Графини Строгановой лет младых мгновенья. Глава 3

                Глава третья


                1

     …Январь 1804 года не отличался особой оригинальностью: как всегда в эту пору года, влажный юго-западный ветер гнал на Британские острова пелену густого тумана, который, растекаясь по тесным ущельям лондонских улиц, погружал их в почти непроницаемую водянисто-молочную мглу. В такие дни горожане, спасаясь от холода и сырости, усердно подбрасывали в печи и камины отсыревший каменный уголь, отчего из тысяч дымовых труб  почти круглые сутки валил черный удушливый дым. Смешиваясь с туманом, он порождал смог, безжалостно поражавший всякого, кому Всевышний не даровал здоровые легкие и бронхи.
     Не повезло в этом плане и бывшему премьер-министру Англии Уильяму Питту-младшему. С раннего детства он рос болезненным мальчиком с частыми ангинами и нескончаемым бронхитом, поэтому школу не посещал, а начальное образование получил дома, под руководством опытных учителей. Все летние сезоны он проводил с матерью в благодатном климате португальского острова Мадейра. Там, по настоянию лучших лондонских докторов, он регулярно купался «в теплых океанических водах», завершая морские купания – по рекомендациям тех же докторов - небольшой рюмочкой выдержанного красного вина. За лето кашель проходил совершенно, но дома, в Лондоне, с приходом сезона туманов, бронхит неизменно обострялся, посрамляя патентованные микстуры и постоянно увеличивающиеся дозы портвейна «Порто Баррос».
     Однако хилое здоровье не помешало Уильяму Питту в семнадцатилетнем возрасте блестяще окончить Кембриджский университет и получить ученую степень без сдачи выпускных экзаменов. После недолгой адвокатской практики, не дававшей достойную пищу его незаурядному государственному уму, Питт в 1781 году был избран в палату общин, где сразу  проявил себя в качестве непревзойденного оратора, поборника  экономической и парламентской реформ, проповедника свободы печати и эмансипации католиков. Политическая судьба оказалась к нему весьма благосклонной. В возрасте двадцати двух лет он  стал канцлером казначейства, а через два года король Георг III поручил ему сформировать кабинет, который, к немалому удивлению лондонских политиканов, сумел продержаться у власти около четырнадцати лет и  благополучно перешагнуть через порог девятнадцатого столетия. Правда, в марте 1801 года, после бурной размолвки с королем, Питт предпочел уйти в отставку. Официальной  причиной считалось несогласие премьер-министра с размером суммы, запрашиваемой королем на содержание своей августейшей семьи, а также решительным настроем монарха против предоставления  католикам равных гражданских прав. Однако весь правительственный бомонд прекрасно знал истинную  причину демарша премьер-министра: несогласие с желанием короля Георга III заключить с Бонапартом мир, чего все настойчивее требовали английские промышленники и купцы.
     Новым главой кабинета стал друг детства Питта, Генри Эддингтон, который не отпустил своего предшественника на вольные хлеба, предложив ему должность правительственного советника с весьма широким кругом полномочий по международным делам и безопасности государства. Здраво обдумав создавшуюся ситуацию, Питт согласился с предложением новоиспеченного премьера и продолжил свою ответственную деятельность в стенах Уайт-холла.
Обычно, когда наступали туманные зимние дни, Питт уезжал в Бакингемшир, в загородную правительственную резиденцию Чекерс, где занимался текущей работой, непринужденно  сочетая  чтение всевозможных бумаг с рьяным  употреблением портвейна и мадеры. К чести советника, винные пары нисколько не дурманили его сознания. Наоборот, после очередной выпитой бутылки ясность мышления неизменно обострялась, и в таком состоянии он оказывался способным принимать  самые  ответственные и смелые государственные решения, которые, как оказалось впоследствии, реально спасли Британию от поражения в войне с республиканской, а позднее, императорской Францией.

                2

     В это январское утро 1804 года Питт, как всегда, ровно в десять по Гринвичу вышел на крыльцо своего лондонского особняка, прикрыв лицо меховым воротником. Едва различимые контуры знакомой улицы произвели на него удручающее впечатление. В молочном киселе тумана смутно угадывались размытые очертания домов и деревьев, и только стоявшая у крыльца карета  с  зажженными масляными фонарями да несколько гвардейцев конной охраны позади нее выглядели вполне материально и весомо.
     Почувствовав угольный запах смога, Питт прошмыгнул в карету, дверца которой была услужливо распахнута одетым в теплую суконную ливрею дворецким.
     -  В Чекерс! – приказал Питт форейтору.
     Дворецкий захлопнул дверцу, и карета тронулась. В непроглядном тумане звонко зацокали подковы, за окном с нарастающей скоростью поплыли неясные встречные тени, а когда колеса дробно застучали по лоснящейся от сырости брусчатке набережной Темзы, со стороны реки донеслись гулкие удары больших барабанов. Таким оригинальным способом специальные отряды барабанщиков оповещали ослепшие от тумана корабли о близости берега.
Мягкое покачивание хорошо подрессоренной кареты как нельзя лучше способствовало неспешным дорожным размышлениям. А подумать Питту было о чем. Взять хотя бы докладную записку министра иностранных дел, лорда Хоксбери, в которой сообщалось, что не далее октября прошлого года Наполеону удалось вовлечь Испанию в сферу своих интересов и заключить с ней союз, одним из условий которого стала передача Франции тридцати семидесятичетырехпушечных линейных кораблей. Эта армада могла стать решающим фактором успеха морской операции французов по форсированию пролива Ла-Манш и высадки войск на Британские острова. Ведь Питту хорошо было известно высказывание  Наполеона: «Мне нужно только три дня туманной погоды - и я буду господином Лондона, парламента, Английского банка...»
     Безусловно, такой сценарий представлялся Питту смертельно опасным. Опасность была тем более реальной, что, по данным разведки, на противоположном берегу Ла-Манша, в Булони, Наполеон построил огромный лагерь, в котором накапливалась 150-тысячная армия вторжения, строились плоскодонные десантные суда и проводились интенсивные репетиции высадки войск на скалистое побережье. Английская же армия была малочисленна и слаба, а триста тысяч необученных волонтеров, вооруженных, в основном, пиками с металлическими наконечниками, не представляли собой серьезной военной силы. Одна надежда была на мощный военно-морской флот и на опытных флотоводцев, особенно - на Горацио Нельсона.
     Более двухсот лет Англия не пребывала в таком отчаянном состоянии страха, растерянности и ожидания неминуемой катастрофы. Лишь немногие оптимисты верили в благополучный для страны исход военного противостояния с Бонапартом, тем более в грядущую победу над ним. Одним из таких неисправимых оптимистов был сэр Уильям Питт. Его оптимизм опирался на твердую веру в непобедимость военно-морского флота и финансовое могущество Англии, в основе которого лежало развитое промышленное производство с высокими по тем временам технологиями, а так же в разработанную им доктрину выживания страны в условиях перманентной конфронтации с агрессивным соседом.
Относительно этой доктрины Питт вспомнил давний разговор с королем Георгом III во время одной из аудиенций, данных монархом своему премьер-министру в конце 1800 года. Тогда король спросил его:
     - Мистер Питт, у вас есть цельная концепция выживания нашей страны в войне с безбожной революционной Францией?
     - Конечно, ваше величество, - учтиво поклонился Питт.
     - Прошу вас, благоволите ознакомить меня с ней.
     - Я исхожу, ваше величество, из того факта, что Франция сильна на суше, а мы – на море; что нам одним, без союзников, невозможно победить французскую армию в открытом полевом сражении, как и французам не дано разгромить наш флот в морском сражении. Отсюда следуют три вывода, положенных мною в основу доктрины, которая гарантированно должна обеспечить безопасность Англии. Первый и главный вывод: не жалеть никаких денег для постоянного наращивания мощи военно-морского флота, ибо только он один и способен предотвратить высадку французов на наш берег. Британский флот неизменно должен быть сильнее флотов любых других стран и коалиций. Ныне он де-факто является таковым, и далее должен таким же  оставаться.
     Король вопросительно посмотрел на премьер-министра. Он не любил Питта, приверженца вигов, но вынужденно мирился с конституционно закрепленной за ним властью «умного выскочки».
     - Вы полагаете, это реально в длительной перспективе? - спросил король.
     - Безусловно, ваше величество.
     - Но ведь верфи Франции тоже не простаивают. И они строят новые корабли. Взять хотя бы верфь Перье в Руане.
     - Да, конечно, только мореходные качества этих кораблей и качество их оснащения и вооружения значительно уступают нашим красавцам. Кроме того, у французов, к счастью, нет талантливых флотоводцев. Наполеоновский адмирал Вильнев и наш адмирал Нельсон – совершенно несопоставимые личности.
     - Что ж, я рад и преисполнен надежды… А знаете, мистер Питт, - неожиданно сменил тему разговора король, - на вас мне постоянно жалуется герцог Сен-Винсент… Догадываетесь, по какому поводу?
     - Догадываюсь, ваше величество. Речь, очевидно, идет о моей всесторонней поддержке совершенно гениального изобретения американца Роберта Фултона. Я имею в виду его подводную лодку, способную незаметно подобраться на якорной стоянке к вражескому кораблю, подорвать его с помощью буксируемой мины и благополучно вернуться к своим. Это – новое, великолепное оружие, недальновидно отвергнутое Наполеоном, посчитавшим Фултона вымогателем-шарлатаном.
     - Да-да, - исподлобья глядя на Питта, сказал король. - Герцог мне докладывал об этих опытах мистера Фултона. Герцог находит их безнравственными и предательскими по отношению к самому принципу ведения войн между цивилизованными странами. Я полностью разделяю мнение герцога Сен-Винсента. Так воевать могут только пираты и бандиты. Это не по-рыцарски -  незаметно подкрасться, из-за угла поразить и тут же трусливо сбежать!..
     - Позвольте, ваше величество… - попытался возразить королю Питт, но тот не стал слушать возражений премьер-министра, резко оборвав его:
     – Продолжайте излагать вашу доктрину.
Питт несколько секунд собирался с мыслями, подавляя в себе готовую вырваться наружу вспышку раздражения.
     - Вывод второй, ваше величество: не жалеть никаких денег для финансирования коалиций европейских стран и их армий, готовых воевать с Францией, - успокоившись, продолжил он. - Любая континентальная война против Бонапарта будет отвлекать его сухопутные силы от маниакального стремления форсировать Ла-Манш и завоевать Англию.
     - Согласен, - кивнул король. – Но вот незадача: не так давно я получил от Бонапарта вполне миролюбивое письмо. Вот что он пишет. – Король достал из бокового ящика стола лист желтоватого пергамента и надел очки. – «Должна ли вечно продолжаться война, которая уже восемь лет терзает все стороны света? Неужели у нас нет способа понять друг друга? Злоупотребляя своею силою, Франция и Англия могут, к несчастью для всех, очень долго продолжать борьбу, избегая полного истощения…» И так далее. Что вы на это скажете, мистер Питт? Бонапарт действительно хочет мира?
Нахмурившись, Питт глухим голосом ответил:
     - Нет, ваше величество. Это – всего лишь густой туман, в котором прячется дьявол. Для Бонапарта лучшим способом доказать свое миролюбие было бы восстановление законной монархии. Но для него это невозможно, хотя бы потому, что он – отпрыск и поборник зверств революции.
     - Я вас понял, мистер Питт. Продолжайте излагать доктрину.
     - Вывод третий: не жалеть никаких денег для финансирования всевозможных заговоров оппозиционеров, главным образом, роялистов, с целью физического устранения Бонапарта.
     - Заговоры, заговоры… - король постучал пальцами по зеленому сукну письменного стола. – Вещь, конечно, нечистоплотная, но…  к сожалению, иногда неизбежная… Вот только эффективность заговоров слишком  низкая. Наши денежные траты на поддержку заговорщиков пока не привели к желаемому результату. Провалом закончилась поддержанная нами высадка эмигрантов на полуострове Киберон в девяносто пятом году, в результате чего французы расстреляли почти тысячу захваченных сторонников реставрации Бурбонов. Осенью того же года полным провалом закончилось оплаченное нами восстание роялистски настроенных горожан Парижа, которых цинично расстрелял из пушек генерал Бонапарт. А ведь число восставших было, насколько я помню, свыше двадцати тысяч человек! Целая армия! И она рассеялась, будто ее не существовало вовсе!.. Наконец, в нынешнем году заговорщики с карманами, набитыми британскими фунтами, не сумели добраться до Бонапарта, сидевшего всего лишь в театральной ложе! А конфузия со взрывом на улице Сен-Никез! Это же позор – блестяще подготовить техническую сторону дела и при этом не предусмотреть возможности появления экипажа Наполеона у бочонка с порохом чуть раньше или позже намеченного времени взрыва! Во сколько нам обошлась эта провальная операция? В конце концов, Английский банк – не бездонная бочка! Не правда ли, господин премьер-министр?
     - Совершенно с вами согласен, ваше величество, - склонив голову, произнес Питт.
     - Так что вы скажете на этот счет? Будем и дальше финансировать ненадежные группы ненавистников Бонапарта?
     - Мы вынуждены это делать, уповая на то, что в один прекрасный момент  фортуна снисходительно улыбнется, и Бонапарт навсегда исчезнет с лица земли. Вместе с тем… - Питт на мгновение задумался, решая про себя, открывать ли королю тайну новой секретной операции правительства. Заметив эту заминку, король нетерпеливо спросил:
     - Что – «вместе с тем»? Вы что-то не договариваете…
     - Вместе с тем, ваше величество… новые, смертельно опасные для Британии международные обстоятельства подталкивают нас идти на экстраординарные меры.
     - Пожалуйста, подробнее! – приказал король, вопросительно глядя на Питта. – Какие обстоятельства вы имеете в виду?
     - Я имею в виду начавшееся сближение Франции с Россией. Если это сближение завершится союзом Бонапарта с императором Павлом…
     - Что тогда?
     - Тогда Британию ждут самые черные времена. Нам не помогут ни европейские страны, ни мощный военно-морской флот. Две эти державы – Франция и Россия – просто поделят мир между собой, прибрав к рукам все известные колонии, включая, конечно, и нашу Индию… Уже сейчас наблюдаются грозные признаки именно такого развития событий.
     - Даже так?! Каковы же они? – удивленно спросил король.
     - Взять хотя бы изгнание из Митавы короля Людовика XVIII. Понятно, что царь сделал это в угоду Бонапарту. Второй факт – поспешное изгнание с русской службы роялистского корпуса Принца Конде, блестяще воевавшего в Италии в составе армии генералиссимуса Суворова. Это – также несомненная уступка Бонапарту. В связи с этим мы летом нынешнего года провели успешные переговоры с Российским Двором о переходе воинства Конде под английское покровительство. Наконец, наша разведка донесла, что среди донских казаков России ходят упорные слухи, будто замышляется поход казачьих войск в Индию и что где-то на юге к ним должны присоединиться войска Бонапарта. А это уже более чем серьезно. Мы предпринимаем экстраординарные меры, чтобы сорвать подобные планы Павла и Наполеона.
     - Эти меры способны предотвратить союз Бонапарта с императором Павлом?
     - Да, конечно. И самым кардинальным образом.
     - Вот как? – король вопросительно посмотрел на Питта. – В таком случае, жду ваших объяснений. Но только кратко… Что-то голова у меня опять разболелась…
     Питт знал о развивающейся у Георга III душевной болезни и помнил поразивший короля в 1789 году тяжелый  приступ безумия, который придворный лейб-медик назвал «только первым» и при этом доверительно, едва ли не на ухо, добавил: «Так всегда бывает при дурной болезни»… Не начинается ли сейчас второй приступ? Если так, то лучше о секретных делах помолчать… Но твердый, даже жесткий голос монарха вывел Питта из состояния затянувшегося размышления:
     - Итак, я жду!
     - Ваше величество! Я вижу только один способ прервать гибельное для нас сближение Бонапарта с императором Павлом – это заставить последнего отречься от престола. То есть возвести на российский трон наследника  Александра, настроенного к Наполеону более чем критически.
     - Но ведь это - фантастический план, мистер Питт! Каким образом вы сможете его осуществить?
     - Дело в том, - ответил премьер-министр, - что его уже осуществляют  российские заговорщики на наши деньги. На очень большие деньги. Но, как любит выражаться русский посланник Воронцов, игра стоит свеч. Ситуация в Петербурге вполне созрела для низложения императора. Более того, наследник Александр в курсе заговора и дал свое согласие на участие в нем. Это было еще до изгнания нашего посла Уитворта из российской столицы.
     - Но ведь Павел может и не согласиться отдать сыну престол! Что тогда остается Александру? Отцеубийство? Неужели он готов всю жизнь нести на своих плечах тяжкий грех такого злодеяния?
     - Ваше величество, - раздраженно ответил Питт, - а какое нам дело до моральных коллизий в семье российского императора? Нам всеми возможными мерами необходимо убрать Павла I с престола, иначе его союз с Бонапартом раздавит Англию. Только это нас должно волновать.
     Король закрыл глаза и кончиками пальцев обеих рук стал круговыми движениями массировать виски. Боль стальным обручем сдавливала его голову. Она - то усиливалась, то внезапно исчезала, чтобы через несколько минут снова вернуться и продолжить свою изнуряющую работу. Питт напряженно наблюдал за борьбой короля с приступом головной боли, и когда тот, наконец, открыл глаза и облегченно вздохнул, участливо спросил его:
     - Все в порядке, ваше величество? Или позвать лекаря?
     - Не нужно, мистер Питт. На чем мы остановились? Ах, да… Сэра Уитворта объявили в Петербурге персоной «нон грата»… Финансирование заговорщиков шло через него?
     - Да, конечно.
     - А если заговор не удастся? Что, если он будет раскрыт верными Павлу людьми?
     - На этот случай, ваше величество, мы держим на Неве в режиме круглосуточного дежурства быстроходную яхту британского Адмиралтейства, на которой заговорщики, в случае грозящего провала, смогут укрыться. Правда, уплыть из Петербурга они смогут только после вскрытия Невы.
     - Что ж, действуйте, мистер Питт. Да поможет нам Бог!
     Король открыл лежавшую на столе зеленую папку и вынул из нее лист отбеленного пергамента с золотым обрезом. В его блеклых глазах неожиданно промелькнули искорки лукавой иронии.
     - Ах, мистер Питт, полюбуйтесь, какие я получаю прелестные письма! Вам знакомо имя русской княгини Ольги Жеребцовой?
     - Знакомо. Она сестра некогда всесильного фаворита императрицы Екатерины Второй Платона Зубова. В Петербурге она вместе с братом была деятельной участницей заговора против Павла и, по совместительству, - возлюбленной сэра Уитворта. Весь заговор зрел и набирал силу именно в доме госпожи Жеребцовой, под надежным прикрытием влюбленного в нее военного губернатора Петербурга графа Палена…
     - Понятно, понятно, - оборвал Питта король. – Но посмотрите, чего хочет от меня эта заговорщица!
     Питт протянул руку, чтобы взять письмо Жеребцовой, но Георг III положил его обратно в зеленую папку и неожиданно расхохотался:
     - Представляете, мистер Питт, она просит меня арестовать сэра Уитворта с тем, чтобы иметь, наконец, возможность с ним объясниться! С убежавшим от нее любовником! Это просто необъяснимо! Она сумасшедшая! Точно, сумасшедшая! Просить о таком короля! Неслыханно! Она ищет его в Лондоне, а он… - снова расхохотался король, - а он… а он… давно уже скрывается от нее в провинции, едва ли не у своей невесты, герцогини Дорсет! Представляете? Ха-ха-ха!... Ох, сумасшедшая!..
     Король забарабанил кулаками по зеленому сукну стола с такой силой, что чернильница из богемского стекла опрокинулась и залила чернилами сукно, но хозяин кабинета не обратил на это никакого внимания. Питт понял, что продолжать разговор с королем бесполезно. Поведение монарха начинало приобретать пугающий характер, ибо мысли его беспорядочно метались со стороны в сторону и не могли сосредоточиться на главном. Оставалось только выждать момент, чтобы откланяться.
     - Ваше величество, простите, но вам нужна помощь, - твердо сказал Питт, намереваясь выйти из кабинета.
     - Нет, Питт, нет! Это бедняге Уитворту… ха-ха-ха! – нужна помощь! Вы еще не все знаете! За ним гоняется еще одна русская дама! Ха-ха-ха! Графиня Толстая! И она сумасшедшая!..
     Питт, не сообразуясь с протоколом, решительно повернулся и быстрым шагом вышел из кабинета.
     - Доктора к королю! – приказал он стоявшему поблизости дежурному офицеру.
     Тот немедленно исчез, и через несколько минут в дверь монаршего  кабинета гуськом втянулась разномастная команда докторов. Премьер-министр не стал дожидаться их вердикта. Грустно покачав головой, он немедленно покинул Виндзорский дворец...
     А через три месяца, будучи уже в ранге правительственного советника, Питт узнал от российского посла Семена Воронцова о скоропостижной кончине императора Павла I, наступившей в ночь на 11 марта 1801 года вследствие апоплексического удара. Немедленно выразив графу соболезнование от имени правительства и британского народа, советник, возвратившись в кабинет, злорадно улыбнулся и один за другим осушил несколько бокалов «Порто Барроса». Он слишком хорошо знал, во сколько фунтов обошелся британской казне этот мнимый «апоплексический удар», вполне достойный  того, чтобы его как следует отметить добрым португальским вином.