Я буду с Вами танцевать!

    Город N, лето, 1882г.  По улицам гуляет зной в поисках тех, кто еще не укрылся в прохладе дачных садов. Состоятельные и не очень состоятельные семейства покинули свои дома и квартиры. Одни благоустроили на лето собственные загородные поместья, пустовавшие большую часть года. Другие заняли дома или только комнаты, сдающиеся в  пригороде. И собственные и съемные эти квадратные метры уже много лет имели сладкое для слуха горожанина название «дача». Хозяева съемных дач, как правило, мещане, мелкие купцы, овдовевшие офицерши, разорившиеся еще в третьем колене дворяне, всем семейством перебирались во флигель или малый дом, радушно отдавая свои комнаты убегающим от скуки и зноя.

 У вдовы капитана первого ранга Терентьева дом был просторный с огромной по здешним меркам гостиной, шестью комнатами, бильярдной и кухней. С появлением моды на дачи из каждой комнаты был сделан отдельный выход во двор. Во дворе стоял флигель из трех комнатушек, где в холодное время года жили кухарка и конюх, а летом сама Татьяна Ивановна, выселявшая прислугу в крошечный сарайчик. Сад был невелик, но с хорошими деревьями, ежегодно дающими много яблок и вишен, кустарниками крыжовника и смородины, цветником, лужайкой и беседкой.

Комнаты  Татьяна Ивановна сдавала творческой интеллигенции. Уже несколько лет контингент почти не менялся. В конце мая четыре комнаты были заняты старыми знакомыми. Художник-портретист с супругой занимали две комнаты. Плодовитый, но не читаемый, поэт – одну. Театральный критик, одинокий и желчный – одну. В бильярдной поселились молодые художники, называвшие себя авангардистами. А две оставшиеся комнаты еще зимой попросила не сдавать кузина мужа, давно овдовевшая. Она с дочерью решила провести лето на природе. С Татьяной Ивановной они переписывались изредка, но с юности, и понимали друг друга, и в просьбах не отказывали. Посчитав убытки от потери двух комнат, хозяйка решила в это лето открыть сезон «Танцевального салона». Была наслышана от давней подруги, недавно вернувшейся из Франции, где вполне порядочные дамы и для поправки бюджета, и для удовольствия открывали такие салоны.

Поставив в известность будущих квартирантов и, заручившись их согласием, стала активно готовиться к новому сезону. Благо площадь позволяла. Убрали лишнюю мебель, поставили пианино, новомодный граммофон на маленьком высоком столике, который специально для этого был мастерски сколочен кучером и закрыт плюшевой скатертью. Стулья вдоль стен, пара кресел и еще частично разобранный буфет, который был превращен в небольшой, но вместительный бар для  бутылок с водой, лимонадом, напитками покрепче и стаканов, бокалов, салфеток. Освещала гостиную большая электрическая люстра. Инспектировала новый салон та самая подруга и осталась довольной, пообещав посещать танцевальные вечера. Было решено, что салон начинает свою работу с шести вечера, когда приглашенный учитель танцев будет давать  уроки. А с семи и до одиннадцати все будут кружиться в вальсе, подпрыгивать в польке, важничать в кадрили, манерничать в мазурке и осваивать европейский контрданс (та же кадриль, но с иностранным притопом).

И в первый же вечер салон принимал гостей.  Сработало старое как мир сарафанное радио. Студенты, гимназисты старших классов, младшие чины различных ведомств пришли по одиночке и парами. Юные дамы разных сословий - в сопровождении мам и тетушек. Гостей встречала сама хозяйка. Татьяна Ивановна ликовала, все выглядело пристойно и напоминало светские балы. Входной билет стоил недорого даже для студентов, но выпивка тоже предполагала оплату.

 Свое решение открыть салон Татьяна Ивановна, беседуя с пожилыми дамами, объясняла  копеечной пенсией мужа и тем, что скучно одной вечерами сидеть.  А тут и веселье и коммерция.

- На дворе капитализм, – глубокомысленно поддакнула соседка, тоже сдававшая свой дом дачникам, а сама с великовозрастной младшей дочерью ютившаяся во флигели.

Изначально было задумано проводить три вечера в неделю, однако салон так скрашивал однообразие дачной жизни, что гости настаивали на ежедневных танцах, за исключением одного дня. Татьяна Ивановна возражать не стала, хоть по копеечке, а все немало получалось. Вскоре к танцам добавилось пение. Пели парами и большими группами, окружив пианино. Граммофон в это время отдыхал. Было много смеха, молодежь влюблялась, ссорилась, мирилась.

Татьяна Ивановна держала в баре бутылки собственного приготовления:  лимонад, самогон и наливочку, которые заранее заготовила и хранила в погребе во флигеле. Продавала не дорого по две копейки за порцию в четверть стаканчика, дешевле, чем в трактире.  Строго соблюдала и свои правила. За вечер не больше двух порций молодым людям для смелости (кроме гимназистов, тем только лимонад). Девушкам продавала свою наливочку, но не больше трех за вечер. Вода и лимонад подавались бесплатно. Не разрешалось в доме дебоширить.  Других правил не было.

В последнюю неделю в салоне собиралось особенно много молодых людей. Приходили даже из соседних дачных поселков не столько самим попеть, да поплясать, сколько на Оленьку посмотреть. На лето, как уже говорилось выше, приехала дальняя родственница Татьяны Ивановны, Антонина Карловна с дочерью Оленькой, 17 летней гимназисткой.

В первый же вечер она влюбила в себя добрую половину парней. Глаз с нее не сводили и Петр с Андреем. А парни эти с девушками давно сговорились, и к свадьбам дело шло. Поля и Тоня, невестами себя уже считавшие, все эти взгляды ловили. И ничего хорошего  ситуация не предвещала. Девушки, сложа руки, сидеть не стали. Уже на третий вечер вызвали Оленьку на улицу освежиться.  В доме и, правда, жарко стало от плясок, песен, да взглядов горячих. От дома Оленьку отвели и тут же бросились упрекать, да запугивать заезжую вертихвостку.

Оля девушек глазками лучистыми обвела, уголки губ опустила и слезами залилась. Да так горько, что самая добрая Поля бросилась ее утешать и слезы ей своим платочком вытирать. Долго уговаривать себя не дала, поведала им Олечка драматическую историю любви, разбившую ее сердце. И про клятву свою рассказала. А в клятве этой зарок она себе дала, никогда больше не влюбляться, а парней на верность к своим невестам проверять.

- Да, не нужны мне они вовсе. Для вас старалась, чтоб вы до свадьбы  у них всю охоту за другими волочиться отбили.

А в доме между тем волнение нарастало, что-то девушки долго свежим воздухом дышат. Собрались парни на улицу выйти, но двери распахнулись и вернувшиеся девушки, праведным гневом пылающие к своим парням решительно направились. А Оленька взор потупила к пианино старенькому подсела и давай наигрывать мелодию печальную. Не прошло и пяти минут, как две пары покинули дом гостеприимной хозяйки, а печальная мелодия сменилась веселенькой полькой. И опять пела и смеялась Оленька, и взгляды горячие парням дарила. К ночи, дом нехотя покинули последние гости.

- И о чем ты с девицами говорила?

Подступила с допросом Татьяна Ивановна.

- Как вышли, поколотить хотели, завистницы. Ну, я им с три короба наврала. Так меня, и пожалели, и утешили, и заступницами себя мне назначили. А потом о танцах столичных любопытствовали. Вернулись добрыми подругами, - смеялась в ответ красавица.

- Ты мне гостей не распугивать.

Ворчала, подсчитывая выручку, хозяйка салона. А то, что дом, благодаря Олечке, от гостей ломился, она вспоминать не стала. Олечка только хмыкнула, плечиком круглым повела, юбку длинную приподняла, и, по-прежнему, свежая как утренняя заря перед зеркалом стала па танцевальные выделывать.

- Вот, вот, отчего другого так, и в сон клонит, и спина болит, а если танцевать, то никогда не устает. В гимназии экзамены за третий класс никак не сдаст. Хорошо, что директор с папенькой ее дружил, вот и дает ей отсрочки, да переэкзаменовки на осень. К модистке из Парижа пристроить хотела, шляпки модные шить, так, та ее за неусидчивость через неделю выгнала, -  тихонько жаловалась Антонина Карловна заснувшей в кресле Татьяне Ивановне.

Вскоре полюбоваться на Оленьку уже и мужчины постарше захаживать стали. И среди них выделялся недавно вступивший в наследство владелец самого большого в городе N. кондитерского магазина и доходных домов,  Дмитрий Дмитриевич Рыкунин. Молодой, но уже с выступающим животом и сединой на висках. Походил, походил, и с предложением к Антонине Карловне нагрянул. Отдавайте, мол, мне вашу дочь замуж. И озолотить обещал и на курорты вывозить. Закивала головой Антонина Карловна, не веря счастью своему.  А  Оленька вдруг условие поставила.

- Танцевать научитесь, тогда выйду. С увальнем неповоротливым и говорить не стану, - засмеялась красавица и еще ножкой топнула.

- Слово даете, Ольга Васильевна? Научусь! Не отступитесь?

- Тогда и приходите,-  улыбалась Оленька, провожая важного господина, уверенная, что больше не увидит его. Кто в юности не научился танцевать, разве сможет?

 С тех пор  «жених» в доме у Татьяны Ивановны появляться перестал, однако цветы от него для Оленьки поставляли регулярно. Говорили, уроки танцев берет у балетмейстера здешнего театра, а по совместительству своего квартиросъемщика. А Оленька, по-прежнему веселилась, пела и танцевала без устали. Попытки претендентов из гимназистов и студентов добиться взаимности и принять приглашение на свидание даже не рассматривались. Одним взглядом останавливала Олечка смельчака, превращая его в  покрасневшего школяра.

Местные парни перестали мечтать о взаимности, а довольствовались тем, что у них есть возможность посмотреть на это чудо. А Петр и Андрей вовсе перестали появляться к вящему неудовольствию Татьяны Ивановны. Тогда как их невесты иногда забегали и лихо отплясывали с Олечкой новомодный столичный контрданс.

Но вот пришла пора и Оленьке удивляться, краснеть и вздыхать. На огонек к веселой вдовушке заглянул по совету театрального балетмейстера, Федора Федоровича, того самого, что уроки Дмитрий Дмитриевичу давал, никто иной как главный режиссер столичного театра. Фигура в городе, где театр был всеми любим, известная и почитаемая. Петр Сергеевич, так звали режиссера, приехал в дачный поселок недавно. В глазах местной публики он был увенчан  ореолом личности знаменитой, а для чувствительных барышень почти героической. Оленька с маменькой театр посещали часто и  о режиссере, его высоком положении, и связях была немало наслышана.

Впервые, за последнее время, внимание гостей было весь вечер приковано не к Оленьке. Всех заворожил импозантный мужчина, в котором все, от модной стрижки с высоким коком, костюма в полоску, до блестящих сапог с  узкими носками, было так необычно и ярко, что вызывало у одних черную зависть, а у других восторг и обожание. Обожания было особенно много со стороны юных девиц, стайкой кружащихся вокруг. Петр Сергеевич не стал лукавить и сразу заявил, что пришел посмотреть на чудо-Оленьку, о которой стали слишком часто долетать до него слухи. Заявил и, обведя взглядом просторную гостиную, почти лишенную мебели, поклонился Оленьке, сразу выделив ее среди всех барышень.

Пришла пора показать читателю, чем же так любовались гости, какая она наша Оленька.

 Волосы русые, вьющиеся, с золотом таким ярким, что ее головка кажется дополнительным источником света. Прибраны волосы, на первый взгляд, небрежно, но так, что придают лицу ее особую прелесть и в фас, и в профиль. А то, что прическа эта результат  труда немалого, подтверждается сохранением первозданного вида в течение всего вечера, несмотря на пляски, верчение головкой, хохот и прочую резвость ее хозяйки.
    Овал лица, обрамленного локонами, угадывается с трудом, но упрямый подбородок и точеный слегка удлиненный носик, заставляют отбросить размышления об этом предмете. Глаза серо – зеленые с фантастической способностью не только цвет менять, но и одним своим выражением выказывать все порывы души, или те настроения, которые их обладательница желает нам продемонстрировать. Брови тонкие по форме напоминают крылья чайки, где в самом начале резкий изгиб, а потом длинная линия, постепенно утончающаяся у виска. Без щипчиков здесь дело не обошлось, но темные брови, от признания такого факта ничуть не пострадали, а наоборот указали, что  личико это не только само по себе красиво, но мастерски и по последней моде ухожено. Особо выразителен рот.
    Порой, кажется, губы природой созданы для улыбки, и не знают другой формы. Однако через мгновение они уж обиженно округлены, и если не выполнить каприза, Оленька сейчас расплачется, чего допустить никак невозможно.  В другой  раз губы на  мгновение сложатся в презрительную ломанную линию, и тот, кому досталось такое, тут же пускается на поиски своей оплошности. Примечательным было умение губами и глазами одновременно выказывать разное настроение. Губки надулись, а в глазах смешинки искорками прыгают, или на губах улыбка самая, что ни на есть прелестная, а в глазах холод и отчуждение,  а то и того пуще: лицо в слезах, губки горем искажены, а в глазах злющее счастье.
    А когда сильные чувства захватывали нашу героиню, то к выражению глаз и губ подключались и крылья тонкого носа, и цвет лица, который  менялся как утренние облака при движении солнца. Забегая вперед, скажем, могла Оленька и телом своим разные чувства выказывать. Вот пред нами девичья робкая и застенчивая фигурка – это ее Татьяна Ивановна гостям солидным представляет.  А вот гетера греческая в танце всех покоряющая. В другой раз мимо павой плывет, а забывшись, озорной девчонкой скачет.

О портрете можно еще многое рассказать, но думается, отдельные его детали еще не раз мелькнут в нашем повествовании. Так это только портрет. А дальше тоже одни эпитеты восторженные на бумагу просятся.  Роста среднего, однако, смотрится выше, потому что, носит высокие каблучки. Фигурка точеная без единого изъяна. Плечи развиты хорошо под стать бюста высокого и такого упругого, что в танце ходуном не ходит, как у пышных барышень бывает. Грудь ее скульптурно выточенная, и в  декольте смелом открытая, смотреть и то кажется дерзостью - божественная! Кожа гладкая, белая с едва уловимым сливочным оттенком. Талия высокая и тонкая состоит в негласном споре с бедрами округлыми: обе обворожительные части тела приковывает внимание искушенных в женской красоте.  А ножки? Думается, не подвели и они свою хозяйку. Но видеть мы можем лишь тонкие лодыжки и изящные ступни, как уже упоминалось выше, в туфельках на высоких каблучках. Эти части ног то и дело выглядывают из-под длинных юбок, дразня жадные  взгляды гостей мужского пола. И вся эта неслыханно дерзкая красота расцвела за последний год на глазах у скромной и внешностью, и талантами матери. И потому ко всему пространному описанию Оленьки можно смело добавить, что была она  при всей своей женской зрелости свежа, как утренняя роза.

Есть у отдельных людей природный талант к тому или иному ремеслу. Такие люди с рождения тянутся воплотить свой дар. Это «вдруг» проснувшийся оперный вокал, или способность схватывать на лету балетные па, и выполнять их с виртуозностью профессионального танцовщика. Или изображать разные чувства, подобно выпускникам театральных курсов. У одного одно, у другого другое. А наша героиня помимо незаурядной внешности обладала всем вышеперечисленным сверх всякой меры и бездной других дарований, каждое из которых было способно осчастливить с десяток девиц, жаждущих успеха на сцене и в жизни.

Цепкий и опытный режиссер наблюдал за Оленькой не более пяти минут. Именно после его появления автор и сделал попытку нарисовать доступными ему средствами замечательную внешность своей героини. Все достоинства ее театральный маэстро сразу увидел, оценил, предугадал, восхитился, возжелал и с дерзким, для первого знакомства вопросом к Оленьке обратился:

-  Не мечтаете ли Вы, юная дама, стать знаменитой на театральном поприще? – и, не давая времени на ответ, продолжал:

- Что до меня, так я и не мечтал встретить будущую приму своего театра в доме почтенной вдовы.

Ведь знал, как спросить. Простой артисткой Оленька быть не хотела, если уж на сцену, то только примой и чтобы слава на весь мир!

- А ведь я все партии главных героинь модных пьес наизусть знаю! Не без вызова, чуть дрогнувшим голосом, ответила она[1].

Зная толк в ведении переговоров, режиссер не стал продолжать, скрывая свой жгучий интерес, а пригласил на танец и закружился с Оленькой, наслаждаясь легкостью и грациозностью ее движений. А потом раскланялся и ушел, унеся с собой безмятежные сны юной девы. Не появлялся неделю. Оленька уже начала думать, что ей приснился и сам режиссер, и его интригующий вопрос. Не торопился нанести свой второй визит Петр Сергеевич по соображениям тактического характера: пусть де девица поволнуется, ведь не медовым пряником поманили. Такой шанс один раз в жизни бывает, чтобы знаменитому режиссеру понравиться.

И пока один выжидал, другой претендент, судьбу Оленькину устраивать, как раз оканчивал тяжелый для него курс бальных танцев. Будучи человеком купеческой среды, Дмитрий Дмитриевич, слово свое держать умел твердо, и от других того же требовал. Разучив салонный набор из вальса, польки, мазурки и кадрили, посчитал, что он выполнил условие (теперь уже своей невесты) и отправился договариваться о свадьбе. За время занятий он похудел, стал легче двигаться, а дополнительные советы Федор Федоровича, помогли ему добавить внешности своей городского шика. Отказа он не ожидал, да и не было  вокруг, по его мнению, более достойного жениха для Оленьки. Счет в банке и отражение в зеркале укрепляли его уверенность.

В один свободный от танцев вечер, тревожный для хозяйки и ее родственницы, собрались в гости два, уже известных нам господина.  Дмитрий Дмитриевич заранее еще утром с посыльным предупредил Татьяну Ивановну о своем визите. Все угощения он сам заказал в ресторане, были приглашены и музыканты. Петр Сергеевич ближе к обеду прислал букет цветов и записочку, в которой уведомлял о своем визите. Был уверен, что уж его-то ждут с нетерпением. Отказать ему было невозможно, как из уважения к маэстро, так и из-за похудевшей и искусавшей губы Оленьки. Приняли обоих, а чтобы не было конфуза, срочно позвали семейную пару: врача с супругой. А для пары лишнему господину (пока не ясно какому?), пригласили Тамару Аркадьевну,  старую деву, увлекавшуюся литературой и считавшую  себя драматургом.

Вечер, можно сказать, проходил пристойно. Доктор окончательно расслабился, когда подали вкусную еду, а его супругу, извлекавшей из пианино малоприятные звуки, заменили толстяком во фраке и с бабочкой. Пианино вдруг заиграло мелодично и не без настроения. Альт и флейта добавили разнообразия,  музыканты приступили к работе, а гости к еде. Татьяна Ивановна гасила волнение наливочкой с самого утра, да и теперь, угождая двум важным господам, выпивала вместе с ними, забывая закусывать, и уже через  час мирно посапывала в своем кресле под аккомпанемент приглашенного трио. Дмитрий Дмитриевич, думая, что гостей собрали для официального объявления помолвки, старательно ухаживал за будущей «тещей» и довольный поглядывал на не замечавшую его «невесту». Он был готов доказать, что выполнил данное ей обещание и ему даже не терпелось закружить Оленьку в вальсе.

- Милая, скрывает волнение, вот и  делает вид, что не о ней вопрос сегодня стоять будет, - размышлял купец.

Бледная Антонина Карловна ела все подряд, не переставая, чтобы рот был занят. А ничего не подозревающий «жених» все время порывался начать разговор о причине своего прихода. Но видя жующий рот, вежливо умолкал.

Сергей Петрович сначала галантно оказывал знаки внимания всем присутствующим дамам. Но вскоре супругу доктора, уже подвыпившую, уступил супругу. Заметив, как усердно потчует Дмитрий Дмитриевич Анну Карловну, оставил и эту пару. Все внимание показательно переключил на  стареющую литераторшу, которая отчаянно критиковала роман известного писателя. Однако  и Оленьку он постоянно удерживал в поле своего зрения.

А она снова удивляла: была тиха, мила, улыбчива, и довольно умненькие вставляла замечания, когда речь заходила о характерах героев,  в романе, который, как оказалось, и ею был недавно прочитан. Разгромив «соперника» по перу, в тайне надеясь заинтересовать режиссера, Тамара Аркадьевна стала читать свою пьесу.

Сергей Петрович, получив передышку, осмотрелся, прислушался к отдельным фразам Дмитрия Дмитриевича, заметил испуганное выражение Анны Карловны и, оценив по достоинству Олино спокойствие, стал с нетерпением ожидать развязки. Он был наслышан от Федора Федоровича об уроках танцев и причине этих двойных мучений, как начинающего танцора, так и его учителя. То, что Оля не пойдет замуж за купца, он не сомневался, а вот как она будет выкручиваться, было ему прелюбопытно.

Оленькино спокойствие было не напускным, времени перед встречей было предостаточно, чтобы все обдумать и  принять решение о своей дальнейшей жизни. Правда, она не ожидала, что оба претендента на ее будущее придут в один день. Комизм ситуации был очевиден, в ее больших и в эту минуту потемневших глазах запрыгали чертики, тогда как губки сложенные бантиком не возбуждали у присутствующих ожидания бури. Только маменька, зная Олю дольше других, не сомневалась, что мирно этот вечер не кончится.

Когда две недели назад Дмитрий Дмитриевич сделал предложение, она сразу поняла шутку дочери по поводу танцев. Исчезновение купца ввело ее в заблуждение относительно его понимания. И мать, и дочь думать забыли о выставленном условии, в то время как Дмитрий Дмитриевич в поте лица осваивал танцевальные фигуры. А после визита режиссера маменька с Оленькой только и делали, что обсуждали тему театрального триумфа. Спорить с дочерью Анна Карловна перестала давно.  Оля казалась старше своей матери, размышляя и высказывая свои мысли ясно и по существу любого вопроса. Это был еще один ее талант, и как показали дальнейшие события, не последний. Ну что ж театр, так театр.

А тут купец - танцор новоявленный объявился и слово, ему в шутку данное, припомнил. Только сегодня, когда уже с утра начались приготовления к ужину, с цветами от двух господ, с  ресторанными закусками и музыкантами, захотелось Анне Карловне больной сказаться и не выходить к гостям. Но  обмануть никого не удалось. И не чувствуя ни голода, ни желания говорить, выбрала она меньшее для себя зло и ела , не переставая.

Как уже  было сказано, Дмитрий Дмитриевич терпеливо ждал, когда его будущая «теща» утолит свой «голод». И вот Анна Карловна устала жевать, а глотать ей было уже некуда и,  она с немым ужасом, призывно обернулась к дочери: «На помощь!»- кричали ее глаза.

- Господа, - раздался звонкий голос Оленьки. Музыканты перестали играть, Тамара Аркадьевна читать. Доктор с супругой перестали лениво поругиваться, что было их обычным занятием после пяти рюмок водки, которые в последние годы выпивались обоими. Дмитрий Дмитриевич приподнялся, приближаясь к своей, как он полагал, невесте. А Сергей Петрович, будучи режиссером от бога, давно все вычислил и теперь с нескрываемым любопытством следил за ходом пьесы, которая творилась на глазах, и жанр ее вот-вот должен был определиться.

- Господа! – вторил Оленьке Дмитрий Дмитриевич, ставший рядом с  ней, и, не давая никому опомниться, видимо занятия танцами добавили ему прыти, проговорил - Сегодня мы с Ольгой Васильевной объявляем о своей помолвке…

На пару минуту вернемся в начало этого примечательного дня. Утром, после получения пространной записки от Дмитрия Дмитриевича, его все вспомнили. И предложение его, и условие Олино тоже вспомнили. Тут не до смеха.

- А что он сделает, если откажу? – спрашивала шутница.

- Ославит на весь свет, - сокрушалась Татьяна Ивановна. И дегтем ворота прикажет вымазать, чтоб все знали, что здесь девушка бесчестная живет.

- Так это же шутка была! – недоумевала Оля.

- Надо было не отпускать его, пока не разъяснишь, что шутишь. У купца слово, что государственная бумага. Со своим словом не шутит и другим не дозволяет. А ты слово дала! Он и отправился условие выполнять. Вон и похудел, одежду сменил, уже не купчишка, а светский лев. Может, пойдешь за него, Олечка? – уговаривала Татьяна Ивановна. Она больше всего волновалась, что дурная слава ее коммерции навредит.

- А ты чего молчишь? – это уже вопрос  к матери.

- Мы о театре мечтали, - свои мечты у нее давно воссоединились с дочерними, скорее заменились на них.

- Так теперь режиссер пошутил! Не на сцену Олю приглашал, а в любовницы. Хоть и хороша наша Оля, да ведь сцены не знает, в студиях не училась, да и где это видано, что в знаменитом театре никому не известную гимназистку на главные роли  брали? Теперь вы, мои дорогие, шутку не поняли.

Как не удивительным покажется, но Оля чувствовала себя старше своих лет. Остро ощущала себя зрелой женщиной. На ровесников смотрела свысока, не потому что считала себя лучше, а потому, что видела их детскость, которой в себе лет с двенадцати не обнаруживала. Уже тогда с раздражением рассматривала свое детское личико и тело. Не принимала этот образ, торопила природу свою и года с нетерпением перелистывала. . . И только теперь, когда все формы обозначились, она примирилась со своей внешностью и почувствовала себя уверенно, но не на семнадцать лет, а на двадцать пять и не меньше. И мыслила и рассуждала, как умудренная опытом женщина.  Лишь изредка, заразившись от ровесников озорством, вела себя соответственно возрасту. Мать этому обстоятельству удивляться перестала, как и оспаривать Олины решения. Наверное, сама Антонина Карловна в развитии остановилась лет в десять, и уже давно  только внешне казалась старшей в семье. А заправляла всем Ольга и даже письма матери диктовала, особенно когда вопросы щекотливые решать приходилось.

И по всему, поэтому Оля разговор о сцене  с Сергеем Петровичем восприняла серьезно. Теперь, как пелена с глаз упала, поняла очевидность своего заблуждения. Не разозлилась, а уединившись в своей комнате,  с мыслями собралась и решение  приняла. Учиться,  так учиться, придти в театр не девочкой, а мастером! И этому быть!

И вот стоит рядом купец со словом своим железным. А напротив, сидит режиссер с лукавыми искорками в глазах, думает, что все он про Оленьку понял, но на всякого мудреца,…(уйдем от известной поговорки)… покруче мудрец найдется. И повела свою игру будущая актриса на сцене собственной жизни.

- Вы, Дмитрий Дмитриевич, любите меня? – личико ангельское к купцу повернула.

- Всем сердцем, сударыня! – не замедлил с ответом жених.

- А таланты мои разглядели? – продолжала Оля, брови приподняв, и глаза ее звездами на лице засияли.

- Все до единого и не устаю восхищаться оными, - не заставил  ждать ответа Дмитрий Дмитриевич.

- И как применять я их стану в качестве супруги Вашей?

- Эээ, дак…, - смешался, не находя подходящего ответа на этот раз, диалог начавший бойко.

- То есть мы их сразу и похороним? Или парочку оставим,  купцов после сделки развлекать? – вела  непонятно куда Оленька, взрослея лицом и голосом у всех на глазах.

- Зачем же, в доме приятно, когда жена красива и…., - окончательно стушевался, теряющий уверенность Дмитрий Дмитриевич.

- Я не сама себя придумала, Господь меня такую создал и с талантами, и с мечтами, - Оля смотрела в глаза своему жениху, проникала ему в мозг (в сердце она уже давно обосновалась). И продолжала:

- И если любите, против не пойдете, а поможете Божьему промыслу.

Чем не театр? Все присутствующие  сначала заинтересованно прислушивались, теперь же дыхание затаили, предчувствуя, неожиданной разворот событий.

- Что же Вы хотите, Ольга Васильевна?

- Повезете меня в Париж, учиться буду на театральных курсах. Там сначала на сцене появлюсь, а потом парижской звездой  на родину вернусь и Вы, - тут она обратилась к изумленному режиссеру. Такого сценария он не предполагал и был более чем удивлен, шокирован.

- Вы примите меня на самых лучших условиях и на главные роли поставите, и о том, что сейчас удумали, со стыдом вспоминать будите. И  снова обратилась она к жениху:

- Детей Вам рожу двоих, года через три, - и продолжала, заполняя все пространство внутри, Дмитрия: - Верной буду до гробовой доски, потому как не в мужчинах счастье свое вижу, а на сцене. А теперь, подумайте и дайте свое купеческое Слово, твердое как государственная бумага, что выполните все мои условия после свадьбы!

Пауза казалось бесконечной, но никто не торопился узнать ответ. Каждый в тишине увидел реальность новую, ясности и чистоты ее поразился. Режиссер в недрах души своей отыскал уголок, где теплилось уважение к женщине, и поставил там образ этой девочки. Решай купец.  Что тут скажешь, вашим салом по мусалам. Вот она Жар птица сама в руки идет. Не так как принято в роду вашем купеческом. Но на подходе век двадцатый -  прогресс во всем. Может и так правильно будет, если с уважением к женщине, не на словах только.

- Даю Слово, верю Вам, Ольга Васильевна, и принимаю Ваши условия и в этот раз,-  слишком долго смотрел он в глаза Олины, увидел там космос бездонный, и захотелось ему в эти просторы окунуться, да и жить без них он бы уже не смог.

Оленька улыбнулась, под руку жениха взяла и тихонько  сказала:

- Прикажите музыкантам играть, я танцевать с Вами хочу!

Эпилог….