Любовь принца из калейдоскопа

Был  прекрасный  июньский день, правда, немного жаркий. Но к вечеру жара стала постепенно спадать, и она решила прогуляться в Люксембургском саду, который находился неподалеку от ее дома. У входа стоял полицейский, предупредивший о том, что сад скоро закрывается.
Она, как заворожённая зашла в сад. Несмотря на то, что  частенько бывала здесь, так как жила неподалеку, не могла привыкнуть к его красоте, От сада веяло чем-то магическим. Когда  была совсем молоденькой студенткой и училась в Сорбонне, почему-то считала, что именно здесь произойдет  встреча с ее будущим спутником жизни. Но в жизни все получилось иначе. Уже, будучи в зрелом возрасте, вышла замуж за ученого-математика, но недолгой была их счастливая жизнь. И вот  уже пятнадцать лет живет одна и часто ходит в этот сад. Вот и сегодня пройдя по саду, она подошла к балюстраде террасы, где на этот раз стулья,  брошенные завсегдатаями сада, стояли, как попало, а не были аккуратно приставлены к столикам, сверкавшим своей никелированной поверхностью на заходящем солнце, лучи которого хотел поймать фотограф снимавший парочку новобрачных. Глядя на их счастливые улыбки, Алина пожелала им мысленно такой же безоблачной жизни, каким было небо.   
Чуть поодаль молодёжь наслаждалась прохладой, опустив ноги в чашу фонтана. Несмотря на свой не так уж юный возраст, она  решила последовать их примеру. Только присела на край чаши фонтана, как к ней подошёл мужчина и предложил познакомиться. Несмотря на теплый летний день, он был одет в черную, правда, легкую куртку. Трудно было сходу определить его род занятий, но она и не пыталась. За время предыдущей жизни, она разучилась задавать вопросы, не потому что не умела, а старалась, подавить в себе любопытство.
  Он спросил ее телефон и  адрес. Не отдавая себе отчета, она быстро написала на протянутом им клочке бумаги, он ей написал свой. Тем временем подошли его знакомые. Мужчина, глаза которого она не смогла разглядеть из-за нависшего на глаза козырька  темной кепки, немолодая женщина в изрядно поношенных  но сохранивших изящество кофейного цвета туфлях, и пожилой мужчина. Как ни пыталась, она так и не смогла понять причины своего беспокойства. Вся кампания стояла рядом с ним, ожидая, когда он закончит разговор. А он, переминаясь с ноги на ногу, улыбнулся и сказал: «До скорого».
Шли  дни, а это «скорое» все не наступало. Она почти каждый день заглядывала в почтовый  ящик, но там кроме рекламных проспектов ничего не было.
Мимолетная встреча с этим мужчиной не давала ей покоя, приближалось Рождество, и она решила поздравить его с этим семейным праздником, а заодно и предложить встретиться. Потом пожалела об этом. Он и не думал с ней встречаться, написал ей, что уезжает в Америку. Эту новость она расценила как отказ и не ответила на его письмо, желая выбросить эту встречу из головы, но не получалось.
Прошел еще год. Она снова поздравила его. На этот раз он оказался более «благосклонен», предложил «пересечься». На это предложение она ответила отказом. Последнее время ей приходилось много работать, так как деньги она неудачно положила в банк, который обанкротился. Пришлось  уволить и кухарку, и домработницу, и делать все самой. С кухней она еще справлялась, но убирать ей было тяжело, не физически, а морально, так как приходилось заходить в кабинет мужа, куда  она старалась не заглядывать, держа кабинет запертым на ключ.
Как-то раз ей показалась  выполненная уборка недостаточно тщательной, и она решила вытереть пыль в шкафах, где обнаружила чемодан, который она никогда раньше не замечала. Ничего удивительного не было в том, что этот чемодан не попадал ей на глаза. Муж не любил, чтобы она прикасалась к его вещам, тем более открывала его шкафы. Даже спустя много лет ее бросало  в жар при виде его вещей. Так было и на этот раз. Как только она открыла шкаф, ей стало нехорошо,  поэтому она тут же покраснела, ее бросило в жар,  и она тут же захлопнула дверку, но потом постаралась перебороть себя.
Чемодан  был кожаный. В общем- то можно было сказать, что чемодан был как чемодан. Вот только его форма смущала. Он был круглый, немного похожий на мешок, что бедуины возят с собой при своих многочисленных мотаниях по африканским пустыням. И был закрыт  на два замочка.
Она попробовала открыть, замочки не поддавались, а ключей у нее не было, и  она с облегчением вздохнула. Хорошо, что придется отложить вскрытие замков на более лучшие времена. Ей и так сегодня было не хорощо из-за повышенного давления, а тут еще этот чемодан. 
Чтобы как-то развеяться,  решила прогуляться. Надела босоножки на высоких каблуках, ей казалось, что так она будут величественное. Хотя высокие каблуки уже давно никто не носил, предпочитая более комфортную обувь на низком.
Вышла из квартиры, прошла по крепостной стене, используемой как тротуар, мимо другой квартиры, где даже зимой у порога цвели анютины глазки, спустилась вниз, бросила взгляд на почтовые ящики, открыла кованую ажурную калитку и оказалась на узкой улочке, где с шумом проносились мотоциклисты. Прижалась к стене, в страхе, что у нее вырвут сумку, с которой она никогда не расставалась, держа  в ней связку ключей, медленно пошла, сама не зная куда.
Повернула налево и оказалась на большой улице с множеством кафе, где она бывала только в  двух. В первом пила кофе, а во втором ужинала. Она хотела было пройти мимо первого, но хозяйка, заприметив ее, помахала рукой и громко крикнула:
- Заходи, я тебя угощаю.
Друзья журили ее, так как она оставляла в этом кафе большие чаевые:
- Ты переведи евро во франки и поймешь, что столько чаевых, как ты, не дают.
- Я живу, как мой муж. Он оставлял большие чаевые. Когда мы не жили еще в Париже…
- А где вы жили?
- В Африке.  В Мали. Хорошая жизнь была. Вилла с бассейном на крыше. Бой…
- Мы говорили о чаевых…
- Так вот. Однажды мы с мужем приехали в Париж, остановились в гостинице недалеко от Оперной площади, и пошли в ресторан. Тогда это был самый шикарный и дорогой ресторан Парижа. Муж всем дал такие чаевые, что нас за счет заведения доставили обратно в гостиницу. А вот теперь я пью кофе по утрам вместе с безработными.
На следующее утро Алина по своей привычке пошла пить кофе. К ней подсел мужчина и завел разговор:
- Смотрю я на вас и не пойму. Ведь это заведение не по вам.
-Почему?
- Посмотрите, какая публика.
- Публика, как публика, - слукавила она.
- Да, нет. Вы говорите не то, что думаете. Не хотите нас обидеть. Хотя мы с виду такие, а на самом деле…
- Умные.
-Как вы догадались?
- Видно по лицам.
- Вот посмотрите на этого беззубого. Мы называем его профессор, - с гордостью сказал незнакомец. – Эй, профессор, иди сюда.
К столику подошел высокий, опрятно, но бедно одетый  мужчина:
- Разрешите познакомиться. Я – Раймонд.
- У вас кличка- профессор.
- Да. Я даже Карла Маркса читал.
- У меня муж был настоящим профессором, - молча сказала она, засовывая кошелек в сумку.
И неожиданно для себя, достала из сумки ключи. Видимо, мысль о чемоданчике не покидала ее. Интересно, от чего этот маленький ключ на связке? Надо будет разобраться с ключами, некоторые выкинуть.
Вернувшись домой,  стала проверять ключи, открывая все двери и шкафы. Все ключи, кроме одного, идеально подходили, кроме одного. «Боже мой, это же, наверное, от чемодана», - подумала она.
Открыв чемодан,  увидела  непонятную конструкцию, ажурную столешницу с какими-то палками. С трудом догадалась, что из этого можно сделать столик. Справившись с первой задачей, перешла ко второй, стараясь понять предназначение небольшого маленького с экраном и множеством кнопок. Стала нажимать на все без разбора, ничего не работало. Тогда она вспомнила о чертежах мужа, лежащих на шкафу. Взгромоздилась на стул, потихоньку стала доставать рулон за рулоном, чихая от пыли. Провела весь вечер за разгадыванием пояснений к чертежам и решила все оставить до завтра, чтобы на свежую голову разбираться дальше с этой диковинной машинкой.
Утром, еще раз разложив чертежи на большом письменном столе, а маленький  ящик на круглом, начала нажимать кнопки согласно инструкции.
Стол засветился так ярко, что в «кружеве» столешницы удалось рассмотреть  маленькие картинки.
В квартире было душно, поэтому она решила переместиться в заброшенный сад, что был за крепостной стеной. На улице никому и в голову не могло придти, что за  домом росли вековые дубы, под кронами которых было прохладно в самые жаркие дни.
В саду установила столик,  поставила машинку  и нажала кнопки. Предварительно посмотрела еще раз по чертежу. На столешнице вновь появился круг с картинками.
Нажала на одну из кнопок, картинки внутри круга стали перемещаться, как в калейдоскопе, нажала на другую кнопку - изображения стали проецироваться  на экран ящичка, их по желанию можно было увеличить, что она и сделала, вдруг увидев  в  центре круга  его, того самого, с кем познакомилась в Люксембургском саду.
Этот ее знакомый незнакомец оказался настоящим Принцем, жил во дворце на берегу красивого озера, с другой стороны поместье прикрывали крепостные стены, с башней на углу и красивыми воротами в стиле восемнадцатого века. Нельзя сказать, чтобы увиденное ей понравилось, так как ей хотелось, чтобы он был обычным человеком, как все, и жил в обычной квартире, а не во дворце, соединенном с башней подземным переходом.
Лучше бы ей ничего не знать об этом Принце, а также  и о себе. Ведь на экране этой машинки она увидела себя, начиная с самого детства. Вот она – пятилетняя девочка с венком полевых цветов на голове. А здесь похожа на  одну из моделей  Родена. Муж даже сравнивал ее с этой милой девушкой на открытке, случайно купленной  ею в киоске роденовского музея, в который она ходила несколько раз, но так и не нашла эту девушку, запечатленную в камне.
Был здесь и он, это загадочный Принц, выглядевший, как настоящий потомок французского короля. Иногда появлялись репродукции картин Робера, известного ей, как создателя руин. Но тут совершенно неизвестные ей шедевры. На одном из них был изображен какой-то барон у камина. Несколько позже она увидела картинку: Принц у этого же самого камина, в такой же позе.
Все картинки по форме стеклышек из детского калейдоскопа, что она так любила крутить в детстве. Но в этих стеклышках - изображения в виде строгих геометрических фигур, меняющихся после нажатия кнопок.
Вот снова она увидела портрет Принца. Как  и подобало Принцу, он во всем белом, и держит бокал шампанского в руках, как бы предлагая ей выпить вместе. От этого предложения она бы не отказалась, не потому что ей хотелось шампанского, а она просто она жаждала поговорить «под шампанское».  В прошлом она любила эти мгновения, когда шампанское немного ударяло в голову, хотелось говорить и говорить. Но вот уже много лет она была лишена этого удовольствия. Не будет же она разговаривать сама с собой, пусть даже в новогоднюю ночь. Это у Принца были большие рождественские приемы, о чем свидетельствовала картинка с надписью: счастливого 1913 года. Тот же самый обеденный стол, что она уже видела раньше, но покрытый не тяжелой зеленой скатертью, как прежде, а серебристой, на столе по-прежнему стоят серебряные подсвечники, на этот раз с зажженными свечами. На консоли над камином перед зеркалом две, как ей казалось, «мигающие лампы», они загорались лишь после того, как она начинала на них смотреть. Свет проникал через ажурные бронзовые абажуры, отражаясь в зеркале желтым светом. А рядом стоял он. Как и подобает принцу, в смокинге красного цвета, с белой бабочкой. Остальные присутствующие мужчины были в черных смокингах, а дамы в черных вечерних туалетах. Все сидели. Стоял только он один, приветствуя одну запоздавшую гостью.
Хотелось ли ей оказаться там, за эти праздничным новогодним столом? Нет. Ей было бы намного приятнее быть в той обстановке, что она увидела на предыдущей картинке, где Принц был один.
Время от времени она открывала этот калейдоскоп и поражалась совпадениям. Только накануне ей захочется принимать ванну, а она принимает только душ, на экране появляется картинка с ванной, начнет вспоминать, где же стоят  цветы на увиденной ранее картинке, через пару дней появляется эта сама картинка, сфотографируется  у трюмо, через пару дней увидит картинку дамы у зеркала на экране. Ей очень хотелось написать ему, что его часть спальни, украшенная камином,  надкаминным зеркалом, в котором отражался бюст Марии-Антуанетты, стоящем на консоли  и низкими книжными шкафами, похожа на музейный интерьер. Прошел месяц, она видит картинку с изображением только этой части его спальни. Что это такое, парапсихология, в которую она плохо верит, потому что не может найти реального объяснения этого явления.
Чтобы избавиться от всех этих совпадений, она пошла  в Собор Парижской богоматери и поставила свечку, жалея о том, что проявила упорство в освоении этой диковинной машинки, изобретенной ее мужем- математиком. Теперь ей стало ясно, зачем он писал формулы. Однажды  она спросила его:
-Где можно использовать твои формулы?
И получила лаконичный ответ:
- Везде.
Формулы он писал всюду, как художник наброски своих картин, даже на книжных книг. До сих пор она хранит эти закладки в шкафу, куда  смотрит иногда через застекленные дверцы и сразу отводит взгляд, до сих пор ей плохо от воспоминаний, не проходит боль в душе от тяжелой и безвременной утраты, как пишут в некрологах. Конечно, там это просто слова, выражающие сочувствие, а у нее боль в сердце, которая с годами становится немного меньше, но не утихает.
Ее не заглушают даже письма, приходящие от Принца. В калейдоскопе были только картинки, а письма от Принца она брала в почтовом ящике, что висел в подворотне. Ее радовало его намерение встретиться с ней. Но встреча так и не наступала. Оставалось только радоваться  его нежным письма, от которых дух захватывало. Она, конечно, понимала, что это дань вежливости, ведь он же Принц, но это не изменяло ее настроения.
На некоторое время переписка прервалась. Подождав некоторое время, она написала ему в письме  о намерении позвонить ему по номеру телефона, что он ей дал. Получила очень сухой ответ, как будто это писал не Принц, а кто-то другой: «У меня есть своя социальная и профессиональная жизнь».
 « Ого,- подумала она, - почти как тема ее диссертации». Но поняла, что нужно проявить выдержку и не беспокоить его, а ждать, когда сам напишет.
Прошло полгода. В течение всего этого времени она регулярно получала письма от Принца. Потом опять наступила пауза молчания, которую она решила не нарушать пока,  наконец,  не получила долгожданное письмо. Радость ее была омрачена  содержанием письма. Принцу предстояло сделать сложные операции, а потом долго  лечиться.
Она стала ходить в собор Парижской богоматери и ставить свечки всем  святым за его здоровье. Но этого ей казалось недостаточным, да и толпы туристов мешали ей.
Однажды, поднявшись на самый верх собора, она увидела его, а потом и их вместе. Что это было, его дух, их души?
Ей стало как-то нехорошо, и она решила больше не приходить сюда, найдя почти на окраине Парижа,  небольшую церковь. Хотя добираться было совсем непросто. Зима выдалась очень снежная. Дилижансы с трудом проезжали по улице, а конки чаще всего стояли. В Люксембургском саду дети играли в снежки.
Ах, как она любила люксембургский сад. Ведь в этом саду она познакомилась с Принцем. Он тоже помнил эту встречу, потому что однажды в своем калейдоскопе увидела себя, идущую по заснеженной аллее сада, в черном платье и воздушной длинной прозрачной накидке с черной каймой. Если бы не эта кайма, то накидка была бы почти невидимой. На ней были туфли на высоких каблуках. Она любила высокие каблуки. Так ей казалось, что  у нее ноги стройнее. Мать ей не раз говорила: « Никто не позавидует твоим ногам». Сколько она страдала из-за своих ног, не замечая красоты своего лица.
Наконец на смену  заснеженной зиме, пришла весна. До церкви стало добираться легче. Путь лежал мимо заброшенной мельницы, так привлекавшей внимание художников. Рядом с церковью с одной стороны стоял ничем не примечательный жилой дом, а с другой - странной архитектуры, дом уменьшался на последних этажах, поэтому если бы жители захотели, то могли бы разбить зимний сад на крыше нижних квартир. Но, видимо, это им в голову не приходило, ведь рядом был сквер, где можно было посидеть, купив стул на некоторое время. У церкви стояли большие тележки с цветами и торговки одетые, в длинные синие юбки и голубые блузы, скучали, в ожидании покупателей.
Она вспомнила, как однажды, проходя мимо торгующих цветами, муж, тогда еще будучи женихом, сказал:
- Я хочу тебе купить цветы на все деньги, что  у меня сейчас есть.
А у него при себе была сумма, равная ее месячной зарплате. Она отказалась, выбрав, самый простой букет. Потом, представляя на мгновение всю свою квартиру, заваленную цветами, жалела.
Придя в церковь, и сев на скамейку, она могла немного отдохнуть, а потом подойти  к святому Франсуа, тому самому, который мог разговаривать с птицами. А что здесь удивительного? На то он и святой. Каждый раз она  просила его, чтобы он помог больному. Казалось, все у человека есть, даже дворец, но нет самого главного- здоровья, вернее, оно есть, но немного.
Святой услышал и помог. Но, выздоровев, Принц не смог встретиться, с ней. У него начались приемы во дворце. В своем калейдоскопе она видела красиво одетую публику, гуляющую по берегу пруда под музыку оркестра. Его, одетого, как просто лодочника, на гондоле, подплывающего   к берегу покрытому кувшинками, как на картине Моне.
Тут же на берегу в тени вековых дубов стояли сервированные столы и сновали официанты с подносами, предлагая шампанское. А вот и он, Принц, уже с фужером в руках. Но нет радости в его глазах. С  грустью смотрит он на веселящуюся публику. Может быть, думает о ней? Едва ли. У него полно и других забот.
Среди приглашенных могла быть  и она. Но, расценивая его приглашение  как дань вежливости,  отказалась от поездки, предложив ему приехать к ней. Но, так и не дождавшись Принца, уехала в Ниццу. Она любила этот курортный город, хотя море ей не очень нравилось. Особенно не нравились переодевания в специально оборудованных кабинах, расположенных под набережной, по которой катались на велосипедах новые русские, что-то крича во все горло, так, как будто кроме них никого больше не было.
Искупавшись, она подолгу гуляла по городу, однажды, проходя мимо блошиного рынка, решила пройтись по рядам. Ей приглянулась брошь в виде камеи - изображением  девушки, на которую, как ей казалось, она была когда-то похожа.  Она подала деньги торговки, которая достала картонную коробку, полную таких брошей. На мгновение ей стало неприятно, но ей удалось быстро справиться со своим минутным плохим настроением, потому что через мгновение придумала себе другое занятие - пойти  в музеи Шагала и Матисса.  Глядя на картины Шагала  с его библейскими сюжетами, думала о том, почему Бог не может помочь ей увидеться с Принцем? А, может быть, она сама этого не очень хочет, боится встречи с ним, ведь она не юная девушка, годы стерли с ее лица былую красоту, конечно, кое-что осталось, но это кое-что – ничто с тем, что было, когда, глядя в зеркало, она не верила, что это она, а фотографы с удовольствием выставляли ее фотографии в витрине своих ателье.
Неделя в Ницце пролетела быстро. И вот она уже в аэропорту. В автомате зарегистрировала свой билет. Сюрприз ждал ее на посадке, где молоденькая служащая спросила:
- Вы мадам Нико?
- Да, - с удивлением ответила она. Ее фамилию никто раньше не спрашивал.
- Вы действительно мадам Нико?
- Конечно, вот мой паспорт, - нотки раздражения зазвучали в ее голосе.
- Вы полетите в бизнес-классе.
- Этого не может быть, у меня место в двадцать первом ряду.
- Да, нет же, повторяю, вы в бизнес-классе. Поздравляю, - сказала молодая девушка, протягивая ей посадочный талон.
- Можно поинтересоваться на каком основании?
- По решению руководителя полета, - любезно ответила девушка, а про себя подумала, все надо знать пассажирке. Другая бы радовалась на ее месте и бежала удобно устраиваться у окна.
Но она не спешила. Медленно вошла в салон, поздоровавшись с командиром корабля,  стюардессой, стюардом - молодым парнем, с набриолиненной прической, лет двадцати пяти.
Перед тем как взлететь,  стюардесса, похожая на балерину, прошла по салону, насыщая  воздух ароматами духов из пульверизатора. Все невольно залюбовались ею, стройной и  изящной, улыбающейся так, как будто она пришла знакомиться с родителями своего жениха.
Несколько минут спустя стюардесса подала ей меню. Какой сюрприз! Наряду с Bourgogne белым, красными Beaujolais и  Bordeau, предлагалось шампанское Charle Lafitte 1834 года, а также салат «Нисуаз» из макаронных зернышек орзо, утка конфи, жареные кедровые орешки, жареные креветки с чесноком и пряными травами, плов из риса басмати, французская стручковая фасоль, ассорти отборных сыров, лимонное безе, из напитков - кофе и чай для гурманов.
Это было подобно фантастике. Она не устояла и поделилась с  соседкой своим удивлением. Та сказала, что это - подарок. Но от кого? Кроме Принца  ей никто не мог сделать такой подарок. Жила она уединенно, ни с кем не общалась. Но Принц не признавался. Ее мать настаивала, чтобы она в очередном письме  поблагодарила его.
- Как я могу это сделать? Если он не признается, - возразила она.
- Придумай.
Но она ничего придумать не могла. Даже его письма, полные теплоты и нежности не помогали ей в этом.
Сначала в письмах он писал, что стремиться к встрече с ней. Потом его сразили смертельные болезни. А перед этим он неожиданно передумал с ней встречаться. От этого известия она настолько расстроилась, что даже заплакала, о чем и написала ему.  И получила такой ответ:
«Мне плохо от того, что я расстроил вас, дорогая. Но ничего не думайте плохого. Отдыхайте и спите спокойно».
И замолчал надолго. Потом выяснилось, что его сразили смертельные болезни. Следующее письмо она получила после Нового года, где он писал о несчастьях, свалившихся на его голову.
Как она радовалась его письмам, даже таким коротким, как это:
«У меня все очень хорошо и надеюсь, что у вас тоже. До скорого.

Но это скорое никак не наступало.
Прошел год…
И вот наконец она  получила долгожданное письмо:
 «Спасибо, дорогая за ваши теплые пожелания. Пусть рождественский ангел хранит ваши воспоминания, наши воспоминания - важная часть нас самих. Я вам желаю веселого Рождества. Спасибо за вашу верную дружбу. Пишу вам о своем дружеском отношении к вам в поезде, направляясь в Брюссель».
Он часто был в разъездах, иногда поясняя свое место пребывания. Поначалу она верила, потом перестала, хотя он старался подтвердить нахождение  в той или иной стране картинками. Но после она призадумалась. А все началось с того, что он не мог встретиться с ней, когда этого ей особенно хотелось, объясняя,  что он в Бордо:
«Дорогая, спасибо за чудесное письмо. Я сейчас нахожусь в Бордо. Все прекрасно. Представился хороший случай встретить Рождество у родственников. После праздников наступит спокойный период жизни. Желаю, чтобы рождественский ангел хранил вас  и ваши воспоминания, ведь наши воспоминания важная часть нас самих».
У нее потеплело в душе после прочтения этих строк и немного похолодело. От его слов «наступит спокойный период жизни» веяло тревогой. Так и случилось. Он опять надолго пропал. Писем не было. Она получала только молчаливые картинки то с репродукцией картины из брюссельского музея, в знак того, что он был в Брюсселе, то вид его гостиной в поместье под Парижем (когда он был в Швейцарии), то вид лондонского ресторана, где он сидел, обнявшись с «подружкой».
А ее подружка нашептывала:
-Ни в каком он не в Бордо.
-А где?
- А как подобает принцу, на войне.
- На какой?
- Я не гадалка. Да и зачем тебе знать. Какая разница? На одной из войн. В мире одни войны.
Она свыклась с мыслью, что бывают периоды, когда она не  может писать. Но ведь и она не в состоянии писать, когда ей этого хочется. Помимо желания необходим еще внутренний настрой. 
У него, вероятно, также. Ведь когда он на отдыхе в своих заморских владениях с удовольствием описывает «страну пребывания», пишет, как выглядит его дворец, не забывает просить ангелов, чтобы они хранили ее безмятежный  сон и желает спокойной ночи.
Получается или он болел или был в отъезде. Вернувшись, писал : 
« Наконец я вернулся. Как вы поживаете, как дела ?»
Но иногда наступали «просветы» и он писал письма побольше: «Дорогая,  день был тяжелый, хотя новые студенты  весьма симпатичные. В этом году я  в состоянии продержаться до вечера, не чувствуя усталости. Приехав домой, засыпаю, как сурок. В пригороде Парижа свежо и немного сыро. Осень раскрашивает листья и окончательно вступает в свои права».
Иногда он не понимал ее: « Какой выбор вы сделали, дорогая? Я расстроен, так как не понимаю о каком выборе идет речь. Но какое бы решение вы не приняли, я буду только рад. Ведь выбор означает продвижение по жизни вперед. С дружескими мыслями в это холодное солнечное утро. Желаю вам только счастливых дне, моя подруга».
Желая ей счастья, был ли он счастлив сам в борьбе с тяжелой болезнью, о которой он не  любил писать, поэтому касался этой очень важной жизненной проблемы только вскользь:
«Вернулся  в свое поместье из Парижа, где сдавал анализы. Наконец наступили солнечные дни. Надеюсь, что ваш отпуск пройдет хорошо, а путешествие приятным. Желаю вам всего лучшего».
Как грели ей душу его слова: «Спасибо, дорогая за вашу сердечность. Счастливой дороги, согретой солнцем. Надеюсь, что ваша поездка будет приятной. В поезде вспомните о моем дне рождении 19 июля». И сразу о погоде: «Наконец у нас наладилась погода, я стал верить в то,  что наступление лета это больше не мираж».
Приближалось его день рождения. Она хотела послать ему букет цветов, но не смогла и очень сожалела об этом.
Вот  что она получила в ответ на свои признания: «Спасибо большое, моя дорогая подруга. Не сожалейте о том, что не могли послать мне букет, ваши нежные слова  более ценны, чем цветы».
Иногда ей казалось, что до их встречи «рукой подать». Но какая-то неведомая сила мешала их встрече. Сознавая, что их встрече мешает что-то серьезное, она не успокаивалась до конца. Ей не хотелось верить, что причиной долголетнего оттягивания свидания -  его пренебрежение. Тут явно было что-то другое. Изменение его внешности после болезни? Но и она не молода. И для нее приход старости ощутимее, чем для него, как бы она хотела быть молодой, стройной, красивой. Теперь остается только сожалеть о былой красоте и ругать себя, что не получила наслаждения от созерцания своего собственного вида. Как это случилось? Она и сама не могла понять, почему она считала себя такой же, как все. Что ей оставалось? Читать его заверения в верности в дружбе? А, может быть, это просто этикет?
Но ей так не хотелось верить в это, читая эти строки:
«…Для меня было бы большим удовольствием видеть вас, но вынужден отказать себе в этой радости. Наша встреча невозможна в этот раз. Но поверьте мне, для меня увидеть вас было бы истинное удовольствие. Бог поможет встретиться нам  в самое ближайшее время…».
Шли месяцы, а ничего не изменялось, тон писем оставался по-прежнему вежливым, располагающим, заставляющим верить:
«…Я вам пишу, когда у меня есть время, не думайте о том, что отсутствие писем от меня это признак безразличия. Отнюдь нет…»
Потом она перестала получать письма, в калейдоскопе исчезли картинки. Конечно, она могла бы позвонить и узнать в чем дело. Но она помнила о том, что у него своя жизнь, поэтому, если Принц жив, то он когда-нибудь напишет, а если письма не будет, то Принца больше нет…