Сын самурая

     Мицухиро пришел в себя, почувствовав, что его кто-то трясет за плечо. Он открыл глаза. В голове что-то ужасно звенело и болело одновременно. Вокруг стояли люди говорившие на незнакомом языке. Ему помогли встать. Не сходя с места, с минуту он тряс головой. Наверно на нём не было крови, иначе бы его  отправили в лазарет.  Так Мицухиро попал в плен к русским.

      Если события происходящие  вопреки  логике теории чисел не есть проявление божественной сущности нашего бытия, тогда что это?  Я слышал, что во время блокады Ленинграда один из учёных-математиков  отказывался спускаться в бомбоубежище, обосновывая это рассуждениями о ничтожно малой вероятности попадания авиационной бомбы в его дом. Он изменил своё решение после того как бомбой убило единственного в городе слона…  Вот так иногда жизнь заставляет нас менять свои позиции.
     Так что по-другому расценить встречу, которая произошла на далёком острове в Тихом океане, я не могу. У меня не получается. Этого события не должно было случиться. Но  оно случилось. Эта встреча  произошла.

     Склонность к копанию в семейной истории я приобрёл не так давно, лет десять тому назад, уже после того как переехал в Москву. С моей супругой мы стали бывать у родственников на семейных посиделках по различным поводам. Мой московский дядька, Герман Николаевич, уже будучи на пенсии, составил генеалогическое дерево нашей фамилии, копия которого до сих пор хранится у меня в бумагах. Безусловно, я многое слышал от отца и деда. Но в моей голове это не было упорядочено, и хранилось, как говорится, на разных полках. И только позже, когда не стало деда, отца, и умерли двое из моих дядьев, я осознал, что до моих детей и внуков могут не дойти удивительные истории из жизни нашей семьи. Они не смогут чего-то понять в нашей стране, и  станут они “ваньками, не помнящими родства”…
        Дядя Герман успел поведать мне многое о членах нашей семьи разбросанных по стране. От него я услышал  откуда пошел наш род, и где похоронены наши предки. С удивлением узнал, что со стороны моей бабки по отцовской линии у нас в роду были цыгане.  После нескольких таких бесед я стал просматривать старые фотографии из архива,  доставшегося мне в наследство от родителей. Отреставрировал несколько фотографий и, поместив их в рамки, повесил  в прихожей своей квартиры. Почему-то это многих удивляло.
       От него же я услышал удивительную историю моего прадеда Тимофея Семёновича. Я смутно помнил его. Но кто он,  откуда, и какой прошел путь, я узнал только из рассказов Германа Николаевича.
      Мой прадед Тимофей  прожил  девяносто четыре года и даже в глубокой старости  выглядел впечатляюще. Это был  крепкий, мосластый старик с седым ёжиком коротких волос на голове. Я смутно помню его по детским впечатлениям. Наверно за гренадерский рост и крепкое телосложение его и “забрили” во флот в 1904 году, забрав с  беларусского хутора. Четыре класса церковно-приходской школы, которые он имел – по тем временам не плохое образование для сельской глубинки. Пройдя короткий курс подготовки,  он был приписан матросом на миноносец “Быстрый”, входящий в состав Балтийской флотилии. С ней Тимофей и отправился в дальнее плавание к берегам Цусимского пролива...
    Личный состав флотилии был плохо обучен и не обстрелян. В Цусимском сражении их миноносец был потоплен. Спаслись не многие, сумев добраться до берега вплавь. Многие утонули, неправильно одев спасательные жилеты. Они застёгивали их вокруг талии, и, попав в воду, переворачивались ногами вверх! Тимофей же одел жилет как надо, благодаря чему и остался жив, доплыв до берега. На корейском берегу вместе с другими, оставшимися в живых членами экипажа, он были взят в плен японским десантом.
        Содержали их в лагере военнопленных Нарасино, под Осакой. Обращение было гуманным, а порядки в лагере свободными. Их даже выпускали за пределы лагерной зоны. Офицеры и матросы свободно общались с местным населением. Русско-японская война 1904-1905 года была последней “войной  джельтменов”. Во всех последующих войнах с пленными обращались совсем по-другому. Мой прадед  умудрился даже немного выучить японский язык. На всю свою жизнь он  сохранил уважение к японцам и их культуре. Несколько оригинальных японских вещиц  до сих пор хранятся в семье моего дядьки как память о Тимофее Семёновиче.
       По какой-то причине моего прадеда обменяли на японских пленных раньше других соотечественников.  После освобождения его направили в часть, которая занималась охраной лагеря японских военнопленных под Хабаровском, где он и служил до самой демобилизации.

       Сословные различия были отменены уже давно, но Мицухиро никогда не забывал, что  он был из рода самураев. Его отец был профессиональным военным, носящим обычную форму пехотного офицера. Сухой и подтянутый, он ещё помнил самураев на улицах японских  городов. Маленькому Мицо всегда казалось, что под его мундиром был скрыт  невидимый и неосязаемый стальной панцирь. Он даже несколько раз прикасался к кителю отца пальцем когда никто этого не видел.
        Отсвечивающие матовым светом  доспехи  развешенные по стенам… Изречения чёрной краской начертанные на бамбуковых циновках. Сама атмосфера дома, в  котором воспитывался Мицо, недвусмысленно давала понять, что все мужчины в нем родились для того чтобы умереть в бою. Но об этом в слух никто не говорил.
        Суровый и немногословный отец с детства обучал его обращению с холодным оружием. Чёткий,  сверкающий как клинок  путь кадрового военного был уготован маленькому Мицо ещё до его появления на свет…

        Я сидел за столиком в кафе в тени прибрежных пальм, и, молча, наблюдал за моей внучкой Ксенией копошившейся на мелководье. Племя детей я ещё не научился толком понимать, и потому всегда с почтительным трепетом наблюдал за их жизнью. Наверно чтобы их хорошо понимать мне нужно было еще немного состариться и помудреть.
     На Гуам  мы с женой  отважились забраться после того как чудесные пляжи Тайланда и Вьетнама стали супер проходным местом для мирового туризма.  А этот остров ещё считался  труднодоступным для европейских и отечественных туристов. Здесь в основном отдыхали японцы. Нас это устраивало. К тому же этот остров славился своими магазинами беспошлинной торговли.
     Интересно как современные женщины представляют себе рай? Я подозреваю, что для них рай это огромный торговый комплекс, когда в кармане безлимитная кредитка… В общем, нам здесь нравилось. Пока у меня была возможность пересидеть кусочек зимы в тёплых местах,  я ей пользовался. В тёплом тропическом климате я хорошо себя чувствовал,  забывая на время о кошмарах мегаполиса и  своём “трудном хлебе”.
     Ксения уже собирала ракушки не одна. С ней рядом была девочка-японка, примерно одного с ней возраста. Они уже о чем-то разговаривали. Интересно как они общаются? По английски? Ничего другого мне не приходило в голову.
      Они уставились на что-то находившееся в воде.    Я испугался, что это могла быть медуза, и они могли получить ожоги. Оставив своё пиво, я направился к девочкам. Подойдя к ним, я  c удивлением понял, что они, склонясь над мертвой рыбёшкой, разговаривали между собой на русском. Русская речь японской девочки был похож на щебетание неведомой птицы. Я не стал их беспокоить. Мне было приятно стоять неподалёку и слушать их разговор.
Первой меня заметила Ксюша и  привычно-картаво затараторила :
- Привет Сашуль! Познакомься – это Ёсико! Представляешь, она по-русски говорит! Учит специально, ну типа на курсах.
Всё встало на свои места. Я поздоровался.
- Здравствуй  Ёсико! Я дедушка Ксении.
- Здравствуйте!   Легкий поклон сопроводил это слово.
- Ксю, пожалуйста, не трогайте руками никакую живность в воде! Это опасно.
- Хорошо дедуля!
     Я заметил, что к нам,  не торопясь, приближается японец лет пятидесяти. Он подошел и что-то по-японски сказал девочке. Она кивнула, и они с Ксенией продолжили бродить по мелководью, выискивая цветные камушки и ракушки.

     Эти русские хорошо к ним относились. Питание было сносным. И свою пищу им тоже разрешали готовить. Со временем даже стали выпускать за пределы лагерной зоны. Но что-то снедало его изнутри. Ведь в том бою он должен был погибнуть. Он хотел этого. Уже два раза свои отбирали у него  и прятали самодельный клинок, думая, что он хочет совершить харакири. Он и вправду был на грани. А ведь прошло всего семь месяцев…  Ему каждую ночь снился дом и покойный отец. Отец молча стоял на пороге их дома и глядел на него.  Сколько всё это продлится? Кто объяснит?
      Мицухиро по-долгу стоял  вцепившись пальцами в  перекладины ограждения и, не мигая, глядел на восток. Словно почувствовав его отчаяние, в один из дней к нему подошел высокий солдат из охранения, которого он тоже  давно заметил. К его удивлению солдат  заговорил по-японски.
      Они стали разговаривать каждый день… Солдат рассказывал ему о своих злоключениях. О далёком Петербурге, о своём селе, о чудесном спасении. Он был уверен, что его русский бог заботится о нём и помогает ему. Его бог завещал ему бороться за жизнь и запрещал отчаиваться. Его бог завещал всем людям радоваться жизни, растить детей и любить своих ближних.
       Мицухиро тоже заговорил.  Он стал рассказывать о своих снах, об отце и предках-самураях. О том, что должен был умереть.
      Теперь Мицухиро каждый день приходил постоять  возле ограждения для того чтобы встретиться с Тимофеем. Ему уже не хотелось умирать.

 
     Японец не громко приветствовал меня по-английски. Я его также. Мы представились друг другу. Его звали Тадохиро. Мой английский желал много лучшего, но годы совместной жизни проведённые с супругой - преподавателем этого языка, всё-таки позволяли мне понимать этот язык  когда я бывал  за границей.
      Мы стояли у кромки воды, наблюдая за девочками. Мой собеседник снял футболку, и я с удивлением  увидел, что на шее японца надет  затёртый православный крестик,  висящий на черном шнурке. Приглядевшись, я заметил, что и на шее девочки болтался почти такой же. Меня это озадачило, и я решил пригласить  японца  к своему столику, надеясь разговорить.
      Присев за столик, мы подняли бутылки с пивом в символически-приветственном жесте. Для нас обоих английский не был родным, и потому мы понимали друг друга.  Я объяснил, что мы из Москвы, и  спросил его откуда у него на шее православный крест. Он стал не торопясь рассказывать.
    Сам Тадохиро работал преподавателем в Токийском университете.   Крест достался ему от отца, а тому от деда. Он рассказал об отце и о деде. Они были простыми фермерами. Потом упомянул прадеда. Его звали  Мицухиро. Рассказал про его участие в войне 1904 - 1905 года. О том, как его прадед  попал в плен. И о том, как русский солдат изменил его жизнь.  Эта история переходит в их семье из поколения в поколение вместе с этим нательным крестиком.
     Потом прозвучало имя Тимофей. На чужом языке оно прозвучало как-то странно и невнятно. Я попросил его повторить ещё раз. Он повторил… Я не верил своим ушам. Потом мой собеседник говорил что-то ещё…
      А я уставился на крестик, висевший у него на шее… Выходило, что это был тот самый крест, крест моего прадеда Тимофея, который он одел на шею японского пленного офицера. Наконец Тадохиро заметил моё состояние и спросил:
- Что-то не так Александр?
- Моего прадеда тоже звали Тимофей, и он тоже участвовал в русско-японской войне, и тоже попадал в плен!
  Мы молча смотрели друг на друга. Никто из нас не мог представить, что история может найти вот такое продолжение. Круг замкнулся. Нет, просто история завершила очередной виток.

      В сентябре война закончилась. Все были возбуждены. Шли разговоры об обмене пленными и возвращении домой. Уточнялись списки военнопленных,  находящихся в их лагере. Их почти не охраняли.
     В последний день перед отправкой во Владивосток Мицухиро и Тимофей встретились. Перед тем как попрощаться Тимофей снял с себя нательный крестик и надел его на шею Мицухиро. Они обнялись. Тимофей что-то произнёс на своём языке и перекрестил его.
   Рано утром  колонна военнопленных в сопровождении офицера, двух верховых казаков и подводы,  покинула лагерь. Больше Мицухиро никогда не видел Тимофея.

       Нам пора было возвращаться в Москву. Тадохиро оставил мне адрес своей электронной почты. Я обещал прислать ему скан фото с изображением моего прадеда Тимофея. Мы тепло простились. Во время прощания мне показалось, что стёкла его очков слегка запотели. Наши внучки стояли в стороне, держась за руки, и о чём-то шептались.
     В своё время я воспитывался в системе  вполне атеистических, советских ценностей. В  церкви бываю редко. Иногда я сожалею об этом.  А может быть всё-таки что-то есть во всeй этой истории о Cпасителе?… 
А.И.
18.03.13