04-06. То ли крылья, то ли петля...

Новогоднюю ночь наша «кирилковская» компания снова отмечала вместе на даче у Олега в Белоострове. Олег незадолго перед этим пережил сразу две трагедии  -  похоронил  своего отца и попал под сокращение на работе. С последней бедой он более или менее уладил: его оставили в том же Радиевом институте, но перевели на рабочую сетку. Неприятности не помешали Олегу еще раз проявить свое гостеприимство, благодаря ему мы снова всю ночь пели и плясали, исполняли  подготовленные заранее номера самодеятельности и гуляли по лесу. Как и прежде,  праздник прошел без вина и мяса. В Белоостров приехала многочисленная и разношерстная компания, к которой на этот раз присоединились и многие  мои  прежние знакомые разных периодов жизни, как, например, Наташа Семенова, соседка по нашей даче, занимавшаяся сначала в моей группе, а потом сбежавшая к Володе.  Были там и Лариса Рябенко с Володей Сибирским. Последние, к моему удивлению, завязали между собой любовный роман, невзирая на их  значительную  разницу  в  возрасте. Впрочем,  Володя мог очаровать кого угодно, что уже однажды сделал и со мной.

В этот Новый год я все время была вместе с Колей. Причиной тому стал забавный декабрьский визит после проруби ко мне домой всех троих - Рашида, Коли и  Сергея, после которого Рашиду «повезло» больше других - ему было поручено просмолить мои лыжи. В этот день я случайно заметила на себе необычный Колин взгляд. В его глазах было нечто особенное - гораздо более серьезное чувство, чем то показное ухаживание, что стояло за всеми его вечными шутками в мой адрес. и это открытие окончательно пробудило во мне интерес к нему. Мы стали чаще встречаться и откровеннее говорить, причем, все  больше о том, как было бы неплохо соединить  вместе два наших застарелых одиночества. В конце января решение о нашем  браке «по существу» было уже принято, Коля стал смотреть на меня, как на  свою  невесту, против чего я нисколько не возражала,  но судьба учинила мне проверку перед предстоящим изменением жизни. 28 января по дороге в Солнечное нам с Колей  неожиданно встретился ехавший туда же с лыжами Сергей, которого я не видела уже больше двух месяцев. Непроизвольно мы с ним, окруженные толпой наших ребят, потянулись друг к другу, словно магнитом нас сцепило вместе. Сергей вновь разбередил мне душу, - явление, которого я напрочь не ощущала, находясь вместе  с Колей. Умом я была целиком на стороне Коли, так как устала от Сережиных выкрутасов, неопределенности и вечных его загадок. Мне хотелось стабильности, ласки и тепла - крепкой семейной жизни. С Колей это было возможно. Мою реакцию на Сергея Коля заметил и огорчился. Сделав мне предложение, он начал ревновать меня ко всем моим «хвостам», но подавал это красиво - с юмором и чувством собственного достоинства. К Николаю, как к человеку, я относилась прекрасно, но, увы, влюблена не была. С Сергеем, наоборот, мне всегда было трудно, я не принимала его, как личность, но, как мужчина, он волновал меня по-прежнему.

Во многих отношениях эти два человека  были  антиподами. Сергей  был неуправляем: он звонил мне всегда неожиданно, в удобное для него время, никогда не  подстраивался под мои планы или желания, хотя и был исключительно вежлив. Он спокойно мог договориться со мной о встрече, а за минуту до нее позвонить и с сожалением сказать, что все отменяется  по независящим от него обстоятельствам.  Но если мы встречались, он всегда и все решения брал на себя и никогда не возлагал  на  меня никаких мужских забот - не пытал меня, куда я хочу пойти,  не вступал в дискуссию, кому платить за билет, не ждал от меня какой-то инициативы  и предложений - платил, угощал, вел, без слов отбирал из рук сумку, если находил ее тяжелой и, если замечал дурно прибитый крюк в нашей квартире, спрашивал, где  взять инструмент, и сам приводил его в надлежащий порядок. Только с Сергеем  я  чувствовала себя слабой  женщиной, а не учителем и не «соратником», как с  Николаем, внешне ласковым  и улыбчивым, но вечно ожидающим от меня каких-то указаний, постоянно просившим меня то стать более слабой и женственной, то более пассивной и сексуальной, то более уступчивой и мягкой. При этом он сам не создавал для меня условий для проявления этих женских качеств. Коля не умел широко, по-мужски, дарить, опекать и брать на себя ответственность за что-то или кого-то. Он не привык быть опорой другим, а Сергей, за редким исключением, не хотел быть опорой, зато уж, когда хотел - не мелочился и не высчитывал.

 Они  оба, каждый по-своему,  были одиноки и несчастливы, с уязвленным самолюбием, с комплексами, но если «печоринское» начало в Сергее было очевидно глазу, то Коля свои комплексы  умело скрывал под маской добродушного, сильного и щедрого человека. Я не сразу смогла догадаться, что ни сильным, ни щедрым, ни добродушным он как раз никогда и не был. Он был только одинок, как и я, умел и любил размышлять и философствовать,  умел относиться к себе и к жизни с иронией и, как и я, тщетно и давно искал близкую себе душу. Николай был послушен и удобен, великолепно делал «хорошую мину  в  плохой игре» и ждал поступков от меня. Сергей не ждал ничего, он брал то, что ему было нужно, или просто исчезал на неопределенное время. Коля был уступчив, Сергей  непредсказуем и эгоистичен,  Коля мелочен,  а Сергей никакие свои поступки не считал жертвой - он делал лишь  то,  что  действительно  хотел делать, не скупясь, и это мне очень нравилось. Сергей многим напоминал мне Кор-ва, только Кор-ва, имевшего со мной одинаковые  увлечения. Его цинизм был показным - его философской концепцией существования,  что ли, а отнюдь не природой. Цинизм и скупость Николая лежали очень глубоко,  были неосознанной частью  его сущности, прикрытой  толстой броней надуманных принципов альтруизма, милосердия и самоуничижения.

Все это  было понято и осознано мной много позже. Тогда же мой выбор (а, по сути, никакого выбора-то у меня и не было!) был сделан в пользу Николая. Я  поверила, что найду в нем свою опору и обрету покой, хотя некоторые поступки из его прошлого мне почему-то не нравились. Николай очень рано остался без матери, рос младшим, поздним ребенком в семье из 4-х детей. Его детство прошло в городе Губкине, откуда он уехал в Москву - поступать в МГУ, где он не без  труда окончил физический факультет и женился на Татьяне - студентке МАИ из Ярославля - и  уехал с ней на ее родину. Братья с удовольствием выписали его со своей жилой площади, и он так до конца жизни и не приобрел собственного угла. Бездомность была  его судьбой и проклятьем, а, может быть, и свойством характера, дававшем причину этой бездомности.

У Татьяны, жившей с  матерью и двумя сестрами в тесной квартирке, родилось двое детей - Рита и Саша - оба младше моей Маши. Таня была тихой, провинциальной  женщиной,  бесконфликтной и пассивной, не имевшей никаких иных интересов, кроме семьи. Думаю, что она очень ждала каких-то поступков от  Николая,  резко  не  понравившемуся ее  матери  - Зинаиде  Ивановне, надеялась, что он как-то подработает и  снимет  для них комнату, чтобы сохранить семью. Теща у Николая оказалась не подарком: серая, грубая и крикливая. Таня плакала, но молчала и нянчила своих детей, а Коля в это время  прохлаждался вне  дома - на занятиях по карате, на баскетболе, участвовал в дружине ДНД и работал в полсилы, сетуя на судьбу - убегал от скандалов,  самоустраняясь от  проблемы, но, доведенный злой тещей... тайком записывал на кассету магнитофона ее попреки  и грубости - чтоб оправдаться в будущем перед Ритой и Сашей, воспитываемых «злой бабушкой»!  Эту кассету Коля дал мне прослушать, думая, что она оправдает его бегство от  своих  детей  в Ленинград,  но на меня услышанное произвело удручающее впечатление. Колю сильно задевало обстоятельство,  что «его выгнали» из семьи,  что Таня, переживая внутри, не встала в открытую на его защиту, меня же покоробило это его тайное деяние  за  спиной, в основе  которого лежало единственное желание - оправдать себя и унизить тещу - несдержанную в своих высказываниях, несправедливую, неумную, но все же несущую на себе груз бытовых трудностей, воспитывающую его детей,  переживающую за судьбу дочерей. Коля  в  это время бездействовал и «наслаждался» своими страданиями, бродя по городу и пропадая в разных группах,  но ничего не предпринимая для реального изменения обстоятельств... Я уже успела побывать в своей жизни в положении Тани и, хотя и находилась в более хороших,  чем она, условиях, я прекрасно ее понимала.

О самой Татьяне Николай не говорил ничего плохого. «С ней невозможно поссориться, но ужасно скучно, она хороша в постели, любит свой дом и детей, но говорить с ней не о чем. И за меня - не боролась!» - рассказывал Коля. Как я поняла, именно такие женщины и окружали его до сих пор, поэтому ему было очень трудно объяснить себе и мою непонятную «холодность» в постели и мои «неженские интересы». А может  быть, именно это его и притягивало ко мне? Он был готов пересмотреть свое отношение к женщинам, сознавал, что был плохой опорой Тане, но был ли он  способен стать другим, я не знала.  Если в Толике в свое время меня угнетала его грубость в отстаивании своих мужских прав,  то в Николае теперь  страшила именно  эта, очень удобная для него позиция созерцателя. Мне смертельно захотелось побыть в своей жизни только женщиной. «Уж замуж невтерпеж», - заучивают школьники слова-исключения. Мне вдруг искренне захотелось сделать исключение в своей убежденности о невозможности обрести счастье в семье и выйти замуж, то есть - за мужа.

На мои глаза уже упала коварная  пелена, заставляющая не видеть очевидного и надеяться на маловероятное. Тому способствовало и известие о женитьбе Кор-ова - на иногородней секретарше своего начальника отдела Службы движения метрополитена,  где он работал, и тот факт, что Вероника уже год как  жила  (пока  без  записи) с  Беляшовым  Валерой,  рабочим с «Электросилы». Да и девчата мои с «Кометы» все, как одна, вдруг подались в декретные отпуска - за вторым,  а кто и за третьим ребенком. Было страшно дольше  оставаться одной:  годы  идут  и  не делают меня ни здоровее, ни привлекательнее. К тому же,  по непонятным причинам, моей  маме Николай понравился, она  одобряла  мои  планы, а сам  Коля  от  моей мамы был в восторге:  по всем показателям она значительно превосходила его предыдущую тещу. Маша с Колей играла, как с большой игрушкой, он ей охотно подыгрывал и меньше всего беспокоился о перспективах их взаимоотношений.

Вопрос с  нашим  союзом  был решен,  но в глубине души я тогда так до конца и не понимала,  что со мной происходит: то ли крылья растут, то ли - петля на шее затягивается!

В свой последний перед новым замужеством День рождения я снова, как и когда-то перед своей свадьбой в 1971 году, собрала друзей - Рашида, Олега, Веронику,  Ларису Рябенко и Володю Сибирского, напекла пирогов, организовала праздничный стол, - будто бы прощалась с ними! В этот же день мне позвонил и Сергей: дату моего дня рождения он, конечно, не  помнил, звонил просто так, а я не стала «раскалываться», не помнит - и ладно.

Коля все еще  оставался  жителем  Ярославля.  Увольняться со своего «Каскада»  с  переводом в ленинградский филиал,  ему не хотелось:  так он терял свои «командировочные» и свободный график работы (привык  ходить  на работу  на  2-3  часа в день!). С другой стороны, еще больше Коля боялся возврата в Ярославль: командировка в Ленинграде не могла  длиться вечно. Так и расстались мы с ним на целый месяц,  не определив окончательно наших дальнейших  действий.  С  его  последней квартирной хозяйкой, Мариной Николаевной, он уже давно конфликтовал, и она грозилась отказать ему от комнаты. Поселять его к себе без регистрации брака я не хотела - так было не  принято в нашей семье, а Коля эту  мою «правильность» внутренне воспринимал,  как доказательство моей неуверенности в нем: «С Татьяной мы год жили вместе без записи», - говорил он. Мне Татьяна была не указ, у нее свои привычки, у меня - свои...

В это же время в нашей солнечной компании мы справили нашу первую свадьбу - Гали Никитиной и Валеры Королева. Последний несколько лет подряд посещал  мои  занятия в группе йоги. Молодожены вступали в свой первый в жизни брак, несмотря на то, что обоим было уже много за тридцать. Почин Королевых рассеял  наши  последние  с Колей сомнения. Решен был главный вопрос - браку быть, все остальное должно было определиться со временем.

В конце  февраля  мы  затеяли ремонт в моей комнате - решили побелить потолки,  сменить обои.  Хоть мы с мамой и пригласили для  основных работ мастера, но  и наших забот более чем хватало - подготовить, передвинуть, убрать... Коля собирался принять самое непосредственное участие в работе, но осуществить  задуманное ему не удалось. Буквально накануне прихода мастеров, к нему пришла  повестка из военкомата: Колю  приглашали  на месячные военные сборы в город Андропов (в прошлом и настоящем - Рыбинск). Ремонт и все заботы по его проведению полностью ложились теперь на меня. С учетом моего ежедневного пребывания  на  основной работе, группы йоги, семинаров - такой вариант был  не  из  лучших.  Снова основные труды  по благоустройству нашего с Колей жилья сваливались на маму,  итак занятую весь день с Машей. Это не предвещало ничего хорошего.

Из дневника:
«Вероника спросила, люблю ли я его. Я задумалась. Нет, выхожу скорее не по любви, а по расчету, только не потому, который сулит материальные блага. Здесь скорее наоборот, раз у него ничего своего нет, то он станет хорошим домохозяином у нас, не будет, как Валера в свое время, делить все на свое и мое. Расчет  состоял в том, что у нас с ним много общего - возраст, образование, увлечения, зрение, взгляды на жизнь, темперамент, профессия - все совпадает! Иногда  я вижу в нем потребителя и мелочную расчетливость,  но, возможно, я ошибаюсь. Он меня понимает, с ним легко, и я боюсь его потерять, потому что очень одинока. А влюбленности нет.

...На работе мои девочки либо сидят на больничном, либо обсуждают быт, а  меня  это  раздражает. Я тоже сваливаю с работы, но ради другой работы - йоги, а у них, кроме детей, нет никаких интересов. Пока у меня не было Маши, я не любила эти их разговоры о детях. Теперь есть, а все равно их не люблю. И вряд ли замужество меня изменит. Замужество.. Как странно. Неужели это обо мне?»

Коля уехал  на  сборы, оставив меня наедине с ворохом забот и не утихающих  опасений о будущем. Началась наша переписка - более 14 писем от каждого в течение месяца: удивительно откровенные, искренние письма с размышлениями о жизни,  любви и одиночестве, переписка, окончательно расположившая меня к Николаю. По письмам я увидела в нем родственную себе душу и неожиданно поверила, что одиночество - не самая лучшая для меня форма существования, что он сможет стать моим другом и  защитником, даст мне  почувствовать  себя женщиной,  оставляющей право решать и действовать другому.

Ремонт мы с мамой общими усилиями довели до конца, расставили мебель, перенесли книги.  Но на этом мои хлопоты не кончились.  От Николая  пришло отчаянное письмо с просьбой забрать его документы и магнитофон из комнаты, которую он снимал.  Его  хозяйка собиралась отдать его комнату своей племяннице и просила срочно  освободить ее, грозя  выкинуть вещи. В результате я, позвонив Вите Алисвяку,  поехала с ним на квартиру Марины Николаевны, и мы, нагрузившись, как цыгане, потащили все немногочисленные Колины вещи ко мне домой. Хотела я того или нет, но мне предстояло начать семейную, совместную жизнь задолго до регистрации. К счастью, мама этому не препятствовала, смирившись с происходящим. Этот мой  поступок - единоличное перетаскивание жениховского «приданого» в свой дом еще до свадьбы, был в то время оценен Колей, как великий подвиг с моей стороны, доказательство моей верности и надежности и совершенно иначе был интерпретирован им же много позже, в его исковом  заявлении о разводе, воспоминание  о  содержании  которого до сих пор вызывает у меня чувство омерзения и непонимания: каков  же  Коля  настоящий, когда и в чем я ошибалась в понимании его?

Итак, на свою вторую двухдневную побывку из части, в апреле 1987 года Николай приехал уже в мой дом, где мной была подготовлена наша комната для двоих,  перестираны и развешаны в шкафу все его вещи. Впервые он у всех на глазах  остался со мной ночевать,  правда,  перед этим переговорив с моей мамой и официально попросив у нее «моей руки».  Эта наша помолвка и первая совместная ночь пришлась на пасхальную неделю,  что показалось мне хорошим знаком для нашей будущей жизни. Я уже полностью отдала свое сердце Николаю и  выкинула  из головы все прочие мои привязанности. Пути назад больше не было.