22. Пишут об Андрее Берсе, Илье Гинзбурге и ККК

На фотографии Андрей Александрович Берс (1970)


В Андрее всегда была и наверняка осталась некоторая бравада. Бравада – да, но не заносчивость. Он весьма дружелюбный человек, но с принципами и с амбициями.

А что же все-таки с его возможным участием в ККК. И тут мне повезло. Я натолкнулся на статью корреспондента журнала ЦК ВЛКСМ «Смена» (№840, Май 1962) Т. Илатовской «В поисках “сумасшедшей” идеи». Заметки о молодых ученых Сибири, http://smena-online.ru/node/17459/print .

Она очень большая и, как все статьи того времени про Академгородок, излишне восторженная, и сегодня кажется несколько наивной. И не только...

Впрочем, она все-равно интересна, потому что написано в те давние времена, и других нет. Приведу обширную выдержку из нее:

“В газете математиков под цитатой о необходимости контактов между учеными чья-то рука шутливо подписала: «Мысль, приписываемая Норберту Винеру и Андрею Берсу». Андрей Берс – заместитель комсомольского секретаря Института математики и горячий сторонник всяких творческих взаимосвязей.

Мы пили с Андреем Берсом чай, вспоминали органные концерты Баха, смотрели рисунки Эрнста Неизвестного, который будет, очевидно, делать в Академгородке монументальную стену «Наука и Труд», и говорили о СМУ.

СМУ – это не строительно-монтажное управление, это (Совет молодых ученых – организация тоже в высшей степени созидательная). Андрей излагал задачи Совета с чисто математической логичностью.

Многие упорно ломают голову над тем, как же должен работать комсомол в науке. Некоторые додумываются до того, что вовсе отрицают возможность такого взаимодействия (иначе, мол, как объяснить, что хороший физик Петя Тюль-кик совсем бездарно ведет собрания?). Комсомольцы Сибирского отделения решили так: двигать науку вперед – первый комсомольский долг молодого ученого. <...>

Хемингуэй как-то сказал, что «пытаться создать нечто такое, что имело бы непреходящую ценность, – значит отдать этому все свое время без остатка». Это как будто специально сказано о тех, кто решил посвятить себя науке.

Ученый не может быть какую-то определенную часть дня ученым, а потом еще кем-то, не имеющим отношения ко всем этим дифференциалам и матрицам. Решение появляется независимо от того, кончился рабочий день или нет. И вот, когда закрыты уже двери лабораторий, иногда возникает необходимость поделиться с. кем-то новой гипотезой, повертеть свое решение со всех сторон, послушать чьи-то высказывания по этому поводу – словом, еще немного поработать и одновременно развлечься своей работой. Для этого, очевидно, и нужны какие-то объединения, творческие группы, клубы.

Была пятница, девятый час вечера. Вахтерша вязала детский чулок и неторопливо объясняла мне, что, пока не сдан корпус Института математики, все отделы размещаются здесь, в обычных квартирах. Мне нужно было пройти в квартиру № 19. Туда только что пронесли виолончель и еще какой-то инструмент кибернетического вида.

Квартиру № 19 знал весь городок, она была в некотором роде легендарна: там размещались теоретические отделы. Теоретики теснились, во не теряли жизнерадостности. Прихожая девятнадцатой квартиры была завалена пальто. В небольшую комнату набилось человек пятьдесят. Оттуда вкусно пахло черным кофе, слышались смех и обрывки фраз, которые поначалу бились о мой мозг, как ночные бабочки о стекло.

– Любой творческий процесс в конце концов может быть формализован, как-то математически выражен. Вот формула стиха Гете...
 
– Как, как вы характеризуете процесс мышления?...

– Никто всерьез не верит, что электронный рифмоплет «Каллиопа» заменит Пушкина и Блока...

– Звук определенной высоты, действуя на нервные узлы, вызывает у человека ЭМОЦИИ грусти, радости... Значит, можно создать робота-композитора...
 
Среди присутствующих я узнала инженера, с чьей легкой руки разбушевались в центральной прессе лирико-физические страсти. [Здесь речь идет об Игоре Андреевиче Полетаеве. МК].

Впрочем, если б пригласить тогда в квартиру № 19 одного из тех, кто ломал копья на газетных страницах, он вряд ли всерьез взялся бы определять, кто лиричнее – физики или поэты.

– Вы математик? – спросила я у ближайшего соседа.

– Я генетик, – тихо ответил он. – Математики вон в том углу, а тут, поближе, геологи и «автоматчики»...

Итак, ККК заседал по всей форме...

Утром рисованный робот Миша – путеводитель по газете математиков – ткнул меня в загадочный вопрос: «Знаете ли вы...

...что ККК – это не капитан Кассий Кольхаун и даже не нежные звуки, произносимые родителями над своим любимым чадом. Это Кофейный кибернетический клуб, именуемый иногда Клубом кофейной гущи...

...что необходимость контактов и дискуссий между молодыми учеными разных специальностей сегодня уже общепризнана...

...что клуб существует несколько месяцев и за это время обсудил более пятнадцати докладов: об информации в кибернетике, о понятии жизнедеятельности и т. д.».

Вникнув, насколько позволяли мои познания, в сущность происходящего, я с удовольствием стала следить за четкими доказательствами, прикрытыми шуткой, и шутками, за которыми крылись еще не сформулированные доказательства.

По двум-трем заседаниям, конечно, трудно судить о плодотворности работы клуба. Но сама по себе идея очень удачна, особенно если ее поддержат выдающиеся ученые, стоящие во главе Сибирского отделения. Все остальное зависит от таланта и энергичности посетителей клуба.

Мне вспоминаются в этой связи «классические» примеры творческих собраний молодых учёных: «клуб Капицы», семинары Гильберта, «четверги» Ландау – дело ведь не в горячем кофе, а в горячем стремлении к истине.

У Кибернетического клуба не было еще подходящего помещения, а иногда и кофе. Но у клуба был устав, утверждавший, что
"Членом клуба может быть любая система, признанная мыслящей".
 
Правит клубом триумвират, состоящий из консула-хранителя бумаг и регалий, консула-информатора и консула-толкователя устава, который может толковать устав так, как ему захочется.

Основная цель клуба – вырвать у природы тайну мышления, сломать перегородки между науками и создать машину, подобную человеку».

За шутливо-дерзкой формулировкой задач ККК скрываются в общем-то те «больные» вопросы, над которыми бьется авангард современной науки. Клуб стремится обсуждать эти вопросы глубоко и серьезно, во всяком случае, для этого есть все условия.

Помню, на одном из заседаний клуба Илья Гинзбург, стоя с мелом у доски, пытался моделировать процессы, происходящие в человеческом мозгу. Его оспаривали, перебивали. Потом два медика накрепко притиснули Илью к исписанной доске (крутить пуговицы на пиджаке оппонента, кажется, запрещалось уставом клуба) и стали доказывать что-то свое.

Была уже ночь. Никто не расходился. Шла цепная реакция идей, начавшаяся от вспышки чьей-то мысли. Спорили о том, что такое мышление и как передать это удивительное свойство машине". Конец статьи.

Так я спустя почти пятьдесят лет узнал, что

– ККК создан советом молодых ученых (СМУ), а тот, в свою очередь Комитетом комсомола СО АН (я предполагал это и раньше, но теперь знаю точно);

– у ККК не было председателя или президента, а были три консула. Правда, фамилии консулов здесь тоже не приведены;
 
– ККК существует уже несколько месяцев и за это время обсудил более 15 докладов.

Но возникли и противоречия. Следопыты утверждают, что Андрей Берс не вступал в комсомол, а тут корреспондент утверждает, что Андрей Берс был в это время зам. секретаря комитета комсомола Института математики.

Кто прав: девочки-следопыты, которые утверждают, что Андрей Берс никогда не был комсомольцем, или корреспондент комсомольского журнала Т. Иловатская, которой для статьи в комсомольском журнале нужен был обязательно герой-комсомолец?

Продолжение следует : [http://proza.ru/2013/03/20/245]