
– Точно! Он на них командирский голос отрабатывает!
– Ничего-то ты не понимаешь, – вздохнул Литин.
– Где уж мне уж! А! Это ты им так нравишься, что ли? Ну, точно, они какие-то странные, – подмигивает Мише мне. – Знаешь, ты у них справки из психушки спрашивай на всякий случай!
Только сейчас Литин понял, что ему не верят, над ним насмехаются, и его рассказы всем давно надоели и мало, кому интересны. И он обиделся не на шутку, зато больше его откровений не слышно. Отныне Литин делится ими только со своими самыми близкими друзьями: Ромой и Артемом.

Отпуск
Билет на поезд я приобрел заблаговременно, мой земляк едет домой на сутки раньше, так как ему с билетом повезло больше. Когда подошел мой поезд, я с удивлением обнаружил, что в нем 15 вагонов, а у меня билет в 16-й вагон! Вначале я подумал, что этот вагон просто находится не в конце поезда, а в начале, но проводник 15-го вагона меня разочаровал.
– Нет в нашем поезде никакого 16-го вагона, – задумчиво почесывая затылок, сказал он. – Да ты не расстраивайся, курсант, заходи в мой вагон, а там разберемся. Если что, обратимся к начальнику поезда, придумаем что-нибудь. Довезем, не волнуйся!
Он подмигнул мне, я его поблагодарил, и поднялся в 15-й вагон. После отправления поезда выяснилось, что свободные места есть и в этом вагоне, так что обращаться к начальнику поезда или переходить в другой вагон мне не пришлось. Так что я еду в 15-м вагоне.
Мне досталась даже нижняя полка, чему я рад. Вместе со мной едут трое бывших воинов-афганцев. Если им верить, то все они служили в спецназе. Они сразу накрыли «поляну» и стали пить. Звали меня, но я отказался. То есть, есть-то я, с ними вместе ел, но не пил. Ближе к вечеру они угомонились и завалились спать. Я попросил проводника, чтобы он разбудил меня за полчаса до моей станции, и он пообещал. На всякий случай мой билет он мне отдал сразу.
Ночью один из афганцев свалился с верхней полки. Падая, он упал подбородком на стакан, стоявший на столике. Стакан разбился и сильно разрезал лицо афганцу. Крови было столько, будто ему вены вскрыли. Друзья-афганцы хотели что-то от проводника, но его купе было закрыто, а через закрытую дверь слышались характерные женские ахи и стоны. Я подумал, что ему нужно сходить с поезда, но его приятели зашили ему рану наживо! Раненый при этом молчал, а «хирург» все время что-то говорил, не стесняясь в выражениях. Зрелище это было жуткое и впечатляющее!
После этого я поверил, что эти парни действительно служили в спецназе. Вытерев кровь, и выпив еще чистого спирта, они снова улеглись спать.
Я еще долго ворочался под впечатлением от увиденного, но потом все-таки сон сморил и меня. Мне приснилась свадьба Новеллы, моей школьной одноклассницы. Нет, конечно же, не просто одноклассницы. Она такая… Неземная, что ли. Она пришла к нам в 9-м классе и понравилась мне с первого взгляда, но я так и не решился сказать ей об этом. Да что сказать! Я вообще так и не решился сблизиться с ней. Мне всегда казалось, что ей нужен совсем не такой юноша, как я. Я ведь, кто? Разгильдяй, ну, не глуп, может, недурен собой, но точно не сказочный принц. А ей именно принц и нужен, а еще лучше – сразу готовый король.
И вот мне приснилось, что она выходит замуж. Она вся в белом, такая счастливая, только жених не я.
Я проснулся и посмотрел в окно. Уже сереет, поезд остановился на какой-то станции. Просыпаюсь я не очень быстро, но когда поезд тронулся, я вдруг с удивлением понял, что за окном Зятковцы, моя станция! Я соскочил с полки, сгреб в охапку свою форму, обувь, вещи и бросился в тамбур. На этот раз купе проводников открыто, а мой проводник спит, безмятежно разметавшись во сне. Оно и понятно, натрудился, бедняга! Я открыл дверь и соскочил на ходу. Благо поезд еще не набрал ход, и скорость его не большая.
– Эй, курсант, – донесся голос моего проводника, – ты извини, я проспал!
Мама ахнула, когда увидела меня. Вокруг снег, холод, зима одним словом, а я в трусах и майке! После Крыма даже не привычно, что на улице снег и мороз, хотя и не такие сильные, как в детстве. К удивлению редких зрителей, которые находились на перроне, я стал переодеваться в военную форму. А потом мы поехали домой. Я еду домой с радостным сердцем, предвкушая отдых и общение со своим лучшим другом. Вот я снова дома! Вечер, мама рассказывает новости.
– Баба Вася умерла.
Баба Василиса или, как говорили соседи, баба Вася, была соседкой моей бабушки. Ее мужа деда Антона я с детства и до сих пор называю дедом Антошкой. Фамилия его Михась, он белорус. Когда в 44-м наши войска освобождали гайсинщину, дед, а тогда еще молодой человек Антон Михась полюбил Василису и после Победы приехал к ней. Женились, вырастили двух дочек и прожили с бабой Васей душа в душу, всем бы в браке так жить. С этими замечательными людьми у меня связано ужасно много самых добрых воспоминаний. Никак не могу себе представить, что бабы Васи больше нет.
– Никогда не жаловалась на здоровье, не болела, ничего такого, и вдруг умерла. А у деда Антошки, как назло, еще и самогонка закончилась. Он на похороны и на девять дней по всему селу ходил, в долг самогонку брал. А потом нужно долг отдавать и на сорок дней готовиться, а самогонного аппарата никто не дает, боятся, что у него их аппарат отберут.
– У него же всегда свой был? – припомнил я.
– Отобрал участковый. Ходил дед Антошка, ходил, а аппарата так ему никто и не дал. Как он ни просил, все отказали.
– Обиделся дед Антошка? – полувопросительно спросил я.
– Не то слово. Страшно обиделся, просто потерял контроль над собой. Пообещал, что всем отомстит, всем, кто ему отказал. Пошел он в сельсовет и стал просить, чтобы ему любой самогонный аппарат дали в долг, чтобы он смог выгнать самогонки, отдать людям долг и отметить по человеческому обычаю сорок дней по бабе Васе. В сельсовете у всех сначала глаза на лоб полезли от такой просьбы и ему отказали. И тогда он им пообещал, что все село само сдаст свои аппараты.
– Не поверили в сельсовете? – усмехнулся я.
– Это деду Антошке? Поверили, конечно, и выдали ему его собственный самогонный аппарат. Взвалил его дед на плечи и пошел по селу. Люди, кто ни увидит, бросают все дела и к нему. «Прячь! – говорят. –  Пока участковый или кто из депутатов сельсовета не увидели!» А он им: «Кого мне бояться? Я же его зарегистрировал! Заплатил два рубля семьдесят копеек, и теперь никто ко мне никаких претензий иметь не будет».
– Так все село снесло свои самогонные аппараты в сельсовет на регистрацию?  – представил я эту волнующую сцену. – Ну, дед, ну, молодец! Это действительно очень интересно!
Я словил себя на мысли, что я уже давно так искренне не смеялся. Хотя мой смех, наверное, глупо выглядит на фоне известия о смерти бабы Васи.
– Ага, нужно было видеть, что тут началось! Только ругали его люди сильно, даже побить обещали, но как-то все обошлось.
В комнату вошел папа и сказал маме: «Мать, ты бы накрыла уже стол, а? Что-то есть хочется, а сыну я сам пока новости буду рассказывать».
Мама с явным неудовольствием отправилась на кухню, а папа продолжил рассказ: «У нас с этой борьбой с пьянством на каждом шагу какие-то анекдоты случаются. Мальчишка Люды Худченко скакал по улице на палочке, как на коне, и у окна сельсовета случайно услышал, что председатель сельсовета с одним депутатом и участковым собираются нагрянуть к бабе Сане. Мальчишка сразу к бабе Сане и предупредил ее».
Папе доставляет большое удовольствие рассказывать мне об этих событиях.
– Партизаны прямо, – смеюсь я, настроение мое еще больше улучшилось. Я всегда удивлялся и восхищался нашим народом и его смекалкой. – Всенародный отпор борцам с пьянством и самогоноварением!
– Что-то в этом роде. Баба Саня аппарат в конец огорода унести успела, а самогон нет. Так она его в ведра для воды вылила, крышками накрыла, и давай полы мыть. Тут и комиссия в двери. «Что это у вас тут так самогоном несет?» А она им и отвечает, что собиралась настойкой сирени ноги натереть, потому что болят ноги, но уронила бутылку и разбила. Отсюда и запах. Вот теперь полы моет, чтобы меньше пахло. Комиссия не поверила и весь дом вверх дном перевернула, но так ничего и не нашла. Когда председатель сельсовета и участковый уже вышли из дома, депутат попросил разрешения воды попить.
– А там самогонка, – представил я с поразительной ясностью состояние бабы Сани в тот момент.
– Да. Он выпил, сколько хотел, и вышел на улицу. Пока дошли до сельсовета, депутат опьянел так, что его потянуло на подвиги и на песни. Остальные двое все поняли и бросились к бабе Сане, но она к тому времени уже все так надежно спрятала, хоть с собаками ищи. Так вот и живем! И подобные истории случаются везде.
Пока смеялись, мама позвала завтракать, а я все думал о смекалке нашего народа и о том, что больше никогда не увижу доброй, гостеприимной и веселой бабы Васи.
– Мама, забыл спросить, что это за бачки в подъезде стоят?
– Это для пищевых отходов: для картофельных очисток, хлеба и так далее. Выполняем «Продовольственную программу», помогаем сельскому хозяйству.
– Очень оригинально, правда? В каком же это состоянии находится наше сельское хозяйство и животноводство в частности, что есть необходимость помогать ему таким образом?
– Ладно, сынок, давайте уже ужинать, а то все остынет. Приятного аппетита!
Мама на эту тему говорить не захотела, а я вот с грустью думаю, неужели это вот и есть решительные меры по выполнению продовольственной программы? Чем больше я думаю об этом, тем больше и больше запутываюсь. Нет, не экономист я совсем, однако.

Опять в школе
Отпуск зимний – это все-таки не летний. Мама с папой днем на работе, Виталька тоже. Все мои друзья и приятели кто в институтах, кто в армии. Танцы и те не каждый вечер. Два телевизионных канала меня тоже не всегда устраивают. Приходится днем ходить в кино. В Симферополе на новые фильмы билеты нужно покупать за неделю, а в Гайсине покупать билеты наперед нет никакой нужды, иди себе спокойно прямо к началу сеанса, все равно две трети зала будут пустые.
Я уже возвращался домой из кино, когда услышал дикий рев из магазина субпродуктов, который находится в ста метрах от нашей пятиэтажки. Из любопытства я зашел поглядеть на причину такого звериного крика. Причиной оказался мясник, то есть продавец этого магазина, беззлобный и тихий пьянчужка дядя Степа. Он всегда пьяный, просто степень опьянения разная. К нему в подсобку, чтобы спокойно выпить вдали от бдительных милицейских глаз, собираются алкаши со всего нашего квартала.
Вот и сейчас, дядя Степа выпил, а закусить не вышло, очень уж большая очередь собралась в торговом зале. Дядя Степа вышел из подсобки и приступил к исполнению своих непосредственных служебных обязанностей. Однако сегодня выпитого им оказалось более чем достаточно. Рука дрогнула, и острая сталь топора беспощадно отделила большой палец левой руки дяди Степы от всего остального тела. Навсегда.
Друзья алкаши, выбежавшие из подсобки на его крик, почему-то развеселились и хохочут. Люди в очереди проклинают всех алкоголиков вообще и этих конкретных в частности. Я вышел из магазина и поспешил к нашему дому, благо на нем есть два рабочих телефона-автомата. Скорая помощь приехала на удивление быстро и забрала непутевого мясника. А дядю Степу теперь стали называть не иначе, как Степа Мосол.
Вчера на улице я столкнулся со своим школьным учителем физкультуры Анатолием Степановичем Уткиным.
– Иванов, – обрадовался учитель. – Да тебя и не узнать! Ты в отпуске? Слушай, просьба есть. Знаешь, надо показать, что дают человеку занятия физической культурой и спортом.
– Не имею ничего против, а кому нужно показать?
– Ученикам твоей родной школы. Не поверишь, но никому ничего не нужно, – пожаловался мне мой собеседник.
– Даже мальчишкам? – не поверил я. – Сейчас же вроде модно иметь хорошую спортивную фигуру?
– Вот ты выкрой, пожалуйста, время и покажи им это, – настойчиво говорит мой учитель. По всему видно, что он поставил перед собой цель и не намерен от нее отступать.
– Как показать? – никак не возьму я в толк.
– Делом и телом! Ты сможешь, я знаю. Давай, дорогой, попробуем изменить ситуацию? Поможешь? Ты не подумай, мы не сидим, сложа руки, но сейчас стало работать труднее. Да! Ты обязательно приди в военной форме, обязательно!
В общем, мы договорились, что я приду и покажу. Что ж, придется поднапрячься. И вот я иду в родную школу. Анатолий Степанович уже ждет меня и не может скрыть своей радости от моего прихода.
– Где я могу переодеться в спортивную форму?
– Погоди, переодеваться будешь прямо в зале, чтобы все видели твою мускулатуру. Это для психологического эффекта, понимаешь? Я считаю, что твое переодевание придаст особую пикантность ситуации. Не стесняйся, а просто представь, что сейчас лето, и ты на пляже. Ты же не стесняешься раздеваться на пляже?
Ну что ж, все логично. Всего и делов! Ну, как на пляже, так на пляже. Я, не спеша переодеваюсь, эффектно напрягая то одну, то другую группу мышц. Нет, до культуристов мне далеко, но, тем не менее, фигура у меня атлетическая. Мое переодевание произвело должное впечатление: улыбающиеся девочки перешептываются между собой и строят мне глазки, а юноши глядят на меня исподлобья. Похоже, Анатолий Степанович все рассчитал правильно.
– Познакомьтесь, – представил он меня классу, – это выпускник нашей школы восемьдесят четвертого года Толя Иванов. Сейчас он учится в высшем военном училище. По его фигуре вы уже заметили, что в военных училищах к спорту относятся серьезно. Как вы там говорили, – обратился он группке рослых юношей, – вы и без физкультуры обойдетесь? Предлагаю вам помериться силами с военным! Найдутся ли среди вас смельчаки?
Смелые нашлись, и мы стали соревноваться. После того, как я подтянулся больше всех, больше всех выполнил подъем переворотом, быстрее влез по канату, оказалось, что времени еще осталось много.
Стали соревноваться на бревне – кто кого сбросит. Под смех восхищенных девочек я сбросил всех, даже крупного парня, весившего никак не меньше ста тридцати килограмм.
– Курсант, а слабо побороться? – предложил вконец расстроенный лидер класса, белобрысый красавчик моего роста.
Понятное дело, отказаться я не мог. И хотя я не борец, а боксер, и лидер этот оказался отчаянным парнем, но я завязал его в узел за считанные секунды. Только сейчас я понял, что и сам не знаю того, насколько я силен, и не представляю пределов своей силы. Особенно, если я разойдусь, как сейчас.
Тем временем толстяк вызвал меня побоксировать, тут же нашлись и боксерские перчатки. Я провел этот бой в своей характерной агрессивной манере. Надо ли говорить, что и этого парня я посрамил, показав ему на глазах всего класса почем фунт лиха? Юноши ушли с урока с красными от стыда лицами, ушами и шеями. Девушки часто оглядывались на меня. Учитель двумя руками пожал мою руку.
– Ну, спасибо тебе, дорогой! Это было именно то, что надо, – возбужденно говорит он. – Любо-дорого было посмотреть! Думаю, об этом уроке слава долго не утихнет! Я уверен, что мальчики станут теперь серьезнее относиться к физкультуре!
– Всегда, пожалуйста! Рад был помочь.
В школьном коридоре я столкнулся с учителем истории Генрихом Иосифовичем Вассерштромом.
– Здравствуй, здравствуй, – обрадовался он мне. Старый учитель всегда относился ко мне с открытой симпатией. – Не разочаровался еще в выборе профессии?
– Нет. Знаете, мне даже нравится в военном училище.
– Ну-ну. А я все-таки считаю, что тебе следует идти на истфак. Если передумаешь – обращайся ко мне, я тебе помогу поступить в Киевский университет или в наш Винницкий пединститут, договорились? Да, через две недели на моем уроке будут ветераны революции и Великой Отечественной войны, будет интересно. Приходи, я приглашаю.
– Огромное спасибо, Генрих Иосифович, но через две недели я уже буду в училище, – благодарю я его, а сам думаю о том, что я редко подпадаю под влияние других людей, а вот Генрих Иосифович является одним из этих немногих.
– Жаль. Извини, мне пора на урок. Рад был тебя увидеть. Так ты не забывай о моем предложении. Я уверен, что твое призвание – быть учителем истории, – добавил он уже на ходу. Прозвенел звонок, и учитель ускорил шаг.
Вечером Виталька, к которому я зашел в гости, спросил как бы, между прочим:
– Ну что, дружище, удалось показать удаль молодецкую?
– Откуда знаешь? – удивился я и замер в дверях.
– Так ведь слухом земля полнится. К тому же любознательность это моя отличительная черта. Ты бы мог уже это запомнить. Ну, а если серьезно, то все только и говорят, как старшеклассники все проиграли одному тебе. Так что ты сегодня завоевал широкую популярность среди девочек-подростков! Знаешь, а ты ведь не первый, кто посрамил пацанов этого класса.
– То есть, как это? – встрепенулся я.
– А так. Анатолий Степанович уже приглашал одного курсанта, и он проделал с учениками то же, что и ты. А ты сегодня просто закрепил новую традицию! Так что думаю, что его затея сработает, и мальчишки теперь возьмутся за ум. В смысле, подружатся с физкультурой. Наш учитель, как это будет по-военному? А! Стратег в душе, вот. Разделишь со мной «маленькую радость»?
– Какую именно? – рассеянно переспросил я своего лучшего друга.
А он вынул из шкафа бутылку самогонки и поставил на стол.
– Нет, – отказался я, – я не пью, ты же знаешь.
– А я выпью для настроения, – отчего-то невесело сказал мой друг. На какое-то время в комнате повисло тяжелое молчание. Отчего у него такое настроение я спрашивать не стал, полагая, что если захочет, сам расскажет. Друг рассказать о причинах плохого настроения не пожелал. Зато попросил, чтобы я рассказал, что интересного видел в Симферополе.
– В большом городе можно больше увидеть, – сказал он мне. Потом  добавил: – А в маленьком можно больше услышать!
– Это ты про сплетни? – догадался я.

Семинаристы
Вот отпуск прошел, словно и не бывало. Хотя зимний отпуск не такой веселый, как летний, но все равно хороший. Две недели пролетели как один день, и вот я снова на железнодорожной станции Зятковцы. Провожают меня мама, папа и Виталька.
– Ну, что, – говорит ставшие уже традицией слова приятель, – расставаться нужно так, будто завтра встретимся, ну, а встречаться так, словно сто лет не виделись!
Последние объятия, пожелания, и я в вагоне стремительно убегающего поезда. Открыв дверь купе, я слегка растерялся: трое пассажиров были бурсаки, то есть семинаристы, обучающиеся в духовной семинарии. Отчего-то я почувствовал себя неуверенно, что называется, не в своей тарелке. Бурсаки сначала восприняли меня доброжелательно, но когда узнали, что я курсант военно-политического училища, отношение их ко мне заметно ухудшилось. Было понятно, что серьезного разговора не избежать.
После того, как я поспал, пообедал, убрал со стола, я стал ожидать дальнейшего развития событий. Ждать долго не пришлось, семинаристы начали разговор первыми. Самый юный на вид семинарист, невинно улыбаясь, спросил меня:
– Извините, можно задать вам вопрос? Что вы будете делать через сто пятьдесят лет?
Остальные бурсаки с любопытством уставились на меня, ожидая моего ответа.
– Да то же, что и вы, – улыбнулся я, – буду гнить в земле.
– Ошибаетесь, – мягко улыбнулся семинарист, – пройдут эти сто пятьдесят лет, пройдут века за веками, тысячелетия пройдут за тысячелетиями, а вы все еще будете жить! Бесчисленные столетия будут сменяться новыми столетиями, пройдут миллионы лет, а вы все еще будете жить! Померкнет это Солнце, потускнеет Луна, угаснут звезды, а вы все еще будете жить. Десятки тысяч лет будут для вас лишь началом; миллионы лет будут для вас лишь немногим более начала, так как время, бесконечное время, вечность будет по-прежнему нескончаемо простираться перед вами!
Признаться, у меня голова кругом идет от этих слов, и я в который раз жалею о том, что так мало знаю о религии и так плохо разбираюсь в ее дебрях. В самом деле, не вести же с этими приятными ребятами разговор в стиле спора Остапа Бендера с ксендзами? Впрочем, я отвлекся и прослушал часть слов юного бурсака.
– Знаете ли вы о том, что Бог любит вас? Он так вас любит, что отдал своего единородного сына за вас! Христос умер на кресте вместо вас! Он принял на себя ваше наказание! Придите к нему, примите его, как своего Спасителя, уверуйте в него! Не откладывайте своего спасения, не теряйте времени, не будьте  равнодушным!
– Так это меня должны были распять? – перебил я. – Что же я такого плохого сделал в своей жизни, что заслужил такой страшной кончины?
– Уже одно то, что вы учитесь в военно-политическом училище, уже страшный грех, ведь вы станете воинствующим атеистом, отрицающим Бога! – выкрикнул моложавый семинарист.
В купе заглянул проводник, предложил нам чай, и уже через минуту на нашем столике появились четыре стакана пахучего, горячего чая.
– Давайте перейдем к более приземленным вещам? – предложил старший на вид бурсак. – Можно вас спросить, как вы лично понимаете термин «национальная идея»?
– Национальная идея, – задумался я прямо как на экзамене, только этот экзамен в купе сложнее будет, – это то, что объединяет народ в переломные моменты истории, пробуждая в людях героизм и готовность к подвигу, самопожертвованию во имя великой цели.
– Приятно, что вы это понимаете, – по виду бурсака можно прочесть, что он был уверен, что я не смогу ответить на этот вопрос. – Вы, как марксист, можете сказать, что в системе каждой личности составляет абсолют?
– Класс, – не задумываясь, ответил я, гордый сам собой.
– А должна быть нация. Ваша классовая идея это сатанинская идея, которая является антиподом национальной идеи. Эта идея обрекает массы народа на жертвенность во имя утопической идеи – «рая на земле»! Что вы об этом думаете?
– Это вы про коммунизм?
– Да. Разве вам, как будущему политработнику не предстоит ослеплять массы солдат ложью, умело организованной пропагандой? Или, может быть, вы верите в справедливость своего дела?
– Разве служить Родине в армии это не справедливое дело? – удивился я, чувствуя, что спор обострился. Было совершенно ясно – семинаристы решили преподнести мне хороший урок.
– Не нужно перекручивать, вы ведь прекрасно понимаете, что мы говорим не об армии, а про специфику служебной деятельности офицеров-политработников.
– Братья мои, – сказал третий бурсак, – давайте, не будем ссориться? Скажите, Анатолий, как бы вы сформулировали украинскую национальную идею? Нет вариантов? А ведь вы будущий учитель истории и обществоведения, не правда ли? Ну ладно, а как бы вы сформулировали русскую национальную идею?
А вот это я знаю, спасибо моему школьному учителю истории Генриху Иосифовичу, пусть ему икнется!
– Русская или российская национальная идея была четко сформулирована еще во времена Ивана ІІІ. «Два Рима пали, третий – Московское царство – стоит, а четвертому не бывать». Такой эта идея сохранялась до Великого Октября. Тремя «китами» этой идеи были самодержавие, православие и народность. После гибели Византии, когда под ударами турок-сельджуков в 1453 году пал Константинополь и вместе с ним тысячелетняя Восточная Римская империя, Московия осталась единственным православным государством, а вскоре и самой большой силой славянского мира!
– Браво, товарищ курсант. А вас, оказывается, учат лучше, чем мы это себе представляли. Бывает приятно ошибиться! Скажите, а как вы относитесь к идее конструктивного национализма?
– Любой национализм это всегда плохо, это фашизм, – не задумываясь, отвечаю я.
– Мы с вами согласны, если речь идет о крайнем национализме. Но конструктивный национализм предполагает не только самоуважение, но и уважение к национальным чувствам других народов. Вот вы, Анатолий, кто по национальности?
– Я русский, – с гордостью ответил я.
– А зачем вам это? У пролетариев ведь нет родины? По-вашему, по-большевистски, мир ведь делится не на народы, а на классы? Идею национализма ваши «классики» заменили пролетарским интернационализмом. Зачем же вам осознавать себя русским или кем-либо другим, да еще и гордиться этим?
Я не нашелся, что ответить. В голове варилась какая-то непонятная каша из того, чему нас учили в школе, военном училище и того, о чем рассказывали мои бабушки и школьный учитель истории на факультативных занятиях по истории. Все эти высказывания, утверждения, факты вступали теперь в острое противоречие друг с другом.
– Анатолий, вам трудно нас понять, потому что вы мыслите как материалист. К тому же вы не знаете Святого Писания, считаете его выдумкой. Оставаясь на этих позициях, вы никогда ничего в этой жизни не поймете. Подумайте на досуге, а для чего вы живете на этой земле? И для чего существует русский народ, принадлежностью к которому вы так гордитесь? Каково предназначение нас, русских?
Почти всю дорогу семинаристы просвещали меня в слове Божьем, а я только слушал и не спорил. Да и можно ли спорить о том, чего не знаешь и не понимаешь? Только в который уже раз за время учебы в военном училище я убедился, что мои малограмотные бабушки знают о жизни и истории больше меня. Когда «спектакль» окончился, я почувствовал себя совершенно опустошенным. На прощание старший по виду, его звали Кирилл, сказал мне:
– В вас чувствуется ум и Божья искра, Анатолий. Рано или поздно вы сами придете к Богу, не смотря на то, кем вы собираетесь стать.
Из вагона на перрон Симферополя я вышел в полном смятении чувств. Из задумчивости меня вывел Лео, который сгреб меня в свои объятья. Оказывается он тоже ехал этим же поездом.
– Здорово, дружище! Как же я по тебе соскучился!
– Я тоже, – искренне ответил я, и тут же пошутил, – но целоваться не будем!

Великий день
Полковник Воробьев по кличке «Воробышек» несмотря на свой миниатюрный рост (а меньше его никого в училище нет) – замечательный человек. И хотя, вдобавок ко всему,  он еще и лысый, но совсем без комплексов. И мне очень стыдно за то, что я нашего «Воробышка» обидел. Хотя сделал я это не специально, а со сна.
Заступили мы в наряд: Воробышек – дежурным по училищу, а я – дежурным по управлению. Время уже примерно час ночи, я сижу в помещении наряда по управлению и дремлю. Дверь в дежурку закрыта, но в двери есть окошко, в которое показывают пропуска. Окошко открыто. Я сижу за столом напротив этого самого окошка, в которое видно входную дверь и, подперев голову рукой, засыпаю.
Хлопнула входная дверь. Я-то слышу, что хлопнула, но что это значит, до сознания доходит туго. Раскрываю один глаз. Напротив этого прорезанного в двери окошка для пропусков какая-то фуражка. Надо же, фуражка какая-то! И на фига она здесь?
Совершенно не проснувшись, я протягиваю руку и беру эту самую фуражку за тулью. Приподнимаю фуражку вверх – и, о, ужас! Вижу под ней лысину! Все! Я проснулся и все понял. С силой я возвращаю фуражку на прежнее место и выскакиваю из дежурки. В голове роятся разные мысли. Странно, дико, невероятно, но факт! За дверью стоит дежурный по училищу полковник Воробьев!
– Товарищ полковник! Во время моего дежурства по управлению училища происшествий не случилось! – громыхаю я на все управление. А сам думаю: – Ну, все, сушите весла, сэр.
Воробышек двумя руками с усилием стащил фуражку, потому что я ему ее нахлобучил на глаза и уши. Надев фуражку, как положено, он спокойно спросил: «У вас все в порядке»?
– Так точно! – гаркнул я.
– Хорошо. Прошу вас, товарищ сержант, идите и служите.
И он, молча, пошел дальше проверять караул по охране боевого знамени училища. А вот я так и не понял, куда мне из дежурки нужно идти? К сожалению, я так и не догадался перед ним извиниться и боялся, что он меня сдаст. Но страхи мои оказались напрасными. Утром пришел ротный в прекрасном настроении и спросил:
– Ну, Иванов, какие у нас тут неприятности-приятности?
– Все в полном порядке! – браво доложил я.
Ротный больше ничего не сказал, и я уж, было, решил, что все обошлось, и полковник Воробьев о моем поступке ротному ничего не сказал. Но дальнейшие события показали, что я, скорее всего, ошибся.
В нашем училище регулярно проходят всякие разные спортивные соревнования. Как говорят у нас: «Что ни отдых, то активный, что ни праздник, то спортивный». Наш ротный сам спортсмен, к тому же очень титулованный, поэтому спорт и спортсменов любит и уважает. Даже чересчур.
В других ротах если нет спортсменов по какому-то виду спорта, то команду не выставляют на состязания. В нашей роте такой подход не проходит. В нашей роте  команды всегда есть по всем видам спорта. Выглядит это следующим образом. Несу я, например, службу дежурным по роте, тут входит ротный. Осматривает меня и спрашивает:
– Иванов, какой у тебя вес?
Я ему отвечаю, мол, девяносто килограмм. На что ротный говорит:
– Вот и отлично. Завтра выступаешь на училищных соревнованиях по классической борьбе. Начало соревнований в 15.00. Понял?
– Да вы что, товарищ майор? – пробую я защищаться. – Я же не борец, я боксер!
– Не волнует, – бросает ротный. – Девяносто килограммов это достойный противник!
– А что, мужчин нынче на килограммы меряют?
Ротный, молча, удаляется по своим делам, не удостоив меня ответа. Приходится идти. Несколько ребят из нашей роты пришли за меня поболеть.
Первая схватка. Представили меня, представляют моего соперника. Гляжу я в его глаза и вижу, что моего противника выбрали точно так же, как и меня, по весу. Оказывается наш ротный не один такой оригинальный. Ну, ничего, с этим противником я еще потягаюсь! И знаете, я его заломал! А потом еще двоих! Правда, во время третьей схватки я сильно ушиб колено.
– И ты еще говоришь, что ты бороться не умеешь? – смеется довольный ротный. – Ну, а то, что нога болит, так она до свадьбы заживет! Ты победи, а раны победителей заживают быстрее!
– Ну, немного я, конечно, могу. У меня папа мастер спорта по самбо. Бывало, придет домой пьяный и сразу ко мне: «Сынок, мужчина должен быть сильным!» А я ему, мол, не надо, папа!
– А он чего?
– А он говорит: «Бери нож и бей папу». Приходится брать и бить. Нож в коридор, я в другую сторону. И так до прихода мамы! Вот немного и поднаторел!
– Не умничай! Поднато… что? – смеется ротный. – А я заметил – группируешься ты при падениях просто здорово.
– Это мы с мальчишками насмотрелись фильмов с Бельмондо и пытались стать каскадерами. Специально по вечерам в райком партии ходили – там самая широкая лестница в городе. И мы учились с этой лестницы скатываться. Нас сторож один пускал, дед одного из наших ребят. А еще за город ходили и запрыгивали, а потом спрыгивали с поезда. Железная дорога там делает довольно резкий поворот, и поезда всегда ход сбавляют. Вот так и научился группироваться.
Я уж было, совсем расхрабрился, даже стал мечтать какое-нибудь призовое место выбороть. Ребята своими криками меня здорово подбадривают, особенно Веня. Но тут борцовская Фортуна от меня отвернулась. Совсем. Против меня вышел мастер спорта, и я очень быстро стал стучать по ковру, когда он меня взял на болевой прием. Так сразу, толком и не начавшись, бесславно окончилась моя борцовская карьера, если можно так сказать.
Да, чуть не забыл! Вместе со мной в соревнованиях принял участие наш Нуралиев, которого ротный назначил точно так же – по весу. Чингиз весит всего сорок семь кило, хотя когда он поступал в училище, он весил пятьдесят килограммов. Кроме него в этой категории оказался еще всего один борец. Наш Чингиз проиграл, но поскольку их было всего двое, то он занял призовое второе место!
Нуралиеву ротный за занятое второе место объявил внеочередное увольнение, а меня вне очереди поставил в наряд, хотя и сержант.
И вот я несу службу в суточном наряде по роте и не подозреваю, что у моего приятеля Генки Чернова сегодня великий и счастливый день в жизни. Я стоял у тумбочки дневального по роте, когда он, прибыв из увольнения, доложил мне о своем прибытии. Я сразу обратил внимание на то, что он чем-то сильно возбужден и не может скрыть своей радости. Я решил, что позже обязательно расспрошу его о причинах такого счастья. С первого взгляда было ясно, что у Гены какая-то большая радость.
Закрутившись в делах, я на какое-то время позабыл и про Чернова, и про его радость. Вспомнил я о нем только после отбоя. Все уже улеглись в койки, а Гена все бродил по расположению роты с блаженным видом.
– Ген, что с тобой? – спросил я своего приятеля.
– Я сегодня впервые был с девушкой, – слегка смущаясь, шепотом признался он. Я сказал слегка? Он крайне смутился!
– До этого у тебя были только женщины? – пошутил я, а сам удивился его словам. Сам-то я с подросткового возраста смелым в этом плане был.
– Нет, я сегодня вообще был… ну, первый раз!
Ни с чем несравнимое чувство радости и гордости озарило лицо моего приятеля. Что же, как говорит мама Жора: «Это очень большой позитив». Теперь все стало ясно: волшебство первой близости с девушкой отогнало от Гены сон. И хотя прошло уже довольно много времени после этого знаменательного события в жизни Гены, он все еще возбужден своим «подвигом». По его виду понятно, что спать ему сегодня не придется, так как кровь у него продолжала играть, а сердце стучит так, что в спящей казарме его можно услышать.
– Слушай, – решил я подойти к этому делу творчески и предложил,– тебе ведь все равно не спится, правда?
– Какой уж тут сон! – махнул он рукой. – А что?
– Подежурь за меня, а я посплю, – предложил я и замолчал, испытывающе глядя на приятеля.
– А что? Неплохая идея, – сразу согласился Гена, а я вздохнул с облегчением.
И  Гена, который все никак не может успокоиться после пережитого, заступил (неофициально) в наряд, и сделал это с удовольствием. Ключи от оружейки и печать я, разумеется, оставил при себе.
– Если захочешь спать, – «великодушно» предложил я, – разбудишь меня.
Мой приятель всю ночь исполнял роль дежурного по роте, а я благополучно проспал до утра. Гена разбудил меня за десять минут до подъема замкомвзводов. И откуда у него, спрашивается, только силы берутся?
Я успел одеться и умыться до того, как раздался протяжный скрип кроватей. Это поднимались «замки». Я от всей души поблагодарил приятеля за предоставленную им мне возможность выспаться. Утром ротный подозрительно осмотрел меня и сказал, констатируя факт:
– Иванов, ты словно и не в наряде вовсе, такой же свежий и отдохнувший, как и до наряда. Вот что значит богатырское здоровье!
Я, молча, кивнул, соглашаясь с ним, а подумал о том, что раз ротному не доложили оперативную обстановку, а проще говоря, не настучали на меня, то это означает, что среди моих дневальных «стукачей» нет! Надо запомнить этих ребят – мало ли, может пригодиться.
Забыл сказать, что в наряд я заступил с воскресенья на понедельник. И этот понедельник начался чудесно! А еще говорят, что понедельник – день тяжелый. Бывают и приятные исключения. Хорошо, что никто не «вломил» меня ротному, а то мой вдохновляющий пример творческого подхода к нарушению Устава Внутренней службы не остался бы безнаказанным, чтобы другим неповадно было. А Генка, несмотря на бессонную ночь, ушел на занятия в отличнейшем расположении духа.

Чистка картошки
Мы с Батей и Лео обсуждаем только что вышедшее постановление Совета Министров о создании кооперативов по производству товаров народного потребления, пытаясь понять, откуда и куда ветер дует, и к чему это все, в конечном счете, может привести.
– «… уровень обеспечения населения товарами народного потребления, их качество и ассортимент, – читает вслух Батя, – не отвечают современным требованиям».
– Это точно, – по ходу комментирует Лео, который с неподдельным интересом слушает нас. – А, вообще, это что, новый нэп?
– Похоже на то, – соглашаюсь я, – во всяком случае, после нэпа первый раз разрешили гражданам частное предпринимательство.
– В этом постановлении нет ни слова о частном предпринимательстве, – не соглашается со мной Лео.
– Толик прав, – разделил мое мнение Батя, – по сути, это, то же самое. Только в профиль!
– Ладно, – не стал больше спорить Лео, – кто может работать в этих самых кооперативах?
– Пенсионеры и другие граждане, не занятые на производстве. Короче говоря, нынешнее поколение советских людей будет жить при капитализме! А как же иначе?
– Бать, ты сам-то понял, что сейчас сказал? – пошутил Лео, сурово глядя на Игоря. Тот не выдержал взгляда.
– Я сейчас перепишу всех, кто это слышал. Если на меня донесут, то круг подозреваемых в стукачестве резко сузится, так как не все слышали мои слова, – делает усилие и улыбается Батя. – Во всяком случае, это решение принесет разные неожиданности.
– Отменить его нужно, пока не поздно, – надувая щеки, нарушил идиллию, кто бы вы думали? Конечно Вася. Он опять не дает нам возможности поговорить откровенно. Я глянул на него, но увидел перед собой кровожадное лицо инквизитора с пустыми глазами. Вася у нас совершенно не терпит инакомыслия. Даже мама Жора на его фоне просто демократ какой-то. Вот и сейчас Вася совершенно непреклонен в своих убеждениях, так что говорить с ним совершенно незачем.
– Ну, не знаю, не знаю, – задумчиво сказал Батя.
Лео наклонился и шепнул ему: «Ни слова больше!» Больше нам обмениваться мнениями по этому поводу не пришлось, так как наш взвод отправился чистить картошку.
И вот, Батя поет песни под гитару, а мы всем  взводом чистим картошку. Игорь поет, потому что у меня уже и голос охрип, и пальцы от струн болят. Он поет песню «Русское поле» из кинофильма «Новые приключения неуловимых». Вася перестал чистить картошку, а потом с широко раскрытыми глазами перебил певца.
– Игорь, как ты можешь? Это же белогвардейская песня!
– Дурак ты, Вася, и не лечишься, – первым отреагировал КорС. Он так резко выражается по причине не склонности своей натуры к компромиссам. Остальные курсанты просто посмеялись над Васей и его словами. Миша сказал, что каждое зло непременно как-то компенсируется, значит, должно быть и что-то хорошее!
– Вася, лучше держи свои дурацкие мысли при себе, – добавил Королев. – Поверь это добрый совет.
После слов КорСа Вася вернулся на землю, и замолчал. Батя снова поет. Миша захотел покурить, но выяснилось, что спичек у него нет.
– Вредных привычек у меня мало, а вот покурить хочется. Лис, дай спички.
– Спички не яички, куры не несут, – отшучивается Лис.
– Запишите его в коммунисты, – говорит Миша. – Пока он еще жив. Все лучше, чем посмертно! Где наш парторг? Рома, записал уже?
– Какой парторг? – растерялся Рома. – Я еще комсорг.
Хотя Лис и дружит с Мишей, но зная, его взрывной, буйный характер, он невольно попятился от своего друга подальше.
– Хорошо бы сейчас картошки дров поджарить, – мечтательно сказал Лео, и у меня от его слов засосало под ложечкой. Впрочем, я уверен, что не только у меня.
– Надо признать, иногда ты дельные вещи предлагаешь, – говорю я. – Вот ты этим и займись! Я в тебя верю!
И Лео занялся, и справился со своей нелегкой миссией превосходно. Видно поварихе он очень понравился, и к всеобщему удивлению кроме двух противней жареной картошки он еще принес лагун с отварным мясом, свежий, еще горячий хлеб с хрустящей корочкой, масло и чай. В общем, он нас всех приятно поразил.
– Вот это да, – восхитился Веня, не ожидавший такого изобилия.
Начался священный обряд поглощения вкуснейшей пищи. Мясо приготовлено так, что легко отстает от костей и тает во рту.
– Обратите внимание, пацаны, – шутит Миша с полным ртом, – чем больше мы заботимся о животных, тем они вкуснее! Молодец, Лео! Ты продемонстрировал просто таки блестящие деловые качества!
Мы уже заканчивали ужин, когда появился ротный (он стоит в наряде помдежем по училищу) и наш взводный.
– О! Какое застолье-приволье, – только и сказал взводный.
– Все, – немедленно распорядился ротный, – отбивай их спать, все равно после такого ужина работы уже не будет.
Но, зная, что взводный слишком серьезно относится к указаниям командиров и начальников, ротный тут, же внес ясность:
– Ты неверно понял меня. Шучу я, шучу! Пока не начистят, сколько там положено – никакого сна!
Желанный покой нам пока продолжает только сниться.
– Кто предложил жарить картошку? Чья была идея? – нахмурился взводный. – Это же чистый бардак!
Сразу всем нам стало очевидно, что такого бардака он не потерпит.
– Да ты что? – не смог скрыть своего удивления ротный и сердито шикнул на маму Жору. – Давно ли сам был курсантом? Уже успел забыть, какое это удовольствие? Ну-ка, пойдем со мной. А вы после чаепития, не забудьте, по какому поводу здесь находитесь.
Ротный увел нашего взводного, взяв того под руку. И одного из наших офицеров мы стали уважать даже еще больше, чем раньше, а другого еще меньше. Мы торопливо пили чай, так как он заметно остыл. Один Вася страдает чего-то.
– А железной кружки не найдется? – с надеждой спросил он.
– Стакан тебе, чем плох? – снисходительно улыбнулся Миша. – Нельзя на огонь поставить?
– Боюсь, вдруг взорвется? – честно признался Вася.
– Как это взорвется? – недоверчиво спрашивает Лис. – Вот так вот, сам по себе возьмет и взорвется? А! Злые террористы заминировали твой стакан? А на кой ляд ты им сдался?
– Зря смеешься, – рассудительно сказал Батя, – в начале 80-х годов стаканы действительно взрывались.
– Точно, – припомнил Володя, – у нас однажды, когда мама накрыла праздничный стол, и абсолютно все стаканы взорвались! Все!
– На праздничном столе гранчаки? – осуждающе покосился на него Лео.
– Для компота мама поставила, – как-то виновато ответил Володя.
– Я все-таки закончу, – снова взял слово Батя. – Те стаканы, их выпустили более миллиона штук, изготовили на новом импортном оборудовании, нарушив технологию. Но ты, Вася, не бойся, этих стаканов давно, ни у кого и в помине нет. Пей спокойно.
Допив чай, мы с удвоенной энергией принялись чистить картошку. КорС решил сменить тему разговора и спросил меня:
– Иванов, что в ваших краях слышно о смерти Леонтовича?
– Это, какого Леонтовича? – заинтересовался Батя, и придвинулся поближе. – Николая Леонтовича, композитора, который прославился обработкой народных песен?
– А, – припомнил Вася. – «Щедрик» – это же его работа? А при чем здесь Иванов и его края?
– Притом, что композитор Леонтович – земляк Иванова. Вернее, Иванов – земляк знаменитого композитора. Ну, а все-таки, что у вас говорят о его смерти?
– В наших краях говорят, что он был убит в доме своего отца-священника в селе Марковка в январе 1921 года.
–  23 января, если быть точным, – вставил Батя.
– С вечера к ним на ночлег попросился человек. Он предъявил документы на имя сотрудника Гайсинского ЧК. Утром прямо в постели он застрелил композитора. Перерыл все в доме, забрал деньги, хорошую одежду и ушел.
– А я был уверен, что Леонтович жил и творил где-то в наших краях, то есть на западной Украине, – удивился Вася.
– Пацаны, а давайте уже о чем-нибудь веселом, а? – предложил Веня. – Вот, например, на следующей неделе в Симферополе начнут показывать в кинотеатрах фильм «Кинг Конг жив».
– Кстати, – оживился Королев, радуясь возможности блеснуть своей эрудицией. – Первый фильм о Кинг Конге сняли еще в 1933 году. Сначала его планировали назвать «Зверь» или «Король обезьян». Потом сняли фильм «Сын Кинг Конга», но он не был так популярен. В 1962 году в Японии сняли фильм «Кинг Конг против Годзиллы», а в 1967 году – «Бегство Кинг Конга».
– Что-то ты путаешь, – засомневался Володя, – я видел фильм «Кинг Конг», это современный фильм.
– Просто ты видел одноименный фильм 1976 года, там события перенесены в 70-е годы, и действие происходит не на острове, а в джунглях, вот так!
– Интересно, кому пришла идея снять такой фильм? – спрашивает «замок».
– Насколько я знаю, – начал рассказывать Батя, – причиной появления этого фильма была популярность фильма 1925 года по роману Конан Дойла «Затерянный мир».
– Конан Дойл? – удивился Вася, и растерянно посмотрел по сторонам. – Но он ведь писал про Шерлока Холмса?
– И не только, хотя, конечно именно рассказы о Шерлоке Холмсе принесли автору заслуженную славу. Ну, так что, третий взвод, идем в культпоход в кино? Надо только маме Жоре сказать, чтоб организовал нам этот самый культпоход.
– А я еще и «Кинг Конга» не видел, – растеряно смотрит Вася по сторонам.
– Эх, ты, деревня, – пошутил КорС.
Замечание Королева осталось без ответа. Более того, никто не рассмеялся, потому что это не шутка вовсе, а самая что ни на есть чистая правда, хоть в прямом, хоть в переносном смысле.

Тактика
                «А в кипящих котлах прежних воен и смут,
Столько пищи для маленьких наших мозгов».
В. Высоцкий
Началась лекция по тактике. С таким нетерпением я ожидал этот предмет, но первые слова преподавателя подполковника Мокрицина меня разочаровали. Я, было уж, поднял руку с ручкой, чтобы начать конспектировать лекцию, но писать так и не стал.
– КПСС и Советское правительство последовательно и настойчиво проводят миролюбивую ленинскую внешнюю политику, направленную на разрядку международной напряженности, всеобщее разоружение, обеспечение мира и безопасности всех народов.
Лицо Мокрицина светится неподдельной гордостью и радостью. По всему видно, что ему очень нравится то, что он читает.
– Реакционные империалистические круги стремятся сорвать разрядку, не допустить полного разоружения, спровоцировать новую мировую войну.
Глаза у Васьки чуть из орбит не вылезают, а грудь так и ходит ходуном от праведного гнева. Дима тоже серьезен в соответствии с моментом, закусил губу и даже побледнел. Надо же, какие они у нас мнительные!
– В резолюции ХХVІІ съезда КПСС по Политическому докладу подчеркнуто: «Всемерное повышение боевой готовности Вооруженных Сил СССР, воспитание воинов армии и флота, всех советских людей в духе бдительности и постоянной готовности к защите великих завоеваний социализма должно и впредь оставаться одной из важнейших задач партии, государства и народа».
Все курсанты наклонились и пишут, надо и мне склонить голову, чтобы не выделяться. Однако Мокрицин уже заметил, что я не работаю: «Товарищ сержант! Да, вы, вы. Вы пишите, это очень важно».
– Архиважно, – не поднимая головы, негромко шутит КорС.
Я, молча, киваю и делаю вид, будто собираюсь писать.
– Укрепление обороноспособности страны, совершенствование Вооруженных Сил СССР, поддержание их боеготовности на высоком уровне, обеспечивающем решительный и полный разгром любого агрессора,  КПСС, Советское правительство уделяют неослабное внимание.
– Да, уж, – ворчит недовольно КорС, – а с «дедовщиной» ничего сделать не могут. Или не хотят?
– Вот ты придешь в войска и сразу сделаешь, – подтрунивает над ним Лис.
– «Партия будет и впредь неизменно заботиться о том, – говорится в новой редакции Программы КПСС, – чтобы боевой потенциал Советских Вооруженных Сил представляли собой прочный сплав воинского мастерства и высокой технической оснащенности, идейной стойкости, организованности и дисциплины личного состава, его верности патриотическому и интернациональному долгу». Записали? Товарищ сержант? ... Сержант Иванов, покажите свой конспект.
Я показал. Преподаватель посмотрел,  показал его всем и добавил с нескрываемым удовольствием.
– Девственно чист! Так я, признаться, и думал.
Рота хохотнула, особенно первый и второй взводы.
– Сержант Иванов, почему Вы не конспектируете?
Тут очень некстати в аудиторию заглянул ротный. Нюх у него на такие дела отменный, что и говорить.
– Товарищ подполковник, разрешите присутствовать на вашем занятии? – спросил ротный.
– Проходите, товарищ майор, очень кстати. Вот, посмотрите, – и преподаватель протянул ротному мой чистый конспект. Ротный зверски глянул на меня, и его взгляд твердо обещал: «Ну, я тебе покажу!»
Мне удалось выдержать его острый взгляд, чем я ротного несказанно удивил, так как вина моя очевидна, а командира роты у нас боятся. Про его несдержанный темперамент и вспыльчивый характер у нас легенды слагают. Да я и сам был свидетелем того, как дежурный по училищу сделал замечание ротному за то, что наша рота идет в столовую как-то не так, на что ротный обозвал полковника козлом и пообещал сделать тому что-то такое, что тот долго будет жалеть и отплевываться от последствий своей глупости.
– Сержант Иванов, – напомнил преподаватель о себе, – я жду ответа. Что с вами творится? Вы знаете, вернее, вы еще не знаете, что войну можно выиграть не только своим умом, но и чужой глупостью! Я здесь для того, чтобы у вас этой глупости было меньше!
– Товарищ подполковник, – краснея, и, тем не менее, упрямым тоном сказал я, – я буду конспектировать, когда речь пойдет собственно о тактике.
– Но это тоже очень важно! Вы это понимаете? Это очень важно! Или, может, вы это все уже знаете?
– Так точно, – как-то само собой вырвалось у меня, и по аудитории снова прокатился смешок.
– Это, по меньшей мере, странно. Тогда выходите сюда и продолжайте, а я послушаю, – с издевкой предложил подполковник Мокрицин, и уселся за стол.
Пришлось мне выйти к доске.
– Товарищи курсанты, записывайте, – начал я, вызвав новый прилив смеха. – В современных условиях и в будущем решающая роль в бою будет принадлежать человеку-воину, обладающему высокими морально-политическими, боевыми и психологическими качествами, в совершенстве владеющему современной боевой техникой и искусством подготовки и ведения боя в сложных условиях современной войны. Это все больше повышает требования к обучению и воспитанию советских воинов.
Рота больше не смеется, ротный улыбается и согласно кивает головой, а преподаватель все больше багровеет. Лео не без зависти наблюдает, как я отвечаю.
– Личный состав Советских Вооруженных Сил должен быть воспитан в духе беспредельной преданности Родине, Коммунистической партии, глубоко понимать справедливые цели войны, быть готовым выполнить свой воинский долг, не щадя самой жизни …
– Ну, хватит, – ударил подполковник Мокрицин рукой по столешнице. – Это неслыханно! Вы что, издеваетесь надо мной? Да за подобные вещи партбилет можно положить!
– Позвольте, товарищ подполковник, – перебил его ротный. В его голосе и во взгляде звенит сталь. – Разрешите ваш конспект.
– Что? – не понял преподаватель, а когда понял, то нахмурился. – То есть, как это, мой конспект?
Но ротный, не дожидаясь разрешения преподавателя, взял его конспект, и стал листать.
– Никогда не нужно судить поспешно. Нашел, – радостно сообщил он, и лицо его сразу посветлело. – Вот, товарищ подполковник: «В современных условиях и в будущем решающая роль в бою...», и далее по тексту: «Личный состав Советских Вооруженных Сил должен быть воспитан в духе…» Чем же это сержант Иванов издевается? – перехватил инициативу в свои руки ротный. – У вас же в конспекте лекции все абсолютно то же самое – причем слово в слово!
Мокрицин не нашелся, что сказать и еще больше побагровел. Потом посадил меня на место и продолжил лекцию. Ротный сел за первую парту, а после лекции подошел ко мне и с интересом спросил:
– Объясни, Иванов, как это тебе удалось?
– Товарищ майор, да они все, ну, преподаватели, одно и то же рассказывают. И нас обязали законспектировать материалы съезда, так что я это все уже наизусть выучил. И не только я, спросите, вам каждый второй, ну третий курсант сможет все, то же самое повторить.
– Запомнить, может, и другие запомнили, но набраться наглости и выступить вместо преподавателя?  Нет, это мог быть только ты! Знаешь, а ведь я тебя еще на абитуре рассмотрел. То есть разглядел твой своеобразный ум, редкостную любознательность и склонность к нестандартным поступкам. Мне приятно, что я в тебе не ошибся, – по его лицу скользнула скупая улыбка. – Ладно, надеюсь, ты не рассчитываешь, что преподаватель тебе поставил пятерку?
– А почему бы и нет? – спросил вдруг Батя. – Нормальная практика: курсант …
Ротный глянул на Батю так, что того, словно ураганным порывом ветра сдуло.
– Не увлекайся и не нарывайся больше, – сказал ротный, и отпустил меня с миром. – Свободен! Хотя нет! Рассади весь ваш взвод, и законспектируйте результаты заседания всесоюзного добровольного общества борьбы за трезвость. Они в прошлом году провели всесоюзный рейд «За эффективную работу и здоровый быт», вот вы все изучите материалы и запишите: сколько человек приняли участие в рейде, сколько устранено разных нарушений и так далее, понял? А я в конце самоподготовки приду и проверю. Вот теперь можешь идти.
На самоподготовке КорС не удержался и съязвил в мой адрес.
– Иванов у нас в чем-то «неправилен», но в целом, бесспорный гений. Все бы ему повыпендриваться.
На его слова не последовало абсолютно никакой реакции, и Королев, заволновавшись, стал что-то еще говорить о том, что я, дескать, чересчур экстравагантен, но его больше никто не стал слушать. Вниманием взвода полностью завладел Миша, который стал травить необидные анекдоты. Хотя нет, Батя все-таки решил ответить Королеву.
– Сергей, – доброжелательно сказал он, – подумай над следующим утверждением: «Гении – самовыражаются, а не гении – самоутверждаются». Запомнил или еще раз продиктовать? Попытайся найти в этой схеме себя.
Миша отвлкся от своих анекдотов и добавил:
– Королев, ты меня извини за прямоту…
– В смысле, за грубость? – сразу догадался, откауда и, главное, куда ветер дует, КорС. – Все молчу.
И правильно, а иначе отгреб бы от Миши по самое первое число. Как говорится, гарантия – сто пудов!

Дедушка всех одеколонов
Васька после бритья обильно окропился «тройным» одеколоном, и теперь все вокруг морщат носы и отворачиваются.
– Что, – насмехается Королев, и при этом даже улыбается, – ваши благородные носы не выносят запаха «тройного»? А зря! Знали бы вы о нем то, что известно мне, относились бы к нему с гораздо большим уважением.
– Откуда же ты о нем знаешь? – полюбопытствовал Веня.
– Ему о нем поведал его секретный дедушка, – пошутил я.
– Хе-хе-хе, – передразнил КорС, но тут, же признал: – Смешно, но Иванов прав, мне об этом одеколоне рассказал дед.
Миша глянул на него и бросил:
– Не тяни кота за хвост. Имеешь, что сказать – говори, а то заинтриговал всех и молчишь.
– По мне, – встрял в разговор Лис, широко улыбаясь, – в «тройном» главное, чтобы он был, и чтобы этикетки были в порядке. Это чтобы на стол не стыдно было поставить! Это же 64% спирта!
Все рассмеялись, а Лис, ободренный поддержкой, продолжил:
– Кстати, продаю фирменный рецепт! Коктейль «Тройной»! Берете белок из яйца, заливаете флаконом «Тройного», все это тщательно взбалтываете, и на пару часов ставите в холодильник. Убойная вещь получается. Попробуйте, не пожалеете!
КорС обиженно хмурится и дуется, но после слов Лиса все вспоминают о нем и просят Сергея рассказать о «тройном».
– Что ж, – помявшись, соглашается он, – вообще, одеколон был изобретен в 1694 году итальянцем Иоганном Фарина в немецком городе Кельне. Поэтому эту жидкость называют «Кельнской водой», а по-французски «О де Колон». Сначала смесь эфирных масел и цитрусов со спиртом считалась лечебным средством. Во время эпидемии оспы в Германии к каждому флакону добавляли инструкцию примерно следующего содержания: «Эта чудотворная вода – средство против отравления, оберегает от чумы. Она лечит желтуху, спазмы живота, потерю сознания, исцеляет от ожогов, добавляет сил женщинам во время родов…» и так далее.
Лица у слушателей вытянулись, все слушают во все глаза.
– «Тройным» одеколоном «Кельнская вода» стала при Наполеоне. В 1810 году он издал декрет, по которому требовал раскрыть рецепты всех лекарств. Чтобы сберечь секрет изготовления «Кельнской воды» изготовители объявили ее парфюмом. А «тройным» назвали из-за трех ароматических компонентов – лимона, бергамота и нероли.  В России первую парфюмерную фабрику построил француз Генрих Брокар в 1869 году на окраине Москвы. После революции предприятие национализировали, и переименовали в «Новую зарю». Кстати, духи «Любимый букет императрицы» переименовали в.… Ну? В «Красную Москву!» Это же самые популярные духи советских женщин! А «Тройной» долгое время был популярен среди советских мужчин. Среди Васи вон он и сейчас еще очень популярен!
– А моя мама «Тройной» всегда на кухне держит, на случай, если кто порежется, – припомнил Артем.
– А я его всегда в турпоходы брал, – признался и я.
– Кто бы мог подумать, что история «Тройного» одеколона окажется столь интересной! – удивляется ротный, присутствия которого мы снова не заметили. – Молодец Королев.
– Пять баллов, – пошутил Лис. – Давай дневник!
Вася гордо ходит и сам себе довольно улыбается.
– Слушайте все, – призвал всеобщее внимание Веня, – вчера в Москве была презентация модного немецкого журнала «Бурда» на русском языке.
– Зачем нам немецкая бурда, когда у нас и своей хватает?
«Замок» вышел в парадной форме, из чего следует, что он намылился в увольнение. Я и забыл совсем, к нему невеста приехала, вернее прилетела.
– А как ты успеешь в аэропорт?
– На такси. Третьяк остается за меня, – и «замок» умчался.
– Поедет в таксо? Класс! – пошутил Лео. – Кстати, а кто знает, почему такси называется такси?
– Я знаю, – спокойно сказал Батя. – Восемьдесят лет назад, то есть в марте 1907 года в Лондоне появились первые такси, оснащенные таксиметрами. Они показывали расстояние, которое проехал пассажир, лишив возможности водителей и пассажиров спорить, сколько платить за проезд. С тех пор этот вид транспорта и стали называть такси.
КорС имел наглость толкнуть меня в плечо и спросил:
– Иванов, надеюсь, я тебя разбудил?
– Нет, я еще не спал, – с удовольствием разочаровал я его. – А ты чего хотел?
– Так ведь, это, разбудить тебя!
– Тогда иди ты, куда подальше, – без долгих проволочек сказал я.
После обеда всю нашу роту направили на уборку строительного мусора в новое, еще не достроенное здание Крымского обкома партии, которое находится в центре города у парка Победы и недалеко от главпочтамта. Из-за шестиугольной формы и сходства с военным ведомством США его в курсантском народе называют Пентагоном.
Мое отделение оставили в роте. Гадать почему, пришлось недолго: ротный объяснил, что мы пойдем работать в гостиницу «Строитель». Королев, было, начал по своему обыкновению ворчать, но ротный объяснил, что от этой работы польза будет всем. Приедут родители к курсанту, а у руководства гостиницы отношения к нам хорошие, и с местами проблем не будет. КорС на это заметил, что его родители к нему приезжать не собираются.
– Что, неужели и на выпуск не приедут? – лукаво улыбнулся наш  ротный. – Ах, значит, все-таки приедут? И где они будут жить? Ах, вы еще не думали? Вот вы возьмите и подумайте, тем более что вы сами себя, считаете умным и даже не стесняетесь говорить об этом вслух.
И мы направились делать ремонт, обрезать ветки деревьев и убирать территорию гостиницы «Строитель». Наше отсутствие на качестве работ в «Пентагоне» никак не отразилось. Вечером Литин сказал, что мечтает, чтобы уже скорее пришли выходные. Все, в том числе и я, решили, что он истосковался по женской ласке, но все оказалось гораздо проще – Литин мечтает на деле испытать рецепт коктейля «Тройной».
И вот долгожданные выходные пришли! Но увольнений из-за выступлений татар нет, и мы сидим в свой выходной в учебном корпусе на самоподготовке. Конечно, никто ничем полезным не занимается, мы просто слушаем музыку. Сначала прослушали Paradisio «Bailando», потом Bananarama «Venus», London beat «I've been thinking about you», Mr. President «Coco jambo», C.C. Catch «Heartbreak hotel», Maywood «Pasadena».
– А как называется эта песня? – спросил Вася и с интересом ждет ответа.
– «The final countdown» группы Europe, – ответил Лео. Однако по скучному виду Васи ясно, что ответ особой ясности для него не привнес.
– После зимней спячки так хочется в увал, – ворчит Литин, – лично у меня при виде красивой девушки сил сопротивляться совсем не остается.
– Интересно, и чего сегодня татарам неймется? – недобро спрашивает «замок», прислушиваясь к гулу голосов за окном. – Чего они все бастуют и бастуют?
Поскольку никто отвечать ему не торопится, «замок» повторил свой вопрос. КорС помялся и напряженным голосом ответил:
– Так ведь в США двадцать первого февраля умер правозащитник генерал Григоренко. Вы разве ничего не слышали об этом?
– Кто такой, почему не знаю? – поднял голову и посмотрел подозрительно на Королева Третьяк. Затем он заметно оживился. – И почему в США? Изменник, что ли?
– Как тебе, Игорь, сказать, – замялся КорС. – Мало кому известно, что…
Батя, занятый чем-то своим, уловил только свое имя – Игорь.
– Серега, ты чего хотел? – немедленно отозвался Батя.
– От тебя ничего. Это я к Игреку обращался. Нет, лично я глубоко убежден, что предателем генерал Григоренко не был. Во всяком случае, когда ему в США предложили преподавать в военной академии, он отказался, потому, что присягал СССР, советскому народу.
– Как же это он попал в штаты? – нетерпеливо спрашивает «замок».
Все повернулись к Королеву, так как интересно всем. К тому же Вася почему-то не проявляет к разговору никакого интереса. Скорее всего, он задумался о чем-то своем, что только к лучшему.
– По образованию он военный инженер, и вообще это был очень одаренный человек, незаурядный и талантливый офицер. По материалам его дипломной работы в РККА учились лет двадцать. Перед Великой Отечественной войной он строил укрепрайоны в Белоруссии, воевал на Халхин-Голе. На 4-м Украинском фронте он был начальником штаба одной из дивизий 18-ой армии, той самой, где начальником политотдела был Брежнев. Был лично знаком с Тухачевским, Карбышевым, Власовым и многими другими легендарными людьми. Почти всю войну прошел на генеральских должностях, хотя был подполковником.
– Как и твой дед, – вспомнил я.
– Да. С моим дедом он тоже был знаком, – подтвердил КорС, – поэтому я и знаю  о генерале Григоренко. Он был два раза ранен, контужен, имел несколько боевых наград. Кроме военно-инженерной академии, окончил еще академию генштаба. После войны преподавал в академии имени Фрунзе. Был профессором и генералом.
В аудитории такая тишина, что слышно, как бьется сердце Васи. Интересно, это он от страха или от чего другого? Похоже, он все-таки стал слушать наш разговор.
– В 1961 году неожиданно для всех генерал Григоренко публично раскритиковал хрущевскую программу КПСС и принялся возрождать «истинный марксизм».
Вася поднялся и, не спрашивая разрешения, направился к выходу. Лицо у него заметно побледнело.
– Василий, – криво усмехнулся Игрек, – вы никак побежали на нас настукать?
– Нет, – побледнел Вася, – я просто это, в туалет.
У него не хватило мужества даже просто выслушать рассказ Королева. Вид он имеет глуповато-бессмысленный.
– Генерала объявили параноиком. Молодой киевлянин Семен Глузман провел заочную экспертизу и доказал, что психическое здоровье генерала в полном порядке. Но, несмотря на это, генерала посадили в психушку на принудительное лечение. Это было при Хрущеве. Но когда генсеком стал «однополчанин» Брежнев, Григоренко выпустили. Потом все повторилось, и не один раз. Григоренко создал подпольный «Союз борьбы за возрождение марксизма», его разжаловали в рядовые. Между арестами он писал статьи, выступал с протестами, был одним из основателей Московской и Украинской Хельсинских групп. С ним устали воевать и разрешили выехать на лечение в США, а когда он уже был там, то его лишили советского гражданства. Когда он узнал об этом, плакал. В США в эмигрантском издательстве вышла его книга «В подполье можно встретить только крыс…» Там целые абзацы написаны на украинском языке.
– Ну, а татары-то здесь причем? – вспомнил Зона. – Те самые, за окном, из-за которых нас увольнений лишили?
– Генерал Григоренко стал защитником крымских татар, которые стремились вернуться на свою родину из Узбекистана, куда их депортировали в конце войны. Григоренко сказал им: «Не просите, а требуйте», и стал неформальным лидером их движения.
– Ничего себе генерал-рядовой наворотил дел, – сказал Бао.
– На сегодняшний день никто не сделал для крымских татар больше, чем украинец Григоренко, – закончил Королев.
– И все равно жаль, что увольнений нет, – зевнул Зона.
– Слушай, КорС, давно хотел тебя спросить, – обратился я, – ты ведь Королев по папе, так ведь? Значит, твой легендарный дед носит другую фамилию? Какую? И чем занимается сейчас?
– Он теперь писатель. А фамилии его я вам не скажу. Вот не хочу и все тут! Кстати, знаешь, сколько, сейчас, платят за роман? Сорок пять тысяч рублей!
– Три «Волги»! – ахнул Миша. – Не может быть!
– Еще как может! – довольный произведенным эффектом, улыбается КорС.
На этом разговор неожиданно оборвался. А на следующий день Королева вызвали в особый отдел и продержали его там четыре часа. Вернулся он бледный и свирепо сказал, сжимая кулаки:
– Узнаю, кто настучал – придушу вот этими самыми руками!
Через час его снова вызвали в особый отдел. Мы уснули, так и не дождавшись его возвращения. Утром он был зол, молчалив, и ни с кем из нас разговаривать не стал. Конечно же, все думают, что настучал Вася, так как виноваты всегда отсутствующие. А я вот сомневаюсь, слишком уж очевидно получается. Не дурак же Вася на самом деле, чтобы тень подозрения сразу падала на него? А если не он, то кто? Кто? Я долго и нудно думал, но пока не догадался.

Рационализатор
У меня сильно болел зуб. Заболел он, конечно, в ночь с пятницы на субботу. Это означает, что к врачу можно будет попасть только утром в понедельник. Вот уже суббота, наша рота заступает в караул и в наряд по училищу. Каждый человек на счету, а сержант и подавно. Я сержант, но сегодня рота обойдется без меня. Когда рота уже стояла на плацу, ожидая развода для заступления в наряд, ко мне подошел наш командир взвода.
– Иванов, ты у нас единственный шлангуешь в эти выходные, так что тебе персональное задание.
– Ничего себе шлангуешь, – проворчал я от обиды, надеясь в душе, что это не серьезно, что это безобидное чудачество мамы Жоры. – Лучше бы я пять, нет, даже десять караулов отстоял, чем терпеть такое!
– Иванов, ты меня не жалоби, – оборвал мои стенания взводный насмешливо. – Ты один остался, значит, тебе и отдуваться.
Что и говорить, приятности в общении с нашим взводным для меня мало.
– Товарищ капитан, – со слабой надеждой говорю я, – неужели у меня нет права болеть, то есть лечиться?
– Конечно, нет, – радостно возвестил мама Жора. – Все права у меня, а у тебя только обязанности!
– Чего хоть делать нужно? – вяло спросил я, понимая, что не отвертеться, пытаясь побороть в себе желание первый раз в жизни выругаться в вульгарной форме. Чувствуя я себя приговоренным к какой-то непонятной, но изысканной казни.
– Значит  так. Утром в понедельник я прихожу на службу и удивляюсь, – говорит взводный.
– От чего? – нетерпеливо перебиваю я взводного.
– От того, что ты мне представишь чертежи какого-нибудь рационализаторского предложения и техническое описание к нему, – сказал, как отрезал взводный. – И только попробуй не сделать! – пригрозил мне мама Жора.
– Ну, какой из меня рационализатор? – неубедительно пытаюсь я отбиться от этого дела. – Товарищ капитан, ну вы сами посудите…. 
– Много разговариваешь, Иванов. Тебе пора уже знать, что инициатива снизу развивается благодаря непомерному давлению сверху! А будешь выступать, я с тебя два рацпредложения стребую, понял? И еще, чтобы у тебя совсем не осталось иллюзий: не будет рацпредложения – забудь об увольнениях. Так что не ной и нос не вешай, – снова не дал договорить мне взводный. – До встречи в понедельник, Иванов. А ты рассчитывал, что пока рота будет тащить службу в караулах и нарядах, ты будешь слоняться по городу? Не будешь! И запомни, рацпредложения в армии делаются при помощи научного втыка! Ха-ха! Вот так-то!
– Не собирался я вовсе слоняться, – проворчал я, – болею я.
– Да ты там особо не старайся, – словно опомнившись, смягчился мама Жора, – раз, два и готово!
– Я «раз, два» не умею. Да и вообще я ничего такого не умею.
– Это даже хорошо, переучиваться не нужно, – смеется взводный, а потом смягчается: – Ну, чтоб хоть на что-то было похоже, потом переделаешь!
Я гордо поднял я голову и произнес:
– Товарищ капитан, вы должны бы уже знать, что я так плохо делать не умею.
Впрочем, приказ я воспринял покорно, раз надо – так надо, и я стал думать. Выход ведь у меня есть только один – придумать требуемое изобретение.
Я испытал неподдельное облегчение, когда, наконец, у меня родилась подходящая мысль. И я начертил разборную доску, которая помещается в небольшом чемодане. Из отдельных фанерных листов при помощи разборных навесов можно собрать целую стену, на которую можно развешивать любые плакаты: хочешь, при проведении занятий по огневой подготовке, хочешь – политзанятия и так далее.
В понедельник утром мама Жора пришел на службу и приятно удивился. Я приготовил ему чертежи и техническое описание. Взводный долго и с интересом рассматривал меня.
– Ну, вот, Иванов, – скучающим голосом, наконец, сказал  взводный. – А говорил, не можешь. И, чтобы мы без тебя делали? Знаешь, а мы тебя теперь за это дело поощрим.
– Чем это? – полюбопытствовал я и по привычке насторожился. Ждать чего-то хорошего от мамы Жоры не приходится.
– Мы защитим твои авторские права, дорогой ты наш товарищ изобретатель, вот!
– Чего, чего? – не понял я. 
– Темный ты, Иванов, хотя и учишься в СВВПСУ. Ладно, объясню. Тебе, как рационализатору полезно будет знать, что в далеком теперь 1474 году 19 числа месяца марта в далекой Венеции был принят закон об охране изобретений – первый в мире закон об охране авторских прав. Кстати, а как твое здоровье?
– Товарищ капитан, а вы его разозлите, и узнаете, – пошутил Миша.
– Очень смешно, – оценил взводный. – Курсант Кальницкий, наряд вне очереди. Иванов, а ты чего так скривился?
– Зуб сильно болит, – выдавил я.
– Да? Ну ладно, получай увольнительную и иди, лечи свой зуб. Классный ты пацан, Иванов, хотя, может, сам ты этого и не понимаешь. Спасибо тебе, – сегодня радость из взводного бьет фонтаном, прямо хлещет. Не иначе, как взводного похвалили за мое рацпредложение.
– «Спасибо» в сберкассу не положишь! Никак, – вставил Веня. – Да и просто в карман тоже не спрячешь! 
Мама Жора никак не прокомментировал замечание Вени, зато Вася что-то такое сказал о том, что, может быть, взводный теперь станет относиться ко мне, хоть немного лучше и терпимее.
– Наивный ты, Вася, – сокрушенно покачал головой Миша, – ты запомни, что эгоизм записывает чернилами сделанное ему зло и карандашом – добро.
Зуб я вылечил, а потом мне торжественно, на построении роты выдали удостоверение на рационализаторское изобретение. В нем говорится, что за моим именем зарегистрировано и принято к использованию в Министерстве Обороны СССР изобретение под названием «Переносной комплект наглядной агитации». Вроде мелочь, а приятно!
– Привет, рационализатор и изобретатель, – смеется при встрече Столб, – а ты полагал, что это свободное творчество масс? Ничего подобного! У нас все из-под елки-палки!
И только КорС как всегда недовольно ворчит:
– Подумаешь, изобретенение – приспособил для военных нужд бабушкину ширму. Только изменил самую малость.
– Знаешь, КорС, – разминая пальцы рук, говорит Столб, – а, скорее всего, не знаешь – на изобретения тоже есть план. У тебя есть шанс перевыполнить план училища. Предложи какое-нибудь свое рацпредложение. Нет? Тогда заткнись сам.
– Опять же в соревновании с Ивановым в графе «Изобретения» теперь счет 1:0 не в твою пользу, – смеется «замок».
КорС думает, а потом изрекает.
– А все-таки добрейшей души человек мама Жора. Вот я бы на его месте запатентовал рацуху Иванова на свое имя!

«Сундук со льдом»
Прозвенел звонок, и в аудиторию вошел наш преподаватель майор Козлов. Видно, что у него хорошее настроение.
– Ну что, товарищи курсанты, – сказал он, довольно потирая руки, – я только что от нашего особиста, и прямо сейчас мы с вами выявим всех иностранных шпионов в вашем кругу.
Мы с удивлением переглядываемся, так как, честно сказать, ничего, из сказанного майором, не поняли. Ему это нравится, и он откровенно куражится, потешаясь над нами.
– Поднимите-ка руки, товарищи курсанты, кто из вас знает на память все слова государственного гимна СССР? Как? Все?
Действительно, руку подняли совершенно все. Майора это почему-то смешит.
– Ладно, расслабьтесь. Это была шутка. Вам ведь известно, что после налета японской авиации на Перл-Харбор американцы очень тщательно занялись поиском предателей в своих рядах? И очень быстро преуспели в этом благородном деле, так как шпионы легко воспроизводили весь «джентльменский набор» американского патриота, а самое главное – они знали наизусть все четыре куплета американского гимна!
– А в чем прикол? – подал голос Бао.
– Прикол в том, что нормальные американцы знали только первый куплет своего гимна и все!
– А насколько это соответствует действительности? – подал голос и Королев. – По-моему, это просто красивая легенда.
Лицо преподавателя заметно поскучнело, так как ему хотелось, чтобы все приняли его рассказ за чистую монету. Что касается Королева, то он, похоже, решил майора добить. Или все-таки исправиться и подыграть ему?
– А мне вот доводилось слышать другую легенду. Разрешите, товарищ майор? Курсант Королев.
– Разрешаю, куда ж я денусь? – усмехнулся преподаватель.
– Говорят, что в инструкциях нацистской партии по проведению митингов рекомендовалось прекратить практику исполнения немецкого гимна «Германия превыше всего», так как большинство все равно помнило только одну-две строфы. Это, надо полагать, рассматривалось как унижение национальной святыни и плохое исполнение патриотического долга.
– Это ничего, – усмехнулся преподаватель. – Когда нацисты пришли к власти, то они быстро научили всех своих соотечественников петь национальный гимн от начала и до самого конца.
Майор Козлов только собрался было начать лекцию по истории СССР, как Королев снова поднял руку.
– Разрешите вопрос?
Майор слыл демократом, был более лоялен к курсантам, не так консервативен, как старые полковники, чем выгодно от них отличался. Разумеется, он разрешил.
– За сколько Россия продала США Аляску?
Батя шепотом сообщил, что всегда считал, что продажа Аляски это полный идиотизм. С ним тут же согласился Лео. К моему стыду, должен признать, что сам я мало что об этом знаю. Впрочем, из курсантов тоже никто наверняка точно ничего не знает. КорС, видя замешательство преподавателя, попросил все-таки рассказать нам об этом для нашего общего развития.
Майор для вида помялся, но начал рассказывать:
– Что ж, я сегодня не гордый и могу немного отступить от темы. Однако придется ограничиться только кратким экскурсом в историю. Чтобы правильно понять суть происходящего и оценить сумму продажи, нужно точно представлять себе, что представляла собой Аляска в то время. Русской Аляска стала в 1744 году, то есть через три года после того, как ее посетил российский мореплаватель Витус Беринг. До средины ХІХ века Россия построила на Аляске два города, если можно их так назвать. Это были селения из сотни срубов и двадцать три торговые фактории. В них собирали, складировали меха и прочее ценное сырье. Все это регулярно вывозилось в Россию. Население Аляски составляли десять тысяч человек. Из них две с половиной тысячи русские, а остальные – местные эскимосы и алеуты.
Вася стонет, потому что не успевает все записывать. Тема интересна всем, это очевидно. Все мы считаем, что продажа Аляски была досадной, недопустимой ошибкой нашего правительства.
– В 1860-х годах Англия все ближе подбиралась к российским владениям в центральной Азии, не скрывая своего намерения их отобрать. Император Александр ІІ побаивался потерять Аляску. Мощного военного флота в Тихом океане у России тогда не было. Поэтому англичанам стоило всего лишь ввести свои военные корабли в гавани Аляски и перекрыть ими морские пути. Честно говоря, для этого хватило бы всего несколько кораблей. В этом случае Россия навсегда бы потеряла Аляску.
Все слушали с огромным интересом, потому, что мы мало что знали о том, как все это было на Аляске тех лет. Даже странно, как все-таки плохо мы знаем историю своей страны.
– Во время гражданской войны в США Англия фактически поддержала рабовладельческий Юг, а Российская империя склонялась к поддержке Севера, который в  ходе войны и одержал победу. Так что отношения между Россией и США в то время были дружественными, – продолжает майор тем же ровным тоном. – В России решили воспользоваться сложившейся ситуацией и предложили Америке выкупить Аляску, чтобы не потерять ее вообще без копейки. Разумеется, от общественного мнения в России скрыли, что государство не в состоянии защитить эти свои территории. Просто объявили, что содержание Аляски убыточно и все. Кстати, США не особенно и хотели покупать этот «сундук со льдом». Весной 1867 года в США прибыл государственный министр России Эдуард Стекль. Переговоры продолжались всю ночь на 30 марта. Аляска была продана за 7,2 миллиона долларов, по 19 центов за квадратный километр! Для сравнения – за Калифорнию, из-за которой в 1848 году США начали войну с Мексикой, размер «компенсации» составил 15 миллионов долларов, то есть вдвое больше.
– А на сегодня это сколько бы стоило? – спросил КорС, и начавшееся, было, горячее обсуждение тут же прекратилось. 
– Примерно 90 миллионов долларов. Что интересно, так это то, что 80% денег, полученных за Аляску в золотых слитках, погрузили на американское судно «Оркни», которое при весьма загадочных обстоятельствах затонуло в Балтийском море.
Помолчав, майор Козлов продолжил:
– Для жителей Аляски передача произошла незаметно. Разве что новая власть принесла новый календарь: вместо юлианского – грегорианский. Так что после пятницы 6 октября 1867 года на Аляске наступило сразу 18 октября. Утром того дня в городе Сетка произошла смена флагов – официальная церемония передачи территории Америке. Русский солдат запутался в веревке и разорвал российский флаг. Куски флага разлетелись по ветру, и военные ловили их штыками. Жена управляющего Российско-американской компании княгиня Максутова упала в обморок, не выдержав такого издевательства над символом своей страны. Вам будет полезно узнать, что миф о неприбыльности Аляски американцы развеяли уже через пять лет. В 1872 году там обнаружили залежи золота. Позже на Аляске началась «золотая лихорадка». А уже в ХХ веке геологи нашли на этой территории нефть. Таким образом, самый большой штат США стал самым выгодным приобретением американского правительства.
Королев тут же рассыпался в похвалах и благодарностях, так, что все остались довольны: мы преподавателем, а он, в свою очередь, нами. Затем майор сказал: «Безделье – мать всех бед, так что приступим к работе! Вернее, начинаем продолжать!»
– Как же, – уже недовольно ворчит КорС, – знаем: труд прибавляет здоровья, а лень – болезней.
– Ага, – решил вставить свои «пять копеек» Лео, – интересная работа – лучший отдых.
Мне же казалось невероятным, что такое могло быть на самом деле. Это я об Аляске, или как ее еще, оказывается, раньше называли, о Моржероссии. Раньше у меня возникало много вопросов по этому поводу, но все было недосуг. А теперь вот все само собой разложилось по полочкам.

«Дело Сакалаускаса»
Через несколько дней после празднования Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота «вражеские голоса» сообщили, что рядовой внутренних войск Артур Сакалаускас расстрелял шестерых солдат-сослуживцев, прапорщика – начальника караула и гражданского проводника, и все это прямо в спецэшелоне, в котором караул сопровождал заключенных!
После этого сообщения, озвученного Столбом, в ротном расположении воцарилась непривычная тишина. Первым нарушил эту тишину КорС.
– Что же это такое происходит? – растерянно смотрит он по сторонам, ожидая ответа.
– Кто ж его знает, – пожимает плечами Лео, – может, он превысил меры необходимой самообороны?
– Мне кажется, что это он от отчаяния, – осторожно предположил Миша. – Просто это такой крик души.
– Да бросьте вы, – высокомерно заявил Вася, которому всегда все понятно, – этот Сакалаускас, скорее всего, настоящий фашист! То есть, я хотел сказать, неофашист, который планирует сбежать за границу. Поэтому он решил воплотить в жизнь их лозунг: «Один литовец должен убить десятерых русских!» Что б там, за бугром его приняли с распростертыми объятьями. Вот и все. Это же понятно, как дважды два!
– Из чего это следует? – вежливо интересуется Столб.
– Из того, что он совершил это преступление именно 23 февраля, – напирает Вася на это совпадение. – Разве это не насмешка? Он ведь и другим неофашистам подал пример! По-моему, это неоспоримое доказательство!
– Толик, а Толик, – привлек мое внимание Миша, – скажи, почему глупцам всегда все ясно?
Я только хмыкнул, но вслух так ничего и не сказал. Миша крепко сжал зубы от злости, лицо его налилось кровью, он смерил Васю недобрым взглядом, но тоже промолчал.
– А я бы не стал делать столь далеко идущих выводов, – сказал Лео. – Для этого нужно знать больше, чем мы знаем. Так что, Вася, хватит уже молоть чушь.
– Говорят же, что следственная бригада Северо-Западного УВД на транспорте выяснила, что этот солдат украл пять пистолетов и обоймы с патронами, – сообщил ленинградец Каверин, который уже что-то знает о произошедшем, как говорится, «из своих источников». – В ленинградской прессе в милицейских ориентировках его называют вооруженным и очень опасным преступником. Подумать только, рядовой внутренних войск МВД расстрелял караул вагона с зеками, взял пять пистолетов и может приехать в Ленинград!
– И это только верхушка поплавка! Кто знает, скольких людей он еще может убить? Страшно подумать, – подхватил Вася. – Я б его сразу расстрелял. Думаю, что процентов 90 наших граждан согласятся со мной, что здесь даже суд не нужен.
– Это еще почему? – удивленно приподнял бровь Миша.
– На животных такие законы не распространяются, – гордо закончил Вася. Видно, ему нравится роль обвинителя.
После этих слов у меня, что называется, зачесались кулаки. Это не осталось незамеченным КорСом.
– Что, – подмигнул он мне, – кулаки чешутся? Так ты возьми рашпиль и почеши!
– Иванов, а чего ты терпишь? – удивился Миша. – Давай, я сбегаю за рашпилем, и ты почешешь им рожу этому умнику?
– А это мысль! – очень серьезно сказал я, глядя прямо в глаза Королеву. – Неси! А то я уже все свое терпение потерял!
В глазах Королева мелькнуло презрение ко всем нам. Так как-то разговор о беглом солдате затих.
А через несколько дней мы узнали, что Артураса Сакалаускаса задержали в автобусе, в Ленинграде, и что при задержании он никакого сопротивления не оказал. После его ареста сразу стали много говорить о «дедовщине» в армии, об издевательствах старослужащих над молодыми солдатами.
Причиной преступления, совершенного Артуром, послужили издевательства над ним солдатами, закончившиеся его изнасилованием. После такого известия даже Вася умолк, так как его потрясло сообщение о таких издевательствах вообще и об изнасиловании солдатами своего товарища в частности. Без Васиных умозаключений всем стало как-то спокойнее, во всяком случае, не так тошно на душе. Даже его представление о нашей армии разрушилось просто на глазах. Он-то был уверен, что наша армия безупречна во всех отношениях.
– Миша, – находит в себе силы обратиться к Кальницкому Вася, – ты что-то шурупаешь в этом? «Дедовщина», это когда земляки прессуют чужих, да?
В ожидании ответа Вася смотрит на Мишу с неподдельным уважением. Несмотря на серьезность темы, Миша не смог сдержаться и посмотрел на Васю с соболезнованием.
– Запомни, Вася, землячеством называется разделение военнослужащих по национальному, расовому, этническому и религиозному признаку. Главное в «дедовщине» – это различие в сроках службы. Запомнил?
– Да понял я, понял, не дурак, – хмурится Вася. – То есть это просто неуставные взаимоотношения. «Дедовщина» это нарушения уставов, которые связаны с взаимоотношениями между военнослужащими старшего и младшего призывов. Я помню, что мы изучали секретный приказ № 0100 1982 года о борьбе с неуставными отношениями.
– А что ты еще понял? – процедил сквозь зубы Миша.
– Еще я понял, что этот солдат, который расстрелял своих обидчиков, он ведь служил во внутренних войсках, а это ведь не армия, а милиция, ведь правильно?
– В данном конкретном случае действительно правильно, – нехотя согласился Миша, – но и в армии «дедовщина» тоже есть. Вы не поверите, но есть части, где «дедовщина» встречается даже между офицерскими женами!
После этого сообщения Вася и вовсе перестал докучать нам своим излишним любопытством. Зато Веня счел нужным спросить о «дедовщине» у командира роты.
– Товарищ майор, – поднялся Веня, когда ротный пришел к нам с проверкой на самоподготовку, – разве «дедовщина» присуща нашей армии? Откуда это все взялось?
На Веню зашикали, но ротный остановил всех рукой. Похоже, что он сильно удивился такому вопросу, но уклоняться от ответа не стал.
– В чем-то курсант Нагорный прав, – тщательно подбирая слова, начал он, – «дедовщина» действительно не была характерна для нашей армии до сокращения срока службы по призыву в 1967 году с трех лет до двух в сухопутных войсках и с четырех до трех – в военно-морском флоте. Это сокращение совпало с дефицитом призывников, из-за чего пятимиллионная Советская армия должна была, недобрать по численности целую треть. Решением Политбюро ЦК КПСС в армию стали призывать людей с уголовным прошлым, что ранее было совершенно исключено.
– А чем это аргументировали? – перебил ротного КорС.
– Идеологически это было подано как исправление оступившихся сограждан, но на самом деле привело к тому, что в армию были перенесены уголовные порядки, в солдатскую речь проник воровской жаргон, а бывшие уголовники ввели ритуальные унижения и издевательства. Сокращение срока службы касалось только вновь призванных, те же, кто уже служил, дослуживали свой срок полностью. В течение какого-то времени в одном и том же войсковом подразделении одновременно находились и те, кто дослуживал третий год, и вновь призванные, которые должны были служить на один год меньше. Последнее обстоятельство злило тех, кто уже отслужил два года, и они нередко вымещали свою злобу на новобранцах. Но усиление «дедовщины» напрямую связано именно с практикой призыва в армию СССР заключенных из тюрем. В таком случае, в довоенной РККА (а до этого – в армии дореволюционной России) «дедовщины» не было. Так же, к концу 60-х годов в Вооруженных Силах уже не осталось того количества командиров-фронтовиков, которых было большинство в Вооруженных Силах СССР по окончании Великой Отечественной войны, и которые из личного опыта знали, что здоровая моральная обстановка во вверенном им подразделении – залог их собственной жизни.
– Товарищ майор, а я слышал, что «дедовщина» ведет свое начало с 1942-43 годов. Тогда в действующую армию стали призывать заключенных, которые и внесли часть своей, так называемой, «зоновской» субкультуры в Советскую Армию, – вставил КорС.
– Может и так, точно вам никто этого сейчас сказать не может, – честно признал ротный.
За моей спиной сопел, но так ничего и не сказал Вася. Он, по-видимому, опасается, что может сболтнуть что-либо лишнее в присутствии ротного.
– Как это ни печально, товарищи курсанты, – закончил ротный, – но «дедовщина» имеет место быть в нашей армии, и вам с ней придется столкнуться. Так что готовьтесь к этому.
После ухода ротного каждый из нас остался наедине со своими невеселыми мыслями.

Украинский буржуазный националист Гарань
Взвод готовится к экзамену по политэкономии. Сосредоточиться не дает Гарань, который все время, раскаляя сам себя, доказывает Сергею Королеву, что Украина столько всего производит на душу населения, что чудесно обошлась бы и без Союза.
– Мы кормим половину Союза! – пронзительно кричит он. – Это непреложный факт! Мы бы жили намного богаче если бы жили сами!
Валерка Леонтьев делает Илье страшные глаза, показывая ему, чтобы тот помалкивал. Но Гарань с тупым упрямством продолжает доказывать свое. Наконец замкомвзвода не выдерживает и раздраженно бросает:
– Хватит тебе уже. Готовься лучше к экзамену.
– В сущности, это грабеж, – горячится Илья, – и это называется …
– Илья, – терпеливо говорит Лео, – замолчи. Не буди лихо, пока оно тихо.
Однако Илья, одержимый идеей самодостаточности экономики Украины, не унимается.
– Все, что ты говоришь – это антисоветизм. За это судят! – снова не выдерживает «замок». – Где ты этого поднабирался? Тлетворное влияние запада Украины? Ты передумал становиться офицером?
Но Гарань напротив, старается говорить еще громче.
– Украина могла бы жить не хуже республик Прибалтики, а то и лучше, но ее грабят! И нигде никакой благодарности, Украина как все другие дотационные республики.
– Неправда, – говорит Батя, – из пятнадцати союзных республик только три являются самостоятельными членами ООН, и среди них – Украина. Разве ты этого не знаешь? Это двенадцати другим республикам есть на что обижаться.
– Это мелочи, мыльный пузырь! Это еще ничего не значит!
– Отчего же? – нервно говорит  КорС. – А то, что страной продолжительное время руководили выходцы из Украины – Хрущев и Брежнев, это тоже мелочи?
– Опомнитесь! – предпринимает очередную попытку, навести порядок «замок». – Ну-ка быстренько замолчали!
– Скажи, а то, что после Гражданской войны и Великой Отечественной весь союз помогал Украине восстановить разрушенное хозяйство, это что, по-твоему, тоже мелочи? – горячится  Королев.
– Украина уже рассчиталась за это сторицей, – почти кричит Илья.
– Вот ведь упрямый, – укоризненно качает головой Лео, – что б ты всю жизнь брился лезвиями «Нева» и «Ленинград».
– Успокойтесь все! Смотришь на вас и понимаешь, что человек человеку – собака. Да замолчите же, вы все делаете ошибку, продолжая обсуждать эту тему, – снова взывает «замок».
Один Гарань упрямо не понимает, что пора замолчать.
– КорС! – позвал я, решив положить конец этому спору.
– Чего? – недовольно обернулся Сергей.
– Пересядь ко мне, будешь меня проверять по билетам.
– А ты меня! – встрепенулся КорС.
«Замку» еле-еле удалось унять всех дискутирующих. Дальше ситуация развивалась по обычному сценарию. На следующий день во время самоподготовки в аудиторию вошел ротный и очень серьезно сказал:
– Курсант Гарань, в кабинет к особисту бегом марш!
Уже у входной двери Илья оглянулся и даже нашел в себе силы пошутить:
– Если к ужину не вернусь – расход мне оставьте.
Он сглазил и вернулся к нам действительно после ужина. Был он бледен, и казалось, что он вообще похудел, почернел и осунулся. Во всяком случае, глаза его заметно впали. Ужинать он, отказался. На наши расспросы только и сказал:
– Кто-то из вас сдал меня гэбэшнику, а тот обвинил меня в украинском буржуазном национализме.
И больше ни слова. Илья лежал на койке, уставившись в потолок, и молчал.
– Птичку … жалко! – неудачно пошутил Алеша.
– Расслабься, – оборвал его КорС, – орлы не нуждаются в жалости колибри.
– Жалеет теперь о своем поступке, – предположил Алеша.
– Откуда воробьям знать, о чем думают лебеди? – продолжил развивать тему птичьих образов Лео.
– Чего, чего? – переспросил Бао.
– Назойливый ты, говорю, как муха. А мух за назойливость, как известно, бьют.
– А в морду? – пыжится Бао.
– Будешь нарываться, непременно получишь и в морду.
Леша отошел, хотя мы никак не ожидали такой быстрой капитуляции с его стороны.
– Однако дуракам везет. Мог ведь запросто и схлопотать!
В спальное помещение вошел ротный, и «замок» тут же подскочил к нему.
– Товарищ майор, что теперь будет с Гаранем? … Как зачем? Он ведь наш товарищ.
– Что ж вы не удержали товарища от недостойного поступка? А ведь присягали все, а? Будет учиться дальше. Если поймет, что он сам причина своих несчастий, и будет держать язык за зубами, – вынес вердикт ротный. – Гарань, ты сам причина своих печалей.
И по казарме прошелестел шепот: – Повезло. … Повезло…. Последствия могли быть просто ужасными!
Перед вечерней поверкой я отозвал в сторону КорСа.
– Хочу проэкзаменовать тебя немного.
– Мы же сегодня уже сдали экзамен?!
– Я не про политэкономию. Ты же сын профессора, чего же ты так горячился? Ты вел себя как …
– Как малокультурный человек. Думаешь, я не знаю, что бурное проявление эмоций, неуправляемое поведение присущи людям с низким уровнем культуры? Культурные люди всегда сдержаны в проявлении эмоций.
– Так значит, знаешь? – усмехнулся я.
– Просто захотелось попробовать быть непохожим на себя, – схитрил КорС, но потом признал: – Что ж, я снова потерпел поражение в соревновании с тобой. Как думаешь, что сейчас переживает Илья? Подавленность? Опустошенность?
– Разочарование. Он сегодня понял, что его вера в людей очень наивна. Он осознал свое бессилие. Надеюсь, что этот урок пойдет ему на пользу, и он впредь так опрометчиво поступать не станет.
Мне хочется верить, что пережитое на собственной шкуре так легко не забывается и хоть чему-то учит.
– Да уж, позолоту с него сегодня основательно стерли. Слушай, а ты чего даже не попытался доказать Илье, что он неправ?
– А я вовсе не уверен, что он не прав.
Мы обменялись длинным взглядом и Королев, молча, отошел. Он долго молчал, погрузившись в свои мысли, но мне больше так ничего и не сказал.

Умный полковник
Я стою в наряде дежурным по роте. Взвод пришел с занятий и готовится к построению на обед. Мне уже нужно идти в столовую, принимать сервировку столов, но Лео не отпускает меня.
– Нет, – возбужденно говорит он, – ты только послушай!
И Валерка достал свой конспект по военной психологии и педагогике. Тут же он раскрыл его на нужной странице.
– Ты послушай, что мы сегодня проходили! – волнуясь, глотая слова, торопливо говорит Лео. – Тема: «Влияние боевой обстановки современного боя на психику и боевые действия личного состава, подразделений». Подожди, я сейчас найду. Так, где же это? «Будущая война – столкновение двух противоположных общественно-политических, идеологических систем.… Крайне решительные действия сторон… Она может быть ракетно-ядерной... И на воде, и под водой, и в воздухе (в том числе и в космосе) и на земле...» Так-так. А вот, нашел! «Особенности боевой обстановки: 1) крайняя опасность для жизни». Представляешь? Кто бы мог подумать, что боевая обстановка характеризуется крайней опасностью для жизни?! Ха-ха! А еще она характеризуется новизной обстановки. Да уж! А еще боевая обстановка влияет на психику человека неодинаково, вот! На одних, оказывается, влияет положительно, а на других даже отрицательно!
– Лео, мне нужно идти. Потом расскажешь, – выразительно гляжу я на часы.
– Нет, подожди минуту. Вот, послушай еще. «Положительные психические состояния: 1) любовь к Родине, партии, народу; 2) вера в победу, в справедливость войны (для стран социалистического лагеря); 3) боевая активность в наступлении, стойкость в обороне; 4) ненависть к врагу; 5) высокое чувство ответственности за выполнение боевой задачи, приказа; 6) психологическая готовность к бою; 7) презрение к смерти. Иванов, вы презираете смерть?
– Нет. Я жить хочу! – смеюсь я от всей души.
– И я, как всякий думающий человек, тоже. А вот еще. Как ты думаешь, какие факторы положительно влияют на психику советского воина? Ага, не знаешь? Тогда слушай: «1) непрерывная, активная партийно-политическая работа! 2) личный пример командира, политработника; 3) решительная борьба с паникерами и трусами».
– Как? У нас могут быть паникеры и трусы?
– Выходит, да. Причем в массовых масштабах. Жаль, тебя не было на лекции, ты бы тоже получил массу удовольствия! В цирке так не насмеешься!
– Смейся, смейся, пока можно. Через каких-то два с половиной года сам будешь эту галиматью солдатам преподавать.
– Галиматню не буду. Толик, ты куда пошел? Не хочешь больше меня слушать? Неблагодарный ты! – кричит мне в след Лео.
Кто-то включил телевизор и по казарме поплыл голос Виктора Салтыкова из группы «Форум». Появился капитан Туманов, но замечания на счет телевизора не сделал.
– Дежурный по роте! Что там написано на часах? – спрашивает он меня.
– «Заря», 12 камней, – тут же включил я «дурака».
– Дурак, что ли? – недоуменно спросил Туманов, и в голосе его звучит небрежно скрытая угроза. – Времени сколько?
– Пора в столовую, товарищ капитан, – вальяжно отвечаю я. Скрытая угроза Туманова не произвела на меня никакого впечатления.
– Вот и пори, – довольно кивнул Туманов.
Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься: я только было собрался сказать что-то вроде: «Есть, пороть», но Туманов меня сразу перебил:
– Сержант Иванов, и не вздумай паясничать мне тут!
– Толик, ты не обращай внимания на его чудачества, – шепнул мне Аркалюк из первого взвода, – он же у нас глинобитный. Ну, кирпичом ударенный, битый то есть. Он сам нам рассказывал. Так что у него не совсем в порядке с головой.
– Примерно что-то такое я и предполагал. Ладно, пошел я, а то в столовую опоздаю.
– Младший сержант Аркалюк! – позвал капитан Туманов. – Чего такое умное выражение лица? Иванов у вас денег в долг попросил, что ли? Хе-хе!
– Никак нет. Я Толику рассказываю, как вчера девушке в любви признавался.
– И что она? – недоверчиво интересуется Туманов.
– А что она? Она по-прежнему не мной увлечена, – развязно закончил Аркалюк. Так еще только я с мамой Жорой разговариваю.
– Сотрите печать развязности с вашего лица, товарищ младший сержант. А девушка может и притворяться. Я это по собственному опыту прекрасно знаю. Ну, то, что у женщин столько хитростей, сколько проса в мешке, – доверительно закончил Туманов. – А, кстати, зачем вы об этом Иванову рассказываете?
– Так она именно в Иванова влюблена, – эффектно сообщил Аркалюк.
– Тогда пиши: «Пропало». С Ивановым тягаться трудно, так что я тебе искренне сочувствую.
Аркалюк давится от смеха, да и я бы с удовольствием еще послушал их содержательный разговор, но мне давным-давно пора быть в столовой. Жаль, что нельзя одновременно быть везде.
– Кстати, товарищ Аркалюк, а какой характер у этой вашей девушки? – вдруг заинтересовался Туманов.
– Бр-р, ведьма ведьмой! Так что я даже сочувствую Иванову, – чуть не лопается Юра от смеха.
– Юные вы еще, товарищи сержанты, неопытные, – улыбается капитан Туманов. – Вы должны знать, что в каждой женщине живет стерва, дура, ведьма, ангел, прекрасная принцесса… Что разбудите, то и получите! Успехов вам, товарищ Иванов, может, вам удастся разбудить в этой ведьме, то есть девушке, что-то более стоящее, чем вашему товарищу Аркалюку! А теперь идите уже в столовую, вас там заждались!
И я поспешил в столовую. Чего там Лео от меня хотел? Он ведь так просто не отстанет. Какой там подтекст он усмотрел в лекции? Начинаю понимать, чего хотел сказать Лео, что вызвало у него такие сильные впечатления на лекции. Идеологическая подпитка справедливости нашего правого дела шита белыми нитками, так что ли надо понимать? Когда я спросил Лео о том, что он имел в виду, он только отмахнулся от меня.
– Толик, ты что, в самом деле, не знаешь, что случилось?
– У кого? – удивился я, так как действительно не в курсе последних новостей.
– Так ты действительно не знаешь, что произошло с умным полковником? – искренне удивился Лео.
Умный не потому, что другие полковники дураки, вовсе нет. Это как серый странник Гендальф (если вы читали «Хоббита» или «Властелина колец»), имя которого переводится как «Умный эльф», хотя и остальные эльфы тоже далеко не глупцы.
Просто другие полковники проделали свой путь от командира взвода до командира полка, или от прораба до начальника УНР. А умный полковник Акифьев свой путь начал младшим научным сотрудником военного НИИ и дорос до доктора наук, старшего научного сотрудника, а потом и до заместителя начальника кафедры нашего училища. Совершенно не военный человек: умнейший, добрейший, милейший и интеллигентнейший. Но однажды приключился с ним, как выразился Бао, случай.
Заступал он, согласно графика дежурств, в наряд дежурным по училищу. Но поскольку большую часть времени он проводил не на земле, витал и летал где-то там, в высших эмпиреях, то забыл он дома кобуру для пистолета. Выяснилось это уже перед самым заступлением в наряд, когда пистолет он уже получил. Расписался полковник за получение пистолета и патронов, и вот тут оказалось, что кобура напрочь отсутствует. Очень удивился полковник своей рассеянности.
Не менее удивительным было и то  решение, которое он принял совместно с тем дежурным по училищу, которого он должен был сменить с наряда. Вместо того чтобы просто одолжить кобуру до завтра, ему дали дежурную машину, чтобы он быстренько сгонял за кобурой домой. Это на другой конец Симферополя!
Приезжает он домой, а там его жена с любовником на их супружеском ложе упражняется. Пистолет с патронами были у полковника в кармане, именно их наличие и определило потом дальнейшую судьбу полковника. Так вот, имея в кармане заряженный пистолет, наш умный полковник взял топорик, которым обычно мясо с косточками рубил (очень он холодец и ребрышки уважал), и этим самым топориком свою лучшую половину, жену то есть, и любовника ее порешил. И не просто порешил, а в мелкий винегрет.
А сам из окна выпрыгнул. Надо заметить, жил он на девятом этаже. Упал он на клумбу и всего-то сломал одну единственную кость в ноге. В одном только месте перелом заработал и все, больше ничего.
– Вот братухе повезло! – искренне восхищается КорС. – Его личный пример еще раз наглядно и убедительно доказывает, что справедливость иногда торжествует! Но квартиры для спокойствия нужно получать не выше третьего этажа!
Его, конечно, судили, но.… Но, учитывая, что совершил он такое впервые, а раньше, ни в чем подобном замечен не был, что характеризовался он исключительно положительно, что в кармане у него был заряженный пистолет, а он им не воспользовался, то есть находился в состоянии аффекта... В общем, полковника осудили условно.
Ну, полежал он пару месяцев в психиатрическом отделении госпиталя, ну уволили его из армии, и что? Пенсия у него уже была выслужена, а потом его обратно к нам взяли старшим преподавателем на ту же кафедру. Только теперь он уже просто гражданский преподаватель.

Медаль
Для моей коллекции Мишка сам, безо всяких моих просьб или намеков, принес старинный серебряный рубль с дырой.
– Интересно, кому и зачем здесь понадобилось проделывать дыру?
– Ну-ка, ну-ка, покажи, – заинтересовался Батя. – Да ведь это же медаль! Я хотел сказать, что эта монета использовалась как медаль.
– Не понял? – удивился я. – Как это, как медаль?
Батя, рассматривая монету, стал терпеливо объяснять:
– Солдаты Суворова часто использовали монеты как медали. Точнее, генералиссимус Суворов часто менял свое жалование на серебряные рубли и после битвы награждал ими храбрых солдат. Солдаты считали честью сделать в монете дырочку и носить монету на груди! Похоже, тебе досталась именно такая медаль. Поздравляю, дружище, и где-то даже завидую.
– А, ну, покажь, – бесцеремонно забрал медаль Бао.
Курсанты стоят в очереди, потому что никому не хочется выпускать ее из рук.
– Надо же, – засопел Миша, – знал бы, не отдал бы. Так прямо и хочется выругаться шершавым языком плаката!
– Ты хотел сказать корявым языком? – переспрашивает Веня.
– Точно, – соглашается Миша, – я тебе сейчас покажу как это!
– Не надо! – «просит» Батя. – Что люди подумают?
– Здесь нет людей, одни курсанты, – не сдается Миша.
– На, – протянул я Мише его подарок, – и не переживай.
– Да ты что? – демонстративно обиделся и возмутился Миша, и даже руки спрятал за спину. Он уже успокоился. – Елы-палы, я же пошутил! Монета твоя.
Возникла пауза, и Лео спросил:
– Бать, может, ты еще что-то интересное о монетах можешь рассказать?
– Ну, ты сказал! – захлебнулся от возмущения Батя. – Монеты это ведь целый мир! А ты: «что-то»! О монетах можно рассказывать годами! Да, представь себе, годами!
Пока все молчали и разглядывали монету, я сказал Бате, что любопытно было бы проследить историю этой медали. Батя ответил, что именно эта мысль и занимает его сейчас больше всего.
– А вот я слышал, – сказал Рома, – что у Ленина и Крупской были обручальные кольца, отчеканенные из медных пятаков. Специально к их венчанию в Шушенском для них эти кольца отчеканил какой-то ссыльный рабочий.
– Так они венчанные были? – удивился Королев. – Я был уверен, что уж они-то были последовательными атеистами.
– Конечно, они венчались, а ты и не знал, – с видом знатока важно сказал Веня. – Эх ты, провинция!
– «Про» это «первый после кого-то» плюс «венец, корона», – рассудительно ответил КорС, – так что не так уж плохо быть провинцией. Понял, ты, столица?!
– Эх, – мечтательно сказал Лео, – жаль, нет под рукой стекловаты. Очень жаль.
– Стекловата тебе зачем? – удивился Миша.
– Натер бы Вене шею, а заодно и язык!
– Ну, Валерий, будьте снисходительнее к человеческим слабостям! Он просто не отдает себе отчет в том, что говорит! А, впрочем, могу для такого благого дела сгонять на ближайшую стройку!
Из увольнения прибыл Литин, и, сделав всем картинный жест рукой, сказал:
– Hello!
– Сам ты! – пришел в восторг Веня.
Всем весело, а Литин смутился и с неудовольствием спрашивает:
– Вы это чего?
– По-русски говори, будущий офицер страны советов. Так что ты подумай, подумай над этим!
– Потом стану думать, – отмахнулся Литин, раздеваясь.
– Во, во! А знанием английского языка блесни на занятиях.
В общем веселье не принимает участия один Гарань. Я заглянул ему через плечо – оказывается, он изучает работу Ленина «О происхождении украинского сепаратизма». Однако надо признать, очень сильное на него произвела впечатление встреча с нашим особистом! Кто бы мог подумать?
– Слышали новость? У майора Смолина дочка родилась! Говорят, точная его копия!
– Бедная девочка, – первым притворно вздохнул Батя, – такая же толстая, лысая и краснолицая?!
И грустные мысли покинули даже Литина, так и не успевшего начать думать. Я сказал Бате, что было бы здорово собрать полную коллекцию наград, которые были отчеканены за все время истории России и СССР.
– Да ты что? – удивился он. – И не мечтай! Это даже теоретически невозможно.
– Как это не возможно? – не сдаюсь я, потому что очень уж, не хочется расставаться с такой приятной и красивой мечтой.
– Есть такие награды, которые существуют в единственном экземпляре. Не будешь же ты грабить государственные музеи или монетный двор?
– Не буду, – поскучнел я, – а что это за медали такие?
Батя с охотой стал рассказывать.
– Например, орден Иуды, учрежденный Петром І специально для Мазепы.
– Орден? – не поверил я. – Для Мазепы?
– Точнее антиорден, который должен был носить этот предатель и корыстолюбец. Весит он пять килограмм. Изображен на нем Иуда, повесившийся на осине, а внизу лежат тридцать серебряников с мешочком. И надпись: «Треклят сын погибельный Июда еже за сребролюбие давится». Жаль, носить его предателю Мазепе не пришлось, умер от страха и треволнений за свою драгоценную шкуру. Хотя после его смерти этот орден еще долго на разных мероприятиях носил придворный царский шут Юрий Шаховской. 
– Не пропал, значит, «орден»? – усмехнулся я.
– Не пропал. Послужил еще для острастки другим, чтобы все помнили, какой был конец предателей Иуды и Мазепы. 
– Слушай, Игорь, – спрашивает Зона, – и как это в твоей башке удерживаются такие тонны информации?
– В том то и дело, друг Зона, что не в башке, не в башке, а в голове! Разницу ощущаешь? – вроде шутит Батя, а сам смотрит на Зону с таким пренебрежением, что у того всю веселость как рукой сняло. – Башка это у тебя, поэтому ты и знаешь мало.
Зона разницу ощутил, это понятно из того, что он испытал сильное раздражение по поводу слов Бати.

«Токмо словами своими…»
Мне от родителей пришла посылка. В ней по две коробки конфет «Птичье молоко» и «Стрела», домашнее печенье и разные развесные конфеты. Я решил растянуть удовольствие и взял на самоподготовку только половину всего.
– Что за конфеты? – спросил Веня с интересом.
– «Птичье молоко», – вслух прочел название на коробке Батя.
– Как, как? «Птичье молоко»? – несказанно удивился Веня. – Никогда о таких не слышал. Интересно, а почему не «Коровьи перья», например, или там «Собачья чешуя?»
Помнится, на свой день рождения я уже угощал ребят именно этими самыми конфетами, но тогда Веня не интересовался их названием.
– Перья не едят, Веня, даже коровьи. Так же, как собачью чешую. Так что не хочешь – не ешь.
– Разве я сказал, что мне не нравится? – горячо запротестовал Веня. – Хотя мне действительно ужасно не нравится, что их мало! Чьи это конфеты?
Я ответил, что Винницкой кондитерской фабрики.
– Не хуже, чем Рот-фронтовские, – с видом знатока сказал он.
– КорС, – напомнил Рома, – ты что-то начал было нам рассказывать. Забыл уже, что ли?
– Ага. Встречает меня вчера на улице какой-то парень, и говорит: «Богатым будешь»!
– Цыган, что ли? – недоумевает Рома, почесывая темечко.
– Нет. Я его спрашиваю: «Почему?» А он: «Я тебя не узнал»! Я ему и говорю: « И ты тоже будешь богатым, потому что я тебя тоже совсем не знаю!»
– КорС, так у тебя еще и чувство юмора бывает? Значит, с вас еще будут люди! – шутит Веня, с сожалением глядя, как курсанты доедают конфеты. Свою порцию Веня приворожил одним махом. Медленнее всех ест конфеты Вовка Еременко. Мы уже заметили, что ему посылки присылают реже всех, и конфеты в них – только карамель.
От этих размышлений меня отвлек Бао, который настойчиво и громко зовет меня.
– Иванов, вот ты скажи нам, – начал он, нахмурив брови.
– Вам это кому, – рассмеялся я, – великому и неповторимому Бао I? Извиняюсь, если ошибся, я слабо разбираюсь в ваших монарших дебрях, возможно, вы уже Бао II?
На деле все оказалось гораздо серьезнее, потому как под «нам» подразумевался не лично Бао, каким бы великим он ни был, а практически весь взвод.
– Иванов, почему ты всегда говоришь, а не читаешь? – сформулировал Бао свой вопрос.
– Разве только я? Ты вот сейчас свой текст тоже не читаешь по бумажке, а озвучиваешь прямо из головы!
– Не притворяйся дураком, – снова хмурится Бао. – Разве ты не понял, что я имею в виду? Нам на занятиях разрешили читать рефераты вслух, а ты вышел первый и, пользуясь тем, что вызубрил материал, рассказал так, не читая. И нас всех потом заставили так же отвечать. Половина взвода незаслуженно получила оценки ниже тех, на которые мы рассчитывали! Вечно ты не в обойме! Я хотел сказать, что ты всегда ставишь себя выше нас, показывая, что ты умнее нас.
– Во-первых, никому не разрешали зачитывать рефераты, – решительно начал я. –  Преподаватель разрешил отвечать, опираясь на реферат, но это не одно, и тоже. Во-вторых, в отличие от тебя, я никогда ничего не зубрю. Я либо знаю и понимаю материал, либо нет. В-третьих, ничего незаслуженного в полученных вами оценках нет, вы получили оценки, которые точно соответствуют уровню ваших знаний, только и всего. А ведь преподаватель предупредил всех, что на семинар может прийти начальник учебного отдела, а в его присутствии об ответе с рефератом в руках даже речи быть не могло! Странно, что ты этого не понимаешь. И вообще, все мы здесь, в конечном счете, для того, чтобы учиться. Вот и учитесь.
– Толик, ладно тебе, – примирительно сказал «замок», – но ты все-таки не ответил на вопрос Лехи. Почему ты отвечаешь по памяти, где можно просто прочесть вслух? Только не говори нам, что ты, таким образом, память тренируешь.
– Хорошо, – улыбнулся я, – не буду. Вы ведь все знаете, что в свое время я окончил школу молодого лектора-международника? Это своего рода школа ораторского искусства. Так вот, во время обучения в этой школе нам приводили Указ Петра I, который регламентировал работу Сената. Там есть такое положение: «А в Сенате говорить не по писаному, а токмо словами своими, дабы дурь каждого была видна всем». Я слишком хорошо это усвоил!
– Так ты хочешь сказать, что мы дураки? – поразился Бао.
– Нет, ну что ты, – вместо меня ответил КорС, – вы просто очень умные. Такие умные, что от дураков уже и не отличишь!
После этих слов взвод переключил свое внимание и негодование на Королева, оставив меня в покое. Когда страсти особенно раскалились, и Рома уже держал Королева за грудки и готов был дать волю своим ручищам, «замок» попытался все остановить.
– Пацаны, сделайте уже остановку, – громко попросил он.
– Ага, – нервно ответил Рома, и тут же рассмеялся, – сейчас все брошу и буду строить!
– Чего строить? – не понял «замок».
– Требуемую тобой остановку, – ответил Рома и покраснел, понимая, что шутка вышла неказистая. Однако именно она разрядила обстановку во взводе.
Так вот день идет за днем, на календаре опять суббота, только что окончился ПХД, и я собираюсь в увольнение. Краем глаза я смотрю телевизор, а краем уха слушаю разговоры наших курсантов. Лео спрашивает:
– Иванов, ты случайно не знаешь, какой сегодня фильм в клубе?
– Знает, знает, – отвечает за меня Веня, – можешь не сомневаться.
– И не случайно, – добавляет, привычно гримасничая, КорС. – Иванов, да отложи ты в сторону телевизор! 
– А если не знаю? – спрашиваю я.
– То есть, как так не знаешь? – заметно удивился Лео, который оказался неготовым к такому повороту событий.
Улыбнувшись, я сообщил, что «Дом, в котором я живу».
– О чем? Название что-то ни о чем не говорит.
– О войне. О Великой Отечественной.
– Это про соседа-геолога, которого Ульянов играет? То есть тот фильм, да? – все-таки вспомнил Лео.
Я кивнул, что тот и стал душиться одеколоном, думая о предстоящей встрече с Леной. Познакомился я с ней исключительно из-за того, что фигурой она очень похожа на Новеллу. В постели с Леной я всегда закрываю глаза и представляю, что это Новелла. Получается не очень, но все-таки это лучше, чем ничего.
– Ура. Кто со мной кино смотреть? Иванов рекомендует!
– Иванов, фильм «гут?» – решил лично удостовериться Лис.
– Отвечаю. Иди, не пожалеешь. Я советую.
– Ты так доверяешь вкусу Иванова? – с самодовольным видом спрашивает Бао, не сводя глаз с Лиса. – А если он ошибается? Если специально втюхивает нам  какое-нибудь фуфло?
– Оставь свою ненужную иронию и намотай на свой пока еще несуществующий ус: у Иванова очень хороший вкус, – парирует Королев как бы с сожалением. – Так что его вкусу можно вполне доверять.
– Ох, и заливаешь, – не сдается Леха, брезгливо скривив губы.
– Нет, просто приукрашаю, – отвечает КорС.
– Ну, это, разумеется, совсем другое дело!
Только сейчас я понял, что со мной считаются не только из-за того, что я сержант. Осознавать это чрезвычайно приятно! Вечером, вернувшись из увольнения, первым делом я поинтересовался у ребят, понравился ли им фильм.
– Классный фильм, – с отчетливым впечатлением ответил мне Веня. – Просто классный.
– Да, – подтвердил Лис, – я лично смотрел фильм в первый раз, и мне очень понравилось.
Потом я спросил, понравился ли фильм Лехе? Марковский не сразу, но ответил, что понравился.
– Скромничает он, – улыбнулся во весь рот Веня, – Бао даже слезу пустил во время фильма на пару с Лео!
Ни Лео, ни Бао оспаривать это утверждение не стали, что говорит само за себя – фильм действительно очень хороший.

Кандидат
Сегодня очень важный и волнующий день, сегодня меня должны принять в кандидаты в члены КПСС, но это будет во второй половине дня, а пока идет лекция по военно-политической географии. Лекция ротная, а значит, можно поспать и вообще заниматься своими делами: читать, писать письма, играть в «Чепуху» или «Морской бой». Лично я читаю книгу «Черный всадник» Владимира Малика, вернее перечитываю, так как я ее уже читал, когда учился в школе.
– Берите ручки и громко записывайте, – дежурно шутит преподаватель подполковник Ленский.
– А это как? – дежурно спрашивает Веня.
– Ну, можете писать тихо, – дежурно разрешает преподаватель.
Те курсанты, кто слабо знают этот предмет, с излишним воодушевлением хихикают. Тоже дежурно. Я углубился в чтение и только иногда все-таки «включаюсь», чтобы не попасться.
– Богатым не нужна идеология, – вещает преподаватель.
В следующее «включение» я услыхал, что из-за денег в обществе и среди людей происходят заметные изменения в системе ценностей. Я не очень понял и просто стал читать дальше. Что прослушаю, потом в учебнике прочту. А вот когда я через пятнадцать минут снова «включился», то услышал кое-что интересное.
– Война требует жертв, это понятно всем. Но мир тоже требует жертв. Хорошенько запомните это.
– Не поняли, – снова за всех выразился Веня.
– Сейчас объясню. Политика это та же война, только ведется она другими средствами. Любые переговоры это тот же торг. Успехи достигаются уступками. Здесь выгадал, там потерял.
Все слушают, затаив дыхание, это для нас действительно ново и интересно.
– Чтобы кого-то купить, надо кого-то продать. А, вообще, запомните и пока просто поверьте на слово: безопасность государства не имеет ничего общего со справедливостью.
– Вот это да! – во весь голос ахнул Лео.
– Лично мне хочется в ладоши захлопать, – шепнул КорС.
– Безусловно, сейчас у вас другое представление о жизни и о политике, но со временем они будут меняться. Очень сильно. Поверьте мне, я посвятил армии тридцать лет своей биографии!
Любопытство боролось с книгой и пересилило, но лекция уже окончилась. Лекция эта сильно отличалась от всех остальных – правильных и дико хрестоматийных. В учебнике ничего подобного и близко нет. Заодно становится понятно, почему такой умница, как наш преподаватель не сделал (и едва ли сделает) головокружительную карьеру в армии.
И вот наступил этот долгожданный момент – меня приняли в кандидаты в члены КПСС. Зачитали вслух рекомендацию комсомольской организации роты, задали мне дежурные вопросы о Программе, Уставе, истории партии, а я на них дежурно ответил, все чин по чину, и все. Я вышел из помещения, где заседала партийная комиссия училища, уже кандидатом в члены КПСС.
– Поздравляю! Поздравляю, – горячо обнял меня важный Васька и задушевно добавил: – теперь и ты пополнил наши ряды!
– Пургу гонишь. Я и так был в ваших рядах. Самым, что ни на есть, непосредственным образом.
– Теперь ты проводник линии партии, идей марксизма-ленинизма!
Глаза Васи горят и излучают свет, а щеки разрумянились, словно от мороза.
– Полагаю, что ты заблуждаешься, он скорее пока только полупроводник, – смеется Кальницкий. – Он же еще только кандидат!
– Угу, – подтверждает КорС, – Вася, ты еще расскажи Иванову, что перед ним открывается новое поле деятельности.
– И прямо-таки драматические перемены в жизни, – вторит Лис, через силу сдерживая смех. 
– В общем, Василий, не стоит тратить время на высокие слова на такую тему. Иванов этого точно не оценит!
– Я придерживаюсь того мнения, – как-то жалко и неубедительно начал Васька, но Лис как ножом отрезал: 
– Кто это здесь интересовался твоим мнением, душа моя? Васька, вырабатывай у себя привычку думать хоть бы на один шаг вперед, чтобы самому себя не ставить в неловкое положение. Следуя этому правилу, тебе станет легче жить, и у тебя будет значительно меньше огорчений в жизни.            
От такого напора Васька замер в нерешительности, задумался на минуту, а потом обижено надулся и замолчал.
– Это ты зря, – хлопнул его своей лапищей по плечу КорС.– Лис дал тебе весьма недурной совет.
Видно было, что Васька с мнением Королева не согласен. Категорически не согласен.    
– Пойми ты, чудак, совсем не обязательно… – положив руку  на плечо Васьки, сказал Веня, но Васька тот час, же сбросил его руку.
– Я не нуждаюсь в ваших советах! – Вася всем своим видом показывает пренебрежение. – У меня свое мнение и …
– Оно ошибочно! Ха! Вот ты пытаешься высказать нам свое мнение, хотя никто из присутствующих у тебя его не спрашивает, – смеется Веня.
– Идите вы все, – помог Васе сформулировать главную мысль Миша.
Оторопевший Вася замолчал. Разговор не получился.

Сон
Замполит батальона майор Кудрин Максим Петрович лично проводит занятие в масштабе батальона. Мы сидим в зимнем клубе, а замполит вещает со сцены.
– «Защита социалистического Отечества относится к важнейшим функциям государства и является делом всего народа» – записано в Конституции СССР. «Долг Вооруженных Сил перед народом – надежно защищать социалистическое Отечество, быть в постоянной боевой готовности, гарантирующей немедленный отпор любому агрессору».
– Это мы все уже и сами на память знаем, – констатирует Рома.
– Советские Вооруженные Силы оправдывают высокое доверие партии, правительства, всего советского народа. Беззаветная преданность идеалам коммунизма, любовь к социалистической Родине, готовность с достоинством и честью защищать ее с оружием в руках – вот что отличает советского воина.
– Сейчас будет рассказывать, что молодые люди увольняются из Вооруженных Сил физически окрепшими и морально закаленными. Часть из них по путевкам комсомола с энтузиазмом поедет на ударные комсомольские стройки страны, – ворчит КорС.
– Есть такая профессия – Родину защищать. Рабочий, работающий на станке, строитель, управляющий краном, тракторист, поднимающий плугом пласты земли, комбайнер, которому кланяются налитые золотым зерном колосья, и воин за рычагами танка, за пультами управления ракет – они всегда рядом, одинаково велик их труд. Воинский труд жизненно необходим нашему обществу, от него зависит самое главное – свобода и независимость Родины, сохранение мира, возможность успешно строить коммунизм. …
Хорошо говорит замполит, душевно. У Васьки и Димы вон даже слезы на глазах блестят, так они прониклись его речью.
– … Живет в пограничных войсках традиция: «Брат на смену брату». Вот и Петр Стрельников выбрал место службы сам – пограничная застава имени Героя Советского Союза старшего лейтенанта Ивана Стрельникова. Не подвел младший брат старшего брата-героя, стал отличным пограничником. И вот настал день, когда на комсомольской конференции Краснознаменного Тихоокеанского пограничного округа начальник войск округа вручил Петру Стрельникову автомат. Самый обычный автомат, с каким пограничники выходят на охрану госграницы. Но на прикладе пластинка с надписью «С автоматом № 4519 нес службу по охране Государственной границы СССР И.И. Стрельников». Нет, это не простой автомат, это почетное оружие. Горячий комок подкатил к горлу, Петр прижался губами к вороненой стали: «Клянусь служить Родине так же беззаветно, как служил мой старший брат. Буду так же крепко держать в руках этот автомат».
Я нисколько не преувеличу, если скажу, что добрая треть курсантов в клубе хлюпает носами, а у некоторых слезы прямо ручьем текут по щекам. Все-таки слово это сила, а наш замполит молодец, умеет эти самые слова и примеры находить.
– Хорошо, когда на церемонии вручения молодым воинам оружия выступают ветераны Гражданской и Великой Отечественной войн, ветераны части. Они рассказывают молодым солдатам о том, как славно служили бойцам революции трехлинейка, клинок и тачанка, как противотанковой пушкой, ружьем  да гранатой советские воины останавливали армады врага в Великую Отечественную. …
– Какие ружья? – ворчит Королев. – Ружья – это гладкоствольное оружие и на вооружении в армии не стояло и не стоит.
– Заткнись ты уже, зануда, – шепчет Лео, – дай послушать.
– И, правда, КорС, разве ты не понял, что речь идет о ПТР?
– Мне просто хотелось пошутить.
– А еще в пограничных войсках есть автомат с дарственной надписью генерального конструктора Калашникова. …
– Прямо захотелось попасть служить в пограничные войска, – вырвалось у Лео.
– Рядовым? – улыбаюсь я.
– Нет, – хмуро шутит Королев, – это Лео готовит нас к тому, что на выпуске он будет в пограничной форме. Так ты, Лео, сексот?
– Служу, – звучит с трибуны зычный голос майора Кудрина, – значит, защищаю самое дорогое – завоевания Великого Октября, родную землю, интересы Родины.
Хорошо говорит замполит, только очень монотонно. Его голос успокаивает, убаюкивает, и я засыпаю. И мне снится сон.
Вначале я геолог и брожу где-то по сопкам. Потом, вдруг, я уже археолог, и изучаю какие-то пещеры. В пещерах я нахожу останки каких-то разумных существ, пока еще не известных современной науке. Они похожи на людей и зверей одновременно. И у всех – холодное оружие: мечи странной формы, боевые топоры, копья и стрелы в теле. А вот я уже пограничник и отстреливаюсь из автомата от наседающих нарушителей госграницы. Патроны у меня на исходе, а тут меня еще и ранили. Я падаю и отстреливаюсь лежа, истекая кровью.
– Вставай, Иванов! Вставай! – тормошит меня Лео. – Пора идти на ужин, лекция уже окончилась.
Приходится подниматься, и неуверенно ступая, идти к выходу. По дороге я думаю: к чему бы этот сон? Может, все-таки мне нужно было пойти на ссору с родителями и настоять на своем желании стать геологом?
Вечером оказалось, что Веня решил начать бриться, причем он решил бриться станком.
– Пацаны, – пристает он к нам, – а сколько нужно выдавливать на помазок крема для бритья?
– Достаточно выдавить один сантиметр крема, – как всегда угрюмо ответил Королев.
– А сколько это – один сантиметр? – допытывается наш любознательный Веня. Правда, сейчас им движет не простое любопытство, он учится!
– Это приблизительно десять миллиметров, – принялся объяснять я, – да ты носи с собой линейку и не мучься!

Извращенец
Выйдя в увольнение, я переоделся в гражданку и поехал в студенческое общежитие инженерно-строительного института. Сегодня Лена должна быть в комнате одна, так что все должно быть. Но в комнате меня ждало разочарование в лице студента, ожидающего Валю Кудашеву, которая живет с Леной в одной комнате. Это означает, что Валя где-то здесь, и домой она не поехала.
Мне это откровенно не понравилось, потому я глянул на студента весьма недоброжелательно. Он это заметил и сразу стал собираться.
– Лена, ты передай Вале, что я заходил, ладно?
В это время в одежном шкафу что-то тихо зашуршало.
– Опять мыши завелись, – равнодушно сказала Лена, – надо будет кота сюда на выходные завести или мышеловку поставить.
Студент, наконец, ушел. Лена выждала минуту и вместо того, чтобы броситься в мои объятья, выглянула в коридор.
– Он действительно ушел! – громко сообщила она, и из шкафа со стоном вывалилась Валя. Похоже, ноги и руки у нее затекли так, что она ими, и пошевелить не могла.
– Что же ты смотришь? – возмутилась Лена. – Перенеси ее на кровать, а я на всякий случай дверь закрою.
Я поднял Валю и перенес ее на кровать. В волосах у нее было много косичек с тряпичными ленточками. Волосы уже были сухие.
– Давно сидишь? – с состраданием спросил я.
– Д-два часа, – чуть не плача, простонала Валя, – жутко неудобно: колени прижаты к подбородку, волосы мокрые были, а чуть шевельнусь – слышно. Хорошо хоть Лена придумала, будто это мышь.
Лена подошла к Вале и стала энергично растирать ей затекшие руки и ноги. Она даже разрумянилась от этого занятия и стала еще красивей. Или это я просто к ней не очень ровно дышу?
– Иванов, тебе я такое дело не доверяю! – пошутила она.
– Валь, а ты чего в шкаф забралась?
– Очень не хочу с тем парнем встречаться. Говорят, он извращенец, – с круглыми, как блюдца, глазами ответила Валя.
– Да ты что? – усмехнулся я. – Не может быть!
– Да! Не веришь? Он наших девчонок склоняет, страшно сказать, к оральному сексу! Вот!
– Действительно, ужас, какой, – притворно улыбнулся я.
Валя привела себя в порядок, мы втроем попили чая, и она, взяв сумку с вещами, уехала домой.
– Лен, а, Лен, скажи, я, что, тоже извращенец?
– Нет, ты же меня ни к чему не склоняешь. Я и так все умею и хочу. Повезло тебе со мной, Иванов!
– Так чего же мы ждем? – с вожделением глянул я на Лену.
– И в самом деле, чего? Так, больше не медлить, и в постель! Куда поскакал? Сначала раздень девушку, лентяй!
Увольнение прошло чудесно, но быстро. Перед расставанием Лена сказала:
– Просто уму непостижимо, сколько может курсант, который две недели не был в увольнении!
Переодевшись с гражданки в военную форму, я шел переулками в училище, потихоньку напевая себе под нос:
– Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново.
Я люблю тебя, жизнь, повторяю я снова и снова!
– Толик ты откуда? – вышел из соседнего переулка Лео.
– Из обители греха, – сегодня я неимоверно искренний. – Я там нашел кладезь любви, и не мог не испить из него!
– Со студенческой общаги, стало быть? – Лео мне завидует, я выразительно прочел эту его мысль. Не повезло ему в увале. Хуже было другое – я и не припомню, чтобы моему другу везло.
– Прямо в точку, – порадовался я сообразительности Лео и, чтобы еще больше не расстраивать его, постарался быть немногословным. Однако он предпочел продолжить этот разговор.
– Не спрашиваю, как ты провел время. Твоя довольная физиономия и твое песнопение весьма красноречиво говорят об этом. Кстати, а ты чего такой жизнерадостный, неужели в сон не клонит?
– Клонит, но тем крепче будет сон, – честно признался я.
– Не бережешь ты себя, пренебрегаешь здравым смыслом. Разве можно так истощать свой организм? Удивляюсь я тебе, – шутит Лео. – Ты что, решил за один вечер удовлетворить свое ненасытное желание?
Друг пытается подбирать слова помягче, но не может скрыть, что мой успех у женщин вызывает у него жгучую зависть. Лео на моих глазах много раз предпринимал попытки сблизиться с разными девушками и женщинами, но все они закончились неудачей.
– Не убедил, – улыбнулся я. В моей душе покой, и Лео мне его не нарушит, как бы он не старался. Это самое лучшее состояние, какое я испытывал в своей жизни.
– А если ночью нас поднимут по тревоге, а ты еле-еле ноги передвигаешь после своих постельных подвигов?
– Не трусь, как-то оно будет. Мне бы часок поспать. У нас самый лучший возраст и силы восстанавливаются быстро.
– А если не удастся?
– Значит, получите вводную: «Командир третьего отделения ранен» и понесете меня на руках!
– Редкий ты наглец, Иванов! – Валерка даже и не намеревался обижаться, он только смеется. – К тому же ты из любой ситуации всегда выкрутишься!
И я посоветовал своему другу учиться, пока я рядом. Вдруг пригодится? Заметно ведь, что большого опыта общения с противоположным полом у него нет, хотя он такой же курсант, как я. А ведь про нас девушки говорят, что военное училище это резервация бабников.
– Берешь, значит, меня в ученики? – подтрунивает Лео. – А ты не боишься, что вырастишь в моем лице конкурента, способного соперничать с самим тобой?
– Не боюсь и еще долго бояться, не намерен. Я ведь ветеран с огромным боевым опытом!
Так, подшучивая друг над другом, мы продолжили путь в училище. По тревоге нас не подняли.

Разговор
Подполковник Шульгин читает лекцию о том, как складывалась предреволюционная ситуация в России, про то, как обнищавшие массы не хотели, а зажравшиеся верхи уже никак не могли.
– Великая Октябрьская социалистическая революция была закономерным результатом развития мировой системы капитализма, – привычно излагает преподаватель, навевая скуку и сон.
Со всей роты только мы с Королевым не конспектируем: мы и сами знаем эту тему настолько, что можем выйти и такими же дежурными штампами прочесть лекцию не хуже преподавателя.
– Владимир Ильич Ленин отмечал, что для победы социалистической революции одних материальных предпосылок недостаточно. Необходимы также объективные социально-политические условия, совокупность которых составляет революционную ситуацию. Главными признаками революционной ситуации являются: невозможность господствующих классов сохранить прежними методами и в прежнем виде свое господствующее положение, обострение выше обычного нужды и бедствий угнетенных классов, значительное повышение активности масс, побуждаемых обстановкой кризиса к самостоятельному выступлению …
И вдруг привычный ход лекции был сломлен. КорС поднял руку и перебил преподавателя: «Товарищ подполковник! Курсант Королев. Разрешите вопрос?»
– Слушаю вас, товарищ курсант. Да вы не стесняйтесь, спрашивайте. Ни умных, ни плохих вопросов не бывает.
– Извините, товарищ подполковник, а сколько у вас детей?
– Двое, – машинально ответил подполковник Шульгин, а затем изумленно спросил: – А вам зачем? Какое это имеет отношение к нашей сегодняшней лекции?
– Самое прямое и непосредственное. А почему только двое? Ответьте, пожалуйста, – требовательно говорит КорС.
– Ну-у, средства не позволяют.
– Как так? – прищурился Королев. – Вот до революции Россия имела самые высокие темпы прироста населения, причем за счет русских! Тогда все могли позволить себе иметь по восемь-десять, и даже по двенадцать детей! Могли их одевать, обувать, кормить и выводить в люди. Что означает, что Россия вовсе не была такой уж «нищей». Российский рубль был свободно конвертируемым. За двадцать лет, предшествующих русско-японской войне, личные доходы рабочих, крестьян, служащих выросли почти в шесть раз! За тот же период вдвое увеличилась протяженность железных дорог, удвоился сбор хлеба. На Дальнем Востоке российские товары, в силу своей дешевизны и высокого качества, успешно вытесняли японские и английские товары. …
Своим выступлением Королев разбудил всех дремлющих. На подполковника жалко смотреть – он стоит бледный, ни живой, ни мертвый. Рота замерла, и, затаив дыхание, во все глаза слушает Королева. При этом, не спуская глаз и с подполковника Шульгина. Королев невозмутимо продолжает.
– Россия поставляла 50% мирового импорта яиц, 80% мирового производства льна. В 1913 году урожай зерновых в России был на одну треть больше, чем в США, Канаде и Аргентине вместе взятых!
– Россия была отсталой во всех отношениях страной, – все еще не оправившись от растерянности, сказал преподаватель. – Россия была неграмотной.
– Это тоже неправда, – спокойно произнес Сергей, – социальное законодательство России было самым совершенным в мире. Еще в ХVІІІ веке в России – впервые в мире – были приняты законы, защищающие условия труда! Был запрещен ночной труд женщин и детей, ограничена продолжительность рабочего дня и так далее. А кодекс императрицы Екатерины II, регулирующий условия труда, был запрещен к обнародованию в «цивилизованных» Англии и Франции, как «крамольный!» В 1912 году президент США Тафт сказал российским представителям: «Ваш император создал такое совершенное рабочее законодательство, каким ни одно демократическое государство похвастаться не может».
– Разрешите! – поднял руку и я. – Сержант Иванов!
Шульгин, находящийся в полуобморочном состоянии, слабо кивнул. Времена изменились, товарищ подполковник, раньше курсанты не посмели бы такого говорить в вашем присутствии!
– Известный экономист Эдмонд Тей утверждал в начале ХХ века: « ... в середине настоящего века Россия станет выше всех в Европе как в отношении политическом, так и в области финансово-экономической». Не в этом ли одна из причин неистребимого стремления Запада подорвать любой ценой мощь России, ослабить и поработить ее?
Преподаватель молчит, а Королев согласно кивнул мне и продолжил.
– Что касается неграмотности России: к 1923 году согласно «Программы народного образования», принятой задолго до революции, Россия должна была стать страной всеобщей грамотности.
– Где вы этого набрались? – наконец не выдержал преподаватель. – Вражеские «голоса» слушаете?
– Вовсе нет. Просто в нашем возрасте люди читают не только «Краткий курс истории ВКП (б)» в его разных вариациях. Мне моя бабушка много рассказывала о тех временах, а ей я верю!
– Давайте лучше поговорим о борьбе с пьянством, – опомнился и неуверенно предложил подполковник Шульгин.
Бао зевает так, что я диву даюсь, как он себе рот не разорвет?
– А чего о нем говорить? – удивился Королев, и тут же снова удивил всех присутствующих. – Первые церковные общества трезвости в России появились еще в 1858 году. В 1889 году Указом Святейшего Синода духовенству предложили заняться этим делом.
– Разрешите! – поднял руку Лео, и, не дожидаясь разрешения, поднялся. – Младший сержант Леонтьев. Пользуясь, случаем, хочу сообщить, что при употреблении 15 литров алкоголя на душу населения в год через тридцать лет наступает тридцатипроцентное повреждение генофонда нации. При употреблении двадцати литров – уже через двадцать лет наступает пятидесятипроцентное повреждение генофонда. Сегодня по официальным данным в СССР употребляется по двадцать пять литров на душу населения в год! Только за послевоенные годы в нашей стране от алкоголизма погибло тридцать миллионов человек! Вы только представьте себе!
– Откуда вы знаете? – удивился преподаватель.
– А у меня отец – врач, и занимается именно этой проблемой.
– Что касается царской, дореволюционной России, – невозмутимо продолжил КорС, – то там употребление алкоголя составляло всего пять литров! И это тогда, когда бюджет страны называли «пьяным», а страну – «пьющей!»
– А сегодня, сокращая производство алкоголя, вырубая виноградники, просто наносится сильнейший удар по бюджету, по экономике страны, – не поднимаясь, добавил я. – А значит, не только по настоящему, но и по будущему нашей страны.
Дальше разговор пошел еще острее и лекцию мы сорвали, но «разбирался» с нами почему-то не особист, как все ожидали, хотя наши «шептуны» наверняка ему обо всем доложили, а наш ротный. Так что ничего страшного не произошло. Мне показалось, что особист и наш ротный – друзья, и поэтому первый закрыл на это глаза.
– Слушай, – спросил меня Королев, после разговора с ротным, – чего это подполковник Шульгин так болезненно воспринял мое выступление?
– Думаю, он и сам пришел к тем же неожиданным выводам: что народ до революции жил не так уж и плохо, а, следовательно, в учебниках – ложь. Значит, ложь может быть и в других местах. …
– Ты мне этого не говорил, – оглянулся КорС и отошел от меня.
Удивило то, что отмолчался Вася, ведь все сказанное остро противоречит его убеждениям. Возможно, он уже научился относиться спокойнее к проявлению инакомыслия?

Исключение из правил
Я узнал, что в городе есть секция парашютного спорта, и уже вторую неделю «достаю» ротного просьбой позволить мне записаться в эту секцию. Он моего желания, мягко говоря, не одобряет. А я при каждом удобном случае снова и снова пристаю к нему с этой просьбой.
– С ума ты, что ли сошел? Иначе чем это можно объяснить?
– Ну, товарищ майор…
– Точно с ума сошел! Другого объяснения нет, – ошеломленно повторил ротный, словно сама мысль о том, что курсант может хотеть добровольно прыгать с парашютом, никогда не приходила ему в голову. Ротный, в который раз отказывает мне, и каждый раз не забывает напомнить, что делает это исключительно для моей же пользы.
– Ну, товарищ…, – канючу я старым, проверенным детским способом.
– Да отстань ты от меня! Даже не думай, – сердится ротный, – не нужны мне проблемы. Ведь реально ты сможешь посещать секцию только по воскресеньям, а в эти дни и наряды, караулы бывают. Да и увольнения не каждую неделю случаются. А если разобьешься? Ты об этом подумал? Нет, Иванов, мне проблемы не нужны. Совершенно не нужны. Я уж не говорю о том, что в этом нет никакой необходимости. Хочешь так прыгать с парашютом – так тебе нужно было сразу в летное училище поступать, или еще лучше в воздушно-десантное. Там только этому и учат: с неба об землю, и в бой!
– Ну, товарищ майор! Я поступал в Рязанское десантное, но меня забраковали. Редко когда представляется такая уникальная возможность …
– Отстань, Иванов! Я все понимаю: мечтаешь служить в ВДВ, а парашютные прыжки – нелишний плюс при распределении. За три года можно и «Парашютистом-инструктором» стать, а это уже кое-что. Но я сказал – нет! И поверь мне на слово, если тебе на роду написано послужить в десанте, то ты там непременно послужишь. Вот тогда и напрыгаешься вдоволь, сколько твоей душеньке будет угодно! Так что тихо молчи, не морочь мне голову и не напоминай об этой твоей блажи.
Ротному нет никакого дела до моей мечты, он непреложно уверен, что это всего лишь минутная блажь и только.
– Это не блажь, товарищ капитан, – не сдаюсь я в надежде убедить командира, – это погоня за мечтой.
– Все, разговор окончен, романтик.
Пришлось отстать, поскольку стало ясно, что манящего неба мне пока не видать. Для меня это слишком огорчительно.
– Да, Иванов, если тебе станет легче, то могу тебе сказать, что никакой другой ротный тебе посещать парашютную секцию тоже не разрешил бы.
– Товарищ капитан, а я знаю, что дочка полковника Зуброва ходит в эту секцию.
– Вот если бы ты был дочкой полковника, то тогда смог бы прыгать. Постой-ка! А ты часом ничего не утаил? Может тебе все это нужно ради того, чтобы видеться с Викой Зубровой?
– Никак нет!
– А зря! Между прочим, она очень красивая и интересная девушка. Правда, на пару лет старше тебя будет. Хотя о чем я говорю? Ведь курсанты сверстников не ищут!
– Сверстниц, – машинально поправил я ротного.
– Твоя, правда. Чего ты на самом деле хочешь? А знаешь, у меня все-таки нет внутренней уверенности, что ты это не ради Вики задумал.
– А почему вы так думаете? – довольно бесцеремонно спрашиваю я. Впрочем, ротный не обращает на это особого внимания, а я надеюсь, что еще не все потеряно.
– Вика как-то говорила, что если ее и заинтересует какой-то мужчина, то только тот, кто, хотя бы два раза прыгнул с парашютом. Причем не с вышки, а с самолета. Ты об этом знал?
– Знал, но Вика здесь, ни при чем. Хотя я с вами согласен – она очень красивая и развитая девушка. Ну, насколько я могу судить.
Ротный испытывающе посмотрел на меня, торжествующе ухмыльнулся и вдруг сказал:
– А знаешь,  вот если бы ты мне сказал, что хочешь прыгать из-за Вики – я бы тебе, так и быть, разрешил! Ха-ха! Шучу я, шучу! В любом случае, я категорически, активно против! Из нас двоих кому-то же надо иметь голову на плечах! А вообще, должен тебе сказать, что за многие годы моей учебы и службы в училище ты единственный курсант, который изъявил желание заниматься таким опасным видом спорта. Что и говорить – для курсанта политического строительного училища это весьма нетипично. Весьма.
– И что с того? – я болезненно остро воспринял отказ.
– Знаешь, я, конечно, понимаю, что в юности все понятно и все возможно. Юность не боится мечтать и стремиться. Но ты – настоящее исключение из правил! Были бы мы с тобой сейчас выпившими, я бы тебе сказал: «Я тебя уважаю!»
– На трезвую голову слабо? – говорю я то, что думаю.
– Устал я уже тебе в который раз доказывать, что дважды два четыре, – бросил на меня пронзительный взгляд ротный. Он предпочел не продолжать полемику. – Сержант Иванов! Почему ваше отделение там, а вы все еще здесь?
– Виноват! Уже иду. Бегу, то есть, – я добросовестно выполнил приказ, то есть побежал, но ротный меня остановил.
– Вот так! Совсем другое дело! Знаешь, я не сентиментальный, но если бы ты разбился, мне тебя было бы искренне жаль, – напоследок сказал ротный. – И потом, не хочу, чтобы это было на моей совести.
Слабое утешение, хотя и приятно, но желаемого я так и не достиг. Я уверен, что для меня это действительно важно, но ничего изменить не могу.
Однако вскоре произошло событие, которое отвлекло меня от моих невеселых дум. Начальник училища с начальником политотдела почему-то решили покинуть свои уютные служебные кабинеты и пройтись по училищу.
Позже некоторые даже утверждали, что пострадавшие в этой истории стали жертвой доноса, но наверняка никто этого утверждать не может. Ну а пока свой неожиданный обход отцы-командиры решили начать со столовой. Время было девять часов утра, начались занятия, и территория училища опустела.
Генерал и начальник политического отдела училища не предупредили ни дежурного по училищу, ни дежурного по столовой о том, куда они идут, поэтому наряд они застали врасплох. Вошли они в раздевалку на первом этаже, а там курсант из наряда по столовой ведет активную интимную жизнь с официанткой.
Многого могли ожидать от своих курсантов наши начальники, но почему-то только не такого. Молча, стояли и смотрели генерал и начпо на это непотребное с их точки зрения зрелище. (А, может, быть, и совсем наоборот – оно их захватило? Кто их знает?) Курсанта и официантку, позирующих начальству, бил озноб. Отцы-командиры все смотрели и смотрели, возможно, чтобы вновь насладиться незабываемым зрелищем, и чтобы острые ощущения еще долго не изглаживались в их памяти.
Затем генерал и начпо, так и не дождавшись никаких объяснений или хотя бы извинений со стороны курсанта и официантки, развернулись и, молча, вышли. Подоспевший дежурный по столовой попытался было представиться, но не успел. Генерал вдруг побледнел и упал в обморок, громко ударившись затылком об кафельный пол. Начальнику политотдела просто стало плохо.
Очевидцы утверждают, что после того, как начальник политотдела более-менее пришел в себя, и откачали генерала, перебинтовали его разбитую голову, начальник политотдела вдруг отчетливо сказал:
– Эх, бросить все на хрен, и уехать в Устюжок.
Сохранить в тайне произошедшее в столовой даже не пытались. То, что сказал на построении училища генерал, я пересказывать не берусь. Потому что, даже если заменить все сказанные им слова на литературные, все равно выходит слишком вульгарно и грубо. Что касается его отношения к курсантам, то как метко заметил КорС, наш начальник воспылал еще большей ненавистью к нам. Неповторимый реализм увиденного произвел на начальника училища крайне сильное и негативное впечатление.
Да, того курсанта отчислили. Так что пришлось ему отбыть для дальнейшего прохождения службы рядовым в родную нашу советскую армию. С небольшим опозданием туда же направился и дежурный по столовой – командир его взвода старший лейтенант Терехов.
Мнение широкой курсантской общественности в этом вопросе разделилось. Плохо то, что нас теперь проверяют раза в четыре чаще, чем на зоне. И в основном, разумеется, во время самоподготовки. Да и несение суточного наряда стало из-за частых проверок более тяжелым. Так что результат обхода вышел для всех курсантов удручающим. Да, кроме этого, нам участили проведение разнообразных кроссов. Кто служил в армии, тот знает, что бег в противогазе является лучшим средством от любви во всех ее проявлениях.
– Не хотите жить, как люди, – терпеливо объяснил нам комбат, – будете жить по уставу. Ничего, уставы вам еще не раз пригодятся в жизни. Вам же нужно будет еще своих детей как-то воспитывать! Кто давал команду смеяться? Что вы все галдите, будто вы все в муравейнике? Отставить нездоровый смех. Вы что же, думаете, что вы все дураки, а я один умный? Молчать, в конце концов, или я начну зверствовать!
– А может, у них любовь была? – выкрикнул кто-то из строя.
– Какая такая любовь? – удивился комбат.
– Первая! – снова выкрикнул тот самый голос.
– Запомните, товарищи курсанты: первой любовью курсанта должен стать устав, а второй – командир! Запомнили? Вот и хорошо. С вами интересно разговаривать, когда вы молчите!
Потерпев неудачу при обходе столовой, наше высокое начальство надолго забыло туда дорогу. Женщина в армии – это, как известно, предмет особый и разглашению не подлежит, а я вот не удержался, взял и немного разгласил.

Молоток
Вместо уборки территории мы всем отделением рванули в самоход. Вернее, не все: Вася, понятное дело, остался и по-честному убирает закрепленную территорию за всех нас, а Еременко в наряде. С нами пошел еще Рома со второго отделения.
Вчера был вечер отдыха и у нас у всех новые подружки. Не знаю, надолго ли, но на сегодня точно есть. Железо, как известно, нужно ковать пока оно горячо, а девушек тем более. Вот мы и решили не откладывать в долгий ящик наше более тесное и близкое знакомство. И мы рванули в общагу, где нас уже ждут.
Через два часа, управившись со всеми неотложными потребностями, мы вышли к дежурному администратору, как и договаривались. Все довольные, улыбчивые и с масляными глазами. Что и говорить, для курсанта два часа все равно, что ничего. Ну, или почти ничего.
На обратном пути у какой-то школы Миша заметил гарнизонный патруль. Я заметил второй, а КорС узнал служебный автомобиль военного коменданта гарнизона!
– Вот, влипли! – ахнул Лис. – Учения у них тут, что ли?
– Облава, – хмуро говорит Миша.
– Не дрейфить, – начал командовать я, – значит так: форма одежды № 2 и играть в волейбол вон с теми пацанами. Миша старший. Я сейчас.
Старшеклассники играли в волейбол. Краем глаза я заметил, что они согласились, и половина ребят отправилась на скамейки, а мои курсанты стали азартно играть с оставшимися. Я подошел к забору, и тут мне помогла Фортуна, я увидел лейтенанта мотострелка, проходившего мимо. Я сразу сообразил, что он может нам помочь.
– Товарищ лейтенант! – негромко позвал я его. – Товарищ лейтенант, выручите нас, пожалуйста.
– А в чем дело? – сразу остановился лейтенант.
– Мы в самоходе, – честно признался я ему, – а тут два патруля! Если подойдут – представьтесь, пожалуйста, нашим старшим, ладно? Вроде у нас соревнования с учениками этой школы.
Лейтенант колеблется, и его сомнения хорошо читалются на его лице. Еще немного, и он откажет.
– Ну, пожалуйста, товарищ лейтенант, – настаиваю я. При необходимости я бываю необычайно напористой личностью. (Это так обо мне говорит мой лучший друг Виталий Шепелев). – Вы ведь не забыли еще, как сами были курсантом, правда?
– Ладно, – решился, наконец, к моей радости лейтенант. – Пошли. Как имя вон того высокого курсанта?
– Рома Журавлев, – с готовностью подсказал я.
Мы с лейтенантом к скамейке подошли раньше патруля. Военный комендант выжидает в стороне.
– Рома! Журавлев, – командирским голосом вскричал лейтенант. – Давай! Гаси! Ну!
Вот молодец лейтенант, подумал я. В этот миг к нам подошел патруль. Мы с лейтенантом приняли строевые стойки.
– Начальник гарнизонного патруля майор Воротченко.
– Лейтенант Кузьмин, – бодро отчеканил лейтенант. – Старший команды по волейболу.
– А почему вы в красной фуражке и эмблемы у вас общевойсковые? – подозрительно спрашивает начальник патруля.
– Только прибыл в училище из войск для дальнейшего прохождения службы, еще не успел получить форму, – отчеканил лейтенант, не моргнув глазом.
Повезло нам с лейтенантом, снова подумал я. Видно, что он в училище тоже был самовольщик еще тот! Начальник патруля оглянулся на военного коменданта, но тот уже садился в машину. После его отъезда патрули, молча, разошлись.
Еще через минуту я поблагодарил лейтенанта, и мы рысью бросились подальше от школы. И хотя я бежал первым, а Лис в конце строя, я все равно расслышал, как он негромко сказал, отдавая мне должное:
– Вы все знаете, что я не симпатизирую Иванову, но надо честно признать, он у нас молоток!
Долго разговаривать на бегу неудобно, и разговор прекратился так же неожиданно, как начался.
В ротном помещении мы застали Леонтьева, пребывающего в полуобморочном состоянии. Выяснилось, что Валерка совершенно случайно стал свидетелем поединка по рукопашному бою между лучшими рукопашниками нашего училища.
Три наши чемпиона, которые регулярно достойно представляют наше училище на всевозможных соревнованиях, вызвали на поединок подполковника Кантонистова. Последний ниже среднего роста, худ и сутул, а также носит очки. Но о нем ходят слухи, что он занимается, то ли каратэ, то ли русским стилем рукопашного боя. Остальные рукопашники: полковник Шатилов, майор Громовой и старший лейтенант Бадрак – всеобщие любимцы и неоднократные победители разных соревнований, вызвали его на честный бой. Ему предложили выбрать себе в противники любого из этой троицы.
Подполковник Кантонистов долго отказывался, но потом уступил нашим заслуженным чемпионам и согласился. Только он предпочел не честный поединок, и, в свою очередь, заявил, что будет сражаться только при условии, что против него одновременно выйдут все трое! На этот раз уже великолепная троица стала отказываться, предлагая сражаться один на один. Но, видно, очень уж им всем хотелось помериться своим умением с Кантонистовым, потому что, в конце концов, они согласились на его условия.
Леонтьеву повезло, перед их поединком он с Захаровым и Мирзояном прибыл наводить порядок в борцовском зале. Они затесались в толпу зевак, ожидавших поединка, и стали зрителями и свидетелями страшного позора наших бравых чемпионов. Сутулый Кантонистов, вышедший на поединок без очков, справился с тремя лучшими рукопашниками училища за считанные секунды! Это если верить Леонтьеву, может на самом деле бой занял и больше времени.
Одно, несомненно: чемпионы безоговорочно проиграли! Шок был велик и для их зрителей, и для них самих. Лео и сейчас еще пребывает в полуступоре, если так можно сказать.
Безо всякого преувеличения можно сказать, что его кумир по имени Брюс Ли отошел на задний план, уступив место подполковнику Кантонистову.
А я неожиданно вспомнил, как на абитуре мы со Столбом и Черновым насмехались над Ежевским, который тоже носит очки, когда тот хотел побоксировать с Черновым. Кто знает, может он тогда, будучи уверен в своем превосходстве,  просто пожалел нас – молодых и глупых?
– Иванов, – отвлек меня от размышлений Королев, – у меня к тебе вопрос, как к специалисту. Вот ответь мне, почему боксерские перчатки называют перчатками, если они варежки? Вася, закрой свою варежку!
– Какую еще варежку? – надрывается от смеха Лис, только что за живот не держится. – У Васи реальная рукавица!
– Слушай, КорС, – честно признаю я, – а я не знаю ответа. Есть еще снарядные перчатки, они предназначены для тренировки по грушам или по тяжелому мешку, потому что боксерские перчатки для этого не очень удобны, и к тому же могут деформироваться. Поэтому в них рекомендуется только боксировать.
– И на том спасибо, – не может скрыть своей радости Королев, довольный тем, что посадил меня своим вопросом в «лужу». – А, слушай, все забываю спросить, откуда ты знаешь это блюдо, которое тюря?
– В книжке одной прочел. Называется «Тревожная молодость» о винницком подполье в годы войны. Там один из героев ел эту самую тюрю.
– Плюс рецепт был описан?
– Ага. Я попробовал и мне понравилось! 

Впечатления
С увольнением мне сегодня не повезло: к Лео приехал отец, и мне пришлось вместо него заступить в наряд по роте. Мама Жора лично подошел ко мне и спросил:
– Иванов, ты еще не пьяный? Нужно заступить в наряд.
Вот я и заступил за своего товарища. Уже вечер, и довольные курсанты возвращаются из увольнения. Рома, Лис и КорС делятся своими впечатлениями.
– Чего вы такие довольные? Пельменей что ли объелись? – завистливо интересуется Веня, стоящий на тумбочке дневального.
– Нет. В жизни есть и другие удовольствия. Панков отмолотили! – беззаботно сообщил Лис. – Знаешь, как приятно?
– Где вы их нашли? – не скрывая своего любопытства, спросил кто? Правильно – Бао. По-видимому, потенциал его природной глупости еще далеко не исчерпан.
– Разве их нужно искать? Они теперь повсюду, – недоумевая, отвечает Лис. – Проходили мы мимо магазина «Океан», а в сквере через дорогу этих панков, как грибов после дождя. Рома сказал: «Глядите – гордые панки нахохлили ежики!» Прямо, как Асмолов пропел, чем нас насмешил. Мы сначала посмеялись, а потом решили повоспитывать их немного. Тем более, как оказалось, у всех нас руки чешутся, так что удержаться от соблазна мы не смогли!
Ребята сделали то, что считали правильным, и горды этим. А вообще, что-то слишком часто стали наши курсанты «скрещивать шпаги» с панками, металлистами и рокерами, и даже дважды с наци!
– Побили их? А сколько их было?
– Привирает Лис, – серьезно объяснил КорС, – их и было-то всего семеро, а нас  трое. Конечно, побили.
Тут вернулся из увольнения Вася Россошенко, чем-то явно расстроенный. Это не осталось незамеченным, и Лис сразу поинтересовался:
– Вась, чего ты такой хмурый? Не удалось подвиг совершить? – подмигнул Лис расстроенному Васе.
– Не удалось, – грустно подтвердил Вася, и шумно вздохнул.
– О каком подвиге идет речь? – заинтересовался я, и выжидающе посмотрел на Васю.
Вася тяжело вздохнул и принялся рассказывать: «Были мы с девушкой в видеосалоне. Когда уже выходили после фильма, то кто-то ногой задел шнур и телевизор упал. Я бросился вперед, и загородил собой девушку от осколков. Но телевизор упал экраном вниз, так что никаких осколков не было».
И Вася снова шумно и печально вздохнул. Потом еще раз.
– Вот чудак! – удивился Миша. – Ничего-то ты не понимаешь. Радоваться нужно, а ты огорчаешься из-за того, что не поймал десяток-другой стеклянных осколков в спину и ноги! Поверь, твоя девушка и так оценила твою жертвенность, в смысле готовность к самопожертвованию, поскольку ты ее собой загородил! В самом деле – не твоя же вина, что телевизор упал экраном вниз!
– Ты так думаешь? – с огромной надеждой спросил Вася.
– Тут и думать нечего – так оно и есть! Тем более что другие просто шарахнулись в стороны, а ты загородил собой свою даму!
Мой приятель Генка Чернов из увольнения вовсе вернулся «без лица». В том смысле, что лица на нем не было. Был он обут в грязные, прохудившиеся носки, и вообще, имеет бледный и потерянный вид.
– Гена, ты, где был? – удивился я, разглядывая его.
– Да-а, – неопределенно махнул рукой он. – Представляешь, Толик, познакомился я с девушкой. Полтора месяца уже встречаемся – очень она мне понравилась. Встречались все время на нейтральной территории – кафе, танцы, концерты, посиделки на свежем воздухе. Фамилией ее я как-то не интересовался, и она сама тоже не говорила. Сегодня пригласила она меня к себе домой. Я пришел, разулся, вошел в комнату, а там …, – Гена потрясенно замолчал, не в силах совладать со своими пережитыми эмоциями и впечатлениями. Как говорится, в зобу дыханье сперло.
– Кто там оказался? Привидение? – пошутил я.
– Хуже! В тыщу раз хуже! Там наш начальник училища газету читает! Оказывается, она дочка нашего генерала! Ну, я сразу ходу оттуда! Вот – всю дорогу бежал.
– Заходи не бойся, выходи не плачь! – шутит Столб.
– И что теперь? – с любопытством спросил я, а сам попытался представить, чтобы чувствовал я, оказавшись в такой ситуации – лицом к лицу с нашим генералом.
– Не знаю. Она мне, конечно, очень нравится, но нашего начальника училища я панически боюсь. Еще подумает, чего доброго, что я специально с его дочкой познакомился, чтобы себе карьеру сделать. Тьфу! – Гена сокрушенно качая головой, пошел переодеваться и мыть ноги. Генка Чернов искренен, так уж он воспитан.
– Чудак-человек, – сказал вслед ему Костя Морозов, который слышал его рассказ, – понравился дочери генерала и готов от нее отказаться! А я бы с удовольствием женился на такой девушке. А что? Хочешь – в Крыму оставайся, а хочешь, куда сам хочешь! Только мечтать о такой возможности! Нет, я бы на его месте оказаться не отказался бы. Но не мне в калачный ряд, – искренне вздохнул он.
Здесь с ним трудно не согласится – до рослого темноволосого, синеглазого  симпатичного Чернова невысокому, лысому и кривоногому Косте далеко, как до Луны.
– Ну, теперь уже поздно, – злорадствует Костя, – нашему генералу такой робкий зять не нужен! Ему бы такого уверенного и решительного, как наш Иванов!
Курсант Хасанов из второго взвода, узбек по национальности, возбужденно рассказывает, как он в увольнении избил двоих гражданских. Никто не сомневается, что на самом деле он не смог бы постоять за себя.
– И я вступил с ними в кулакопашный бой! – размахивая тонкими руками, горячо рассказывает он. – И показал им, что такое наши военные войска!
– Врешь ты все! – потешаются над ним курсанты. Надо отметить, что худее и слабее Хасанова в нашей роте курсанта нет. Конечно, врет. – Так что не морочь нам голову!
– КорС, – спрашиваю я, – а ты где увольнение провел?
– У Светки. Помнишь, я тебе рассказывал о ней?
Я пристально следил за Серегой, и мне кажется, что он чем-то расстроен. Мне казалось, что этой девушке удалось растопить лед в сердце Королева, но сейчас он снова выглядит как Кай после того, как ему в сердце угодил осколок волшебного зеркала Снежной королевы. Надо же, меня на лирику потянуло!
– Учитель русского языка? – вспомнил я и тут же проявил острый интерес. – Помню. И как?
– Нескромный ты, Иванов, а проще говоря – нахал. Разве о таком спрашивают?
– А если не о таком? – насмешливо поинтересовался я.
Королев вытащил из тумбочки печенье «полумесяцы», которое я очень люблю, и протянул его мне, сказав, что это мне к сегодняшнему чаю. Я отказываться не стал, а денег у меня Королев брать не захотел, пообещав, что вместе чаю попьем, ему все равно не спится.
– Да, знаешь, был забавный момент. Она перепечатывала на пишущей машинке сценарий какого-то праздника и говорит мне: «Сосчитай, сколько там строк. Я пока это место пропущу, может, потом другой сонет сюда подберу!» А я ей и говорю…
– Чего их считать, это же сонет, а значит в нем четырнадцать строк, – перебил я Королева.
Точно, КорС так и ответил. А Светлана смутилась – учитель, а забыла. Да и не ожидала она, что курсант военного училища может это помнить. Заметно, что Сергей немного разочарован Светланой, но, по-видимому, уже смирился.
– Молодец! – шутливо хлопнул я его по плечу, и, пытаясь говорить как наш комбат, сказал: – Не уронил честь курсанта СВВПСУ! Но, все-таки, вы, же не весь вечер сценарий переписывали?
– Нет, конечно. Было кое-что поинтересней, – сдержанно говорит Королев, хотя это стоит ему неимоверных усилий.
– Ну не тяни, она довольна осталась?
– Все пучком! Сказала: «Я тебя съем!», а я ей: «Не ешь, я тебе еще пригожусь!» Она посмеялась и говорит: «Врешь ты все – наверняка не пригодишься. Ну, да ладно, так и быть – живи!»
Сам не свой вернулся на этот раз из увольнения Мирзоян. Как сказал Веня, ни на что не похожий, и в первую очередь на себя.
– Ну, а ты чего не весел – буйну голову повесил? – спросил его Веня. Причина оказалась банальна и проста.
– Девушку увидал – само совершенство, да! У меня даже голова немного закружился. Давно я мечтал именно о таком. Можно сказать, о ней и мечтал.
– Да, вечно волнующая тема! Ну и познакомился бы с ней!
– Я хотел, очен хотел! Но повода придумат не мог. Тогда вытащил свой носовой платок, догнал ее и говорю: «Девушка, ви платочек уронили!» Она толко посмотрела, что он м-м-м не совсем первой свежести, и ушла. Даже не глянула на меня и не сказала ничего. Я очен смутился. Эх, не повезло, да.
– Будешь теперь свои платочки чаще стирать и гладить, – не очень дружелюбно подытожил Миша. – Видишь, даже от несчастного, но чистого носового платка бывает очень много зависит!
С синяком под глазом вернулся любимец женщин Литин. Он старается не попадаться никому на глаза, но в тесной казарме, где живут сто двадцать курсантов, это просто невозможно. Пришлось ему на радость всем поведать о своих любовных злоключениях. То ли его очередная пассия немного полновата, то ли платье ей тесно, но Литин ей брякнул, что это платье на ней, как шкурка на колбасе. И вот результат – вместо приятного времяпрепровождения синяк!
Возвращаются из увольнения наши курсанты, и у каждого свои впечатления. Мне тоже остро захотелось в город, где массово гуляют влюбленные, надолго и на этот вечер. А я в наряде, блин.

О религии
Сегодня лекцию по партийно-политической работе в Вооруженных Силах СССР полковник Тетка начал без предварительного опроса усвоения материала прошлой темы, что говорит о важности (с его точки зрения) темы нынешней.
Если Тетка добрый, то он обычно опрашивает устно только тех, которые  запомнились ему своей недисциплинированностью на прошлой лекции. Если Тетка злой, то он опрашивает письменно всю роту, доставляя этим головную боль командованию роты, так как оценки всегда даже хуже, чем объективные.
Сегодня тема лекции посвящена борьбе с пережитками нашего далекого прошлого. Тетка начал, как всегда, высокопарно:
– Одним из важнейших программных заданий Коммунистической партии Советского Союза является формирование научно-материалистического мировоззрения советских людей. Чем быстрее будут преодолеваться пережитки прошлого, тем успешнее будет осуществляться строительство коммунизма, которое из мечты сегодня становится реальным делом советского народа.
– Сколько уже им сказано, – резюмирует первые впечатления Веня, – а ничего пока не сказано! О чем лекция-то?
– О борьбе с религией, – негромко и не поднимая головы, отвечает Батя, – разве не понятно?
– Коммунистическая партия, – продолжает полковник Тетка, не заглядывая ни в какие конспекты, – уделяет исключительно большое внимание идейно-воспитательной, партийно-политической работе, направляя ее, в частности, на преодоление в сознании и поведении части граждан нашей страны пережитков прошлого, несовместимых с социалистическим образом жизни советского народа, его коммунистическими идеалами.
– Ощущение такое, – негромко говорит мне КорС, – что мы попали где-то в 20-30-е годы и слушаем лекцию в избе-читальне для неграмотных крестьян.
– К наиболее живучим пережиткам относятся религиозные верования и предрассудки, которые и сейчас еще встречаются как дальнее эхо многовекового одурманивания трудящихся господствующей в классово-антагонистическом обществе церковной идеологией, – не торопливо читает преподаватель.
– Я же говорил! – торжествует Батя, глядя на Веню.
– Центральный Комитет КПСС требует от всего идеологического актива, от каждого коммуниста не ослаблять работу с такой специфической группой населения, как верующие, – полковник Тетка сделал паузу, чтобы передохнуть, или собраться с мыслями. – Вы записывайте, не стесняйтесь, в учебниках вы этого материала не найдете, а на семинаре я буду спрашивать. Товарищи курсанты, вы знаете, что в армии все верующие служат в военно-строительных частях. А это значит, что именно вам, офицерам-политработникам придется работать с этой категорией воинов-строителей. И вы должны быть готовы каждый день развенчивать реакционную сущность религии, эксплуататорскую роль церкви и духовенства, высмеивать аморальное поведение «слуг божьих», одним словом, бороться против религиозных пережитков и предрассудков, утверждать атеистическое мировоззрение воинов Советской Армии и Военно-Морского Флота! И вы будете готовы к этой работе, не будь я полковник Тетка!
Я приятно удивлен, у Тетки в репертуаре появилась вторая шутка! Раньше он восхищался только своей фигурой.
Я глянул на Диму, ожидая, что он станет спорить, пардон, дискутировать на тему религии с преподавателем. Оказывается, на Диму смотрит почти весь наш взвод, но Дима уткнулся в конспект, словно не замечает наших взглядов. Королев, который тоже всегда готов поспорить, причем неважно о чем, у которого на любой вопрос есть готовый ответ, а на любой ответ еще один ответ, тоже молчит. И Веня, который регулярно подливает масла в огонь, тоже непривычно молчалив. Стоит ли удивляться? Лекцию читает Тетка, и этим все сказано.
– Многочисленные идеологические центры империализма пытаются не только поддерживать, но и насаждать религиозность, придавать ей антисоветскую, националистическую направленность, – с непоколебимой убежденностью вещает Тетка.
Трижды прав Дима, как тут можно дискутировать? Хотя Тетка и говорит, что наше мнение может быть разным, это только красивые слова и не больше. А на деле – стоит неосмотрительно попробовать высказать свою мысль, отличающуюся от мнения Тетки – тогда и узнаешь почем фунт лиха! Законы ведь не для всех писаны! Как говорится, (раз уж мы говорим о религии), что попу можно, то дьякону – зась!
– На протяжении многих веков религия удерживает трудящихся в темноте, стремясь затуманить их сознание и чувства верой в какое-то высшее существо – бога, – такой насмешливой и пренебрежительной улыбки, которую продемонстрировал полковник Тетка, я от него даже не ожидал. – Все предписания и догмы христианской религии направлены на унижение человека, на воспитание в нем покорности, инертности и равнодушия, на превращение его в «раба божьего», а, следовательно, и в безмолвного раба помещика, капитализма, царизма. Как идеология, религия чужда и враждебна трудящимся массам. В статье «Об отношении рабочей партии к религии» (1909 год) Ленин писал: «Религия есть опиум для народа …»
Мы добросовестно конспектируем все, что говорит преподаватель, потому что он непременно все это будет спрашивать. После лекции я спросил Диму, отчего он не стал высказывать свое видение по этому вопросу.
– Шутишь? – удивился он. – С кем тут можно разговаривать? С Теткой? Если составить список офицеров училища по принципу «С кем можно поговорить», то полковник Тетка в этом списке будет самый последний!
– Зашибись! Ну, как ты  можешь так говорить о полковнике Тетке? – притворно возмущается Веня. – Не может Тетка быть самым последним. О нем нужно говорить, что он возглавляет этот список с другого конца!
– Ну, или так, – поддержал шутку Дима. – А ссориться с Теткой – это в мои планы не входит! Я миллион раз представлял себе, как бы мог сложиться такой разговор, и конец всегда не в мою пользу. Так что меня мало волнует научно-педагогическая отсталость полковника в вопросе религии.
– Ну что, товарищи курсанты, – донесся жизнерадостный голос Ежика, – я полагаю, что вы насквозь прониклись важностью предстоящей борьбы с верующими?
– Да ну их в пень! – жизнерадостно смеется Столб. – И Тетку, и эту борьбу!
А я вспомнил, как мама Жора любит говорить мне, чтобы я два раза подумал перед тем, как промолчать. В отношении Тетки подумать надо миллион раз.
– Слушай, Дима, – подошел к нему Батя, – ты Библию читал?
– От корки до корки. И не один раз, – честно признался Дима, и нервно оглянулся по сторонам.
– Просвети нас тому, о чем написано в Библии, – серьезно попросил Батя, – ну, вот хотя бы меня, Иванова и Лео. Думаю, что и Королеву это тоже было бы интересно и полезно.
– Чтобы учить других разумному, доброму, вечному, – улыбнулся Дима, – нужно самому иметь эти достоинства, а у меня их нет! Так что идите вы к Тетке!
– Нет, до такого абсурда доводить не нужно! – смеется КорС, а потом, припомнив что-то, спрашивает: – Я по ходу лекции подумал: интересно, а есть ли хоть один культ, который никогда и ни кем не осуждался?
– Есть, – выждав эффектную паузу, ответил я. – Культ матери!
Королев уткнулся в книжку, что означает, он должен был догадаться сам. Теперь он злится сам на себя.
– КорС, а КорС, – решил отвлечь его от грустных мыслей Лео, – ты знаешь, как расшифровывается ППР?
Королев понимает, что Лео не устроит правильный ответ и поэтому молчит, так как других вариантов у него попросту нет.
– Партийно-полицейская работа! – выдает Лео, а Королев торопливо, словно он ничего и не слышал, опускает голову и углубляется в чтение. Я, как и все остальные,  удивляюсь безрассудству Лео. 
Может, кто-нибудь еще как-то пошутил на эту тему, но за Лео прибежал дневальный по роте.
– Младший сержант Леоньев! Бегом на КПП-1! Мама к тебе приехала!
– Ух, ты, – радуется Зона, – на сампо будут мамины пирожки!
Валеркину маму мы увидели, когда строем шли на самоподготовку – она подошла к забору у облвоенкомата. Старшина роты разрешил перед сампо покурить, и строй рассыпался. В аудиторию никто не торопится, даже те, кто не курит.
– Ребята, – радушно говорит Валеркина мама, – будете в наших краях, милости просим к нам в Сарны.
– Какие еще Сарны? – первым спросил Веня. – Вы что, перебрались в Сарны?
– В каком смысле? – растерялась мама Лео. – Мы там живем с деда-прадеда. А Валера сказал, он откуда?
– Из Ровно, – снова опеределил всех Веня.
По виду Валеркиной мамы видно, что перед расставанием Лео придется выслушать пару нелестных слов о себе. Мы оставили их одних, но отходя, я услышал, как мама с укоризной спросила:
– Ты что же, сынок, стесняешься того, что ты из маленького городка, а не из областного центра или столицы?
Ответа Валерки я не услышал, но думаю, что он был утвердительный. Неужели нужно стесняться того, что ты из небольшого райцентра? Лично я этого совсем не стесняюсь, ни нисколечки.

Чебуреки
«Больше всего мы недовольны другими,
                когда недовольны собой».
Анри Амьель
Мое отделение в полном составе заступило в наряд по охране военного городка в селе Перевальное или, как у нас принято говорить, в «Перевал». После приема наряда Дима озвучил вопрос, терзающий всех:
– Что бы такого по-быстрому и вкусно поесть? Может, рыбы наловить?
– Хорошо бы, – мечтательно сказал КорС. – Во всяком случае, мысль соблазнительная, но можем ведь и не наловить. Или наловить, но не так быстро. Или не так много, как нужно. А потом еще пока почистим и приготовим ее, а есть хочется уже сейчас. Что скажет командир?
– О! – смеется Миша. – В минуты глубоких личных сомнений Королев все-таки вспоминает о своем непосредственном командире!
Курсанты рассмеялись, а их командир, то есть я, с самым серьезным видом ответил:
– Собаку надо изловить и на шашлыки ее! Всего и делов!
– Фу! – брезгливо поморщился КорС, тут же пожалев о том, что спросил меня. – Невозможный ты, Иванов, человек – все всегда опошлишь.
– Зато, правда, – улыбнулся я коротко и скупо. – В городе шашлыки из чего, думаете, вы едите? Через раз из собачатины!
– А-то и чаще, – подтвердил симферополец Миша, – вы и сами об этом догадываетесь, только признаться стыдно.
– Так что: может к поварихе попробовать подкатить? – вопросительно посмотрел Володя и криво ухмыльнулся.
– Попробуй, – кивнул ему Лис, и тоже улыбнулся, – только учти, что она точно из Чикаго, а ты нет. Впрочем, попробуй, пока ты ничейный кавалер. Командир, подводи итоги.
– Может, как в старые, добрые времена – в Перевал за чебуреками? – предложил я и сразу бросил клич. – Кто пойдет?
– Я пойдет! – тут же с готовностью отозвался Миша, словно он только и ждал моего предложения. – И Лис тоже. Иванов, все-таки здорово, что ты у нас неисправимый авантюрист! Ну, ладно, ладно, пусть не авантюрист, но все равно разгильдяй! Лично мне сладкий мед твоих слов о чебуреках, залечил раны желудка и даже души! Лис, я что-то никак не пойму, ты идешь со мной или нет?
– Собственно говоря, это действительно самое оптимальное решение. Ладно, раз уж ничего другого не остается, – согласился Олег, хотя по его виду понятно, что идти в самоход у него до этой минуты планов не было.
На том и порешили, сбросились, и Миша с Лисом отправились в самоволку в Перевальное. Остальным оставалось имитировать нормальный ход службы и томиться в сладком ожидании. После возвращения «гонцов», все собрались в дежурке.
Чебуреки были съедены одним махом, а потом мы заварили чай и стали его не спеша пить, растягивая удовольствие. За этим невинным занятием и застал нас дежурный по лагерю майор Козлов. Я готов был поклясться, что сейчас начнется приятный диалог, но неожиданно ошибся.
– Чего это здесь все стены в крови? – удивился Козлов.
Для большей драматичности я выдержал длинную паузу, а потом ответил, что это предыдущие наряды комаров мочили.
– А чем это вы тут в рабочее время занимаетесь? И почему вы все здесь? Питаться нужно по очереди.
– Пьем чай с конфетами, – ответил я как старший. – Угощайтесь, товарищ майор. А вместе мы потому, что привыкли жить в коллективе.
– Знаю я ваш чай, – недовольно проворчал майор. – Как показывает опыт, сначала чай с конфетами, потом водка с салом, а там и пиво с рыбой.
Под дружный курсантский гогот Миша сказал:
– Было бы неплохо! Я бы сегодня отдал предпочтение пиву. А что? Печень-то всего одна, а почек все-таки две!
Что касается меня, то сам я невольно удивился тому, как разительно отличается майор Козлов в наряде от себя во время лекций. Оказывается, он может быть жестким и принципиальным. Оказывается, мы еще очень плохо разбираемся в людях.
– Прекратить безобразие! – неожиданно для всех нас рявкнул всегда сдержанный майор Козлов. – Вижу, вы упрямо не хотите жить в ногу со временем.
– Во, блин, а это как? – искренне удивился Лис.
– Товарищи курсанты, я даю пять минут вам на чай, и все по объектам, – командует Козлов. – Прогулка на свежем воздухе с личным составом вам, Иванов, тоже не повредит. И чтоб в село к девушкам ни одной ногой! А к женщинам тем более!
– Вот доказательство, что чем старее плоть, тем крепче моральность, – негромко произнес Литин так, чтобы майор не услыхал.
– Ну что, товарищ сержант, будете работать? – снова переходит в наступление и строго спрашивает майор.
– Никак нет! – отчеканил я. – Будем служить! Товарищ майор, разрешите нам доесть и допить, чтобы поддерживать хоть какой-то микроклимат?
– Вот, безошибочно узнаю вас, – довольно произнес майор, и вежливо предупредил. – Да, Иванов, там еще в столовой двери нужно починить, а то они там с «мясом» вырваны. Какие двери? Ну, такие, обыкновенные дверные двери белого цвета. Видно, что шурупы молотком забивали. И давайте уже, займитесь своей непосредственной деятельностью. И чтобы я за вами не бегал.
Я пообещал, что дверь починим, свежим воздухом подышим, и только после этого майор успокоился и ушел.
– Надо же, – негодует Лис. – На словах майор такой демократ, а на деле даже не признает права подчиненных на чаепитие! Эх, Симона, не был бы ты нашим командиром, я бы тебя попросил спеть нам на радость!
Мы посмеялись этой шутке. Через пять минут с чаем и конфетами было покончено, а еще через пять минут Королев уже мчался с горки от хлораторной станции на чьем-то велосипеде и орал: «Я без тормозов!» Когда он врезался в дерево, стало ясно, что он имел в виду то, что у велосипеда тормоза не работают.
Мальчишка, владелец велосипеда, плакал, и мы до позднего вечера чинили ему его сокровище. Домой мальчишка уехал уже на целой веломашине.
– Могло быть и хуже, – заметил Миша. – А могло и ничего не быть.
– И чего мне так не везет? – ворчит КорС. – Что за жизнь такая?
– Серега, – говорю я, – если ты хочешь, чтобы жизнь тебе улыбалась, то сначала ты сам подари ей свое хорошее настроение. Это не я придумал.
– И правда, КорС, – поддержал меня Лис, – на каждый день нужно смотреть, как на маленькую жизнь, а смех, как Солнце: он прогоняет зиму с лица! Ты, кстати, давно себя в зеркало видел? У тебя ведь уже прорезались угрюмые складки на лице, и это в двадцать лет! Ты же вечно чем-то недоволен. Будь проще, малыш, это в первую очередь в твоих интересах!
– Ну, да, ну, да, если улыбаться чаще, то и чаща когда-нибудь улыбнется тебе. Оставьте меня в покое, – недовольно говорит КорС, и отводит глаза в сторону. Он прекрасно отдает себе отчет в том, что мы правы и ему это не нравится. Дима с сожалением посмотрел на него и ничего не сказал.
Майор нас больше почему-то не беспокоил, что дало Королеву возможность пофилософствовать о возможных причинах этого. Самой вероятной причиной ему казалась внезапно вспыхнувшая взаимная страсть майора и нашей поварихи.
За старшего в лагере остался я, поэтому, пользуясь, случаем, беззаботно проспал все оставшееся время. Ребята, надо полагать, тоже нашли, где отдохнуть, потому что мой сон никто не потревожил до самой смены с наряда.

Мечта
Идет лекция по истории КПСС, а значит, я занимаюсь своими делами – читаю художественную книгу. Преподаватель может и по аудитории пройтись, поэтому я, немного прислушиваюсь, чтобы он не застал меня за чтением.
– Важнейшей задачей было организационное и хозяйственное укрепление колхозов и совхозов. В этих целях по решению январского (1933 года) Пленума ЦК и ЦИК ВКП (б) было образовано 3368 политотделов МТС и 2021 политотделов совхозов. Для работы в них партия направила 25 тысяч коммунистов.
– Что читаешь? – спрашивает КорС, и разочаровано отслоняется. – У-у, на украинском языке. Я все равно ничего не понимаю. А ты что, все понимаешь?
– Так же как по-русски, – мне это не кажется особенным.
– Молоток, – почему-то удивляется Королев, хотя и знает, что я вырос на Украине. Особенно ему горько оттого, что сам он владеет только русским языком. Недосмотрели его родители ученые, а ведь могли его научить хоть латыни какой-нибудь.
– Политотделы стали центрами политического воспитания колхозников и партийного руководства колхозами. С их помощью была проведена большая работа по очистке колхозов от враждебных кулацких элементов, по укреплению колхозных партийных организаций, воспитанию массового колхозного актива …
– Иванов, – шепчет Лео, – хватит читать! Нет, правда, а то так глаза до дыр протрешь!
Я читаю и у меня перед глазами раскрываются картины освободительной борьбы украинского народа в ХVІІ веке против татар и турок. На какое-то время я перестаю воспринимать преподавателя. Интереснейшая все-таки книга, ничего не скажешь!
Вася, видя, что я не конспектирую материал лекции, сказал, что я немного беспринципный. Что ж, может он и прав. Сам Вася проявляет завидную принципиальность, записывая все подряд. Это как капитан 2 ранга Жихарь – тот один коммунист во всем нашем училище, а Вася – единственный принципиальный человек во всем моем отделении.
– Укреплению колхозного строя способствовал новый Устав сельскохозяйственной артели, принятый в 1935 году ІІ Всесоюзным съездом колхозников-ударников. Понимаете, товарищи курсанты, в первом Примерном уставе, принятом в 1930 году, не были отражены вопросы организации труда в колхозах, порядок колхозного землепользования, распределения доходов по трудодням, а также размеры приусадебных участков колхозников в их личном пользовании, – разъясняет нам преподаватель.
Зона, Веня и Вася отчаянно зевают, из них только Веня прикрывает рот рукой. Что значит столица!
– Что вы ночью делали? – шутит Лео. – Подозрительно даже!
– Ты все понимаешь неправильно. Просто не выношу я тем по экономике, – тушуется Веня, – совсем ничего не понимаю, и в сон сразу клонит. Сразу видно, что я чистый гуманитарий!
– Серьезно? – Снова насмехается Лео, – Ну-ка, друг ситный, покажи, что ты там прячешь под партой?
– «Веселые картинки!» – Смеется Веня и показывает Лео Журнал «Playboy». Лео удивился, но виду не подал. И откуда у сына советского генерала американский порнографический журнал?
Я перестаю их слушать и углубляюсь в чтение, из которого меня выводит перемена. Все встают со своих мест, а Лео обращается ко мне:
– Я за тобой наблюдал, чего это у тебя вид был такой … блаженный, что ли?
– Интереснейшую книгу читаю о запорожских казаках. Читаю и мечтаю сыграть в художественном фильме по этой книге.
– Всего-то? А я-то думал, что ты хочешь попасть в то время!
– Благодарю, с меня и фильма вполне хватило бы.
Но на перемене я с интересом обдумываю, как бы это могло быть на самом деле, если бы была создана машина времени, и мне бы разрешили попасть в то время? Например, на танке с двойным боекомплектом! Забавное бы вышло приключение!
Переменка пролетела ужасно. В смысле, ужасно быстро. Майор Козлов гоняет курсанта Баранова по предвоенному положению Европы, а Артем мелко плавает. И плавает чем дальше, тем мельче.
– Когда был официально оформлен военный блок трех агрессивных стран: Германии, Италии и Японии? Отвечайте-с! Что вы так сосредоточенно смотрите в потолок, словно ищете там ответ? Не нашли слов для ответа? Потолочные данные вам не помогут.
– Половые тоже, – шутит Лео. – Так же, как и пальцевые!
– Никак нет, то есть так точно, нашел! Германия, Италия, Япония на основе тройственного союза стремились установить «новый порядок» в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке и освоить «великое восточноазиатское пространство», – уверенно ответил Артем.
– Содержательный ответ, очень, – хмыкнул преподаватель, и, видя, что Баранов собирается еще что-то брякнуть, перебил его. – Ну, хватит воду лить. То есть Германия и Италия стремились в восточную Азию, я вас правильно понял?
– Так точно, – бодро отчеканил Баранов.
– Может, все-таки только Япония собиралась осваивать это самое пространство? – толсто подсказывает преподаватель.
– Никак нет! Германия и Италия тоже, – уверенно барахтается и пускает пузыри Артем, не понимая, что это уже бессмысленно.
– Что ж, с ваших слов записано, верно, и сказано точно!
По совести сказать, меня уже давно не смешат такие ответы. Все-таки мы уже учимся на втором курсе, и стыдно должно быть курсанту военно-политического училища так плохо знать профилирующий предмет. Надо будет дать Баранову нагоняй и от себя.
– А как все-таки на счет даты оформления блока?
Баранов молчал, поспешно перебирая в памяти свои скудные знания. Наконец он решился блефануть: «1938 год, Рим».
– По историческим меркам, вы вроде и не сильно ошиблись, всего каких-то там два года. Но блок был оформлен в Берлине 27 сентября 1940 года. Вы фальсификатор, товарищ Баранов. Ну что, поплывем дальше, или сразу согласитесь на два балла?
– За что два? Не за что ведь? – не соглашается Артем.
– Вы правы, и два не за что ставить. Надо бы вам поставить кол, но чтобы у вас не возникло соблазна исправить его на четверку, я вам все-таки завышаю оценку и ставлю два. Садитесь. Плохо, Баранов, историю нужно знать. Тем более что вы получите диплом, в котором будет написано, что вы учитель истории и обществоведения. Представляете? Впрочем, впереди у вас будет еще много возможностей восстановить истерическую справедливость.
– Историческую, – поправил майора Артем.
– И историческую тоже, – согласился наш преподаватель. – Товарищи курсанты, каждому из вас я говорил, а может и не говорил, историю нужно знать! Знания могут пригодиться вам в будущем. Может даже очень. … Следующий вопрос. …
Артем с несчастным видом покачал головой и вернулся на свое место. Все углубились в конспекты, а я окинул взвод взглядом. У Бао на лице явственно заметна печать задумчивости, и даже муха, ползающая по его лицу, от удивления разинула рот. Батя перехватил мой взгляд и шепнул:
– Кто знает, может в суровых буднях борьбы за выживание он пришел к выводу, что лучше выглядеть тугодумом, чем вольнолюбцем?
– Да вы не прячьтесь за спины друг друга, – улыбнулся преподаватель, – все равно я непременно дам высказаться всем, кого сочту нужным выслушать! Иванов, а Иванов! – окрикнул меня преподаватель. – Ну-ка, дайте мне ответ на следующий вопрос, как звучал девиз союза коммунистов до учредительного съезда, который прошел … где?
– В Лондоне в июне 1847 года, – с готовностью ответил я, но тут вскочил Вася.
– Разрешите мне ответить? «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» – радостно выкрикнул Вася, перебив меня.
– Иванов, вопрос был адресован вам, – хладнокровно напомнил преподаватель.
– Девиз сначала звучал так: «Все люди братья». На учредительном съезде «Союза коммунистов», созданном после раскола «Союза справедливых» по настоянию Энгельса девиз заменили призывом «Пролетарии всех стран соединяйтесь!»
– Хорошо, можете оба сесть. Сержант Иванов – пять, курсант Россошенко – два. Если у вас возник вопрос, почему я именно так оценил ваш ответ, подойдете ко мне на перемене. Ну-с, продолжим.
– Бать, ты чего так покраснел? Не готов, что ли? – наклонился я к Бате.
– Тебе показалось. Я вообще никогда не робею, не бледнею, не краснею, – уткнулся Батя носом в конспект.
В этот напряженный момент, когда взвод с пересохшими глотками ожидал, кого вызовет к доске преподаватель, тишину в аудитории вдруг нарушил задорный смех Королева.
– Курсант Королев, что с вами? – выразил всеобщее удивление преподаватель. – Поиграть со мной вздумали? Ну, я жду.
КорС ко всеобщему удивлению повел себя, как никогда раньше. Вместо того чтобы начать врать и выкручиваться (типа мошка заползла, а он щекотки боится), он сказал правду.
– Извините, товарищ майор. Я вчера на кооперативном рынке купил брошюру с гороскопами и, вот, читал, – признался Королев.
– Может брошюра все-таки с анекдотами? – борется майор с желанием подойти и проверить, в чем там на самом деле дело.
– Никак нет, – показал брошюру с нарисованными знаками зодиака на обложке Королев. Вопреки всему, ему все еще весело.
Майору нет, но начинает он издалека. Ручаюсь, что выходка Королева вылезет ему боком. Разумеется, Серега к занятиям готов, но преподаватель всегда знает больше и глубже, так что может оно совсем другим боком ему вылезет.
– Политработник не должен верить в приметы, – говорит майор Козлов. – Кстати, а что вас там так рассмешило?
– Вот, моему знаку написано, что сегодня легко забеременеть!
Это называется психологическая разгрузка – после страха в ожидании вызова к доске, взвод взорвался смехом и ржанием.
– Сержант Иванов, вы командир отделения Королева? Сегодня суббота? Проследите за тем, чтобы он не пошел в увольнение. А то вдруг предсказание сбудется? Позор-то на весь свет – курсант Симферопольского военно-политического училища, кандидат в члены КПСС, и вдруг забеременел! Хотя вы все должны знать и понимать, что звезды склоняют, но не заставляют. Продолжаем. Давайте, товарищ Королев, к доске. Как это у вас говорят? Вперед за орденами!
– Это он сейчас, о каких звездах? – не понял Вася.
– О тех, что на наших знаменах и погонах, – с видом заговорщика ответил Миша, и Вася сразу впал в ступор. Правда, такое его поведение уже не удивляет и давно никого не смешит.
Проходя мимо меня, Королев прошептал:
– Иванов, ты, когда меня в увольнение отпустишь?
– После непонятно какого числа. Да и то не факт!
Лис смеется, что это не есть «гут». КорС окончательно понимает, что на эти выходные он точно лишился всех радужных перспектив.

Зависть
Я сидел и подшивал подворотничок к х/б, когда ко мне подошел Валерка Леонтьев и сказал:
– Слушай, Толик, я тебя вчера видел в городе с такой обалденной девчонкой! Я тебе завидую!
– Я и сам себе завидую, только скрываю это от самого себя, – беззаботно ответил я. Столько у меня уже было красивых и очень красивых девушек, что Лео уже давно не должен удивляться. А он все удивляется и удивляется! И я пропел:
–  Орлиный взор, напор, изящный поворот.
   И прямо в руки запретный плод!
Я руками показываю, как именно беру в них запретные плоды. В данном конкретном случае, Лены. Как сказал бы Вася, а там есть, что брать!
– Да ну тебя! Не можешь, что ли серьезно говорить?
– Не могу. У меня лирическое настроение. Странно, что ты этого не понимаешь, а говоришь, что видел мою девушку!
Батя, пряча улыбку, сказал, что я по-прежнему пользуюсь неизменным успехом у женщин. Неясно, что так раздражает Лео.
– Остро не хватает на твою голову мамы Жоры, он бы быстро компенсировал твое настроение, – мечтательно сказал Лео.
Мама Жора есть, он сегодня ответственный по роте, но ему сейчас определенно не до нас. Дело в том, что у него разболелся зуб, так что он сейчас меряет широкими шагами канцелярию роты. Мне хочется посоветовать ему, заняться каким-нибудь рационализаторским изобретением – вдруг это занятие отвлечет его от зубной боли? Но посоветовать это маме Жоре я пока не решаюсь.
– Ну, если у тебя такое неистовое желание испортить мне настроение, сходи и позови его сюда. Завидуете вы мне, Валерий, – даже не оторвался я от своего занятия.
– Что поделаешь, завидую, – вздохнул мой друг. – Почему одним все, а другим ничего? Я ведь и жениться могу!
– Между прочим, – вмешался в разговор Вася, – есть очень много красивых девушек, которые совсем не хотят замуж.
– Откуда знаешь? – переспросил у него Лео.
– Так я сам им предлагал! И не раз! А они отказываются!
Я сочувственно посмотрел на обоих, так как они оба имеют весьма комичный вид. Вслух я сказал:
– Эх, хорошо бы снова в увольнение! Я уже соскучился по ней! Слышал бы ты, какой нее чарующий голос!
– Иванов! – в кубрик вошел взводный в странном расположении духа. – Гляжу на вас и удивляюсь. Нашел, о чем страдать. Ты запомни, о всякой ерунде думает только курсант без головы.
– Я сержант. Мне можно и подумать.
– Иванов, вы не устали болтать? – изменился лицом взводный. – Ну, все люди как люди, один ты какое-то сплошное исключение из правил. Бегите лучше, проконтролируйте что-нибудь. Вы должны уже понимать, что труд это основа основ, потому что даже глупость сначала нужно сделать! Вы куда? – остановил он меня взбешенный, растерянный и смешной в своей бессильной злобе. – Вы хоть помните, что я вам сказал?
Сколько же я уже выслушал от мамы Жоры в свой адрес всяких разных колких слов? А сколько еще выслушаю! Хорошо то, что, в конце концов, все это не так уж существенно.
– Да. Общее содержание я помню, – бросил я на ходу. Давно я уже дал себе слово не спорить с мамой Жорой, а все не получается. То он устроит скандал из ничего, как это у нас часто бывает, то я.
– Толик ты куда? – остановил меня Дима. – Послужить нужно? Расслабься! Если хочешь поработать – ляг, поспи, и все пройдет! Тем более что завтра заступаем в наряд по училищу.
Сегодня мне хорошо, я весь лучусь от удовольствия, и  мне нет никакого дела до родной мамы Жоры.
И вот пришло это самое завтра, и наша рота заступила во внутренние и гарнизонные караулы и в наряд по училищу. Лично я стою я в наряде дежурным по управлению училища.
Ночь прошла спокойно, а с утра пришли курсанты выпускного курса убирать территорию, закрепленную за их ротой. А напротив управления – гандбольная площадка. Убрали от снега везде, кроме этой площадки. Зато на площадке слепили огромную снежную бабу и поставили ее в гандбольных воротах. Ну, а сами ушли, закончив расчищать снег.
Приезжает на службу наш начальник училища. И видно по всему, что настроение у него расчудесное! Вылез он из служебной «Волги», выслушал мой доклад и спрашивает: «А почему вратарь только одна? – и на снежную бабу показывает. – Непорядок! Слепите еще одну и в те ворота поставьте!» И весело что-то там напевая, прошел в управление училища.
Следом за ним приехал первый зам начальника училища, которого у нас боятся значительно больше генерала. Обычно он приезжает хотя бы на 15 минут раньше генерала, а тут опоздал. Так что настроение у него хуже некуда. Даже не выслушав моего доклада, зам начал сразу орать во весь свой чудовищный голос. А был он у него ничуть не слабее, чем у Ричарда Львиное Сердце. Во всяком случае, зам наш никогда не пользуется ни мегафонами, ни микрофонами за ненадобностью.
Глянул я на его лицо и понял, что ситуация матовая. В том смысле, что полковник сейчас выдаст на-гора много мата.
– Это что еще за крокодил, мать вашу? – заорал он что есть мочи (это чтобы генерал в кабинете услышал, что зам уже здесь). И показывает на ту самую снежную бабу.  – Убрать ее! Немедленно!
– Товарищ полковник …
– Это меня мало волнует! – совсем рассвирепел полковник.
Колоритно ругается наш зам, ничего не скажешь. Я просто потрясен и восхищен богатством словарного запаса зама. Пусть покричит, ему надо. Нашему заму пророчат потрясающее будущее. Кричит он больше для порядка, так что на меня его крик не производит никакого впечатления (в том смысле, что мне не страшно).
– Генералу понравилось, – все-таки сказал я. – Он приказал нам даже еще одну слепить и в те ворота поставить!
– Ну, да? – не поверил первый зам начальника училища. – Запомните, сержант: врать надо увереннее.
– Так я не вру. Можете у генерала спросить.
– Да? Хе-хе-хе! Ге-ге-ге! – страшно удивился и, поколебавшись, засмеялся зам. – Почему тогда до сих пор не слепили вторую бабу? Лепите, раз приказано: приказы в армии должны исполняться, а порнография должна быть порнографической, – и он с притворной бодростью пошел в управление, не обращая на меня больше никакого внимания.
Это был единственный раз, когда он смеялся. Во всяком случае, за все время учебы я еще не видел, чтобы он смеялся ни до этого случая, ни после. Чуть не соврал! Он еще и напевал, и это тоже было в первый и последний раз! Пел он следующее: «Небольшая крокодила по улицам ходила. …»

О вражеской педагогике
Идет лекция по военной психологии и педагогике на тему «Реакционная сущность буржуазной военной психологии». Преподаватель убежденно и убедительно читает материал лекции.
– Цель процесса воспитания и обучения в буржуазных армиях направлена на: 1) обучение армии ведению грабительских, захватнических войн; 2) закрепление подчинения армии господствующему классу. Цель буржуазной военной педагогики: внедрить в сознание военнослужащих идеи антикоммунизма; подготовить хорошо обученного в военном отношении солдата-убийцу.
Батя о чем-то сосредоточенно думает, но препод все видит, и тут, же развеял монотонность скучной лекции.
– Курсант Молодов, конспектируйте. Задачи, решаемые буржуазной военной педагогикой: 1) дать рекомендации для идеологической обработки к профессиональной подготовке своих армий; 2) затуманить классовое сознание, сформировать бездушного профессионального убийцу; 3) найти наиболее эффективные пути оболванивания людей, выработать у них низменные чувства.
Глаза у полковника горят праведным огнем, щеки разрумянились, он недоволен. Батя очень правдоподобно вздрогнул, и теперь усиленно делает вид, что он что-то делает. Более-менее спокойно преподаватель продолжает:
– Реакционная сущность буржуазной военной педагогики заключается: 1) в ее реакционном классовом характере – обслуживание классовых интересов империализма; 2) антинаучной основе, на которой она базируется; 3) практической агрессивной направленности подготовки личного состава армий империалистических государств; 4) изощренных идеологических и психологических методах воздействия и обработки личного состава.
Королев уже давно ничего не конспектирует, а только слушает с нескрываемым удивлением.
– КорС, – толкнул я его незаметно ногой под партой, – ты чего не пишешь? Пиши, давай!
– Думаю, – нехотя отвечает Сергей, не оборачиваясь, и в недоумении продолжает:  – Неужели они действительно такие?
– Кто? – не сразу понял я, о ком говорит КорС.
– Солдаты империалистических армий. Оболваненные, бездушные убийцы-агрессоры? – в своей собственной манере кривляется Королев. – Не верю.
– Муштра солдат в армиях буржуазных государств проводится с сугубо классовой позиции, – продолжает преподаватель, – меньше знаний – больше практики.
Вопрос Королева вполне уместен. Преподаватель правду говорит или шутит? Первое, что приходит на ум – так не бывает. Причем здесь классовая позиция, я не понимаю. Может быть, все дело в том, что я плохо понимаю материал? Да, учиться мне еще и учиться.
– Не может быть, чтобы все они там были болванами, – шепчет КорС, – не дети же миллионеров служат у них солдатами? Значит те же рабочие, крестьяне да безработные. Что-то здесь не так. Знаешь, мне иногда кажется, что это из нас делают болванов, а не из них.
– КорС, ты только больше никому об этом не говори, – серьезно отвечаю я и делаю  ему страшные глаза. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь услышал эти слова! Остальные курсанты спокойно слушают, конспектируют и не задаются подобными вопросами.
– Методы идеологической обработки личного состава империалистических армий: 1) обман, дезинформация; 2) нравственная муштра; 3) религиозная обработка; 4) подкуп военнослужащих; 5) натаскивание военнослужащих; 6) штрафы, другие подобные меры.
КорС листает свой конспект. Я заглянул через его плечо, он просматривает тему «Реакционная сущность современной буржуазной военной психологии». Сергей водит пальцем по листу, привлекая мое внимание.  Там написано: «Черты современной буржуазной военной психологии: антикоммунизм, антинаучность, милитаризм, пропаганда агрессии, античеловечность, защита интересов эксплуататорского класса».
По ходу лекции Королев несколько раз пристально смотрел на меня. Видно, ему хочется поделиться своими мыслями, но он так и не решился, хотя в душе у него и наболело.
Вечером я подшивал подворотничок, сидя на взлетке (на стуле конечно, а не на самой взлетке), шла программа «Время», когда Коля Ставничук вдруг сказал:
– Лео, я написал рапорт об увольнении, то есть об отчислении из военного училища. Подпиши, что ходатайствуешь по существу рапорта.
– Шутка удалась, – хмыкнул Валерка, не принимая его слова всерьез, – с каких это пор сержанты подписывают такие рапорта?
– Колян, ты шутишь? – вскричал Веня. – Да ты чего? Не нужно так жестоко смущать наши молодые здоровые умы!
Мне очень трудно привыкнуть к мысли, что Коли не будет, и я чувствую внутреннюю опустошенность. Я припомнил, как помощь Коли в самые первые месяцы позволяла мне легко справиться с самыми сложными (на то время) жизненными ситуациями.
– Не мое это, понятно? И учебу не тяну, да и офицерскую службу, будучи солдатом, я совсем по-иному представлял. Зачем нашей Родине еще один плохой офицер? Без меня такого «добра» хватает. Вы уж поверьте, я в войсках разных офицеров насмотрелся. Так что я это не из-за какой-то там глупой прихоти, это вовсе не минутный каприз.
– Что же, если ты так решил. Хотя мне жаль. Слушай, еще так долго учиться, ты при желании все нагонишь, а? И свое отношение пересмотришь. А мы тебе поможем! – предложил «замок».
– Нет, я честно сам с собой разобрался – мое место на тракторе, ну, максимум, в милиции, не выше. А там и высшего образования не надо. Что толку себя обманывать? Офицерские погоны – слишком тяжелая ноша для меня. Я уверен, что в дальнейшем эта ошибка доставит массу проблем и мне и другим. Так что мы скоро расстанемся.
– Думаешь скоро? – с сожалением переспросил Миша.
– Уверен. Ну, потаскают меня по начальникам, чтобы они беседы со мной провели, но это все для галочки. Думаю, что к концу недели уже и уволят. С обходным листком денек побегаю, пока все подпишу. Слушайте, завтра я вас всех приглашаю в чипок, отметим мой уход, – предложил Коля. – Пока еще есть время.
– Думаю, ты все-таки делаешь ошибку, – сказал «замок».
В кафе мы сходили за счет Коли всем взводом, потом сфотографировались на память. Потом он уволился. Коля оказался прав, его уволили в конце недели. Родина теперь не получит еще одного плохого офицера, а мы потеряли замечательного, надежного товарища. Во всяком случае, я точно. Перед уходом Коля сказал мне:
– Толик, мой адрес у тебя есть – ты приезжай в любое время, я тебе всегда рад! Рыбалка, «поляна», танцы, драка, все будет, как положено!
– И ты заезжай, не пропадай. Я тоже буду тебе рад.
– Не жалей, Толик, лично я ничуть не сожалею о сделанном.
Мы пожали друг другу руки, он взял свой чемодан и навсегда исчез из нашей жизни. Только для тех, кто дружит с зеленым змием, он оставил по десятку «мерзавчиков» и «чекушек». Видимо, ему было легче в училище проносить водку в мелкой таре. Да, еще он оставил десяток новых граненых стаканов. Хотя Вася водки не пьет, но два стакана заиграл, разбогатев на целых двадцать восемь копеек.
Таким образом, у меня стало на одного приятеля меньше. Это была первая заметная потеря в моей жизни. Часто мы не замечаем и даже не задумываемся, как дорог нам человек, пока он рядом. Именно у Коли я многому научился из тех практичных вещей, которые необходимы в армии. Нет, я еще соврал – последними словами земляка, обращенными ко мне, были следующие:
– Толик, ты не бойся неудач. Незачем всегда и во всем стараться быть лучше всех. Поверь мне, и жить тебе станет проще! Вспомнишь тогда меня незлым, тихим словом!

Шашлыки
Командир роты лично проводит занятие с нами. Это, прямо скажем, редкость. Как правило, вместо него занятия проводят командиры взводов. Чем вызвано сегодняшнее исключение пока не ясно. Тема занятий: «Воинские ритуалы». Веня предположил, что нашему командиру роты просто нравится эта тема.
– Наряду с другими формами идеологической работы важную роль в формировании нравственного облика советского воина играет такое нравственно-эстетическое явление, как воинские ритуалы, – начал занятие командир роты.
Зона достал пачку печенья и пытается незаметно есть.
– Курсант Желудок, – не повышая голоса, говорит ротный, Зона вскакивает, и печенье с его колен рассыпается на пол, – не наедаемся?
– Растет юноша, – шучу я, и вся рота смеется.
– Отставить смех. Зона садитесь. Неделю без увольнений! Сержант Уваров – на контроль. Под ритуалом понимается сложившийся на протяжении жизни многих поколений устойчивый вид общественных отношений, проявляющихся в символической форме и регламентируемых общественным мнением, обычаями, а иногда и законами. Ритуалы эмоционально выражают смысл, содержание традиций, связанных с важнейшими событиями в жизни общества. Это особая форма социального общения.
– Скукотища, – зевает Королев.
– Товарищи курсанты, вы записывайте, на следующем занятии буду спрашивать, – говорит ротный.
– Я этого никогда не выучу, – чуть не плачет Вася.
– Идейное ядро ритуала составляют идеология и мировоззрение определенных социальных групп, классов или общества в целом. В ритуалах также находят выражение нравственные идеалы. Ритуалы возникают на основе народного опыта, в котором на первый план выступает эстетическая, наглядно-чувственная сторона.
– Бать, о чем задумался? – шепчет Дима.
– Не думал, не гадал, что такую интересную тему можно так скучно излагать.
– Интересную? – поперхнулся словами Дима. – Нет, ты это серьезно?
– Я призываю вас обратить внимание на ту большую ответственность, которая возлагается на командиров и политработников, готовящих и проводящих ритуалы в частях, на кораблях, в военно-учебных заведениях, наконец, на площадях городов, стадионах и Домах пионеров. Офицеры и политработники должны уметь организовать воинские ритуалы, иметь четкое представление о них. Формализм, небрежность в проведении воинских ритуалов – заметный минус в воспитании личного состава, в работе по укреплению уставного порядка и дисциплины.
– Иванов! – не поверил КорС. – Ты, что, записываешь?
– Глазам своим перестал доверять?
– Зачем? – недоумевает Королев. – Вряд ли тебе это нужно.
– Учебников по воинским ритуалам нет. Во всяком случае, в библиотеке нет, а оценки всем поставят. По чем готовиться будем? Так что разумнее все-таки иметь свой конспект.
– Революционный порыв, беспредельную смелость и мужество в борьбе за коммунизм, преданность своему народу, любимой Родине олицетворяет собой Боевое Знамя воинской части и Флаг корабля. В мирное или в военное время лишиться Боевого Знамени значит потерять воинскую честь, совершить преступление перед Родиной. ... Пост у Боевого Знамени доверяется лучшим солдатам и сержантам, отличникам боевой и политической подготовки. ...
Все курсанты добросовестно конспектируют, ротный доволен. КорС и тот стал, наконец, внимать словам ротного. Это была последняя лекция на этой неделе. А неделя выдалась не из легких – четыре семинара, две лабораторные и три контрольные работы. Несмотря на такой плотный график, большинство курсантов нашего взвода сдали все на хорошие оценки, а это значит, что увольнения будут. Кальницкий отозвал меня в сторону и спросил:
– Слушай, Толик, скажи, ты давно ел шашлыки?
– Дома, еще на каникулах, – припомнил я. – А что?
– Ясно. Есть предложение – выбраться на шашлыки. Ты как?
– Запросто. А потом что? – с интересом смотрю я на Мишу.
– Ты не понял. Выбраться за город и самим приготовить шашлыки. Никуда не спешить, попеть песни под гитару, увековечить все это на фотографиях.
– Так бы сразу и сказал, а я, было, подумал... – мои губы тронула легкая улыбка.
– Что я тебе предлагаю отведать собачатины у каких-нибудь кооператоров? – подмигнул мне и рассмеялся Миша. – Нет, дружище, я тебе такого не предложил бы!
После этих слов мы с Мишей дружно рассмеялись.
– Знаешь, а я не люблю на глазах у прохожих есть. Я имею в виду на улице – во всех этих летних кафе, шашлычных. Сидишь, как в зверинце, а все на тебя пялятся.
– Согласен. Значит, по рукам?
Я спросил, кто еще идет?
– Скажу главное, и ты будешь приятно удивлен: Веня не идет! – доверительно сообщил Миша. – Можно будет нормально поговорить или даже помолчать! В общем, обойтись без обычного Вениного бессодержательного трепа.
Пусть Веня не обижается, но мы его уже «немного» знаем!
– Как это тебе удалось от него избавиться? Он же даже двоек за эту неделю, кажется, не нахватал? – оценил я по достоинству эту новость.
– Зато троек набрал восемь штук.
– Ну, это еще ничего не гарантирует. Это если бы ты столько троек отхватил, тогда ясное дело. А Веня генеральский сыночек.
– Лео ему для верности наряд вне очереди объявил, и со старшиной договорился, чтобы именно с субботы на воскресенье Веню в наряд поставили.
– Молодчина Лео, – восхитился я, – не ожидал от него такого!
– Что так? Он же у тебя учится! – смеется Миша. – А самое главное, мы Вене о шашлыках не скажем ничего!
Однако каким-то образом Вене удалось пронюхать о предстоящем выходе за город, и он устроил Лео скандал. Правда, Лео не очень и переживает из-за этого.
– Ты для начала свои трояки исправь, – лениво отбивается он, – столп науки!
– Прямо скажем – пень науки, – поддержал Лео Королев, которому тоже не меньше других хочется отдохнуть от Вениной болтовни. – Тебе же ясно сказано – отказано!
Вене пришлось смириться, а вот КорС неожиданно от шашлыков отказался.
– Серега, а ты, куда в увольнение собрался?
– На деревню к девушке!
Уединившись на спортивном городке, мы стали живо обсуждать предстоящий выход на шашлыки.
– Мясо нужно свежее купить, – говорит Лис. – Кстати, сколько нас идет? Десять человек? Значит, нужно не меньше трех килограммов.
– Это тебе триста грамм хватит, – шумно возмутился я, – а мне по самому минимуму не меньше пятисот грамм нужно! Иначе я часть твоей доли съем, так и знай! И не говори потом, что я не предупреждал! 
– Ладно, ладно, уговорил, – смеется Лис и продолжает, – пять кило мяса и три ведра дров. Лучше вишневых, яблоко или грушу. Они придают мясу приятный сладковатый аромат.
  И Лис невольно облизался, представив себе этот самый запах. Я хотел спросить, где это дрова меряют ведрами, но не стал перебивать Лиса. Успеется еще спросить.
– И чтобы дрова были не толще 5-7 сантиметров – быстрее прогорят.
– Что ты все о дровах? – удивился Лео. – Из чего шашлык будем делать?
– В каком смысле, из чего? – опешил Лис.
– В прямом. Из курицы, баранины, телятины, рыбы или овощей?
– Совсем больной на голову? – удивился Лис. – Из свинины! И маринад из яблочного уксуса. Главное, чтобы мясо свежее было. Оно должно быть розового цвета, без неприятного запаха. Если оно темное, значит, либо мясо старое или обветренное, что тоже не «фонтан». Нужно нажать пальцем, и если оно вернется в прежнее положение, значит, оно свежее.
– Нет, так дело не пойдет, – перебил его Лео. – На шашлык берут или годовалого теленка или семи-восьми месячную овцу.
– Сам ты овца, – вставил Лис.
– Если мясо свежее, – никак не отреагировал Лео, – оно не требует никакого маринада. Достаточно просто нарезать лук кольцами, добавить перца и соли. А уксус твой перебивает вкус мяса. Вином шашлык тоже лучше не поливать, алкоголь сушит блюдо.
– О! – смеюсь я. – Приехали на конкурс повара!
– На счет вина я с тобой согласен, – говорит Лис, – лучше маринад развести водой и следить, чтобы мясо не пригорало. Телятину и баранину можно приготовить с кровью. Во Франции такое мясо подают практически полусырым, тогда лучше ощущается вкус мяса. Но свинину с кровью есть нежелательно. Ее нужно прожаривать до полной готовности.
– Да ну тебя с твоей бараниной, – сердится Лео. – Мне ее запах вообще не нравится.
– Лео, дружище, но это, же можно легко исправить! Для этого есть специи, которые вбирают этот запах – зира, кондори. Мы же в Крыму, здесь все это есть! И само мясо можно вымочить в молоке, оно тоже запах баранины убирает. Тогда баранина нежнее и вкуснее.
– Нет, либо свинина, либо я вообще с вами не иду.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Лис. – Свинина. Какую часть берем? Можно вырезку, можно ошеек. Но у косточки мясо нежнее.
– Ошеек, – мечтательно говорит Лео, – там есть и мясо и сало.
Леонтьева шумно поддержали все.
– К шашлыку что берем? – взял Лео инициативу на себя. – Овощи, зелень или овощной шашлык?
– Слушай, а что это за овощной шашлык? – спрашивает Дима.
– Картофель, помидоры, баклажаны, болгарский перец, грибы. Все это тоже готовится на шампурах или на решетке гриль.
– А я предлагаю обойтись ялтинским луком, – предложил Миша, – и, поверьте мне,  не нужно будет ни салата никакого, ни овощного шашлыка.
С Мишей тоже согласились, и он продолжил.
– А еще вкусно мясо есть с соусом сацебели – из помидоров, кинзы, специй и зелени. Кто любит острее – можно аджику. А теперь главное – мясной шашлык запивают красным сухим вином, а рыбный – белым.
– Что, и рыбный шашлык бывает? – снова удивился Дима. – Как это?
– Это из свежей форели, судака или лосося, – взялся объяснять Миша, – плюс оливковое масло. Соль, перец, понятное дело. Поливают такой шашлык во время приготовления просто соленой водой, а в конце выдавливают на шашлык лимон. К нему подается гранатовый соус – из сока со специями.
Признаться, я тоже не знал, что шашлык бывает рыбный. И я внимательно слушаю, мотая на потом на будущий ус.
– Нет уж, лучше из свинины, – не думая, решил Дима.
– Так что, – хитро глядит Лис, – неужели так и будем запивать мясной шашлык красным сухим вином?
– Но это, же не рыбный шашлык, – смеется Лео, – чтобы запивать его белым вином?
Видя, что никто его мысли до конца не понял, он разъяснил:
– Царю Николаю II водку к столу подавали именно под названием белое вино!
– А по шеям хочешь? – возмутился Лис. – Нельзя было сразу по-человечески сказать, что ты предлагаешь взять водки? Так! Всем брать с собой… хорошее настроение!
Это к нам подходит ротный, и Лис его увидел первым. В субботу мы дружной толпой пересекли КПП, и уже через пятьдесят минут, переодетые в гражданку встретились на окраине города. Все уже было куплено, но Миша предложил: «Слушайте, когда еще эти шашлыки будут! Предлагаю сначала зайти в кафе и перекусить».
Так и сделали, а потом вышли за город в лесополосу, чтобы не было проблем с дровами.
– Слушай, Миша, – спрашиваю я по дороге, – а какой у нас маринад?
– Не торопись, а то успеешь! – смеется Миша. – Тебе понравится! Ну, ладно, раз уж тебе так не терпится, слушай. Значит так: классический маринад – соль, черный перец, лук. Кроме этого еще шафран, болгарский перец, уцхосунели, майоран, базилик, тмин и кардамон.
– Блин, и как это дождаться шашлыка?
А потом было много солнца, песен, радости и шашлыков. Сплошное блаженство. И только время, как всегда, когда людям хорошо, пролетело быстро. А еще ребята с таким удовольствием запивали шашлык водкой и вином, что мне первый раз в жизни захотелось и себе попробовать, но я пересилил этот желание.
Лис шумно восторгался на тему, какой у нас классный взвод, просто самый супер отличный! Дима удивляется на свой лад:
–  Вкуснотища какая! Я много где бывал, везде ел шашлык, для которого в качестве маринада используют белое вино, шампанское, яблочный уксус, пиво, черный чай, майонез, в том числе с томатным соусом, кефир, даже ряженку, но такого вкусного шашлыка еще не ел! Спасибо вам всем!
– А мне как-то довелось, есть шашлык, приготовленный в сухом маринаде, – припомнил Артем. – Но этот действительно вкуснее.
– В сухом? А это как? – удивились все.
– Свинину пересыпают перцем черным и красным, солью, – охотно рассказывает Артем, – а само мясо настаивается две ночи. Во время приготовления поливается такой шашлык белым вином.
Да! Забыл сказать, поскольку шашлык готовил Миша, он мне отдал самый вкусный – последний, который готовился уже на более слабых углях. Мясо оказалось более прокопченное и ароматное.
– Ну, вы мне хоть шашлык принесли? – с надеждой спросил дневальный по роте Веня Нагорный. В его голосе явственно звучат нотки скрытой зависти.
– Нет, братишка, но ты не обижайся, – отвечает Лео. – Не могли же мы для всех принести по шашлыку? А угостить кого-то одного, означает обидеть других. Согласен, нет?
Веня подумал, тяжело вздохнул, но согласился с такими доводами.

Красная мельница
Закончилась «Утренняя почта», курсанты стали подниматься со своих мест и расставлять стулья возле своих коек. Сейчас начнутся увольнения. Илья Гарань несет свой стул, напевая:
– Красная мельница крутится, вертится ...
– Эй, а почему красная? – смеется Веня, – забавное сочетание!
Я не стал слушать ответ, я собираюсь в увольнение. И меня там ждет самая красивая, обольстительная и обворожительная, самая горячая и страстная из ныне живущих женщин – Елена!
На следующий день сразу после обеда Илью вызвали в особый отдел училища и продержали его там до самого вечера. Он даже на ужин не успел. Впрочем, аппетита у него все равно нет, в особом отделе его как-то отбивают начисто и надолго.
Целую неделю Илья был темнее тучи, и ни на какие вопросы не отвечал, а только свирепо глядел на мир злыми, свинцовыми глазами. А еще через неделю мы с ним заступили в наряд – я дежурным по КПП № 2, а он моим помощником. Я и не собирался его ни о чем расспрашивать и сел читать книгу, но Илье, видно, надоело держать свою тайну в себе, и он сам начал разговор.
– Представляешь, Толик, какой идиотизм?
– Где? – нехотя оторвался я от книги.
– В особом отделе, где же еще? Помнишь, я две недели назад после песни Игоря Николаева «Старая мельница», пропел «Красная мельница»?
– Нет, – пожал я плечами, – а при чем здесь это?
– А при том, что оказывается «Красная мельница» или по-французски «Мулен Руж» – это то ли дом терпимости, то ли варьете со стриптизом! Есть такое местечко у Парижа. А еще, вроде бы так эмигранты называют сталинские репрессии!
– Признаться, не приходилось слышать, – захлопнул я книгу, так как стало интересно.
– И мне! А особист давай меня крутить, кто из старших товарищей или родственников рассказывал мне о репрессиях, кто и когда меня завербовал, представляешь?
– Дурдом, – согласился я совершенно искренне, – с ума сойти!
– Особист говорит: «Раз ты знаешь о «Мулен Руж», значит, тебя обещали туда свозить». И он это все на полном серьезе! И ему это не кажется забавным или несерьезным! Ты о чем задумался?
– Думаю, что и мне, пожалуй, будет не лишним избегать неожиданных словосочетаний, а то вдруг они с чем-то совпадут? А наши летописцы, то есть стукачи обязательно настукают и доложат куда положено.
– И это правильно! Я чуть не поседел у него, – махнул рукой Илья в сторону управления училища, где находится наш особый отдел. – Один Бог знает, на сколько лет я постарел за время беседы с нашим особистом. Я, было, думал, что это скорее формальность, а на самом деле меня просто хотят выгнать из училища. Предлог-то абсурдный!
Илья замолчал, и я тоже молчу, так что разговор прервался сам собой. Было видно, что Илье стало легче на душе.
А тут случилось такое, что и вовсе развеселило всех. В первом взводе учится симферополец Леня Дорошин, которого из-за веселого нрава ласково называют Доронькиным. Он известный весельчак и любитель розыгрышей.
Вот и сегодня он спровоцировал спор со смешными последствиями. Во время перемены он, закатив глаза, притворно вздохнул и громогласно сказал, что с удовольствием бы съел сейчас шоколадку. Со всех сторон посыпались возгласы на тему: «А я бы съел две!», «А я три!» и так далее. Самый жадный из всех Егор Кикинеджи заявил, что и вовсе бы справился за раз с двадцатью шоколадками. Доронькин тут же словил его на слове и вызвал на спор. Спорили на сто рублей, а это курсантская зарплата за четыре месяца! По нашим меркам деньги не малые, что и говорить.
Дорошин мигом слетал через «пьяный угол» в самоволку и купил в магазине «Лакомка» двадцать шоколадок «Чайка». Егор схитрил и стал, есть шоколад до обеда и вместо обеда. Но чем больше он ел, тем медленнее он его ел. Дорошин не вредничал и позволил Егору запивать, но и это мало помогло. На четырнадцатой шоколадке Егор сдался. После этого он вернул Дорошину деньги за шоколад и проигранные сто рублей. Правда, для этого ему пришлось залезть в долги.
Леня праздновал победу, но торжествовал он не долго. Его снова вызвали на спор, с теми же условиями, но теперь это был Яша Милованов. Тот самый, с которым мы на первом курсе дрались в умывальнике. От прежнего Яши осталось чуть больше половины, он сознательно прилагал усилия для похудения и похудел со ста тридцати пяти до семидесяти килограммов!
Когда все было готово для развязки спора, и Леня уже мысленно предвкушал очередную победу и запах еще одной сотни рублей, Яша невинно сказал: «Мы ведь не оговаривали, как я должен съесть этот шоколад, правда? Главное съесть за раз, не так ли?»
Леня заволновался, что-то заподозрив, но уговор есть уговор. То есть он признал, что то, как Милованов будет, есть это его дело.
И тогда Яша растопил в кастрюле все двадцать плиток шоколада и выпил их к нашей всеобщей радости! Пришлось Доронькину расстаться и с честно заработанными ста рублями и с деньгами за двадцать шоколадок. Даже Гарань весело смеялся, позабыв о своих проблемах.
– Ну, не скоро теперь Кикинеджи снова захочется шоколада, – резюмировал Веня, – можно сказать, что он его наелся впрок!
Егор болезненно поморщился, из чего следует, что Веня прав.
– Иванов, – подошел ко мне старшина, – выручай, а?
– Как, опять? – шучу я
– Нужно прямо сейчас заступить в наряд по роте, – говорит старшина.
– Нет, я все понимаю, но завтра воскресенье и моя очередь идти в увал.
– Иванов, я тебе обещаю, что на следующие выходные ты пойдешь в увал и в субботу и в воскресенье. Ну, выручи, а?
– По рукам, – согласился я, – но смотри, я стребую!
На самом деле я шучу, потому что нашему старшине грех отказывать, он у нас мировой мужик. Вот, к примеру, в соседней 32-й роте, которая делит с нами одно казарменное помещение, у сержантов вообще не принято спрашивать их мнение. Сказали, заступаешь в наряд и все, конец. А слово свое наш старшина непременно сдержит, так что и напоминать не нужно будет.
И вот утро воскресенья, почти вся рота в увольнении, а я стою в наряде дежурным по роте. Завтрак сегодня по курсантским меркам замечательный – много вареных яиц и сливочного масла. И хлеб довольно свежий. Я начистил 17 яиц, потом разрезал их ножом пополам, положил в тарелку и стал вилкой мять. Затем добавил сливочное масло и снова вилкой стал все это смешивать, превращая в однородную кашицу. Посолил и, хотя я люблю перец – перчить не стал, по-моему, с перцем это блюдо выглядит не так аппетитно. Удивительное дело, в таком виде можно съесть и двадцать яиц! А еще сегодня много сахара и чая.
– Толик, – спрашивает Столб, – а чего это ты такое делаешь?
– Попробуй, – предлагаю я. Столб пробует и ему нравится.
– Пойду и себе сделаю, – говорит он.
Что еще хорошо, так это то, что можно есть и не торопиться – я в наряде, и, значит, предоставлен сам себе, мне не нужно подниматься и идти вместе с ротой. За что и люблю иногда постоять в наряде с субботы на воскресенье – и занятий не пропускаешь, питание лучше,  наряд гораздо спокойнее проходит, и телевизор можно посмотреть. Красота, а не наряд. Правда не все, далеко не все сержанты нашей роты разделяют мою точку зрения, да и ладно.
– Саня, а ты что не в увольнении? – спрашиваю я Столба.
– Да отстрелялся на двойку, – скривился он, – знаешь ведь, наш ротный не любит тех, кто плохо стреляет. Он целую лекцию мне прочел, – и, передразнивая голос ротного, сказал, – Ну да: ветер какой-то не такой, не туда и не с той стороны дует. Да и дует как-то не так.
– А на самом деле так было?
– Перед самыми стрельбами дурачились мы с Оробеем – приемы рукопашного боя с оружием, и он мне лопаткой мушку сбил. Теперь вот сегодня ротный меня включил в состав команды на соревнования между батальонами.   
– Что за соревнования? – спросил Веня.
– Как всегда: бег, разборка-сборка АКМ, надевание противогаза на время, метание гранаты и канат.
– Военно-прикладные виды спорта, да? – улыбается Веня.
– Пошел ты! – вспылил Столб, – Толик убери его, а то я за себя не ручаюсь.
Веня точно прочувствовал нюансы голоса Столба и сам умолк, уткнувшись в тарелку.
– Слушай, Иванов, – спросил Столб, – все позавчера ходили драться с  металлистами, а ты нет. Как так? Я помню, что тебя даже в наряде ради такого дня подменяли, а тут – нет. Ты же один из троих наших харцерников, а тут все без тебя произошло. Объясни?
Раньше меня ответил Веня.
– Он связку на ноге потянул, это он неудачно прыгнул с забора, когда возвращался из самохода через «пьяный угол», так что он на ногах неуверенно держится. А чего это ты Симону пионером польским обозвал?
– Сам ты пионер польский. Хотя, конечно, пионеров этих харцерами назвали именно в честь харцерников. Издавна в Польше сильных и мужественных рыцарей, которые первыми начинают бой, называли харцерниками.
– А-а, – удивительно и уважительно протянул Веня.
– Вот тебе и «а–а». Знать нужно, – довольно закончил Столб.

Подсказки
Взвод пишет контрольную по истории партии и, как всегда, меня и КорСа больше всего донимают вопросами.
– Толик, а, Толик! – шепчет Бао. – Что за дата 7 октября 1977?
Я молчу долго, но потом все-таки не выдерживаю:
– Бао, я не понял, к чему был задан этот вопрос? В каком смысле? В том, что нельзя же быть настолько деревянным! Уж эту-то дату ты должен и сам знать.
– А что за дата-то? – без обиды деловито спрашивает Бао, продолжая привлекать к себе мое внимание.
– 7 октября 1977 года была принята новая Конституция СССР – Конституция развитого социализма, – отвечаю я с грустью, потому что мне стыдно за своих товарищей. – Как видишь, это не сложно, ты и сам должен это помнить.
– Точно, – удивился Бао, и хлопнул себя по лбу. – Спасибо!
– Да иди ты. Ты бы еще о годовщине комсомола спросил.
Что и говорить, слова Лехи произвели на всех огромное впечатление. Его незнания кажутся невероятными, и в других условиях его вопросы можно было бы принять за шутки. Но Леха упрямо не хочет думать своей головой, полагаясь, исключительно на подсказки товарищей.
– Или еще лучше – о дне Победы, – шутит Рома.
– Бао он и есть Бао, – шепчет Веня, пряча улыбку.
– Веня, Бао это ты, – говорит ему Лео, – а Леха это великий Бао!
Его определение оказалось на редкость точным, и взвод дружно хохотнул, удивив преподавателя. Зона в это время упрямо достает КорСа.
– Серега! КорС! Что было в мае 1982 года?
– Я не знаю, – картинно водит плечищами Корс, – у меня мнение бывает один раз такое, другой раз другое. Не отвлекай меня. Ты что, думаешь, что у меня времени сколько угодно?
Королев, человек по натуре самодостаточный, неохотно отвечает на вопросы. Во всяком случае, с первого раза он точно никому не отвечает, набивая себе цену.
– Вот баран! – шумно возмущается Рома. – Это был Пленум ЦК КПСС на котором было принято постановление «О Продовольственной программе СССР на период до 1990 года, и мерах по ее реализации», вот!
– Продиктуй еще раз, только помедленнее, я запишу! Ну, будь человеком! Расскажи мне в двух словах…
– В двух не могу, я одним словом скажу, – зло говорит Рома и повторяет, – баран!
– Сам ты, – даже обиделся Зона.
– Ты еще ни на что не жаловался? – нашел в себе силы шутить Рома. – Погоди до перемены! И тебе будет на что жаловаться! Заваляешься надолго! В смысле, долго будешь лежать их бин больной! Обещаю!
И Рома перестал отвечать на вопросы не только Зоны, но и других курсантов. Теперь снова вопросы посыпались на меня.
– Иванов, ты в 1967 году родился, правда? Что было 7 марта 1967 года? Ты ведь еще должен помнить?
– ЦК КПСС, Совет Министров и ВЦСПС приняли постановление «О переводе рабочих и служащих предприятий, учреждений и организаций на 5-ти дневную рабочую неделю с двумя выходными днями».
Преподаватель что-то строчит в журнале. А может вовсе и не в журнале? Тут в аудиторию заглянул начальник кафедры.
– А, это у вас контрольная, что ли? А из коридора, кажется, что здесь находится пчелиный домик, который улей! Отставить разговоры!
И начкафедры удалился, преподаватель снова стал писать, а курсанты выдержали паузу и снова стали задавать вопросы.
– Толик, а 14 августа? Того же года? Ну, подскажи!
– Постановление ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему развитию общественных наук и повышению их роли в коммунистическом строительстве».
Довольно долго все шло на удивление хорошо, даже удивительно. Но вот преподаватель оторвался от своего занятия и громко заявил:
– Товарищ Иванов, если я еще услышу ваш голос, я сделаю интересную запись. Догадываетесь, какую? Как бы вы не ответили, получите на один балл ниже. Услышу ваш голос два раза, получите отметку на два балла ниже. Вам все понятно? Надеюсь, вы не собираетесь получать оценку ниже своих товарищей, которым вы подсказываете?
Я не собираюсь, поэтому на время замолкаю, да и ребята тоже молчат, так как не хотят подставить меня.
– КорС, а 31 октября 1967 года? Что это было?
– Не знаю. Я вам не Иванов, это он у нас крупный специалист по 1967 году. Общепризнанный, я бы сказал, специалист.
– КорС, не позорься, – шепчу я Королеву.
– Но я, правда, не знаю.
– Не верю. К 50-тилетию Великой октябрьской социалистической революции 31октября 67 года Указом Президиума Верховного Совета СССР был учрежден Орден Октябрьской Революции.
– Я не знал, – простодушно признался и побледнел КорС, видно, и, правда, не знал, хотя лично мне поверить в это сложно. Скорее всего, Серега просто забыл.
На какое-то время воцаряется тишина, даже преподаватель подозрительно осмотрел аудиторию. А потом все началось снова.
– КорС! КорС! 8 мая 1965 года?
– Присвоено звание города-героя городу Москве и Брестской крепости, – недовольно отвечает Королев.
– Иванов! Октябрь 1961 года?
С одной стороны, конечно, будет обидно получить отметку на балл ниже, но с другой стороны товарищам нужно помогать.
– Принятие на ХХІІ съезде КПСС третьей программы Компартии – программы строительства коммунизма, – громко шепчу я. Громче, чем следовало.
– Что, товарищ Иванов, если ты сам себя не подставишь, то тебя непременно подставит кто-то другой? – улыбается преподаватель, но оценку мне не снижает.
В очередной раз наши перешептывания вызвали неодобрение преподавателя. После его замечания на какое-то время снова стало тихо.
– Лео! 14 мая 1955? Лео! Ну, будь другом! – первым тихонечко спросил Зона, умоляюще глядя на своего командира отделения.
– Зона, ну ты вообще ленишься думать! Попробуй самостоятельно ответить на этот вопрос. Не можешь? Эх, ты! Это же подписание Варшавского оборонительного договора!
И снова со всех концов аудитории на разный лад понеслось:
– КорС! … Ну, будь ты человеком!
– Иди ты мимо! Трудно быть человеком.
– Иванов! … Толик!   Лео! ... Лео!  Батя! … Игорь! … Симона!
На перемене Королев с завистью отметил, что у меня хорошая память. Наш мама Жора тоже неоднократно замечал, что у Иванова, то есть у меня, такая память, что я помню все, даже то, что следовало бы забыть. Теперь многие с нетерпением и со страхом ждут результатов, в смысле, оценок. Однако жизнь преподнесла нам в этот день еще сюрприз. Взвод в ротном расположении как раз готовился к построению на самоподготовку, когда в кубрик вошел наш мама Жора.    
– Сержант Уваров! Получите наряд на земляные работы!
– Чего-чего? – обернулся к маме «замок».
– Будете копать траншеи и окопы. Нужно десять человек. Кто идет? Диктуйте, я записываю.
– Первое отделение, – скрепя сердце назначил «замок». Первое отделение ему ближе всего, но они коллективно залетели – успеваемость хромает сразу на обе ноги и результаты по кроссу ниже всех во взводе.
– И это правильно! Получать лопаты и ломы! – признал взводный. Он уже собирался уходить, но заметил отсутствие Миши. – Сержант Иванов, а где ваш курсант Кальницкий?
– Временно нетрудоспособный, – ответил за меня «замок», не дав мне сказать, что курсант Кальницкий столько же мой, сколько и взводного.
– Хочу увидеть! – пожелал мама Жора и, наконец, сам заметил спящего, мертвецки пьяного Мишу.
– Товарищ капитан, лучших людей теряем, – шутит Лис, пытаясь смягчить праведный мамин гнев, – ведь правда?
Мама Жора стал лично будить Мишу, а тот со сна сказал что-то вроде: «Входите! Налито».
– Он еще и шутит. Нет, вы только посмотрите на него! – неподдельно возмущается взводный. – Значит на питьевом фронте без перемен? Вижу у вашего товарища натура бойца, и он постоянно противостоит то теще, то жене, то самому себе. Сейчас он боролся с поллитровкой, и оказался на лопатках. Как всегда.
– Товарищ капитан, – счел нужным сказать я, – он не женат.
– Как нет? А кто же тогда? Ах, да! – сделал он вид, словно вспомнил. – Совершенно неописуемое свинство.
Миша приоткрыл один глаз и, приветливо улыбаясь, слабо помахал взводному рукой.
– Алкоголиками не рождаются, ими умирают, – довольно вяло сказал он, после чего снова закрыл глаз, а его рука безвольно упала на кровать.
– Ну, хорошо хоть жив, – философски заметил мама Жора.
– Жив и даже очень жив, – путается у всех под ногами Веня.
– Сержант Иванов, как вы думаете, когда он протрезвеет?
– Кто его знает? – пытаюсь я пошутить, так как юмор может смягчить гнев мамы Жоры. – Он никогда не останавливается на достигнутых результатах!
– Он еще и шутит, – снова повторил взводный, правда, теперь он говорит обо мне.
– Что же мне, плакать прикажете? – шучу я.
– И прикажу! И будете плакать! – не сердится, а тоже шутит мама Жора.
Это непривычно, так как уж кого-кого, а маму Жору практически невозможно заподозрить в симпатиях ко мне. Обычно у него от одного моего вида сразу начинаются печеночные колики. Странность такого нетипичного поведения взводного заметили и другие.
– Что происходит? – негодует КорС. – Раньше Иванов был для мамы Жоры, как щепка в заднице, а теперь стоят и мило шутят! Конец света, что ли?
– Курсант Королев, который нам совсем не товарищ, – строго говорит мама Жора, – закройте рот, а то вам будет, есть чего можно бояться! Особенно по субботам и воскресеньям!
– И это будет справедливо, – улыбается Миша, расплющив один глаз.

Леха
Алеша всему нашему взводу завалил результаты учебы. За исключением пятерки по физподготовке, по всем остальным предметам у него тройки, а то и двойки, которые ему еще предстоит пересдать. Но все это когда еще будет!
– Странный вы курсант, товарищ Бао, – констатирует взводный, – все курсанты растут по учебе и в профессиональном плане вверх, а вы один – вниз. С незавидным, но постоянством.
– Бао учебу воспринимает как неизбежные возрастные издержки, поэтому не очень утруждает себя, справедливо полагая, что учатся все, а дураков все равно хватает, – разглагольствует по этому поводу КорС. – Дерзких высот ему достичь вряд ли удастся.
– Точно, – поддерживает шутливый тон сам виновник, – можно трудиться на совесть, а можно и на зарплату! На счет высот, то ты забыл, что говорил полковник Соколов. Я еще вами всеми буду командовать, вот увидишь!
– Я и говорю, – обрадовался Королев, – оно и видно, что ты собираешься служить за зряплату и не больше!
– В любом случае жизнь нужно не только понимать, но и брать за рога, – веселится Леха и совсем, ни на кого не обижается.
– Командир второго отделения Леонтьев, а где это у нас курсант Нагорный? – вскинулся вдруг «замок». – Что-то его подозрительно давно не слышно!
– А ты по нему уже успел соскучиться? – улыбается Лео.
– Без него действительно скучно. Лично я к нему уже привык, как собака к веревке на шее, – обреченно махнул рукой «замок».
– В наряд он сегодня заступает, – внес полную ясность Лео.
– Точно, а я и забыл, – и «замок» стал записывать для проверяющих на доске расход личного состава. Все было углубились в свои занятия, когда Дима спросил:
– Толик, а что ты там так долго рассматриваешь под партой?
Лео молниеносно вскочил со своего места и подошел ко мне посмотреть. Увидев, он громко спросил, на мгновение, выведя меня из равновесия:
– Ух, ты, шампанское? Где взял?
– Где и все, – пожал я плечами, удивляясь его неосведомленности в этом животрепещущем для многих курсантов вопросе, – на «пьяном углу».
– А чье оно? – спрашивает Лео, и не думая отставать от меня.
– Сам подумай, оно мое, чье же еще? – недовольный тем, что Лео с Димой привлекли ко мне ненужное внимание взвода, я все-таки пытаюсь пошутить.
– Завода, какого? – не унимается Лео. Что-то раньше я за ним такой любознательности, то есть лишнего любопытства не наблюдалось. В стукачи он записался, что ли? Впрочем, я тут же прогнал эту мысль.
– Московского ордена Ленина и Трудового Красного знамени экспериментального завода шампанских вин города Одессы, – с готовностью отвечаю я.
Все, посмеявшись и насмотревшись на бутылку, вернулись на свои места, а я спрятал бутылку шампанского в стол.
– Толик, ну-ка, колись, на фига тебе шампанское? – спрашивает Миша. – Ты что, пить стал? Или тебе нравится, когда твоя девушка пьет, а ты нет?
– Вовсе нет. Земляк из 34-й роты попросил купить для него, он сегодня меняется с караула, а ночью планирует рвануть в самоход.
– Подставляет он тебя, – осуждающе качает головой Миша. – А если бы ты с этой бутылкой попался? Знаешь, чтобы с тобой было?
– Не попался же, – нахмурился я, так как такая перспектива меня отнюдь не прельщает. – Дима, ты чего хотел-то? – вспомнил я.
– Слушай, Толик, я тут письмо девушке сочиняю. Подскажи что-нибудь романтическое о ветре.
– А мне какое дело? Ты же читаешь книги, смотришь какие-то фильмы, учишься в военно-политическом училище, вот и вспомни что-либо подходящее сам.
– У меня память не такая хорошая, как у тебя, – вздыхает Дима.
– Заметьте, – злорадствует КорС, – на память жалуются все, а на ум – никто!
– КорС, – хмурится Дима, – ты сначала помоги человеку выйти из затруднительного положения, а уже потом читай мораль, понял? Ты, наверное, считаешь, что никогда еще не встречал более умного человека, чем ты?
– Ладно, Дима, – смилостивился я, видя, что Королев не торопится помочь Диме, а тот пребывает в состоянии растерянности, – напиши так: ветер выл, как волк, от которого ушла жена.
– Иванов, какой-то неправильный у тебя волк! Нормальный волк радоваться этому должен, а не выть, – рассмеялся «замок».
– Это же романтический волк, – пошутил Бао, – примерно, как сам Иванов!
– Бао, займись делом. Погрызи для разнообразия гранит науки, как советовал дедушка Троцкий. Хоть совсем по чуть-чуть, хоть в день по чайной ложке. Для тебя даже немножечко, чайная ложечка это уже хорошо!
В размышлениях прошло непривычно много времени, минут пять. Потом Бао ответил.
– Если бы пища для ума была вкусной и полезной, тогда я бы за милую душу!
Под наш дружный смех Бао замолчал и снова о чем-то задумался. Это так странно и непривычно!
– Леха, а, Леха, давай покалякаем про дела наши скорбные. Вот ты, например, о чем думаешь? – потревожил его покой Лео.
– О высокой подкупательной способности рубля, – снова пошутил Бао вместо ответа. Он сегодня явно в ударе.
– Понятно, значит, думаешь что-то плохое о ком-то из нас, – разгадал правильный ответ Королев.
– Да займитесь вы уже делом, – ворчит замкомвзвода скучным голосом, – ведь столько «хвостов» у всех. Ну, почти у всех. Всех увольнения лишу, лишенцы! Как мама Жора говорит: «Хвосты» у курсантов появляются тогда, когда они уделяют слишком много внимания личной жизни».
– Да отстань ты, – в сердцах открыто выказал свое недовольство Лис. – Достал уже всех.
– Курсант Зернов, что ты только что сказал? – тут же окрикнул его «замок». Настроен он решительно, так что Лису, похоже, несдобровать. – Ты что, совсем на всю голову их бин дурак?
– Не помню, – как ни в чем не бывало, отвечает Лис, – видимо, что-то не важное, так как я уже забыл.
– Бао, – строго спрашивает «замок», – что перед этим сказал Лис? Или у тебя тоже проблемы с памятью?
– Нет, только я говорить не умею, но и молчать не умею, – не стал врать Бао, и все насторожились в ожидании его ответа. – Как бы это не испортить то, что было сказано из уст в уста? В общем, курсант Зернов согласился с тем, что нам действительно давно пора заняться своими «хвостами!»
Большинство курсантов хрюкнули от такой трактовки слов Лиса и, чтобы скрыть улыбки, уткнулись в свои конспекты или учебники.
– Вот уж удивил, так удивил, – по достоинству оценил слова Бао и благосклонно произнес Миша. – Бао сегодня просто пример для подражания!
– Все, – нахмурился «замок» и тоном, не терпящим возражений, заявил, – для серьезной работы нужен покой. Поэтому, отставить разговоры. Давайте, чтобы не наступать ни на чьи мозоли, займемся самоподготовкой.
Такой поворот событий очень устраивает Лиса, и он с энтузиазмом раскрыл учебник. У меня «хвостов» нет, поэтому я с чистой совестью и огромной радостью стал читать свежую прессу.
– Слова – товар невыгодный, – негромко говорит Королев, – стоит дорого, сохраняется плохо.
– Точно, точно, – тут же отозвался «замок», который словно ждал того, что кто-то из нас что-то такое выдаст, – а еще люди похожи на слова: если не поставить их на место, то они теряют смысл.
Лис во время этой милой беседы даже головы не поднял, словно сказанное лично его совершенно не касается. Дверь открылась, и в аудиторию вошел командир роты. После доклада Уварова, он сообщил:
– Товарищи курсанты, есть результаты по последней контрольной. В целом было бы даже хорошо, если бы не ваш великий Бао, получивший двойку. Эх, товарищ Марковский, и какой только из вас офицер выйдет?
– Отличный, товарищ майор, – жизнерадостно отвечает Леша.
– Как это? – удивился ротный, а вместе с ним и все мы.
– Товарищ майор, вы разве не знаете, что лучшие офицеры выходят вовсе не из отличников или, тем более, медалистов, а именно из бывших троечников?
– Так, то из троечников, а вы двоечник.

Могу командовать!
Семинар сегодня в нашем взводе знатный – из двадцати четырех человек у девятнадцати двойки! Полковник Тетка зверствует ужасно. Я попал в число счастливчиков потому, что взял конспекты первоисточников у своего земляка из тридцать четвертой роты Толика Исаева и переделал титульный лист.
Вот наличие или отсутствие этих самых конспектов все и решило. Почти весь взвод «погорел» на отсутствии конспектов первоисточников (у нас просто говорят – первоисточники). Кроме меня конспекты оказались у «замка», Лео, Димы и, разумеется, у Васи.
Мысленно я уже настраиваюсь на душеприятную беседу с командиром роты. Впрочем, я в самом выгодном положении – у меня у самого есть конспект, и у двух курсантов из моего отделения. В первом отделении конспектов нет ни у кого, а во втором у одного Лео. В моем отделении – сразу у троих! Вроде мелочь, а вселяет надежду, что из сержантов взвода мне достанется меньше всех. Хотя, кто его, ротного знает?
– Что ж, вы меня не разочаровали. Я знал, что именно так оно и будет. Я имею в виду, что вы ничего не сделаете. Значит так: слушайте меня внимательно, иначе я вас неправильно дезинформирую, – радуясь, сообщает Тетка, – сегодня проводить семинар смысла не вижу, вы все равно не готовы. Сейчас будет лекция, а семинар переносится на следующую неделю.
– Товарищ полковник, на следующей неделе мы будем на производственной практике, – вставил «замок».
– Значит, семинар будет через две недели, – тут Родственничек стал вдруг совершенно серьезным. – И только попробуйте к тому времени не иметь конспектов первоисточников марксизма-ленинизма! Они у вас уже давно должны быть!
– Товарищ полковник! Курсант Нагорный! Последнюю тему мы только вчера прошли, когда же мы могли написать конспекты? Времени ведь не было!
– У вас был вагон времени, товарищ курсант! Сейчас у нас что? Март! А, методички вы получили в первых числах сентября, а в них есть перечень произведений, которые вы обязаны были законспектировать. В хронологическом порядке. Так что у вас была масса времени!
– «Масса» точно была, – ворчит КорС, получивший двойку.
– А теперь давайте считать. У вас всех был сентябрь, – Тетка стал загибать пальцы, – октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март! Вот, – он потряс своими кулаками, – у вас было семь месяцев, и вам еще мало времени? Тогда, что вы здесь вообще делаете? Идите в народное хозяйство, там к вам будут предъявлять гораздо меньшие требования. Серьезнее надо к делу относиться, а учеба для вас сейчас и есть очень важное, главное дело! Понятно?
– Здравствуйте, – ворчит КорС, – я ваша Тетка!
И он прав, потому что такой аргументации мы даже от самого Тетки не ожидали. Он нас всех прямо-таки уложил на лопатки!
А через несколько дней у нас началась учебно-производственная практика по строительным специальностям. Мое отделение попало на строительство командно-наблюдательного пункта на стрельбище в селе Урожайное. Вернее, конечно, в районе этого села. Отправляя нас на стройку, ротный напомнил:
– Иванов, ты уж там постарайся обойтись без самодеятельности.
Привезли нас на стрельбище, а там нас уже ждет производитель работ в звании подполковник по фамилии Опалев. Построил я свое отделение и доложил офицеру, мол,  прибыли для прохождения производственной практики. Настроение у нас у всех боевое.
– Здравствуйте, здравствуйте! – говорит подполковник. – Я умею видеть то, о чем вы думаете. Отдохнуть сюда прибыли? Не выйдет! Ну, начнем с товарища сержанта, что делать можешь, сержант? Только правильно и по порядку.
– Могу командовать! – весело и нахально завил я.
– А вот командовать здесь буду я. Занятие это, конечно, почетное, но скучное, – не то, чтобы обиженно, но как-то раздраженно говорит офицер. – А в манере общения нужно иметь чувство меры. Руками что делать можете?
– Могу плотничать, – докладываю я уже без шуток.
– Уже лучше, – обрадовался подполковник. – Еще что-нибудь делать можете?
– Еще могу не плотничать, – так же уверенно и честно ответил я.
– Безжалостный ты, Иванов, – тихонько смеется за моей спиной Лис. – Разве ж можно так с подполковником?
Подполковник шутки моей не стерпел, и раздраженно прервал:
– Шутки шутить вздумали? Вот плохо, что вы меня еще плохо знаете. Отставить разговоры! Я тут белиберду рассказываю для кого?
– Ой! – ерничает за моей спиной Еременко. – Я чуть было не испугался!
– Отставить разговоры! – скомандовал прораб. – Я уже устал тут от вашей молодости и лихости. У меня в душе уже все кипит! Для смеха нет причин. А вы, товарищ сержант, подумайте о том, что я вам только что сказал. Хорошенько подумайте. И помните, вы стоите на выборе. Так что начинайте искать задний ход. О чем думаете?
– О том, что виноватого нужно кого-то наказать, – четко доложил я, приняв строевую стойку.
– Что ж, я пытаюсь вам верить, – миролюбиво сказал прораб. – Будете подсобником. А вы, товарищ курсант, что можете делать?
– Курсант Снигур! Могу кладку класть, могу окна вставлять, плитку ложить, – затараторил Дима.
– А двери можете вставлять?
– Так точно!
– Понятно. Тоже будете подсобником.
Плотничать подполковник Опалев мне не дал, командовать тем более, он поставил меня штукатурный раствор готовить на все время практики, на все две недели. Вручную. Хорошо, что наказание не может быть бесконечным.
– Фантазия у нашего подполковника, надо признать, объемная, но уже вычерпана, – шутит Миша.
– А Иванов-то! Весь словно кроткая овечка, а в глазах: «Хотите меня съесть? Сначала посмотрите на мой размер обуви!» – шутит Лис, выбирая себе мастерок. – Хотя, Симона, если честно, на твоем месте, я бы, когда понял, что он не шутит, все-таки не стал бы нарываться.
Вечером прораб не забыл пожаловаться нашему ротному.
– Ваш Иванов, он же вообще!
Ротный вызвал меня и сказал:
– Наслышан, наслышан я, Иванов, о твоих художествах. Признавайся, чем ты ему насолил? Видно ты не иначе подполковника Опалева не на шутку послал, раз он так обиделся.
– Товарищ майор, да я его вообще не посылал! Честное слово.
– Ладно, ладно, верю, – посомневавшись одно мгновение, сказал ротный. – Просто я слишком хорошо знаю и его и тебя, так что отношусь к его мнению совершенно спокойно, – майор Асауленко лукаво прищурился, и, пряча улыбку в усах, сказал: – Но ты, если он тебя спросит, скажешь, что я тебя там как-то наказал, понял? Смотри, не подведи меня.
– Понял. Если спросит – навру с три короба! Будет доволен!
– Сержантскому составу получить сухой паек! – объявил дежурный по роте.
– Это еще зачем? – насторожился Литин и закрутил головой по сторонам. – Зачем нам сухпай?
– Завтра в морге весь день работать будем, там и пообедаем, – отшутился я с самым серьезным видом, на какой я только способен.
Однако то, что возникло на лице Литина трудно описать словами. Его мучительное состояние перебил Миша, опасаясь, что Литина сейчас вывернет наружу, ибо упоминание о морге неожиданно вызвало у того сильные и острые чувства.
– Толик,– на этот раз ты явно переборщил, – сказал Миша и тут же попросил, – не шути так больше. Твои шутки могут дорого обойтись.
На следующий день подполковник Опалев, нервный и нетерпеливый, первым делом не преминул поинтересоваться:
– Ну что, товарищ сержант, наказал вас майор Асауленко?
– Так точно! – грустно ответил я, и для пущего эффекта примерно потупил взгляд.
– Да, он человек своего дела! То есть слова, – просиял подполковник Опалев и важно кивнул. – В общем, сказано-сделано. Я и не сомневался.

Иго
«Истинное путешествие в неизведанное – это не поиск новых мест, а новое видение окружающего мира».
Марсель Пруст
Сегодня у нас семинар по истории военного искусства, и перед его началом почти все курсанты уткнулись в конспекты и учебники, повторяя пройденный материал. Прозвенел звонок, и в аудиторию вошел майор Хван.
– Итак, товарищи курсанты, у нас сегодня семинар по теме: «Военное искусство в эпоху рабовладельческого и феодального обществ».
По аудитории с новой силой зашелестели страницы учебников и конспектов. Майор улыбнулся.
– Что ж, начнем, – нарушил майор напряженное молчание. – Первый вопрос.… Ого! Сколько желающих! А ведь я даже не озвучил сам вопрос!
Желающих оказалось двое – я и Вася. КорСу шутка преподавателя понравилась, и он прыснул от смеха, прячась за учебник.
– Сержант Иванов, вы не обидитесь, если я оставлю вас, так сказать, «на закуску», а сейчас слово предоставлю вашему товарищу? – улыбнулся майор Хван.
Поскольку я не возражаю, слово предоставлено Васе. Сильно волнуясь, впрочем, как обычно, он начал свой ответ.
– Марксизм-ленинизм учит, что без глубокого знания истории нельзя правильно понять настоящее и предвидеть будущее. Владимир Ильич Ленин указывал, что для изучения сущности и содержания какого-либо вопроса важно установить…
– Товарищ курсант, это, конечно, интересно, но не могли бы сразу перейти к сути? Напомнить вам, как звучит первый вопрос?
– Никак нет, – покраснел Вася и, запинаясь, продолжил. – История военного искусства исследует возникновение и эволюцию форм и способов ведения вооруженной борьбы, обобщает опыт прошлых войн…
Вася заучил все точно, прямо по  учебнику – слово в слово.
– Как бы вам это объяснить, товарищ курсант, – задумчиво сказал майор Хван, снова перебив выступление Васи. – Видите ли, в высшем военном училище от вас ждут не бездумного зазубривания, которого хватает лишь на то, что вы ответите на семинаре или экзамене. Мы от вас ждем, что вы научитесь думать и будете излагать свои собственные мысли и выводы. А со временем и принимать свои собственные, продуманные решения. Вы меня понимаете?
Вася покраснел и набычился, из чего следует, что он с мнением преподавателя категорически не согласен, так как считает зубрежку нормальным способом учебы.
– Вижу, вы не согласны со мной, – грустно улыбнулся майор. – Тогда попытайтесь мне ответить сейчас своими словами на вопрос: «Военное искусство в эпоху рабовладельческого общества». Не спешите, я подожду.
Но Вася даже не попытался подумать и затараторил:
– В социальной основе рабовладельческого строя лежало деление общества на два основных антагонистических класса: рабов и рабовладельцев, между которыми постоянно велась непримиримая борьба. Для удержания в повинности рабов, а также для захвата новых земель и рабов наряду с другими органами государственной власти была создана армия – вооруженная организация людей.
Я слушаю Васю, а большая часть курсантов лихорадочно читает учебники. Краем глаза я вижу, что Дима читает о милиционных армиях, а Литин про боевых слонов. Майор очень внимательно слушал Васю, ни разу не перебив того.
– Рабовладельческое общество, – скучно говорит Вася, – могло развиваться лишь при непрерывном притоке рабов извне. Поэтому эпоха рабовладельческого строя есть история кровопролитных войн, опустошения многих стран, массового пленения и истребления целых народов.
– Вот как бы вам это лучше объяснить, товарищ курсант, – снова перебил того майор Хван, – вы цитируете «Историю военного искусства» под редакцией генерал-лейтенанта Жилина, Воениздат, 1986 год. Там все правильно написано, но ведь я предложил вам рассказать своими словами, а вы снова слово в слово цитируете учебник. Титаническую по своим масштабам работу вы потратили на бездумную зубрежку, вместо того, чтобы попытаться самому подумать и разобраться в учебном материале.
Увидев, что Вася смотрит на него непонимающими глазами, майор сказал:
– Садитесь, товарищ курсант. А вы, все остальные, закройте свои учебники, конспекты и шпаргалки, они вам сегодня не пригодятся. Давайте попробуем применить по прямому назначению свой собственный головной мозг.
Взвод нехотя захлопнул учебники и конспекты, ожидая какого-то подвоха. Мы с Королевым недоуменно переглянулись, не понимая, что задумал наш преподаватель.
– Итак, – задумчиво произнес майор Хван, видимо решая, с чего бы начать, – рассмотрим то, что нам с вами ближе – монголо-татарское нашествие на Киевскую Русь. По общепринятой версии истории, например, Батый отправил на Русь 30-ти тысячную конную орду. Лично у меня, как у кадрового офицера, по этому поводу сразу возникает множество вопросов. Товарищи курсанты, давайте с вами предположим, что мифические монгольские воины имели кожаные доспехи, деревянные щиты, наконечники стрел имели каменные, но на подковы, на сабли, на наконечники копий и ножи, как, ни крути, все равно нужно было железо, не так ли?
Мы с Королевым одновременно подняли руки. Преподаватель заметил это и предоставил слово Сереге.
– Товарищ майор, – спрашивает КорС, – а почему вы предполагаете, что наконечники стрел могли быть каменными? Ведь хорошо известно, что главным оружием у них был новый лук «саадак», склеенный из трех слоев дерева и кости. Он по мощи не уступал мушкету, а стрела из него пробивала любые доспехи даже с 300-х метров! Не могли быть наконечники таких стрел каменными!
– Молодец, товарищ Королев, – улыбнулся майор Хван. – Скажите мне, а зачем было изобретено огнестрельное оружие, если луки имели такие же показатели? Кстати, вы уже должны знать, что на такое расстояние, я имею в виду на 300 метров, даже из мощной винтовки прицельно стрелять можно, только, при наличии оптического прицела. Это раз. Сейчас, в наше время лучники соревнуются в стрельбе на расстоянии 90 метров, и это максимум. Это два. Кольчугу даже при стрельбе в упор из лука не пробить. Это три. Вам известно, что для того, чтобы поразить воина в кольчуге использовались стрелы со специальными игольчатыми наконечниками? Но они не пробивали кольчугу, а могли просто пройти сквозь кольцо! Тут Королев прав, каменными наконечники стрел быть не могли. Это я просто для «экономии» металла так предположил, – снова широко улыбнулся майор. – Ученые считают, что монголам удавалось натягивать свои луки с усилием 75 кг. Если у кого-нибудь из вас будет такая возможность – попробуйте натянуть лук с таким усилием. Я бы еще не удивился, если бы это проделывали русичи, они все-таки были высокорослые, мощные, но невысокие и преимущественно худые монголы? И пятое: вы не задумывались над тем, куда пропали эти «саадаки?» А ведь это, если верить официальной исторической науке, было настоящее супероружие Средневековья! Как же так вышло, что секрет его изготовления бесследно пропал и был забыт? Подумайте на досуге над этим сами. Сержант Иванов, вы хотели задать тот же вопрос, что и курсант Королев?
– Никак нет, товарищ майор, – поднялся я. – Я хотел спросить, почему вы назвали монголов «мифическими?»
– Присаживайтесь, Иванов, – мягко сказал майор. – Да потому, что такой народ, как монголы, науке известен не был. Историки назвали монголами маленький кочевой народ халха, которые о том, что они и есть наследники Чингисхана, узнали только в прошлом, то есть в ХIХ веке. Чтобы объяснить таинственное исчезновение монголов после завоевания ими половины мира, был введен искусственный термин «монголо-татары». Вы с этой теорией знакомы. Вроде как татары – это покоренные монголами другие кочевые народы. Письменности монголы не имели, поэтому нет ни одного их письменного источника. Но позвольте, я вернусь к тому, на чем остановился. Мне это представляется более интересным.
Мы с Королевым снова переглянулись. Взгляд Сереги говорит: «Ты что-нибудь понимаешь?» Я отрицательно мотнул головой.
– Мы остановились на требуемом монголам железе. Для его производства нужна руда, которую еще нужно найти. Это подразумевает наличие знаний по геологии. Вопрос: откуда дикие кочевники получили такие знания? Кстати, до сегодняшнего дня ни одного месторождения железной руды на территории Монголии не обнаружено! Вы уже сами правильно догадались, что ни одного горна для выплавки металла тоже. Кстати, для выплавки металла, раньше, использовали лес, дрова. Кто мне ответит, откуда в степях такое количество леса, которого бы хватило для выплавки железа для вооружения целой армии?
– Разве оружие нельзя было купить? – удивился «замок».
– Можно, – согласился преподаватель, и лукаво улыбнулся, – только для этого нужны деньги, не так ли? А монголы вели товарное производство, то есть своих денег не имели и иметь не могли! Ни об одной монгольской монете, выпущенной в момент расцвета их империи, ничего не известно! Нет таких монет! Оружие еще можно выменять. Но где и у кого можно выменять столько оружия, чтобы вооружить им 30-ти тысячную армию? Чем больше я думаю над этим, тем более фантастическим кажется мне поход монголов из маньчжурских степей в Индию, Персию, Кавказ и тем более, в Европу! А теперь, внимание, вопрос на оценку! Как монголы смогли форсировать Волгу и Днепр? Все-таки двухкилометровый и глубоководный поток надо еще преодолеть! Ну? Есть варианты?
– Так точно! – первым поднял руку Лео. – Младший сержант Леонтьев. Это легко сделать зимой, по льду! Встарь на Руси и воевали в основном зимой.
– Хорошо, товарищ Леонтьев, – загорелись глаза у майора Хвана. – А теперь, без оглядки на официальную версию хронологии тех событий, сами покритикуйте предложенный вами вариант ответа!
Лео задумался, а мы все, включая преподавателя, ждем, что он скажет.
– Зная, что длинный переход будет проходить зимой, – начал Лео, – нужно было заготовить фураж. Монгольские кони способны найти пожухлую траву под снегом, но на Руси под сугробами они ее точно не нашли бы. Да и передвигаться по такому глубокому снегу для них было бы проблематично. Даже французы, имея вовсе не таких малорослых лошадей, отступая из Москвы, потеряли всю свою кавалерию. В качестве фуража можно было использовать овес! – обрадовался Лео. – Только я не знаю, сколько нужно овса для одного коня в сутки.
– 5-6 кг, – охотно подсказал преподаватель. – Товарищ Леонтьев, вы подойдите к доске и произведите свои расчеты на ней. Для наглядности, так сказать.
Лео неуверенно потоптался у доски, а потом стал размышлять вслух, попутно делая записи на доске.
– Для одного воина требуется минимум два коня, – медленно начал Лео, – один, специально обученный для боя и похода, а второй вьючный для транспортирования юрты, провианта, прочих припасов. Допустим, что в походе ни одна лошадь не пала, и боевых потерь тоже нет. Выходит 60 тысяч лошадей. Даже по 5 кг овса в сутки это уже 300 тысяч кг, то есть 300 тонн.
Лео написал это на доске и сам удивился, это видно по его лицу.
– На самом деле, конечно же, больше, – перебил Лео преподаватель, – на одного воина нужно три коня. Один для боя, как совершенно справедливо заметил младший сержант Леонтьев, второй для обоза и третий для похода. А еще требуются кони для перевозки стенобитных орудий и других инженерных приспособлений. Ну, и потери, разумеется, неизбежны. Продолжайте, товарищ Леонтьев.
– А монголы могли вообще обходиться без обоза, – вдруг ясно сказал Вася. – Именно поэтому их армия обладала удивительной маневренностью!
– Курсант Россошенко, вам два, – не скрывая удовольствия, констатирует майор Хван, даже не глянув в сторону Васи. Сказал, как завязал.
– Как два? За что? – с удивительной наивностью спрашивает Вася.
Он с округлившимися от удивления глазами ждет ответа преподавателя.
– То есть, как это за что? – пришла очередь удивляться преподавателю. – За ваше совершенно абсурдное предположение. Я не смеюсь, товарищ курсант. Ваше предположение находится за гранью всякого здравого смысла. Я совершенно точно могу сказать, что еще ни одна армия в мире не смогла обойтись без обоза. Потеря обоза часто означала полный провал всей военной кампании, даже если еще не было сражений с войсками неприятеля. Даже летом кавалерия не может обойтись без фуража. Даже в начале ХХ века, во время I Мировой войны маневренность войск определялась не быстротой лошадей, а зависимостью от обозов и пропускной способностью дорог. В годы Великой Отечественной войны скорость в 20 км в сутки для среднестатистической дивизии была очень хорошей. Немецкие танки по асфальтированным шоссе в самые первые недели войны больше 50 км за сутки пройти не могли. Но в этом случае их тыловое обеспечение, обозы неминуемо отставали! Лично мне длительный поход монгол из глубин Азии в Европу без обоза представляется совершенно невероятным.
Вася больше возражать не стал, присел, пригорюнился и затих.
– Товарищ майор, – подал голос Лео, – я что-то совсем запутался. Допустим, поход длится два месяца. Сами эти три коня не могут везти запас для себя, ведь, правда? Значит, нужны еще кони для того, чтобы везти запасы фуража? Но и этим коням тоже нужно что-то есть? Замкнутый круг какой-то получается! И с дорогами тогда определенно были проблемы, то есть по большей части монгольская армия шла по бездорожью. А ведь и самим монголам в дороге нужно было, что-то есть.
– Они с собой гнали стада барашков и ели шашлык, – шутит Бао.
– И двигались, соответственно, с их скоростью, – говорит майор. – Другими словами, такой поход бы длился не два-три месяца, а намного дольше. Садитесь, Леонтьев, вам пять. Продолжу я. Товарищи курсанты, вы знаете, что в 1771 году большая часть калмыков, кочевавшая в прикаспийских степях, на левом берегу Волги, недовольная тем, что царская власть урезала часть их автономии, снялась с места, и отправилась на свою историческую родину в Джунгарию, это в Китае. Правобережные калмыки не смогли отправиться с ними, так как Волга вскрылась. Через 8 месяцев из 170 тысяч калмыков до Джунгарии добралось менее 70 тысяч человек. Остальные погибли в пути. Иванов, что это значит?
– Если бы они шли зимой, – с готовностью ответил я, поднимаясь, – то их потери были бы еще большими. И это без войны.
– Совершенно верно! На самом деле вопросов здесь больше, чем ответов. Лично меня, как кадрового военного, занимает вопрос комплектования монгольской армии. Сейчас объясню. Плотность населения в степях не превышает 0,2 человека на один квадратный километр. Если плотность населения превышает этот предел, то возникает недостаток пастбищ. «Лишнее население» либо кочует на новые места, либо сокращается путем войны. При мобилизационных ресурсах в 10%, а это каждый второй здоровый мужчина, для создания 30-ти тысячной орды потребуется собирать людей с территории в полтора миллиона квадратных километров! Но монголы не населяли такие большие территории. Непонятно, как осуществлялся сбор налогов вообще, и в том числе на армию, как происходил «призыв» на военную службу, как проходило военное обучение, особенно командного состава? Но и это еще не все. Ни один кочевой народ никогда не создавал собственной государственности и не имел армии! Кочевые народы совершали набеги на соседей с целью грабежа, но это все, на что они были способны. Да и своей аристократии у монголов не было. А ведь в государстве должна быть своя военная, политическая, экономическая, культурная, научная верхушка. Монголы захватили Русь, а править оставили Рюриковичей. Сами, вроде как, вернулись в степи. Ну, не странно ли?  Государственного языка в империи тоже не было. В разных ее концах говорили на русском, арабском, китайском и прочих языках. Монгольская письменность и литературный язык были созданы только в 1943 году. Деньги везде тоже ходили, какие угодно, только не монгольские. И религия в империи везде была разная! Монголы демонстрировали просто фантастическую веротерпимость! А вот дорог, соединяющих разные части этой империи, не было вовсе! И рационального объяснения этому нет.
– Почему нет? Есть! – поднял руку Батя. – Разрешите? Курсант Молодов. Не могло быть никакого монголо-татарского нашествия, не было Монгольской империи. Не было трехсотлетнего ига!
Мы сидим, безо всякого преувеличения, с разинутыми ртами. Надо же, сколько интересного можно узнать о том, что кажется знакомым и хорошо изученным, если начать думать!
– Но и это еще не все. Меня изумляет та легкость, с которой монголо-татары брали русские крепости. Всего за несколько дней! Хотя в истории множество примеров, когда крепости осаждали годами! И бывало, что те, кто брал гарнизон крепости измором, сами уходили восвояси. Ну, понятное дело, если бы монголы уже владели пушками! Но нет! К тому же совершенно непонятно, как стенобитным орудием можно разбить стену русской крепости, стоящей на возвышенности и окруженной рвом с водой? А есть загадки и сложнее. Товарищ Королев, вижу, у вас глаза прямо горят. Скажите, что, по-вашему, мнению, представляет собой Золотое кольцо России с военной точки зрения?
Королев поднялся и думает. Взгляды всего взвода обращены к нему. В ожидании ответа Королева, и я начинаю думать над ответом сам.
– Я так понимаю, речь идет не о церквях, – медленно говорит КорС, думая вслух и нарочито растягивая слова. – Это сеть крепостей, защищающих Москву, то есть столицу от набегов неприятеля с любой стороны света.
– Замечательно! Курсант Королев, вам пять! – просиял майор Хван. – Присаживайтесь. Очень точный и полный ответ. А теперь вопрос ко всем, но особенно к товарищу Иванову. Закономерно возникает вопрос: почему нет такого же или подобного «кольца» вокруг Киева? А ведь во многих европейских странах подобные «кольца» тоже имеются.
Мне подумалось, что объяснение должно быть предельно простое.
– Это может означать, что эти города-крепости либо полностью уничтожены, либо их вовсе не было. Последнее в свою очередь значит, что Киев не был таким уж значимым городом, раз не было необходимости его защищать. Гетманские столицы Украины располагались в Чигирине, Батурине, Глухове, Гадяче, Немирове, акт о воссоединении с Россией был подписан в Переяславе, но почему-то не в Киеве. Это может означать, что Киев был небольшим городком и не мог разместить столько людей? Да и первой столицей советской Украины был Харьков. Сам собой напрашивается вывод, что Киев не мог быть столицей Киевской Руси.
– Минуточку! Товарищ майор, разве такое возможно? – громко спросил Гарань. – Я ни за что в такое не поверю. По-моему, эта идея откровенно бредовая!
– Это всего лишь предположение Иванова, – негромко сказал ему Дима.
– И вам пять, товарищ Иванов, – кивнул преподаватель, и я сел на место. – Товарищи курсанты, я вижу, что вы все устали от новой информации? Точнее, от нового взгляда на знакомую вам информацию? Тогда перейдем к семинару. Опрос будет письменным, но вопросов будет много. Товарищи Леонтьев, Королев, Иванов и Россошенко могут не писать.
– Почему? – вырвалось у Васи.
– Потому что вы четверо отметки за сегодняшний семинар уже получили. А чтобы вы не мешали остальным отвечать на вопросы, я вас отпускаю.
– Куда? – удивился Лео.
– А куда хотите, – смеется преподаватель, – хоть на спортгородок, хоть в чипок, хоть в библиотеку, хоть в расположение роты, лишь бы не в самоход. Собирайте свои вещи и на выход! И в темпе вальса!
– И помните, товарищи сержанты и курсанты, – завистливо говорит нам «замок», – министерство обороны предупреждает вас, что алкоголь и курение вам не по карману!
Нам ничего другого не оставалось, как выйти. Взвод с завистью смотрит на нас. Мы решили пойти на спортгородок, но через чипок. У одного Васи совсем нет аппетита, и он сразу направился на наш спортгородок. Я имею в виду на тот, который убирает наш взвод. Однако Вася тут же передумал и вернулся, решив, по-видимому, найти утешение во вкусной еде.
– Совершенно невозможно понять этого майора Хвана, – ворчит Вася. – Есть официальная наука, есть учебная программа, есть учебники, а он выдумывает что-то свое. И кому это только нужно?
Мне хотелось ответить, что это нужно в первую очередь самому Васе, а майору Хвану можно только «спасибо» сказать, но глянув в лица КорСа и Лео, я передумал. Все равно до Васи сейчас мои слова вряд ли дойдут. Может быть потом, со временем. Королев на Васькины стенания просто снисходительно улыбнулся.
Нам повезло, мы не попались на глаза никому из офицеров и до окончания семинара загорали на спортгородке. Королев заметил загорающую на берегу озера девушку и принялся ее штурмовать. Правда, абсолютно ничего примечательного в ней нет, но штурм ее для Королева окончился безуспешно. Страшно смущаясь, но скрывая свои чувства, он вернулся к нам.
– Что, КорС, – смеется Лео, – звезды не так стоят?
Сергей нехотя признал, что в последнее время у него отношения с девушками отчего-то толком не складываются. Двоек в нашем взводе кроме Васи больше никто не получил. Но ротный все равно остался недовольным.
– Иванов, тебе не стыдно, что сам ты учишься на «отлично», а твой курсант Россошенко получил двойку? Думаю, вам обоим в ближайшие выходные вместо увольнения будет полезно заняться историей военного искусства. Понятно? Ну, и флаг вам в руки.
Сказал он это таким тоном, что сразу стало ясно, помилования от ротного не жди, в общем, плакал мой увал. В субботу, уже после того как увольняемые отбыли в город, ко мне подошел Вася.
– Толик, у тебя ничего почитательного нет? – спросил он.
– Чего, чего? – не поверил я своим ушам, поскольку не ожидал услышать от Васи шутку.
– Я имею в виду, у тебя почитать, ничего нет?
– Как нет? Есть, конечно, – сдержанно улыбнулся я и протянул Васе «Историю военного искусства». Ту самую, под редакцией генерал-лейтенанта Жилина. – Читай, Вася. И не просто читай, а учи! Я проверю!

Шурупы и гвозди
Четвертый взвод сменился с караула и, смеясь во все горло, о чем-то рассказывает. Интересно, что такого веселого может быть в караульной службе, да еще на Знамени училища?
– Пойдем, и мы послушаем, – предложил Дима.
Оказывается, вчера первый раз за почти два года учебы в училище, в караул заступил курсант Гринчук, человек, по сравнению с которым даже наш великий Бао просто интеллектуал, философ и мыслитель. Миша Гринчук не может самостоятельно связать и двух слов, так что большая загадка, почему его держат в военно-политическом училище. Мы подошли как раз, когда «замок» четвертого взвода сержант Ежевский говорил:
– Это надо было видеть, он прямо ликовал! Для него это был настоящий праздник. Миша был преисполнен достоинства и собственной значимости, а автомат свой ощупывал поминутно!
– Зачем? – недоумевает наш Вася.
– Убеждался, что, как ни странно, но автомат все еще при нем! А мы, чуть не полным составом: и отдыхающая, и бодрствующая смена подглядывали за ним.
– Отвлекались, значит, от выполнения боевой задачи? – пошутил я. – А ведь мы вам так доверяли! Да что мы? Вся наша Родина спала, уверенная в вашей бдительности!
– Оно того стоило! Миша хмурил брови, по-бычьи наклонял голову и пытался придать своему лицу несвойственное ему умное выражение. Порой, правда, он замирал от восторга и восхищения!
– И терпеливо поджидал тех, кто не спал в эту чудную ночь и мог по глупости забрести на пост? – снова не удержался я.
– Ага. По его лицу было видно, что в мозгу у него пробежала какая-то мысль, так и не дойдя до его сознания.
– Как всегда! Ибо очень редко, какая мысль посещает Мишу!
– Ну, не всем же философами быть!
– Но он все-таки заметил ваше присутствие, когда был на посту? – заинтересовался и я.
– Да, – признался Ежевский, – как рявкнет: «Стой! Стреляю!»
– Так у тебя по ногам сразу потекло что-то мерзкое, мягкое, неприятное, – шутит Стас Рокотов.
– Так у тебя и сейчас полные штаны … храбрости?
– Нет. Но на миг стало жаль до слез еще не прожитых годов, девушки, так и не ставшей моей женой, офицерских погон, которые я так и не надел! Захотелось все бросить и бежать.
Леонтьев толкнул меня в плечо и шепнул:
– Тебе что, это действительно интересно? Пойдем лучше в футбол сыграем, пока еще время есть.
И мы поспешили на спортгородок, чтобы хоть сорок минут погонять мяч. Это и в самом деле интереснее. Отходя, я все-таки прислушивался к словам Ежевского.
– Мечты сбываются! Гринчук мечтал об этом всю свою короткую, но замечательную жизнь!
Не знаю, что там учудил Миша, но Ежик вернет ему долг сторицей, можно не сомневаться. Кстати, именно Гринчуку приписывают шутку, из-за которой Ежевского называют не, просто, Ежик или Еж, а «Ежик в тумане». Это из-за того, что кто-то повадился воровать у Ежевского очки и прятать их на время. Впрочем, все это ерунда, главное – завтра увал!
И вот завтра наступило! Сегодня 28 мая – День пограничника и весь город празднично украшен зелеными фуражками. Это те, кто служил срочную службу в пограничных войсках, гуляют. Гуляют с самого утра, и ни денег, ни здоровья не жалеют.
Мы с Ромой, Лео и КорСом уже возвращались из увольнения, когда у парка Тренева нас окрикнул один пьяный бывший погранец.
– Эй, шурупы! Стоять! … мать! … мать! … мать!
– Это он нам, что ли? – остановился я, но Рома и Королев схватили меня под руки и потащили в сторону училища.
– Не обращай внимания, Толик, – уговаривает меня Рома, – сегодня их день.
– Не надо подвигов, – вторит ему Лео, – нас всего четверо, а их вон только на этой улице человек по двадцать на каждого из нас. И все они сегодня огнеопасные!
– И заметь себе, это тебе не панки и даже не вечно пьяные в день ВДВ десантники. Это пограничники – очень серьезные ребята. Навешают нам так, что и опомниться не успеем!
– Как только они могут? – вздохнул Лео. – В одной ведь армии служим.
– Какой армии, Лео? – удивился я и дернул плечами. – Да пустите вы, я сам пойду. Мы армия, а они – погранвойска КГБ СССР, понятно?
– Эй, шурупы, стойте, я сказал! – не отстает тот же погранец.
Мы максимально ускорили шаг, а Лео на ходу спросил:
– Почему он нас шурупами называет?
Объяснять взялся Рома, который в военных вопросах все еще самый сведущий из всех нас.
– Мы при повседневной форме носим пилотки. Если на нас посмотреть сверху, то головы наши похожи на шляпки шурупов.
– А, они тогда на что похожи? – не унимается Лео.
– На гвозди – они же всегда в фуражках, – объяснил Рома.
– Стойте, шурупы! – тот самый погранец упрямо преследует нас, а за ним толпа хохочущих погранцов, человек тридцать.
– Толик, даже не думай! – снова схватил меня за рукав Рома, заметив, что я замедляю шаг. – Тебе что, нужны проблемы? При той любви, которой пылает к тебе взводный, тебе только драки в увольнении не хватает.
– Забудешь, что такое увольнение в принципе, – поддержал его Королев. – Не надо искушать судьбу и нашу строгую маман Жору.
Безотчетно я понимал, что шансы наказать нескольких зарвавшихся пьяных пограничников у нас были. Было тем более досадно, что обзывали нас ни за что, а от пьяной толпы всегда можно убежать.
Тут подошел троллейбус, и мы запрыгнули в него. Ехать предстоит до следующей остановки, так что до училища мы добрались без проблем. А вот троим курсантам со второго взвода не повезло, их родные пограничники отделали под первое число.
– Что ж, – объявил на построении роты командир роты, – понимаю, что вашей вины в случившемся нет, но в увольнения вы ходить не будете. Во всяком случае, до тех пор, пока ваши синяки совсем не сойдут. Вот так вот.
Леонтьев толкнул меня плечом и довольно шепнул:
– А мы тебе что говорили?
Меня это не очень утешило, так как просто так проглотить обиду плохо, а сидеть в училище без увольнений мне не привыкать. Так хотелось, чтобы сегодня хотя бы у этих бывших пограничников, которые приставали к нам, нашла коса на камень.
Поскольку вернулись мы заранее, я решил сходить на спортгородок. Когда вернулся, поразился тому, какие кислые лица у наших ребят.
– Разве умер кто?
– Иванов, как ты еще можешь шутить? – удивляется Рома и осуждающе смотрит на меня.
– А что? – беззаботно переспрашиваю я. – Разве случилось чего?
– Мужики, – говорит Лео, – похоже, Симона действительно ничего не знает.
– Это оскорбление, – снова улыбаюсь я, – или, как минимум, спорный вопрос.
– Симона, да успокойся ты, наконец, – сердито говорит «замок». 
– Чтобы успокоиться, по определению, нужно волноваться, а я не волнуюсь, – пожал я плечами.
– Ты что, Симона, про Руста ничего не слышал? – приподняв от удивления бровь, спрашивает «замок».
– Нет, не имею понятия, а кто это? Или что это?
– Вот, я знал, что он не знал! На, прочти, – и Лео протянул мне несколько газет.
Я присел и стал читать. С удивлением я узнал о том, как облажались наши прославленные войска ПВО. Сегодня, прямо в день пограничника в 18.45 по московскому времени на Красной площади сел самолет «Сессна –173П» с гражданином ФРГ Матиасом Рустом. На территорию СССР он влетел со стороны Финляндии и по дороге к столице преодолел все рубежи ПВО страны и государственную границу СССР. И ничего, долетел до самого сердца страны – до Красной площади Москвы! Верить в это решительно не хочется.
Весь взвод уже прочел все статьи в газетах на эту тему, и теперь все курсанты выжидающе смотрят на меня, ожидая моей реакции. Я дочитал последнюю заметку об этом событии и поднял голову.
– Я об этом на самом деле не знал. Однако какой чудовищный удар по репутации нашей страны и наших Вооруженных Сил. Интересно, это случайность?
И все наперебой, как по команде, стали излагать свои версии произошедшего. Шок велик, что и говорить. Нетрудно понять, что последствия для нашей страны и армии будут нешуточные.
– Какой ужас! Поснимают теперь высокое ПВОшное начальство, – заметил Веня, – а может, и самого министра обороны снимут!
– Разве это важно? – хмыкнул Батя, и его тут же горячо поддержал КорС:
– Главное, что ПВО у нас, оказывается, не такое и надежное, как все считали. В том числе и на Западе.
– Опять же престиж страны сильно подмочен, – добавил Лео.
И мы загрустили о том, что нашу страну так сильно опозорили на весь мир. И не просто страну, но и армию, а значит и каждого из нас. Разочарование было сильным. Это тебе не Миша Гринчук на посту, над которым можно и посмеяться.

Сукин сын
Как говорит мама Жора, со мной случилась оказия. А дело было так: ротный сидел в канцелярии и ни о чем не тужил, пока к нему не заглянул я собственной персоной.
– Товарищ майор, – обратился я к нему, – в понедельник вас выдерут, но я не виноват, честное слово!
Ротный воспринял сообщение, молча, так это было для него неожиданно. Он вперил в меня свой свинцово-оловянный взгляд и переспросил:
– Не понял. Это за что же?
– Мы не сможем убрать, как положено, территорию, потому что наши веники пришли в полную негодность. Огрызки, а не веники. Не успеем мы ими качественно все подмести, – разъяснил я.
– А ну-ка пойдем в нижнюю каптерку и посмотрим на эти самые веники, – говорит ротный с огоньком в глазах.
В нижней каптерке у нас хранится хозяйственный инвентарь. Каптерщик Олеферович открыл каптерку, и ротный стал сам лично осматривать инвентарь. А чего на него смотреть? Огрызки они и есть огрызки. Разве это веник, если в нем два с половиной прута, и те уже до половины стерты?
– Да, – протяжно грустит ротный. – Почему раньше не доложили? И что теперь делать?
Вопрос на тему «Кто виноват?» я игнорирую. Веники мы уже давно заготовили: нарезали их во время занятий по физподготовке и во время уборки территории. Наша территория – спортгородок, находится за пределами училища, а там недалеко заводы, пустырь, кустарники. Мы готовились к этой акции долго. Дело в том, что у нас часто отменяют увольнения. В последнее время эта тенденция еще больше усилилась. Как только какие-то обострения в отношениях властей с крымскими татарами, все – сразу училище держат на привязи. Нашему начальству так спокойней. А может, мы нужны власти как штыки?
Но в нашем отделении очень хитрый командир отделения – сержант Иванов. Я, то есть. Я придумал, и предложил на перспективу заготовить веников. Тут и случай удобный подвернулся, так как снова объявили, что вместо увольнений будет самоподготовка.
Ничего этого командиру роты я, конечно же, говорить не стал. А на второй вопрос ротного я ответил: «У меня есть предложение: отпустите мое отделение до утра понедельника в увольнение. Мы переоденемся в спортивную форму, поедем в Перевальное и там нарежем, сколько сможем новых веников. В понедельник утром приедем, привезем гору веников и территорию уберем. Обещаю, что мы никуда не вляпаемся, и у вас из-за нас проблем не будет!» Ротный, подумав немного, махнул рукой: «Хрен с вами!»
Все училище умирало выходные на самоподготовке, а мое отделение в полном составе ушло в увольнение с субботы до понедельника! Кто по девушкам, кто на море, в общем, каждый по своему плану.
Утром в понедельник мы встретились и притащили в училище на плащ-палатках припрятанные веники. Веников было столько, что они едва-едва  уместились на двух плащ-палатках. Ротный, как пришел на службу, первым делом направился проверять наличие, количество и состояние заготовленных веников. И остался ими очень доволен!
Но кто-то из моих ребят проговорился другим курсантам, как и что мы сделали. Нам завидовали искренне и завистливо. Мои ребята смеялись: «Кто же виноват, что ваши сержанты думать не умеют? Пусть у нашего Иванова учатся!» Долго ли, коротко ли все это продолжалось, но дошли слухи и до ушей ротного. Вызвал он меня в канцелярию и спрашивает:
– Скажи, Иванов, а, правда, что те веники вы заранее заготовили?
– Правда, товарищ майор, – виновато вздохнул я, пытаясь понять, к чему он клонит. Ротный наш страшен в гневе, об этом знают все.
Ротный с командирами взводов долго разглядывали меня, а потом ротный сказал:
– Ну, ты, Иванов, и сукин сын! Сколько тебя знаю, не перестаю тебе удивляться!
Я стою и тоже улыбаюсь.
– Ты-то сам чего лыбишься? – недоумевает ротный.
– Вы же знаете, что я из Гайсина? Есть версия, что слово Гайсин означает «сучий сын».
Взводные снова весело рассмеялись, а потом мама Жора сухо промолвил:
– Хорошо, что у нас только один гайсинчанин. Представьте, что было бы, если бы в каждом взводе было по Иванову?
– Значит так, Иванов, – миролюбиво говорит ротный, – победителей у нас не судят. Так что свободен. Хотя нет, бери весь ваш взвод, и отправляйтесь на закрепленную территорию. Командир взвода поставит вам сейчас задачу.
Только и всего! Выйдя из канцелярии, я почувствовал, что вся спина мокрая от пота. Не хотелось бы, чтобы ротный в наказание за мою находчивость и хитрость (чего уж греха таить!) посадил бы меня на якорь! А так пронесло, и я вздохнул с облегчением.
Мама Жора отправил нас на спортгородок, но сам с нами не пошел. Наш взвод трассирует, то есть лопатами вырубает под корень траву вдоль бордюров спортгородка. Мы все разделись до брюк, многие даже босиком, потому что жара уже начинает становиться тягостной.
Вдоль озера в нашу сторону прямо по берегу прогуливаются две девушки. Мы глянули на них и продолжили свою работу. Но когда через пять минут эти самые девушки стали возвращаться, а путь их пролегал мимо нас, Бао сказал:
– А ведь они явно хотят с нами познакомиться! Как думаете?
– Пацаны, может, искупаем их? – загорелся Лео. – Кто пойдет?
– Ты придумал, ты и иди, – говорит «замок». – Добро тебе!
– Нет, пусть лучше Иванов пойдет, – сник и пошел на попятную Лео.
Я не стал думать и согласился. Все-таки гораздо приятнее с девушками поболтать, чем лопатой орудовать. Тихонько подбежав сзади и схватив девушек под попки (а они обхватили меня за шею), я забежал в воду озера:
– Ну что, девчонки, искупаемся? Заодно и постираемся! Очень подходящее место и время, правда?
Девчонки задорно визжат то ли действительно от страха, то ли от восторга, я не понял. Держат они меня за шею крепко, а наш взвод хохочет на берегу. Позабавившись, я вышел из воды и поставил девчонок на берег.
– Ну, пока! – помахал я им рукой. – Пишите письма!
– Пока! – мило улыбаясь, помахали  девушки мне.
Я вернулся к прерванной работе, а к девчонкам поспешили Бао и Веня. Девушки остановились, и стали о чем-то весело беседовать с нашими ребятами.
– Толик, а ты чего сам с ними не знакомишься? – недоумевает Лео.
– Неохота, – отмахнулся я совершенно искренне.
– Толик, а какие они … на ощупь? – облизав пересохшие губы, снова спрашивает Лео. Он томится в ожидании ответа, и губы его подрагивают от нетерпения. Вот из таких, как наш Лео, наверное, и получаются заправские маньяки.
– Тугие и упругие, как им и положено быть в их возрасте, – честно ответил я.
Лео, конечно, разочарован, потому, что ему почему-то нравится, когда тело у девушек мягонькое. Нет, точно он какой-то извращенец! Ему должны нравиться женщины зрелые, если не ошибаюсь, это называется женщины бальзаковского возраста?
– Толик, – позвал меня Бао, – ты в какой школе учился?
– В 21-й! – ответил я. Дело в том, что товарищи по взводу часто выдают меня за местного, благо произношение у меня такое же. А в 21-й школе я посещаю, по-возможности, занятия по ушу и знаю многих ребят из этой школы. И об учителях могу многое рассказать, так как и их знаю. Правда, понаслышке.
– В Гайсине нет 21-й школы, – сказала одна из девушек, – их у нас всего шесть плюс интернат.
– Так ты гайсинчанка? – распрямился я и бросил лопату. – Я из первой школы, выпуск восемьдесят четвертого года.
– Я из шестой школы, выпуск восемьдесят пятого года!
И мы с ней легко договорились встретиться в городе, когда я буду в увольнении. Землячка оказалась студенткой университета. Землячку зовут Верой, легко запомнить. Имя замечательное, и что характерно, редкое. Кроме того, есть шанс продолжить близкие отношения с ней во время отпусков в Гайсине.
Через три дня мы созвонились и договорились встретиться в субботу. Я вышел в увольнение, поспешил в парк Тренева, где мы договорились встретиться с Верой, но ее там не оказалось. Я прождал минут пятнадцать, а потом решил вернуться в училище, чтобы потренироваться в спортзале.
– Что-то ты подозрительно быстро вернулся? – удивился Батя, увидев меня в кубрике, и подмигнул. – Как свидание с Верой? Возникли какие-то принципиальные разногласия?
– Никак, – несколько раздраженно ответил я Бате, как последний зануда. Слова сами застряли в горле.
– Не пришла, родимая? – радуется КорС, который не смог даже сдержать свой восторг. Или он и не хотел его скрывать? А, может, это ему действительно кажется смешным? Но ведь привычка находить во всем только смешную сторону является признаком мелкой души, поскольку смешное всегда лежит на поверхности. Это не я так сформулировал, это я где-то что-то такое недавно прочел.
– Я прождал целых пять минут, а ее все нет и нет. Я и ушел.
– Ну, ты … Девушку не грех и сорок минут подождать, и час, неужели ты не знаешь? А ты – «пять минут», – удивленно выгнул бровь Батя. 
– Она же моя землячка, точно знает, что дольше пяти минут я ее ждать не стану, – подыграл я ему. Батя понимающе улыбнулся.
– Странные порядки в вашем китайском Гайсинграде.
– Нормальные, – пожал я плечами, ничуть не сожалея о том, что наши отношения прервались, так и не начавшись, – кто со мной в спортзал?
– А как же твое увольнение? – неопределенно покачал головой Королев. Самая мысль о том, что можно добровольно заниматься спортом вместо увольнения, кажется ему кощунственной.
– Успеем еще! Или без меня вам здесь военная служба идет слишком монотонно? Так я могу, например, проверить порядок в тумбочках, в шкафах с шинелями и вещмешками, а вы будете долго устранять мои замечания! Ну, чтобы вам без меня здесь скучно не было, – невинно говорю я. 
– И жизнь малиной не казалась, – подсказывает Столб, не скрывая насмешки. – А почему не слышно смеха Королева?
КорС только недовольно поморщился, но потом сказал:
– Я слишком хорошо знаю Иванова, чтобы сейчас смеяться, он же запросто так и сделает, как обещает.
А я под удивленными взглядами остальных курсантов, которые не понимают, как можно во время увольнения заниматься спортом в училище, направился в спортзал. Вместе со мной пошли Лео и Дима. В дверях мы столкнулись с командиром взвода, который не преминул поинтересоваться, почему это я хожу по расположению табунами. После спортзала и душа мы с Лео и Димой вышли в город.
– Ну что, сначала в «Пельменную?» – предложил Дима. – А уже потом в «Блинную».
– Давайте сфоткаемся на память, – предложил Лео, – вон и фотоателье.
Мы зашли, а там моя землячка Вера со своими родителями.
– Извини, Толик, – шепнула она, пропуская вперед родителей, и взяла меня под руку, – родители как снег на голову свалились. Приехали сюрпризом, без предупреждения. Я не успела тебе сообщить.
– Ничего страшного, бывает, – ответил я и тут же для себя твердо решил, что с землячкой встречаться не буду.

Кинокузница
Сегодня занятия по ТСП (техническим средствам пропаганды) проводит подполковник Батеньков. Мы очень любим этого преподавателя, который в отличие от многих других своих коллег ходит по земле, а не витает высоко в облаках. Его занятия тоже заметно отличаются от высокопарных лекций других преподавателей.
– А знаете, товарищи курсанты, что является предком передвижного автоклуба?
Поскольку мы не знаем, он сам же и отвечает на свой вопрос.
– Кинопередвижка с мотором, которую перевозили из деревни в деревню гужевым транспортом. А вам известно, что раньше в фильмах о Великой Отечественной войне использовали реальную кинохронику? Я хорошо запомнил один момент. Я тогда еще мальчишкой был, а к нам в деревню привезли фильм «Битва за Сталинград». А там показано, как гибли наши солдаты, и одна моя односельчанка узнала своего мужа. Мы все увидели, как он погиб.
Мы сидим, затаив дыхание, так как ничего подобного мы не знали.
– Она бросилась прямо на проектор. Потом я уже узнал, что таких случаев по всей стране было много. Часто случались инфаркты, и инсульты у матерей, жен, даже со смертельным исходом. После этого в фильмах стали использовать только ту хронику, где не видно, как убивают наших. А кино стало более художественным.
– Товарищ подполковник, разрешите вопрос? Сержант Иванов. Так вы под влиянием того фильма решили преподавать именно этот предмет – ТСП?
– Знаете, товарищ сержант, до этой минуты я об этом как-то не задумывался. Да вы садитесь, садитесь! Хотя, наверное, вы правы. У меня ведь был выбор, на какой кафедре, какой предмет преподавать, а я выбрал именно этот.
– Товарищ подполковник, а почему вы не стали киноактером? – вдруг спросил Королев. – Или вам не хотелось?
– Хотелось, очень хотелось, – тяжело вздохнул подполковник, – но финансовое положение семьи не позволило дать мне высшее образование в гражданском вузе. Только военное училище. Да я и не жалею об этом.
А я уверен, что Батеньков кривит душой, а на самом деле очень даже жалеет.
– Товарищ подполковник, – попытался я отвлечь его от грустных мыслей, – а было такое, что выпускники нашего училища становились киноактерами?
– Училище наше молодое, пока только один выпускник стал полковником, – начал задумчиво Батеньков, – но как минимум один выпускник актером стал. Да, он занимался в художественной студии, которую я вел. Зовут его Валера Магдьяш. Он  1951 года рождения, родился в Кишиневе в семье военного. Он с детства отличался артистизмом, по рекомендации своего школьного учителя музыки принял участие во всесоюзном фестивале, где сыграл Василия Теркина. После этого его заметил ассистент режиссера Эмиля Лотяну и предложил Валере попробовать себя в кино, но в то время он не смог этого сделать из-за того, что его мать была категорически против. Валера Магдьяш окончил наше училище с красным дипломом, служил на Дальнем Востоке. В 1975 году поступил в ГИТИС, в 1979 году окончил его (мастерскую И. Туманишвили). После окончания вуза три года играл в труппе Московского театра комедии. Потом перешел на работу в Министерство культуры РСФСР.  В Московском театре Комедии Валера играл в спектаклях: «Комик XVII столетия» (роль Кочетова), «Республика на колесах» (роль Соломона Мерчика), «Утиная охота» (официанта).
– А сейчас еще действует эта ваша художественная лаборатория?
– Да, конечно действует. Мы и кино свое снимаем! Если есть желание – милости прошу ко мне на пробы! Особо приглашаю курсанта Столбовского.
– А почему именно его? – ревниво переспросил КорС.
– Потому что у него яркая сценическая внешность. Не в обиду остальным, но Столбовский это типичный положительный герой, который бы очень нравился зрителям. Особенно женщинам! А искусство, как известно, служит народу!
– А вот Леонардо да Винчи считал, что искусство служит науке, – проворчал Королев. Но проворчал так тихо, что преподаватель его слов не услышал.
  – Курсант Королев скромничает и не спрашивает о себе, но у него совсем другой типаж. Королев это трагик. Причем ему не надо даже играть, нужно просто быть самим собой и все!
Рота посмеялась над этой оценкой, потому что КорС именно такой и есть.
– Товарищ подполковник, а почему вы не назвали Иванова? – развязно спросил Королев. – Он ведь тоже обречен на успех?
– Королев и Иванов это непримиримый антагонизм, – шутит Миша.
– Иванов? – на секунду задумался подполковник Батеньков. – Иванов это совсем другой типаж. Он с одинаковым успехом может играть как положительных героев, так и откровенных негодяев. Что интересно, на мой взгляд, внешность у товарища Иванова не такая яркая и запоминающаяся, как у товарища Столбовского.
Надо ли говорить, что Королев и Литин после этих слов просияли?
– С моей точки зрения, Иванову стоит просто сменить одежду, выражение лица и это будет уже совсем другой человек. Не обижайтесь, товарищ Иванов, но у вас не запоминающаяся внешность. Вам с такими данными, я имею в виду с такой внешностью, умом, аналитическими способностями, физическими данными, памятью, эрудицией, способностями к иностранным языкам, самостоятельным мышлением, следовало бы поступать совсем в другое учебное заведение.
– Это, в какое же? – первым спросил я и напряженно замер в ожидании. Курсанты тоже с интересом ждут ответа преподавателя.
– В высшую Московскую школу КГБ, – четко сказал Батеньков.
После этих слов в аудитории и воцарилась та тишина, которую принято называть гробовой. Тихая возня прекратилась. Многие курсанты смотрят на меня так, словно увидели меня первый раз в жизни. Я поначалу испытал неловкость, а теперь вот даже горжусь оценкой преподавателя.
– Это вовсе не означает, что из вас выйдет плохой офицер-политработник, – улыбнулся преподаватель, – но ваши способности достойны лучшего применения. Во всяком случае, я так думаю. То есть я уверен в этом. К тому же в КГБ есть разные службы, и товарищ Иванов прекрасно бы служил как во внешней разведке, так и в аналитическом отделе. Ну, и в кино вы тоже можете попробовать свои силы! 
– Тридцать третья рота это кинокузница! – насмешливо проронил Литин, внешние данные и театральные способности которого преподаватель никак не отметил.
На слова Литина совершенно неожиданно отреагировал Королев, который тоже понял страдания Литина.
– Это надо же – на грош амуниции, а на рубль амбиции! Не с твоим суконным рылом, Литин, да в калачный ряд!
Однако Литин не стал акцентировать внимание на своей персоне, справедливо полагая, что это вызовет еще больше насмешек, и попросту замолчал.
– Время, конечно, расставит все по своим местам, – закончил преподаватель. – Лично мне будет чрезвычайно любопытно узнать лет этак через тридцать, как там у вас сложатся ваши жизни.
На перемене Гарань решил посмеяться надо мной. Он громко сказал:
– Пацаны, а мы все гадаем, кто это у нас стукач, а все оказывается просто! Спасибо подполковнику Батенькову, который раскрыл нам глаза на то, кто тут у нас такой подходящий на эту роль, с аналитическими способностями, физическими данными, памятью, эрудицией, способностями к иностранным языкам…
Честно скажу, я задохнулся от злости из-за напраслины, и кулаки мои сжались сами собой, но Миша немного опередил меня. Гарань так и не успел договорить, потому что железный Мишкин кулак врезался ему в челюсть с такой силой, что голова Ильи отлетела назад, а потом и сам Илья рухнул, как подкошенный. Нокаут был глубокий, первостатейный. Когда Илью откачали, отлили водой и привели в чувство, я насмешливо сказал:
– Вставай, теперь моя очередь. Ты обвинил меня в очень страшном грехе, и сейчас ответишь мне за это. Поднимайся, гнида. Не вынуждай меня бить лежачего.
– Не надо, – жалобно попросил Гарань. – Я больше не буду. Честно, не буду.
– Ну, надо же, – насмешливо говорит Миша, – всего один раз в морду получил, и уже не будет! А рот раскрывал на самого Симону!
– Оно, конечно, – насмехается Лис, – боксера тяжеловеса обидеть каждый может. Но только на словах!
– И то не надолго, – смеется Миша.

Училищу – 20!
Сегодня 1 июня 1987 года, и сегодня наше училище отмечает свое двадцатилетие. Как выразился наш комбат: «Свое первое двадцатилетие». Всех курсантов завели в летний клуб, где проходит торжественная часть. Офицеры сегодня при полном параде, при орденах (у кого они есть) и юбилейных медалях. Мы тоже при белых ремнях. Я сижу рядом с Лео, который сегодня без устали травит анекдоты. Начальник политотдела училища с трибуны читает праздничный доклад.
– На основании решения постановления ЦК КПСС от 21 января 1967 года: «О мерах по улучшению партийно-политической работы в Советской армии и военно-морском флоте», был введен институт заместителей командиров по политической части, созданы высшие военно-политические училища по видам и родам войск. В соответствии с этим постановлением 1 июня 1967 года в городе Симферополь, экономическом и культурном центре Крыма, было образовано Симферопольское высшее военно-политическое строительное училище, ставшее кузницей офицерских кадров Вооруженных Сил СССР. Наше училище одно из 11 родственных высших военных учебных заведений, предназначенных для подготовки офицеров-политработников. Начальником училища был назначен полковник Аверин Александр Семенович – опытный политработник, участник Великой Отечественной войны. Политотдел училища возглавил полковник Шевченко Ярослав Юрьевич. Начальником учебного отдела стал подполковник-инженер Шулев Валентин Федорович – знающий инженер, педагог, участник Великой Отечественной войны. … Под их руководством в короткий срок были созданы необходимые условия для организации и проведения учебно-воспитательного процесса: подготовлены учебные классы, первые лекции, составлено расписание занятий, сформированы учебные группы, организована служба войск.
Лео не обращает внимания на праздничную речь и продолжает травить свои анекдоты, причем довольно смешные. А ведь нас предупредили, чтобы мы вели себя как можно серьезнее и достойнее, так как нас будут снимать на кинопленку.
– Учебно-материальной базой, жильем и административным помещением училища было здание строительного техникума, сейчас это 1-й учебный корпус. В нем одновременно разместилось управление училища, кафедры, учебные аудитории, спальные помещения для курсантов. СВВПСУ стало вторым высшим военным учебным заведением на территории Краснознаменного Одесского военного округа. После комплекса организационных мероприятий, проводившихся в максимально сжатые сроки, в марте-мае училище было готово к выполнению поставленных задач. Летом был проведен первый набор курсантов училища, сформирован первый курсантский батальон. 1 сентября 1967 года началось коротким митингом. После него колонна будущих политработников, возглавляемая командиром 1-го и 2-го взводов второй роты лейтенантом Осипенко В.В., четким шагом прошла на занятия мимо трибуны.
Поскольку мероприятие проходит в летнем клубе, то слушать мешает много посторонних звуков.
– Первая лекция по истории была прочитана опытным педагогом, кандидатом исторических наук, доцентом полковником Гончаровым Д.Д. Тема занятия была: «Наша Родина – Союз Советских Социалистических Республик». Осенью 1967 года впервые был приведен к Военной Присяге первый курс Симферопольского ВВПСУ. 27 февраля 1968 года от имени Президиума Верховного Совета СССР член военного совета – начальник политического управления Краснознаменного Одесского военного округа генерал-лейтенант Беднягин А.И. вручил училищу Боевое Знамя. Командиром знаменной группы был старший лейтенант Савельев В.П., ныне полковник, заместитель начальника училища по учебной работе, – начпо улыбаясь, кивнул на полковника Савельева. – Большинство казарменных помещений и учебных корпусов строились силами личного состава училища, что дало курсантам возможность получения практических навыков, таким образом, соединив теоретический курс обучения с практическим. Было начато строительство нового клуба. На кафедрах продолжалась работа по повышению научного уровня лекций и методического мастерства преподавателей. …В июле 1971 года состоялся первый выпуск офицеров-политработников для военно-строительных частей. Первыми выпускниками, окончившими училище с золотой медалью, стали: лейтенанты В. Бобков, В. Гуреев, А. Колтунов, В. Макаров, Ю. Формальнов, Н. Хоружко, И. Яроцкий, А. Хвостов. Проводив в военно-строительные подразделения первый отряд молодых офицеров-политработников, осуществив очередной набор на 1-й курс, училище продолжило работу по дальнейшему совершенствованию учебно-воспитательного процесса. В поселке Перевальное, который находится в 28 километрах от Симферополя, находится полевой учебный центр, в котором курсанты, после поступления в училище, проходят курс первоначальной военной подготовки. Уже при вас и при вашем участии, товарищи курсанты, училище оборудовало собственное стрельбище в поселке Заречное.
– Надо же, и о нас вспомнили, – гордо говорит Веня.
– Ты-то здесь причем? Только третье отделение работало на этом стрельбище, – серьезно отвечает ему Вася.
– Вася, а ведь ты мог бы своей славой, и поделиться с товарищами, – насмехается над Васей Лео. – Ну, хоть немного, а?
– Вася? Поделиться? – расхохотался Веня. – Нет, кто угодно другой, но Вася не мог бы! Он ведь у нас настоящий кулак!
– Училище имеет поистине уникальный учебный комплекс на кафедре машин и механизмов. За его создание начальник лаборатории кафедры Д. Черняков был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Каждый, кто имеет отношение к СВВПСУ, восторгается его библиотекой. Не каждый гражданский вуз Симферополя может позволить себе иметь в книжном фонде больше 200 000 единиц изданий различной литературы, в том числе: художественной – 22 000; технической – 26 000; исторической – 26 000; военной – 36 000; политической – 98 000. На 15 кафедрах: партийно-политической  работы, военной педагогики и психологии, философии, политической экономии, истории КПСС, научного коммунизма, тактики, воинских зданий и сооружений, машин и механизмов, организации и экономики строительства, инженерных конструкций, железнодорожных войск, общеобразовательных и общетехнических дисциплин,  иностранных языков, физической подготовки преподает докторов и кандидатов наук не меньше, чем во всех остальных учебных заведениях города! Общая численность профессорско-преподавательского состава училища достигает 400 человек. В преподавательский коллектив нашего училища входила и входит целая плеяда авторитетных ученых. Многие из жителей Симферополя даже не задумываются, что здания города строятся по проекту расчета фундамента на сейсмоустойчивость, разработанному преподавателем кафедры инженерных конструкций доцентом полковником Б. Кочегаровым. Это первое изобретение ученых училища, на которое было получено авторское свидетельство. … В учебно-воспитательном процессе курсантов важное место занимает физическая подготовка и спортивно-массовая работа. …  Работают спортивные секции по 20 видам спорта, в том числе 9 олимпийским и 6 военно-прикладным. Первым, кто получил полковничьи погоны, стал В. Маров, окончивший училище в 1971 году с золотой медалью. Он же первым из выпускников получил ученую степень кандидата наук.
– Толик, ты что, раньше всего этого не слышал? – удивляется Лео. – Лучше слушай еще один анекдот!
И я отвлекся на анекдоты Валерки. Впрочем, начал он не с них, а из своих реальных наблюдений.
– Иду я по Старому городу и вижу надпись на воротах частного жилого дома: «Звонок не работает. Дразните собаку». Смешно, правда?
– Ты, конечно, не сдержался и собаку таки раздразнил? Ха-ха! И долго пришлось ее дразнить?
– Долго. Так что можно сказать, что я набил руку в этом деле!
– Главное, что хозяин собаки не набил тебе физиономию! Ха!
– Товарищи сержанты, – недовольно говорит Вася Россошенко, – не могли бы вести себя тише, а то из-за вас ничего не слышно.
Видно, Вася безуспешно пытается сосредоточиться на докладе.
– Знаешь, что, Вася, – выпятил губу Лео, но Вася его перебил.
– Знаю, товарищ младший сержант. Конечно, знаю. Вы, вероятно, хотите сказать мне что-то очень доброе и такое же умное, типа, иди ты куда подальше. Угадал?
Видя, что Лео замешкался с ответом, я решил ответить вместо него.
– Почти. Видишь, Вася, вон есть свободное место? Иди прямо туда, там мы тебе точно мешать не будем!
Вася к его и к нашей радости пересел, и больше ни мы ему, ни он нам не мешали. И я наслаждался анекдотами в исполнении Лео, а он их рассказывать умеет и знает их много. Так что торжественная часть для нас с Лео пролетела быстро и весело.

Если ты мужчина!
                «О, наслажденье скользить по краю,
                Замрите, ангелы, смотрите, я играю,
                Моих грехов разбор оставьте до поры,
                Вы оцените красоту игры…
                Но я не плачу и не рыдаю,
                Хотя не знаю, где найду, где потеряю,
И очень может быть, что на свою беду
                Я потеряю больше, чем найду».
Ю. Михайлов
Как вам хорошо известно, месть это такое блюдо, которое подают холодным. Зона к мести тоже отнесся на удивление серьезно. Долго держал Зона, он же Петька Захаров, обиду на капитана 2 ранга Жихаря, но пришел долгожданный день расплаты, и Зона ему отомстил! Может не сполна, но точно от всей души!
А теперь представьте: возле казармы проходит капитан 2 ранга Жихарь. Белая фуражка, кремовая рубашка, золотые погоны, черные брючки! На фоне всех остальных, которые цвета хаки, он выглядит фраером или лондонским денди, если хотите. Как роскошная новая белоснежная парусная яхта на фоне утлых, старых и почерневших рыбацких лодок.
Из открытого окна четвертого этажа выглядывает наш подлый, злопамятный и коварный Петька. В его руках ведро, полное воды. Ждет мститель, и без промаха выливает все ведро с высоты четвертого этажа на ничего не подозревающего Жихаря! Мокрая белая фуражка упала в пыль и осталась белой только в некоторых местах.
Все кто это видел, смеются, не стесняясь и не боясь последствий. Время послеобеденное, и у казармы топчется почти весь наш батальон, а всех не накажешь! В бессильной злобе Жихарь поднял голову и зычно заорал:
– Если ты мужчина! Если ты коммунист! Выгляни в окно!
Вы не поверите, но Петька выглянул! Правда, предварительно, он надел маску противогаза.
– У, у, у! – воет Петька, мотая головой.
Мы смеемся так, что лично у меня пропало всякое ощущение реальности. Жихарь, разумеется, вынести этого не мог, совершенно озверел и бросился наверх, в нашу роту. Влетел он в ротное расположение и остолбенел: все, кто есть в роте, абсолютно все с противогазами! Сегодня среда, и по распорядку дня после обеда в училище химтренаж.
Даже фанатичное упрямство железного коммуниста Жихаря не позволило ему выяснить, кто это его так! Ничего не смог добиться бывший моряк.
И знаете, что интересно, хотя стукачей у нас много, но Жихаря и они так сильно не любят, что даже они Петьку нашего так и не выдали! Это было почти невероятно, но факт! Что касается всего сказанного по этому поводу Жихарем, то это вашего внимания не заслуживает. А вот под окнами казармы нашего батальона капитан 2 ранга Жихарь больше не ходит.
– Зона, а Зона, – допытывается на самоподготовке «замок», восхищенно рассматривая Петьку, – ты сам это придумал? Ну, неужели ты сам до этого додумался? – недоверчиво спрашивает Уваров.
– Хочешь выпытать, были ли у меня сообщники? – смеется Зона. – Нет, это я сам, без ансамбля.
– Зона, ну, имей совесть! – просит Веня.
– Как это? – заулыбался в ответ Зона. – Как можно иметь совесть?! Ну-ка, расскажи да покажи!
Смех еще не утих, как в аудиторию вошел наш любимый командир взвода. После доклада замкомвзвода, он сказал:
– Командиры отделений, выделите по одному человеку для хозработ.
– Курсант Марковский, – тут же объявил сержант Третьяк.
– Курсант Зернов, – назначил я «работника» со своего отделения.
– Курсант Захаров, – последним определился с кандидатурой от своего отделения Лео.
Бао и Зона поднялись и стали собирать свои конспекты и учебники безропотно, зато мой Лис скривился, словно раскусил на редкость кислый лимон.
– Разрешите бегом? – ерничает он.
– Конечно бегом, – смеюсь я. – А как же еще?
– Товарищ капитан, – не унимается Лис, – а что нам будет за выполнение этих самых хозяйственных работ?
– Орден Сутулого I степени, – выкрикнул довольный своей шуткой КорС.
– Товарищ Зернов, – лукаво улыбается мама Жора, – вы лучше поинтересуйтесь, что будет, если вы эти работы не выполните!
Лис мрачнеет еще больше, и Миша решил его подбодрить.
– Лис, не переживай из-за мелочей и помни, что все в жизни только мелочи!
– А кстати, товарищ Зернов, – говорит мама Жора, – что это вы там такое говорили своему командиру отделения?
– Виноват, товарищ капитан, – принял строевую стойку Лис. – Не знаю, как это у меня вырвалось, и не знаю прямо, куда сквозь землю провалиться.
– Наряд вне очереди, – отеческим голосом сообщает взводный, и Лис начинает скучать еще больше. – А чего это остальные курсанты расслабились? Вы учитесь, учитесь, и помните, что повторенье – мать ученья! Сержант Иванов, о чем кроме, собственно учебы, вы должны сегодня помнить? – озадачил меня взводный. Не иначе он намекает на неукоснительное соблюдение воинской дисциплины? Однако я ошибся, взводный тут же сам и подсказал: – Чем вы еще сегодня должны заниматься?
– Готовиться к заступлению в наряд по училищу, – догадался я.
– Правильно, – одобрительно говорит взводный, – вот и готовьтесь к заступлению в наряд и караулы. Повторяйте обязанности тех должностных лиц, которые будете исполнять. Все, товарищи курсанты и сержанты, занимайтесь, и чтобы мне не пришлось за вас краснеть.
И мы добросовестно повторяли обязанности дежурных, дневальных, часовых, разводящих, выводящих и так далее.
И вот уже наша рота заступает в караул, а в это самое время показывают программу о двадцатилетии нашего училища в программе «Слава солдатская» по украинскому телевидению.
Я стоял в шинели с автоматом и уже собирался, выходить из ротного расположения, когда увидел на экране себя! Вначале показали весь летний клуб, а потом по какому-то невероятному стечению обстоятельств камера сфокусировалась на мне! Что удивительно, так это то, что я был совершенно серьезен!
– Толик, – обомлел Лео, – это когда тебя такого засняли? Мы же с тобой тогда рядом сидели, ха-ха словили, и все торжественное собрание и концерт смеялись! Полное ощущение, что это сняли не тогда!
– Самому странно, – пожал я плечами, – может, это еще до начала торжественного сняли, пока мы с тобой еще не разошлись?
– Надо же, какое у Иванова серьезное лицо! – умилился «замок», который только что подошел из оружейки.
– Берите выше, Сергей, это одухотворенное лицо! Я бы даже сказал, просветленное, – с готовностью подхватывает мысль «замка» Лис.
– А вот интересно, почему сняли только Иванова? – спросил Королев, который долго выбирал между удивлением и возмущением.
– Он, наверное, оператору понравился! Пацаны, кто помнит, там что, оператором разве была женщина? Иванов, почему тебя одного так долго и так крупно снимали?
– Неужели на этот вопрос нужно отвечать? – скромно потупился я. Мне уже много раз приходилось замечать, что во мне живет неплохой артист.
– Отвечай! – неодобрительно посмотрел на меня КорС.
– Ладно, но помните, вы сами этого хотели, – куражусь я.
– Итак, Иванов, мы слушаем, – нетерпеливо говорит «замок».
– Конечно, в меня сейчас многие бросят камнем…. В общем, потому, что из всех нас я самый фотогеничный, а вас просто страшно по телевизору показывать. Что касается меня, то ведь давно не секрет, что меня просто невозможно не заметить, – выпалил я и подчеркнуто равнодушно отвернулся.
– Ха-ха! – первым справился с собой и рассмеялся Лео, совершенно не обидевшись. – Что же, лично я без малейшего сомнения признаю твое преимущество! Действительно, кого же тут еще снимать, если не тебя? Ха-ха! Кто знает, может Иванов прав? Не зря ведь на него так девчонки западают?
Однако Королев тут же яростно заспорил с ним, обвиняя меня в намерении посмеяться надо всем взводом. Он, впрочем, как всегда, плохо скрывает свое раздражение.
– Подумаешь, – горячится КорС, проявляя во всей красе свое мальчишество. – Бегает он там по телеэкрану! Первая же призрачная слава ему сразу вскружила всю голову.
Хотя на самом деле никуда я, разумеется, не бегал, тем более по телеэкрану. Да и показывали по телевизору только мое лицо. 
– Может, вы оба глубоко заблуждаетесь, – с вялым оптимизмом спокойно заметил «замок», который в это время мялся в дверях, – пошли уже строиться, а то еще, чего доброго, на развод опоздаем.
К сожалению, досмотреть передачу до конца не удалось, а повтора не было. При иных обстоятельствах непременно нашлись бы те, кто обиделся на меня, но здесь, в преддверии караула все забыли о моих словах. Впрочем, если честно, то на большинство ребят мои слова особого впечатления и не произвели.

Рождение
Шел скучный семинар. По своему обыкновению я ответил первым, ответил пространно, дав остальным еще пятнадцать минут на подготовку, и теперь невыносимо страдаю. Мне скучно. Письма родителям и друзьям я написал еще вчера, книги, чтобы почитать, нет, и я маюсь. А семинар будет идти три пары!
Невольно я стал вспоминать программу «Слава солдатская» о 20-летии нашего училища. Были в ней забавные кадры, например преодоление «разрушенного моста» снимали камерой прямо с земли, и казалось, что «разрушенный мост» находится на высоте не меньше, чем третий этаж. Невольно, то есть неосмысленно как-то и неожиданно для самого себя, я взял ручку, и стал записывать то, что приходило мне на ум. И вот что из этого вышло.
«Рэмбо.
Борец за справедливость и демократию во всем мире Василий Рэмбо, бывший тракторист из рязанского колхоза «Коммунар», эмигрировавший в Аме¬рику, сидя в кресле и потягивая «Три гички», с интересом смотрел по телевизору на канале телекомпании «Эй-Би-Си» программу «Слава сол¬датская» о 20-летии Симферопольского высшего военно-политического строительного училища.
Мужественная, не ведающая страха душа его медленно уходила в пятки, кровь стыла в жилах, он покрылся липким, холодным потом, волосы встали дыбом от ужаса. Рэмбо содрогался от страха, вглядываясь в то, как легко преодолевают курсанты «разрушенный мост» на высоте Останкинской телебашни. Даже он, прославленный супермен всех времен и народов, старый Василий Иванович Рэмбо (Редькин) в свои лучшие годы не смог бы так. А тут целое училище эдаких высокопрофессиональных диверсантов и штурмовиков.
«Кто же, если не я? – подумал Василий. – Кто, если не я, спасет мир от головорезов полковника Ивасюка? Еще год, ну от силы полтора, и они пройдут стальными лавинами через всю Европу, через всю Америку, и ничто не сможет остановить их. Демократия в опасности, ни¬когда еще над ней не нависала такая явственная, неизбежная опасность. Надо спасать свободный мир, спасать демократию!» И сделать это мог толь¬ко он – Рэмбо. Это Василий понял сразу. В его ушах тяжелым набатом, ме¬таллом звучала песня «Замполиты, строительных войск комиссары». Он сразу понял, что скрывается за вывеской «строительных». Это был крах, неизбежный конец империализма. Любые ракеты были бессильны перед кадетами Ивасюка, облаченными в  ОЗК и противогазы образца 1914 года. Этим их не остановишь.
Нужно что-то другое. Выход был, и был он единственным. Сделать что-либо мог только заслуженный пенсионер штатовского значения Василий Рэмбо. Он был еще не стар, ведь после скандала во Вьетнаме не прошло и двадцати лет. И Вася решил выйти на тропу войны. «Слава солдатская» подходила к концу, звенящим металлом гремели голоса кадетов на последних ак¬кордах песни, а за ними Рэмбо чудились лязг гусениц, бряцание оружием. Нарастала мощь голосов, все более угрожающим был тон песни, а вместе с ним росла решимость Рэмбо действовать, действовать сейчас, чтобы задавить коварные замыслы Советов еще в зародыше. Передача оконче¬на.
Рэмбо поднял трубку прямого телефона с президентом США. На другом конце провода послышалось сдавленное дыхание. «Ты все видел, Рони?» – спросил Рэмбо. «Да!» – простонал в ответ Рейган. В этом болезненном стоне слилось воедино все: и  сверхприбыли от военных заказов, и ярый антисоветизм, и жалость к себе, и многое другое. Ничего этого может и не быть. На пороге Америки – долгая, черная ночь. Удастся ли Америке пережить ее и дождаться пусть красного, но рассвета?
«Нельзя терять ни минуты. Рони, ты слышишь меня? Мне нужен такой же небесный тихоход, какой был у Руста, а то на моем реактивном меня засекут еще на взлете». «Они тебя и так засекут – у них сейчас перестройка в ПВО». «Что же делать, Рони, придумай что-нибудь, у тебя же это иногда получается». «Я придумал!– воскликнул Рейган. – Старина, ты видел их фильм «Перехват»? Сами того, не желая, они подбросили нам замечательную идею! Ты катапультируешься с рейсового пассажирского «Боинга» и спланируешь на парашю¬те «Крыло!»  «О;кей!» – сдержанно ответил Рэмбо, и положил трубку. Ему надо было психологически настроиться, ибо еще никогда у Рэмбо не было такого серьезного врага.
Прозвенел телефонный звонок – это звонил президент. «Вась, есть допо-лнительные материалы, приезжай в ЦРУ, ознакомишься, с кем придется иметь дело». Рэмбо бросил трубку, распахнул окно и выпрыгнул из него, прямо с высоты шестнадцатого этажа. Этому он научился, познакомившись поближе с индийским кинематографом. Особенно важную роль в становлении Рэмбо как каскадера сыграл фильм «Как три мушкетера». Но об этом потом.
Приземлился Рэмбо удачно, прямо за руль своей открытой малолитражки «Ока». Заревел двигатель, словно ракетный тягач, машина плавно двинулась.  Рейган и Кейси уже ждали его и нервно курили одну за другой сигареты уже из третьей пачки «Беломора». Только трое в Америке знали о грозящей опасности, только эти трое знали, что страну надо спасать, и готовились на, может, быть, последний в их жизни бой. На бой с курсантами СВВПСУ. Это были: президент Рональд Рейган; Василий Рэмбо – террорист, то есть защитник демократии; и, завербованный органами госбезопасности СССР, директор ЦРУ Кейси.
В Америке загорался новый день, все шло как всегда: Дюпоны и Морганы подсчитывали прибыли, Уайнбергер точил зубы на Никарагуа, безработные шли в очереди за бесплатным супом, расисты собирались на очередную трав¬лю «цветных», Леонард Пелтиер читал телеграммы советских школьников, в Голливуде снималась очередная фальшивка о советской военной угрозе, радиостанции обливали грязью социализм. В общем, все было как всегда, внешне ничто не предвещало бури, все еще были живы.
Из-за автомобильной пробки Василию пришлось немного задержаться. Он издали заметил Рони и Кейси, нервно мечущихся на краю тротуара. «Привет, – бросил им Вася, – в смысле хеллоу». Ему не ответили. Рейган был подавлен, а Кейси с удовольствием рассматривал бывшую доярку Марусю в мини-юбке, торгую¬щую квасом у здания ЦРУ. Она улыбнулась Кейси и приподняла юбку еще выше. Кейси растаял, но вовремя взял себя в руки.
Ему повезло, как никогда в жизни – он узнал о готовящейся акции! Теперь он, конечно, сможет предотвратить ее – стоит только передать шифрограмму, и СВВПСУ предупредят, они будут готовы ко всему, и Рэмбо не пройдет! Это будет последняя шутка американского президента. Зона жизненно важных интересов для него ограничится бетонными стенами камеры и железной решеткой вместо окна. А старший лейтенант госбезопасности, кавалер ордена «Знак почета» Кейси уйдет в запас, и будет ловить рыбку где-нибудь на берегу Днепра. Кейси снова уда¬рился в мечты о своем недалеком розовом будущем и не слышал, о чем говорили президент и Рэмбо. Главное сделано – он, Кейси, знает все, и СВВПСУ будет начеку. 22 июня 1941 года не повторится.
Трое уселись в удобных креслах, устремив свои взгляды на экран. В архиве ЦРУ нашлось несколько метров кинопленки, снятой Василь Васильичем Сидоренко на занятиях по ППР. Преимущественно это были кадры о фи¬зической подготовке курсантов. Вот поигрывает стальными мышцами курсант Хасанов, хавают допинг (детское диетическое питание «Малыш») качки 33 роты Анкудинов, Рубан и Рокотов; лениво помахивая задом, трусцой бе¬жит курсант Розовский; выпучив и без того огромные глаза, висит на переклади¬не курсант Молодов.
Но все это напускное, все специально для того, чтобы ввести американские спецслужбы в заблуждение. Иначе чем объяснить тот факт, что вроде слабого Молодова все с уважением и любовью называ¬ют «Отцом»?
Враг хитер, это ясно, он коварен и лжив, и тем самым еще опасней. Но бороться с ним надо. И не просто бороться, а победить его. Свет погас, перестала жужжать кинопередвижка «Украина-5». Некото¬рое время все молчали. Наконец тишину нарушил президент. «Василий, – голос его дрогнул,– даже я  не могу послать тебя на такое дело, ведь идти надо в самое пекло». «Я знаю, – тихо сказал Рэмбо, – но это мой долг. Кроме меня некому, и поэтому пойду я. Я знаю, на что иду. Прощайте, то¬варищи».
Рэмбо встал и вышел, хлопнув дверью. Рейган плакал в платочек. «Пока в США есть такие люди, демократия будет в безопасности», – думал он. Кейси обдумывал формулировку шифровки, а заодно просил советское коман¬дование выделить ему в удельное княжество небольшое поместье, желательно на берегу Днепра. Военная служба утомила старшего лейтенанта госбезопасности Кейси, но он не собирался прощаться с ней совсем. Он еще послужит Отечеству! Он будет военруком в одной из сельских школ в районе Припяти.
Василий Рэмбо шел, вспоминая свою жизнь, тяжелое детство, отца-алкоголика, школу. В глазах у него застыли слезы, к горлу подкатил горьковато-соленый ком. Но не время быть сентиментальным, Васек, враг не дремлет. И Вася лег спать. «Масса» – это была одна из слабостей велико¬го Рэмбо. Во сне отдыхала его мысль, и сам он набирался новых сил для новых убийств, новых кровопролитий.
Ему приснился ужасный сон – будто он опускается на парашюте на плац СВВПСУ, а его уже ждут, в училище объявляют тревогу, и к нему со всех сторон, стуча сапогами, бегут тысячи курсантов. Вся ночь прошла в тяжких кошмарах, и утро Рэмбо встретил не выспавшийся, обессилевший  и злой. Настал роковой день – день отлета, день при¬лета. Захватив сумку с надписью «Динамо», Рэмбо поспешил в аэропорт, где на взлетную полосу уже выруливал «Боинг», на котором Василию предстояло лететь в далекую, теперь уже чужую, холодную Россию.
Всю свою малосознательную, временами и вообще несознательную жизнь Рэмбо стремился еще хоть раз попасть туда, ведь по рождению и крови он был русским. И хотя  он более двадцати лет имел американское подданство, носил американскую фамилию и косил под метиса, его широкое рязанское лицо и произношение безошибочно выдавали в нем русского.
И хотя Рэмбо сам считал себя стопроцентным американцем, он втайне гордил¬ся  тем, что у него было от русского – например, умением пить водку, ругаться трехэтажным матом, драться и многим другим. Да, пить Василий любил и умел, этому он научился еще, когда был пионером. Суровая колхозная жизнь, переход в целях экономического эксперимента на самоокупаемость, с детст¬ва закаляли колхозных ребятишек, приучали их к водке – единственному до¬ступному для ребят виду культурного досуга. Еще не научившись, как сле¬дует, выговаривать все буквы, Вася уже знал цены всех вин и водки, и, разумеется, знал их вкус.
Да, Вася прожил тяжелое детство. Ему, как и многим его сверстникам, пришлось пройти через пионерские лагеря, сборы дружин и металлолома, и через многое другое. Но его утомила героическая действительность построения социализма, засилье идеологии, которые он лично воспринимал как идиотизм окружающей действительности, и Вася ухитрился сбежать за океан. Как ему тогда казалось – США это страна торжества здравого смысла. Незаметно для себя Васек начал напевать полузабытую им песню «Взвейтесь кострами, синие ночи». Прохожие с удивлением оглядывались на него, но Рэмбо этого не замечал.
Многое в его земляках все равно нравилось Василию – веселый, неунывающий характер, широкая русская натура, и море водки, которое по праздни¬кам, а праздником в селе был каждый день, буквально затопляло центральную усадьбу колхоза «Коммунар».
И вот теперь Василию предстояло схлестнуться со своими земляками, схлестнуться насмерть. Или-или, третьего не дано, и обратной дороги нет. Рэмбо был рад возможности продолжить свою бескомпромиссную борьбу с советской властью во всех ее проявлениях.
В это время Кейси вышел на связь с центром. Его шифрограмма явилась для советского командования полной неожиданностью и настоящей сенсацией. Кейси сообщили, что ему присвоено очередное воинское звание капитан, что его рапорт удовлетворен, и он уволен из рядов КГБ в запас. Кейси подал в отстав¬ку с поста директора ЦРУ и стал собирать чемоданы, чтобы как можно ско¬рее покинуть опостылевшие ему штаты с их безработицей, мафией, наркоманией, проституцией, коммунистическим и рабочим движением и великим множеством других проблем.
Рейган не обратил внимания на столь поспешные сборы Кейси. Это была еще одна ошибка президента. А Кейси уже грезился берег Днепра, темная ночь, костер, на котором булькает котелок с ухой. Кейси даже показалось, что он чувствует жар от углей, аромат ухи, соловьиные трели, а в штатах соловьи не водятся... Он вздохнул и задумался...
А в это время за океаном... А в это время за океаном шел развод на занятия в СВВПСУ. Как всег¬да кого-то репрессировали и лично переместили на левый фланг училища. Командир 33 роты майор Асауленко предупредил роту о готовящейся акции, и о том, чтобы все думали, что делать. 33 рота заступала в караулы и в на¬ряд по училищу. Все знали, что нахальный молодой человек, вернее, не совсем молодой, товарищ Рэмбо, готовится спуститься на парашюте в училище и всех и вся вырезать. Все осознавали, что опасность велика, но наде¬ялись, что и на этот раз все пройдет «на шару», тем более что скоро от¬пуск.
Сидя в кабине командира корабля, Рэмбо смотрел по телевизору раз¬вод в СВВПСУ, а в нем был праздник – первая среда на неделе, и все хо¬дили поротно то с песней, то снова с песней, а то и просто с песней, или на худой конец торжественным маршем.
– Сэр, вам пора, – услужливо подсказал бортмеханик, и Рэмбо перешел в комнату психологической разгрузки.
Училище ждало врага, оно было наче¬ку. Все вышло так, как  и задумал Рейган: Рэмбо катапультировался с рейсового «Боинга»: «Вашингтон – Бологое» и на спортивном парашюте «Крыло» спланировал поближе к училищу и опустился на центральный рынок города Симферополя. Времени было мало, а работы много. Светает рано, а уже второй час ночи, поэтому Рэмбо даже не стал прятать парашют. Отстегнув лямки, он отпрыгнул в сторону, сжимая автоматическую винтовку М-16.
Город спал, как и вся страна, только цикады трещали в ночи. Свесив буйную голову, не чуя нависшей над ним опасности, спал дневальный по 33 роте курсант Марковский, больше известный как просто Бао. Он разметался во сне, и казалось, даже взрыв не сможет разбудить его. Всего в пяти – шести шагах от Рэмбо курсант Кривин уговаривал женщину. Шорох платья, учащенное дыхание – она отдава¬лась прямо на прилавке. Все было спокойно.
Рэмбо встал, пора. Он был готов ко всему. Кожаные брюки, жилетка, пулеметная лента через плечо, как у его деда-матроса, штурмовавшего Зимний дворец, а в руках М-16 и горячая молитва на устах. Короткими перебежками Рэмбо пробрался к КПП №1. Ворота, на удивление, оказались запертыми, а прыгать через них Василию решительно не хотелось. Он решил идти прямо через КПП – не все ли равно, с кого начинать? Еще несколько секунд, и оборвутся человеческие жизни. Какая-то мысль настойчиво лезла в голову, но Рэмбо уже было не до того – на него напал охотничий азарт.
Он шагнул на ступеньки, дежурный по КПП младший сержант Рокотов, услышав чьи-то шаги, поднял голову со стола и мутным взглядом посмотрел на заросшего, мускулистого мужчину в жилетке и с автоматом в руках. Рэмбо замер, вот он – враг! Он чувствовал каждую мышцу своего сильного тела. Он пригото¬вился к прыжку прямо через стекло, отделявшее его от Рокотова. Но вдруг к удивлению, к величайшему изумлению Рэмбо, дежурный опустил голову на руки и снова задремал.
Рэмбо не въехал, он был шокирован. Что-то здесь не так, непонятное что-то творится. Надо разобраться, решил он. Все еще находясь в трансе, он решил сначала пройтись по террито¬рии училища, посмотреть, что к чему. В летнем клубе он споткнулся обо что-то, вернее, об кого-то. Приглядевшись, он увидел на руках ребят повязки «Патруль». Это была неусыпная охрана объектов младшего сержанта Бахтина. Охрана спит. Это уже вообще никак не укладывалось в голове Рэмбо. Как же так? Служба, призванная оберегать училище, спит?  Что-то здесь явно не так. «Не ловушка ли это, не западня ли?» – змеей  ужалила Рэмбо страшная догадка.
Послышалась неторопливые, уверенные шаги. В тишине ночи они показались Рэмбо оглушительными, разрывающими барабанные перепонки. Нервы натянулись, как тетива лука,– секунда, и они не выдержат. «Конец, – обре¬ченно подумал Рэмбо. – А, жаль, ах, как же  хочется жить». Холодный пот обильно оросил пылающий лоб Рэмбо, сердце больно колотилось в груди. Глаза вдруг защипали слезы. Рэмбо до боли сжал зубы. Шаги приближались...
– Мужик, закурить не найдется? – обратился незнакомец.
– Нет, – простонал Рэмбо.
Словно призрак, неизвестный исчез в темноте ночи, впрочем, это был не совсем неизвестный. Это был последний, еще не спящий патрульный из шайки Бахтина – курсант Калугин. Перед сном ему хотелось покурить, но как всегда, своих сигарет у него не было, а третий взвод был далеко, так что стрельнуть было не у кого.
Впрочем, и у третьего взвода теперь тоже не очень-то поживишься, ведь он борется за высокое звание. Нет, не коммунистического. Третий взвод боролся за то, чтобы называться взводом женатых. И надо честно сказать, борется успешно. Так что взвод помалень¬ку бросал курение – эту пагубную привычку, плохо влияющую на здоровье женатых и собирающихся вступить в брак, а также на семейный бюджет. Постоянно курил только самый ярый жено¬ненавистник Кальницкий. На зависть всему остальному взводу он курил, что хотел, сколько хотел и когда хотел. Женатые товарищи о такой роскоши давно уже и не мечтают.
Но, если при¬смотреться внимательнее, то даже невооруженным глазом заметно, что и сам Миша что-то втихаря частенько пописывает кому-то письма, что на него абсолютно не похоже. На «глупые» с его точки зрения вопросы, а таковыми являлись все вопросы, касающиеся его писем, он не отвечал, так что кому он писал, оставалось невыясненным. Вся его грудь была сплош¬ным синяком, ибо он часто бил себя в грудь кулаками, пытаясь убедить всех, что в ближайшие два года он точно не женится. Впрочем, все понимали, что это отмаз¬ка, что он просто пытается замылить глаза широкой курсантской общественности в этом вопросе.
В общем и целом, атмосфера в коллективе 3 взвода была здоровой. На провокации народ не поддавался, членские взносы платил исправно, покладистый подобрался народ. Недоверие вызывал только пионер Баранов, неведомо как попавший в сугубо мужской коллектив. Он был единственным, кто ставил под сомнение вопрос о полном охвате взвода сплошной женатостью, и в пер¬спективе мог запросто испортить всю картину. В этом вопросе он был заодно с врагами Советской власти, и очень даже просто мог обгадить всю малину. Все это знали, и экстремиста и фальсификатора Баранова из виду не упускали. А он, зная, что он под колпаком, мужественно все переносил.
Несмотря на подозритель¬ные, порой откровенно недружелюбные взгляды, он крепко зажимал в зубах пустышку и играл машинками, строил песочные замки, играл солдатиками. Но он был пацифист по природе, терпеть не мог ссор, и поскольку община решила всем жениться, то так тому и быть. И он тоже стал готовиться к свадьбе. Невеста его очень любила, носила на руках и пела колыбельные песни. Она была очень кротким существом, одно плохо – слишком уж велика. Фигурой она сильно смахивала на панелевоз, но улыбалась она мягко, нежно. Рядом с ней Артем чувствовал себя в полной безопасности, сам себе казал¬ся сильным. Его подруга была большой, теплой и уютной. Привалив Артема грудью, она часто рассказывала ему сказки, и порой рядом с ней Баранов забывал, что уже заканчивается увольнение и пора идти в училище.
Да, но главное в том, что все они здесь почти ни при чем. Речь-то ведь идет о Рэмбо. Первый раз в жизни Рэмбо растерялся, он переминался с ноги на ногу в нерешительности, не зная, что ему делать. Он был готов ко всему, к самой жестокой схватке, даже к своей собственной смерти. Но к тому, что он встретил, он оказался не готов. Ночь была темная, как душа негодяя, и теплая, как парное молоко. Низко над землей растекался зловонный запах, источаемый местным мясокомбинатом. Откуда-то сильно тянуло навозом, это был запах Родины, именно таким и вспоминал его Василий, разгуливая по Нью-Йоркским стрит, по пляжам Майами, по джунглям Вьетнама. Рэмбо был в смятении, в его душе все смешалось и перепуталось.
Кто знает, может долго еще стоял бы Рэмбо под высоким крымским небом, если бы  вдруг не вспомнил о том, что до завтрашнего дня ему надо вернуться назад и уплатить партийные взносы. Но вернуться, не вы¬полнив задания, он не мог. Все еще пребывая в замешательстве, он, как во сне, почти ничего не соображая, словно привидение куда-то шел, поднимался по какой-то лестнице, пока до его сознания не дошло, что он стоит перед закрытой дверью, а на двери висит табличка «Тридцать третья рота».
Шок прошел. Сердце Рэмбо стучало, как паровой молот, кровь зашумела в го¬лове, и ему безумно захотелось увидеть человеческую кровь, много кро¬ви, людей, захлебывающихся собственной кровью, стены, забрызганные кровью. Вот сейчас он откроет дверь, войдет и осуществит то, для чего он сюда прибыл. Рэмбо унял охватившую его дрожь, шумно выдохнул воздух, рывком открыл дверь и прыгнул в неизвестность.
– Дежурный по роте, на выход!
Это дневальный по роте курсант Гринчук бдительно несет службу во внутрен¬нем наряде.
Командир третьего батальона спешил домой. Впрочем, спешил это не совсем, то слово – просто он шел после службы туда, где жил, где его, может быть, ждали. Ему зверски хотелось, есть, и спать, спать и есть. Дело в том, что ему пришлось днем простоять на тумбочке в качестве дневального по 33 роте пол¬тора часа, пока, наконец, на горизонте не показался дежурный по роте сержант Иванов.
Проходя мимо кинотеатра «Симферополь», комбат взгля¬нул на афиши. В кинотеатре демонстрировался фильм «Чудовище». Название фильма невольно напомнило комбату о его жене. Настроение безнадежно испортилось, аппетит пропал, от сонливости не осталось и следа. Непослушными ногами он пошел домой. Но  чем ближе он к нему подходил, тем меньше ему хотелось туда идти.
У подъезда своего дома комбат присел на лавочку, докурил пачку сигарет, поглядывая время от времени на большое бесформен¬ное пятно тени на занавесках окна, отбрасываемое его женой. Несколько раз он порывался встать и идти домой, но ноги не слушались его. И комбат решил приколоться – проверив караулы, поднять батальон по тревоге. Бодро, даже весело, более совершенно не чувствуя усталости, он быстро зашагал обратно, в сторону училища. 
Тупое, но жизнерадостное лицо Миши Гринчука застенчиво улыбалась Рэмбо, и это сбило Василия с толку. Сжатый, как пружина, в тугой комок мышц, Рэмбо расслабился, медленно выпрямился, и растерянно посмотрел по сторонам. Его ударил в грудь тяжелый затхлый воздух, дышать было трудно, голова шла кругом. Рэмбо показалось, что он по ошибке попал в каземат, какое-то подземелье. Но нет, в свете дежурного освещения он заметил двухъярусные кровати, и даже окна, оказывается, были в этой конуре.
Рэмбо оглянулся назад: Миша Гринчук, наклонив в сторону голову, играл сам с собой в шахматы и одновременно писал новый фантастический роман, насыще¬нный сумасбродными идеями, вампирами и сексом. Надо отметить, что Миша был талантливый фантаст с завидной работоспособностью. Его романы под псевдонимом Михаила Надоедливого-Непризнанного буквально наводни¬ли редакции всех молодежных газет и журналов. Похоже, он хотел взять их всех измором. И было очень похоже, что он этого добьется.  Получив бандероль с рукописью очередного романа, редактор хватался одной рукой за сердце, другой за стену, клал под язык несколько таблеток валидола и надолго уходил на больничный. Иногда случались инфаркты. Наконец кому-то пришла в голову замечательная идея – предложить Мише  написать сценарий  для бредового мультфильма для самых маленьких, этакий порнобоевик, насыщенный ужасами и  плоским юмором. И Гринчук самозабвенно работал над этим сценарием,  отдавая этому делу все свои силы и  все свободное время. За этим делом и  застал его Рэмбо, впоследствии ставший фанатичным поклонником Мишиного таланта фантаста. Кстати, единственным  поклонником. Ибо по литературному небосклону быстро и уверенно поднималась очень яркая звез¬да самобытного таланта начинающего писателя, скрывающегося под псевдонимом Симона.
– Дежурный по 33-й роте младший сержант Шумейко, – представился тормознувший Володя, разбуженный командой дневального.
– Ничего, занимайтесь, занимайтесь, – ответил Рэмбо и  неторопливо пошел по взлетке. Дежурный, как и положено, по уставу внутренней  служ¬бы, сопровождал его.
– Окружай его! Гранатами, гранатами, а то уйдет! – истошный вопль потряс Рэмбо и наполнил его душу скользким, холодным страхом. Это кричал курсант Захаров, партийный псевдоним «Зона». Рэмбо просто не знал о странностях Зоны, иначе бы он не растерялся. Ведь это был не человек, а хищник, желудок, голодный как одинокий волк зимой. Если он хотел, есть (а он очень редко не хотел кушать), то становился опасным для общества. Но если ему удавалось с вечера набить свой желудок под завязку, как сейчас, то его тянуло на подвиги, и он всю ночь водил в атаку батальоны и полки морской пехоты, захватывал президентские дворцы, и вообще не давал спать товарищам своими  душераздирающими криками. Сейчас ему снится, как он силами военно-строительного отряда разгромил головорезов из 82 парашютно-десантной дивизии США и почти поймал Рейгана. Но в самый последний момент проклятому империалисту все время удавалось сбежать. И вот уже битый час Зона пытался изловить его.
Он размахивал во сне своими протезами, доставляя этим неудобство партгрупоргу товарищу Журавлеву, мирно посапывающему в соседней постели. Терпение Ромы оборвалось, и он грохнул Зону по крышке чайника так, что тот захлебнулся на полуслове и, успокоившись, уснул уже безо всяких снов.
Рэмбо стоял ни жив, ни мертв, ожидая нападения со всех сторон. Но никто его не трогал, и он мало-помалу успокоился. В эту-то самую минуту Рэмбо имел неосторожность быть замеченным скучающим Веней, партийную кличку которого в приличном обществе произносить просто невежливо. Веню просто-таки распирало от слов, а поговорить было не с кем.
– Здорово, зема! Ты че тут, а? А я вот в наряде, – он почему-то всегда шел в наряды и на хозработы как на подвиг, и считал своим долгом сообщить об этом всем знакомым. Он был москвич, и уж если ему иногда приходилось заступать в наряд, то об этом знало пол столицы. Пол-Москвы с огромным нетерпением ожидало сообщений о происшествиях в наряде, о погоде в Симферополе, о настроении Вени, и, конечно же, известия о смене его с наряда. Пол-Москвы целыми сутками лихорадило, начиналось горение. Столи¬ца ждала Вениных звонков, словно свежих сводок с фронта. С песнями и гар¬мошками провожали Веню в наряд королевы из гарнизонного ДОФа.
Через полчаса Вениного монолога Рэмбо уже точно знал расстановку политических сил в столице. В частности то, что Вишня себе на уме и самым бессовестным образом метит в Венины невесты, что папа собирается на повышение, что Отец Молодов снова поставил свои ни разу не стираные носки на фотографию ма¬мы. Ну и все остальное, о чем счел необходимым сообщить ему Веня.
– О, Господи! Если ты есть, упаси и избавь! – кричал в душе Рэмбо, у  которого уже голова шла кругом. «Чего ты ко мне пристал?» – примерно так звучит в вольном переводе вопрос, который он мысленно задавал Вене, но тот ничего не замечал. Он нашел благодарного слушателя, который не перебивал его, и Веню прорвало, поток слов засыпал Рэмбо с головой. Словесная трясина затягивала его все глубже и глубже.
В это самое время, когда влюбленные, живущие по московскому времени, мирно засыпали в своих постелях, влюбленные остальных часовых поясов уже давно спали, а на Дальнем Востоке уже шли на ратные будни трудового фронта, в предрассветном тумане к училищу подкрался горбатый бронированный Крайслер выпуска Запорожского автомобильного завода, болтше известный, как «Ушастый» или «Чебурашка».
Вышедший из него офицер стал медленно пробираться вдоль забора. Лаврентий Палыч шел разбираться с теми, кому служба по какой-то причине показалась медом. Он имел твердое намерение показать этим несчастным, как глубоко они заблуждаются в этом вопросе, ибо правосудие не спит, его недремлющее око видит все, его карающий меч настигнет всякого, кто сделает хоть шаг вправо или влево от буквы закона. Тридцать седьмой год навис, как дамоклов меч, над всеми, кто нес свой тяжкий крест в наряде в эту волшебную летнюю ночь. Но судьбе было угодно, чтобы эта чудная ночь стала Варфоломеевской, а для младшего сержанта Михася лично, стоящего на посту,  доверенном ему партией, последним днем Помпеи.
И только сержанта Иванова не волновало ничто. Сменившись с наряда, он спал с чувством выполненного, с его точки зрения, долга. Правда, его мнение принципиально расходилось по всем пунктам с мнением командного и политического состава. Но его можно понять, он еще не был так закомплексован положениями уставов, требованиями различных приказов и директив. Он попросту не знал этих требований, поэтому позволял себе разные вольности, умело маскируя их, мотивируя это плюрализмом мнений. И вообще, демократия породила целую массу проходимцев всех мастей. К таким проходимцам, безусловно, относился и товарищ Иванов, хотя и товарищем-то его можно назвать очень условно, ибо он не вполне понимал диалектику, а его философские воззрения только с очень большой натяжкой можно отнести к вполне марксистским.
В общем, это был еще тот боец партии, прошедший закалку в комсомоле времен проклятого застоя. Изо всех призывов партии он для себя выбрал почему-то только один: «Все во имя человека, все для блага человека», причем в его собственной трактовке этот лозунг звучал несколько иначе: «Все для тебя, Толик, пользуйся на здоровье». А поскольку на здоровье он не жаловался даже в пьяном угаре, то и пользовался бла¬гами, предоставленными ему законами, как только мог.
Ко всему товарищ Иванов был еще и крайне аморальный тип. Каждый семестр он собирался жениться, причем на разных девушках, но все еще оставался холостым. В общем, это был родной, но младший брат Остапа Бендера. Жаль, что он спал в эту историческую ночь, и Рэмбо так и не удалось познакомиться с ним. Более того, Рэмбо так и не узнал, что всего в нескольких шагах от него спит такой замечательный человек, такая находка западным службам для подрыва наших доблестных вооруженных сил изнутри. Поэтому можно смело сказать, что Рэмбо зря прожил свою жизнь. Потому что именно о таких людях, как сержант Иванов поэт  Николай Алексеевич Некрасов сказал еще в прошлом веке:
«Природа-мать! Когда б таких людей
Ты иногда не посылала миру –
Заглохла б нива жизни!»
Да, в ту самую минуту, когда замечательный парень товарищ Иванов спал в одной постели с чистой совестью, Веня все еще агитировал Рэм¬бо за Советскую власть, призывая того бороться за претворение в жизнь последних решений партии и народа, за стирание различий между мужчиной и женщиной, между войной и мирной жизнью, Рэмбо уже давно потерял сознание, но каким-то чудом еще держался на ногах.
Как все-таки жаль, что товарищ Иванов спал! Кто знает, чем бы все закончилась, в какую сторону закрутилось бы колесо истории, неси он службу в эту ночь в наряде. Тем более, что эта возможность была вполне реальна, так как сержанту Иванову не доверяли никакого дру¬гого наряда, кроме роты. Однажды его, правда, рискнули поставить в наряд по столовой, причем хлеборезом. Сутки училище сидело на голодном пайке военного времени. Больше таких ошибок командир роты не допускал. Старшина хотел было поставить Иванова старшим охраны объектов, но когда майор Асауленко увидел его фамилию в списке наряда, его чуть не разбил паралич от ужаса. У него не было никаких иллюзий на тот счет, что за все утерянное и промотанное Толиком имущество придется расплачиваться не самому Толику Иванову, а командиру роты лично. Такая перспектива совершенно его не радовала, что вполне понятно.
У Толика было горе, можно сказать, национальная трагедия, дело в том, что в последние месяцы он начал катастрофически быстро худеть, и в течение трех месяцев сбросил – страшно вымолвить – три килограмма! Такая беда свалилась на его голову вдруг и застала Толика врасплох. Вся жизнь его теперь была подчинена одной цели – не дать этой заразе распространиться дальше.
Толик тренировался, не покладая рук. Сначала изматывающие тренировки в чайнике, потом сон-тренаж. Потом снова занятия по атлетизму в том же чипке, метание пончиков, и снова тревожный сон уставшего человека. После команды «Отбой» он доставал из тумбочки ящик кефира, сумку плюшек, и снова изнурительная тренировка, пока в глазах не темнело, и ноги не становились ватными. Тогда он без сил опускался на кровать, снимал с себя все остатки цивилизации, и, развесив, словно бе¬лые флаги капитуляции, свои кальсоны, засыпал.
Прошлое Толика было окутано таинственным туманом. Ходили упорные слухи, что до армии он работал на режимном заводе, выпускающем оборонную продукцию. Что завод был подземный, окруженный колючей проволокой, по которой был пропущен ток, пулеметными вышками, патрулями. Но тайна эта была покрыта мраком, ибо Толик хранил многозначительное молчание, и лишь изредка очень прозрачно намекал, что он работал на заводе трамвайных рулей».
Семинар окончился, и мы стали собираться на обед. Во время самоподготовки я прочел недописанный рассказ вслух. Приступы тишины часто нарушались дружным смехом.
– Не хило, – первым высказал свое мнение Миша. – Главное, что это адресовано широкой читательской массе курсантов СВВПСУ!
– Клево! – смеется Третьяк. – Ты просто мастер пера!
– Кайфово! – восхищается «замок». – Только не мастер, а акула пера! И кто-то там еще ротационных машин!
– А вы обратили внимание на величественный слог, захватывающий сюжет, эффектную зрелищность, когда описываемые картинки просто оживают в воображении, – смеется Веня.
– Точно, – охотно соглашается Дима. – А еще четко прослеживается тесная связь с современностью! А еще произведение имеет огромное воспитательное значение. Ха! Ой, не могу больше!
– Прямо офигеть! Лично я считаю за честь познакомиться с таким незаурядным литератором, – вставил свои пять копеек Лео, таким образом, высоко оценив мой скромный труд. – Сразу обращает на себя внимание яркий, самобытный стиль начинающего автора.
А когда я закончил чтение, Веня вдруг совершенно серьезно сказал: «Писатель родился». И никто почему-то не рассмеялся, только Королев, как обычно, проворчал:
– Всю свою подсознательную жизнь я только о том и мечтал, чтобы познакомиться с начинающим писателем, и вот моя давняя мечта сбылась.
Впрочем, для него такая реакция совершенно естественна.
– Не просто с писателем, – шутит Веня, – а с дико перспективным писателем! Мир облетела сенсационная новость – в СВВПСУ родился писатель! Иванов, сочини-ка роман, это же сумасшедшие деньги, если верить Королеву! К тому же это отличный способ заработать денег и заявить о себе.
– Далеко еще Иванову до моего деда и до его гонораров, – кривится КорС, – так что вы, товарищ Иванов не улыбайтесь, а идите, оттачивайте свое мастерство, а то так никогда и не сможете создать эпохальный шедевр. А вообще, скромнее надо быть. Ваше сочинительство этого не заслуживает. Вам тут поют какие-то незаслуженные дифирамбы, типа ваша писанина имеет оглушительный успех, типа взошла звезда, озарившая все последующие…
– КорС, – серьезно говорит Миша, – ты бы хоть ради приличия промолчал, а?
После Мишкиного вмешательства Королев угомонился. И только один Вася о чем-то долго мучительно думал, а потом вдруг взял и выдал:
– Толик, но ведь все это не правда! Правда?
Пока я думал, как реагировать на его вопрос (и склонялся к мнению, что нужно просто рассмеяться), ответить решил Столб.
– Ого, какие неожиданные всходы дает соцреализм в душах отдельно взятых курсантов! – рассмеялся Саня. Потом, убедившись, что состояние Васи только ухудшается, Столб взял гитару и пропел:
– Вымысел не есть обман. Замысел еще не точка. Дайте дописать роман до последнего листочка!
– Чьи это слова? – живо отреагировал Вася. – Или ты сам придумал?
– Шалвовича, – важно сказал Столб, но перехватив недоуменный взгляд Василия, охотно объяснил, что Булата Окуджавы. После этого Вася успокоился, и больше меня своими сомнениями не терроризирует. Так что жить снова стало хорошо.

«Конференция»
В роте продолжается обсуждение написанного мной рассказа. Я сказал «обсуждение написанного мной рассказа»? Разговорам в роте нет конца. Я даже предположить не мог, что мое сочинение вызовет такой большой интерес у курсантов. Я довольно быстро научился не обращать никакого внимания на дружеские и совсем не дружеские замечания своих читателей. Я терпеливо жду, когда уже эти разговоры утихнут.
– Легко обратить внимание на то, что это не дешевые потуги, не жалкие попытки бездари, а вполне зрелая работа, обладающая определенными литературными достоинствами. Ну, признайся, Иванов, ты уже писал раньше? – спрашивает «замок».
– Можно и так сказать, мы с одноклассником комиксы на одноклассников и учителей рисовали. Правда, Глеб больше рисовал, а я больше над темами и текстами работал.
– А я тоже в школе самиздатовский журнал выпускал, – вдруг признался Королев.
– Диссидентский? – округлил глаза Вася, и все рассмеялись.
– Сатирический, – свысока посмотрел Королев на Васю. – «За рублем» назывался. Эпиграф был такой: «Когда идем мы за рублем, светить не надо фонарем. Нам только вместе два рубля сияют лучше фонаря!»
– Когда идем мы за копейкой, светить не нужно фонарейкой, – смеется Веня.
– КорС, а чего ты тогда скромничаешь? Непонятно даже, – смеется Миша. – Напиши чего-нибудь, а то, то, что пишет Иванов, даже не с чем сравнить.
– Так, – появился ротный, и легко, непринужденно и весело влился в наш разговор, – товарищи курсанты, читательскую конференцию прекратить! Выходи строиться!
– Товарищ майор, мы же еще автографы не взяли, – с неизменно недовольным видом говорит КорС. – Посмотрите, от желающих взять у Иванова автограф, практически, нет отбоя.
– Разговор окончен. А сарказм ваш не уместен. Кто знает, может, мы с вами стали свидетелями рождения нового писателя?
– С гонораром в сорок пять тысяч рублей за роман, – ворчит Королев. – Иванов стал легендой еще при жизни.
Интересно, когда он уже наворчится вдоволь? Или это даже теоретически  невозможно? Вряд ли ему удастся усмирить свое самолюбие. Во всяком случае, в ближайшее время ему это точно не грозит. Ну, так вышло, что не питает он ко мне никаких симпатий, так хоть бы научился уже проявлять уважение к своему врагу.
– Товарищ майор, мы же шутим, – смеется Лео.
– Да и я, признаться, тоже. Далеко тебе, Иванов, до писателя! А вот до сатирика намного ближе. Иванов, не делай вид, что тебе не интересно, что я говорю. А если серьезно, пиши, пробуй дальше. Не отказывайся от своей идеи, – высказал ротный странное пожелание. Никакой идеи у меня на самом деле не было и нет, хотя ротный дал весьма лестную оценку моей писанине.
– Какой идеи, товарищ майор? Так, от скуки написал.
– Ты, конечно, можешь позволить себе поскромничать, так как первая проба пера оказалась успешной, ты, можно сказать, немедленно завоевал читательские симпатии. И еще подумай хотя бы о том, что никто кроме тебя ничего подобного не сделал. Да и вряд ли сделает.
Что говорить, мне приятно, что я удостоился похвалы нашего ротного. Не то чтобы я привык относиться к нашему командиру с должным уважением, нет. Я его на самом деле уважаю.
– Пацаны, а давайте сфотографируемся! – предложил Володя. – Раз уж мы имеем не только возможность присутствовать при родах писателя, но и сфотографироваться с новорожденным! Вы разрешите, товарищ писатель? – и он почтительно склонился перед «новорожденным», вызвав своей клоунадой смех.
– Итак, наступил еще более торжественный момент, – смеется Миша.
– Да ну вас, – отмахнулся я от шутников, хотя в этот момент что-то шевельнулось во мне, пробуждаясь.
– Что характерно, рано вы нос стали драть, товарищ Иванов, очень рано, – смеется Лео. – Я испытал первое легкое разочарование в вас! И еще, запомните, пригодится еще: достоинство нужно сохранять при любых условиях. А вы грубить начинаете. И не кому-нибудь, а своим товарищам!
– Наш автор, оказывается, подвержен тщеславию, – вторит ему Веня.
– Иванов, ты автограф после обеда, надеюсь, дашь? – спрашивает Зона.
– Не знаю, не знаю, – уклончиво ответил я. – Автографы в ассортименте имеются, но не для вас!
– Вряд ли ты прав. Ну, что ж, возьмем силой, – категорически заявил Рома, вызвав дружеское ржание.
– Дипломатия с позиции силы? – выпятил я нижнюю челюсть. – Попробуйте!
– Сам дашь! Ты не забывай, что у нас, как твоих современников, тоже будут интервью брать! И мы сможем о тебе такого наговорить, только держись!
– Иванов отличался крепким телосложением и высоким ростом, – тут же подхватил Лис, – славился своим несдержанным и эксцентричным характером…
– Шантажисты, – добродушно проворчал я. Такое внимание к моей скромной персоне все-таки очень приятно, чего я, признаться, никак не ожидал. Неожиданно откуда-то приходит осознание того, что происходящее мне определенно нравится. Честно сознаюсь, я понял, что где-то во мне живет тщеславие.
– И хотя лично у меня других знакомых писателей, кроме тебя, нет, – сказал Лис, надеясь спровоцировать меня на грубость, – ты нос-то свой все равно, высоко не дери! Кстати, ты обратил внимание на то, что мы в своих оценках тебя и твоего творчества пытаемся быть объективными?
– Идите вы все! Идите! – изображаю я всплеск недовольства. Правда это у меня выходит не очень убедительно.
Командир роты смеется вместе со всеми, (а это редкое явление), потом, посмотрев на часы, он серьезно скомандовал:
– Товарищи курсанты, напоминаю, жизнь в нашей армии подчинена жесткому расписанию. Рота! Выходи строиться на обед!
Ему начали вторить дежурный по роте, дневальный и все сержанты. Я тоже командую:
– Третье отделение третьего взвода! Выходи строиться!
– Иванов, – позвал меня ротный. – А кстати, какие новости на литфронте? В смысле, когда нам ожидать продолжения полюбившегося народу чтива?
– Никогда! – злорадно говорит КорС. – Никогда! И ничего нет удивительного в том, что он больше ничего не напишет! Популярность не могла не отразиться самым негативным образом на способностях автора. Писатель уже исчерпал все свои творческие возможности, – я стараюсь не обращать внимания, на слова Королева, а он все продолжает гнуть свое. – Писать-то оказалось делом не легким! А мы-то думали, что он отличается буйной фантазией! А на самом деле Иванов не более чем дилетант!
Королев, конечно, очень жесткий критик, но где-то мне приходилось слышать о том, что мнение врагов о нас намного ближе к истине, чем мнение друзей и тем более чем свое собственное мнение.
– Молчи, КорС, – смеется Батя, – а то Иванов у нас конечно прекрасный человек, но это только если его не трогать!
– Ладно, – тут же охотно согласился Королев, – трудитесь, товарищ писатель, вас ожидает ваш незавершенный колоссальный труд. Обзаведитесь литературным пианино, и вперед.
– Какое еще литературным пианино? – удивился я.
– А ты не знаешь? Так сначала называли печатную машинку.
– Так бы сразу и сказал! Симона, пока вдохновения нет, – смеется Лис, – найди печатную машинку, а то твои каракули кроме тебя самого никто не разбирает, и напечатай свое творение для каждого из нас. На них и поставишь свой автограф. Кто знает, может, когда-нибудь один из этих экземпляров займет место в музее писателя Иванова? Может, даже именно мой экземпляр! И я примажусь к твоей славе! Или продам свой экземпляр за дорого!
– И, правда, Толик, – вторит ему Миша, – ты поспеши, а то, насколько я знаю, ты свой почерк и сам не всегда разбираешь! Так что, пока твое творение еще свежо в памяти – напечатай и увековечь его! Если хочешь, я буду печатать, а ты будешь мне диктовать. Идет?
– По рукам. Ловлю на слове!
Во время очередной самоподготовки, когда я, как и положено командиру отделения, проверял, чем занимаются мои подчиненные, я заметил, что Королев пишет какие-то наброски, которые к учебе явно не имеют никакого отношения.
– О! Миша, – позвал я, – скоро тебе будет, с чем сравнивать мою писанину! КорС взялся за перо!
– А, ну, покажи, – сорвался с места Миша. – Дай заценить! Вдруг ты сразу затмишь Симону?
– Нечего пока оценивать, – вздохнул Королев, – мне даже план какого-нибудь рассказа написать, пока не удается.
И он снова тяжело вздохнул. Зато критиковать меня у него здорово выходит. И даже безо всякого плана.
– Негусто. Ну, что ж, – зевая, подвел итоги Батя, – подведем, так сказать, промежуточные итоги. Иванов традиционно лидирует, обгоняя КорСа не только в учебе, но и в творчестве. Во всяком случае, желающих сфотографироваться с КорСом или взять у него автограф, как не наблюдалось, так и не наблюдается! Товарищ Королев, вы совершенно бледнеете на фоне товарища Симоны! Ой! Я хотел сказать, на фоне товарища Иванова!
– И тут сам собой напрашивается закономерный вопрос, – улыбается «замок», – есть ли у Королева моральное право так язвительно насмехаться над Ивановым? Нет, мы, конечно, все над ним подшучиваем, но это делаем по-дружески, и только ты – зло.
– И заметь, КорС, не одному «замку» приходит в голову этот вопрос, – отвлекся от своих дел Лео. – Ты ведешь себя, как Яд из первого взвода.
– Да понял я, понял, – покраснел Королев, – я уже тихо молчу в тряпочку.
– Ух, ты! – восхитился Лис. – Ты демонстрируешь прямо таки беспрецедентную сообразительность! И кстати, демонстрируешь  очень вовремя!
– Что очень правильно, – насмехается Миша. – А то лично мне, как преданному читателю Симоны давно хочется почесать кулаки! КорС, ты не догадываешься, почему и главное, обо что?

Физиология
Рота готовится к городскому увольнению, но я спокоен, так как сегодня не мой день. В смысле, по графику я иду в увольнение завтра. Поэтому я спокойно сижу у окна, неторопливо пью чай и читаю свежий номер журнала «Советский воин». Тут Артем Баранов спросил у «замка», иду ли я сегодня в увал, Узнав, что я иду в увольнение завтра, он пришел в восторг.
– Толик! Иванов! – громко зовет Баранов. – Возьми мне с ужина хлеба с маслом и жареную рыбу.
– Хорошо, – киваю я, – возьму, хотя ты и не сказал «пожалуйста».
– Симона, – зовет КорС, воодушевленный успехом Артема, – не притворяйся глухим, и для меня тоже возьми! Пожалуйста!
– Возьму, возьму, – обещаю я, так как это мне совсем не трудно. В смысле, не трудно принести, а не пообещать.
– «Комод», вот ты скажи, только честно, – весело говорит мне Дима, – ты должен заботиться о своих подчиненных или нет?
– Безусловно, должен, – согласно киваю я, уже догадываясь, куда клонит Дима, и шучу, – если я могу тебе чем-то помочь...
– Можешь, можешь, – заверяет меня Дима, – не сомневайся. Захвати, пожалуйста, с ужина хлеба с маслом и рыбу мне, а еще Ваське и Вовке!
– Ладно, – не оборачиваясь, твердо пообещал я.
– Отвечаешь? – улыбнулся Дима. Можно подумать, что ему недостаточно моего ответа. А! Это он боялся отказа, а теперь преисполнился уверенности и в предвкушении ожидаемого наслаждения откровенно наглеет!
– И говорить нечего, – заверил я. – В смысле не о чем! Заметано!
– Спасибо! Утешил! В смысле обнадежил! – радуется Дима.
– Командир, – кричит Лис. – И нашу с Литином долю захвати, – взгляд у него стал настойчивым, так как вопрос очень важен для него. Я, уже только, молча, киваю. Желающих столько, что хоть начинай записывать, чтобы кого-нибудь не забыть. Кажется, что просьбам этим нет конца.
– Симона, – зовет Юлька, – и мне пайку возьми, будь другом!
– Своего «комода» проси, он тоже в увольнение не идет, так что пусть он энергично заботится о тебе, и будет тебе другом, – пытаюсь я перевести стрелки на Игрека, но тот никак не отреагировал на мои слова. – Это не мое, а ваше дело.
– Он только с виду такой деловой, – с легким сожалением выплеснул крик души Юлька, – но на деле он не такой обязательный, как ты – или сам съест наши пайки, или просто забудет. А ты надежней!
– Игрек, ты «комод» первого отделения или нет? Товарищ Третьяк, вы думаете о том, чтобы ваши подчиненные были сыты?
Игрек, Юлькин командир отделения, и ухом не ведет, уходя от неудобных вопросов и проявляя поразительно мало интереса к нашему разговору. Кажется, что слова Юльки не произвели на него особого впечатления, а его лицо излучает спокойствие.
Меня его показное безразличие даже позабавило. Похоже, что никакого укола совести он не почувствовал. Становится все яснее, что мне предстоит принести пайки всем увольняемым нашего взвода.
Перед тем, как поужинать, я собрал двенадцать порций хлеба с маслом, жареную рыбу. Чтобы не попасться на глаза дежурному по училищу или другим офицерам я не пошел через плац, а обошел спортзал и нашу казарму. Этот путь у нас любят все курсанты. Как говорят в нашем училище, любая кривая дорога, обходящая начальника, короче любой прямой, проходящей мимо него. Потом я поднялся дальним подъездом через 32-ю роту. Сразу разложил все по тумбочкам.
Когда начали возвращаться курсанты из увольнения, я отложил в сторону журнал  и стал любоваться тем, как ребята, отложив фуражки, сразу с диким аппетитом впиваются молодыми, крепкими зубами в хлеб и с блаженством поедают рыбу и даже хлебные крошки, запивая это великолепие водой из крана. Пирушка скромная, у нас пока простые гастрономические пристрастия.
– Симона, – радуется Дима, – спасибо за доставленное беспокойство! Мы перед тобой в долгу!
– Не кормят вас там, что ли? – деланно удивляюсь я. – Такой аппетит!
– Ты что? Это же студентки! – веселится Дима. – Они же сами бедные, как церковные мыши!
Закончив свои объяснения, Дима продолжил свою трапезу. Конечно этот хлеб с маслом для голодного курсанта – капля в море, и все-таки это намного лучше, чем совсем ничего.
– Что, еще беднее курсантов СВВПСУ? Чем же вы тогда там занимались? – притворился я недогадливым. – Да еще столько времени!
– Сплошная анатомия и физиология! – смеется Дима. – Любимая моя любовница на все время увольнения приковала меня к постели!
– Рад за вас, – совершенно искренне говорю я.
– Эх, как же я завидую студентам! – вырывается у Литина. – У них такая разгульная жизнь каждый день! Подумать только: каждый день!
– Чем она тебя приковала? – осторожно спрашивает Вася. – Наручниками?
– Командир, – на полном серьезе вскричал Дима, – убери его отсюда немедленно, а то я за себя не отвечаю!
– Слушай, Дима, – вспомнил вдруг Лис, – а ты что, стал по гражданке галстуки носить? Мне лично форменные поперек горла стоят.
– Мне, признаться, тоже. Просто пуговица на рубашке оторвалась, а пришивать ее времени не было. Вот я и «одолжил» галстук у хозяев, у которых комнату снимаю.
– Толик, ты завтра идешь в увольнение? Тебе завтра принести твою вечернюю пайку? – великодушно предлагает КорС.
Слышать такое от Королева, известного своим нелегким, высокомерным характером слишком странно, необычно, но приятно.
– Нет, спасибо, – снова притворно вздыхаю я, – я иду к кооператорше, так что буду сыт. Она пообещала побаловать меня блюдами мексиканской кухни. Думаю, что я еще и вас чем-нибудь порадую. Так что можешь мою пайку завтра съесть.
– Так не честно, – возмущенно орет Дима. – Подели ее, почему все одному КорСу? Кстати, а чего это ты чужие супружеские обязанности исполняешь? Тебе что, незамужних женщин мало?
Дима так разволновался, что совсем позабыл о том, что в следующий раз я могу ему пайку и не принести, и потому относится ко мне, как мне кажется, без должного уважения.
– Она не замужем. Кстати, Королеву я отдаю свою пайку еще и, потому, что он мне глупых замечаний не делает. А знаешь, Дима, о чем я сейчас мечтаю?
– Мне кажется, что я знаю, – подмигнул мне Миша. – Мечтаешь ты о том, чтобы проучить неблагодарного Диму. И мечта твоя может сбыться уже ровно через неделю! Дима, ты следишь за ходом моей мысли?
Дима оказался понятливым и тут же замолчал. Надо отметить, что картина эта – хлеб с маслом, жареная рыба повторялась все годы учебы в училище. Даже на выпускном курсе.
– Иванов,  – говорит Лео, – а здорово у тебя получается: и командовать и заботиться о личном составе. Ты просто образец для подражания!
– И что? – признаться, я не понимаю, к чему там клонит Валерка. – Беги, перенимай опыт, в смысле, бери с меня пример! Это пока бесплатно.
– Вот помяни, Симона, мое слово, командир из тебя выйдет лучший, чем замполит! Хотя и замполитом ты тоже будешь хорошим. Я уверен, что вижу тебя насквозь! – смеется Лео.
Я, молча, отмахнулся. Хотя на самом деле у меня возникло назойливое ощущение, что в чем-то Лео прав.
  – Да ну тебя. Не собираюсь я становиться командиром, – ответил я, лениво обдумывая услышанное.
– А вот это не тебе решать, – куражится Лео.
– Судьба такой, э?! – поддержал его ара.

Ника
Мы с Володей и Димой в увольнение поехали в Ялту. Ничего особенного, побродили по набережной, искупались в море, посидели в подвальчике «У старого платана», и время пролетело незаметно. Так хорошо бывает бесцельно побродить в этом прекрасном городе у моря.
– Может, по бабам? – предложил Володька, когда Дима отошел к стойке бара. Он у нас, похоже, использует любую возможность для знакомства с девушками. 
– Все вместе, что ли? – удивился я. – А сам чего не хочешь?
– Ну, так ведь ты у нас известный профессионал, одержавший немало блистательных побед, а я пока так, любитель. Да и трудно соперничать с такими безжалостными конкурентами, как ты! Из-за тебя и таких как ты я вечно остаюсь на разбитом корыте.
– Хорошо, как тебе вот те две девушки?
К сожалению, девушки как раз присели за столик, и обе к нам спиной. Я их рассмотреть успел, а вот мой приятель нет.
– А они красивые? – сглотнул комок Еременко и стал жадно изучать девушек со спины.
– Одна красивая, а вторая так, на любителя, – пошутил я.
Однако Вовка не на шутку обиделся, и продолжать эту тему отказался. А тут еще и Дима вернулся, так, что Володька на время охладел ко всем девушкам, и пока мы были в кафе, больше не произнес ни слова. Уже в троллейбусе Вовка толкнул меня плечом и сказал:
– Толик, обрати внимание – вон та девушка, которая нестерпимо красива, все время смотрит на тебя.
– Почему на меня? Может на тебя? – отмахнулся я, чувствуя, впрочем, как во мне нарастает жгучий интерес.
– Не шути ты. Это ты, а не я, как правило, производишь на девушек очень сильное впечатление. Впрочем, я вовсе не утверждаю.
Я украдкой глянул, и встретился взглядом с девушкой, сидящей через три ряда впереди, но через проход от нас. Девушка была хороша: высока, стройна, с выраженными женскими прелестями. И на лицо тоже была очень симпатичная. Я улыбнулся ей, а она мне. После этого она стала смотреть на меня выжидающе.
Я порылся в карманах и нашел старые билеты на концерт группы «Пикник». На обратной стороне одного из них я написал: «Девушка, милая, не исчезайте навсегда! Я бы очень хотел еще хоть раз увидеть Вас! Меня зовут Толя, а Вас?» Я передал ей записку и, замерев, стал ждать ответа. Девушка, смеясь и весело поглядывая на меня, попросила у подружки ручку и на моем же билете написала ответ. Потом передала записку мне.  Сначала она попала Вовке Еременко.
– Спешу сообщить – вам письмо, – протянул он мне ее послание, поставив меня, как мне кажется, в затруднительное положение.
– Что в нем? – поинтересовался я, не торопясь брать письмо в руки.
– Ну, ты даешь? Откуда же мне знать? – ошарашено ответил мой приятель, всем своим видом изображая, что я непредсказуемый человек. Он явно сбит с толку моим вопросом.
– Так возьми и прочти! Потом перескажешь, – демонстративно отвернулся я к окну.
– Вот еще! Может она тебя посылает куда подальше! Нет уж, читай сам, – не сдавался Вовка. – Ну, не дрейфь!
Поневоле пришлось читать самому. Негде правды деть, я развернул записку с опаской, очень уж не хотелось нарваться на грубость. Но к моему восторгу и радости первое, что мне бросилось в глаза – были цифры! Номер телефона! Значит, никто меня никуда не посылает! «Мой номер.… Перезвони, буду ждать». И все.
Подруга легла на плечо моей новой знакомой и задремала, так что та не могла больше смотреть в нашу сторону. Когда въехали в  Симферополь, то подружки встали – похоже, они живут где-то здесь. Это был удобный момент, я тоже торопливо поднялся и поспешил к ним. «Моя» ростом была мне до бровей. От нее обворожительно пахнет французскими духами.
– Как тебя хоть зовут? – спросил я, стараясь не казаться чересчур самоуверенным. – А то и к телефону как позвать не знаю!
– Вероника. Позвонишь? – наступила окончательная развязка.
– Конечно. Сегодня же позвоню, – охотно пообещал я ей.
– Смотри, буду ждать, – она немного поколебалась и чмокнула меня в щеку. – Жду!
И вместе с подружкой вышли из троллейбуса, а я гордо вернулся на свое место.
– Везунчик ты, Иванов, – с горящим взглядом  заметил Володька. – И за что это все тебе? С твоим характером можно быть и не настолько привлекательным, все равно будешь пользоваться успехом у женщин! Мне бы так легко завоевывать симпатию, как тебе.
– Да уж, – охотно подтвердил Димка, – Толик у нас наглый до невозможности, так что берегитесь замужние женщины того гарнизона,  куда пойдет служить Иванов!
– Скорее берегитесь мужья, – пошутил Володя.
– Вы оба ошибаетесь, – равнодушно заметил я, – на мой век и незамужних женщин хватит.
Однако мои друзья оказались неготовыми воспринять мое утверждение, как непреложную истину. Уже в училище Володька и Дима продолжили обсуждение секрета моего успеха у женщин, а так же того, буду ли я встречаться с замужними женщинами. В их разговор, ясное дело, включился и Веня. 
– Я думаю, – глубокомысленно заметил он, – что девушки любят Иванова не за красивые глаза, а за большой, как его? Рост!
Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит. Вене мысль о том, что мой успех объясняется исключительно высоким ростом, показалась любопытной и все объясняющей. Окрыленный своим открытием он продолжил развивать эту тему.
– Я вижу, что военная служба оставляет тебе слишком много свободного времени на болтовню, – вмешался в разговор Лео и пошутил: – Марш на уборку территории! Курсант Нагорный, а чего это вы стоите спиной ко мне, когда я смотрю вам прямо в лицо? Эх, Веня, был бы ты радиоприемником, я бы тебя уже давным-давно выбросил!
КорС заметил, что ему противно смотреть на мое радостное, сияющее лицо. Я не удосужился ответить ему хоть что-нибудь. Тут в кубрик вошел ответственный по роте капитан Туманов.
– Дежурный по роте, из увольнения все прибыли? Разобраться и доложить, что никаких нарушений нет. А кто это у нас там так грязно ругается? Курсант Нагорный, вот вы сейчас матом ругаетесь, а потом этими же руками будете хлеб брать. Непорядок.
Вечером я позвонил Веронике, и мы договорились встретиться с ней во вторник в 19.00 у танка в парке Победы. К сожалению, нас задержали на занятиях по строевой  подготовке, и я не успел переодеться в гражданку. Хотя я почти опаздывал, но я успел купить букет гвоздик. Как ни странно, но девушка пришла раньше меня и уже ждала меня у постамента с танком Т-34. 
– Надо же, – вместо приветствия сказала она, – действительно курсант!
– А я и не говорил, что я не курсант, – говорю я.
– Не ты – подружка моя. Мы вас еще на набережной в Ялте приметили. Подружка сказала, что вы курсанты, в ногу ходите, спины ровно держите, как это называется?
– Выправка военная, – улыбаясь, отвечаю я.
– Вот-вот! Затылки аккуратно подстриженные, хотя вы и чубатые, и не ошиблась. А я доказывала, что вы студенты. Проспорила. Ну, так куда идем? Я вообще с курсантами не встречалась. Для тебя делаю исключение.
– Слушай, а давай на пять минут разойдемся, – предложил я.
– Куда? – не поняла Ника и насторожено посмотрела на меня.
– Мальчикам – налево, девочкам – направо, – объяснил я. Я так торопился на встречу, что после строевых занятий не успел зайти в туалет. А здесь, в десяти метрах от памятника находится пристойный подземный туалет, так что грех не воспользоваться такой возможностью.
– И, правда! Я не знала, как тебе намекнуть, что мне надо в туалет. Как с тобой легко и просто! Так значит через пять минут?
И через пять минут мы пошли гулять, есть пирожные, мороженое и знакомиться ближе. Общаться с ней было интересно, так как девушка оказалась начитанной, и я был рад этому обстоятельству вдвойне.
Впрочем, Ника так же отметила, что я за один вечер перевернул ее привычное представление о курсантах СВВПСУ в лучшую сторону. Так что у нее больше не осталось предубеждения против военных. Одно плохо – увольнения ждать долго, а ведь любовь, как и деньги, нужна каждый день. Во всяком случае, в юности.

Марш
Летнюю сессию нам предстоит сдавать в летнем лагере в учебном центре в селе Перевальное. Туда мы должны добраться своим ходом, то есть пешком. Говоря военным языком, мы должны совершить пеший марш-бросок.
Заметно выпивший комбат, покачиваясь, стоит перед строем батальона и говорит:
– Я строго контролирую этот вопрос. Мы вчера с-с к-командиром т-тридцатой роты на машине п-проехались по маршруту. По с-спидометру вышло сорок два километра. Думаю, что д-для вас эт-то не страшно, правда?
– Да уж, – ворчит КорС, – 42 градуса в тени и сорок два километра. Плюс полная выкладка.
– Д-да! Чуть не забыл, – вспомнил комбат. – В целях п-повышения вашей выносливости вы будете нести с собой свое постельное белье и конспекты!
– Ни фига себе! – ахнул Веня. – Это что, и матрацы тоже на себе переть?
– Ага. Причем вместе с подоконниками, – пошутил Лео.
Комбат словно услыхал вопрос Вени и счел нужным нам все разъяснить.
– Я имею в виду, ч-что свои п-простыни, наволочки и полотенца вы возьмете с собой, а матрацы, одеяла и подушки есть в лагере. В изобилии.
– А подоконники? – снова не удержался Лео.
– Лео в палатках, а четыре роты будут жить в палатках, подоконники ни к чему, – шутит Лис.
– Ясно, – брюзжит Королев, – бензин спишут, будто все это везли на машине, а на самом деле нам придется нести на себе лишних 5-8 килограмм. В зависимости от того, кто, сколько конспектов с собой возьмет.
На этом инструктаж окончился, и дальше в дело вступили командиры рот с более детальными объяснениями.
– Значит так: в час тридцать ночи вы внезапно будете подняты по тревоге. Не волнуйтесь, выходить надо не как по тревоге, а с пониманием, что это начало марша в Перевальное. Поэтому, не спеша собираете постельное белье в вещмешки, заправляете кровати, натираете полы мастикой и выходите строиться. Вам выпала честь первыми совершить пеший марш в летний лагерь. Раньше курсантов в него всегда возили на автомобилях.
– Командиры рот, почему у 90% курсантов есть фляжки, а у половины нет?
Это комбат так пошутил. Вечером в умывальнике была очередь – все пополняли запас пресной воды. В ход шли не только штатные фляжки, но и всевозможные бутылки и банки.
– Иванов, – позвал Лео, – а ты чего не затариваешься?
– Мне и обычной фляжки будет много, – ответил я, сразу же вызвав резонанс.
– Как это может быть много по такой жаре? Не верю!
– Вот как раз по такой жаре много пить и нельзя, потом изойдешь, и все время будешь хотеть пить, – предсказал я дальнейшую судьбу тех, кто будет пить много воды на марше. – А я догонюсь потом в Перевале.
По большому счету, мне и говорить об этом не стоит, так как видно, что Лео все равно не поверит. Моих слов и моего личного примера оказалось явно недостаточно.
– Брось, Иванов! Выдумываешь ты все, – проявляет свое категорическое несогласие с моим утверждением Лео.
– Это ты кому сейчас сказал: «Врешь?», – то ли удивляется, то ли шутит  Миша. – Это Иванову, который известен своей честностью и искренностью?
– И еще крайне несдержанным характером в купе с хорошо поставленным ударом, – подсказывает Лис.
Уже на построении перед началом марша ротный перед строем объявил:
– Товарищи курсанты! Обращаю ваше серьезное внимание на потребление воды на марше. Поверьте мне, я родился и вырос здесь в Крыму: пить много нельзя! Прополощите горло, сделайте два-три глотка и все! Слышите: все!
– Ерунду какую-то говорит, – ворчат Литин и Артем, – как же это можно, без воды?
К предложению меньше пить они отнеслись холодно. Что ж, тем хуже для них, ведь им предстоит проверить справедливость утверждения ротного на практике, то есть на собственной шкуре. К сожалению, доводы обычно действуют мало.
– Не поверите мне, – продолжает ротный, – тем хуже для вас, так и знайте. Будете испытывать ужасную жажду, очень сильно потеть и быстро уставать.
– Будете пить много воды, – с серьезным видом говорит Рома, – она выступит на ваших спинах в виде соли.
Поверили, конечно, единицы. Только мы вышли за город, и дошли до особняка, в котором снимали комедию «Веселые ребята», нам предстояло перейти через реку Салгир. Почти все офицеры бросились удерживать курсантов, но куда там! Берег реки стал зеленым от х/б, это курсанты легли и пили, пили, пили воду Салгира, будто всерьез вознамерились выпить речку до дна.
– Пейте юшку, люди, а как выпьете все, то там рыбка будет, – смеюсь я.
– Ей, Богу, она мельче стала! – шутит Лео, вытирая пот со лба.
– Лакают из реки, прямо как собаки, – сокрушается мама Жора, обращаясь к ротному, – и какую мы можем навести дисциплину с этих курсантов?
– Да не пейте вы, – уже серьезнее говорю я, – а не то козленочками станете!
– Что ты, Иванов, миндальничаешь с ними, – зло говорит ротный, – они и так уже самые настоящие козлы!
– Как я не люблю орать, но не буду, – махнул рукой мама Жора.
А дальше стало совсем плохо – большинство ребят потели, слабели и задыхались. Многие курсанты находятся в плачевном состоянии. Уже через семь километров после Салгира я и Миша несли кроме своего еще по два чужих автомата, а КорС – вещмешок Баранова.
– Вот бараны, – ворчит Королев. – Предупреждали же вас, не пейте много! Чем больше пьете, тем большую жажду, потом испытываете.
– Умный в гору не пойдет, – отшучивается Веня. – Мы не виноваты, что нас потащили в эти горы, будто нормальных дорог нет.
Тут мы подошли к орошаемому полю, и картина повторилась. Офицеры кричат, пытаясь, навести порядок, а курсанты прямо в обмундировании стоят под водой, и ртами ловят струи воды. После этого стало еще хуже – несколько человек просто так попадали на землю, и офицеры были вынуждены сделать привал. Я достал фляжку, прополоскал рот и выплюнул. Потом сделал три глотка и завинтил крышку.
– Хорошо бы сейчас лимона пожевать, да покислее, – говорю я.
Васька жадно смотрит на мою фляжку. Ему, как и многим другим, приходится нелегко. Вода во фляжках у большинства курсантов давно закончилась.
– На, держи, – скрепя сердце, протянул я ему фляжку, – хотя это и неправильно. Третье отделение, как вы?
Васька, обрадованный тем, что есть возможность «утолить» жажду, присосался к моей фляжке как пиявка. Кальницкий, Королев и Зернов держатся молодцом, как и я. Остальные уже «сдохли». Любитель футбола Кальницкий сказал, что они уже «вне игры».
– А знаете, – говорит Миша, – от выстрела холостым патроном фляжка стает емкостью 1 литр, вместо 0,75 литра. Мы в армии так делали. Только чехол тогда для «новой» фляжки нужно шить самому.
– Что же ты раньше не предупредил? – прохрипел Дима, как, будто эти 250 грамм воды могли бы ему чем-то принципиально помочь.
– Адский ад, – вытирает обильный пот Саркис.
– Вася, отдай фляжку, а то ты слишком увлекся, – вспомнил я. Поскольку Васе не хватает сил вернуть мне флягу, пришлось отобрать ее у него силой.
– Сытый голодного не понимает, – стенает Вася. – Ой, что-то мне худо.
Во втором отделении молодцами были Валерка Леонтьев и Рома Журавлев, а в первом отделении молодцов вообще не нашлось. «Замок» тоже еле ноги волочит.
– Да, – крякнул Миша Кальницкий, – хорошо, что это не война. Со всего взвода только шесть человек и способны активно действовать и выполнять боевую задачу. Командир Иванов, я горжусь тобой, ты так и знай!
– Взаимно, – искренне ответил я.
– Надеюсь, целоваться не будете? – шутит Лео. – А то фотоаппарата нет, чтобы увековечить такое дело!
– Лео, иди ты! – лучезарно улыбается Миша.
– Хочешь, сказать, что я балабол? Может, и балабол!
Привал окончен, и, несмотря на протесты отдельных курсантов, мы пошли дальше. Через полкилометра мы подошли к какой-то канаве. Тут офицеры решили потренировать нас по команде «Воздушная тревога», вызвав новое недовольство многих курсантов.
– Товарищи курсанты, – бодро командует капитан Туманов, – напоминаю вам, что при поступлении сигнала «Воздушная тревога!», все укрываются в щели! Не бойтесь, это не та щель, которой вам здесь так не хватает!
Попрыгав в канаву и обратно, мы продолжили путь, который пролегает по горному склону, вернее по козьей тропе. Вскоре идти стало возможно только в колонну по одному, и колонна растянулась на полтора километра, если не больше. Местами приходится перепрыгивать через ямы на тропе.
– А вот интересно, – сердится Королев, оступившийся при прыжке, и упавший в неглубокий ров, потирая ушибы, – как они тут на машине ехали? Сорок два километра по с-с-спидометру, – передразнил он голос комбата.
– А что, – смеется Миша, – в их состоянии можно и на машине!
Вскоре колонну остановили, офицеры признались, что они заблудились! Мы дали крюк в семь километров. Совершенно лишние семь километров! Энтузиазм у многих курсантов после этого сообщения совсем иссяк. Мы вынуждены повернуть назад, чтобы выйти на верный путь.
– Чисто по-военному, – констатирует сей непреложный факт Рома. – Чего-то такого и следовало ожидать.
– Твою мать, – чертыхается КорС, нисколько не стесняясь в выражениях. Не зная, и не поверишь, что он из интеллигентной семьи.
– Плебейская интеллигенция, – вслух говорит Батя, словно отвечая на мои внутренние сомнения. – Манеры человека это зеркало, в котором отражается его портрет.
– Товарищи курсанты, – не унывает комбат, – это еще я повел вас не в другую сторону! А мог бы! Я неглупо пошутил?
– Надо же, – недоумевает Королев, – он не только не испытывает вины или хотя бы неловкости, но еще, кажется, и гордится тем, что заблудился!
– Что тут удивительного? – философски заметил Рома. – Как говорится, у каждого своя гордость. Например, рахиты, дистрофики и дауны могут проходить мимо военкомата с высоко поднятой головой. 
Мы рассмеялись, а комбат тем временем сел в УАЗ, и спокойно, как ни в чем не бывало, уехал в Перевальное.
– Пацаны, – канючит Веня, – у кого еще есть вода? Я хочу пилотку намочить, а то припекает сильно.
– Нет воды? – насмехается Миша. – И ты не знаешь, как намочить пилотку? А ты подумай, подумай, тем более что ты так много выпил!
Несмотря на все трудности в лагерь батальон все-таки прибыл, правда, уже под вечер. Нас встречал недовольный задержкой комбат и оркестр, играющий для нас  «Прощание славянки». Что и говорить, наш пеший переход из Симферополя в Перевальное для многих стал настоящим испытанием. Как сказал комбат: «Испытанием на прочность», и как сказал Мишка Кальницкий: «Испытанием на глупость».
Здравствуй, лагерь! Здравствуй, летняя сессия! Мы научились радоваться сессии, потому что после нее неминуемо следует отпуск! Летний отпуск! Целый месяц! Ну, а пока нам предстоит небольшой отдых после мучительного перехода.
– Блин, как же я выбился из сил, – вяло сказал Веня, – нет, сил у меня много, но я из них выбился!
– Просто райский рай, – блаженно говорит Саркис, растянувшись на койке. Уснули после такого трудного дня все мигом.

Сессия
                «Живут – не тужат вдалеке от мам
                И предаются весело, беспечно
                Наукам, спорту, музыке, стихам
                И, разумеется, делам сердечным.
                Когда же время сессии придет,
                То с головой уходят все в науки,
                За книгой дни и ночи напролет.
                О, как отрадны творческие муки!»
М. Козлов
Вот и пришла очередная сессия, а потом наш долгожданный отпуск! Целых тридцать дней, причем летом! Тридцать дней!
Полковник Тетка проводит консультацию для всей нашей роты. Он стоит за трибуной с вечно самодовольным видом.
– Необходимо понимать, – поднимает он вверх указательный палец правой руки, – что одно из главнейших направлений деятельности офицера-политработника это воспитание нового человека – строителя коммунизма!
Слушаю я вполуха, ничего не конспектирую, но как оказалось, запоминаю. Во всяком случае, когда я попаду служить в военно-строительный отряд, и окажется, что у меня в роте служат представители 53 национальностей, многие военные строители не знают русского языка, у меня в роте будет двадцать ранее судимых и много больных – вот тогда я вспомню эту консультацию. Вспомню, как нас учили, что из таких вот непростых солдат мне предстоит воспитывать новых людей.
– Исторический ХХVІІ съезд КПСС, – продолжает Родственничек, – вооружил многотысячную армию политработников конкретной программой повышения уровня партийно-политической и воспитательной работы в Вооруженных Силах Союза ССР. Большое внимание на съезде было уделено нравственному воспитанию молодого поколения, формированию патриотических чувств, высоких духовных качеств. Стремление служить Родине, обществу, трудиться на их благо, любовь к людям труда – качества, составляющие сущность нравственности нового человека. … Ну, что, товарищи курсанты, – неожиданно вставляет в свое выступление свою единственную шутку полковник Тетка, – можно, глядя на меня, пропагандировать мощь советских Вооруженных Сил? Ха-ха!
И как только у него язык поворачивается так говорить о себе? Глядя на его безобразно толстое тело, не верится, что он способен выполнить хотя бы один норматив военно-спортивного комплекса. О какой мощи он говорит?
– Прямо синоним несокрушимой силы, – довольно громко говорит КорС, который сидит с расстроенным, более обычного, лицом. Не только я это заметил. А еще мне показалось, что Тетка тоже услышал слова Королева.
– Серега, ты чего? – опередил меня Лис.
– Я-то думал, что это действительно будет консультация, и я смогу почерпнуть что-то полезное, – недовольно говорит КорС, – даже нарядом поменялся. Теперь вместо того, чтобы отдохнуть, буду с субботы на воскресенье в наряде стоять, причем зря! Это ведь не консультация, а так, лекция ни о чем, в стиле «А-ля наш генсек» или там обычная политинформация.
– Товарищ курсант, по-видимому, знает материал лучше меня, – заметил Тетка, и даже выдавил некое подобие улыбки, – что ж, продолжайте, а мы послушаем.
Полковник сделал шаг в сторону от микрофона, уступая место Королеву. Серега четко представился:
– Курсант Королев!
– КорС, не вздумай! – только и успел шепнуть я.
– Еще российский император Петр І в 1724 году издал приказ, по которому все государственные служащие должны знать законы и уставы, и не имеют права оправдываться незнанием законов. Даже штраф был предусмотрен за незнание приказа, вот! Что же вы замолчали, товарищ курсант? – ехидно спрашивает полковник Тетка. – Продолжайте, продолжайте.
А Серега вместо того, чтобы виновато потупиться, промолчать или извиниться, вдруг, звонким голосом стал говорить.
– Офицеры-политработники, понимая всю ответственность за воспитание личного состава, возлагаемую на них обществом, партией и правительством, проявляют большой интерес к педагогическим знаниям, они следят за педагогической литературой. 
– Вы что, товарищ курсант, дурак? – визгливым бабьим голосом вскричал полковник. – Вы что, поиздеваться надо мной вздумали?
– Товарищ полковник, а что я такого неправильного сказал? – удивился КорС. Ни слова, ни тон Тетки его, казалось, нисколько не обескуражили.
– Вон отсюда! – визгливо, прямо по-бабьи  кричит Тетка. – С командиром роты ко мне! Немедленно!
Сергея драли до самого ужина. Вернулся он бледный и без аппетита на радость Зоне, которому Королев отдал всю свою пайку.
– Сбылась мечта бегемота, – пошутил Миша.
– Ну, как там все прошло? – участливо поинтересовался Рома.
– Жуть. Мне долго и нудно объясняли, что я не должен был так разговаривать и вести себя с полковником. Спасибо ротному и начальнику кафедры – отстояли, хотя и им это стоило большого труда. Да! Я экзамен теперь буду сдавать не Родственничку, а вместе с тридцать четвертой ротой другому преподавателю! И еще я пообещал, что возьмусь за ум!
– Тетка настроен был продержать тебя в училище весь отпуск? – понимающе спрашивает Лис.
– Не только. Он вообще хотел, чтобы меня выгнали из училища! Прикиньте!
– Серега, а я вот не пойму, зачем тебе было нужно задирать Родственничка? – спросил я, с нетерпением ожидая ответа.
– Надоело это словоблудие, не могу уже. Прописные истины, да даже просто набор пустых слов выдается за откровение. Ведь любой из нас мог бы и без подготовки прочитать лекцию на общие темы не хуже полковника Тетки.
– И он это понял, – усмехнулся я, – за что ты и получил.
– Симона, но ты ведь такое тоже делал, и тебе все с рук сходило?
– Не с Теткой! – рассмеялся я. – Только не с Теткой, Серега!
Мы давно знаем, что полковник Тетка беспощадно преследует тех курсантов, которые имеют наглость иметь свое собственное мнение, отличное от его мнения. И в своей нелюбви к таким курсантам Родственничек доходит до абсурда. Теперь это хорошо понимает и Королев.
После консультации взвод готовится к экзамену, а я читаю «Литературную газету», что не остается незамеченным.
– Иванов, а ты что, уже подготовился? – спрашивает «замок».
– Почти, – уклончиво отвечаю я.
– Когда же это ты успел? По ночам ты спишь, когда же ты готовился?
– Отвечайте, Иванов, наша широкая курсантская общественность ждет, – шутит Веня. – Только не нужно пыль в глаза бросать!
– Все просто, у меня проверенная примета есть: чем лучше я готовлюсь, тем тяжелее для меня складывается экзамен. И наоборот: чем меньше я готовлюсь, тем легче проходит экзамен. Вскоре вы убедитесь, что я прав. Только вам пользоваться этой методой я не советую.
– Слышали? И это говорит человек, у которого нет ни одной тройки – ни в школе, ни в военном училище! Где это ты видел тяжелые экзамены? Ты же отличник учебы!
– Вот и оставьте меня в покое, а я сам разберусь, как и когда мне готовиться.
– Что ж, так и быть, – согласился «замок», – предоставим отличнику возможность готовиться по индивидуальному плану.
– Живут же люди, – завистливо говорит Вася, – а тут прилагаешь все силы и усилия, и ничего.
За экзамен я получил оценку «отлично».
– Ну, ты даешь! Я, конечно, тоже учусь на «отлично», но мне необходимо больше времени на подготовку к экзамену, – искренне восхитился КорС, и тут же без всякого перехода, предложил, – пойдем на турники?
   
Подежурили!
На вечерней поверке мама Жора объявил, что третий и четвертый взводы заступают по гарнизону на сутки дежурным подразделением с оружием. После того, как распустили первый и второй взводы он объяснил:
– Это на случай какой-нибудь нештатной ситуации. Но вам повезло – я в этом плане счастливый. Я уже почти шесть лет в училище, много раз был этим самым дежурным подразделением с оружием, и ничего! Вы скоро все сможете в этом убедиться.
– Товарищ капитан, вы сплюнуть забыли! – подсказал Веня.
– Тьфу, тьфу, тьфу! – и мама Жора постучал себя по голове. – Уверен, что и этот раз все обойдется благополучно, вот увидите!
Однако на нас многолетнее везение мамы Жоры закончилось. Перед рассветом нас подняли по тревоге. Получив оружие и по два снаряженных магазина, наши взвода выстроились на плацу, где нас уже ждут два грузовика с водителями.
– Похоже, подвело нас везение нашего взводного, – проворчал КорС, и как в воду, стервец, глядел.
– Товарищи курсанты и сержанты, – очень серьезно начал комбат, – случилось ЧП.
– У мамы Жоры везение кончилось? – пошутил Лис.
– Обойдемся без шуток, – услыхал слова Лиса комбат, – товарищи курсанты, вы идете на серьезное дело.
– Чур, я на шухере! – снова отозвался Лис.
– Сержант Иванов! Сделайте так, чтобы этот курсант замолчал раз и навсегда, – с раздражением говорит комбат.
– Я! Есть! – сбросил я с плеча автомат. – А я-то думаю, для чего это целых шестьдесят патронов? Живучий видать гад, курсант Зернов!
Взвода смеются, а мама Жора даже не шелохнется. Он закусил губу и побледнел.
– Отставить смех! – командую я, и смех прекращается в обоих взводах. Похоже, действительно стряслось что-то из ряда вон выходящее. Даже Лис, наконец, проникся важностью момента и замолчал.
Выждав минуту, комбат серьезно продолжил.
– Двадцать минут назад нам стало известно, что в одной из воинских частей гарнизона караульный свободной смены штык-ножом зарезал часового, завладел его автоматом, боеприпасами, и, угнав ГАЗ-66, исчез из расположения части. Кстати, убитый им часовой был его старым другом и одноклассником. Они десять лет сидели за одной партой и дружили с первого класса.
– Долго же он обиду держал на своего друга и одноклассника, – присвистнул все тот же Лис, и стал негромко размышлять вслух, – так это что получается – покойный сам допустил своего одноклассника на пост? Во время несения боевой службы?
– Именно, товарищ Зернов, – снова продемонстрировал свой чудесный слух комбат. – Сколько раз вам твердили, что Устав написан кровью, выстрадан, а вы все не верите. Теперь слушайте приказ. Мы выдвигаемся на машинах в район, откуда начал движение на угнанном автомобиле преступник, и начинаем поиск.
– Так это не в самом Симферополе? – уточнил взводный.
– Нет. Воинские части, и милиция начинают планы «Кольцо» и «Перехват», а мы выступаем одними из первых. Я уверен, что мы его не увидим, но на всякий случай прошу – если что, на рожон не лезьте, геройства ненужного не надо. Помните, что у преступника тоже есть заряженный автомат, и одного солдата он уже убил. У него шестьдесят патронов, и я не знаю, что у него там в голове.
– Не полезем, не волнуйтесь, товарищ подполковник, – шутит Миша, – мы не знаем, где находится этот самый рожон! А то бы, глядишь, и рискнули!
– Кстати, а если все-таки мы его найдем, – шутит Лис, – какая награда ждет нашедшего?
Комбат сокрушенно покачал головой и негромко сказал с сожалением:
– Дети с большими …
После этого он отдал приказ рассаживаться по машинам. Сам комбат с нами не поехал, хотя в своей речи не раз говорил «Мы». Мы ехали, чего греха таить, как на прогулку. В каждой машине есть рация для связи с оперативным дежурным по училищу. В части нам сразу указали дорогу, по которой уехал дезертир, и мы начали преследование. К нашему удивлению уже через восемь километров мы наткнулись на брошенный ГАЗ-66.
– Бензин кончился, – осмотрев машину, авторитетно заявил прапорщик – один из наших водителей.
Взводный не хотел оставлять здесь машину, и курсантов для охраны оставлять тоже побоялся. Поэтому он принял решение заправить ГАЗ-66 из наших ЗИЛов, и дальше мы продолжили путь на трех автомобилях. За руль ГАЗона сел самый опытный водитель из числа курсантов – Миша, а в кузов – мое отделение. Дело было уже в предгорье.
А еще через три километра нашу колонну обстреляли. Вернее, обстрелял тот самый дезертир. Автомобили остановились за поворотом, а мы все, как горох, высыпались из кузовов и залегли у подножия горы.
– Все, – скривился КорС, – окончательно окончилось везение нашего взводного. Нельзя этим хвастать.
Мы пока не видим, где находится солдат, но вскоре он сам обозначил свое месторасположение – сверху за замшелыми валунами времен ледникового периода. Двумя короткими очередями по два и три патрона он разбил рацию четвертого взвода и сбил пилотку с головы Миши.
– Здорово пуляет, – восхитился Лео, а Миша ответил длинной очередью из автомата и длиннющей бранью, да такой колоритной, что даже мы, знавшие Мишу почти два года, подивились обилию его словарного запаса ненормативной лексики. Простреленную пилотку Миша заткнул себе за поясной ремень.
– Чем выше в горы, тем ближе к Богу, – проворчал он себе под нос.
– Миша, да выбрось ты ее, – сказал КорС, – в училище новую выдадут.
– Выдать-то, выдадут, но вот нечасто мне пилотки простреливают. Быть ей, так сказать, моей семейной реликвией.
– А, ведь и, правда, пару сантиметров ниже, и тебя бы не было, – словно в первый раз посмотрел на Мишку Веня.
– Только до семьи и ее реликвий тебе еще дожить надо, – снова недовольно проворчал Королев. У меня возникло непреодолимое желание двинуть ему между глаз прикладом за его неизменно черный юмор.
– Взводы! Рассосредоточиться! – подал признаки жизни взводный. – И осторожнее, осторожнее! Вспоминаем все, чему вас учили! По-пластунски, используя каждый кустик, каждый камень, начинаем стягивать кольцо вокруг этой сопки!
– Иванов, ну ты как? – подмигнул мне Лео, вытирая пот со лба.
– Еще не разобрался. А ты, как я заметил, словил кураж? Не бравируй, Лео, пуля – она дура, – говорю я, а сам думаю, что свист пуль над головой вызывает во мне какие-то удивительные ощущения.
– Знаю, но такая веселость во всех мыслях, сам удивляюсь! Слушай, Симона, может, на всякий случай попрощаемся? – веселится Лео.
– Лео, тебя что, давно не посылали? – говорю я. – Так я быстро!
По рации нашего взвода мама Жора доложил оперативному дежурному по училищу, что преступник обнаружен и дежурное подразделение вступило с ним в огневой контакт. Солдат увидел антенну нашей рации, и обстрелял ее. Правда, на этот раз безрезультатно.
– Без геройства, ребята! – кричит мама Жора. – Без геройства. Это не война! Стягиваем кольцо!
Солдат грамотно стреляет одиночными и короткими очередями, прижимая нас к земле. Но деваться ему некуда, он один, а нас шестьдесят четыре, и патроны у него быстро идут на убыль. А вот мы почти не стреляем, разве что так, чтобы он не смог перейти на бег. Под пулями мы поднялись на вершину горы, а наши машины остались у ее подножия. Взводный разглядывает в бинокль склон соседней горы.
– Наш взводный с головой ушел в службу, – насмехается Лео, пожевывая травинку и поминутно сплевывая.
– Да нет, он просто трезво оценивает ситуацию, – вторит ему Веня.
– Твою мать! – вдруг как-то весьма резко и неоднозначно выругался мама Жора. Он прямо на глазах разительно изменился. – Твою мать! Твою мать!
– Что там такое, товарищ капитан? – первым спросил Веня, став серьезным. – Что вы там такого увидели?
– Вижу поселок, и он вошел в крайний жилой дом!
Взводный был весьма озадачен, и мы тоже стали серьезными. Мне подумалось, что нам потребуется много времени и изобретательности, чтобы «выкурить» дезертира из дома. Не идти же, на самом деле, нам на него в атаку цепью, как в кино? А если у него там ко всему уже и заложники есть?
– Твою мать! – ругнулось сразу несколько голосов.
– Взводы! – подал голос мама Жора. – Бегом вниз!
«Наш» склон горы порос довольно густым кустарником, что дает нам определенное преимущество и возможность для маневра. Бежать по каменистому склону вниз оказалось куда сложнее, чем я мог подумать. Вскоре, соблюдая величайшую осторожность, мы обложили дом по всем правилам, и тут солдат вызвал нас на переговоры.
– Эй, вы, там! Вы, надеюсь, понимаете, что мне терять нечего? Здесь в доме пять человек. Попробуете атаковать, здесь сразу будет пять трупов, плюс вас несколько положить успею. Патроны у меня еще есть.
– Вот сука! – ругнулся Миша. Впрочем, на этот раз негромко и не очень сильно. Его даже передернуло от слов солдата.
– Славное дежурство нам выпало, ничего не скажешь, – донесся с правого фланга голос Столба.
– Всем оставаться на своих местах! Без моей команды ничего не предпринимать! – командует мама Жора, а потом обращается к дезертиру: – Товарищ солдат, чего вы хотите?
– Подгоните к дому грузовик с полным бензобаком и включенным двигателем, лучше мой. Не стрелять, и чтобы в машине никого не было!
Взводный испытующе глянул на прапорщиков, наших инструкторов-водителей: «Ну, кто из вас подгонит автомобиль?» Прапорщики на какой-то миг напряглись, но потом вызвались оба. Даже жребий бросили – монетой. Выпало ехать тому, который моложе.
– Считайте меня коммунистом, – угрюмо пошутил КорС.
Миша отвесил ему такую увесистую оплеуху, что Королев уткнулся лицом в землю. Прапорщик подогнал ГАЗ-66 и остановил его напротив дома, двигатель не выключил, а сам кубарем скатился в кювет и по нему вернулся к нам. Взводный оглянулся назад, и лицо его изменилось. Я тоже посмотрел на лица курсантов и понял, что большинство из них вовсе не намерены прощать солдату то, что ходили по лезвию бритвы под его пулями.
– Кто там знает, что у него на уме? – высказал всеобщее мнение Лео.
– И куда его теперь нелегкая занесет, и что он там еще учудит, – поддержал его Рома.
И в этот момент из дома вышел солдат. На левой руке у него сидит девочка лет трех, не больше, а перед ним идет мальчик на вид лет шести-семи. Следом выбежали плачущие мама этих детей и их бабушка.
– Назад! Убью! – рявкнул солдат и выстрелил над головами женщин одиночным.
– Твою мать! – в который раз за сегодня прорычал Миша.
Женщины и не думали возвращаться в дом, а на крыльцо вышел дед. Женщины плакали и просили оставить детей.
– Меня, меня возьми! – срывающимся голосом молит дед дезертира. Рядом дружно щелкнули предохранители автоматов.
– Ребята, только в поселке не стреляйте! Только в поселке не стреляйте! – взмолился взводный. – Дайте ему выехать из населенного пункта!
Дезертир обошел вокруг автомобиля, заглянул в кузов, присел и посмотрел под автомобиль, а потом направился к кабине. Убедившись, что и там никого нет, он ногой отшвырнул мальчишку, отбросил в сторону девочку и вскочил на подножку автомобиля. Дети упали, заплакали и сжались в комочки. Им сейчас и больно, и страшно.
Автомобиль, наконец, тронулся с места. Мама и бабушка подбежали к детям и закрыли их своими телами, дед немного отстал, заметно прихрамывая на левую ногу. Но подбежав, он раскинул руки и обнял всех, пытаясь закрыть собой всех четверых.
– Твою мать! – снова сказал Миша, со слезами на глазах.
ГАЗ-66 отъехал от дома метров на сто, когда произошло непредвиденное: безо всякой команды оба взвода открыли по нему огонь. Позже никто из нас так и не смог объяснить, почему и зачем мы выстреляли все патроны (а ведь это более трех с половиной тысяч штук!), почему мы не дождались, когда автомобиль выедет из населенного пункта, и прочие «почему».
А пока мой слух что-то режет, но я не пойму что. Прервав стрельбу, я оглянулся по сторонам и понял, в чем дело. Все стреляют очередями, а Столб и Веня ведут прицельную стрельбу по кабине, вернее по тому месту, где должен находиться водитель одиночными, и эти одиночные выстрелы странно диссонируют с автоматными очередями. И кто бы мог ожидать такого самообладания и хладнокровия от болтунишки Вени?
Солдат из кабины выскочить так и не успел или не смог. Три с половиной тысячи пуль это очень много, а потом еще и бензобак взорвался, прямо как в кино. В жизни это даже эффектнее и зрелищнее оказалось. От дезертира мало что осталось. Когда машина уже догорала, из-за поворота дороги, наконец, появились машины ОМОНа и прочей милиции.
– Товарищи курсанты, я же просил вас, – чуть не плача сказал взводный, – ну, я же просил вас подождать!
Мама Жора только что не плачет, и Королев негромко ворчит что-то по поводу того, что слезы у мужчины это недостойное проявление слабости.
– Да пошел ты, капитан, – презрительно сказал Миша во весь голос, дав, наконец, волю своим чувствам, выражая, впрочем, всеобщее мнение.
Нам всем объявили благодарность, а маме Жоре – выговор. С этого самого дня его начали заметно прессовать – перестали замечать хорошее, и строго наказывать за любую мелочь, которая рассматривалась под увеличительным стеклом. В конце концов, он принял решение переводиться из училища. Поскольку легче всего перевестись в ЗабВО, то именно туда он и написал рапорт.
– Расти надо, – смущенно объяснил он нам, – когда здесь еще на майорскую должность попаду, а там мне сразу майорскую должность предложили. Опять же с жильем там намного проще, чем в Симферополе.

Обвинение
Одиннадцатого июля родился пятимиллиардный житель Земли, и мы горячо обсуждаем эту новость.
Странное дело, но и здесь в Перевальном Илью Гараня снова вызвали к особисту. Вернулся он чернее тучи и принялся обещать, что не сдобровать тому, кто на него доносит в особый отдел. Правда, для этого ему еще нужно узнать, кто этим грешит. Его монолог неожиданно прервал Миша, который вдруг встал и решительно направился к столу замкомвзвода. Это тем более странно, потому что Миша у нас считается человеком не очень общительным.
– Ну-ка сядь, – скомандовал он Илье.
Его гневные слова заставили того замолчать и сесть. – Давно нужно было нам с вами обсудить эту тему. Сдается нам, мил человек, что ты и есть этот самый стукачок. Помолчи, пока я не закончу. Мужики, поднимите руки, кого из вас тоже дергали в особый отдел?
И Миша сам первым поднял руку. Вслед за ним подняли руку Батя, Лео, КорС, Артем и Лис.
– Спасибо. Я уверен, что не все признались, но и того, что нас шестерых вызывали достаточно. Только вот, если бы я сейчас не попросил признаться, то никто бы так и не узнал, что нас туда вызывали. А вот о каждом посещении особиста Ильей мы все точно знаем. И что особенно интересно, так это то, что Илью до сих пор никак не наказали. Лично я не удивлюсь, если по распределению он поедет в гораздо лучшее место, чем мы, не такие грешные в глазах контрразведки.
– Так ты хочешь сказать, что Илья и есть стукач? – удивился «замок». – Миша, это очень серьезное обвинение.
– Илья не просто стукач, – хмуро продолжает Миша, – он провокатор. Другими словами, он стукач идейный. Бывает, что человека запугали, например, чем-то, а ты, Илья, служишь с удовольствием. Казалось бы, тебя столько раз вызывали в особый отдел, пугали отчислением из училища, а ты до сих пор никаких выводов не сделал! Ты что, такой тупой? А дело-то совсем в другом, ты сознательно провоцируешь нас на откровенность на скользкие темы.
– Пацаны, да вы что? – вскочил Илья. – Честное слово я не стукач! Вы же знаете, как долго меня всегда держат в особом отделе!
– Это потому, что ты там обстоятельно описываешь на бумаге все наши слова и поступки, – закономерно подверг его слова сомнению Миша. – Вы как хотите, мужики, а я уверен, что Илья и есть «летописец» нашего взвода.
Взвод по-новому смотрит на Илью, и всем, кажется, что Миша прав. Веня предосудительно качает головой: «Как же ты мог? Как ты сейчас можешь смотреть нам в глаза?» Илья страшно побледнел, руки, и губы у него трясутся. А главное – он молчит и не пытается больше оправдываться.
– В общем, так, – подытожил Миша, – если ты хоть раз еще заговоришь, с кем бы то ни было, на запрещенные, антисоветские темы это будет считаться доказательством того, что ты стукач. Со всеми вытекающими из этого для тебя последствиями, понял? Лично я вот этими  руками устрою тебе день ЧК и сотру тебя в порошок! Всех остальных тайных чекистов-кагэбистов взвода это тоже касается.
Илья понял и оживленно трясет головой и губами. «Замок», обращаясь к Мише, спрашивает: «А тебя-то за что туда таскали?»
– Не поверишь: особист доказывал, что болеть за «Динамо» Киев – это украинский национализм! Исходя из этого утверждения, он приписывал мне подрыв авторитета КПСС, клевету на марксизм-ленинизм и идею отрыва Украины от СССР.
– Вот бредятина, – удивился «замок». – Если это национализм, почему не закроют эту команду? Не будет ее фанатов, значит, по логике особиста, будет меньше националистов!
– Чушь собачья, – поддержал «замка» Батя, – одно с другим никак не вяжется: где футбол, а где КПСС!
– К сожалению не чушь, а, самая, что ни на есть, правда. Грустная, правда, правда, но, правда, – ответил Миша. Потом, обернувшись ко мне, спросил: – Толик, у меня может получиться во время отпуска побывать в ваших краях. Как тебя найти?
– Очень просто: спросишь, где находится «молочный» дом, и тебе любой покажет! Запиши номер квартиры и телефона.
– Молочный дом, кисельные берега, – шутит Веня, – сказочная Венеция какая-то получается!
– Венецией в наших краях называют Винницу, – объясняю я.
– А сказочные гондольеры у вас тоже имеются? – по-своему шутит Королев. – Кстати, кто будет в наших краях – милости прошу в гости! Буду рад всем, даже Иванову.
– Чего просишь? Милостыню? – отвечаю я Королеву. Не то, чтобы мы с ним терпеть друг друга не можем, вовсе нет. Просто я его командир отделения. Если бы мы оба были рядовыми курсантами или оба сержантами, я уверен, что мы бы могли стать настоящими друзьями. Мне мои сержантские лычки и сейчас не мешают, а вот для Серегиной гордости это огромная помеха.
Тут Батя взял гитару и запел, и все разговоры вмиг затихли. Что ни говори, а Батя в нашем взводе лучше всех играет на гитаре и поет. А тут даже просить спеть не пришлось – он сам запел!
– Эта рота, эта рота,
Кто привел ее сюда, кто положил ее под снег?
Многие из нас этой песни раньше не слышали, поэтому с интересом слушают ее.
– Эта рота наступала по болоту,
А потом ей приказали, и она пошла назад.
Эту роту расстрелял из пулеметов
Из засады свой же заградительный отряд.
И покуда эта рота умирала,
Землю грызла, лед глотала, кровью харкала в снегу,
Пожурили строевого генерала
И сказали, что теперь он перед Родиной в долгу.
И лежат они все вместе глазницами в рассвет,
И было им всем вместе четыре тыщи лет.
Вася о чем-то сосредоточенно думает, а лицо его стало хмурым и темным. И чем дольше поет Батя, тем больше хмурится Вася. Мне даже кажется, что он то и дело порывается что-то сказать, но отчего-то все откладывает это. Пока он только недобро смотрит на Батю и продолжает слушать его пение.
– Генералы все долги свои отдали
И медали нацепили, и на пенсии давно,
Генералы чинно ходят городами
И не помнят эту роту и не помнят ничего.
И тут произошел неожиданный инцидент. Допеть песню до конца Бате не позволил Вася. Он схватил гитару и вырвал ее из рук певца.
– Ты что же это, гад такой, поешь? Это же антисоветизм! Да за такое, знаешь, что полагается? Знай, что лично мне ты нанес смертельную обиду, понял?
– А пошел ты! – недобро ответил Василию Батя, теряя власть над собой.  Он с легкостью вырвал свою гитару обратно. – Ничего-то ты не знаешь о той войне, понял?
Мнения курсантов взвода полярно разделились, и даже после того, как КорС горячо поддержал Батю, хотя спор и пошел на убыль, никого в том, что такое могло быть на самом деле, не убедило. Поверить в то, что свои же заградительные отряды расстреливали своих же бойцов Красной армии, не хочется. И тот факт, что состояли они из ментов, а не из красноармейцев, особо ничего не меняет.
Сейчас, конечно, начинают открыто писать правду о нашей истории, и она многое ставит с ног на голову. Скоро придется найти в себе силы, чтобы признать, что многое из написанного в учебниках, на чем нас воспитывали – на самом деле не совсем так. В том числе придется поверить и в эти заградотряды.
Ну, а пока большинству верить в это не хочется, а Васиному возмущению, кажется, нет границ. Даже не верится, что этот безответный тихоня может так разойтись. Курсанты, придерживающиеся традиционных взглядов на нашу историю, обвиняли Батю и КорСа в антисоветизме. Последние обзывали всех надменными дураками, продолжающими слепо верить в мифы. Что касается меня, то я, проявляя интерес к мнению обеих сторон, так и не определился, кто же из них прав, а потому в спор не вмешивался.
– Сомневаться в правоте нашей партии, – горячится Вася с пеной у рта, и каким-то неживым голосом продолжает, – это неумно, не прилично и чревато!

Пещера
В субботу после развода на парково-хозяйственный день мама Жора, взяв по три курсанта от каждого взвода, отправился получать сухой паек.
– Не иначе марш-бросок нам грозит, – поскучнел Юлька. – От мамы Жоры хорошего ждать не приходится.
С мнением Юльки согласились, но и он, и все остальные ошиблись. Наш взводный приготовил для нас приятный сюрприз. 
– Помните, товарищи курсанты, я вам говорил о том, что жить в Крыму и не увидеть его достопримечательности – грех? Вот завтра мы с вами отправимся на экскурсию.
– Завтра же спортивный праздник? – перебил его сержант Ежевский.
– Обойдутся на этот раз без нас, – улыбнулся взводный. – Впрочем, если для вас важнее участие в этом празднике.… Нет? Ну, и славно. Я договорился с начальником лагерного сбора, и он разрешил нам вместо спортивного праздника прогуляться к одной из крымских достопримечательностей.
– Разрешите вопрос? Курсант Молодов. А куда именно?
– Здесь рядышком, всего в 4-х километрах восточнее Перевального находится знаменитая Кизил-Коба, то есть Красная пещера. Находится она в отрогах Долгоруковской яйлы в очень живописном урочище Суучхан. Обращаюсь к курсантам-крымчанам – почему урочище так называется?
Однако курсанты-крымчане командира взвода разочаровали, так как никто из них не смог ответить на этот вопрос, включая Батю. Мама Жора даже расстроился из-за этого. Видно, что он полюбил Крым всей своей душой. Кроме этого он еще хорошо изучил его. В воскресенье после завтрака мама Жора построил роту и выступил с краткой речью.
– Товарищи курсанты. Крым известен на весь Советский Союз не только как здравница и крупнейший центр виноделия. Крым это настоящее чудо. Здесь сочетаются разные виды рельефа: горы, степи, приморское побережье. Путешественники, натуралисты, ученые, поэты, побывавшие в Крыму, неоднократно отмечали тот факт, что другого такого уголка, где встречается такое большое количество самых разных пейзажей на таком относительно небольшом пространстве, нет нигде во всей  Европе. Здесь очень оригинальные ландшафты и отдельные его части: климат, реки и прочие источники, минералы и горные породы, растительный и животный мир.
– А молодец все-таки наш мама Жора, – умиляется Веня.
Я задумался над предстоящей прогулкой.
– Сегодня мы с вами посетим Красную пещеру, известную еще с середины ХIХ века. В Крыму много карстовых полостей – пещер, колодцев и шахт. Красная пещера или Кизил-Коба имеет протяженность 18 километров. Это самая длинная карстовая пещера Европы, образовавшаяся в известняках.
– Никак нет! Товарищ капитан, вы ошибаетесь! Разрешите обратиться? Сержант Ежевский, – привлек внимание к себе замкомвзвода 4-го взвода. – У нас в Тернопольской области и в Черновицкой области есть и более длинные пещеры!
– Вы невнимательно слушали меня, товарищ сержант, – усмехнулся взводный, – там пещеры находятся в гипсах, а крымские пещеры….
– Я понял. Извините, товарищ капитан, – признал свою ошибку Ежевский.
– Товарищ капитан, разрешите вопрос? Курсант Молодов. А мы сможем осмотреть всю Кизил-Кобу?
– Нет, товарищ курсант, – благосклонно ответил взводный. – Дело в том, что Кизил-Коба это целый шестиэтажный карстовый комплекс пещер. Кстати, этот комплекс является самым большим в Крыму по площади и объему. До конца он еще не изучен, а его изученная часть, как я уже говорил, составляет примерно 18 километров. Так что на то, чтобы осмотреть его, нужно много времени, а у нас с вами его будет не так уж и много. К тому же у нас мало фонарей, а нас много. Но что мы сможем осмотреть, пока батарейки не сядут – мы с вами осмотрим. Пару сотен метров увидите. Фотоаппараты взяли? Вот и хорошо. Равняйсь! Смирно! В походную колонну!
И мы двинулись на зависть остальным ротам в направлении Красной пещеры, то есть на восток. На привале взводный продолжил свой рассказ о местных достопримечательностях.
– Товарищи курсанты, знаете ли вы, что это за перевал?
– Это Ангарский перевал, – первым ответил Батя. – Он назван так по названию реки Ангара, протекающей вон там. А сама речка названа так в честь великой сибирской реки.
– Совершенно верно! А известен Ангарский перевал тем, что именно на нем Кутузов «потерял» свой глаз.
И мы с интересом стали рассматривать виднеющийся перевал, представляя дела давно минувших дней. По дороге взводный устраивал частые остановки для того, чтобы мы могли сфотографироваться на фоне красивых, живописных уголков природы. Но вот, наконец, и Красная пещера!
У входа в пещеру казах Алимджанов, привыкший к раздольным казахским степям, вдруг испытал беспричинный приступ страха. Но он пересилил внезапный испуг, зажмурил глаза и вошел в темноту пещеры. Не сразу он осмелился открыть глаза. Но когда он их с трудом открыл, то потом уже смотрел на все широко раскрытыми (насколько это возможно) глазами.
Пещер здесь оказалось несколько, а все вместе они образовали целый подземный лабиринт, находящийся в глубину на шесть этажей. В пещере находятся разные залы. Мама Жора сказал, что у них есть свои названия – Академический, Индийский, Китайский. Залы длиной до 80 метров и высотой до 30 метров.
– Здесь находится самый высокий изо всех крымских пещер купол – купол Голубой капели, – просвещает нас взводный. – Его высота составляет 145 метров!
Впечатляет, ничего не скажешь! Жаль, что я не поэт и не могу вам описать все прелести, находящиеся здесь. А еще здесь много обширных галерей со сталактитами и сталагмитами – натечными образованиями. По дну Красной пещеры протекает подземная речка Суучхан, разделенная шестью карстовыми сифонами.
– Кто знает, что такое сифон? – смеясь, спрашивает мама Жора. Ему очень нравится, что мы ничего не знаем, и он чувствует свое превосходство над нами. – Сифон это не тот бутыль для содержания газированной воды, а затопленная водой часть пещеры. Самый большой сифон находится в пещере Ени-Сала-3 на Долгоруковской яйле, он достигает 115 метров. Есть пещеры, которые полностью затоплены водой. Самая большая пещера – Черная, длиной 1300 метров.
Что и говорить, интересно так, что хоть записывай, чтобы не забыть! В Красной пещере подводная река Суучхан образовала десятки красивейших озер, водопадов и каскадов.
– В этом неповторимость Красной пещеры, – без устали рассказывает мама Жора. – Товарищи курсанты, обратите внимание на своды пещеры. Видите, они украшены карбонатными натеками? Это сталактиты, сталагмиты, драпировки и колонны…
Интересно, взводный специально готовился к сегодняшней «лекции» или действительно все назубок помнит? Хотя, учитывая его любовь к Крыму можно предположить, что он и предыдущий набор курсантов возил по полуострову, так что действительно все это знает и помнит.
Вокруг нас такие наплывы, которые напоминают сказочных героев. Так и сам чувствуешь себя так, словно попал в сказку. 
– Товарищи курсанты, Кизил-Коба это еще и памятник археологии. Здесь найдены следы культуры человека начала железного века. Эта культура в науке так и называется – «кизилкобинская». А еще здесь были найдены следы жизнедеятельности человека эпохи неолита, возраст которых составляет 6-8 тысяч лет.
После этого сообщения мы с еще большим интересом принялись рассматривать пещеру, представляя, как здесь жили первобытные люди.
Обедали мы на свежем воздухе у входа в пещеру сухим пайком уже после того, как аккумуляторы разрядились, и мы вынуждены были покинуть пещеру. Взводный предоставил нам полную свободу действий, так что мы дурачились кто, во что горазд. Возвращаться в лагерь ужасно не хотелось, но выбора у нас нет.
Я шел и думал о своей детской мечте стать археологом. Сегодня мне удалось хоть на капельку прикоснуться к этой профессии. Настроение у всех было просто прекрасное. Вот только поблагодарить взводного за прекрасный день и интересную информацию никто из нас не догадался.
В Перевальном к нам пристали с расспросами курсанты других рот. Наши курсанты с удовольствием рассказывали им об увиденном и услышанном ими в пещере, а те с завистью слушали этот рассказ.

О беспокойстве
Завтра экзамен по военно-политической географии, подготовку откладывать больше некуда, и взвод штудирует эту науку. Я спокоен и читаю «Доктора Живаго».
– Толик, – с завистью спрашивает Дима, – ты всегда так спокойно относишься к экзаменам, как сейчас?
– А чего ему? – ворчит Королев. – Подход-отход уже два балла. Плюс сержантские лычки. А если еще скажет чего-нибудь, то пятерка обеспечена.
– Ты хочешь сказать, что я учусь лучше тебя из-за своих сержантских лычек? – насмешливо переспрашиваю я.
КорС мне не ответил и яростно уставился в учебник.
– Симона, да не обращай ты на него внимания, – добродушно махнул рукой Лео. – Это он от зависти.
– Нет, – начал я свой ответ, – не всегда я так спокойно относился к экзаменам. В школе я плохо знал физику, и так боялся выпускного экзамена по физике, так беспокоился, что мама сказала мне: «Сынок, нам, конечно, нужен средний балл твоего аттестата, но если ты будешь так волноваться, то, что с тобой будет? У тебя в жизни будет еще много разных экзаменов. Физику ты знаешь, как минимум, на три. Ну, подумаешь, будет у тебя в аттестате одна тройка». И я успокоился, решив, что беспокоюсь я зря. Мне, конечно же, хотелось получить по физике пять, но я лучше всех знал, что на пять я ее не знаю.
– Но на три ты ее сдавать тоже не собирался? – уточнил Батя. – В общем, ты получил четыре, то есть ровно столько, сколько ты и заслуживаешь?!
– Да. А еще я волновался не только до экзамена, но и после него из-за неопределенности с оценкой за экзамен. После выпускного сочинения мне так не терпелось узнать результат, что я через форточку влез в кабинет директора школы, где хранились наши сочинения. И это притом, что кабинет директора находится на втором этаже! Правда, я обвязался веревкой за пояс и меня страховал с крыши мой друг.
– Врешь, – громко воскликнул Королев, потрясенный услышанным. – Все врешь!
– А вот и не врет, – неожиданно сказал Володя. – Я точно так же, чтобы узнать оценку по своему выпускному школьному сочинению влез в кабинет директора школы! Только у меня было еще интереснее, чем у Толика.
– Третий этаж? – ухмыльнулся КорС. – Или четвертый? Или ...
– Не угадал, – улыбнулся Володя, – пока я шуровал по стопке с сочинениями нашего класса, переписывая оценки, в кабинет вернулся директор. Вылезть в окно я уже не успевал, и потому спрятался в одежный шкаф.
– И директор тебя застукал? – с надеждой спросил КорС.
– Да помолчи ты! – от имени всего взвода сказал «замок». – Дай спокойно дослушать. Вовчик, что там было дальше?
– Директор пришел не один, – плутовато улыбнулся Вова, – а с мамой одной моей одноклассницы. Состоялся продолжительный разговор, в ходе которого мамаша игриво улыбалась и соблазнительно двигала бедрами и грудью.
– Просила, чтоб у ее дочери были как можно лучшие оценки?
– Да. Ну, а она, мамаша то есть, готова на все, буквально на все, лишь бы дочери было хорошо.
– Не томи, – облизывая губы, простонал низким грудным голосом Литин, – у меня во рту уже все пересохло!
– Не буду, – широко улыбнулся Вова, – очень скоро взаимопонимание было достигнуто, и директор с мамашей приступили к сексу. Мамаша была в таких восхитительных трусиках! А наш директор оказался таким разносторонне … как бы это сказать … любителем или развратником, чего я о нем и не подумал бы никогда! Наслаждались они друг другом долго, во всяком случае, мне так показалось. А я все это видел из шкафа через замочную скважину. После их ухода я выписал остающиеся оценки всего класса и спокойно выбрался через окно.
– На кой нам твои оценки? – оборвал «замок». – Ты давай, рассказывай со всеми подробностями, что ты там видел!
– Да, да! – присоединился Лео. – И о внешности той мамаши подробнее расскажи!
– Про ее нижнее белье тоже рассказать не забудь! – напомнил Веня. – Подробнее!
– Вот, – усмехнулся я, – а говорите, один я спокойно отношусь к подготовке к экзамену. А сами уже позабыли, что экзамен завтра!
На меня только махнули рукой, словно отмахнулись от назойливой мухи, и Володя безо всякого смущения рассказал во всех красочных подробностях обо всем, что он увидел из шкафа. Два раза рассказал, второй раз, так сказать, на бис.
– Миша, – спрашиваю я, – заметив, что Кальницкий о чем-то загрустил, глубоко задумался и словно ничего не видит и не слышит вокруг. – Ты где?
– Что? Я? – часто-часто заморгал он. – Я вот все думаю, где бы мне достать такую бутылку водки, из которой сколько не пей, а водка не кончается!
Миша у нас, во взводе, конечно, самый крупный и общепризнанный профессионал по части выпивки, но даже для него такой ответ звучит неожиданно. И я рассмеялся над его словами.
– Иванов, – осуждающе смотрит на меня Миша, – что тебе все весело? Нет бы, помочь своим товарищам, а он только лыбу давит и все.
– Миш, – продолжаю я смеяться, – чем тебе помочь? Морду кому-то надо набить? Так ты только свистни!
– Нет, брат, морду не надо. Морду я и сам кому хочешь, набью. Ты вот лучше придумай, как нам водку в планшетках носить, чтобы ее офицеры не находили.
– Ну, что, Симона, слабо? – вмешался Королев.
– Скорее выдумают какой-нибудь порошковый алкоголь, который можно будет водой развести и все, готово. Или даже в любое кулинарное блюдо добавлять. А сколько можно было бы порошкового алкоголя с собой в походы брать, – размечтался Лис. – А так, чтобы в планшетке водку носить – слабо, конечно.
– Нисколько, – растягивая слога, ответил я, – нисколько!
– Врешь! – не сдержался Миша. – Несколько поколений курсантов нашего училища безуспешно бились, и продолжают биться над разрешением этой задачи, а ты можешь ее решить? Лис, греби сюда, тут Иванов собрался нас осчастливить!
Нужно ли говорить, что после такого объявления, все внимание взвода было приковано к нам?
– Ну, колись, если не врешь, – настаивает Миша. – Не томи!
– В двух словах объяснить или более конкретно? – спрашиваю я.
– Толик, не издевайся, а? – просит Миша.
– Ладно, – улыбаюсь я. – Итак, по порядку. Что не вызывает подозрения у наших офицеров?
– Что, что? – пожал плечами Миша, – учебники и конспекты. Вот и все.
– Точно! Значит, водку следует замаскировать под учебники, и все!
– Постой, постой, – наморщил лоб Лис, – как это?
– Очень просто, – продолжаю я улыбаться, и беру в руки учебник. – Смотри сюда: берем плоскую фляжку, видал такие? Вырезаем в учебнике страницы точно по форме фляжки, только горловиной вниз. Потом склеиваем все порезанные страницы, а можно и все. Если открыть планшетку, то сверху – ни дать, ни взять, учебник! И только если взять его в руки и попытаться раскрыть его, то выяснится, что это муляж!
– Блин, – восторженно говорит Миша, – не зря говорят, что все гениальное – просто! Пацаны, крепко запомните, это придумал наш Толик Иванов! И слава о нем будет передаваться из уст в уста столько, сколько будет стоять наше училище!
Миша весь вечер находился под сильным впечатлением и договорился с ротным, чтобы из штаба позвонить в Симферополь. На следующий день его приятель привез требуемую флягу на 750 миллилитров, и на самоподготовке Миша при всех изготовил первый, так сказать, опытный  образец. Результат превзошел даже самые смелые ожидания. Восторгов курсантов нет предела. В течение трех дней такие же фальшивые учебники появились в каждом взводе нашей роты.
– Слушай, Толик, – спрашивает Лис, преданно глядя мне в глаза, на следующем сампо, – а как ты до этого додумался? Что меня особенно удивляет, так это то, что тебе ведь самому ломать над этим голову было незачем, потому что ты не пьешь. Объяснишь?
– Объясню. Понимаешь, Лис, и колесо, и велосипед давно изобретены, да и все Америки уже тоже давным-давно открыты!
– Ты хочешь сказать, что это придумал не ты? – догадался Миша. – А кто?
– Мой школьный одноклассник и лучший друг Виталий Шепелев. Он, в отличие от меня, употребляет алкоголь. На танцах он с приятелями всегда использовал водку для «подогрева». А тут борьба с пьянством! Ну, он и выдумал прятать фляжку в книгу. Я даже название той книги помню: «Танки идут ромбом». Помню, все удивлялись, зачем он книжку на танцы таскает, но он чужим своего секрета не выдавал!
– Эх, Иванов, чистая ты душа, – сокрушается Миша, – и зачем ты правду рассказал? Остался бы в памяти курсантской человеком-легендой! А так отдал славу никому неизвестному твоему однокласснику! Тебе уже говорили, что ты – невозможный  человек?
Тут со своего места поднялся и уверенно взошел на кафедру Вася. Это что-то новенькое, и все заинтересованно уставились на него.
– Товарищи курсанты, – серьезно начал Вася, – все мы с вами будущие офицеры.
– По-моему, потрясающая по своей глубине и свежести мысль, – громко говорит КорС, – прямо таки гениальная. Товарищ Россошенко, а вы сами до нее додумались?
– Видимо сам, – подхватил Лис, – потому что мы не просто будущие офицеры, а политработники, о чем Вася не упомянул.
– Да хватить вам, ерничать, – нетерпеливо перебил их «замок», – неужели вам не интересно узнать, что именно наш товарищ хочет нам поведать?
Поскольку всем и, правда, интересно, а поскалить зубы можно и позже, все снова стали слушать Васю. Окрыленный поддержкой замкомвзвода, тот продолжил.
– Все вы знаете, что в нашей стране идет нещадная борьба с пьянством, и вскоре и нам с вами придется принять в ней самое активное участие.
– Он что, хочет предложить нам завязать с алкоголем? – негромко изумился Лис.
Впрочем, все оказалось гораздо проще и неожиданнее.
– Товарищи курсанты, находясь в городском увольнении, я ознакомился с новинками в книжных магазинах и приобрел вот это, – и он громко прочел, – «Административно-правовые меры борьбы с пьянством». Автор – Демьян Николаевич Бахрах.
Поскольку Вася читает с обложки, он не заметил, что в аудиторию тихо вошел ротный. Впрочем, остальные ребята, даже если и заметили появление командира роты, почему-то никак не отреагировали на него. Ротный стоит и сосредоточенно слушает.
– Товарищи курсанты, – все так же уверенно продолжает Вася, – я считаю, что нам всем необходимо законспектировать и изучить этот материал.
– Взвод! Смирно! – решил я все-таки подать команду, как положено. Взвод быстро поднялся и замер.
– Что ж, – рассудительно произнес ротный, – мне кажется предложение товарища Россошенко, заслуживающим внимания. Если уж повесили ружье на стену – придется стрелять.
После этих слов он повернулся и вышел из аудитории, так и не подав команды «Вольно!» «Замку» ничего не остается, как организовать конспектирование этой книги, точнее брошюры. Довольный результатом Вася, вслух читает нам содержание.
– «Пьянство – одно из самых распространенных негативных явлений, имеющихся в нашем обществе. На борьбу с ним КПСС мобилизует весь советский народ…»
– Товарищ курсант Россошенко, – перебивает выступающего Лис, – разрешите вопрос? А во сколько вам обошлась эта покупка?
– Вопрос не по существу. 35 копеек. Продолжим: «Это вредное социальное явление, паразитирующее на наших трудностях, ошибках, недостатках…»
– Неужели, прямо так и написано? – «удивляется» Королев, но «замок» быстро затыкает ему рот, и Вася увлеченно продолжает знакомить нас с мерами борьбы с пьянством. Можно смело утверждать, что наше сегодняшнее сампо испорчено окончательно и бесповоротно. В перерыве Миша попытался вразумить оратора. Начал он издалека.
– Вася, ты ведь атеист? То есть ты знаешь, что когда ты умер, ты об этом не знаешь, а вот другим людям от этого тяжело.
– И что? – пытается Вася понять, куда клонит Миша. – Ты мне угрожаешь?
– Нет, – тяжело вздыхает Мишка, – я хотел сказать, что, то же самое бывает, если ты тупой.
– Себе что ли в увале какую-нибудь подобную книжицу прикупить? – спрашивает «замка» Лис.
– Вы что, с Васей из одного детсада? – возмутился «замок». – Только попробуй! Кто бы еще товарищу Россошенко доходчиво объяснил, что свою шизофрению надо оставлять дома?
– А кстати, – встрепенулся Лео, – что там ротный говорил про стрельбу из ружья? Товарищ Россошенко, вы приговариваетесь коллективом взвода к десяти годам строгого расстрела!
И хотя многие шутили, конспектировать все равно пришлось брошюру до конца. И это при том, что в день сдачи экзамена, мы по традиции отдыхаем. В общем, подложил нам Вася «свинью», что и говорить.

Товарищ
Ну, вот и долгожданный отпуск и дом! Настоящий отпуск – тридцать дней, не то, что зимой, всего четырнадцать.
Сразу после военкомата, даже не переодевшись в гражданку, я поспешил к своему другу Виталию Шепелеву. Он встретил меня с распростертыми объятиями. Широко улыбаясь, он спросил:
– Как поживает наш будущий господин офицер?
– Отчего же господин? – скептично отвечаю я. Понятное дело, это шутка моего друга, только очень уж неудачная. – Я – товарищ!
– Да какой ты товарищ, – махнул рукой мой друг. – Ты же не масон? Или я чего-то о тебе не знаю?
– Нет, – еще больше растерялся я, – а причем здесь масоны?
Мне вспомнились следующие слова Вольтера: «Сколько бессмысленностей люди говорят только из-за желания сказать что-то новое». Наверняка мой друг решил порисоваться передо мной.
– Притом! Ты, что же, правда, не знаешь? И это, заметьте, будущий учитель истории! Тебе просто необходимо преодолеть твое узкопонятийное мышление. Хотя, ты в этом, конечно, не виноват, таким тебя делает ваша система. Ладно, так и быть, расскажу. Только давай, Толик, в дом уже пройдем.
– Там меня ждет яблочный сок, домашнее печенье и вафельный торт? – с плохо скрываемой надеждой спросил я.
– Конечно, мы ведь тебя ждем! – рассмеялся Виталий.
Усевшись удобнее за столом, мы выпили по стакану самого вкусного в мире яблочного сока, и Виталий начал: «Ты должен понимать, что в истории важно каждое слово, ибо, изменив даже одно слово, можно изменить, то есть исказить всю суть. Разумеется, ты помнишь о восстании декабристов? Скажи, изменится ли смысл и твое восприятие, если вместо «Южнорусского общества декабристов» сказать «Кишиневская масонская ложа»?
– ?!! – я даже слова не смог выговорить!
– Да, да. Декабристы в своем большинстве были масонами. А, кстати, друг ситный, а чем ты объяснишь гонения со стороны Петра І на Русскую православную церковь?
– Он был просвещенный монарх, строивший европейское государство. Поэтому он боролся с невежеством и мракобесием…
– Понятно, понятно. Все гораздо проще – Петр І был масоном! А масоны вместо Бога ставят человека.
– Так «Человек это звучит гордо…», – припомнил я слова Горького.
– Именно! Российская знать увлекалась масонством и при Петре І, и при Екатерине ІІ, при Павле І, и при Александре І. Масонами были Меньшиков, Радищев, Прокопович, Новиков. Позже – Пушкин, Погодин, Жуковский, Котляровский. Николай І в 1829 году издал антимасонский вердикт. Ложи были распущены, о масонах открыто уже не говорили, перестали исполнять их ритуалы.
Признаться, у меня голова закружилась от новых сведений. И еще я не знал – верить услышанному или нет.
– После запрещения масонства в Петербурге и Москве появилась мода на «кружки» и «клубы».
– Лишь бы только не «ложи?» – догадался я.
– И не «общества». Ты должен помнить о кружках Герцена и Станкевича. Были и менее известные кружки Жуковского, Грановского, Плетнева, Сперанского. И самое распространенное слово в этих кружках было «товарищ!» И не только в самих кружках. Почитай Пушкина, в его стихах часто встречается это слово. В «Тарасе Бульбе» Гоголя в одном коротеньком монологе это слово встречается семь раз! В то время в просвещенных кругах российского общества это слово было как бы паролем, по которому узнавали своих – то есть, бывших масонов.
Крепко сжав зубы, я сидел и слушал. Если бы я не сцепил зубы, то запросто мог бы раскрыть от изумления рот!
– То есть, масонство в России осталось, только в несколько закамуфлированном виде?
– Да. Оно переросло в так называемое «западничество». Да, еще важно тебе знать и понимать, что февральская буржуазно-демократическая революция 1917 года это в большей мере «заслуга» масонов, а все члены Временного правительства были масонами!
– А у нас на Украине? – перебил я его.
– Украинская Центральная Рада – те же самые масоны. А вот после «Великого Октября» все масонские ложи были запрещены, несмотря на то, что немало видных большевиков, например, Дзержинский, Зиновьев и сами были масонами! В начале 20-х годов из Петрограда за границу оправились два корабля с софианцами, изгнанными из советской России. Горький – видный, можно сказать, выдающийся масон-софианец, сам выехал на Капри.
– Так он выехал вовсе не из-за болезни?
– Именно!
Помолчав и отхлебнув сока, Виталий спросил:
– Ага, чуть не забыл! Знаешь, чей клич «Будь готов!», «Всегда готов!»?
– Пионерский, – вырвалось у меня.
– И снова ошибочка, – покачал головой мой друг, – масонский! Впрочем, тебе в твоей службе это не пригодится, товарищ. Не будешь же ты, в самом деле, во время политзанятий рассказывать солдатам правду?
Словам друга я не поверил. Я даже вообразить себе не могу, что это может быть правдой. Только мне почему-то как-то сразу перестало нравиться слово «товарищ». Как говорится, «осадок остался». Тут только я заметил, что у ворот Виталькиного дома – новая скамья. Шириной она никак не меньше восьмидесяти сантиметров.
– Какая у вас классная скамейка, – сказал я и развел руки шире плеч, – любой размер поместится!
Виталька вдруг что-то вспомнил и сказал, что нужно помочь в мастерской отца передвинуть деревообрабатывающие станки под другую стену. Когда мы с этим делом управились, я переспросил, не нужно ли еще чего передвинуть. Виталий сообщил, что в доме вообще-то нужно мебель переставить, и я сразу предложил свою помощь.
– Мы с этим сами справимся, – отклонил мое предложение Вит.
– Что, – пошутил я, и подмигнул ему, – так жалко чашки кофе для друга? И много ты планируешь сэкономить на мне?
Мы рассмеялись и отправились переставлять мебель. За этим занятием нас застала тетя Римма, которая пришла с работы.
– Здравствуй, Толя. Трудитесь? – спросила она. Мне так импонирует ее мягкий характер и приятные манеры.
– В поте лица, – отшутился Виталий, а я просто ответил на приветствие.
– Не сомневаюсь. И сильно лицо потеет? – улыбнулась тетя Римма и уже серьезно добавила: – Вы бы лучше пошли, поиграли. Знаешь, Толик, а ведь Виталька без тебя совсем гитару забросил.
Эти слова меня очень удивили, так как я не могу представить своего друга без музыки. Не иначе у него что-то приключилось. Как у всякого творческого человека, у моего друга периодически, то есть регулярно, случаются депрессии. Мы так и не расставили всю мебель, и оправились в гараж, где у Вита хранятся все наши музыкальные инструменты. И до позднего вечера мы с упоением наслаждались музыкой в нашем исполнении.
На следующее утро, после завтрака я собирался за хлебом, настраиваясь на долгое стояние в очереди. Мама, уходя на работу, попросила купить хлеба, причем четыре буханки, чтобы снова полдня на стояние в очереди не тратить. Но тут пришел Виталий. Надо ли говорить, что я обрадовался его приходу
– Слушай, Толик, дело есть, – торопливо сказал сразу с порога, едва войдя ко мне в квартиру, мой друг.
– Сделаем, конечно, – подмигнул я, – а что нужно?
Если бы я заподозрил неладное, то сразу бы отказался, но на этот раз интуиция меня подвела. Вит был несказанно рад моему согласию, и стал посвящать меня в суть дела.
– Моя бабушка живет возле колхозного рынка, так называемого «большого базара», и очень многие люди с завидным постоянством ходят под ее хату в туалет. Мало того, что весь двор загаживают, так уже стены дома от аммиака осыпаться начали.
– А собаки у нее что, нет? – недоуменно спрашиваю я.
– Нет. Ну, так что, поможешь? Доброе дело ведь! Мне больше и обратиться не к кому, так что на тебя вся надежда!
– Помогу, конечно, раз дело доброе!
Разве могу я отказать своему лучшему другу в его просьбе? Тем более, что его желание помочь бабушке так понятно и естественно. Хотя, если честно, я думал, что ему нужно еще мебель какую-нибудь переставить с места на место, тем более, что я точно знаю, что в этом есть необходимость. 
Ближе к вечеру мы отправились в гости к бабушке Виталия. За кинотеатром играет музыка, и я увидел у кафе «Сказка» цветомузыкальный фонтан. Конечно, до фонтана в парке Тренева в Симферополе ему далеко, но все равно хорошо.
– Знаешь,  я встретил парня, которого вообще не помню, и уверен, что не знаю, а он меня по плечам хлопает и приговаривает: «Здорово, Виталий! Как дела?» В общем, видно, что он меня знает, Как это, а?
– Пить надо меньше, а закусывать больше, вот и не будешь забывать своих новых знакомых.
– Да я точно его не знаю. Вижу, ты на деревянное кафе смотришь? У нас их теперь таких три штуки. И автобусные остановки такие же.
– Деревянное зодчество прочно прописалось в Гайсине? Только это красиво, пока новое, а потом почернеет от дождей и снега и будет портить внешний вид.
– Но сейчас-то еще красиво, – беззаботно говорит Вит.
Вечером мы прикрепили к стене дома, обращенной к рынку, листы неоцинкованой жести, или, как сказала бабушка друга, бляху. Такую же бляху закрепили на земле у стены. Потом подключили к этому железу электричество. Сделали так, что босиком ставать нельзя, а в обуви ничего, можно. Оцениваю я наши с Витом действия неоднозначно, но слово не воробей – я пообещал помочь другу, вот и помогаю.
Ночевали эту ночь в доме у Виталиной бабушки. Рано утром мы поднялись, и стали через занавешенные окна наблюдать. Примерно через час после открытия рынка прибежала первая «посетительница», торговка лет сорока пяти. Оглянулась по сторонам и присела на бляху у стены дома. Виталий хладнокровно подключил наше творение в розетку. Когда женщина соединилась с железом жидкостью, ее начало бить током.
– Ва-ва-ва! – что-то нечленораздельное выкрикивала женщина и, сидя на корточках, часто-часто подпрыгивала на месте.
– Может уже выключить? – с опаской предложил я, и покосился на Вита.
– Ничего с ней не случится, – злорадно сказал друг, зачаровано наблюдая за происходящим за окном.
Как-то торговке удалось соскочить с жести, и она, поспешно натянув мокрые трусики (мы это видели из окна), торопливо засеменила прочь. Минут через двадцать пришли двое мужчин. Один из них приступил раньше другого. Его шарахнуло так, что он спиной отлетел назад и грохнулся во весь рост на землю. Второй мужчина рассмеялся: «Что, с вечера перебрал? Надо меру знать!» Но уже через несколько секунд и он с криком «А-а!» врезался головой в стену дома.
– Ты только посмотри, – пошутил Виталий, – бодается еще!
Второй мужчина прыгал как на скакалке, а когда ему удалось соскочить с жести, он как был – с расстегнутыми штанами, бросился прочь. Больше в этот день никто так и не пришел, так что мы зря просидели почти полдня у окна.

Дело – дрова!
Папа мой родом из хутора, в котором всего пять хат. Его мать, а моя бабушка, всю жизнь прожила на этом хуторе. По выходным мы часто ездили к бабушке в гости и по хозяйству помочь. Мой отпуск не стал исключением, и на выходные мы поехали к бабушке. С некоторых пор кто-то повадился у бабушки регулярно тын (плетеную изгородь) разбирать.
– Рыбаки, кто же еще? – говорит бабушка. – На дрова берут, чтобы уху варить, шашлыки готовить.
Так что папа имеет «удовольствие» ходить в лес, рубить лещину, тащить ее на себе на хутор, и плести новый тын. Перед самым моим приездом терпение у папы, наконец, кончилось. Во всяком случае, больше тратить свои выходные на заборы папа не намерен.
Решил он тех лентяев, которые разбирают забор, вместо того, чтобы в лес за дровами сходить, проучить. И достал он у знакомых артиллерийского пороха.
Выбрали мы колья потолще и посуше, выдолбили в них трухлявую сердцевину и набили порохом. Сверху забили деревянными пробками, чтобы порох не высыпался, и чтобы его заметно не было.
Самый дальний участок забора, который поближе к реке, на этот раз мы сделали не из свежесрубленных гибких веток орешника, а из сухих кольев и прутьев. Среди них вплели и колья с пороховыми зарядами. А сами залегли в бурьянах и наблюдаем. Смотрим, действительно, пришли двое рыбаков, воровато огляделись по сторонам и стали разбирать тын.
Вечером мы с отцом вышли на горку, откуда спуск к реке как на ладони, и снова стали наблюдать. Рыбаков было две компании и обе варили уху. Но одни, видно, сами ходили в лес или привезли дрова с собой, и нормально себе приготовили еду и поужинали. А вот у вторых как громыхнуло! Котелок с варевом в одну сторону полетел, горящие дрова в другую, а сами рыбаки с трясущимися подбородками и руками в разные стороны. Из-за реки вернулось гулкое эхо взрыва.
Вернувшись в дом бабушки, я включил телеящик. Из него полился голос нашего генсека. Бабушка вздрогнула, перекрестилась и сказала:
– Выключи ты его, внучек, – с болью во взгляде и голосе произнесла бабушка. – Не хочу ни смотреть, ни слышать эту нечистую силу. Тьфу, на него!
– Какую нечистую силу, бабушка? – спросил я.
– Как какую? Горбача, конечно. Не знаешь разве, сколько беды пришло на нашу землю с его приходом к власти? Или ты думаешь, что это случайно или совпадения, какие? Нет, это его заслуга, этого меченого, этого исчадия ада. И это еще не все, он нам всем еще покажет, вот вспомнишь тогда мои слова.
– Ничего, мама, – мягко сказал папа, – Горбачевы приходят и уходят, а наш народ остается.
Спать мы с папой легли с чувством глубокого удовлетворения. Перед рассветом всех нас разбудил взрыв. Вышли мы из дома и видим – у соседки в хате нет ни одного окна! И дымохода тоже больше нет! Подошли мы и заглянули в проемы от окон. А в комнате у соседки зола по всему полу, и на стенах вареники прилипли! Разумеется, соседка, когда пришла в себя, клялась, что это она первый раз дрова украла.
Когда мы приехали к бабушке через неделю, то в хате соседки уже и новый дымоход был, и окна застеклены, и в хате побелено. Каюсь, но мне захотелось ее еще раз проучить. Чтоб, как говорится, неповадно было.
Вечером я забрался к ней на крышу, и положил на дымоход кусок стекла. Наутро соседка пришла к папе с просьбой посмотреть, что у нее с печью случилось, потому, что та стала сильно дымить.
– От сучий син! – материлась соседка, поминая печника. – Это он, наверное, так плохо мне дымоход сделал.
– Магарыч будет? – поинтересовался папа.
– А как же! – воскликнула соседка. – Как положено! Если сделаете, то я вам ведро самогонки выставлю! И закуску тоже!
Вы уже догадались, что печь мы ей починили, и она дымить перестала. Магарыч соседка выставила, как и обещала. Больше восстанавливать тын нам ни разу не приходилось.
А потом мы помогали бабушке в огороде. Поработав в огороде, мы все пошли искупаться на речку Соб, и с нами (в кои-то веки!) пошла и бабушка. Разделась она до купальника, и на ее спине я увидел длинные, глубокие белесые шрамы.
– Ба, – поинтересовался я, – откуда у тебя эти шрамы?
– Это еще с гражданской войны, бандиты на память оставили.
– Какие еще бандиты? – спросил я, заинтригованный.
– Орудовала тогда в наших местах банда атамана Лихо. (Бабушка произносила по-украински: Лыхо). Однажды налетели они на наш хутор Черненки и стали большевиков искать. Ну, а чего их тут искать – пять хат всего, и спрятаться-то толком негде, даже при всем желании. Искали они как-то странно: подушки шашками рубили, в кастрюли заглядывали. А один и вовсе флаконы от духов открыл и стал и в них заглядывать!
– У тебя были духи? – несказанно удивился я. – В гражданскую войну?
– Духи у меня еще с дореволюционных времен оставались, мне их когда-то отец подарил. Мы ведь до революции зажиточными были, земли много имели, скота. Даже самый первый в уезде трактор и тот у нас появился. Так что мог мой отец себе позволить духи дочери покупать! Я по тем временам завидная невеста была! – весело смеется бабушка.
– Настоящие духи? – глупо спросил я.
– Про ненастоящие мы тогда и слыхом не слыхивали, – хитро посмеивается бабушка, – тогда, внучек, все настоящее было. Да, так про духи-то: пока этот гицель подушки рубил, я молчала, но когда он стал в пузырьки от духов заглядывать – я не выдержала. Спрашиваю его: «Ну, неужели туда большевик спрятался?»
– А он что? – нетерпеливо перебил я.
– Как что? Не видишь разве – вон вся спина шомполами да нагайками расписана. Я потом несколько дней лежала, встать не могла. Так что мне повезло больше, чем другим.
– Ба, в чем же твое везение? – не понял я.
– В том, что других – кого снасильничали, а кого  вообще убили, а я жива, осталась. И без сраму, слава тебе, Господи! – бабушка  перекрестилась, передумывая и вспоминая все снова.
Мы с родителями молчали, обдумывая услышанное.
– Да! – встрепенулась бабушка. – Бандиты-то тогда только полторы версты отсюда и успели отъехать. Знаете, лес, что Коцюриной зовется? До леса этого почти две версты будет. Вот бандиты только к нему подъезжать стали, а из леса этого – ЧОНовцы! Красные значит, часть особого назначения. Ну, и в капусту они банду тут же на месте и изрубили! Как говорится, пленных не брали. Так что на нашем хуторе, считай, и встретило того Лыхо настоящее лыхо!

Горькая пропойца
Подходя к дому друга, я понял, что у них происходит что-то интересное, и не ошибся. Посреди двора прыгала, одновременно отталкиваясь всеми четырьмя ногами, корова. При этом она дико ревела. Куры по очереди взлетали на забор и, распустив крылья, падали с него вниз головами. Петухи уже охрипли от крика, но не переставали драться друг с другом. Куры продолжали попеременно взлетать на забор и падать оттуда.
Подойдя еще ближе, я заметил, что у кур, которые ходят по двору, время от времени непроизвольно падают головы, а вслед за ними и сами куры. Сами по себе! На всю улицу шум, гам, в общем, сумбур царит невообразимый.
– Здравствуйте! – поприветствовал я друга и его маму. – До чрезвычайности захватывающее зрелище, признаюсь. Что это у вас здесь происходит?
– Карнавал, – туманно ответил мой друг, не вдаваясь в подробности.
– А все-таки? – настаиваю я, так как смысл происходящего остается для меня загадкой.
– Толик, а тебе не приходилось слышать о том, что люди живут своим умом, – хладнокровно объясняет Виталий, – а наживаются на чужой глупости?
– Приходилось, конечно, а при чем здесь это?
– Вот и мы купили корову, позарились на дешевизну, – вздохнул Вит.
– Точно, – подтвердила Виталина мама. – Хотя нас знакомые и предупреждали, чтобы мы с теми людьми не связывались: обманут и не моргнут. Вот, пожинаем плоды своей скупости и глупости.
– Так, что, же все-таки у вас происходит? – не унимаюсь я.
– Понимаешь, Толя, прежние хозяева этой коровы работают на спиртзаводе и приучили ее к мелясе, – начала рассказывать тетя Римма.
– А в мелясе есть алкоголь, – тут же сообразил я.
– Купили мы корову, а она ничего есть не хочет! Стали мы ей сено, солому поливать самогонкой – ест! Вчера на пастбище у реки вдруг стала она бессмысленно головой мотать, потом в воду вошла, попила и упала.
Не удержавшись, я рассмеялся, хотя понимаю, что Витальке и его маме это неприятно, но удержаться не могу.
– А сегодня полили солому снова самогоном, а в соломе много зерен было, плохо обмолочена. Теперь и корова пьяна, и куры того зерна наклевались и тоже веселятся вовсю. А, ну их! Тебе, конечно, весело, мы и сами бы охотно посмеялись, если бы эта ситуация не повторялась многократно. Такие вот теперь у нас суровые будни. Прямо не знаем, что теперь с этой коровой и делать, – горько вздохнула тетя Римма.
– Вернуть прошлым хозяевам не пробовали?
– Сомнительно, не такие они люди, – помолчав, друг лукаво спросил: – Скажи, а ты можешь дать военное определение корове?
– Неужели военные как-то по-другому смотрят на коров? – несказанно удивилась его мама и выжидающе посмотрела на меня. – Не хочешь же ты, в самом деле, сказать, что корова – это устройство для изготовления молока?
Друг начал похохатывать, и я не стал томить его мать.
– Нет, конечно. Корова – это такое большое рогатое животное с двумя ногами по углам, – припомнил я, как говорил о корове Рома Журавлев. – А что это за таблички у вас на воротах «Во дворе злая собака», да еще целых две штуки? И это при том, что собаки не то что злой, а вообще никакой не наблюдается?
– А-а, – сокрушенно вздохнула тетя Римма, – это у нас пес был – дог, 105 килограмм уже весил, умница редчайший. Брат оставил, так как сам в плавание ушел. Отравили пса недавно, а таблички мы просто снять, еще не успели. Эх, если бы узнать, кто его отравил, – нахмурился Виталий.
– Что, пес кого-то обидел?
– Всякое бывало. Вон сосед напротив – пришел как-то, раз и весь вечер с папой выпивали. Так этот сосед как выпьет стопку, потом поворачивается к псу и выдыхает ему прямо в морду. Несколько раз пес стерпел, а потом как схватит соседа зубами за нос! Папа наш так смеялся, что долго не мог выговорить: «Фу!» Нос у соседа, конечно, заметно пострадал! Или вот неделю назад пришли к нам трое контролеров с РЭС, проверить, не воруем ли мы электроэнергию. Не обратили они внимания ни на две таблички, ни на, то, что звонок выведен к калитке, и он в рабочем состоянии, ни на наши права, а сразу во двор поспешили. Наш пес таких наглых посетителей не любит. Не любил, то есть, – погрустнела тетя Римма. – Как вылетел он из-за дома и сразу к ним. Как встал перед одним из контролеров на задние лапы, да как разинул пасть! Так все три контролера и облегчились в один момент! В обоих смыслах слова.
– Очень забавно было наблюдать, как они уходили от нас, – сдержанно улыбаясь, добавил Виталий.
– Так что недоброжелатели у нашего пса были, что и говорить, – подвела черту тетя Римма. – Ладно, вы идите в дом, а я загоню эту пропойцу в хлев, а потом соберу вам что-нибудь вкусненького поесть. Да, Толя, я тебе в прошлый раз забыла сказать, что тебе в форме очень хорошо!
– Спасибо, тетя Римма, – улыбнулся я. Как известно, доброе слово и кошке приятно, что уж говорить о человеке! 
– Дай-ка и я тебя рассмотрю, – улыбнулся всегда сдержанный и скупой на эмоции Виталий. – Эк ты раздался в плечах! И манера ведения разговора у тебя изменилась, стала более сдержанной. Видно, что над вами в училище усиленно экспериментируют бредовую идею воспитания гармоничной, всесторонне развитой личности! Что молчишь?
Мой друг производит двойственное, точнее противоречивое впечатление. С одной стороны Виталий демонстрирует нежелание выставлять себя напоказ, а с другой стороны всегда хочет и пытается стать непохожим на других.
– Никогда не задумывался над тем, бредовая ли это мысль, а теперь вот решил подумать, – пожал я плечами. Я и в самом деле попытался посмотреть на эту привычную фразу, как говорит мама Жора, новыми глазами.
– Что, неужели не согласен? – сдержанно улыбается мой друг.
– Отчего же? У одних людей больше развито левое полушарие головного мозга, а у других правое, значит способности и наклонности у них изначально разные. Низкорослый человек никогда не станет хорошим прыгуном в высоту или баскетболистом. Я уж молчу о том, что далеко не каждый человек может стать хорошим ученым, хорошим поэтом или выдающимся художником. И так далее. То есть, получается, что идея и впрямь бредовая.
– Рад, что ты со мной согласен, – сдержанно улыбается Вит. 
Весь день мы переводили любимые иностранные песни. Я уж было решил, что мы и на танцы не пойдем, но мы пошли. Перед тем, как пойти, собственно, на дискотеку, мы зашли ко мне домой, чтобы я переоделся.   
– Пить хочу, – сказал Виталий, когда мы проходили мимо магазина «Детский мир», – давай газировки попьем?
И мы перешли через дорогу, где над яром стоят два киоска с газированной водой, в которых бессменно работают дядя Фима и дядя Миша. У дяди Фимы очередь, поэтому мы подошли к дяде Мише.
– Мне два стакана с сиропом, пожалуйста, – сказал Виталий после того, как мы поприветствовали дядю Мишу.
Дядя Миша налил ему два стакана с сиропом, а мне стакан с двойным сиропом. Выпив один стакан, Виталий вдруг сообразил.
– Постойте, – кивнул он на меня, обращаясь к дяде Мише, – а ведь он вам ничего не говорил!
Мой друг любит в любой ситуации докапываться до истины. Даже больше, чем я.
– А ему и не нужно ничего говорить, – широко улыбнулся дядя Миша и показал рукой куда-то ниже стола, – он еще вот с таких пор всегда берет стакан воды с двойным сиропом. Так что ему есть надобность что-то сказать, только если он хочет больше!
Когда мы отошли от киоска, Виталий вдруг вспомнил.
– Слушай, Толик, ты знаешь Вениаминова?
– Немного. То есть я точно представляю, о ком ты говоришь, а что?
– Тогда расскажу тебе его историю. Со своей невестой мой приятель Сергей Вениаминов был знаком с раннего детства: жили на одной улице и в одной песочнице играли еще до школы. Со временем в одном классе учились, причем уже в первом классе знали, что они непременно поженятся. Свою свадьбу они назначили сразу после окончания Сергеем военного училища. Решили совместить первый офицерский отпуск с медовым месяцем, а потом уже и служить вместе ехать. На свадьбу было приглашено без малого триста человек, и гулять собирались три дня. В общем, все, как положено у нас на Украине. Бабушки-старушки умилялись, вытирая слезы и вспоминая свою навсегда, давно и далеко ушедшую молодость. И правда – нечасто встречаешь такую вот любовь, не правда ли? И вот представьте: завтра свадьба, а сегодня вечером невеста вдруг заявляет, что замуж за Сергея не пойдет! Ни за что! Другого парня она встретила, и он ей нравится теперь гораздо больше. Серега от нее вышел, как обухом ушибленный. Идет по улице словно пьяный, и видит: на лавочке сидят три девицы-красавицы.
– Девчонки, – обратился к ним Серега, – кто за меня замуж пойдет? Только свадьба прямо завтра!
– Как это? – не поверили они, и Сергей им все честно рассказал. Две девушки посмеялись, а третья сказала: «Я пойду!»
На следующий день они поженились, а через месяц уехали служить на Урал. Ты представляешь, как бывает?
  – И такое в жизни случается, – подивился я услышанной истории.

В лесу с папой
«Те минуты, что я с тобой проводил, мне не забыть никогда.
     Спасибо папа, за то, что ты был, за то, что ты есть,
     за то, что ты будешь всегда».
Взято с сайта В. Мясников
://mychords.net
В пятницу вечером, придя с работы, папа спросил меня:
– Сын, какие у тебя планы на выходные? Может, как раньше, сходим в лес с ночевкой?
– Отец, – возмутилась мама, – дай ребенку отдохнуть, в нормальной постели поспать!
– Он уже не ребенок, он курсант высшего военного училища. Вон, даже сержант!
– Папа, мама, я с удовольствием пойду!
И я с радостью стал готовиться к завтрашнему выходу на природу. Мне с папой всегда было очень интересно вдвоем ходить в турпоходы, даже если это был выход на один день. А тут – с ночевкой!
Я полез на антресоль за палаткой (папа в свое время сделал в коридоре и на кухне по антресоли, так как даже в трехкомнатной квартире места все равно не хватает). Но папа остановил меня.
– Сынок, да ну ее. Таскать ее еще. Неужели мы с тобой без нее не переночуем? Тем более что тепло.
И я согласился, что без палатки мы можем вполне обойтись. И я стал собираться свой походный рюкзак. У нас с папой рюкзаки, которые в разговорной речи называют «колобок». Мой защитного цвета, так как я с детства люблю все военное, а у папы рюкзак синий с красными карманами.
Я достал свою старую армейскую флягу, с грустью вспомнив, что десантная лучше, прополоскал ее и набрал чистой воды. Папа собирается в своей комнате.
– Отец, – зовет мама, – а вы куда пойдете? Чтобы я точно знала.
– Да не волнуйся ты. Мы поедем на мою малую родину в леса возле Дмитренок, а я там вырос, все знаю. Не заблудимся.
Хотя у папы два выходных дня, мы, чтобы времени у нас было еще больше, встали рано. Автобусом доехали до села Бубновка, вышли на остановке, и через мост перешли на другой берег реки Соб. Там пошли в лес, обходя стороной село Новоселовка.
Еще на подходе к лесу спугнули нескольких зайцев. На окраине леса мы вырубили себе по тяжелому суковатому посоху. Не прошли мы и трехсот метров по лесу, как папа вдруг резко остановился.
– Папа, ты что увидел?
– Не увидел, а услышал, – напряженно вслушивается папа. – Ищи дерево, на которое можешь влезть!
Из чащи слева от нас стали выходить дикие кабаны. Много. Я покрутил головой по сторонам и полез на ближайший дуб, на котором много веток растущих в разные стороны. Папа влез на такую же ветвистую сосну. С рюкзаками лезть неудобно, но мы залезли быстро.
Устроившись в ветках удобнее, я стал смотреть вниз. Да сколько же их здесь! Поскольку кабаны стали рыть землю, отыскивая упавшие желуди, а это надолго, я стал считать стадо. Всех вместе – взрослых кабанов, свиноматок и поросят было, не меньше ста пятидесяти голов! Точнее сосчитать не удалось, так они все время переходили с места на место, особенно полосатые поросята.
Под дубом, на котором я сижу, остановился огромный секач, в длину не меньше двух метров и стал чесаться о ствол дерева. А какие у него бивни! Хорошо, что мы в лесу, а не в поле, а то шансов у нас уцелеть не было бы совсем.
Стадо продержало нас на деревьях больше часа, потом оно медленно направилось дальше на юго-восток. Когда затих треск ломаемых ими кустов, мы спустились с деревьев.
– На них что, не охотятся?
– Охотятся, конечно, но их все равно еще очень много. Пойдем, сынок.
И мы пошли дальше, на северо-восток. Я уверен, что Дмитренки в том направлении, куда ушли кабаны, но папа ведет меня не туда. Что же, ему виднее. Через полчаса папа предложил перекусить. Как говорят в армии – мамиными пирожками. Чай в термосе был еще горячий, да и аппетит уже проснулся, так что позавтракал я с удовольствием.
Потом мы пошли дальше. Мне кажется, что он что-то ищет, и никак не может найти.
– Папа, мы заблудились или ты что-то ищешь?
– Ищу, сына. Понимаешь, когда я еще учился в школе, я в этом лесу нашел танк. Наш танк «КВ-1». Вот хотел тебе его показать. Он, помнится, стоит в овраге, наружу видно только башню. Все остальное завалено землей. Я ведь тогда забрался в него, а там скелеты! Я испугался и убежал. Теперь думаю, нужно извлечь те скелеты и предать земле. Может, можно установить фамилии, имена тех ребят, сообщить их родственникам.
Мы с энтузиазмом принялись за поиски, но до обеда танк так и не нашли. Лес давно не чистили, и он зарос подлеском. Видимости почти никакой.
– Привал, – говорит папа, – мясо, наверное, уже разморозилось. Пора готовить обед.
И мы стали располагаться под огромным дубом. Лес здесь старый, не саженый, партизанский. Я стал своей палкой расчищать место для костра, а папа стал разбирать свой рюкзак. Он вынул наш старый походный круглый котелок на 2 литра. В нем лежит кусок свинины, который уже действительно разморозился.
– А это тебе, сынок, – улыбается папа и протягивает мне что-то завернутое в полотенце.
Я развернул сверток и обнаружил внутри комбинированный десантный котелок с флягой! Тот самый, о котором я мечтаю еще с КМБ! Вот это подарок!
– Спасибо, папа! – только и смог я сказать от переполнявших меня чувств.
– Пользуйся на здоровье, – улыбается папа.
Какой же сегодня замечательный день! Я хотел бы лучше рассмотреть и котелок и флягу, но нужно готовить костер. Ладно, успеется еще натешиться подарком! Я наносил сухих дров, а папа тем временем развел огонь.
Вскоре в котелке уже кипела вода, в которой варится картошка, а на походной сковородке зашипело и приятно запахло мясо. Папа из всех первых блюд больше всего любит именно картофельный суп. У меня, наконец, появилась возможность лучше рассмотреть свой подарок.
– Сынок, оторвись от своих дел, – смеется папа. – Думал я тебе еще один сюрприз сделать вечером, но, похоже, придется сделать его сейчас.
Оторвавшись от котелка, я заметил, что набежали тучи и вот-вот начнется дождь. Интересно, о каком еще сюрпризе говорит папа? А он снова полез в свой рюкзак и вынул из него… новенькую солдатскую плащ-палатку! Радости моей нет предела!
– Давай, сынок, сразу ее и опробуем.
И мы веревками натянули плащ-палатку на ветках над костром. Только-только я привязал последний шнурок к люверсу плащ-палатки, как пошел сильный дождь. Но под ветками старого раскидистого дуба, да еще и под плащ-палаткой, мы надежно защищены от дождя. Я вынул бечевку и привязал ее между двух веток так, что центральная часть плащ-палатки поднялась.
– Это чтобы вода не собиралась в центре полотнища плащ-палатки? – догадался папа. – Здорово придумано!
– А еще ее можно натягивать над обычной палаткой, чтобы на нее меньше воды попадало.
Пока сварился картофельный суп, дожарилось мясо с луком, дождь закончился, и выглянуло ласковое теплое солнышко. Стало душно от испарений. 
Настроение у меня – лучше не бывает, и аппетит тоже отменный. Горячая еда на природе после хождений по лесу это такая вкуснотища, что прямо слюнки текут. Салат делать не стали, а просто так ели помидоры, огурцы, лук.
После обеда я засыпал угли от костра, скрутил подсохшую плащ-палатку, папа собрал свой рюкзак и мы продолжили наши поиски. Но опять безрезультатно.
– Больше тридцати лет прошло, – словно извиняется папа.
– Папа, может, его уже давным-давно нашли и забрали отсюда?
– Нет, это невозможно. Я бы знал об этом. Танк, тем более тяжелый танк это тебе не пистолет, не пулемет. И даже не пушка, его незаметно из леса не унесешь. Для того чтобы его вывезти нужно просеку вырубить. Забыл я просто, в какой именно части леса я его тогда нашел. Давно это было.
И папа расстроился, что день прошел так бездарно. Хотя я не в претензии, ведь даже просто быть рядом с папой это такое счастье!
– Папа, а ночевать где будем? Мне вон, то место нравится.
– Нет. Сначала я думал, что построим шалаш, разведем костер и так заночуем, но теперь передумал. Ты знаешь, что в этих лесах в войну действовали партизаны? Недалеко отсюда есть один такой их лагерь. В нем есть еще несколько пристойных землянок, пригодных для жилья. Вот в одной из них и заночуем.
Поскольку я ничего против не имею, мы пошли в этот лагерь. Расскажу пацанам в училище, что ночевал в настоящей партизанской землянке – обзавидуются! Жаль только, фотоаппарата с собой нет.
Я быстро нарубил елового лапника и застелил два топчана. В принципе огонь можно развести и в землянке, но мы решили приготовить ужин снаружи. Когда жарили яичницу на сале, я вспомнил и процитировал слова Твардовского:
– Эх, яичница, закуски нет полезней и прочней,
Полагается по-русски чарку выпить перед ней.
– Ты это к чему? – удивился папа.
– У нас ведь в аптечке есть спирт?
– Ты что, стал употреблять? – удивился папа.
– Нет. Просто подумал, может, ты для аппетита рюмочку выпьешь?
– Я не пьяница, чтобы одному пить.
– Так не пить, а одну чарку?
– Где одна, там и две, и три. В общем, нет и хватит об этом.
Пока ели яичницу, заварили отвар из чаги. Это папа приметил еще по дороге на березе этот гриб и срубил его. Ужинали не спеша, почти не говорили. К чаю из чаги было мамино печенье и конфеты.
Мы любовались звездным небом, костром, наслаждались вкусным и полезным напитком. Папа обрезает наружную часть чаги и бросает ее на угли. Заметив, что я уклоняюсь от дыма, папа рассмеялся.
– Ты не бойся, сынок, от этого дыма голова болеть не будет. А вот ни комары, ни гнус к нам даже не приблизятся. Так и запомни, может, пригодится еще.
И папа стал нарезать обрезанную чагу на мелкие кусочки. Это нужно сделать сразу, иначе потом гриб затвердеет, и ножом его уже не возьмешь. Уже перед сном папа рассказывал о партизанском отряде, на базе которого мы расположились на отдых.
– В апреле 1943 года в этом лесу встретились командиры партизанских отрядов Анатолий Кондратюк и Максим Корнейчук. Они решили объединить свои отряды в один. В середине мая отряды объединились в один отряд имени Ленина. Командиром отряда стал Кондратюк, а Корнейчук стал комиссаром. Сформирован отряд был по образцу армейского подразделения, так как командиры были военнослужащими РККА и офицерами НКВД-НКГБ. Позже этот отряд превратился во II партизанскую бригаду имени Сталина. Кстати, я слышал, что это была второе по величине партизанское соединения на Украине.
– Как это? – усомнился я. – Все знают о крупных соединениях Ковпака, Федорова, Сабурова, Наумова, а про Кондратюка я вообще первый раз слышу!
– Да, есть здесь что-то непонятное. Возможно, история этой бригады еще ждет своих исследователей? Да, командир его Кондратюк Анатолий Герасимович жив и проживает в Виннице. Партизаны говорят, что он вел дневник.
– Что же он его до сих пор не издал? Больше сорока лет после Победы прошло?
– Не знаю.
И папа продолжил свой рассказ. Было интересно, но мы оба устали за день и быстро уснули. Спалось в землянке пахнущей еловой хвоей просто чудесно, и я проспал долго. Папа встал намного раньше, успел обойти окрестности и насобирать белых грибов. К моему пробуждению он успел пожарить их с картошкой. Правда, картошки было мало, зато грибов – много! Мы позавтракали, попили чая, и пошли снова на поиски танка.
Однако и сегодня отыскать его не удалось. Если лес большой, то и тяжелый танк все равно, что иголка в сене. Ну, ничего, рано или поздно мы его все равно отыщем.
Зато так хорошо и приятно в лесу, с папой. Даже не смотря на то, что мы, стараясь охватить большую площадь поисков, ходили далеко друг от друга и говорили мало. А еще душу греют мои обновки – комбинированный десантный котелок с флягой и солдатская плащ-палатка!
– Смотри, лиса, – говорит папа.
Я успел заметить, как лиса юркнула в нору на склоне оврага. Сколько же живности в наших лесах! Мы обошли логово лисы стороной, вдруг у нее лисята? Зачем же пугать зря?
На обед разогрели перловую кашу с мясом из военных пайков, это тоже папа достал у военных, благо в гайсинском гарнизоне три воинские части. И этот день пролетел незаметно, выходить из леса и возвращаться домой, ужасно не хотелось.
– Папа, давай и эту ночь переночуем в лесу, а завтра утречком на автобусе домой? Ты ведь успеешь на работу?
– Хорошо бы, – мечтательно сказал папа, – но мама там с ума сойдет. На уши поднимет всех и вся, мы ведь должны вернуться сегодня.
В общем, пришлось ехать домой. Мама обрадовалась нам так, словно не видела нас сто лет. Мы помылись, побрились, поужинали варениками с картошкой, и стали смотреть телевизор. Мама довольная тем, что ее стряпня нам понравилась, помыла посуду и присоединилась к нам. Чтобы не волновать ее мы не стали рассказывать ей ни про встречу с кабанами, ни о поисках танка.

Новелла
«Если в раннюю весеннюю пору молодости удалось разглядеть за внешними чертами и обаянием нечто большее, что со временем разовьется в зрелое, взрослое чувство, – то осень и зиму свою эти люди встречают вместе. И жизнь они проживут счастливо...»
  Г. Титов
До моего отъезда в училище осталось всего два дня. С утра я решил прогуляться по городу, в надежде встретить кого-нибудь из знакомых. Собственно говоря, затея эта была обречена на неудачу с самого начала. Из тех ребят, кого бы мне хотелось увидеть, в Гайсине сейчас нет никого: кто в военных училищах учится, и отпуска у них с моим отпуском не совпали, кто в армии, кто в институте. Виталька дома, но он сегодня с утра на сутки заступает на работу. Так что я просто послонялся по улицам, поел мороженого, но так никого и не встретил. Солнце припекает, и я решил пересидеть полуденный зной дома.
Я уже дошел до ресторана «Гайсин», отсюда до моего дома остается всего каких-то триста метров, когда увидел… Новеллу! Она идет с младшей сестрой от универмага к почте, во всяком случае, в эту сторону. Она меня еще не видит, а я вижу. Сердце мое так бешено бьется в груди, словно пытается вырваться наружу, и в горле сразу пересохло. А Новелла за то время, что я ее не видел, изменилась. И как же она изменилась! Гадкий утенок отдыхает! Из худой, нескладной девочки выросла женственная, красивая девушка. И все-то у нее округлилось: и плечи, и грудь, и бедра, и животик, и попочка! И просто бездна обаяния!
Мне Новелла и раньше казалась необыкновенной, но теперь.… Теперь она превратилась в самую настоящую красавицу. И даже, если кто-нибудь и не согласен с моим мнением, то это не имеет абсолютно никакого значения, потому что для меня лучше нее никого не было, и нет! Новелла всегда была для меня самой, самой лучшей. Именно поэтому я, никогда не решался сделать ни одного шага для сближения с ней. Нет смысла врать самому себе, я ведь люблю ее! Мне кажется, что никогда я в этом еще не признавался.
Она идет, о чем-то оживленно беседуя с сестренкой, и смеется. Глаза ее искрятся теплом, добротой и глубоким умом. Несколько парней оглянулись на нее, оглядывая ее со спины. На память вдруг пришли слова из песни «Чужая свадьба»: «… вдруг она спросит: «Где же ты был, если любил меня, если любил?»
И я решил, что больше не буду стесняться, потому что так она может и не догадаться о моих чувствах. Или еще, чего доброго, кто-то перейдет мне дорогу, познакомится с ней, а потом еще и женится на ней. Я представил это, и мне стало нехорошо.
Отогнав эту неприятную мысль, я пошел навстречу Новелле, чтобы начать исправлять допущенную ранее ошибку. Ее сестра первой увидела меня и локтем толкнула Новеллу, показывая на меня глазами. Новелла посмотрела на меня, и я растворился в ее глазах.
– Привет, – первым поздоровался я, и голова у меня закружилась от близости Новеллы.
– Ну, привет, – первой ответила ее сестра, едва сдерживая смех. Это, наверное, от того, что выгляжу я сейчас смешно. – Куда путь держим?
Секундой позже поздоровалась и Новелла.
– К вам и держим, – улыбнулся я. Чего там греха таить, у меня от волнения, от близости Новеллы, даже голова кружится. И слова все куда-то разом запропали.
– Придется тебя разочаровать, – смеется сестра, – никаких «вам» не будет, так как я уже пришла.
Она чмокнула в щечку Новеллу, снова улыбнулась, и перешла через дорогу на другую сторону улицы. Новелла, улыбаясь, смотрит ей вслед.
– Ты, правда, не занята, – спрашиваю я, и сам ругаю себя за глупый вопрос. – Ты никуда не торопишься? Мы можем с тобой погулять?
– Можем, – отвечает она, а я от ее голоса едва не схожу с ума. – Куда пойдем?
– А ты куда хочешь? – хрипло спрашиваю я. Горло от волнения у меня пересохло, и говорить трудно.
– Что это ты так смешно говоришь? Твой голос прямо на твой и не похож совсем, – растягивая слова, спрашивает Новелла.
– В горле пересохло, – отвечаю я, но сказать, что это от того, что я вижу и слышу ее, я так и не решился.
– Жарко, – по-своему поняла Новелла и предложила, – пойдем, попьем чего-нибудь, а потом погуляем в парке? Там сейчас не так жарко, как на улице.
И мы пошли в кафе «Соб», чтобы утолить жажду какой-нибудь водой или соком. Со мной рядом идет такая родная мне, такая близкая и далекая, но такая любимая мной девушка! Я вдруг подумал, что еще совсем недавно доказывал, что никакой любви нет и быть не может. А теперь вот иду рядом с любимой девушкой и схожу с ума от счастья, просто от того, что она рядом! Мы не говорили ни о какой любви, она мне ничего не обещала, а я уже счастлив! Потому что Новелла рядом!
Мы с ней гуляли до самого вечера, забыв обо всем на свете. Вечер мы встретили на скамейке, на спортплощадке нашей школы. Мы сидели и разговаривали. О чем? Обо всем подряд. Я ей рассказывал о своем курсантском житье-бытье, про: «Равняйсь! Смирно! Шагом марш!», а она мне о физике низкотемпературной плазмы, которую она сейчас изучает на своем физмате. Впечатление такое, словно мы с ней на разных языках разговариваем. Наверное, нечто подобное ощущали моряки Колумба, когда приплыли в Америку и пытались с местными индейцами разговаривать. Ну, или если бы вдруг инопланетяне прилетели и попытались вступить с нами в контакт. Поэтому я твердо решил  восполнить имеющийся в моем кругозоре пробел по части низкотемпературной плазмы.
Да мало ли, о чем мы еще говорили, это было совершенно неважно. Важно то, что мы почти целый день провели вместе. Я вел себя спокойно и воли ни рукам, ни чувствам не давал, хотя, если честно, то мне этого безумно-безумно хотелось. Мне страшно, что я могу все испортить, разрушить, напугать, оттолкнуть Новеллу.
К вечеру набежали тучи, но нам не хотелось расставаться. Мы все-таки попали под дождь, и поскольку спрятаться от него было негде, основательно промокли. Однако домой идти решительно не хотелось. Зато очень хотелось обнять Новеллу, прижать ее к себе, но я так и не решился сделать это. Я удивляюсь своей несмелости но ничего поделать с собой не могу. Только сердце бешено колотится в груди.
Пришлось все-таки Новелле идти домой, а куда деваться? Я провел ее домой и тоже вернулся к себе. Эх, кто бы знал, какое у меня настроение! Хочется обнимать незнакомых прохожих, говорить всем приятные слова, раскрашивать мир в яркие цвета! Помните, как в фильме «Высота»: «Светофор! Для Латинской Америки в самый раз». Вот, чтобы и у нас было ярко, как для Латинской Америки!
Безо всякого преувеличения могу сказать, что сегодня был самый лучший день в моей жизни! Радостное волнение, которое я испытал при виде Новеллы, не прошло и после ночи. Вот это, наверняка, и называется эталонное состояние.
Но на утро выяснилось, что у Новеллы высокая температура, обложило горло, и выйти в город она не может. Даже по телефону она поговорила со мной всего чуть-чуть. Я испытываю горечь от того, что сегодня не удастся с ней увидеться. Я сижу и мысленно разговариваю с Новеллой.
– Как ты, любимая? Так хочется быть с тобой рядом, как никогда раньше! Знаешь, а мне ведь без тебя не жить. Я безумно тебя люблю. Хочу тебя нестерпимо. Насмотрелся на твои фотографии из школьного альбома и таким безумным желанием накрывает, просто нет сил. Люблю я тебя, Новелла, очень люблю! Как же я тебя люблю! Новелла, солнце мое, ты настолько моя! Я не знаю, как это объяснить словами, я это просто ощущаю всем своим существом. Ты моя! Люблю тебя поистине безумно! Очень люблю! Хочу к тебе. Мы непременно станем счастливыми с тобой! Солнце мое, как же мне хочется обнять тебя, и не отпускать никуда… я принадлежу тебе душой и телом без остатка! Ты самая лучшая! Ты моя любимая, единственная моя! Ты моя Вселенная! Ты моя богиня! Счастье, судьба, душа моя, я люблю тебя бесконечно! Я тебя очень люблю! Когда ты рядом со мной, у меня голова кругом идет! Эх, жаль, что у меня нет полцарства! Я бы, не раздумывая, отдал бы его за один твой поцелуй! Хочу видеть твои глаза.… А если честно, то я схожу с ума от желания. Новеллочка, я люблю тебя! Безумно хочу, хочу тебя, люблю, люблю, люблю! Новелла, я так скучаю по тебе, что даже самому себе признаться боюсь…
Я так и просидел дома до самого вечера. Мама пришла домой с работы чем-то явно озабоченная и расстроенная.
– Сынок, ну-ка, объясни мне, – строго спрашивает мама с порога, – ты почему не здороваешься с нашими знакомыми?
– Чего? – невнимательно отвечаю я.
– Мне уже позвонило несколько наших знакомых, жалуются, что вчера ты прошел мимо них и не поздоровался. Так нельзя. Ну-ка, объясни.
– Мама, – улыбнулся я, – просто я никого из них не видел!
– Как так? – озадаченно переспрашивает мама.
– Очень просто, я гулял с Новеллой, и никого, кроме нее, не замечал!
– В общем, оставь его в покое, – воспользовавшись возникшей короткой заминкой, сказал папа. – Сын, а кстати, почему сегодня ты не гуляешь с Новеллой?
– Да она заболела, температурит, – поскучнел я.
– И что, любимую девушку уже и проведать нельзя? – подмигнул мне папа. – Или в ее комнате замуровали окно, и ты никак не можешь добраться до нее? А! Ее заточили в высоченной башне, а подходящего Сивки-Бурки, который может до нее допрыгнуть, не имеется в наличии?
Лезть в окно я не стал. Я решил подарить Новелле букет цветов, однако цветочниц на перекрестке у магазина «Спутник» уже не было. Я позвонил Витальке Шепелеву в надежде, что у них дома найдутся цветы.
– Нет, – сразу разочаровал он меня, – подходящих цветов у нас нет. Слушай, может, подаришь ей какой-нибудь вазон в виде цветов? Нет? Но ты не отчаивайся, заходи за мной, придумаем что-нибудь.
Я шел и думал, что розы растут у райкома партии, но они там вьющиеся, то есть не совсем такие, как хочется. Когда я дошел до дома друга, он уже ждал меня у ворот.
– Есть идея, – хитро улыбнулся он. – Тут недалеко живет спекулянтка, которая торгует цветами. Давай, обнесем у нее цветник? Это, конечно, воровство, но чего не сделаешь ради лучшего друга?
Надо ли говорить, что я обрадовался и охотно согласился? Мы тотчас отправились к дому этой цветочницы и нарвали у нее две охапки роз. Так мы и шли через город, неся перед собой по охапке. У дверей квартиры Новеллы Вит вложил свой букет в мои руки, сильно втиснув его и поколов мне руки шипами. После этого он нажал кнопку дверного звонка и сбежал вниз. Дверь открыл папа Новеллы.
– Здравствуй, – поздоровался он, с удивлением разглядывая меня и мой букет. – Где это ты клумбу обнес?
– Ну, что вы, – нагловато, но в рамках приличия, отвечаю я. – Это у моего друга дома много цветов.
– Ну, ну, – понимающе кивнул отец Новеллы, ни капли не поверив мне. – Да ты проходи, не стой в дверях.
– Да нет, спасибо, – отказался я, – вы не могли бы передать цветы Новелле?
– Зачем? – отклонил мою просьбу ее папа. – Иди и сам отдай. Вон она.
Он открыл шире дверь, и я увидел Новеллу, она лежит на диване в своей комнате, горло у нее перевязано платком. Она смотрит на меня и улыбается. Сердце мое радостно забилось. Я смотрю в ее теплые, улыбающиеся глаза и таю, таю, таю. Папа ее кашлянул, и я понял, что я замешкался в раскрытых дверях. И под его внимательным взглядом я пошел к Новелле через прихожую, а цветы выпадают из моих рук, так как удержать их все я просто не могу. Я остановился перед любимой и замер.
– Привет, Новелла, – еле проговорил я. Как же сильно я ее люблю! Хочу быть ее, и чтобы она стала моей! Весь мой мир это она. Сердце рвется из груди к ней, но в пороге стоит ее отец. Любимая моя девочка, как же мне хочется жить, жить для тебя! Со мной ты будешь самой счастливой! Ты мне очень, очень нужна!
– Привет, – смущенно улыбнулась она мне в ответ. Глаза ее радостно вспыхнули, а щечки порозовели.
– Это тебе, – улыбнулся я и, поскольку не знаю, как вручить ей такой большой букет, то я взял и осыпал ее ими с головы до ног. Ее отец только крякнул и ушел в другую комнату.
Я смотрю в глаза любимой и не могу насмотреться. Новелла, любимая моя! Мне хочется, смеяться от радости! Когда ты рядом, оказывается, даже и говорить ничего не надо! Какое чудесное мгновение, только бы не спугнуть его. Вот так бы всю жизнь! Как же сделать, чтобы это мгновение тянулось бесконечно? Мы так больше ничего и не сказали друг другу, так как вошла ее мама и сообщила, что больной нужен покой. Пришлось мне попрощаться и уйти. У входа в подъезд меня ждет Вит.
– Ну, что, есть резонанс? – шутливо спрашивает он. – В смысле, все довольны, все смеются? Ну, что, пошли на танцы?
Однако мне не хочется ни на какие танцы, так что возле дома офицеров мы расстались: Вит отправился на дискотеку, а я домой. А еще через день я поехал в училище. С Новеллой мы больше так и не увиделись. Зато мы с ней по телефону договорились, что будем переписываться! Так что возвращаюсь я в училище со спокойным сердцем и неимоверной радостью.

Вагонные споры
Вот и окончился очередной летний отпуск. Провожать меня на поезд на станцию Зятковцы, которая находится в восемнадцати километрах от Гайсина, поехал мой лучший друг Виталий Шепелев. Перед отъездом я поинтересовался:
– Слушай, Вит, сработало наше доброе дело или нет?
– Ты не поверишь! – встрепенулся Виталий. – Больше никто не ходит! Неужели те, которые … ну, ты меня понял, неужели они кому-то об этом рассказали?
– Ну, а жесть снял уже? – улыбаясь, интересуюсь я.
– Пока нет. Бабушка попросила оставить, пока мы с отцом новый забор не поставим. Я ее научил пользоваться, если вдруг еще кто-то захочет посетить ее двор.
Но вот уже мой поезд «Львов-Симферополь» тронулся, мои вещи стоят в тамбуре вагона, сердится и ругается проводница, а я все еще не могу и не хочу запрыгнуть в вагон.
– Ладно, Толик, – говорит Виталий, – расставаться нужно так, будто завтра встретимся. Ну, а встречаться так, будто сто лет не виделись!
После этих слов на душе сразу стало легче, и я запрыгнул на подножку, обернулся и стал махать другу. Тут меня со спины сгребли в охапку и втащили в тамбур. Я удивился – неужели это проводница такая сильная? Но все оказалось гораздо проще, в этом, же вагоне возвращается из отпуска Дима Снигур. Он радостно пожал мне руку. Мы быстро поменялись местами, чтобы ехать в одном купе, и стали делиться своими впечатлениями об отпуске.
– Представляешь, – рассказывает Дима, – я свою Ленку ведь предупредил о своем приезде, но встретились с ней, когда она меня не ждала.
– Застал? – с пониманием и сочувствием кивнул я.
– Застал, но не так, как ты подумал. Вхожу я к ней в комнату, а она сидит на совершенно голой подружке и делает ей массаж! Правда, я не сразу понял, что это массаж.
Представив себе эту картину, я рассмеялся.
– Оказалось все банально просто: моя Ленка носит прическу «Каскад», а с плойкой сама она не очень хорошо управляется. Вот соседка по комнате ей и накручивает волосы, а взамен просит делать ей массаж. А еще познакомился я на дискотеке с девушкой, и стал ее на интим раскручивать. А она мне говорит, что она, мол, не такая. Но когда дошло до дела, я ей говорю, что у меня с собой презервативов нет. А она и говорит: «У меня есть»!
– Да, – хмыкнул я, – все они «не такие». – Слушай, а как же твоя Ленка?
– Она тогда на несколько дней уезжала к бабушке. Меня с собой не взяла. А еще я мальчишку в нашем саду поймал, который у нас черешни воровал. Накрутил я ему уши и спрашиваю: «Ну что, еще будешь»? А он мне и говорит: «Да, я … будешь». И так несколько раз! Оказывается, у него фамилия такая – Будиш. Забавно, правда?
Я согласно кивнул головой, настраиваясь на то, что сейчас меня окутает густой словесный туман.
– Да! – вспомнил Дима. – Я так залетел дома! Прав ты был, когда доказывал нам, что лучше совсем не материться. Смотрим мы с родителями телевизор, а ничего интересного нет. Ну, я возьми и ляпни: «Мама, выключи на хрен эту херню, все равно смотреть не хрен»! Ты бы видел глаза моих родителей!
– Надеюсь, что ты впредь будешь умнее.
– Да, дяденька, я Будиш! – рассмеялся Дима. – А когда я ехал домой, то в одном купе со мной от Львова до Стрыя ехал старый дед. Он долго разглядывал мои погоны, а потом спрашивает, что это за буквы у меня на погонах? Я отвечаю, что буква «К», что означает, курсант военного училища, а он мне говорит: «Во времена моей молодости такие погоны каратели носили».
– Ну, да? – признаться, я ему не поверил. – Я не ослышался?
– Вот тебе и ну, да! – сказал Дима с такой силой и убедительностью, что сомневаться больше было нельзя.
И все-таки я не мог отделаться от мысли, что это никакая не мистификация, и что мой приятель не выдумал всю эту историю. Прошло несколько минут, прежде чем заговорил уже я.
– А я по дороге домой чуть свою станцию не проспал. Вернее, проводник проспал, а я сам проснулся, когда уже поезд тронулся с моей станции дальше! Причем это уже второй раз такое со мной. Так я сгреб все свои вещи в охапку, и как был – в одних трусах, выпрыгнул на ходу из поезда. Потом одевался прямо на перроне на радость пассажирам.
– Ты хотел сказать пассажиркам! А когда я в отпуск ехал, то у одной женщины в вагоне туфли украли, а тапок у нее не было. Пришлось ей босиком из поезда выходить, представь? Слушай, я тебе совсем забыл рассказать о том, что моя учудила! В экстазе она мне расцарапала ногтями спину, а я этого даже не почувствовал! Пришел я домой, снял рубаху и пошел в ванную. Мама увидала и спрашивает, что это, мол, у тебя на спине? Я отвечаю, что это я в скверике о спинку скамейки поцарапался. На следующий день проходим мы с мамой возле этого сквера, и я замечаю, что мама мимо меня смотрит. Проследил я глазами за ее взглядом, и оказалось, что в сквере все скамейки новые и без спинок!
Посмеявшись, Дима стал рассказывать дальше: «Мы с Ленкой каждый день в одно и то же время ходили в одно и то же кафе. Однажды только вошли в зал, а она мне: «Уходим. Немедленно уходим отсюда»! Я уж не знал, что и думать, а на улице выяснилось, что в кафе была девушка точно в таком же платье, как у Лены. Пришлось идти в другое кафе».
– Да уж, у женщин свои заморочки, и нам их не понять.
– У моего знакомого Гены анекдот вышел. Его друг и одноклассник Володя сделал фотомонтаж, и вышло, что Гена обнимает двух девушек прямо на своей свадьбе. Молодая жена увидела фото, устроила скандал и ушла к матери. Пришлось Вове идти к ней, извиняться и показывать всю процедуру монтажа от начала и до конца. Ничего, помирились. Но вот что действительно интересно, так это то, что перед примирением жена Гены прокляла Вовку. И вот, через неделю после примирения, стоял Володя на кухне своей квартиры, пил чай и смотрел в окно. И тут взорвались цистерны с газом, которые находились прямо против окон его квартиры. Володьку взрывной волной отбросило и здорово ударило об стену, он и сейчас еще в больнице лежит. Врачи говорят, что он инвалидом на всю жизнь может остаться. Представляешь, Афганистан прошел, и ни царапины, а тут прямо в собственной квартире контузили!
– Грустно, однако, – подытожил я. – Нелепая ситуация.
– Давай, веселое расскажу. Гуляли мы с Леной по городу, а к нам подходит старик в старой одежде и просит денег на лекарство для жены. Ну, мы и дали. Потом еще афганец без ноги в «афганке» денег попросил, мы и ему тоже дали. А вечером обоих их встретили в нашем кафе. Правда, оба они уже были хорошо одеты, и столы у них были хорошо накрыты! Старик коньячок распивал, афганец, правда, пил пиво, но какая была закуска!
Дима стал оценивающе разглядывать меня, и, налюбовавшись произведенным эффектом, довольный, улыбнулся. Что касается меня, то я в этот момент, что называется, не верил своим ушам. 
– Веселое говоришь? Мало твой рассказ похож на веселый. И совесть их не мучает?
– Какая еще совесть? – не будет преувеличением сказать, что мои слова поразили Димку больше, чем его рассказ удивил меня.
– Есть такая химера, которая от родителей, которая результат воспитания. Чем ты только на лекциях по педагогике занимаешься?
– У этих людей ее просто не осталось, вот и все. Древние говорили, что человеку, который потерял совесть, больше нечего терять. Вот эти людишки именно с той «улицы».
Помолчав и подумав, я сказал Димке:
– Что-то не ладятся у нас с тобой вагонные споры, во всем мы друг с другом соглашаемся. Неправильно это.
– Почему должно быть по-другому? – недоумевает Дима.
– Помнишь, как у Макаревича? «Вагонные споры последнее дело, когда больше нечего пить? И поезд идет, бутыль опустела и тянет поговорить?»
– Так мы же совсем не пили, поэтому и не спорим! А ты что, пить научился? Нет? Слушай, давай по поезду прошвырнемся, может еще, кого из наших ребят встретим?
И мы пошли вдоль поезда и действительно встретили еще десяток курсантов из нашей роты. Дима снял свою «авоську» с продуктами, которую он вывесил за окно, чтобы еда не испортилась в теплом вагоне, и накрыл, как говорится, поляну. Так что ночью мы совсем не спали, а просто пили кто, что, (мы с Лео чай, наотрез отказавшись употреблять спиртное, а все остальные пили водку), и делились впечатлениями об отпуске. И хотя другие курсанты выпили, как мне кажется, немало, до драки дело так и не дошло.

Физика низкотемпературной плазмы
Во время отпуска Лис съездил на пару дней в гости к Королеву. Хотя правильнее будет сказать, Королев уговорил Лиса заехать к нему. Все расхваливал, какой у них замечательный и молодой город. Город ученых – Обнинск Калужской области. И родители у Сереги ученые: и папа, и мама. И вот теперь Лис делится впечатлениями от своего посещения наукограда. 
– Вышел я из автобуса, а КорС предупредил меня, что нужно выйти на окраине, так ближе будет, чем, если от автовокзала идти.
– А КорС тебя что, не встретил?
– Встретил. Идем мы по улице, и вижу я, что вдоль улицы металлические прутья с металлическими флажками стоят. На флажках что-то написано, а вот что именно, не разобрать. Я не выдержал и спрашиваю: «Что это? Заминировано, что ли»? – «В определенном смысле. Сейчас подойдем поближе – сам увидишь», – неуверенно отвечает Серега. Подошел я ближе, увидел и удивился. На дороге коровьи лепешки лежат, и возле каждой флажок. А уж что на флажках этих написано, вовек не догадаетесь!
Поскольку никаких версий не поступило, Лис продолжил.
– Так я повторюсь: лежат  кизяки, а возле них флажки с надписями «Профессор Преображенский», «Доктор Румянцев», «Профессор Рождественский», «Профессор Королев»!
От переполнявших чувств мы долго смеялись, а потом Королев хмуро стал объяснять:
– Выделили людям земельные участки, совсем рядом с городом. Но земля там очень плохая, а лепешки эти – самое лучшее удобрение. Рядом совхоз, и по той улице коров на пастбище гоняют, а вечером обратно. Вот люди флажками свободные лепешки метят, а вечером, после работы, приходят и забирают.
– Точно, сам видел, – подтверждает Лис, – кто с ведром и совком, а кому повезло – с тачкой и лопатой! А потом на свои дачи возят.
– Сержантскому составу прибыть к командиру роты, – командует дежурный по роте. Опять придется многое из рассказов ребят пропустить, но ничего не поделаешь, я ведь сержант. Отпуск кончился.
Ротный сообщил нам, что первым делом нужно сдать выутюженную парадную форму и вычищенные ботинки в верхнюю каптерку, а затем приступать к операции «Балатон» и уборке закрепленной территории. Надо приступать к исполнению своих сержантских обязанностей.
Передав распоряжения ротного курсантам своего отделения, и оставив за себя Мишку, я решительно направился в техническую библиотеку училища. Со своим основательным и практичным умом, я привык все доводить до конца, поэтому решил, не откладывая в долгий ящик, заняться изучением физики низкотемпературной плазмы, о которой рассказывала мне Новелла, и в которой я, признаться, так ничего и не понял.
– Здравствуйте, – поприветствовал я библиотекаря, которая заполняет чей-то читательский формуляр.
– Здравствуйте, – невнимательно отвечает она мне, даже не поднимая головы.
– Что у вас есть почитать о физике низкотемпературной плазмы? – спрашиваю я.
Убежден, что если бы вместо этих слов в библиотеке вдруг, откуда ни возьмись, появилась, например, шаровая молния, то библиотекарь удивилась бы гораздо меньше. Она ошалело посмотрела влево – никого. Поглядела вправо – снова никого. Оглянулась зачем-то назад, но там тоже никого. Только после этого она все-таки подняла голову и увидела перед собой только тело в курсантской форме. Мое тело.
– Извините, товарищ сержант, – обратилась она ко мне, – это вы сейчас спросили про физику низкотемпературной плазмы?
– Я, – довольный произведенным эффектом, отвечаю я.
– Вы знаете, я вот уже двадцать лет работаю в этой библиотеке, но еще никто, ни разу не интересовался такой литературой, да. Впрочем, я сейчас посмотрю.
К своему огромному изумлению она нашла две брошюры по интересующему меня вопросу, и я ушел. И хотя за двадцать лет я оказался единственным человеком в училище, который хотел изучить эту низкотемпературную плазму, гордиться мне нечем. Я сидел и честно вникал в содержание, когда из-за спины ко мне подошел КорС и взял в руки одну из моих брошюр.
– Ну, ничего себе, – ахнул он. – Слушай, Симона, а зачем тебе это?
– С девушкой я встречаюсь, которая специализируется на этом деле, – вздохнул я. – Она мне что-то рассказывала об этом, но я ровным счетом ничего не понял.
– Значит, повышаешь свою грамотность, – усмехнулся Королев. – Зачем тебе девушка-теоретик?
– Чего? Это как? В каком смысле? – изумился я.
– Ну, ты же знаешь, что мои родители ученые-физики? Моя мама тоже такая вот женщина-теоретик. Знаешь, как коллеги-мужчины в шутку называют таких женщин? Не в глаза, конечно, а за глаза, когда те не слышат? Когда выпьют, то мужчины шутят, что женщины-теоретики как морские свинки!
– Это еще почему? – еще больше запутался я. – Ничего не понимаю.
– Объясняю: вроде и не свинка и не морская. Она у тебя, что, не красивая?
– Что ты, Серега! – сглотнул я внезапно набежавшую слюну, представив Новеллу. – Она у меня настоящая красавица!
– И занимается физикой? Теперь я ничего не понимаю.
КорС вернул мне книжку и ушел, а я продолжил чтение. В одной книжице я, правда, продвинулся с третьей страницы на четвертую, а вот во второй так и остановился на третьей. Там прямо с введения начались специальные и специфические термины, смысла которых я не знаю, а разъяснений никаких нет. Книги эти рассчитаны не на курсанта военно-политического училища, а на специалистов, для которых термины, о которые я споткнулся, были вещами понятными и банальными. Подходящего словаря в училищной библиотеке почему-то не нашлось.
Я нес службу дежурным по роте, когда при проверке порядка в тумбочках, мама Жора увидел эти книжицы. Совершенно обалдевший он счел нужным поведать об этом командиру роты.
– Вот зачем оно ему? – шумно недоумевает мама Жора. – Казалось бы, курсант обыкновенный; отличается тем, что любит спать…
– Нет, не скажи, – задумчиво говорит ротный. – Не такой уж Иванов и обыкновенный. Я так думаю, раз он читает, значит, оно ему зачем-то нужно.
Больше ротный ничего не сказал и ушел, а мама Жора пристал ко мне с расспросами.
– Я падаю в шок! Скажи, Иванов, – тебе это что, на самом деле интересно?
– Так точно, товарищ капитан! – с самым серьезным видом отвечаю я. – Увлекательнейшее чтение… 
Мама Жора хоть и не поэт, но душа у него не вынесла общения со мной, и он отстал от меня. Зато тут же пристал к Королеву, который, наводя порядок в своей прикроватной тумбочке, выложил все ее содержимое на свою койку.
– Товарищ Королев, что это у вас за бардак?
– Это не бардак, – отшучивается КорС, – это ассиметричная композиция…
Закончить свою мысль КорС не успел, так как мама Жора его перебил.
– Запомните, товарищ курсант, – назидательным тоном сказал он, – в армии нет места никакой ассиметрии. В Советской армии все должно быть параллельно и перпендикулярно, тогда это не бардак. Понятно? А раз понятно, то давайте, с небывалым душевным подъемом быстро наведите порядок!
Неделю я честно листал эти книги по физике низкотемпературной плазмы, а потом, несмотря на то, что я не привык успокаиваться на достигнутом, а тем более, как сейчас, на недостигнутом, отнес их обратно к лешему, то есть обратно в техническую библиотеку. Действуя «по науке», я так ничего и не добился. Надеюсь, что когда мы в очередном отпуске снова встретимся с Новеллой, то легко найдем, о чем поговорить и чем заниматься и без физики.
Вот! Вспомнил о Новелле и сердцу стало тепло-тепло! Новеллочка, радость моя! Когда ты рядом, жизнь похожа на сказку, а моя душа улетает на седьмое небо от счастья. Твои глаза, когда ты улыбаешься, словно солнечные лучики, падающие на чистую воду. Твоя улыбка, как чистое небо. Я люблю! Я люблю тебя, Новелла!
– Иванов! – отвлек меня от раздумий Королев. – Чего это у тебя такой довольный вид? Ты что, счастлив?
– А что делать?

Кипишь
Хоть мы и вернулись из отпуска, но мы все еще второкурсники, так как впереди весь август месяц, и только с первого сентября, то есть с начала нового учебного года, мы станем третьекурсниками. Четвертый курс, пока мы находились в отпуске, выпустился из училища, первый и третий в отпуске, а нашему курсу предстоит весь август тащить всю внутреннюю и караульную службу по училищу.
2 августа в стране отмечается День ВДВ. Оказалось, что даже для тех курсантов, которые срочную службу вообще не служили (не говоря уже о службе в воздушно-десантных войсках) это тоже большой праздник, а точнее повод отметить это дело. Так что на этот раз из увольнения нетрезвыми вернулись человек двадцать курсантов.
А вот командира отделения второго взвода младшего сержанта Володю Шумейко вообще принесли к училищному КПП-1 на руках пьяные десантники. Володя срочную службу служил именно в ВДВ, и случилось так, что возвращаясь из городского увольнения, он встретил своего бывшего сослуживца, с которым был в очень хороших отношениях во время срочной службы. Этот сослуживец с приятелями и накачали Володьку алкоголем по самое некуда.
– Это же надо, – никак не может успокоиться капитан Туманов, – так надраться, что вообще ничего не понимать! И это командир отделения называется! А если сейчас в бой?
Что ни говори, а Володе все-таки повезло в том, что ротный сегодня выходной, а ответственный по роте его родной командир взвода.
– Вы ошибаетесь, товарищ капитан, – пытаюсь развеселить капитана Туманова, – я уже вижу в глазах младшего сержанта Шумейко какой-то позитив!
Володя действительно пытается сфокусировать свой взгляд, правда, пока безуспешно.
– Сержант Иванов, замолчите, пожалуйста, а то я сейчас начну вас называть вслух! Курсант Лекарствов, вы-то, зачем пьете? У вас молоко еще по усам не текло, а вы уже водку пьете! Ну что же, завтра будем реагировать, вот увидите!
Глубокой ночью меня разбудил Миша Кальницкий.
– Толик, а Толик, ты пиво будешь? – тормошит он меня за плечо.
– Чего? – удивился я и даже не сразу понял, сон это или явь. – Это сон, что ли? Ты же знаешь, что я не пью! Стоило ли ради этой ерунды будить меня среди ночи?
– Не обижайся, я же от чистого сердца. Свои пацаны! Хотел, как лучше. А вдруг ты потом обижаться будешь, что я тебя не разбудил? Ладно, шучу я, спи тогда.
– Слушай, Миша, а откуда пиво? – хоть я и не пью, но мне было даже приятно, что Миша подумал обо мне. Пиво в детстве я как-то раз по ошибке попробовал, но эта кислятина мне жутко не понравилась. Точнее не по ошибке, а мне подсунул стакан пива вместо лимонада мой лучший друг Виталька Шепелев.
– Да друзья-товарищи Шумейко по службе в десантуре принесли целый четырех ведерный бидон пива. Представляешь?
– Вот это друзья! А как они бидон через забор передали?
– На парашюте сбросили, – смеется Миша. – Не знаю, мне это не интересно. Это ты у нас такой дотошный и пытливый, а мне главное, чтобы было пиво. Пойду я, а то там пиво греется и стремительно уменьшается в объеме! И все это без меня!
Утром мама Жора, едва переступив порог роты, не теряя времени, стал немилосердно ругать Мишу за то, что тот ночью пил пиво.
– Товарищ капитан, – удивляется Миша, – а откуда вы знаете?
– Что знают двое, знает и свинья, – с исчерпывающей ясностью ответил взводный. – Вот и я знаю!
После того, как взводный отпустил Мишку, я отозвал его в сторонку.
– Миша, надеюсь, ты не думаешь, что это я заложил тебя маме Жоре?
– Успокойся, – рассмеялся Миша и добавил мирно, – ты самый последний человек в роте на которого я подумаю, что ты стукач! Тем более что ты все время был на глазах. Как говорят в кино, у тебя алиби. А вот кто это у нас такой шустрый, надо бы узнать. Такая оперативность в информировании не может не удивлять. Что ж, будем думать.
– Сержант Иванов, – позвал меня мама Жора, – почему ваш подчиненный пьет прямо в расположении, а вы ни сном, ни духом?
– Спал, товарищ капитан, – пожал я плечами. – Я всегда крепко сплю.
Мама Жора явно разочаровано замолчал, не зная, к чему бы ему еще придраться. Но он тут, же нашелся и зло спросил.
– Знаете, Иванов, кто будет крайним в сегодняшней ночной пьянке?
– Знаю. Вы и будете, – не сдержался и рассмеялся я.
– Как, должно быть, тяжело быть мамой Жорой, имея такого несносного подчиненного, как Иванов! – смеется у окна Столб.
– Без всяких сомнений, – вторит ему Генка Чернов.
– Иванов, вы так обнаглели, – недобро глянул на меня мама Жора. – Оставьте при себе свои глупости. Ни один сержант ничего не видел, спали они, видите ли. Все встали на стороне, а я крайний! Ну, ничего, Родина вас не забудет, а я тем более.
– Поднял, блин, кипишь, – негромко говорит Лис. – И чего он взбеленился?
– А у нас, товарищ Зернов, в стране идет борьба с пьянством, – объясняет Лису Вася с самым серьезным видом.
Впрочем, слова Васи воспринимались как неуместная шутка и все. К тому же мама Жора сегодня куда-то спешил, поэтому на этом все разборки и закончились. Нас, разумеется, это вполне устраивает.
– Товарищ Зернов, – то ли серьезно, то ли в шутку говорит наш партгрупорг Рома, – странные выводы вы сделали после замечания.
– А он сделал какие-то выводы? – смеется Миша.
Забыл рассказать, Лис стал коммунистом, но при постановке на партийный учет оказал сопротивление. А если серьезно, то он случайно ли или специально долго не становился на партучет, за что и получил замечание.
– Сделал, но членские взносы платить перестал совсем! Другое дело товарищ Россошенко. Товарищ Зернов вы берите пример с него пример. Он принимает активное участие в сдаче членских взносов.
– Рома, э то как? – смеюсь я. – Вася сдает взносы по несколько раз в месяц?
Через пару дней я вспомнил про пьянку Шумейко.
– Володя, – подошел я к нему, – как тебя наказали за тот случай?
– Ротный пообещал, что подумает, как меня наказать, и вот уже третий день думает. Нет бы, сразу наказать, а то я тут весь уже извелся в ожидании. Не знаю, на что и настраиваться. Вон с тридцатой роты отчислили курсанта, который выпил намного меньше меня.
– Это тот, которого помощник дежурного по училищу на КПП-1 вычислил, когда тот возвращался из увольнения?
– Он самый, – тяжело вздыхает Володя, представив себя на месте отчисленного курсанта.
Говорят, что ожидание праздника бывает лучше самого праздника. Ожидание наказания бывает больше самого наказания, а бывает и самим наказанием. Шумейко просто лишили очередного увольнения и все. Но все равно его пример и пример других нарушителей не возымели свое действие, и подобные залеты в роте повторялись не раз.
Как известно, в первое воскресенье августа отмечается курсантский народный праздник – День пьяного курсанта. В каждой роте нашего батальона нашлось человек по тридцать курсантов, которые добросовестно отметили этот большой и любимый праздник. В нашей роте пьяных попалось намного меньше, всего двенадцать человек, но ротный зверствует так, словно мы заняли первое место в батальоне по количеству пьяных. Наверняка ротный полагал, что принятые им меры сыграли большую профилактическую роль. Но он ошибся.
Август пролетел быстро, так как мы часто несли службу в нарядах и караулах. И вот пришел сентябрь, и мы стали третьекурсниками! Половина времени в стенах училища осталась позади. Мне даже и не верится, что два года пролетели так быстро и незаметно. Как выразился Веня: «Мы уже на полпути к своей мечте». Ну, что же, лету конец, впереди снова учеба. До скорого!






Конец 2-й книги