Апрель

               

Едва услышав имя этого месяца, ласкающее слух сочетанием мягких звуков, мы поймём; вот-вот придёт на землю что-то светлое, тёплое, радостное. Робким котёночком неслышимым и невидимым просочится молодой апрель в кроны деревьев, в заснеженные пока поля, в страшные глазницы покинутых изб. Заглянет  и в тёмные пазухи речных берегов, а с рассветом начнёт наводить свои апрельские порядки. Словно рыжий конь, вознесётся, в чистую глазурь неба, солнце. И там, где волшебные лучи его достигнут земли, сразу потеплеет, снег окрасится в мягкий розовый цвет, и озорные ручейки побегут наперегонки будить реки. Воспрянет мир божий. Всё придёт в движение, но хитрющему сорванцу апрелю и этого мало. Подавай ему красоту необыкновенную.  Подчиняясь его желанию, даже растрёпанная серая ворона подчистится, чуть подсветлит свой наряд, и, усевшись на весёлую берёзу, вообразит себя жар - птицей. Крикнет,  чтобы все обратили внимание. Зря крикнет! Вымахнет из ближайшего леса ястреб - тетеревятник, увидит серую воображулю и почти по человечески подумав: « Ах ты, королевна горластая! Я тебе перьев – то  поубавлю!»- молнией метнётся к берёзе. Не сдобровать бы вороне, но в апреле никому нельзя умирать, а потому стая нарядных галок, сорвётся навстречу и поднимет гвалт «на всю ивановскую». Да такой, что ястреб, оглохший и  нецензурно оскорблённый, повернёт к месту покинутой засады.
Всё живое в этом замечательном месяце сходит с ума. На что зайцы, народ трусливый, а потому благонадёжный и в сентиментальности не замеченный, вдруг совершенно потеряют свою длинноухую голову, соберутся в кучу на опушке леса и не только не прячутся, а наоборот выставляют себя напоказ, носятся друг за другом, как угорелые, а иные в нарушении техники безопасности верещат даже.
Глухарь, птица совершенно, казалось бы, уравновешенная, но толи водицы талой пивнёт или  по другой какой причине с утра, ещё в потёмках взлетит на сосну и давай по суку похаживать, да песенки распевать. Оглохнет аж, от избытка чувств. Не знает, что по человеческому уложению, не шибко принято с утра выпивши песни распевать. А ведь бестолково уложение-то. Новый день надо радостью встречать, песней, и даже зорянка, птичка с гулькин нос, это знает. Чуть забрезжит, а она уж на своей черёмушке посвистывает. Только у людей всё наоборот. Придёт человек усталый с работы, и свалятся на него домашние дела, которые сроду никто не мог переделать, да  мысли о хлебе насущном доймут. А тут ещё соседи кличут; праздник у них, видите ли: троюродная племянница, где то в Усинске живущая, от Путина родила. Ну не то чтобы прямо от него, но по его указу о материнском капитале. Без указу она, видите ли, не могла; сколько не трудись. Ну и у соседей, понятно праздник. Егорьев день. Племянница так сына прозвала. В честь Лигачёва что ли?  Или по гороскопу? Вот она там из жадности родила, а ты тут, несмотря на усталость, водку пей, а потом ещё «поговорить». Сосед в грудь себя колотит: «Все великие люди родились в апреле». Перечислять начнёт: « Ленин, Гитлер-сволочь, и вот Егорка – пока ещё не определился».  И это на ночь глядя. Утром другое дело. Утром даже петухи поют. Пели, то есть. Там, где они провозглашали новый день, сейчас и деревень то нет! Зато спокойно. Тихо: не проблем, не жалоб.
Тетерева на заброшенных полях собираются ни свет, не заря и бормочут, что-то на не понятном языке. Нормальный буржуй в это время ещё только домой из сауны шеперится. Ничего не поделаешь, жизнь у этих ребят такая: весь день в грязи, всю ночь отмываешься. Тяжело!
Но о чём это я? Апрель на дворе. А в апреле днём тепло, а ночью ещё холодит и на счастье деревенской детворы образуется наст. Кто не катался по насту с полевых  взлобков, на подбитых железом санках, тот не знает, что такое восторг, что такое умопомрачительная скорость, и того не драли вицей за оборванные пуговицы на фуфаечке. Жизнь! Прокрути немножко назад: в те времена, когда от детского смеха звенел утренний воздух, когда все снега угоров были начисто снесены многочисленной и, ей Богу, счастливой детворой. Кто ответит на гнетущий вопрос: «За что так убивают русскую деревню? Кому мешает её отзывчивость, её доброта, её лад и её хлеб? Не верх ли цинизма уничтожить вековые традиции и деревенский уклад, чтобы потом собрать их крохи в музее, и рассказывая о них, запоздало гордиться. Вряд ли бывает, что копия лучше оригинала, а памятник, лучше человека.
  Нет, не буду о грустном. Ведь апрель. Прямо со второго числа начался. Первое не считается. Первого-обман зрения и всех других органов чувств. Дело доведено до абсурда: секретарша врёт начальнику, что от него забеременела.  Слесарь жкх ходит по квартирам и не только бесплатно чинит оборудование, так ещё предлагает деньги в благодарность за вызов.
 Коровы не желают доить молоко, поскольку оно не в цене и хотят перейти на пиво.
Из магазинов исчезло спиртное, потому как все производители кроме устюгского
 ликёроводочного завода признались, что их продукция «палёная» не пригодна в пищу и отдали её на мытьё асфальта и памятников. В жкх обрадовались и начали мыть. Дабы бесплатно. Но не надо было это делать первого числа: асфальт и памятники стали плавиться на глазах, и чтобы избежать катастрофы дворники выпили моющее средство,  щедро угощая им всех прохожих.  Памятники и асфальт остались. На удивление, но остались и дворники, не убавилось и прохожих. На то и апрель – никому нельзя умирать!
Но всё это меркнет по значимости, перед решением Государственной Думы: с обеда второго числа текущего месяца, снизить цены на топливо для внутреннего потребления, до семи копеек за литр. Воодушевлённые примером парламента, капиталисты взяли на себя обязательства снизить цены на продукцию до советского уровня, при этом, не снижая существующей зарплаты. Все стали счастливы! Никто не матерился, не нищенствовал, и задымили трубы заводов.  Почуяв улучшения социального климата, из-за рубежа началось массовое возвращение эмигрантов и перелётных птиц. Те самые лебеди, которые в октябре улетели от надвигающегося холода, по прилёту пересмотрели свои обязательства по воспроизводству стаи  и снесли вместо пяти обычных яиц десять укрупнённых. Весь мир преобразился. Весеннее тепло топит снег, даже в таёжных сузёмах, куда пришли, ожидая пополнения, осторожные лосихи.
Медведица с медвежатами в поисках пропитания подходит к скотным дворам и на околицы деревень.
Пара волков наладила логово, но пока не даёт к нему след, осторожничает.
На   проталинах веселится птичья мелюзга, а в деревнях, у отвоёванных от воробьёв домиков, вытянувшись в струнку, покачиваясь вслед за художественным свистом, самозабвенно поют скворцы. Посмотришь, и станет ясно;  кто учил оперных артистов непомерно вытягиваться к небу, вслед за высокой нотой. Грачи хлопочут у гнёзд. Голосок у них, не приведи господи, но, к удивлению, вполне вписывается, во всеобщее ликование природы.
 Нет, вы только посмотрите, посмотрите, как струится над жердями изгороди, ставший живым воздух, как обнимает он, каждую веточку ивы, каждый её цветочек – вербашку, возможно, он даже признаётся им в любви. Жаль, что мы не слышим. Ведь иногда,  так не хватает  ласковых, и нежных слов. Наверняка, их знает чистый апрельский воздух.
Как сладко влюбиться в апреле! Только, если не первого числа. Первого- всё равно не поверят. А вот второго, особенно после обеда, пожалуйста. Всё тому способствует и тепло и птичий щебет, да и одежонка уж более тому подходит, легче и аккуратней.   Вы сами представьте; каково, к примеру, влюбляться в тулупе и в ватных штанах? Где лицо, где стройность фигуры, где все остальные атрибуты для оценки вас, как потенциального предмета любви? Ничего близко нет. Ну и понятно никакого к тебе внимания. В апреле другое дело.
И, эх! «Выйду на улицу, гляну на село. Девки гуляют и мне весело!»
Ох, как нужна гармошка, доброму апрельскому вечеру! Также может быть, как любовь робкому и нежному юному сердечку. Вот уж махоньким солнышком зацвела на южном склоне мать-мачеха, а за ней чудо земное хрупкое и такое долгожданное – медуница.
Только не рвите, пожалуйста. В пять минут повянут разноцветные мохнатые колокольчики. Не рвите, пожалуйста!
Апрель!  Припадаю к проталине тёплой земли, и, ощущаю могучий, таинственный рокот  сил возрождения. Где-то в глубине души отогреется, прикорнувший до поры аленький цветок веры, и всё увидится уже в его, жизнь утверждающем, свете.
Земной рокот усиливается. Вглядываюсь в набухшую синевой вену реки и вижу, что апрель победил;  на протяжении всей речной излучины, под радостные и отчаянные крики чаек сдвинулся, издавая могучий сливающийся гул речной лёд.
В высоком небе, огромная стая парящих белых лебедей. Радость и любовь в человеческом сердце. Что говорить, апрель!
                Николай Алешинцев.