Подарок от Довженко

Начало июля. Жара в Запорожье невыносимая.

С кумом Валерием отдыхаем после долгого заплыва в огромном водохранилище Днепра. Обессиленно распластавшись на мягком песочке пляжа в тени огромной ивы, мы с удовольствием наблюдаем как в прохладной воде резвятся и плещутся наши домочадцы: жёны, дети и внуки. Картина эта радует глаз, и мы смотрим на неё не отрываясь.

- Красивые у нас с тобой жёны, Володь! Нет, ну ты глянь, а! - неожиданно прерывает молчание кум.  -  Я вот на свою Татьяну дивлюсь неустанно: уж сколько лет прошло -  сын жениться собирается,- а она, как прежде, молодая, озорная, приветливая. А для меня ещё и самая красивая. Поначалу–то я никак не мог к ней подход найти.  Уж, было, чуть не скис от этой непростой задачки. Всё, думаю, не светит мне… А потом… Знаешь как орешек расколол? Э, брат, не простое это дело, доложу я тебе! Ведь, считай,  три месяца ходил вокруг да около, а в душе, всё одно, уверен был, что растоплю её сердце и женюсь. Только на ней! И такая у нас история вышла забавная: расскажу - со смеху лопнешь.

Кум приподнялся на локтях, кинул лукавый взгляд в сторону своей разлюбезной, сел, и потирая ладони от предвкушения чего-то очень приятного сердцу и уму,  с головой нырнул в воспоминания.

- Я тогда только-только из армии вернулся. Маманя от щедрости своей необычайной велела мне «повалять дурака» месяц-полтора – это для восполнения, так сказать, пробелов в личной жизни, образовавшихся во время несения ратной службы родному отечеству. Пробелы я ринулся закрывать с жаром и усердием - активно и разнообразно. Ну там, кабаки, танцульки, друзья, девочки… Короче, сам не маленький – понимаешь.

Так вот, однажды один приятель предложил пойти на вечер в Дом культуры. Почему бы нет? Пошли. А там скукотища такая, что хоть засыпай на ходу! Я уже хотел к мамке домой топать да вареники лопать, потому как все мои гулянки и затеи никак не перевешивали в своей значимости тяги к домашним разносолам. Только, было, я про вареники вспомнил, как вдруг музыка полилась, да такая манящая, что я как-то сразу про дом и забыл. Начались танцы.

Вхожу в зал, оглядываюсь: мама дорогая - девчонок тьма, и все красивые! У меня шары в разбег! Стоят у стеночки:  кто стайками, кто парами, а кто по-одиночке.
Осматриваю их, как породистых кобылиц на ярмарке - выбираю объект своего, так сказать, особого внимания. До конца строя ещё не дошёл, как стоп... прострелила одна из них меня своими глазищами - прямо в сердце и навылет. Увидел её и пропал - окончательно и бесповоротно! Ну всё, думаю, вот ты и попалась птичка - будешь моя, и никуда от Валерки не денешься! Сказано – сделано: как только снова зазвучала музыка, я рванул к ней, как молодой мустанг, и пригласил на танец. С этого момента и закружилась наша карусель…

Короче говоря, весь вечер я никому из парней не давал никакого шанса опередить меня, подплывал к ней первым, и все танцы она танцевала только со мной. Ну познакомились-то мы сразу – это само-собой. Я развлекал её, как умел – на всю катушку. А после пляса проводил до дома и, конечно, пригласил на свидание.

Как я только не старался её охмурить, какие только круги вокруг неё не нарезал, а она на все мои круги-развороты никак не поддавалась. Но и не прогоняла, однако - это вселяло в меня хоть и не твёрдую, но всё–таки надежду.

Представь себе, три месяца она держала меня на "комсомольском" расстоянии: рядом ходи, но за руку взять не моги! А уж за плечики обнять – об этом и подумать было страшно. Мука и страдания адовы! Каждый вечер и до глухой ночи мы исследовали улочки, переулочки да закоулочки нашего города. И надоели они мне до тошноты - все эти исхоженные вдоль и поперек тропинки, изученные до самой малой щербинки булыжники у дороги,  кирпичики в кладке домов и выбоины на асфальте. А дело с места никак не сдвигалось. Если не считать, конечно, что в последние три недели она позволила взять себя за руку. Я хоть и был на седьмом небе от счастья, а как все остальные её бастионы разрушить – понятия не имел!

И вот в один из вечеров, гуляя, и не слишком заботясь о направлении движения – лишь бы не по опостылевшим улицам города, - мы забрались на днепровскую кручу. Внизу, под нами,  остывала от летней жары и устало засыпала могучая река. Садилось солнце. Мы зачарованно смотрели на это удивительное зрелище и ждали момента, когда огромное светило коснётся  окрашенной закатом багровой днепровской воды. И такие чувства вдруг нахлынули на меня, что сравнить их в тот момент я мог только с давно забытыми ощущениями, которые живо напомнило моё собственное сознание. А оно, несмотря на величавость момента, посмеивалось надо мной и подсказывало, что этот наш амурный сюжет с закатным солнцем уж очень похож на сцену из фильма. И не какого-нибудь там «просто хорошего» или «совсем плохого», а самого что ни на есть «фильма киностудии Довженко». Только кинематографические шедевры этой студии славились столь пафосными сценами, что после их просмотра просыпалось желание говорить лозунгами и призывать соотечественников «побеждать и перевыполнять» на всех фронтах социалистической жизни. Ведь если верить этим фильмам, то даже солдат на войне ни за что не бросит гранату в надвигающийся на него вражеский танк, пока не предстанет перед железной махиной во весь рост и не прокричит своей прощальной пламенно-патриотической речи.

Вот это внезапно охватившее меня пафосное состояние, возникшее под действием красоты естественного природного явления, и изменило всю нашу с Таней дальнейшую жизнь, в одно мгновение сотворив то, что сами мы "мумукали" долгих три месяца.

Вспомнил, значит, я про киностудию Довженко и меня понесло, Вовчик! Сам от себя такой прыти не ожидал! Раскинул руки в стороны, и воодушевлённо, по-довженковски напыщенно произнёс свою пламенную речь:

«Видишь, Танечка, как солнце коснулось реки? Оно устало за день и пьёт свежую днепровскую водичку – утоляет жажду её живительной влагой! Смотри, как красиво бегут солнечные блики по ленивым и усталым днепровским волнам…  Да прямо к нам! А лес, смотри, как сразу потемнел лес - вон на том далёком острове! Он затаился, чтобы не мешать нам любоваться волшебным закатом, багрянцем и золотом разлившимся по воде Днепра. Я дарю это всё тебе!  Только тебе одной, и  на всю твою жизнь!  На всю твою и мою жизнь. Это всё я хочу поднести и положить к твоим ногам… Потому что очень люблю тебя!»

На одном дыхании я выдал своё признание и замолчал, в смятении и напряжении ожидая её реакции на мои слова. Честно признаюсь: боялся, что она может рассмеяться мне в ответ. Преодолев робость я искоса взглянул на Таню и встретил повлажневший от слёз взгляд своей недотроги. Она молча обняла меня, закинув руки мне за голову… А дальше, Вовка, я уж и не помню, как мы упали в густую траву.

Очнулись поздно, когда мирно смотрели свои сны не только солнышко с Днепром, но и все прибрежные окрестности. Вечер уступил свои права бархатной украинской ночи с огромными, сияющими в чёрном необъятном небе, звёздами... Без устали пели свои серенады сверчки, веяло днепровской прохладой, а нам было тепло в объятиях друг друга и очень не хотелось расставаться. Мы были счастливы.

Через месяц сыграли свадьбу – всё как положено. Потом родился сын и две дочери. Много воды утекло в Днепре с тех пор, а нам с Танюшкой и по сей день, как и в ту памятную ночь, вовсе не хочется разлучаться.

Теперь уж и сын невесту себе присмотрел. Давненько они встречаются – не один месяц, а что-то о свадьбе пока ни гу-гу. Тут как-то прифрантился парень наш - на свидание, знать, собрался,- а я возьми, да и спроси его:

«Ещё не весь город истоптали? Лучше своди-ка ты свою дивчину на кручу у Днепра. Поднимитесь на холм и полюбуйтесь живой картиной: как солнышко прикасается губами к воде и пытается напиться. Только, сынок, не вздумай всю эту красотищу подарить своей невесте, потому как она – красота эта - ещё до твоего рождения была подарена твоей маме».

А тут Татьяна услыхала мои слова, засмеялась и говорит: «Дари, дари, сынок – мне не жалко. От этого дара дети на свет появляются».