Дело Олега Бреусова

На фотографии Олег Бреусов.

В 1960-м году в Академгородке народу было еще немного, и я знал тогда очень многих. Был я знаком и с Олегом Бреусовым из Института неорганической химии. Он закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и был весьма подающим надежды молодым ученым.

После того, как совещание в верхах было сорвано Хрущевым (Эйзенхауэр отказался извиниться за полет самолета-шпиона, а Хрущев поставил извинение как условие для встречи с Эйзенхауэром) и не помогло даже вмешательство Де Голля.

Хрущев захотел, чтобы его решение встретило «всенародную поддержку». По всей стране стали проходить собрания коллективов, на которых политика Хрущева «одобрялась». Директива о проведении таких собраний была спущена и в партком СО АН.

Все шло гладко до собрания коллектива Института неорганической химии. Там на собрании выступил Бреусов и осудил срыв совещания в верхах.

Его выступление сразу вызвало реакцию как в КГБ, так и в партийных органах снизу доверху. Уже на следующий день после собрания с Бреусовым разбирался партком СО АН, хотя Бреусов был беспартийным. А уже через три дня в ЦК КПСС была направлена докладная записка, написанная Инструктором ЦК КПСС Николаем Дикаревым, который на протяжении многих лет курировал СО АН.

Сейчас стал известен текст этой записки:

«20 мая в институте неорганической химии Сибирского отделения АН СССР проходило собрание сотрудников. Оно должно было осудить американскую агрессию против СССР и поддержать Заявление Советского правительства. Но на этом собрании научный сотрудник Бреусов О.Н начал неожиданно обосновывать неправильность внешней политики нашего правительства. Он говорил о том, что было очень важно, чтобы совещание в верхах состоялось, несмотря на сложившуюся обстановку. Эйзенхауэр пошел на уступки, – говорил он, – надо было и нам пойти на уступки. А срыв совещания приведет к тому, что обстановка будет накаляться, и это может привести к нежелательным результатам. Бреусов внес на собрание предложение: «Выразить сомнение о срыве совещания в верхах. Срыв совещания произошел не по вине американских империалистов». Это предложение никто, кроме самого Бреусова, не поддержал. Собрание строго осудило выступление Бреусова О.Н. и приняло решение, полностью поддерживающее политику нашего правительства, и «с гневом» протестовало против американской агрессии».

А вот как характеризовали Олега Бреусова после этого собрания партийные органы. И этот материал сегодня стал достоянием всех:

«Бреусов О.Н. в Сибирское отделение АН СССР прибыл на работу по окончании аспирантуры МГУ в 1959 г. Будучи студентом и аспирантом МГУ, т. Бреусов допускал неправильные выступления, пытался быть оригинальным и высказывать свою точку зрения.
Зам. секретаря парткома Сибирского отделения АН СССР т. Стародубцев на следующий день после собрания имел беседу с Бреусовым О.Н.  В беседе выяснилось, что он не разбирается во многих политических вопросах. Новосибирский обком КПСС с этим фактом тщательно разбирается и о результатах доложит».

[Цитируется по статье Е.Г. Водичева и Н.А. Куперштох «Формирование этноса научного сообщества в новосибирском Академгородке, 1960-е годы»].

Это первое скандальное событие в СОАН сразу стало известным практически всем жителям Академгородка, особенно научным сотрудникам. В моей тогдашней среде среди молодежи культивировался дух открытости. Он был инициирован ХХ съездом КПСС, разоблачившим культ личности, и последующими публикациями, и мне казалось естественным, что теперь можно открыто выражать свое мнение. Выступление Бреусова не было ни антисоветским, ни антикоммунистическим. Это было просто выражение своего взгляда на один из аспектов внешней политики.

С взглядом, отличным от официального, вполне мог выступить и другой ученый, поскольку человек, занимающийся наукой, постоянно подвергает сомнению концепции других ученых. Критикует их, находит в них ошибки. Это традиция и неизбежность развития науки. Для меня совершенно естественно, что в своем коллективе Бреусов выдвинул тезис, подвергающий сомнению позицию Хрущева. Правда, ради справедливости, следует сказать, что я бы так не поступил. Видимо, был более искушен.

Следует тут же заметить, что в узком кругу, вдвоем-втроем, тогда было принято слегка подшучивать над Хрущевым и рассказывать о нем всевозможные анекдоты, в изобилии появившиеся в те годы. Хрущев явно не тянул на руководителя великой страны, и это многие понимали.

Я знал, что у Лаврентьева не очень хорошие отношения с Обкомом КПСС и с его Первым секретарем Горячевым. Было бы удивительно, если бы они были хорошими. Но Лаврентьев был кандидатом в члены ЦК КПСС и был лично знаком с Хрущевым, поэтому прямого противостояния быть не могло. Но вот в политических, или даже скорее, в идеологических вопросах Обком считал необходимым при любом удобном случае лягнуть СО АН, показать Лаврентьеву, что здесь Обком – главный, и именно он будет проводить политику партии.

Конечно, указание о проведении беседы с Бреусовым давал не Лаврентьев, а Обком. Думаю, что это был секретарь по идеологии Михаил Семенович Алферов. Уверен, что и инструктора ЦК Дикарева подключил к этому делу тоже Обком.