Беспошлинный рассвет Глава IV

Глава IV

«Впервые  с новым  порядком  распространения  билетов   на   концерты в нашем городе
мы столкнулись,   когда в   Омск приехала   на  гастроли  заслуженная артистка РСФСР
Алла       Пугачёва    с   вокально-инструментальным   ансамблем «Ритм».     У кассы
филармонии большое объявление  гласило,    что  билеты     продаваться не будут, они
уже распределены по организациям»

По материалам газеты «Советская культура» 
   

Всё, что осталось от брата у Юрки, поместилось в выдвижном ящике стола -  орден Красной Звезды в бархатной коробочке, толстая пачка писем, стянутая резинкой,  и газета с Указом Президиума Верховного Совета СССР о том, что гвардии ефрейтор Юхлымов Вячеслав Николаевич награждается орденом Красной Звезды (посмертно).   Орден и газету военком привез уже в августе, через два месяца после похорон.  Последнее письмо, которое написал Слава, Юрка помнил наизусть. Написано оно было 3 июня, в день Юркиного рождения. Письмо получили   после того, как брата похоронили. Получилось так, вроде он с родными разговаривал, уже мертвый.

«Здравствуйте родные - мама, отец, сестренки и братишка!
Как вы там? Как здоровье у вас? Отца нога не беспокоит? У меня все нормально. Вот, выдалось несколько минут, решил написать. Сейчас в горы уходим, когда еще вернемся…А у Юрки сегодня день рождения. Братишка, поздравляю тебя от всей души. Расти большой и не будь лапшой. Хотя ты, наверное, уже больше меня вымахал. Если бы вы знали, как я за вами за всеми соскучился. Как соскучился по лесу и реке. Юрка, как вернусь,  мы с тобой на целый месяц в тайгу запремся. Вот чёрт! Я забыл, что у тебя школа осенью! В общем, не скучайте, совсем чуть-чуть осталось, скоро свидимся. Ну, всё…Я побежал, уже сбор объявили. Целую, ваш Славка! 3. 06. 1981 г.».

Когда пришла  страшная весть, Юрка с отцом были на дальнем колхозном плаву, за много километров от села. Председатель колхоза прислал за ними вертолёт, чтобы они успели на похороны. «Груз – 200» сопровождал Славкин командир взвода, он и привез гроб в село вместе с военкомом. Командир все больше молчал и держался в стороне, поначалу вообще ничего не рассказывал. Уже потом, после похорон военком сказал, что это не первый страшный груз, который пришлось сопровождать за свою службу этот молодому и ни в чем не повинному лейтенанту. В  прошлом году, когда он пришел со страшной вестью   к родителям одного  погибшего солдата из Ульяновска, на него бросились с топором. С тех пор он стал осторожным.

Надежда Корниловна так и не оправилась после смерти сына, сразу слегла с сердечным приступом. И через две недели после похорон Славки похоронили и ее. Сейчас они лежали рядышком – мать и сын. Боясь за отца, Юрка не отпускал его никуда одного. После всех потрясений Николай Степанович сильно сдал. Всех удивил Мишка, который безутешно рыдал, когда узнал о смерти племянника и вдруг, совершенно перестал пить. Тоже опасаясь за жизнь своего старшего брата, он после смерти невестки, перебрался к нему, чтобы  поддержать  и помочь ему и Юрке вести хозяйство.

Неделю назад, Юрка, оставив отца под присмотром старшей сестры Натальи, которая  жила в соседнем селе со своей семьей, вместе с дядькой отправился в тайгу, чтобы запастись к зиме брусникой, наловить муксуна  и поохотиться на водоплавающую дичь. Забрались они  по реке далеко, на самую дальнюю свою заимку. Охотник из Мишки всегда был неважный, но ягоду собирать он умел и любил. Они так сразу и решили, что Юрка займется охотой, а дядька брусникой. Рыбу ловили вместе последние два дня на плавную сеть.

Хорошо потрудившись и, полностью загрузив лодку собранными и добытыми припасами, Юрка с дядькой решили назавтра с утра пораньше отправиться домой. А пока, после трудов праведных, истопили вечером  баньку, чтобы  попариться и отмыться после недельной работы. Банька на заимке была добротная, сделанная на совесть из толстой тесаной сосны.

Напарившись от души, они сидели у бани,  пили свежий, заваренный на лесных травах и ягодах чай (к большому удовольствию Юрки, дядька действительно серьезно завязал с алкоголем и уже два месяца даже не вспоминал о нем, и еще, Юрка заметил, что трезвым дядька почти не заикался). Погода была изумительная,  какая обычно бывает в тайге только в сентябре, когда гнус-мошка, комар и другая кровососущая и мешающаяся жить нечисть, прибита первыми ночными морозами, а вечера стоят теплые и тихие.

Расположившись на свежеспиленном, пахнущим смолой чурбаке, Юрка держал в руках горячую кружку, и смотрел на закат. Дядька сидел рядом на завалинке, попыхивал трубкой, и умиротворенно мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. Изба и баня стояли на возвышении, место было выбрано удачно, со знанием дела, чтобы весенние талые воды и, разлившаяся река, не подтопляли строения. Сейчас, когда осенняя Обь была тиха и спокойна, до воды было метров шестьдесят-семьдесят. С высокого места противоположный берег  и лес на нём, казались покрытыми дымкой. В багряно-красном закате осенняя, разноцветная тайга играла всеми красками и оттенками - от яркого, сочно-зеленого цвета у кедров и сосен, до желтого, в примеси с  кровавым, у осин.

Воздух был наполнен таким букетом ароматов, что кружилась голова. И каждый из этих запахов выделял и узнавал Юрка. Этот воздух хотелось есть, намазывая его густым и толстым слоем на хлеб.
Дядька был погружен в свои мысли.
- А знаешь, племяш, - вдруг начал Мишка, - я вот всё д-думаю,  пошто людям («людям» он произносил с ударением на втором слоге)  не живется спокойно…в мире и согласии? –  Мишка отхлебнул чаю и продолжил, - почему они злые такие?
- Ну, не все же злые, дядька. Добрых людей гораздо больше.
- Может и больше, племяш, но чтой-та их не видно как-то. Всё больше злые попадаются. И ты знаешь, я замечаю, шта чем злее и паскуднее человек, тем повыше он забраться хочет… В начальники пробраться… штоб им не дна ни покрышки. Вот взять, хотя бы, участкового нашего Андрюху.
- А с ним что не так? – спросил Юрка, улыбнувшись.
- Всё не так! – стал горячиться Мишка, - молод он  для такой должности…Участковый, он ведь жизнь людскую знать должен! А Андрейка что знает? Как бутылку чужую найти и отобрать?! Тьфу… прости Господи.
В дядьке, видимо, говорила старая обида на участкового. Как то пару лет назад, во время очередной кампании по борьбе с самогоноварением, участковый Нестеренко изъял у Мишки самогонный аппарат и как тот не просил,  не вернул обратно, но и привлекать к ответственности, правда, не стал. Так что в любом случае, Мишка должен был быть благодарен участковому, что легко отделался.
- Ладно, черт с ним с участковым, - сказал Мишка, поняв, что переборщил с кандидатурой участкового в «злые и паскудные люди», - но ты мне скажи… Скажи мне, племяш, - тут губы у дядьки предательски затряслись, голос сорвался, -  Славку нашего они за что?!
Спросив, дядька отвернулся к стене и его худые лопатки, проступавшие сквозь ткань широкой, надетой после бани чистой  рубахи, мелко затряслись. Ответа на этот вопрос, как и его тёзка из далекого Казахстана, Юрка не знал.

Лежа ночью на топчане в избе и, слушая ровное дыхание спящего рядом дядьки, Юрка  вспомнил историю, которая случилась с ним и Славкой, когда тому было лет двенадцать. Как-то летом Славка со своими одноклассниками решил сходить на охоту. С ними, конечно же, увязался и  Юрка. Набрав у своих отцов втихаря патронов, и прихватив с собой пару ружьишек, которых на «Северах»  всегда в каждом доме было полно, мальчишки прошли по реке вниз по течению пару километров, соорудили на берегу шалаш и стали бить утку. Добыв несколько штук, сварили в котелке шулюм  и, разлив его по тарелкам стали с аппетитом есть.

Сережка Гапончиков – рыжий и лопоухий Славкин одноклассник, решил поиздеваться над маленьким Юркой. Видя, что тот постоянно отвлекается от своей тарелки, он стал незаметно подкладывать  в Юркину еду обглоданные кости. Когда Юрка  удивлялся, появившейся у него прибавки, Сережка противно гоготал. В очередной раз, когда Серёжка пытался подсунуть кость в тарелку, Славка взял котелок, в котором еще плескался недоеденный, горячий шулюм, и надел его на голову пакостливому однокласснику.
Уже засыпая, Юрка улыбнулся, отчетливо увидев, как  Гапончиков с плачем бежит в сторону села, чтобы пожаловаться родителям.

***
Пока дядька и племянник Юхлымовы мирно спали в своей избе, ещё один герой нашего повествования – двадцатидевятилетний участковый уполномоченный милиции  лейтенант (а в прошлом старшина пограничник) Нестеренко Андрей шел на моторной лодке «Казанка-3м»  с двумя подвесными моторами «Вихрь» вверх по течению Оби.

Отправиться в столь длительное и нежелательное, можно даже сказать  опасное в ночное время путешествие, велел ему Долг. Обычный Долг сотрудника советской милиции, который требует, чтобы ты, коль связал свою жизнь с этой системой, был готов всегда –  днем и ночью, в любое время года, а также в выходные и уж, тем более, будни, защищать мирных граждан и государство от происков разного преступного элемента, соблюдая при этом социалистическую законность.

Преступный элемент этот, надо сказать, почти всегда бодрствовал и, почему то, проявлял свою мерзкую сущность и активность в основном в самое неудобное время – ночью, когда нормальным людям хочется спать. И если случалось участковому, к несчастью этого элемента, столкнуться с ним именно в ночное время, то удержать себя от соблазна нарушить  принцип социалистической законности по отношению к нему, участковому было очень сложно…Тем более, что кулаки у Андрея были размером с головку десятимесячного ребенка.

Зная эту слабость бывшего старшины погранвойск, местный преступный элемент старался на глаза ему в ночное время не попадаться, а лучше вообще не попадаться.
Справедливости ради следует сказать, что Долг имел и более материальное воплощение  в лице начальника районного отдела внутренних дел майора милиции Никандрова Павла Николаевича.

Ночи были уже холодные, поэтому Андрей надел стеганную ватную телогрейку, на которую сверху набросил непромокаемую брезентовую плащ-палатку. На голове была теплая форменная шапка-ушанка серого цвета без кокарды. На ногах участкового красовались обычные в это время года (и вообще для людей, живущих у большой воды) резиновые сапоги «бродни», подогнутые снизу у колена.

Участок у Андрея был большой. Кроме села, он обслуживал несколько национальных деревень, расположенных вдоль русла реки. Поэтому дома под боком молодой жены бывать ему приходилось нечасто, что очень сильно огорчало и даже злило его (а преступный элемент считал это обстоятельство главным и определяющим в недружелюбии и неласковости к ним со стороны участкового).

Вот и сегодня, получив по телефону от дежурного сообщение о том, что в двадцати километрах от села Лобатьюган вверх по Оби рыбаки обнаружили на берегу труп какого-то бедолаги, с явными признаками насильственной смерти (сложно было не согласиться с таким умозаключением дежурного при наличии двух   ранений в груди), Андрей быстро собрался, кинул в лодку две канистры с бензином и, чмокнув в щеку жену, отправился к месту происшествия, в душе матеря и труп, который позволил довести себя до такого состояния, и преступный элемент, доведший его до такого состояния, и рыбаков, нашедших мирно лежавший, и никому уже не досаждавший труп.

Андрею, как представителю органа дознания, требовалось провести немалую работу – осмотреть и описать труп и место происшествия, опросить всех рыбаков, постараться отыскать орудие преступления, найти транспорт, чтобы отправить труп  в морг на вскрытие. Потом собрать всю эту когорту наверняка полупьяных рыбаков и доставить их  в РОВД. В общем, требовалось быстро, а главное эффективно произвести первоначальные следственные действия, чтобы следователь прокуратуры мог потом с чистой совестью возбудить уголовное дело.

Прибыв на место ближе к рассвету, и бегло осмотрев опытным глазом труп, Андрей понял, что все гораздо сложнее, «по-быстрому» с ситуацией не разобраться и домой он попадет не скоро. Во-первых: труп пробыл в воде не один день и был полностью раздет, а во-вторых: помимо повреждений грудной клетки (по видимому огнестрельных, это только эксперты могли сказать после вскрытия) у трупа по плечевые суставы отсутствовали руки. Их удалили, вероятнее всего, каким-то рубящим предметом. Отправив в РОВД с запиской одного из рыбаков, который, по подсчетам участкового, мог попасть в райцентр, в лучшем случае, только к вечеру, Нестеренко стал опрашивать остальных.

Возможно, что труп бросили в воду за много километров отсюда, может быть и в соседнем районе. Одно успокаивало участкового – почти все тело трупа было обильно покрыто татуировками (явно неоднократно судимый), поэтому установить личность  можно будет по криминалистическим учетам. Убитый был  не местный,  по роду службы, всех мужиков в округе от 25 до 50 лет Андрей знал хотя бы визуально, а уж таких колоритных, он знал по фамилиям, именам и кличкам.

Покончив с опросом, прикрыв труп куском брезента, Андрей вместе с рыбаками – двумя молодыми парнями из районного центра, понурыми от свалившейся на них непривычной ситуации, сидел в избушке и курил.

«Опергруппа не раньше, чем завтра к обеду прибудет, - размышлял он, - парней здесь держать, смысла нет. Пусть едут домой, понадобятся – найдём. Все равно, пока не установим личность трупа, делать какие-то движения бесполезно».
Для Андрея было ясно, как Божий день, что эти горемыки никакого отношения к убийству не имеют. Глаз на это у него был наметан и опыта хватало. И уж кого, а людей, чувствующих за собой вину и, запачкавшихся чем-то непотребным, он вычислять умел, жизнь и служба научили.

Отправив парней, Андрей подошел к трупу, сбросил брезент и стал внимательно, присев на корточки, рассматривать татуировки, надеясь вспомнить, по этой «картинной галерее»  личность убитого. Всю грудную клетку и верхнюю часть живота трупа украшала довольно умело изображенная каким-то «сидельцем-художником» церковь. Внизу живота и на лобковой части были вытатуированы глаза и нос, который переходил в половой орган. Создавалось впечатление, что на тебя смотрит заросший курчавым волосом по самые глаза, бородатый мужик. На правом бедре спереди расположилась русалка, а на левом аллегория в виде куска кирпичной стены, решетки и колючей проволоки с розой.
«Нет. Не наш точно… В районе такой по учетам не проходит. Интересно, почему он голый и без рук? Кто же его так?».

Часа через два Андрей услышал тарахтенье мотора по реке, выйдя к воде, увидел, что к берегу идёт лодка с двумя рыбаками. Когда лодка подошла поближе, Андрей узнал Юхлымовых – Михаила и Юрия. Поймав брошенный с лодки конец веревки и, примотав её к коряге, каких много торчало из песка вдоль воды, Андрей подтянул лодку к берегу.
- Здорово, у-участковый! - ещё с лодки прокричал Мишка, улыбаясь щербатым ртом. Андрей в ответ молча, в приветствии махнул рукой. Уже забравшись к ним в лодку, он пожал руки Юхлымовым. Юркино рукопожатие было крепким. Андрею нравился этот немногословный, не по годам рассудительный мальчишка. После постигшего их семью горя, он, казалось, еще больше ушел в себя, стал совсем неразговорчивым.
- А что, Юр, в школу-то ходишь? – спросил у него Андрей, - ты смотри, не вздумай бросать… Тебе остался год всего.
- Хожу, дядя Андрей…Я у классного руководителя своего отпросился на неделю, запасов сделать. Отец не может, совсем слабый.
- Он с кем сейчас, с Натальей? Ты отцу передай, я через пару дней освобожусь и обязательно заскочу к вам. Ну, давайте, не задерживайтесь тут долго, скоро темнеть начнет. Лучше вам засветло до села дойти…
Простояв на берегу  еще минут десять, пока лодка с Юхлымовыми не скрылась за излучиной реки, и не стихло стрекотанье  малосильного мотора, Андрей пошел в лес, насобирать для печурки сухого валежника на ночь. Бродя по лесу, собирая ветки, Андрей думал о превратностях судьбы.

После окончания автодорожного техникума  Андрея в 19 лет призвали в «армию». В школе и техникуме он увлекался лыжами. Уже на последнем курсе выполнил норматив кандидата в мастера спорта. Может быть, поэтому попал  в погранвойска. Служил на советско-афганской границе недалеко от узбекского городка Термез. Два года честно оттянул лямку на погранзаставе, дослужился до старшины. Незадолго до увольнения на «гражданку» на заставу приехал замполит отряда с каким-то милицейским подполковником-узбеком, который стал  агитировать «дембелей» поступать в школу милиции или же сразу идти работать в «органы». Андрей, недолго раздумывая, согласился. Но оставаться и работать в Узбекистане Андрею не хотелось, поэтому он поехал на север Тюменской области. В областном Управлении внутренних дел, таких как он, ждали с распростертыми объятиями, поэтому без лишних проволочек по его просьбе направили на самый край области. Служить начал с помощника участкового, потом, через год, Андрея назначили участковым. В этой должности он  и служил седьмой год.
Служба в милиции Андрею нравилась, она чем-то напоминала ему  службу на границе. И там и здесь он защищал. Но,   ему, словно, чего-то не хватало. Как-то он, сидя на очередном совещании в райотделе, с удивлением заметил, что ему, вдруг, захотелось в дозор со своими ребятами из первого отделения – Владимиром Зобниным из Подмосковья, Серегой Тереховым из Воронежа, Павлухой Тюриным из-под Архангельска.

В Казахстане, где вырос Андрей, у него остались мать, отец, две младшие сестры (они были уже взрослыми – одной 24, а другой 27 лет) и многочисленные родственники. В июле он получил письмо от матери, из которого узнал, что в Афганистане погиб его двоюродный брат Горбунков Антон. И надо же было так случиться, что Антон служил вместе в одном экипаже со старшим братом Юхлымова Юрки. Вместе они и погибли…
Вечером Андрей затопил печурку в избе и приготовил ухи из рыбы, которую ему оставили Юхлымовы. Поужинал и улегся спать на деревянные нары, укрывшись с головой своей плащ-палаткой.

Следственно-оперативная группа, которую ввиду необычности происшествия возглавил сам начальник РОВД, как и предполагал Андрей, прибыла только к обеду следующего дня. Вместе с начальником прибыли: два опера из отдела уголовного розыска, помощник прокурора района – молодой, только после института, вихрастый парень, два административных «арестанта» (их обычно использовали в качестве понятых и для перемещения трупа) и судебно-медицинский эксперт Зырянов Пантелей Петрович – колоритный дед 72 лет.

Пришвартовав  «каэску»  у берега, Никандров сошел на берег по брошенной с катера доске, используемой вместо трапа. Когда начальник ступил на нее, она жалобно заскрипела. Андрей стал гадать: выдержит ли? Но выдержала. В начальнике было почти два метра роста и добрых полтора центнера мяса и костей без единой капли жира. Кулаки у него были еще больше чем у Нестеренко. За Никандровым гуськом сошли остальные,  рядом с ним смотревшиеся как дети, особенно помощник прокурора – щупленький, почти мальчишка.
- Здорово, Нестеренко, - пробасил майор, протягивая огромную руку Андрею, - что, опять «глухарь»? Как думаешь?
Подчиненные побаивались майора, нрав он имел крутой, с провинившимися  был скор на расправу и рука у него была тяжелой. Глядя на него, Андрей вспомнил потешную историю, которая случилась в июне прошлого года.

В середине лета первый секретарь райкома партии Кравцов Геннадий Андреевич,  обычно отправлялся в поездку по  району на встречи с населением. Узнать их жалобы, чаяния, проблемы, да и вообще, просто повстречаться с народом не в своем кабинете, а на их земле. Положено, чтобы в таких поездках секретаря сопровождал и руководитель местного отдела внутренних дел. Кравцов и Никандров были давними знакомцами, общались запросто, поэтому на обратном пути в райцентр, решили не в ущерб делу, остановиться на бережку, чтобы половить рыбку и попариться в баньке. Тоже ведь люди, надо понимать. Тем более, с их работой, минуты отдыха выпадали редко.

 Никандров отправил заранее на лодке к месту отдыха участкового Тарлина, своего водителя – пронырливого сержанта Бондаря и дознавателя Соколова. Эта троица, прибыв на заимку, стала выполнять поручение и готовить место к прибытию большого начальства. Но какой  мужик, на природе, да еще без присмотра начальства останется трезвый? Поэтому троица стала прикладываться к бутылке еще по пути на заимку. Когда они все приготовили, в них, как в песне Высоцкого, было  в общей сложности, «семьсот на рыло».

Баня была уже натоплена, уха сварена, а начальство где-то задерживалось. Вот и решили мужики ополоснуться. В бане, конечно, еще «усугубили». В общем, никто потом так и не вспомнил, почему и как, но слово за слово, начался какой-то пьяный спор, который по устоявшейся русской традиции перерос в мордобитие. Беспощадно колошматя друг друга тяжелыми деревянными «шайками», еще недавние собутыльники и приятели, дружно вывалили из бани на берег, где и продолжили это увлекательное занятие, гоняясь друг за другом в самом что ни есть голом виде.

Как долго это продолжалось, тоже никто не вспомнил, но когда Тарлин глянул на реку, то увидел стоящий у берега катер, и наблюдавших с палубы за драчунами  Кравцова и Никандрова.
После  вопля Тарлина: «Никандров!!!», вся толпа, непонятно почему, в панике кинулась в лодку и, заведя мотор, понеслась (голыми) на всех парах в сторону райцентра. Когда  часа через два подходили к причалу, то начали трезветь. Что делать? Входить в село в таком виде нельзя, а возвращаться назад еще страшнее, Никандров в горячке поубивает. Нашли в лодке какие-то обрывки одежды и тряпки, которыми двигатель вытирали, и напялили на себя. Кому достались рваные штаны, кому куртка, а кому просто  лоскутья, которые пришлось обматывать вокруг тела. Кое-как, огородами и мелкими перебежками, добрались до тестя Андрея, который   дал этим бойцам какую-то одежду.

Никандров потом не сильно лютовал, по особой просьбе вдоволь насмеявшегося Кравцова.
Сам в прошлом «опер» старой закалки Никандров имел особый оперской  нюх. Вот и сейчас, бегло глянув на труп, он тоже решил, что тот не из местных, поэтому, чтобы не терять время, сразу отправил обоих «оперов» обратно в район. Пусть по телефону свяжутся с УВД и по описанию «пробьют» личность. Все равно без установления личности выдвигать какие-то версии проблематично.

И пока помощник прокурора выполнял обычную в таких случаях рутинную работу и вместе с экспертом осматривал и описывал труп, Никандров предположил, поразив Андрея своей смекалкой в очередной раз, что руки бедолаге за «крысятничество» отрубили свои же, т.е. ранее судимые.  Значит, была какая-то криминальная разборка.

Со всеми процессуальными формальностями, связанными с осмотром трупа и местности, было покончено поздно вечером. Уже за полночь, поужинав и погрузив труп на катер, Никандров дал команду отправляться обратно в Сосьвинское. Так как лодку Андрея забрали опера, он тоже залез в трюм катера, Никандров  обещал подкинуть его до Лобатьюгана.