Маленькие трагедии. Михаил Крапунов

      На противоположной стороне долины солнечные лучи уже осветили вершины гор. Свет скользит вниз по склонам, скалистым нагромождениям, россыпям и непролазным зарослям маральника, акации и таволожника. Внизу долину извилистой светлой лентой делила Катунь. Река здесь, словно взбалмошная невеста, на сколько хватает взгляда, кидается стремниной от одного берега к другому и наоборот. Кое-где над водой возвышались гранитныё острова, тёмные таинственные и недоступные. Там и тут над поймой клочьями висит туман.
      Пройдёт немного времени, ещё выше поднимется солнце, и лучи его опустятся до самой воды. Мгновенно исчезнет туман, сверкнут позолотой стволы сосен, и словно умытыми,  предстанут перед восхищённым зрителем и острова и зеленые кущи заросших берегов.
 
      Фёдор был «жаворонком», пожизненным жаворонком. Вставал всегда очень рано и часто, присев на краешек лавки, покуривая сигаретку, наблюдал картины нами описываемые. Всё было привычно, а наблюдения за рекой велось в чисто практических целях: как скоро спадёт вода, и можно будет безбоязненно перебраться на тот берег, где в потаённом месте и солонец посолен, и ружьё припрятано. Оно и рыбалка при большой воде, было дело бесполезное.

      Около пятнадцати лет отработал Фёдор трактористом в леспромхозе. В снег, пургу и мороз таскал хлысты из деляны. Работа тяжёлая и опасная. Много сил и здоровья было отдано этой артели. Правда платили хорошо, да и так, даже в санаторий однажды ездил. Вот и его квартира в кирпичной двухэтажке была построена леспромхозом. Когда-то в доме была вода, отопление. С развалом леспромхоза, всё кончилось. Жильцы большей частью побросали холодные стены, и уличные удобства. Фёдор же в своей квартире сделал печь, а в нижнем брошенном помещении - дровяник и мастерскую.

      Солнце всходило. Встал, прошёлся вдоль фасада. Тротуар пред домом давно исчез, и колея улицы тянулась под самыми окнами. Эта колея и дальше продолжалась, но уже по обе её стороны тянулись заборы, за которыми в зеленях прятались частные дома и домики.

      Где-то за домами, затарахтела машина. Пока Федор раздумывал, старенький
Газ-69 прокатил по соседней улице. Последняя надежда укатила – пронеслось в голове. Выбросил окурок, растоптал. В голове шумело.
      Вчера мужики уж совсем было собрались, инструмент взяли. По уму, вчетвером баню из бруса собрать за летний день можно было играючи. Да и флягу выпить, ещё время хватит. И собрали бы, и выпили бы по уму, не выверни тут, как чёрт из табакерки, Витька. С дурацкими вопросами! Сволочь! Провокатор. Поп Гапон! Куда пошли? Что собрались делать? А брага-то, поди, не устоялась?! Нынче дрожжи пошли хреновые, брага бывает месяц стоит, а не дошлая!

      Растерялся тогда Федька на минуту. Может и правда брага не набрала крепости. Вернулись попробовать. Пока распробовали, пока убедились, что брага «дошлая». У фляги дно показалось. Дальше Фёдор толком не чего не помнил. Мужиков, наверно, бабы растащили, сам одетым на диване проснулся. Пустая фляга лежала на боку, сцеженная гуща потрескалась.
 
      Конечно, сидели весело, тут и анекдоты охотничьи, рыбацкие байки. С этим же Витькой вспоминали, как в восьмидесятые годы работали во Взрывпроме.
Рвали тогда бом ниже Элекмонара. Вагончики стояли в ста метрах напротив турбазы «Катунь». В морозы бурить было нельзя и дни «актировались». Мужики с ближайших деревень, в морозы разбегались по домам. Городские, да  с Улус–Шульги пережидали холода в вагончиках.
      Делать было нечего. Собирались в одном вагоне, точили лясы, играли в шахматы. Обычно, каждая партия превращалась в спектакль со своими актёрами и зрителями, в зависимости от игроков, это могла быть комедия, трагикомедия, а то и трагедия. Весело, задорно, рискованно играл моторист Колька, и в жизни рубаха–парень, весело выигрывая и не особо огорчаясь проигрышу. Партия с бригадиром Филипычем, всегда была длинной и нудной, иногда и заканчивалась скандалом. Прижимистый, расчётливый и жадный бригадир, в жизни любил хапнуть. Вот мужики, на доске, зачастую и подставляли ему фигуру после взятия, которой Филипычу приходилось сдаваться. Проигрыш переживал тяжело, обижался на всех, не понимая сыпавшихся шуток, уходил к себе в вагончик.
 
      Обычно играли на интерес. «Интерес» по большей части был сугубо практичный, поэтому полы в вагончике были вымыты, посуда блестела, снег вокруг вагончика расчищен. Когда всё было переделано, проигравший кукарекал из под стола, и лаял на электрическую лампочку.

       Холода не спадали. В один из таких дней опять играли, кому-то в голову пришла мысль: проигравшему бежать кросс по морозцу от вагончика вокруг телеграфного столба, что у дороги и обратно. Всего-то около двухсот метров - но совершено голым.
       Шпаги были скрещены, секунданты трепетали серьёзностью. Бежать тогда пришлось Фёдору. Пока Фёдор раздевался в вагончике, всё население Взрывпрома в валенках и полушубках высыпало на улицу, дабы не пропустить исторический забег.
Надо сказать, что никто не предал особого значения подкатившему к воротам турбазы длинному автобусу с застывшими стёклами.

      Время забега в регламенте не было определено и поэтому Федор, когда выскочил на крыльцо вагончика, несколько секунд делал зарядку. Чем немало развеселил зрителей.

- Федя! Давай Федя! Выше ногу, шире шаг. До–оо-рогу снежному человеку!!!.

      И вдруг сзади весёлый гогот затих. До столба оставалось считанные метры, и Фёдор поднял глаза. Автобус как-то тихо и неслышно укатил, пассажиры автобуса, привлечённые криками, в сто очей взирали на него. Завизжала интеллигентно одетая бабёнка, группа туристов смыкала свои ряды. Среди ста очей взиравших на него с диким удивлением, заметил Фёдор и глаза своей бывшей жены. В них тоже сквозило и удивление, и неподдельный интерес, что и добавило  Фёдору куража.
      Обежал вокруг столба дважды и не спеша побежал к вагончику, словно бегать голым по морозу было для него приятным и обычным делом.
Долго тогда мужики хохотали, весёлое было время, и работа везде была, а хорошо работая, можно было неплохо жить.

       А жена? Да бог с ней с женой. Они уже тогда жили отдельно. Она в районе, у него вот здесь, в Улус-Шульге, квартира. У неё там жильё и работа. У него ни там, ни тут работы не было. Появлялись деньги, спешил увидеть ребятишек, покупал подарки. В районе друзей много, чуть выпил милиция рядом, и заявление грамотно написанное. Жена русский и литературу в школе преподавала.

      ...Интересно куда это Степан поехал. Зря он бензин жечь не будет, тем более, в такую рань. Один, вон его Зойка коров выгоняет. Был бы Стёпка дома, конечно бы опохмелил, поворчал бы, но налил. Фёдор даже знал где у Степана фляги с брагой стоят. Там ещё фляги с солёными хариусами стояли. И куда его чёрт понёс? У Зойки просить бесполезно. Она может налить, но только, если ты  для неё что полезное сделал.
      Стоп!!! Солёная рыба! Стёпка же мордушки поехал проверять, рыба на нерест пошла вот Степан по устьям речушек и шакалит втихушку. Ну и рыбина! Вот у него, откуда фляги с солёной рыбой.

- Здравствуй Зина!

- Здравствуй, тебе то, что не спится. Ни кола, ни двора, в такую рань поднялся.

- Твой меня послал, тебе сказать.

- Чего, чего?

-Да нечего. Велел передать, чтобы ты одну флягу из-под браги под рыбу освободила.

- Куда ж я брагу-то дену?

- А что ты у меня-то  спрашиваешь? На землю вылей, по банкам разлей.

- Вот сволочь! Вчера мог бы хоть флягу из подпола вытащить. Как я её одна доставать буду?

- Да не ругайся ты. Пойдем, помогу.

Знал Фёдор, где и подпол у Степана, и фляги где стоят, не подавая вида, вытащил флягу, на свет божий.

- Спасибо Федя. Может, выпьешь бокальчик?

      С бокала текло, брага чуть пенилась. Отпил половину, хотел поставить бокал на столик. Заметив это движения, хозяйка подставила под бокал тарелку. Этот кухонный столик Федор продал Степану месяц назад.
Бережёт хозяйка, да и есть что, и ножки точёные и весь в орнаменте, да и лаку ушло больше литра.
- Ты где Стёпку-то видел?

Допил Фёдор бокал, на душе как-то стало легче. Голова прояснилась.

- Да, он меня сегодня с постели и поднял. Это наверно уже час назад. Велел тебе передать, чтобы ты флягу освободила, мне наказал тебе помочь, да сказал, чтобы я не спешил.

-Это что так, не спешить-то! Ты что у меня до обеда собираешься сидеть? Бражку попивать?

-Да я могу и по улице погулять, а увижу, когда они уедут, спать пойду.

- Кто это, они?

- Да Стёпка, он с бабой был, с туристкой наверно. Чего они интересного у меня в хате нашли, не знаю.

      Последние слова уже не имели слушателя. Хлопнула дверь в сенях, входная калитка на проезжую часть улицы.
      Надо было спешить. Выпил ещё два бокала, заел корочкой, и через огород на другую улицу. Попадать Зине под горячую руку, не хотелось. К вечеру отойдёт баба, сама над собой похохочет, а сейчас наверно уже с доброй штакетиной спешит его увидеть. Долго она будет вспоминать, как оставила в доме чужого мужика у открытой фляги.
      Как и рассчитывал, с Зиной они разминулись, собрал инструмент, да и пошёл строить баню. Солнце уже с высоты припекало, когда появился Гришка, один из вчерашних помощников. Видок, как у того бурлака на Волге,  руки, пальцы – мелко трясутся.

- Иди к Зинке, она сегодня добрая, может и тебе нальет. Наблюдая как Гриша ожил и бодро зашагал в гору, Фёдор прикидывал, что после короткого разговора с Зиной, который вероятно закончится спринтерским рывком друга, с того хмель вылетит, и может к вечеру он чем–то да поможет, за вчерашнюю брагу.

Ждать возвращения друга долго не пришлось. Давно обрусевший узбек говорил чисто, без акцента, но в минуты волнения начинал думать на родном языке, в словах путался.

- Зачем Федька Гришку обманул? Зинка сегодня, как королевская кобра, бить Гришку хотела. Сказала, чтобы я ни одному твоему слову не верил. Она тебе теперь, никогда не поверит.
      
      …Рюкзак оттянул плечи. В рюкзаке канистра со спиленной горловиной, в канистре больше двадцати литров жимолости. Садовая жимолость и крупнее и сладше. Но настоящие ценители этой царь-ягоды предпочитают горную, с терпким вкусом и запахом. Не то, что набрать, добраться до мест, где растёт эта ягода не так просто. Вот и Федор, спустившись с гор, тяжело шагал по пустынной дороге.
Сзади послышался шум автомобиля. Туристы, хоть лежи на дороге, не остановятся, чужие тоже. Свои, с Улус-Шульги, коли место есть, потеснятся.

      Объехав Фёдора, машина остановилась. Как и положено хозяйке, Зина сидела впереди, рядом со Степаном. Народ на заднем сидении потеснился, помог затащить рюкзак. До деревни оставалось километров восемь, но всё равно разговор завязался. Кто да что, да как,  кто и чем живёт... Весело улыбался Степан через зеркало. Зина, нахохлившись, молчала, даже не поздоровалась. Видимо, всё ещё серчает.
Вот и с Фёдора взялись допрос снимать, полушутя полусерьёзно.
 
- Да, что. Вот завтра в район увезу ягоду. Думаю, на две тысячи продам. Просили бабы с одной артели, она ж от давления помогает и так лечебная.
- Баню!? Баню доделал, да нет, баню я для себя сделал. А вот табуретки, столики, какую мебель - на продажу делаю. Вон Степану столик делал. Тут, лак по случаю купил, особый. Жаропрочный называется, хоть чайник горячий, хоть сковороду с жару с пылу ставь на стол – ему хоть бы что.
- Да какой разговор, и кровать могу деревянную сделать, и с резьбой по дереву и лаком покрою.

     Так в разговорах и доехали. А вернувшись назавтра вечером с района, Фёдор наткнулся на Зину. Сквозь смех и слёзы Зина пожаловалась.
 
- Совсем, Фёдор, ума нет. Не сообразила, что ты опять для меня врал. Прямо с огня  сковороду на твой столик, на  полировку поставила! Степан хохочет, а я попадись ты мне тогда, убила бы тебя той же сковородой.

- Ладно, Николаевна выберу время приду, отшлифую, отлакирую, будет лучше нового. Бражка-то, небось, не прокисла.