Мой Пушкин

 Нахальная улыбка не сходила с его губ. Он то и дело бросал взгляды в мою сторону. Меня это немного смущало, но в тоже время мне было очень приятно, что такой человек как он относится ко мне с пониманием. Слегка улыбнувшись, я присела на оттоманку. Чуть-чуть прикрыв веки, я стала внимательно слушать. Начал он не громко, слегка щуря глаза:
- Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспаривай глупца.

Эти строки стали прокручиваться у меня в голове, раз за разом открывая для меня новый смысл. Продолжение я уже не слышала, да и не хотела слышать. Лишь они позволяли чувствовать мне лёгкое волнение и немного того горького чувства расставания, которое уже было так близко мне.

 Открыв глаза, я поняла, что слишком глубоко ушла в себя и не заметила, как он остановился.  Я снова осмотрела его с ног до головы. Свет от свечи только слегка падал на его взволнованное лицо, показывая при этом все его лучшие черты. Его задумчивый взгляд уставлен куда-то в сторону, а на лице лёгкое разочарование.
-Сударь, вы как обычно были неповторимы. – Слегка смущённо произнесла я, а затем посмотрела на его реакцию. На его лице всё осталось прежним, только взгляд теперь был направлен в мою сторону. Уголки моих губ поднялись чуть выше, а на щеках появился его любимый  румянец. Надеюсь, при таком освещении это было не очень заметно, ведь сейчас не то время когда стоит краснеть. Подарив мне ещё одну улыбку, он сел обратно за свой письменный стол и продолжил написание стихотворения. Я вгляделась, как он держит перо. Так нежно, аккуратно, слегка надавливая на кончик, чтобы ни в коем случае не повредить его. Старательно он выводит букву за буквой, а затем перечитывает всё слово целиком, в поиске ошибки.


И конечно он не находит её. Затем , я вижу, как он берётся за новое слово и так по кругу. Я видела это как в замедленной съемке, хотя на самом деле всё происходило быстро и чётко. Не выдержав этого напряжение в воздухе, я подошла к нему и тихо заговорила:
-Сударь, я понимаю, что скоро предстоит наша разлука,  и это огорчает меня не меньше чем вас.  Мне будет не хватать  наших вечеров, когда вы читали мне свои любимые стихотворения.  Тех вечеров, когда мы оставались одни  и зачитывались допоздна. – Я чувствовала, как с каждым словом мои щёки становились всё краснее и краснее, и это ничуть не радовало меня.


В ответ он  промолчал. Обычно Пушкин был красноречив и не боялся высказаться, но сейчас всё было наоборот. Я наклонилась ближе к нему и спокойным голосом, попросила его:
-Пообещайте мне, что никогда и никому больше не прочитаете эти строки… Пусть они останутся только нашими. И лишь они будут напоминать вам обо мне в этой долгой поездке. Поклянитесь и сохраните это обещание вместе с моим кулоном. – Я протянула ему маленький кулон в виде капли. Он посмотрел мне в глаза. Ещё никогда я не видела их так близко и чётко. Они выделялись на его лице, и лишь в них можно было прочитать все его мысли.
-Le meilleur moyen de tenir sa parole est de nejamais la donner, – на своём прекрасном французском ответил он мне. 

-Вы же знаете, что мой французский не столь прекрасен как ваш. – Уже чуть громче сказала я. – Не будите ли вы столь любезны, что бы в последний раз перевести мне ваши слова.- Мне было неловко, и кончено же я знала, что он сказал. Признаться в наше время, что ты не знаешь французского, это просто позор. Но мне так хотелось услышать его. Его голос, его до боли сладостный баритон, хотелось услышать его речь в последний раз.
-Лучший способ сохранить свое обещание – никогда не давать его. – Сухо и немного грубо ответил он. Кинув на меня последний взгляд, он выразил своё почтение и удалился. Лишь тогда я поняла, что потеряла его. Теперь я не смогу сказать, даже про себя, что это мой Пушкин…