Параллельные

И в вены голос - такой родной,
от невозможности быть так близко.
Мой Амстердам умирал весной
в табачном дыме и стопке виски.
Ю. Жук «Мой Амстердам»

Он открыл дверь под неоновой вывеской «бульдог», и его лицо окатил знакомый запах марихуаны. В заведении было полно народа. Кофешопы вообще очень редко пустовали, а тут ещё и на улице начинался дождь. Он осмотрелся и увидел столик в самом углу. Сев на мягкий кожаный диван и заказав кофе, он затянулся самокруткой и улыбнулся. Ему вдруг стало безумно легко. Вдруг дверь открылась, и в дверном проёме он увидел девушку. Мокрые от дождя светлые волосы, заплетённые в косы, синяя юбка в пол с белым узором и майка в цвет. Он невольно засмотрелся на неё. Она же, ответив на взгляд улыбкой, подошла к его столику.
- Это не погода, а чёрт знает что! – она кинула сумку на стул – Я Кейт. Ты не против, если я сюда присяду, а то дожди в Амстердаме редкость и я не была готова к нему.
- Крис. Садись конечно,  – он тихо порадовался, девушка была красивая и явно весёлая, так что и поговорить с ней можно было.
- Я тебя раньше здесь не видела. Ты ведь не местный? – она взяла кружку с кофе и поднесла её к губам.
- Я из Осло. Лингвист, фломанский изучаю в университете. На практику приехал. А ты отсюда?
- Оу, вот чувствую, что есть акцент! Да, я родилась в Амстердаме. Всю жизнь живу в доме напротив. – И улыбнувшись, она затянулась самокруткой. – До дома вроде не много, но здесь мне всегда нравилось больше. Лет с пятнадцати сюда бегала.
Он рассмеялся:
- С пятнадцати? Что родители говорили?
- Мне было тринадцать, когда они умерли. Передоз. Меня бабушка воспитывала, - она сначала опустила глаза, а потом подняла их и посмотрела на него из-под её пушистых, чёрных ресниц. Её глаза были зеленовато-серыми.
- Глаза цвета Апрель, – он сказал себе под нос, но достаточно громко, что бы она услышала. Увидев вопрос в её огромных глазах, ответил – апрель же он ещё серый после зимы, но уже зелёный ведь это уже весна!
- Сделаю вид, что это комплимент! Значит, я девочка апрель? Тогда через 2 часа начинается мой месяц! – она засмеялась.

Второе апреля было безумно солнечным. Он зашёл в её спальню с большим чемоданом. Комната была под стать хозяйке. Белые стены, разрисованные в ручную большими чёрно-красными цветами; чёрная кованая кровать, заправленная белым постельным бельём; и большой шкаф. Его взгляд привлекло окно нестандартно большое для Амстердама.
Она залетела в комнату, сбив его с ног и уронив, как будто случайно на кровать.
- Я же в одежде!- Он попытался встать, но не смог. Несмотря на свою хрупкость Кейт была довольно сильной девушкой.
- Сейчас мы это поправим,- рассмеялась она и начала расстёгивать его рубашку. Он заправил прядь её волос за ухо и притянул к себе. Ещё секунда и его руки заскользили под футболку с надписью «I amsterdam», такие обычно  покупались в подарок туристами, но для неё это была просто домашняя одежда.

Чуть позже он встал с кровати, подошёл к открытому окну, достал Marlboro и, сев на подоконник, начал курить. Она села рядом, облокотившись на него.
- Чем ты занимаешься целыми днями? – ему правда было интересно, так как он понятия не имел, чем она занимается, где учиться.
- Наслаждаюсь жизнью. Пошли я тебя научу. Только оденусь для начала. – Спрыгнув с подоконника, она пошла к шкафу. Он засмотрелся на её светлую, будто фарфоровую, кожу, через которую просвечивали голубоватые вены. На спине выделялась родинка, а на шее татуировка: две ласточки и подпись muscae[1]. Движения были то плавными, то резкими. Забрав волосы, она одела лёгкий, почти невесомый сарафан, на тонкие запястья намотала цепочку с маленьким кулоном в виде часов.
- Люблю тему часов, - он прижал её к себе.
- Когда ты так близко, твой пульс целует меня в грудь, - она подняла свои волшебные глаза, приподнялась на носочки и, когда и губы почти соприкоснулись, оттолкнула его. – Сам- то одеваться собираешься?

Что может быть лучше поездки по пригороду на велосипедах? Только то, как это делала она. Вино, фрукты, бутерброды и смех. Говорят, что голландцы живут долго, потому что пьют, курят, употребляют, занимаются сексом и не волнуются. По этому принципу Кейт не умерла бы никогда, так как она дела всё это, а иногда даже одновременно. Она знала лучшее места, где можно найти марихуану, ближайшие дороги до приморских городов, где на базаре лучший виноград. И её знали вокруг все: на рынке ей дарили цветы, угощали фруктами, здоровались на улицах.
Вечером четырнадцатого апреля они лежали на её балконе. На Амстердам уже спустился туман, он смешивался с запахом конопли, её духов и винограда. Она перевернулась на живот, отпила из своего бокала и поцеловала его.
- Чего ты никогда не пробовала? – ему правда было интересно, ему вдруг захотелось её удивить.
- Я не каталась на мопеде и не купалась в северном море. И не пробовала наркотики. Ну только траву курю, – и она рассмеялась. А потом через паузу добавила – после смерти родителей, я для себя решила, что это, – она подняла самокрутку - это мой максимум. Шесть лет прошло, а я не сорвалась.
Он притянул её к себе, начиная расстёгивать, недавно одетую рубашку:
- Меня всегда тянуло к невероятно сильным женщинам.

На следующее утро около её дома стоял мопед. Он видел восторг в её глазах, когда она садилась на него. А она точно знала, что он повезёт её к морю. На самом деле у него в сумке был даже купальник для неё. Когда они выехали из Амстердама, он прибавил газу: больше дороги, меньше каналов. Внезапно она отпустила руки и начала кричать от счастья. И он знал это. А ветер сдувал с её лица пряди, «целовал» её. Крису было жаль, что он не видит её. Он знал, что это было великолепно. Они въехали в маленькую рыбацкую деревню и подъехали к воде.
- Какой купальник ты мне взял? – она открыла сумку и улыбнулась. Он взял её любимый купальник: сплошной, в стиле пин-ап, чёрно-белый.
Переодевшись, она вернулась и замерла перед водой. Он всё так же в шортах и футболке сидел на берегу.
- Ты не пойдёшь, да? – сказала она, так что бы ему стало стыдно. Она умела это делать: ехидная улыбка, поднятая бровь.
- А надо? В том смысле ты этого хотела, а не я!
Она подошла и взяла его за руку:
- Ну пойдём! Ты тоже этого хочешь! – она потянула его к себе. В это время её глаза загорелись почти адским пламенем. Ей нравилось его соблазнять и подталкивать на странные действия. Он, вытащив из кармана ключи от мопеда, подхватил её на руки и пошёл в воду. Это было не лучшей его идей. Купаться в воде, температура которой восемь градусов, было не слишком приятно.
- Сумасшедшая! – закричал он, когда она куталась в полотенце, и его глаза цвета крепкого чая вдруг стали почти чёрными – Ты хоть знаешь, какая температура воды?
- Это ты меня сюда привёл! – она повысила голос – и что это я должна купаться, а ты нет?!
- Это твои мечты! – он взял её за плечи и оттолкнул.- Я скоро вернусь.
Он ушёл. Она села на мопед и поехала в Амстердам. Ей было безразлично, где сейчас он. Видеть его она не хотела. Воспоминания накатили волной. Отвечая всем, что родители погибли от передоза, она не говорила главного. Её мать погибла от передоза. Отец - нет…

Они жили тогда в другой квартире. Она была меньше. Две комнаты и кухня. Мама часто готовила, и на кухне пахло чем-то вкусным. Иногда мать исчезала: пять десять дней её не было, а потом она возвращалась, как ни в чём не бывало. Сейчас она понимает - это были «марафоны». Иногда мама срывалась и кричала на неё, чуть ли не била, хотя две-три минуты назад она была добра и весела. Сейчас признаки все наркотической зависимости Кейт понимала чётко и ясно. В тот день шёл дождь. Кейт с матерью своего отца пришла домой. На кухне лежало тело её матери. Бабушка быстро завела девочку в комнату и позвонила её отцу. Что было дальше, она не помнила. Только на утро во второй комнате она нашла своего отца повешенным. Он слишком любил её, чтобы быть без неё.
Крис доехал на Автобусе до Амстердама, зашёл в знакомый подъезд, потом в старую квартиру игла, вена, ему снова хорошо и легко…

Она проснулась от звонка в дверь. Увидев на пороге его с букетом розовых тюльпанов, она кинулась к нему. Они нуждались друг в друге. Вот так болезненно нуждались, как нуждается в дозе наркоман. Это ему было знакомо не понаслышке. К двадцати одному году слезал с иглы, но возвращался всегда, когда ему было плохо. Пресловутые пятнадцать дней. Ий пережить он не мог. Но не было ни ломки, ни других проявлений. Он просто уходил в себя, а потом кричал. Иногда он напивался до такого состояния, что избивал своих подруг. Но сейчас он нуждался в ней. Это разъедало его изнутри. Пятнадцать дней с этой девочкой и всё. Он терял голову от запаха её тела, в принципе от её тела, от её глаз, когда на них падает свет.
Он притянул её к себе и поцеловал. Вроде бы простила.
И снова всё закружилось. Он. Она. Амстердам. Они ездили по каналам на катерах, он фотографировал её на полароид. Иногда только губы, иногда только глаза. Она сидела на площади Дам, ела салат, пила красное вино, а он показывал ей пантомимы. Они смеялись, они любили жизнь. Брали от жизни всё. Молодые, влюблённые им можно было это делать. Живём один раз и этот раз должен быть волшебным.

Двадцатого апреля первое, что он услышал, была французская речь. Она, сидя на кухонном полу, складывала вещи в небольшой круглый чемодан, на крышке которого была фотография Грей Келли, её любимой актрисы.
- Скоро увидимся! – сказала она и положила трубку, а потом, не оборачиваясь, но обращаясь к нему, добавила: - мы едем в Париж недели на две. Собирай свою сумку!
Он порадовался, что она ещё не сделала это. Он боялся её реакции на то, что употребляет наркотики. Ему  было страшно. Он держался вроде бы, но боялся сорваться. В первый раз такое было.
Полчаса спустя они сидели в её бирюзовом фольксвагене жук кабриолете. Её золотые кудри, тёмные очки, красные губы, золотой  кулон «love», который он подарил ей после той ссоры. Он любовался ей все четыре часа поездки. А она такая свободная, подпевала песням из радиоприёмника, поднимала лицо к небу, к солнцу. Ей кто-то звонил, узнавал, приезжает ли она в Париж, а она отвечала, что нет или отшучивалась, что ей будет не до встреч. Он знал, что она часто ездила в Париж.
Она припарковалась рядом с небольшим магазином, вышла из машины. Он никогда не видел её в брюках. Её вечные сарафаны, юбочка, шортики, кеды, балетки. В тот день на ней были широкие брюки и блузка в тон. Цвет припыленной розы ещё больше подчёркивал цвет её кожи, а высока талия брюк и туфли на высоких каблуках делали её чуть повыше, но не менее хрупкой. Она вышла минут через пятнадцать с пакетом яблок, багетом и бутылкой вина. На пороге другая девушка, высокая шатенка, окрикнула её:
- Тридцатого, не забудь. Я заеду за тобой, – и уже обращаясь к Крису, сказала: - добро пожаловать в Париж.
Маленькая квартира на Монмартре, с большим окном. Он сел на кровать, потянул её за руку, она поддалась ему. Пробежав пальцами по шёлковой блузке, он начал целовать её. За всё время, что они были вместе, он поцеловал каждый кусочек её тела, а когда он дотрагивался до её волос, мир переставал существовать. Не знаю, что она любила больше: минуты, когда они занимались любовью или те секунды, когда они ещё в одежде, он смотрит в её глаза и по венам разливается это химия слова «моя». Она касалась ресницами его щёк, губ, а он чуть позже целовал её шею. Страсть накатывала волной, а потом отпускала, оставляя нежность.

Она провела ему экскурсию по Парижу. Как выяснилось, раньше она училась в Сорбонне, но потом бабушка умерла и она вернулась в Амстердам. Они гуляли по городу любви. Её платья, туфли, кружевное бельё и чулки, сводили его с ума. Она изменилась и стала под стать городу, но это не убавило безбашенности. Все изыски французской кухни она умудрялась делать на кухне, и все их прогулки сопровождались вином и её выпечкой. Он восхищался тем, сколько она ходит на каблуках и как ей удаётся выглядеть идеально, при том, что она спала по три-четыре часа. Он дарил ей розовые цветы: пионы, тюльпаны, розы. Она не любила этот цвет, но его цветам она радовалась, как меленькая.

Двадцать девятого они сидели на Марсовом поле, она заплетала себе косичку и ела клубничные пончики, над которыми колдовала ночью.
- Завтра один погуляешь? Мне на кладбище съездить надо. У неё парень погиб. Ей плохо.
- Конечно, не проблема. В Лувр схожу, – он засмеялся. Она сводила его в  Лувр три раза и ещё  четыре в Д’орсе и каждый раз она показывала ему что-то новое.
- Не потеряйся, только! – она засмеялась и поцеловала его.

Утром он проснулся один, но на плите стоял ещё горячий завтрак. Весь день он прогулял. Пришёл домой около восьми вечера. Она сидела на кровати. Он не успел сказать даже хоть что-то. Как она протянула ему небольшой пакетик. Он точно знал, что в нём.
- Что это? - она посмотрела на него красными от слёз глазами.
- Я не обязан отчитываться! – рефлекс сработал. Он всегда начинал защищаться, когда кто-то спрашивал о наркотиках.
- Но ты мог бы хотя бы сказать! Ты понимаешь, сколько жизней это сгубило! – она не  хотела, но включила знакомую пластинку, по инерции выдавая всё то, что она говорила всем наркоманам.
- Ты говоришь как все! Но посмотри, я жив и вполне здоров! – он понимал, что задевает за живое, но тона уже были повышенные, и он не смог бы остановить этой ссоры.
- Что сознание расширяешь? Небо ищешь? Зачем? Я этого не могла никогда понять! Зачем вам всем это нужно? – она подошла к нему и посмотрела в глаза, пытаясь найти ответ в них. -  всё просто: ты слабый. Ты сидишь на игле. Ты не сказал мне. Ты трус!
И тут он сорвался и ударил её по лицу. Она не издав не звука. Просто опустила глаза и показала на дверь.
- Вон, – сказала она тихо, но внятно. – я не хочу тебя видеть.
- Не хочешь? Да пожалуйста!
Он хлопнул дверью. Она спустилась на пол. По красной от удара щеке потекли слёзы. Она дошла до кухни, достала бутылку виски и маленький портсигар. Стакан, второй, но её не отпускало. Она прокручивала их разговор, их месяц и не понимала, что сделала не так.
Около одиннадцати вечера, он позвонил в дверь. Она открыла дверь. Он пьяный ввалился в квартиру:
- Зачем всё было портить? Ты не понимаешь, что ли что это было то самое? Я бы ради тебя бросил. Я бы смог. Я же люблю тебя! - он схватил её за руку, она отшатнулась  и попыталась выйти.
- Ты пьян. Отпусти меня. Поговорим утром.
Она выбежала на улицу, слышала, как он побежал за ней, а потом услышала скрежет шин и удар. Обернулась и чуть не упала. Он, ещё недавно живой, лежал на мокром асфальте, а мужчина выбежал из автомобиля и начал звонить скорой. Пока подъезжала скорая, собралась целая толпа зевак все смотрели, что-то говорили, а она стояла на том же месте, где поняла, что его больше нет. Когда врачи начали грузить его тело в машину, она подбежала, ей что-то кричали, а она просто хотела его увидеть. В последний раз. Увидеть и попрощаться навсегда с мужчиной, которого любила. Любила на самом деле.
Скорая уехала. Она, сидя на ступеньках дома, допивала бутылку виски. На часах было двадцать три сорок пять. Она, пошатываясь, пошла к машине. Ей было настолько плохо, что она не могла плакать. Повернув ключ зажигания, она внезапно поняла, что все любимые люди ушли. Мама, папа, бабушка… А теперь ещё и он. Слёзы покатились.  Она нажала на педаль газа и поехала по направлению трассы. Встречная полоса замигала огнями, и она резко повернула руль в её сторону.

Часы издали звук, которым отмеряли каждый новый день. Начался май. Он накинул на неё плащ и взял за руку.
- Пойдём, ты главное не бойся. Нас там ждут. Теперь точно вместе навсегда.
Она пошла за ним. Там впереди её ждали родители и родственники. И главное он всё-таки вместе с ней.
- Крис, постой. Я люблю тебя.
- А я люблю тебя, – он улыбнулся, посмотрел в её глаза и поцеловал.
Она оглянулась на дорогу, бирюзовый фольксваген жук, догорал после взрыва.



Белые хлопья пуха, разрежут на части
Пластику этого мира твоей фантазии
Мы параллельны, как две прямые
Один за другим, уходим в дали эфира
©