Светкины истории 4. ТАНЯ

История четвертая.               
            Т А Н Я
Глава первая. Анна

   Тане иногда казалось, что в ней сидят два человека: один – очень осторожный и еще более строгий. Другой  – открытый, настроенный только на радость и потому вечно ожидающий чуда. Строгого в ней воспитал отчим. Рядом с ним Татьяне всегда приходилось сдерживать себя, как ни хотелось ей иногда поделиться с ним чем-то сокровенным или просто сесть рядом и прижаться к плечу единственного родного человека. Но, став постарше, девочка все чаще вспоминала рассказы матери о родном отце – немце по национальности, и стала приписывать некоторые черты своего характера наследственности.
          Отто Беккер был одним из сыновей известной немецкой аристократической семьи. Золотые буквы «Беккер» на черной блестящей поверхности рояля были их визитной карточкой. Но у Отто с молодости была одна всепоглощающая страсть – лошади! И еще ему с детства хотелось уйти от постоянной навязчивой опеки родителей, семьи. Хоть ненадолго. Так сказать, слегка разведать изменчивый мир и вернуться обратно, к надежной и крепкой опоре. Родители пошли ему навстречу и позволили уехать в Санкт-Петербург, к старшему брату, где  он, в отличие от брата Якоба, посвятившего себя производству музыкальных инструментов, поступил в камер-юнкерскую школу. Учения проходили, в основном в окрестностях города, где и встретил Отто любовь своей жизни – Анну.
     …Высокая статная красавица, как в лучших рыцарских романах, помогла ему выпутаться из стремени коня после падения.
       Отто оглянулся. Это было совсем незнакомое место. На горизонте виднелась маковка деревенской церквушки, откуда доносился почему-то тревожный заупокойный звон. Потом он узнал, что это хоронили местного священника.
         Опять его занесло непонятно куда!- подумал Отто, пытаясь помочь подняться коню, но – упал сам, окончательно запутавшись в стремени, и услышал смех. Это смеялась девушка, появившаяся совсем неожиданно, со стороны поля с огромными стогами сена. Она смеялась над красным от злости здоровяком, безуспешно пытающимся выбраться из-под такого же здоровенного коняки…Чуть поодаль стояла ее подруга – приземистая полная с добродушным круглым лицом девушка в таком же крестьянском сарафане и с балалайкой в руках.
   -Пойдем, Анна, брат заругает,- позвала она, в свою очередь тоже еле сдерживая смех от комической сценки. Но Анна уже не смеялась. Ее глаза встретились с глазами Отто и она не в силах была ни потупить взгляда, ни вовсе сдвинуться с места.
       Как тебя зовут?- хрипло, еще не отдышавшись, спросил Отто.
-Анюта…Анна,- почему-то поправилась она и опустилась на колени, чтоб помочь освободить ему ногу из стремени. Платок девушки спустился на плечи. На солнце заблестела золотая коса. Пока Отто отряхивался  и поднимал лошадь, Анна, совсем засмущавшись, уже успела отойти с подружкой на приличное расстояние, забыв попрощаться…
       Анна! – позвал Отто.- Завтра на этом же месте, приходи!
Так начались их встречи. Привязав коня к единственному дереву в поле, Отто шел с двумя крестьянками-подругами к высоким, маняще пахнувшим стогам сена. Анна играла на балалайке и девушки пели бесхитростные русские песни о любви, о суженом. А однажды Анна спела грустные тягучие куплеты, главным героем которых был  русский богатырь, чей конь, под стать ему по размерам и мощности, однажды заговорил человеческим языком, умоляя отпустить его в чистое поле. Отто и раньше слышал эту легенду, в которой хозяин погибает «от руки» любимого коня…Эх, не знала Анна, и предположить не могла, как обернется её судьба, может и не стала бы петь эту песню… В общем, случилось то, что, видно судьбой было ей уготовано. Однажды Анна пришла к стогу одна, без подруги и балалайки. Глаша помирает,- со слезами сказала она Отто. Когда он стал утешать, лаская благодарно затихшую девушку в их самодельном шалаше из пряно пахнущего сена, у Анны вдруг мелькнула мысль: «Нехорошо все складывается - падение с лошади, церквушка с ее печальным звоном во время их первой встречи, умирающая подруга…». И девушка еще крепче прижалась к широкой  груди любимого, как будто пыталась в его крепких объятиях найти защиту и спасение от всего тяжелого и страшного, что было и что еще могло ожидать ее в жизни! У Анны не было более близкого человека, чем Глаша. Родителей Анны в одночасье унесла какая-то непонятная болезнь. Вначале в деревне решили, что это холера, и боялись подойти к осиротевшим детям. Маленького Митю свезли сразу же в город –«в люди». А Анну, после того как убедились, что больше никто не заболел, приютила семья Глаши, с которой они росли рядом и дружили с малых лет. И вот теперь Анна лишилась своего последнего близкого человека, с кем  могла поделиться своими страхами и своей радостью. Через некоторое время Анна поняла, что затяжелела… Несмотря на то, что Отто никогда не заговаривал с Анной на эту серьезную тему, признание любимой, что она ждет от него ребенка, будущий отец воспринял так, как будто только этого и ждал! Через неделю, под вечер, когда деревенская церквушка привычно пустовала, Анна – в своем самом лучшем выходном сарафане, и Отто – в обтягивающем белоснежном, вышитом золотом, жилете и пышном кружевном галстуке – стояли перед алтарем и слушали отца Димитрия. Он  был уже предупрежден, что венчание  тайное, но не стал противиться влюбленным, тем более что жених клятвенно обещал обнародовать этот тайный союз до рождения ребенка. В деревенскую церковную книгу была внесена запись о венчании раба Божьего – Отто и рабы Божьей – Анны!
         На пятом месяце Анна стала всерьез беспокоиться – живот обещал быть огромным, и ей не хотелось стать темой деревенских пересудов. Накануне Отто сообщил, что вызвал из Германии родителей: он был уверен, что семье придется смириться с его женитьбой на русской крестьянке, когда они узнают об ожидаемом наследнике. Теперь Анна ждала, с тревогой вглядываясь в далекий горизонт. На сердце у нее было отчего-то тревожно. Рядом с Отто она забывала обо всем, и верила ему безоговорочно. Он не производил впечатления  бесчестного человека и в последнее время часто радовал ее рассказами о том, как привезет молодую жену в свое родовое гнездо под Дрезденом. Он говорил еще и о том, как они подходят друг другу – оба высокие, статные, голубоглазые блондины. «В нашей семье большое значение придают породе, - говорил Отто Анне, а она молча про себя удивлялась: «Как будто выбирают лошадь…». Но вслух этого не произносила -  не хотела обидеть любимого.
     Сейчас Отто явно запаздывал, небо хмурилось и, в конце концов, Анна вернулась в деревню к Глашиной тетке, которая все чаще поглядывала на девушку искоса.
      Три дня Анна ходила к месту встречи, но Отто так и не приехал… А на четвертый день, Анна хорошо запомнила его - это была суббота - в деревню приехали «диковинные» гости. Нигде не останавливаясь, они проехали прямо к церквушке, стоявшей на отшибе и, вскорости, уехали так же, как и появились, не останавливаясь и не выходя из дорожного дилижанса, так не похожего на обычные русские пролетки.
         Вечером к ним зашел отец Димитрий. Глашина тетка захлопотала было, но священник остановил её и сказал, что зашел к Анне, чтобы напомнить той о завтрашней исповеди. Анна удивилась. Она не помнила, чтобы отец Димитрий сам приглашал на исповедь, тем более, что он появился у них в деревне совсем недавно, после смерти отца Алексия…   Что-то резко сдавило сердце, какое-то предчувствие, но нельзя было показывать виду, и Анна молча кивнула головой.
          Свою девочку Анна родила уже в городе, в казенном и снаружи и внутри, здании: в родильном отделении лежали, в основном, такие же, как она, бесприютные матери-одиночки.
           …Выслушав отца Димитрия (так получилось, что исповедовался в грехе он, а не Анна!), молодая женщина вернулась домой, молча собрала свои нехитрые пожитки и пешком ушла в город, добравшись туда только под вечер. Со слов священника Анна узнала, что Отто, её Отто – такой надёжный и ласковый – погиб во время учений: прямо на плацу его конь, испугавшись чего-то, сбросил своего седока и нечаянным ударом копыта попал тому в висок.
        В дилижансе в церковь приезжали родители Отто. От отца Димитрия они потребовали уничтожить запись о венчании своего сына (о котором узнали со слов брата Якоба), и оставили для церкви немало немецких франков. Тут же, на их глазах, крестясь и шепча про себя покаянную молитву, он вырвал из церковной книги страницу с записью имен Анны и Отто.
        Несколько месяцев, оставшихся до родов, Анна провела в работном доме, обстирывая его постояльцев.
        Когда, прижимая к себе небольшой сверток, в котором лежала ее маленькая дочурка, Анна вышла из больницы, перед входом ее ждал отец Димитрий. Сунув Анне какой-то замусоленный кулек с гостинцами, он взял на руки новорожденную и отвез мать и дочь к своей городской родне. Здесь он рассказал, что, желая загладить свой грех, долго искал Анну, потому что решился дать ребенку свое отчество и фамилию. Анна не возражала. Ей было все равно, послеродовая горячка отняла все силы и она равнодушно смотрела на то, что происходило вокруг нее.
          Татьяна Дмитриевна Тетерина была записана городской жительницей и прожила вместе с матерью в Санкт-Петербурге пять лет. А когда грянула первая русская революция, Анна распростилась с семьей священника и, не слушая их уговоров, собрала дочку и села на первый же поезд, отправлявшийся в южном направлении. Впереди был Батум, теплый берег Черного моря и неожиданная встреча.

Глава вторая.Таня
Как ни странно, Таня хорошо помнила себя маленькую. Правда, почти все её воспоминания приходились не только на южный солнечный город.  Мама так часто рассказывала ей о большом красивом городе со множеством каналов и мостов (И никогда – о деревне, где она родилась и прожила почти всю свою жизнь!), что девочка, как только научилась говорить, с гордостью всем сообщала, что родилась в самом главном русском городе, где жил сам дядя-поэт Александр Сергеевич Пушкин! И потом даже описывала – какие там красивые  арочные мостики с  узорной оградой. А вот Батум пугал ее своей шумной, чаще всего непонятной речью.  Там же она на всю жизнь запомнила свое первое знакомство с отцом. Высокий мужчина неожиданно подхватил ее подмышки и на вытянутых руках куда-то понес…Таня, непривыкшая к такому обращению незамедлительно заревела во все горло. Мужчина недовольно скривился, но все так же молча опустил ее на неудобную скамеечку, возле которой двигался чей-то огромный темный зад с толстым блестящим хвостом. Таня заревела еще громче и, наконец, оказалась на коленях у матери, где можно было зарывшись в знакомое родное тепло, без устали тереться сопливым носом об большие белые розы на мамином платье. Через минуту уже она проваливалась в спасительный успокаивающий сон под мерный цокот лошадиных копыт: мама и новый папа выезжали в пролетке на прогулку по длинной Батумской набережной.
          Однако свое сознательное детство Танечка провела уже в другой столице – Тифлисе. Здесь прошли ее самые счастливые детские годы. Не было добрее мамы, чем у Танечки. А равнодушный отец вообще не вмешивался в ее воспитание. Целыми днями Танечка играла во дворе с любимыми подружками – сёстрами Оганезовыми – толстушками Рузанной и Эммой.  Сама Танечка уже успела похудеть и вытянуться, и соседские дворовые мальчишки иногда беззлобно дразнили ее каланчой. Едва открыв глаза, Танечка натягивала на себя любимое голубое платье, пояс с резинками и к нему тоненькие светло-коричневые чулочки.  Все это великолепие подбирала сама мама. А легкие синие туфельки пошил по заказу их сосед по нижнему этажу дядя Вазген, чья мастерская примыкала прямо к его квартире, и целый день из открытой двери был слышен стук легкого молоточка и тяжелый надсадный кашель - Васген был заядлым курильщиком. А во дворе её уже ждали верные Рузанна и Эмма. Подражая Танечке  Рузанна потребовала от родителей такие же чулочки, как у подружки, но на ее толстых ногах они выглядели почему-то короче и, натягивая резинку часто сползали аж под коленки. Эмма, такая же полненькая, но ростом даже ниже Рузанны,  благоразумно предпочитала длинные юбки… В их дворе почти совсем не было мальчишек. Это было настоящее девчоночье царство. И лишь, когда девочки, почти все ровесницы, подросли, на их территорию постепенно просочились мальчишки из соседних дворов. Сама не зная, как это получилось, Танечка стала их главной заводилой и придумщицей. Однажды во двор заглянул настоящий фотограф с тяжелым  трехногим фотоаппаратом. Занести свой инструмент в каморку Васгена он не рискнул, и прислонил  его к стенке, прикрыв открывающейся наружу дверью мастерской. Такого случая Танечка пропустить не могла. Рузанна и Эмма тут же получили задание прикрыть собою выход из мастерской, А Таня с двумя  братьями Сарухановыми – Борей и маленьким Артюшкой, они гостили здесь у родственников, незаметно подкравшись, благополучно вытащили фотоаппарат из-за двери. Когда беспечный фотограф вышел из мастерской – на него в упор смотрел темный глаз его трехногого друга, а рядом в горделивой позе важно стоял его новый владелец и, по всей видимости, новый фотомастер – тринадцатилетний пацан с целой кампанией друзей за спиной. Фотограф не растерялся. Он тут же предложил запечатлеть всю дворовую команду за длинным столом под старым раскидистым дубом в самом центре двора. Эмма и Рузанна тут же заняли   выгодные места сбоку, мальчишки расселись за столом, а Танечка встала чуть подальше, около подпорки под балконом второго этажа. В дальнейшем Таня много и часто фотографировалась, но чудом сохранились две самые ранние и самые для нее дорогие. На одной – она – пятилетняя толстушка в тяжелых грубых ботиночках, длинном прямом платьице, насупившаяся и недовольная. Рядом – мама – молодая, высокая, статная, в крестьянской кофте и цветастой пышной юбке. У обеих - косы, заплетенные в форме короны на голове. Вторая фотография – та самая, с их дворовой командой.
         В Тифлисе мама почти никуда не выходила, но даже дома она одевалась, как на праздник – так требовал отец, не устававший любоваться на свою «северную красавицу», как он называл Анну. Да и Танечку теперь одевали гораздо лучше. Все  три девочки: Таня, Рузанна и Эмма выгодно отличались от других девчат и особенно сдружились,  благодаря еще общей для них  тяге к книгам  и искусству.  В пятом классе Таня увлеклась  пионерами и немного отошла от своих дворовых подружек, чьи родители запрещали им даже думать о пионерской организации. Но в это время случилась беда. Таня не успела даже понять как и почему  мамы вдруг не стало…Три дня назад она ей по секрету рассказывала, как впервые маршировала в школьном дворе и что ее обещали скоро принять в ряды пионеров…На следующий же день после похорон отец заявился в школу и застал Таню когда она училась у мальчиков-пионеров как надо отдавать салют… Не церемонясь отец схватил дочь за волосы и на виду у опешивших одноклассников буквально выволок  на улицу. Здесь он отпустил ее и велел идти домой, а сам вернулся в школу, где потребовал не вовлекать дочь в пионерскую организацию-эту компанию распущенных и наглых ребят! С этого дня отец стал контролировать ее возвращения  из школы.  Но Таня сумела набедокурить дома. Её энергия требовала выхода, и Таня  придумывала новые подвижные игры прямо во дворе. В конце концов она умудрилась сорваться с перил и пересчитав все железные ступеньки дворовой лестницы, сломала  себе руку. Все это совпало со смертью мамы. В результате Тане отрезали ее великолепные золотые косы, и теперь она стала похожа на худого большеглазого  подростка. Рузанна и Эмма окружили подругу тем теплом и вниманием, которых она лишилась за один этот месяц. Их дружба прошла через все испытания. Жизнь то разводила, то сводила подружек, но каждый раз они встречались как самые близкие и родные люди.
            Закончив школу Таня в тот же год по настоянию отца поступила в медицинский техникум. Но в начале второго курса во время практики упала в обморок прямо в операционной. Как ни странно, отец не стал настаивать, когда дочь объявила, что  больше не вернется в техникум. В тот год у сестер Оганезовых часто собиралась творческая молодежь. В основном это были поэты, музыканты и будущие оперные певцы. Сергей выделялся среди всех и возрастом и особой успешностью. Он  учился на последнем курсе консерватории и уже играл в оркестре в Тбилисском театре оперы и балета. Высокий, худой, в кепке, как у Маяковского, он был очень похож на модного в те годы столичного поэта. Татьяна была не единственная, кто увлеклась им. Как зачарованные они слушали его небольшие рассказы об известных оперных певцах, балеринах,  и их закулисной жизни… Обычно Сергей  садился на свой любимый диван так, что никто уже не рисковал сесть с ним рядом. Полулежа, полусидя, нога на ногу, руки – раскинуты на спинке дивана, и неизменная кепка на голове. И оценивающий взгляд прищуренных глаз. Говорил он немного и обычно, когда  все из присутствующих уже выговорились. То, о чем он говорил, уже не обсуждалось. Оживал он только тогда, когда кому-то удавалось уговорить его сыграть на саксофоне, который всегда был при нем. Вернее, оживали  его руки, красивые длинные и нервные пальцы – особый музыкальный инструмент…Оживали его глаза, несмотря на то, что были полуприкрыты, они видели что-то особенное, какую-то неземную даль… 
         Чтобы иметь возможность встречаться с Сергеем Таня поступила в техникум на бухгалтерские подготовительные курсы. Вместо занятий два раза в неделю они  проводили восхитительное время, поднимаясь на Комсомольскую аллею в развалины городской крепости Нарикала. Здесь Сергей доставал саксофон и бережно протерев бархоткой каждый клапан,  неспешно и осторожно, как наощупь, начинал играть. Нет, он не  играл. Это сами звуки вырывались на волю, на простор, и там сливались с шумом ветра и шепотом веток и листьев. Мой Орфей – про себя называла Сергея Таня, и была счастлива, как была бы счастлива сама Эвридика…

Глава третья. Сергей
         Сергей удивлялся. Таня была всецело покорена им. Рядом с ним она никого и ничего уже не замечала. Ее восхищение граничило с восторгом, любовь была искренней и читалась в каждом ее взгляде. Но несмотря на всё это, Таня не подпускала его к себе ближе, чем для робкого нежного поцелуя. Смущало Сергея и то, что эта девушка была совсем не то, чем казалась. От сестер Оганезовых он знал, что Таня – сирота, отец у нее, хоть и богатый, но не из образованных…А Таня порой вела себя так, как-будто она – дворянских кровей…  Кажется, это то, что ему нужно…Красивая, умная, культурная, тактичная -  с такой не стыдно и на людях появиться. А как смотрит своими голубыми глазами? – Кажется – еще немного - и утонешь в этой любви. Не девушка – настоящая золотоволосая мечта!
         Свадьбу решили не играть. Расписались – и на пикник в окрестностях Нарикалы!
          Таня не могла понять, что произошло… Где тот Сергей, тот утонченный Орфей, волшебник…В день собственной свадьбы, в облике своего любимого мужа Таня впервые увидела безобразное отвратительное лицо пьянства. Не жалость к блюющему и стонущему в кустах «другу на всю жизнь» почувствовала она, а волну отвращения и брезгливости. Сергей был оскорблен и потрясен: молодая жена повела себя, как нетерпимый враг… А Таня решила, что теперь на всю жизнь с ней останется этот отвратительный запах блевотины, сопровождающий интим (слово «секс» было весьма непопулярным в те годы и означало что-то постыдное…). Ничего хуже и придумать нельзя было. Вместо того, чтобы открыться навстречу первому чувству, полюбить ласки и пробудить свою чувственность, Таня еще больше зажалась и утвердилась в своем прежнем понимании чувственности, как признаке разврата. И вместе с тем ей нельзя было отказать в особой тяге к мужскому роду и способности флиртовать. Она и сама не понимала,   к а к   её возбуждали мужчины и часто ходила чуть ли не по краю. Однажды, после очередной вечеринки, где Сергей вновь напился до отключки, Танечка опрометчиво приняла предложение одного из друзей хозяйки – общей подруги её и Сергея – проводить её до дома. Ларисе Таня спокойно доверила своего «неподъемного» молодожена. А утром ей надо было успеть на сдачу экзамена по бухучёту. Они шли, беззаботно болтали и весело смеялись. Таня уже знала, как нравился и возбуждал мужчин ее  чувственный и женственный смех. Знала, и, сегодня, вдруг почувствовав себя заодно с буйной волнующей весной, уже заключившей теплый союз с наступающим летом, с удовольствием смеялась на каждую его реплику, легко позволила взять себя под руку и так же легко согласилась сократить дорогу, через  железнодорожные пути. Вечер в Тбилиси наступает сразу, почти на бегу проскочив незаметные незатяжные сумерки. На минуту ей вдруг показалось, что они заблудились среди сумеречных нескончаемых  заброшенных вагончиков. Но не успела она испугаться и опомниться, как вдруг неожиданно оказалась в темном грязном вагоне: чьи-то сильные руки, не церемонясь, закинули ее сюда. Но ее спутнику не повезло - дверь никак не хотела закрываться, а сама Таня успела отскочить в дальний угол. И всё же силы были неравны и здоровый распалившийся самец, грубо  схватив ее за лодыжки, дернул на себя и тут же оказался сверху, зажав одной рукой рот девушки, а другой – задрав ей платье. Падая, Таня сильно ударилась затылком  и на минуту потеряла сознание. Вдобавок на губах показалась кровь. У Тани и раньше была слабая переносица, но насильник этого не знал, и, не разобравшись, решил, что кровь хлынула изо рта и девушка уже умирает. В панике, забыв о своих первоначальных намерениях, мужик соскочил с вагона, и чуть не угодив под маневренный паровоз, дал деру. Придя в себя, не понимая, куда делся ее обидчик, и, боясь, что он может вернуться, Таня не стала искать вторую, куда-то затерявшуюся белую свадебную туфельку. Больше всего страха она натерпелась пока, босая, в перепачканном платье, под подозрительно внимательными взглядами оглядывавшихся ей вслед мрачных путейцев,  пересекая нескончаемые железнодорожные пути, выбиралась на спасительную платформу. От страха и тяжелых подъемов и спусков, платье её взмокло и липло к спине, ногам, отчего Тане казалось, что она совсем голая… 
          Потом ей часто снился этот кошмар, где она убегала от здорового страшного, вымазанного в саже мужика, который неожиданно вновь появлялся перед в ней держа в руках обе её белые туфельки и беззвучно открывая рот, надвигался на нее. А сзади молча сверля ее мрачными взглядами, всё сужалась стена железнодорожников в странной черно-серой одежде.
         Вскоре Таня поняла, что беременна.  Она была счастлива. Ребенок оправдывал всё: и ее долгие ожидания, когда муж неизвестно где задерживался и приходил раздраженный и высокомерный, и главное – свое духовное одиночество. Она представляла, как будет агукать со своим малышом, а потом учить его отдельным словам, затем предложениям. Как будет купать его, и делать ему массаж, как будет кормить его вначале грудью, а потом из сосочки, а он будет благодарно причмокивать. И как он впервые назовет ее мамой. В тот год в городе бушевала скарлатина. Посиневшего, задыхающегося семимесячного Женечку вместе с молодой мамочкой привезли в детскую больницу на улице Камо. Сергей поговорил с врачами, попрощался с женой и сыном и уехал в командировку. Но в тот же вечер Женечке стало хуже. Трое суток Таня вместе с сыном боролась за его жизнь. На третий день под вечер она не выдержала. - «Да замолчишь ли ты наконец?!»- и резко прижала ребенка к груди. Женечка испуганно посмотрел на маму и неожиданно замолчал. Не выпуская из рук сына, Таня присела на кровать и тут же провалилась в спасительный сон-отдых. Проснулась она через час от неудобной позы. Ребенок был уже почти холодный. Врачи еле отобрали из рук матери мальчика и отправили ее домой, собрать необходимые вещи и документы для похорон. Перед глазами у Тани стояло удивленное выражение голубых глаз Женечки, когда он неожиданно замолчал. Это была её первая самая страшная и непроходящая острая боль, её первый приобретенный навечно грех, который она никогда не сможет ни искупить, ни забыть – это воспоминание о том, как она резко прижала ребенка, чтобы заставить его замолчать, и как прикрикнула. И этот его испуганный взгляд, и последующее покорное молчание невинного больного дитя. Она еще не знала, не догадывалась, что эти страшные, со временем становящиеся тайными, воспоминания, не бывают единичными и, может быть ей еще придется с ними столкнуться и дальше в своей непростой судьбе. Не знала, что они не обходят стороной никого из нас, живущих на  земле, повергая каждого в ужас от сознания собственного несовершенства. От того рока, который необъяснимо, но неотвратимо подводит нас к совершению ужасных поступков и только по свершении их, вдруг срывает с наших глаз, душ – свою грязную повязку, которую мы до этого и не чувствовали. И только тогда – подводит нас к зеркалу! И мы, корёжась и извиваясь от стыда и боли, пытаемся отвернуться и не смотреть на единственное изображение Истины, которое открывает нам нашу грешную суть. Назовите мне человека без греха!
          Плакать она уже не могла. Ноги еле привели ее к съемной квартире, где они жили с Сергеем. Это была большая полукруглая мансарда, плохо приспособленная под жильё: и зимой и летом здесь было холодно и неуютно. Зато все стены были обклеены портретами знаменитых  джазовых музыкантов, которые даже заглядывали им в постель, как казалось иногда Тане – с укором и насмешкой… Кроватка малыша стояла тут же в их единственной комнате - спальне – со стороны, где спала сама Таня. Сергей не сообщал – вернулся ли он из командировки и Таня, открыв своим ключом дверь, и скинув тут же у двери туфли, босиком прошла через маленькую кухню в их большую спальню. Отодвинув бесшумные белые створки, она замерла на пороге. На цветастых, еще свадебных, больших подушках  Сергей и Лариса прильнули друг к другу в страстном  затяжном поцелуе…
          Больше сюда Таня не вернулась. Смерть Женечки освободила и Таню и Сергея от тяжелых объяснений: чуть ли не молча, они легко развелись, и Таня временно поселилась у подруги по техникуму, жившей в маленькой коммунальной квартирке с мужем и ребенком. К тому времени её отец уже привел в их дом молодую жену, которая в первое же их с Таней знакомство, дала ясно понять, что Тане нет места в их с мужем жизни…Теперь Таня хорошо понимала, что предстоит нелегкое объяснение с отцом, сразу же после ее свадьбы, принципиально оградившегося от жизни воспитанной им падчерицы. Но даже тяжелый разговор с отцом не мог вытащить её из того состояния полнейшей прострации, в которой она оказалась после смерти маленького сына и предательства мужа. Отец, видимо, почувствовал это и, хоть и недовольно, но согласился выделить ей маленькую крайнюю комнатку без окна, но с отдельным выходом на общий балкон.
          -Тебе, наверное, трудно представить, но я готова была целовать эти стены от счастья, что, наконец, могу остаться одна в собственной комнатке. Я не знала, что со мной происходит, я стояла на старом продавленном диване и ласкала стенку. И в тоже время  плакала, даже не замечая своих слез, пока совсем не намокло от них лицо…- рассказать об этом Таня смогла только через очень много лет, тоже в день особого потрясения, своему единственному близкому человеку – дочери.
          Три дня Таня не выходила из своей комнатки, да и потом старалась уходить утром, а возвращаться вечером, чтобы не сталкиваться с мачехой-ровесницей и отцом. Всех своих друзей она тоже растеряла, не жалея и даже не думая об этом. Рузанна и Эмма почти одновременно вышли замуж, и ушли к мужьям. Двор опустел. Окончив техникум, Таня устроилась  в большой современный фотомагазин в центре города, куда ее приняли по протекции одного из прежних ее поклонников, случайно встретившего ее во время поисков работы. Он отговорил Таню от работы бухгалтером и теперь целыми днями напролет сидел вместе с ней в магазине, пытаясь «вернуть к жизни предмет своего обожания»! Однажды Валерий пригласил ее в Театр Юного Зрителя на спектакль Георгия Товстоногова, с которым был лично знаком, и  о котором в тот год ходило много слухов и споров. Таня согласилась только,  чтобы самой составить  мнение о творчестве скандального режиссера.  А после спектакля, очарованная его талантом, с удовольствием приняла предложение остаться на банкет. Длинноносый, с глубоко посаженными маленькими глазками, но невероятно обаятельной улыбкой, от которой, казалось, менялся весь его облик – от подозрительного, даже злого, к очень доброму, и даже ласковому – Георгий Александрович покорил ее сердце. Услышав, что он создает при ТЮЗе клуб любителей театра, Таня решила записаться в него. Вот и вновь, вместо скучных одиноких вечеров  она стала проводить время в обществе творческих людей. В основном, это были самодеятельные актеры, поэты, начинающие художники. Был среди них и один дипломат. Правда, появлялся он редко и не принимал участия в выступлениях кружковцев, на которых те читали стихи, музицировали и даже пытались ставить небольшие сценки. Когда сам Товстоногов спросил Таню – чтобы она хотела выбрать для декламации, она назвала ответ Татьяны Лариной Евгению Онегину. Вы, наверное, ошиблись,- мягко поправил её маэстро, - вы такая юная, нежная, вам, скорее всего, подошло бы письмо Татьяны: «Я вас люблю, чего же больше…». Нет, твердо повторила Таня, я хочу доказать этому «Дон-жуану - Онегину», что, хоть и любила, но не пропала без него. «Да, но она все еще любит,- возразил  Товстоногов. «А я – нет!»,- отрезала Таня. Она все же прочла монолог любимой героини, и прочла так, как считала нужным. А Георгий Александрович  подарил ей на память  небольшой настенный овальный горельеф с профилем великого поэта. Вскорости после того выступления Товстоногов покинул Тбилиси, говорили, что не без помощи завистников. Но маэстро, не опускаясь до мелкой мести, всегда добром вспоминал свою первую профессиональную сцену – Тбилисский русский Театр Юного Зрителя, где успел воспитать замечательную талантливую актерскую труппу, еще много лет радовавшую и восхищавшую любителей театра столицы Грузии. Артист Евгений Лебедев пытался продолжить занятия с  любителями театра, а затем вскоре сам уехал вслед за своим маэстро. Кружок, естественно, на какое-то время распался, но главная встреча в жизни Танечки уже состоялась. Так  началась новая, самая счастливая пора ее жизни. Алексей Лобов – так звали того дипломата, который громче всех хлопал ее Татьяне Лариной.

Глава четвертая. Алёша
Он был единственным, любимым сыном для своей матери. Сестра в счет не шла, хотя обе – и мать, и дочь были солидарны в своих планах на  Алёшеньку. Пока он ни разу не разочаровал их. Всю жизнь, сколько он себя помнил – он учился. И даже не понимал, как можно тратить время на какие-то игры и развлечения. Поэтому товарищей детства у него почти не было. Запоздал он и со знакомствами с девушками, вернее, как-то прошел тот период, ничем не отметившись. Ему легко давались языки и юриспруденция. Он получал почти физическое удовольствие, штудируя  учебники, и просматривая редкие фолианты, взятые им  из библиотеки Академии наук и исписывая столистовые общие тетради  заинтересовавшими его пытливый ум высказываниями  и интересными фактами. Мать мечтала о карьере дипломата для сына. Сын не разочаровал её ожидания. Но в тридцать три года на самом взлете к их общей мечте Алексей вдруг…влюбился. Мать и сестра даже охнуть не успели, как их сын объявил, что уже женат и едет с молодой женой в отпуск в Коми ССР кататься на лыжах…
           Танечка и Алексей сошли с поезда и сразу же попали в настоящее снежное царство. Алексей не мог нарадоваться на свою «королеву». Она вела себя так, как будто ей всю жизнь приходилось разъезжать в вагонах международного класса и вместе с тем – ни капли самодовольства или заносчивости! Ей нужен был только он! – Это читалось в ее глазах, жестах, поступках. У Алеши, как он сам догадывался, был непростой характер, ведь его воспитывали две влюбленные в мальчика женщины, поставившие, собственно, свои судьбы на кон ради его карьеры. Так что эгоизма в его характере хватало. Но долгие годы жизни «книжного червя», как в шутку он себя иногда называл, отвратили его от многих житейских проблем и эгоизм свой он проявлял только тогда, когда надо было добиться чего-то действительного важного, связанного только с продвижением вверх по учебной лестнице. Он сам не ожидал, что с такими качествами можно стать дипломатом. Но этим процессом уже руководила его мать, которая подняла все связи погибшего отца – Героя Великой Отечественной войны, хоть и рядового, но - дипломата.
         И вот, не успел он освоиться в своем новом назначении, как судьба послала ему эту золотоволосую пастушку-принцессу в одном лице. Нет, для него она – только королева. Ох, этот  ее чувственный, золотой смех, эти голубые бездонные глаза и мягкие золотые волны, уложенные по законам той моды по всей линии лба, волосок к волоску! Рядом с Таней Алеша чувствовал себя сильным мужественным и…опытным.  А она, даже не догадываясь, какую затворническую жизнь вел он раньше, крепко держалась за его сильную руку и с готовностью шла за ним, не спрашивая – что их ждет впереди. Ни одной ссоры, ни одного недовольного взгляда, недопонимания или обиды.  Бог не мог лучше подобрать пары. И Бог не мог вытерпеть такого совершенства.
           От того времени осталось несколько фотографий. Одна – они оба, высокие, стройные – на лыжах в своем счастливом зимнем царстве. Другая, видимо, сделана на одной из вечеринок: Танечка, в расшитой в украинской манере легкой блузочке с открытым воротом, слегка подалась вперед одним плечом, как бы желая проверить – а взлечу ли вот так, одним легким движением?  А на лице – счастливая улыбка от того, что рядом – Он. Он незаметно и ласково удерживает ее за локоть, не позволяя внезапно оторваться и взлететь. Следующей его фразой было бы: «Давай взлетим вместе!», ведь он одобряет  каждый ее порыв…Он любит в ней вот эту проснувшуюся страстность, чувственность, желание любить и быть любимой.! Он, разбудивший её, подаривший ей эту прекрасную счастливую долгую жизнь!..
           Не случилось. Не получилось долгой счастливой жизни. Мать и сестра восстали против узурпаторши всех мыслей и самой жизни любимого единственного сына и брата!
          Танечка увлеклась собиранием цветных открыток с видами экзотической страны восходящего солнца, его нежных женственных фигурок в загадочных кимоно. А Аркадия Андреевна писала длинные слезливые письма начальству Московского дипломатического корпуса, посмевшему избрать местом службы её единственного сына  непредсказуемую восточную страну с ее таинственным древним противостоянием с русским народом! Перед тем, как вложить письмо в конверт, она капала на него в нескольких, особенно трогательных местах, водичкой, изображая материнские слезы. Ничего не подозревающий Алексей уехал в Китай счастливый от мысли, что вскорости к нему присоединится жена.
            И снова Тане некому было пожаловаться. Аркадия Андреевна и Марта травили молодую невестку каждым своим недовольным взглядом, каждым жестом стараясь подчеркнуть, что она – временная дешевая и надоевшая игрушка в их доме. Сын – вырос, уехал, а поблекшая облезлая игрушка – все попадается им под ноги! Такие сравнения могло выдумать только изощренное воображение оскорбленных в своей единственной привязанности женщин. Таня замкнулась и молчала, ей некуда было уходить. Второй раз отец точно бы не принял блудную дочь. На работу она не устраивалась в ожидании вызова от Алеши. Только часто стала уходить из дому, чтобы просто прогуляться по шумному беззаботному Головинскому проспекту, заглянув в большой книжный магазин, где ее Алешу знали, как завсегдатая и приветливо ее встречали.  Однажды, по обыкновению, задумавшись, Таня вдруг увидела, что навстречу ей приближается компания веселых девчат. В центре ярко горела рыжим огнем копна непослушных волос невысокой громко хохочущей девушки. Глядя на нее, Тане вдруг и самой стало веселее. «Рыжая!» - неожиданно для себя окликнула она девушку, когда поравнялась с компанией. Девчата враз затормозили  и тут же окружили Таню: «А ты что ей ответишь, Ленка?». «А ты – каланча!» - ничуть не обидевшись, парировала рыжеволосая. И добавила, протянув маленькую ладошку: «Вот и познакомились. Я – Лена, а ты?». «А я – Таня. Ты - права, меня даже в детстве каланчой называли.». «А меня – рыжей никто не звал. Боялись. Я драться любила» - усмехнулась Лена.  Лена стала спасением для Тани. Теперь Таня могла на долгие часы уходить из дома, когда Лена приходила с курсов медсестер, и распивать чаи в компании её многочисленных подружек. Одна из них – молодая, но модная  портниха Виктория, приносила каждый раз новые журналы мод, и девушки часами могли их рассматривать и даже  срисовывали фасоны на кальку, которой у Лены было несколько рулонов: ее  муж работал  инженером в Груздорстройтресте. Так незаметно проходили вечера, после которых Тане становилось еще более невмоготу рядом с матерью и сестрой Алеши. Её частые отлучки  теперь стали поводом к новым еще более яростным обвинениям. И, в конце концов, Таня не выдержала. Под пристальными ненавидящими взглядами четырех глаз двух никогда не работающих фурий, после их очередного требования «собирать вещички и убираться на все четыре стороны», Таня молча и по привычке аккуратно складывала вещи в большой клетчатый чемодан – свидетель их с Алешей снежного медового месяца. Она понимала, что напрасно им уступает, чувствовала их неприкрытую радость и нетерпеливое ожидание и – ничего не могла с собой поделать. Ей казалось, что останься она еще ненадолго и сама вскоре почернеет, съежится и превратится в неизвестно что, но такое, что её Алеша не признает и не сможет снова полюбить! А у Виктории, которая жила одна и только принимала многочисленных заказчиков, она сможет остаться такой же красивой и веселой, какой однажды понравилась и полюбилась ему. Виктория жила недалеко от старинной площади Воронцова, на одной из узких улочек, ведущих к ней, в подвальном этаже, где через окно можно было видеть ноги прохожих. Но в просторных трех комнатах, доставшихся ей от репрессированного в первые же годы их совместной жизни, мужа. Эту квартиру у них забирать не стали из-за «подвального» расположения. На руках у Виктории осталась годовалая дочь Бэла, которую она тут же, боясь и собственного ареста, отправила к матери в Махарадзе, недалеко от Батуми. Но – пронесло. Больше никого из их семьи трогать не стали, хотя муж Вики так и пропал в застенках тбилисского ЧК. Виктория жила тихо, ничего не пыталась выяснить. И только потом, пойдя на курсы молодых швей и открыв в себе незаурядный талант портнихи, стала принимать заказчиков, которые постепенно привнесли в ее три опустевшие поначалу комнаты достаток и удобную обстановку. Бэле было хорошо у бабушки в сельской местности. Свежий воздух, молочное питание, и вообще – курортно-лечебная зона пошли поначалу хилой девочке на пользу,  и Виктория не спешила забирать ее в душный современный город.
          Одного не учла Таня. Изощренной способности к  выдумкам Аркадии Андреевны, матери Алеши. Обрадовавшись уходу невестки, она и не подумала сообщить ей о возвращении своего блудного сына: мать все-таки добилась, что его, единственного(!) отозвали из дипломатической миссии в Китае. Алеша вернулся, и тут ему сообщили, что его красавица-жена ушла жить в «подпольный притон». Алексей не хотел верить. Но сестра уговорила его и однажды они вместе простояли весь вечер напротив входа в маленький дворик Виктории. Нетрудно догадаться, что они стали свидетелями прихода и ухода клиентов Виктории. Алеша даже не догадался навести справки, что это были за посетители. Но его возвращение сыграло роковую роль: он остался на время не у дел. А отсутствие рядом любимой, без которой он уже не представлял себе жизни, вконец сломило его. Алексей заболел.  Вначале он не жаловался. Просто чаще стал читать лежа, хотя раньше категорически этого не признавал. Нехотя ходил на службу в министерство, где ему в ожидании нового назначения ничего особенного не доверяли. А потом и вовсе стал ходить только, чтобы отметиться. Мать не сразу догадалась, в чем дело, живя так же, как и Алеша в ожидании нового назначения сына. А сестра Марта стала встречаться с молодым человеком. Он был начинающим врачом, и первый обратил внимание на неестественный цвет лица Алеши. 
          Однажды вечером в дверь позвонили. Виктория, думая, что это очередной клиент, пошла открывать и быстро вернулась. В руках у нее была бумага о разводе Татьяны и Алеши Лобовых. Больше Тане не на что было надеяться.  Вскоре она снова поселилась у отца. Снова встречалась с холодными взглядами непримиримой Сони. Снова с головой окунулась в работу и вечерами перечитывала любимую Анну Каренину. Отец в этот раз сам, через Рузанну, предложил Тане вернуться домой. И Таня съехала от Виктории. Здесь ее и нашла Марта, сестра Алеши. 
           Таня легко вычеркнула из памяти своего первого мужа, -саксофониста, изменившего ей с её подругой. Только слышала, что он переехал в Америку, и была благодарна судьбе, что теперь ей не грозит случайная и неприятная встреча. Единственной болью осталось спрятанное глубоко воспоминание об умершем сыне-Женечке. Но и эти тяжелые переживания  почти стерлись, когда она встретила Алешу, свою настоящую большую и единственную, на всю жизнь,  как она теперь понимала - любовь!
Но с Алешей их развела властная и непримиримая свекровь, которой помогла в этом преуспеть его родная сестра. Они вдвоем оклеветали невестку, не ожидая, что это убьёт Алешу. Мать скончалась незадолго до смерти сына, зная, что у него – неизлечимая болезнь и дни его  тоже сочтены. Сестра, раскаявшись, на коленях, умоляла Таню простить их и пойти вместе с ней к брату, который все время звал её. Тогда Таня не согласилась. И лишь узнав, что Алексей уже не приходит в себя, пришла в больницу, чтобы проститься со своей любовью. Алексей как будто почувствовал ее присутствие и открыл глаза, которые смотрели ясно и осознанно: «Спасибо, что пришла, Танечка… Любимая… Прости меня… Прости, что не защитил тебя… не уберег нашу любовь».  Он вздохнул и улыбнулся. Таня ушла, сохранив эту улыбку в своем сердце. И с тех пор уже не боялась снова улыбаться и сама: «Он мне завещал свою улыбку!».

Глава пятая. Артюша
         Тане -  уже сорок два. Семьи нет. Она по-прежнему одинока, живет у отца  с мачехой в маленькой комнатушке. Часто встречается с друзьями. За разговорами, музыкой, шутками и весельем, забывает свои горести. Она по-прежнему красива, общительна и приветлива. Но никто не знает, что на самом деле делается в ее душе. Да она и сама старается не зацикливаться на прошлом. Она все еще чувствует себя молодой и действительно, совсем не выглядит на свои сорок два года. Недавно ей в любви признался красивый армянин на девять лет младше нее. В его искренности она почти убеждена, потому что он знает ее давно. И по его собственному признанию, она сразу же поразила его воображение. И вот теперь – он одинок, она – одинока…Он клянется ей в любви и верности, обещает ей - защиту и любовь. Она слышала, что он пережил в своей жизни тяжелое потрясение и тоже потерял ребенка. После такого сердце не может лгать и быть жестоким – эти доводы были в его пользу. «Он никогда не дотянется до тебя, он не твоего круга. Он – шофер, гуляка и кутила. Посмотри на себя – где ты и где он?!» – Возмущалась Рузанна, посвященная в сомнения и переживания Тани. – «Не поддавайся ему, его сладким словам. Он привык к вниманию женщин, но не умеет их ценить! Беги от него, беги подальше!» – вторила ей Виктория. «Ты что – совсем ослепла? Он же шофер, а они все – пьяницы! Не помнишь, как он напился у Вики?» – категорично заявила подруга Лена Рыжая. Действительно, их первый выход в общество, куда Таня пригласила Артюшу, прошел неблагополучно. Артюша весь вечер чувствовал себя не в своей тарелке и, в конце концов, хоть  и не до безобразия, но – напился. Но потом она была приятно удивленна, когда Артюша, как ей казалось, далёкий от культуры, пригласил её не куда-нибудь, а – в театр! И весь вечер был самым обходительным и обаятельным кавалером.
           И всё же Таня решила уехать. Подруга Лена Рыжая не только советовала, но и  проявила активное участие, чтобы спасти подружку от неравного брака. Таня уволилась с работы и по протекции мужа Лены была оформлена бухгалтером в закрытое учреждение – колонию для несовершеннолетних. Но не успела она проработать и месяца, как Артюша заявился в колонию.
.
Глава шестая. Семья
На новой работе в колонии для несовершеннолетних Таня даже не успела освоиться. Артюша так и не признался жене, как сумел узнать адрес, куда она сбежала. Его напор и натиск сделали свое дело: Таня не устояла и позволила ему себя увезти. Больше всего ее потрясло, как он стоял перед ней на коленях и умолял: «Танечка, я не могу без тебя! Наша встреча – это мой последний шанс в жизни!»
        Таня и сама уже все чаще стала серьезно задумываться о том, как не хочется остаться одной – без семьи и без мужа, а все молодые годы уже прошли!  Ей так захотелось ребенка, мужа, нормальных семейных забот! Может, это действительно, её последний шанс?  Ну и что, что он не похож на ее культурных образованных друзей. Зато он обещал заботиться о своей «златовласке», согласен на всё, даже взять ребенка из детского дома. Они оба решили, что возьмут мальчика. Теперь Таня снова с надеждой смотрела в будущее и видела себя заботливой женой, ласковой матерью… Всё еще в её жизни наладится!.. 
          Артюша привез Таню к себе в однокомнатную квартиру в старом тбилисском дворе и, оставив ее, умчался на работу. Таня огляделась  и счастливо вздохнула. Теперь это ее дом. Её квартира. Здесь она наконец-то, после многолетних скитаний  сможет создать свой особый, и главное, родной мир. Уже через несколько дней все сияло чистотой, порядком и уютом. На стену Таня повесила небольшую журнальную репродукцию  известной картины. Уже на следующий день Артюша принес для нее красивую черную пластмассовую рамочку, и теперь стройная молодая женщина на красивой лошади и девочка на балконе радовали глаз своей утонченностью и изяществом. В солнечной галерее Танечка повесила деревянную полочку, в центре которой в овальном обрамлении тянулась к светлым облакам стройная белая березка с пышной шапкой веселой зеленой кроны. От отца Таня привезла небольшой старинный сундук и красную с зелеными полосками по бокам толстую ковровую дорожку. Вопреки ожиданиям Артюши Таня не постелила дорожку на пол, а, прибив ее на стену почти под самый потолок, перекинула ее нижнюю часть через сундук. «Моя королева не может без трона»- пошутил муж, увидев этот уютный уголок. Соня- Танина мачеха, во время визита к ним в дом, неожиданно расщедрилась на небольшие подарки:  красивую вазу для цветов, стеклянный кувшин со стаканами, и две металлические позолоченные тарелки - хлебницу, и такую же - настенную, в центре которых в виде чеканки был изображен Мавзолей и Кремлевская башня. На мавзолее можно было прочесть маленькими буквами надпись: «Ленин», и под ним - «Сталин». Особенно дорогой и необходимый подарок сделала новой соседке старенькая «Апаляля» - Анна Павловна. На ее замечательной немецкой швейной машинке «Зингер» Танечка сначала пошила занавески на все окна, а потом- для себя - даже несколько модных фасонов платьев из вошедшего в моду крепдешина, который принес любимой жене влюбленный и счастливый Артюша. Вскоре появились и его друзья по работе – шоферы, которые уже с порога восхищались красотой жены своего коллеги, а, уходя, восхваляли ее приветливость и гостеприимство. Таня, действительно, с удовольствием каждый раз накрывала на стол, хлопотала и угощала, не уставая и не жалуясь на неудобства. Чтобы помыть посуду, постирать или даже просто умыться, приходилось идти через общий коридор, потом такой же длинный балкон и только тогда можно было попасть в темную, с одним лишь окном на внутренний двор, тесную общую кухню. Рядом был и общий туалет. Но и в кухне Танин уголок засветился особой чистотой и приветливостью, свойственными его хозяйке. Одинокая вдова Зоя Владимировна, чья девятиметровая комнатка выходила прямо в общую кухню, при первом же их знакомстве, гордо объявила новой соседке, что недавно стала депутатом городского Совета и теперь получит отдельную квартиру, а за счет ее освободившейся комнатки соседи смогут увеличить общую подсобную площадь. Не увидев ответного восторга новой соседки, Зоя Владимировна тут же потеряла к ней интерес. А Танечка больше всего сдружилась с Анной Павловной.  С ней и поделилась своими сокровенными планами насчет ребенка из детдома. «Не глупи!», - строго отозвалась бывшая учительница. – «Бери девочку! Вот увидишь, мужчины легко привязываются к дочерям. А женщина без дочери – не настоящая мать!».  Сама Анна Павловна была одинока и не любила рассказывать о своем прошлом. Говорили, что все её родные пострадали от руки самого Берия. Видимо с тех пор она и научилась держать рот на замке и никому не доверяла. Однажды Таня без всякой задней мысли рассказала Анне Павловне, как спасла жизнь известной грузинской актрисе, супруге репрессированного грузинского кинорежиссера, пряча ее в доме собственного отца, не подозревавшего об этом. Глядя на Таню и слушая, к каким хитростям она прибегла ради спасения почти незнакомой женщины, Анна Павловна поняла, что Таня обладает скрытым, но железным волевым стержнем. И не преминула поделиться своим наблюдением с Артюшей: «Смотри, береги ее отношение к себе. Не дай Бог тебе потерять ее доверие! Это тебе не Тамара, твоя бывшая жена!». Артюша и сам чувствовал, какое редкое сокровище послало ему провидение, и не собирался больше испытывать судьбу. А Таня была по-настоящему счастлива, видя, что муж держит данное им слово и окружил жену заботой и лаской. Как соревнуясь, они пытались перещеголять друг друга, строя новую счастливую семью. Правда, был у Тани один минус, значение которого она пока не сознавала. Есть такие натуры, которые любят один раз в жизни, их справедливо называют однолюбами. Таня тщательно скрывала даже от самой себя, что никогда уже не сможет полюбить так, как любила Алешу! Но об этом можно было догадаться только ночью, по той торопливости и облегчению после супружеских ласк, которые она испытывала и очень надеялась, что Артюша не почувствует этого. Зато днем чувства вины и благодарности, сдваиваясь, рождали те самые женские тепло и заботу, которыми она пыталась подменить настоящую супружескую близость. К счастью, Артюша, который раньше, по собственному признанию, мог заниматься сексом всю ночь напролет, теперь не требовал этого от жены, боясь ее напугать  или чем-то ненароком обидеть. И, сам себя не узнавая, довольствовался тем, что скоро засыпал, прижавшись к жене и главное - ощущая в своей мужской горячей ладони прохладную нежную грудь любимой женщины! Днем Таня, как в старой русской сказке как будто сбрасывала с себя холодную лягушачью кожу, и начинала обхаживать мужа и хлопотать по дому с такими заботой и любовью, что Артюша забывал все свои ночные страхи и свою непривычную робость и неутоленность. Но самое главное, о чем теперь всегда думала Таня и когда возилась по дому, украшая его, и когда готовила, и когда встречалась со знакомым врачом-психологом, это ожидание того момента, когда в их доме появится ребенок, которого она будет кормить, обшивать и воспитывать. И которому она, наконец, сможет подарить все свое нерастраченное материнское тепло…
          Уже через месяц в тоненькой ученической тетрадке Таня завела свой первый в жизни дневник.

Глава шестая. Светочка.
        22 сентября 1954 года. Вес – 11.600.
        Сегодня – знаменательный день в нашей жизни. Сегодня мы взяли Светочку домой. Пока нашла её, пришлось много побродить по домам младенцев. Последние три раза я приходила оттуда совсем расстроенная. Дома слезами отводила душу. Как страшно, тяжело видеть этих малюток, таких слабеньких, беспомощных и без родных. На целую неделю у меня было вконец испорченное настроение, вернее нервы мои были настолько разболтаны, что я ни на что уже не могла реагировать спокойно…
        Вообще, не так просто было взять ребенка. Легче родить его, чем получить. Пришлось доставать следующие справки:
     1. О состоянии здоровья отца и матери
      2. Характеристика моя и Артюши
      3. Справка о получаемой зарплате родителей
      4. Справка от коменданта, где проживаем и на какой жилплощади
      5. Заявления от отца и матери, которые хотят усыновить ребенка, заверенное нотариусом и с нашими подписями в его присутствии
             С этими справками я пошла в горсовет и взяла ордер на ребенка, затем в горздраве наложили резолюцию и, наконец, я получила право посещать дома младенцев.
      В доме, где была Светлана, я была три раза и всё безрезультатно. – То не видела заведующую, то заместителя, и лишь на четвертый раз я увидела мою девочку. Её подвели и сказали – это твоя мама. Она потянулась ко мне, а я – к ней. Видимо, нас инстинктивно повлекло друг к другу…
      Я немного забежала вперёд. Это со мной часто бывает. Когда девочку привели в первый раз и ничего еще ей не сказали, она уже мне понравилась. Почему-то так сильно потянуло к ней. Не могу объяснить – что это такое…А когда ей сказали, что я - её мама, и она доверчиво протянула ручки, я совсем растаяла. Я сказала заведующей, что забираю этого ребенка сейчас же, так как боялась, что если оставлю её хоть на один день, то кто-нибудь другой заберет. Я словно выполняла чью-то высшую волю, когда забрала её сразу, даже в этой чужой одежде, т.к. у меня еще ничего для неё не было готово… ведь я не знала еще, кто это будет – мальчик или девочка, и какого возраста…

     На второй день началась беготня за туфлями и чем-нибудь из одежды. И, как назло, первое время я ничего не могла найти на неё подходящее – ни туфель, ни платья. Трусики и рубашонки я тут же пошила. В конце концов купила остальное, хотя и не пришлось выбирать. Ничего, это на первое время. Дальше будет иначе, уже будем одевать неторопливо, и то, что ей подходит.
(Таня сдержала это обещание!)
       Первый день Светочка признавала только меня. Но на второй день уже полюбила Артюшу. Как не полюбить, ведь папа куклу принес, и с тех пор всё: папа покорил сердечко Светы. (Таня и в дальнейшем только радовалась, когда на заданный вопрос маленькая Света признавалась, что папу любит «чуточку сильнее», чем маму! Через много лет Света тоже повторит эту ошибку, искусственно отодвигая себя на второй план перед собственными детьми из чувства благодарности к мужу!..)
        …Меня расстраивало одно обстоятельство: плохо говорит, бывает невозможно понять её. А она тут же, как что не понравится, ложится на пол лицом и плачет. Придется повозиться, пока налажу характер. А так вообще очень хорошая девочка, хоть и с упрямством и капризами. Всё ей прощаем, учитывая, что никто, по-видимому, не обращал внимания на этого ребенка.

       21 ноября 1954 года. Долго не писала в дневник. С каждым днем Светочка становится все лучше. Уже щечки порозовели, и появилась живость, жизнь в глазах. Каждый день новые слова, фразы пока не говорит. Понимает всё решительно и быстро всё перенимает, как обезьянка. Завтра ей исполнится 3 года. Мы её уже сфотографировали и, конечно, с любимой куклой…

Таня была опять благодарна Артюше. Теперь за то, что он даже не показал, что ждал мальчика. И Свету принял благожелательно. И даже помчался искать ей куклу, которую, правда, нашел лишь на второй день.

 Больше Таня не вела дневник. Закружилась, отдавая всё время дочке. Да и не в её характере это было: сидеть над тетрадкой, когда лучше что-то сделать по дому или сшить Светочке новый наряд.
                к о н е ц  4-ой истории