Охота-6, меткий выстрел

                МЕТКИЙ ВЫСТРЕЛ 

Кстати, о стрельбе. Очевидно, что успех охоты зависит от  многих разных условий, и среди них далеко не последнее место занимает умение охотника поразить живую мишень. Поскольку оно венчает это действо и относится к числу индивидуальных способностей личности, постольку и в самооценке стрелка, и в глазах окружения занимает едва ли не первое место.

В формуле «удачливый охотник» содержится, пожалуй, несколько меньше уважения, почета и восхищения, чем в определении «отличный стрелок». Удача это как бы и не только твоя заслуга, это и от обстоятельств и от случая, а вот ловко прихлопнуть добычу это только твое сугубо личное, так что вся слава тебе!

Ты великий охотник, потому что именно ты завершил охоту триумфом. Ведь сложись все самым наилучшим способом, а ты возьми да и промажь вот в этого подставленного тебе удачей зверя – как на тебя посмотрят соратники и домочадцы, да и сам ты, что испытаешь при этом? То-то же.

В университетские годы Юрий получил всего лишь второй спортивный разряд по стрельбе из малокалиберной винтовки по пулевому стандарту: «лежа», «с колена», «стоя». Очень не шла у него стрельба «стоя». До нужного уровня добирал в других позициях. А по приезде на постоянное место жительства в Ставрополь он вспомнил свои университетские экзерсисы и решил продолжить их в природной обстановке. Для чего, заручившись ходатайством от своей конторы (нужно, мол, для ведения исследований,   охраны секретной документации и прочая и прочая), получил  от милиции разрешение на приобретение, хранение и владение малокалиберной винтовкой.

Увы, в продаже оказались только тяжеловесные спортивные ТОЗ-8. Ею и обзавелся. Поначалу использовал в этих самых экзерсисах или экзерцициях, тренируясь в стрельбе по мишеням в виде мелкой живности. Расскажу о двух случаях такой тренировки, относящихся к категории метких (и редких?) выстрелов.

Как-то остановились на дороге где-то между Кубанью и Невинномысским каналом. Разгар лета. Знойный день. Остановились размяться после долгой езды. Спина и штаны под попой промокли потом от жары и дерматина автомобильных сидений. Выползли из ГАЗика наружу. Солнце и раскаленный воздух. Слева за чахлыми деревцами посадки плоская и местами слегка заболоченная пойма. Вдали, метрах в 150 – 200-х у голубовато поблескивающих лужиц замерли в оцепенении несколько цапель.

 Почему-то их безмятежный вид, свидетельствующий о полном приятии изнывающего от зноя мира и путешественников, возмутил последних. А надо заметить, что недавно приобретенная  Юрием мелкашка вызывала у него в то время постоянный то затихающий, то нарастающий зуд – испробовать в деле, что он и проделывал в каждую подходящую минуту. Эта минута показалась ему более чем подходящей.

 Достал ее и, положив на капот машины, стал целиться. Не выключенный для верчения вентилятора и предотвращения закипания воды в радиаторе двигатель этому не способствовал. Попросил Василия прекратить это безобразие.
- Все равно промажешь, – сказал тот.
- Скорее всего, да, – ответил Юрий. – Далековато. Тем более, что стрелять буду в шею. Все-таки жаль спящего дурака.

В необозримом и открытом пространстве мира выстрел прозвучал жалко и беспомощно. Но, тем не менее, одна из цапель, тряпично сложившись, упала.
- Чудеса, - сказал кто-то.

Не поленившись, Юрий пошел за цаплей. И сам не поверил – пулей была перебита именно шея, в которую он и целился и которую  почти не видел из-за такого большого расстояния. Случай представился настолько неординарным, что запомнился навсегда во всех подробностях.

Второй случай произошел вскоре и почти в том же месте, и все с той же малокалиберкой, пока она не надоела и не стала уже использоваться только по делу. И снова езда. Движение. Но на этот раз даже без остановки. Дело ближе к осени, Закончилась уборка хлебов.

 Дороги слегка присыпаны зерном – в погоне и «битве за урожай» подгоняемые властями водители на сумасшедшей скорости, рассыпая этот урожай, возят или уж почти отвезли его в закрома государства, подальше от тех, кто его вырастил. И, конечно, этому счастливы птицы Божие, которые «не знают ни заботы, ни труда». Для них хорошо потрудились неумные и ретивые люди. Дороги, усеянные зерном, кишат пернатым населением степей. И среди них главные – голуби.

Рыцари свободного поиска и добычи едут на открытой машине (тент у ГАЗика снят), сидя на своем походном грузе, укрытом брезентом, и наслаждаются созерцанием исполненного плодами земли мира. Сияющее небо, сияющее солнце, легкий ветерок навстречу, щуры, воробьи, скворцы, голуби и что-то еще неопределимое на провисающих от столба к столбу проводах, вспыхивающих отраженными солнечными лучами, птичья паника от набегающего на них автомобиля  и ощущение полного раскрепощения от занудных забот – красота, да и только. 

А зуд от лежащей рядом безработной винтовки все еще не прошел. И Юрий, не в силах унять его, берет мелкашку в руки и ищет  глазами – во что бы попасть. Вспархивающая перед автомобилем стая взмывает высоко в небо и оказывается прямо над его головой. Она сплошь состоит из голубей, чистых, упитанных, красивых – ну, чем не мишень!

И Юрий вскидывает свою винтовку вверх и ищет глазами жертву. Голуби рассыпаются, стая редеет, но он находит одного белого-белого, распластавшего в голубом небе крылья и, падая на спину (машина уже проносится мимо взвившейся стаи), стреляет в него. Так, просто, скорее, из озорства, потому что попасть в высоко летящую птицу с несущейся по ухабистой дороге и словно скачущей машины, да еще из такого экзотического положения – запрокидываясь назад,  совершенно  невозможно.

 Но птица, последний раз в жизни хлопнув крыльями и сложив их высоко за спиной, вдруг, кувыркаясь, падает. Сидящие вокруг и сам стрелок глазам своим не поверили. Остановились и, чтобы убедиться в том, что это не сон, а явь, пошли к далекому месту ее падения. Неестественная поза тельца с подвернутой под него головкой и белый наряд перьев, испачканных серой пылью и ярко красной кровью, не оставляли сомнений – на дороге сиротливо лежал невероятным образом застреленный голубь.
 
- Ну, ты даешь, Петрович, - озадаченно возгласил кто-то. И только одна ошарашенная гордость от этого.

Другой пример меткого выстрела, пожалуй, и не стоило бы отнести к этой категории, так как меткий выстрел предполагает выцеливание добычи, а здесь отсутствовала даже эта операция, хотя стрелок определенно хотел поразить цель, но на вскидку оружия и прицеливание у него не было ни времени,  ни возможности. Но все же из-за его курьезности и результата я  помещаю его в этот ряд.

Дело происходило в те же пятидесятые годы, Юрий был скорее на рыбалке, чем  на охоте. Но рыбалка как-то не складывалась. Не было клева. В небольшой лодчонке рыбак-охотник сидел у края камышовых зарослей, прижавшись одним бортом к камышам, другим обратившись к открытой воде озера (то ли Новотроицкого, то ли еще какого – забылось).

Поплавки спокойно дремали на неподвижной  поверхности воды, как будто были предназначены не для лукавой и хищной цели, а для создания идиллической картины. И это было не обманчивое притворство ради ловли простодушных подводных обитателей, а свидетельствовало, как казалось Юрию, о полной безнадежности их рыбацкой затеи и о полном отсутствии здесь этих самых простодушных и готовых на обман рыбешек.

Но упрямый рыбак все же не оставлял надежды, и упорно буравил глазами поплавки – а что как оживут и счастье улыбнется.

А внимание между тем понемногу рассеивалось, все чаще и чаще он оставлял их в покое и устремлял взоры на окружающий мир утреннего благоденствия. И думал о том, что и уток ныне что-то не видно, и вообще хорошо и без них и без этой дурацкой рыбы. В конце концов, он угомонился в своих домогательствах и предался после почти бессонной ночи и предохотничьего возбуждения блаженству полудремы, усевшись поудобнее боком к поплавкам и открытой воде и вытянув ноги вдоль лодки.

 Но ружье по обыкновению положил на чресла перед собой стволом к открытому пространству, и  время от времени слегка косил глазом в сторону поплавков. В таком состоянии и пребывал неопределенно долгое время.

И вдруг спиной и затылком ощутил стремительно нарастающее событие, и левой стороной лица, ухом и самым краешком глаза почувствовал какой-то трепет в воздухе. И, не успев еще повернуть голову в сторону тревоги, не снимая с чресл ружья, выстрелил, потому что знал в этот момент - так надо, не понимая, однако, почему.

И выстрел, направленный в никуда, поразил стремительно налетевшую утку.  Она плюхнулась в воду метрах  в шести - семи сбоку и слегка впереди от него. Но он увидел это только тогда, когда, наконец, довернул в эту сторону голову. Разбежались круги по воде, поплавки заколебались, малюсенькие волны, добежав до лодки, слегка поплескались в нее – мир покоя и безмятежности был разрушен не столько прогремевшим выстрелом, сколько этой суетой вокруг лежащего в воде чирка.

То ли рыбак, то ли охотник был поражен случившимся, недоумевая, как это ему удалось сразить случайную птицу без всякого видимого участия сознания и целенаправленных действий. Потом, много времени спустя, поразмыслив об этом и вспомнив ряд чем-то сходных случаев, он пришел к непререкаемому выводу: иногда на охотника снисходит как бы мгновенное озарение, неподвластное сознанию, в котором он  непостижимым образом соединяется со своей предстоящей в это мгновение жертвой; выстрел, производимый им в этот миг, совершается как бы в состоянии сомнамбулическом, но в силу этой связи не бывает напрасным; жертва предопределена, как и все совершающееся.

 Скажите - мистика? А он и не стал бы возражать против этого. Да, мистика, да, «чертовщина»   или что там еще в том же духе неподвластное разуму,  но реальное, как сама действительность. Событие не должно было произойти, но происходит.

Вот еще один случай из этой серии. Произошел он в другое время и в другом месте, почти на другой стороне планеты – на Камчатке.

После долгих и нелегких работ на Дзендзуре, Жупановских Востряках и вулкане Академии Наук отряд геологов-вулканологов перебазировался на северный берег Карымского озера, имеющего вулканическое происхождение. Здесь им предстояло изучить историю его возникновения и перспективы возобновления извержений.

На следующий день после обустройства лагеря часть народа отправилась в маршруты, часть осталась в лагере камералить, то есть приводить в порядок накопленные материалы исследований. День выдался исключительно хороший: солнце, тишина, ясное небо, теплый и спокойный воздух – редкое для этих мест состояние.

Юрий сидел в палатке за составлением карты. Его собачка, восточносибирская лайка абсолютно белого цвета, по причине чего названная Зимкой, возлежала у распахнутого входа в палатку и царственно озирала окрестности. Это была ее любимая позиция – после трудов праведных устроиться на самом возвышающемся месте в позе властителя мира с гордо поднятой головой и невозмутимым выражением «лица». Для этого у нее имелись все основания. По крайней мере, в этот раз. При перебазировке была удачная охота на оленей и на медведя, и в ней собачка достойно сыграла свою роль.

В какой-то момент Юрий обратил внимание на отсутствие Зимки на своем месте. Вслед за этим послышался ее лай где-то далеко за палаткой. Сначала хозяин не придал этому никакого значения и снова погрузился в вою работу. Потом лай стал назойливым, делаясь все более невыносимым и яростным. Юрий вышел из палатки посмотреть, в чем дело.

А дело было в том, что из кустов метрах в пятидесяти от лагеря вышел медведь, вокруг которого, как на пружинках, скакала лайка и пыталась хватануть его за «штаны». Тот, однако, мало обращал на нее внимания и продолжал, принюхиваясь в сторону лагеря и огрызаясь на наседающую псину, двигаться в сторону палаток.

Юрий нырнул в свою, схватил лежащий у его спальника карабин и,  выскочив наружу, пальнул в воздух, обращая в адрес нахала громкие и, как ему казалось, грозные проклятия и жесты. Зверь остановился, увидев человека, а Зимкины атаки стали еще яростнее и агрессивнее.

Медведь бочком попятился, попятился и, развернувшись, нехотя направился туда, откуда пришел. При этом, впрочем, оглядываясь и не проявляя никаких признаков страха, а как бы демонстрируя свою готовность вернуться с другой стороны.

Юрию показалось, что он недостаточно напуган и что он действительно готов повторить попытку грабежа и разбоя. Дабы пресечь это возможное его намерение, он выстрелил еще раз и с ужасающей будто бы (так он представлял себя со стороны!) грозностью бросился за ним вдогонку. Медведь и вслед за ним собака скрылись в кустах.

 Юрий в третий раз пальнул в воздух, направляя карабин в сторону ушедшего зверя, несколько пониже опустив ствол, чтобы пуля прожужжала возле медведя, угрожающе сшибая ветки над его головой. И с чувством исполненного долга спокойно отправился продолжать прерванное дело. Только он склонился над картой, как снова услышал непрекращающийся и вовсе уж захлебывающийся яростью лай. С проклятьем поднялся, взял карабин и пошел выяснять причину конфликта.

Пройдя метров семьдесят – восемьдесят по кустарнику жидковатого кедрача, он наткнулся на Зимку, ожесточенно терзающую распростертого медведя без всяких признаков жизни.
Вот-то горе! Никаких поползновений убить зверя у него не было – лагерь обеспечен и оленьим, и медвежьим мясом надолго. Такая гора новой медвежатины им вовсе ни к чему.

Как же это случилось, черт возьми! Ведь стрелял он вовсе не в него, а совершенно очевидно в небо. Ведь не мазила же он, и никакой там ни новичок, и не растяпа! А вот, поди ж ты – вмазал в горемыку, не желая и не предполагая. Чудеса, да и только. Такие, примерно, мысли овладели нашим горе-охотником.

И дабы как-то оправдать свой грех, он поручил своему молодому сотруднику сбегать на стационар вулканологов-геофизиков, что был расположен в трех-четырех километрах от них возле вулкана Карымского, и предложить им в подарок медвежатину. Те явно в ней нуждались, что следовало из незамедлительного появления команды молодцов, быстро разделавших и оттащивших к себе тушу счастливо свалившегося на них подарка.

Это несколько утешило Юрия, но не избавило от загадочности самого факта убийства – странный и необъяснимый случай для человека, знавшего толк и в карабине, и в звере, и в правилах стрельбы. Значит, такое должно было случиться, продолжал оправдывать он себя, то ли как миссия благотворительности, то ли как ликвидация ставшего не нужным животного. На том и успокоился.

Уж коль скоро речь зашла об опыте охотника и медведях, то, возможно, будет уместным рассказать о первой его встрече с ними. Это произошло на второй год по приезде его на Камчатку. Страстно мечтая о короткоствольном оружии, он получил в спецчасти Института вулканологии (тогда он был еще Камчатской комплексной экспедицией) для самообороны револьвер системы Наган, довольствуясь своим ружьем для охоты.

Однажды в маршруте в истоках реки Налачева он встретился с медведем, не имея при себе ружья. И с целью  охоты попытался воспользоваться револьвером. Медведь был далековато, подобраться поближе он не рискнул из-за полной открытости места и, стреляя с расстояния восемьдесят – девяносто метров, испытал конфуз мазилы.

Впоследствии он сменил револьвер на мосинскую винтовку в обличии кавалерийского карабина. И влюбился в это оружие навсегда, восхищаясь его непритязательностью, удобством в обращении и универсальностью при фантастической точности стрельбы, в чем  не раз  убеждался с удивлением и восхищением.

Вторая встреча с медведем была уже не случайной, он сознательно пошел на охоту за ним – очень хотелось добыть такую зверюгу.

Остановились на Налачевской поляне у горячих источников возле сохранившихся домиков работавших здесь в прошлые годы буровиков. После маршрута, закончившегося в этот день почему-то рано, схватив карабин, пошел в долину  Шайбной, левого отвержка реки Налачевы. Полагал, что именно там, в сторонке от относительно людного места,  он встретит медведя. И не ошибся в своих расчетах.

Это был тот случай, когда внутренняя роковая для зверя связь устанавливается уже при одном только настрое на охоту и ведет охотника прямо к цели.

Юрий перевалил через седловину небольшой гряды, отделяющей Налачевскую поляну от долины речки Шайбной, и спустился на обширную луговину, покрытую березовым редколесьем и  островками жиденького кустарника. Меж стволов виделось далеко и четко в рассеянном свете солнца, прикрытого тонким облачным покровом. Было часа четыре пополудни. Он прошел сначала по утоптанной тропе метров четыреста вверх по долине, обойдя редколесье. Затем, свернув направо, вышел к громкой веселой речке и вдоль нее пошел в обратном направлении, полагая, что ее шум ему на руку, а встреча со зверем здесь наиболее вероятна: в реке - рыба, на террасе шикша и жимолость.

Буквально минут через десять – пятнадцать увидел далеко впереди два бурых, почти черных пятнышка, покрупнее и помельче. Они не спеша двигались по террасе, то сходясь, то расходясь,  тщательно обследуя что-то на земле. Медведица с медвежонком – решил он, и стал крадучись приближаться к ним.

Когда до них по его прикидке осталось метров сто пятьдесят – двести, Юрий опустился на колени за толстым березовым стволом и, слегка высунувшись из-за него, но так, чтобы не обнаружить себя и не спугнуть животных, стал спокойно, не торопясь выцеливать крупного. Процедура эта заняла, наверное, немало времени - ему не хотелось спешить, так как было очень интересно понаблюдать за этой парой.

Медвежонок был проворнее и суетливее, матуха (так он думал) медлительнее и основательнее. Насытившись зрелищем и выждав самое подходящее для выстрела положение медведицы, нажал на спуск. Под громоподобный звук выстрела та вдруг резко оттолкнулась от земли всеми четырьмя лапами и высоко подпрыгнула вертикально вверх. Наверное, метра на полтора или даже больше. Так ему показалось. И тотчас рухнула наземь, как подкошенная, и легла плашмя так, что в невысокой траве ее почти и не стало видно.

А медвежонок исчез, будто его ветром сдуло. Юрий поднялся с колен, и только хотел выйти из-за дерева, как услышал вдруг приближающийся шум, треск ломаемых веток, мощный топот и громкое дыхание – на него неслось что-то невообразимое, огромное, лохматое буро-коричневое с разверстой пастью и налитыми кровью глазами.

Медведь – мелькнуло в сознании. И он судорожно продолжил попытки сломать карабин, тщетно пытаясь нащупать замок затвора ружейных стволов. И тут сообразил, наконец, что в руках у него не привычное ружье, в котором руки сами знали, что и когда нужно делать, а совсем другое оружие. Поняв это, он быстро перезарядил карабин в тот момент, когда гигантская туша медведицы проносилась мимо.

 К его счастью, это не было преследование разгневанным зверем стрелка, это было безумное бегство испуганного животного. И он сообразил, что стрелял не в медведицу, а в медвежонка  позапрошлогоднего помета (уж больно велик он был!) и что незамеченная им медведица была почти рядом, и что ему крупно повезло.

А жертва была сражена хорошим выстрелом: пуля отделила сердце от аорты, и смерть наступила мгновенно в момент судорожного прыжка.

По обыкновению, чтобы не надрываться в одиночестве под тяжестью добычи, он взял с собой, как это всегда делал в случаях с другими крупными животными, только печенку, почки и сердце, чтобы угостить в лагере соратников свежатинкой, а остальное оставил назавтра. Да, слава Богу, по прибытии в лагерь узнал от опытных геологов соседей, что медвежья печень не съедобна. А то накормил бы.

Назавтра же по личному опыту узнал, что и мясо медведя – далеко не деликатес и что пользоваться им следует только в самых крайних случаях. Чему и старался следовать в дальнейшем. Но далеко не всегда это ему удавалось. Об этом – нижеследующее, «медвежье».

Один из самых лучших его полевых сезонов на Камчатке состоялся в 1968 году. Конным маршрутом  в компании своих друзей Олега Егорова, Володи Космачевского и Гены Сотникова Юрий прошел почти всю Восточную вулканическую зону от вулкана Карымского до Кихпиныча. Сколько милых, забавных, курьезных, величественных, прекрасных и драматических случаев и обстоятельств им сопутствовало в этом путешествии! Но сейчас в соответствие с содержанием темы – об одном из них.

Вышли они из приморского поселка Жупаново и в тот же день заночевали у вулкана Малый Семячик. Надо сказать, что к тому времени Юрий уже немало насытился охотой, а страстно жаждущий ее Володя еще испытывал сумасшедший голод по охотничьим ощущениям. И  справедливости ради Юрий отдал карабин в руки Владимира – пусть человек испытает то, что так жаждет.

Дело в том, что Володя не был геологом, он служил театру, будучи ярким и колоритным артистом, и путешествие в природу было для него редким и счастливым случаем. Ну, как тут не порадеть другу! На первой же стоянке у Малого Семячика  Космачу удалось завалить великолепного оленя. Счастью его не было предела. Окрыленные удачей, путешественники оставили добычу своим коллегам на Карымском вулкане – пусть ребята отъедятся и отдохнут от надоевших каш и макарон. А сами отправились дальше в уверенности в новых охотничьих успехах.

Они избрали путь, которым едва ли кто проходил с лошадьми: по западному гребню Карымской кальдеры на север в сторону руин вулкана Соболиного. Здесь они «накувыркались» от души. Стелящийся кедрач в обнимку и переплетении с каменными развалами очень мало подходил под представление о конной тропе. Лошади, как испуганные балеринки, осторожно ступали по этому хаосу или более того – наотрез отказывались переставлять ноги далее.

Уговоры, угрозы, понукания и подталкивания приводили лишь к конфузу: поддавшись на насилие, умные животные проваливались ногами в пустоты и дыры, рискуя сломать свои жизненно важные органы. И безропотно и терпеливо ждали, когда неразумные их владыки помогут извлечь им ноги из естественных капканов. Спасение лошадей, поиски обходных вариантов и настырное стремление  вперед все же привели к благополучному завершению этого пути на северо-западных склонах вулкана Двор к вечеру того же дня (17 августа 1968 года).

Не то, чтобы совсем к вечеру, но все же ближе к нему, чем к полудню. Устроились на чудной поляне с открытым видом на север, на всю Вулканическую зону, и довольно обширными пространствами на восток и запад. Развьючили сохраненных не иначе, как с Божьей помощью, лошадей.
 
Юрий возился в своей палатке, когда услышал крик Володи снаружи:
- Медведи! Юра! Три!

 Надо сказать, что они договорились в медведей не стрелять, и карабин Юрию в руки не брать – это было поручено только Владимиру. И тут вопреки всякой договоренности и собственной убежденности Юрий без  размышлений, сомнений и вообще без какого бы то ни было контроля над своим поведением, стремительно выскакивает из палатки, как чертик из табакерки, и выхватывает карабин из рук Космача.

Быстро окидывает взглядом окрестности, видит метрах в двухстапятидесяти или трехстах медведицу с тремя (!) медвежатами, «бухается» на задницу, ставит локти на поднятые колени (излюбленная поза при стрельбе из карабина) и мгновенно стреляет в уже бегущую к кустам медведицу. Она тут же падает. А он, не поднимаясь с попы, продолжает оголтелую пальбу по медвежатам. Но – слава Богу – все мимо, мимо и мимо.

Что же это такое, зачем эта бессмысленная выходка, это варварство, не ставшее к счастью повальной бойней? Ни тогда, ни впоследствии он не мог объяснить себе этого. В душе осталось удивление, смешанное с отвращением.

Но в тот момент, когда они подошли к убитой медведице (измеренное расстояние составляло ~310 метров) и, вскрыв ее, увидели пораженное сердце, он испытал даже гордость за такой выстрел: ай, да меткий же стрелок! Но сравнение этого выстрела со стрельбой по медвежатам охладило восторг. Полноте, да ему ли принадлежит заслуга этого выстрела, не случай ли это или происки каких-то темных, а может быть, и светлых  сил. На последнее натолкнуло и то обстоятельство, что медведица оказалась порченой, пораженной чудовищным аскаридозом.

Закачивая главку с таким многообещающим заглавием, приведу еще один случай, в котором наш  герой  удостоился за свою редкую, эпизодическую меткость лестной и незаслуженной похвалы - «великий охотник».

Это произошло то ли 29, то ли 30 июля 1966 года на юго-западных отрогах вулкана Жупановский в маршруте, проделанном совместно с Германом Ковалевым и его харьковскими сослуживцами Ваней и Володей при восхождении на кратер вулкана. Об этом маршруте несколько подробнее будет рассказано в другом месте, а сейчас – только один эпизод.

При подходе к вулкану в конце дня, когда лес, как и день, почти уже закончился, и остались преимущественно одни лишь кустарниковые заросли с большими проплешинами, они выгнали из них зайца. Тот, как сумасшедший, начал метаться по такой довольно большой проплешине. Юрий скинул с рюкзака карабин и,  в одну секунду  приняв свою классическую позу «зад-колени», мгновенным выстрелом сразил мчащегося, как угорелый, зверька. Это произошло так быстро, можно сказать, молниеносно, что оторопевшие харьковчане бурно и восторженно зааплодировали стрелку, а их шеф наградил его таким  поистине царственным званием.

 И Юрий даже слегка поверил этому. По крайней мере, оно способствовало еще большему утверждению в нем чувства самодостаточности, внутренней свободы и уверенности  в себе и в своих возможностях. Может быть, даже некоторой переоценки себя.

 Впрочем, это возникало почти всегда при охотничьей удаче, но довольно быстро рассеивалось при последующих весьма многочисленных неудачах, из которых в основном и складывается судьба среднего охотника. Об охотничьих неудачах тоже стоило бы поговорить. Ведь они являются лучшей школой и для охотника, и для личности.