Нефертити и остальные. Сериал. Часть 1. 4 серия

В груди верховного жреца заворочалось тяжелое беспокойство.  Фараон Тутмос III Менхеперра сказал сто лет тому назад во всеуслышание, повергнув в ужас жрецов, что лучше умереть в бою от рук кочевников, нежели часами сидеть на троне с затекшей шеей. 
Великий фараон-воитель почти не появлялся в столице, проводя все время в походах и битвах, которые расширили границы империи от Страны золота – Нуб до Земли  могучих кедров далеко на севере, а этот юноша с больными ногами и уродливым тазом не может ни сидеть на троне, ни стоять в боевой колеснице. «А что он может?» – подумал жрец.
   
Но юный принц Эхнатон обладал хорошей памятью и запоминал религиозные обряды с легкостью. Он часами слушал Амон-Пануфера, и верховный жрец был почти благодарен принцу за его неподдельный интерес к богам, если верховный жрец мог вообще быть кому-нибудь благодарен.

Все шло неплохо, если не считать сокращенный дворцовый церемониал, и Амон-Пануфер с воодушевлением, что случалось с ним крайне редко, рассказывал Эхнатону, как бог Амон родился ранним утром из голубого лотоса, в час, когда первые лучи солнца дробились и рассыпались в каплях росы на шелковых лепестках этого священного цветка. Потом богиня Тауэрт, большая серая гиппопотамиха, покровительница молодых матерей и новорожденных, поднимая волны, подплыла к берегу, раздвинула тяжелой мордой тростник и, обнюхав младенца, стала охранять его от огромного злого крокодила Себека, чьи ноздри показались неподалеку над водой. Ручьи стекали с ее серых боков. Она топталась и заслоняла ребенка от жгучих лучей поднимающегося светила, в чьей золотой ладье Амону-Ра предстояло плыть над Египтом.

Но с некоторых пор Амон-Пануфер стал замечать, что Эхнатон, посещая храмы, с большим интересом разглядывает прозрачные одежды богинь, нежели следит за  метаморфозами Осириса. На сделанное ему замечание мальчишка ответил дерзко и неожиданно: «Боги оставляют фараону очень мало времени, чтобы быть фараоном».
   
Никто бы из посторонних не заметил, как живой взгляд верховного жреца застыл на одно мгновение, но наследный принц врожденным чутьем почувствовал, какое внутреннее напряжение охватило Амон-Пануфера, и понял, что он совершил глупость, чреватую огромной опасностью.
Все последующие дни он продолжал старательно изучать теологию и религиозные обряды, но у мальчика хватило ума не выказывать большего усердия, чем раньше, чтобы Амон-Пануфер не заподозрил его в лицемерии.

Прошло два месяца, и верховный жрец вроде бы успокоился. Эхнатон перестал ощущать затылком его изучающий взгляд. Но здесь юный принц ошибался. Все заметил старый жрец. И то, что Эхнатон испугался произнесенных им слов, и то, что он всеми силами старался исправить содеянное, но не переиграть при этом. Но самое главное, Амон-Пануфер понял, что мальчишка заметил его смятение, хотя никому до этого не удавалось проникнуть в душу жреца через толщу видимого спокойствия и невозмутимости.

 Именно поэтому он два месяца буравил взглядом затылок принца, изображая должное подозрение, а потом сделал вид, что все прошло. На самом деле верховный жрец не переставал взвешивать все за и против.

Он видел, что натура юного фараона выходит за рамки необходимой формы, выкованной жрецами Амона-Ра на протяжении нескольких столетий правления Династии, что это чревато последствиями, масштабы которых и пытался определить Амон-Пануфер. С другой стороны старый жрец знал, какой страстной любовью любит фараон Аменхотеп III своего единственного, позднего сына. Амон-Пануфер не понимал этого чувства, ибо никогда его не испытывал,  но знал, с какой яростью люди могут сражаться за своих детей.

Кроме того, приход к власти новой династии всегда прерывал упорядоченный ход жизни Черной Земли и вызывал у народа смутное чувство перемен. А ведь веками воспитываемая  косность народа и была тем материалом, из которого возводилась пирамида, называемая Египтом, чье каменное воплощение было когда-то создано  Хеопсом.

Мальчишка имеет собственные мысли, но он, судя по всему, умеет себя контролировать, думал старый жрец. А если он умеет себя контролировать, значит, никаких существенных последствий не будет. Не все ли равно, о чем думали прежние фараоны, если боги почитались, а храмы строились так, как надо. И капризы владык ни в чем не проявлялись, кроме как в создании причудливых садов, где среди пальм и азалий ручные сытые пантеры зевали, широко раскрывая красные  пасти, и спокойно щурились на гуляющих придворных и павлинов. Если бы знал верховный жрец, как он ошибался!