Семь рассказов об Индии

За рассветом
Самой южной точкой Индостана является мыс Кэйп Коморин, на котором расположен маленький городок Каньякумари. Домики рыбаков и гостиницы окружают высокий маяк. По ночам его мощные лучи вращаются в небе над морем и сушей в такте девять к трем. Когда  сидишь на крыше гостиницы, а Каньякумари внизу давным давно затих, высоко над головой, в самом небе, проносятся полосы яркого света. Они кажутся вещественными, и даже трудно представить, на каких огромных расстояниях виден этот свет, такой он сильный. Становится понятным, что географическое положение данного места превалирует над иными значениями.
До рассвета рыбаки уходят в океан на длинных лодках, а все население и туристы появляются на набережных встречать солнце. Построены даже специальные башни для удобства наблюдения. На закате, перед тем как зашумит рыбный базар, люди выходят к океану провожать солнце. Так повторяется каждый день. Говорят, что каждый рассвет и закат именно в этом месте совершенно необыкновенные. Солнце выходит из вод и уходит в воды, облака, само небо, великий океан с воодушевлением участвуют в ежедневном представлении, которое приходят смотреть сотни, если не тысячи, людей.
Здесь развеяли прах Ганди. 
Однажды мне захотелось посмотреть рассвет не с набережной, а с пустынного пляжа – в роще кокосовых пальм у средневекового форта – и записать, если удастся, это впечатляющее своей красотой и величественностью явление, на видеокамеру. До форта было около часа на велосипеде, и вскоре после полуночи я отправился в путь.
За рассветом!
В начале путь лежал по освещенным улицам Каньякумари, потом по полю, а затем  через маленькие деревеньки и темные джунгли. По мере удаления от города стало понятно, насколько легкомысленным был мой план. Днем докатиться за час до цели было бы не сложно, но в полной темноте, с одним маленьким фонариком, получалось ехать только еле-еле покручивая педали, чуть ли не медленнее, чем пешком. Никакой уверенности, что эта дорога ведет туда, куда надо, не было и в помине. Мне стало элементарно страшно.
Темнота обступила меня со всех сторон и от пятнышка света фонарика становилось только еще темнее вокруг.
 Прогалины небольших полей среди джунглей отсвечивали мертвенным светом, и в их туманной глубине нельзя было распознать значение странных силуэтов. Из зарослей раздавались резкие звуки, рядом с дорогой что-то шуршало и урчало. Порой с высоких пальм срывались странные тени и проносились над дорогой. Луны не было видно. Пришло осознание того, насколько маленьким и беззащитным бывает одинокий велосипедист на пустой дороге среди джунглей. Кроме суеверных страхов, пугала возможность встретить преступников, охочих до моей видеокамеры, хотя даже самый экзальтированный грабитель не станет искать туриста на такой дороге в такой час. Самоуговоры и здравые рассуждения помогали мало. Обливаясь потом, я медленно катился все вперед и вперед, не подозревая, что главные испытания еще впереди.
Километр за километром туманные прогалины становились шире, дорога светлее, и я уже перестал так шарахаться от шорохов, уханий и завываний, доносившихся из темноты. Впереди была деревенька. От души отлегло, когда мой велосипед вкатился в пространство между лачугами. Даже отсутствие людей на улицах и света в домах казалось к лучшему — совсем не хотелось никого видеть и давать знать о своем присутствии. Но чувство облегчения оказалось огромной ошибкой.
Люди спали, но не спали собаки. Сначала был тявк, одинокий и неуверенный, а через секунды поднялся шквал лая, и из всех подворотен несметное количество собак ринулось на одинокого велосипедиста. Собаки были очень возбуждены и все их пасти широко открыты. Остервенело ревели они, не прикрывая обнаженных клыков и разбрызгивая слюни.  Собаки бежали взапуски, и скорость их разгона не позволяла им остановиться, не достигнув меня — они уверенно атаковали…
Все суеверные страхи и сомнения мигом вылетели из сознания. Живое естество требовало защитить себя хоть как-нибудь и ему до предрассудков не было никакого дела!  Я успел упасть с велосипеда на пыльный асфальт, пустив себе первую кровь этой ночью, и поскольку у меня не было другого оружия, а голые руки против огромной стаи собак отнюдь не лучшее средство, я схватил свой велосипед за раму и попытался его обрушить на максимальное число зверей. Думаю, что я сам завывал при этом как зверь, потому что собаки – и кому успело достаться, и кому нет – резко двинули назад. Размахивая велосипедом и рыча, я наступал на продолжавшую истерично лаять стаю. Твари держались на границе досягаемости велосипеда и пытались зайти в тыл из канавы или напасть неожиданно из-под куста, но мне удавалось отражать эти броски. Облако пыли, которую мы подняли, делало деревенскую улочку похожей на поле исторических баталий. Определенная победа была одержана, но я был блокирован. Плотное кольцо постоянно норовило атаковать, и та сторона, что сзади всегда была ощутимо ближе. Сознание сверлила мечта о палке, но палки у меня не было. Отмахиваясь велосипедом, я медленно продвигался и вот достиг кучи крупного щебня на обочине. Такие кучи можно часто встретить на дорогах Индии.
Загнав собак под заборы и набрав полную корзину камней, я вернулся за выпавшим фонариком который грустно светил в землю на месте моего первого боестолкновения. Все тело трясло, но надо было отправляться дальше. В сознании появилось некоторое новое знание: когда камень попадает в собаку, раздается глухой пустотелый звук, а животное издает визгливое хрюкание. Это знание приносило удовлетворение и успокоение.
Какими радушными и безопасными показались мне темные джунгли! Больше не пугали шорохи и крики ночных обитателей, прохладный воздух освежал лицо. В следующей деревне я знал, что делать, и начал бомбометание, спешившись у первых домов, а в третьей – отстреливался уже на ходу, не слезая с велосипеда.
Дорога бежала дальше во тьме и прохладе ночи, и вот уже впереди должен был показаться форт. 
Тихо-тихо было на подъезде к черным зубчатым башням над высокими стенами. Медленно приближались черные силуэты на фоне темного неба. Из головы не получалось прогнать мысли о пиратах, загубленных душах, скелетах в цепях, об одноногом и одноглазом капитане. Повеяло сыростью и прохладой, помимо моего желания велосипед остановился у границы открытой площадки перед фортом. Вокруг была ночь в глубине чужой страны. Далеко позади осталось последнее человеческое жилье. Прямо передо мной, закрывая ночное небо, высились, заброшенные сотни лет назад, каменные укрепления с бойницами и сырыми казематами внутри. Не замок какого-нибудь романтичного английского аристократа, а крепость пиратов Индийского океана.
Добравшись до стен форта, я практически был уже на месте. Следовало обогнуть крепость, спустившись с дороги, перейти широкий мелкий ручеек уже у самого берега и прогуляться немного вдоль океана. Там, под сенью кокосовых пальм, располагался пляж с прекрасным видом на открытый простор. Тем не менее, я стоял и не мог себя заставить двигаться вперед. Даже уже не чернеющий в ночи пиратский форт пугал меня. Пришло осознание, что до этого я ехал по дорогам, а теперь должен буду спуститься в джунгли и пробираться через заросли под сенью каменных стен до самого берега. Конечно, фонарик позволит мне не идти между деревьями на ощупь, но змеи, ядовитые насекомые и тигры... Я не мог разглядеть ничего кругом, за пределами каменной площадки, и чувствовал себя, как слепой муравей на  белом листе бумаги. Казалось, что отовсюду из темноты опасные и холодные глаза смотрят на меня. Непроизвольно мои громкие ругательства огласили гнетущую тишину. Может быть, брань напугает духов и зверей?
Чтобы спуститься в джунгли с дороги, надо было метра три лезть вниз по каменной кладке форта. Днем это было легко, но как сделать это ночью и с велосипедом? Определить точно глубину не представлялось возможным из-за сплошного щита листьев деревьев и кустов, что росли внизу... Привязав велосипед за раму своим поясным ремнем, я опустил его как мог ниже и отпустил. По тому, как он летел, стало ясно, что здесь совсем не так низко, как казалось днем. Попытка отыскать точки опоры на сырой скользкой стене в кромешной темноте не увенчались успехом. Я почти уже пал духом, но страхи всего пути, всей этой ночи навалились на меня, закружили голову, и вспомнилось, как будучи детьми, мы прыгали с заборов в сады, прямо сквозь листья и ветви, уже по пути ориентируясь и избегая столкновений. И просто прыгнул…
Поцарапанный, но совершенно целый, упал я в мягкий ковер из опавшей листвы и еще чего-то, образующего подстилку лесов в Южной Индии. Отдышавшись, отыскал велосипед, и мы с  ним пошли вдоль каменной кладки. Немного зудели поцарапанное лицо, ноги и особенно руки, но оставалось так немного! Впереди был ручей.
На берегу неспешно бегущего потока, самобладание совсем оставило меня. Хотелось плакать и кричать. Вместо ручейка впереди лежала пусть небольшая, но речушка, и брода не было видно.  Ноги проваливались в ил топкого берега, пытаясь померить велосипедом глубину, я нигде не мог найти дна. С одной стороны речка упиралась в небольшое озеро, с другой – в стену форта, но туда невозможно было пробраться из-за густых колючих кустов. В каком-то исступлении я нащупал дно и ринулся вперед. Воды оказалось по пояс, вместе с илом по грудь. На другом берегу, совершенно мокрому и грязному, с горящими от ссадин ногами, мне стало очевидно, что более никаких препятствий вынести будет невозможно. Не смогу.
Препятствий больше не было. Я медленно шел, опираясь на велосипед вдоль шелестящего прибоя.  Глаза давно привыкли к мраку, и на берегу, на просторе, отчетливо блестели набегающие волны, песок, камешки, какие-то влажные щепки. От океана тянуло теплом, и силуэты пальм необыкновенно живописно ловили звездочки в раскинутые гребенки своих ветвей. Времени было вполне достаточно, чтобы искупаться, постирать и разложить для просушки одежду, спокойно приготовить технику для съемки.
Стоит ли говорить, что, не смотря на то, что кофр честно защитил камеру во всех  приключениях, видеозапись ни коим образом не смогла отразить того спектакля, того философско-религиозного эссе, которое разворачивалось над океаном этим утром.
Солнце еще не вышло из-за горизонта, но темнота уже отступила. Приближение светила заставило мрак сжаться, редеть, исчезать. Оставив включенную камеру на триноге, я присел у корней пальмы. Небо и океан меняли краски так быстро, что я не успел бы давать имена цветам, перетекающим один в другой. Был там и розовый и оранжевый и бирюзовый и голубой и лиловый, только тоньше, чувственее, чем просто цвета.
Над самой кромкой океана загорелся маленький огонек, такой яркий, что казалось - большего света и не бывает. Я ждал, но вдруг увидел такой же огонь, вспыхнувший почти у моих ног. Этого не может быть, прямо передо мной в двух шагах, разгорался такой же яркий свет, слепящий свет! Он разгорался рос, стал вытягиваться к тому огню, что вставал над горизонтом. Навстречу моему маленькому свету от светила побежала по волнам сияющая дорожка. Дорожка от моего маленького огня и дорожка от солнца встретились у пены волн прибоя. Я узнал, как родилась Афродита. Как родился миф о рождении Афродиты.
«Этого не могло быть! Конечно, солнечные лучи сначала осветили мокрую гальку на берегу, потому что берег выше поверхности воды - судорожно думал я — ну как это могло быть так ярко? Земля круглая, отблеск лучей на волнах распространялся к берегу по мере того, как солнце поднималось выше. Угол полного отражения, законы оптики — хаотические мысли носились в сознании, но сильнее всего звучало — этого не может быть».
Мой разум маялся - он не знал, что еще миг, и никакие объяснения не будут нужны, все ответы явятся свободно и просто.
Светило поднялось над горизонтом.
Мои глаза широко открылись, я прямо и не мигая, смотрел на солнце. Солнце смотрело мне в глаза. И улыбалось.
Долгое время я провел на берегу. Позже пришли люди. Индусы купались в одежде, заходя по-колено в волны и переживая от этого неописуемый восторг. Иностранцы фотографировали море и форт и пальмы.
Когда мои глаза все вокруг снова увидели простым и привычным, я поехал назад. Путь лежал вдоль стен форта по ухоженым парковым дорожкам, через ручеек, через площадь перед воротами форта, на которой галдела пестрая толпа и стояли экскурсионные автобусы. Прямо за площадью начинались ряды сувенирных палаток. Когда палатки закончились, я остановился, чтобы изготовить великолепную палку из пальмовой ветви. В тот день жители той самой первой деревни были потрясены видом белого человека, с наслаждением преследующего каждую собаку до ее жилища. Обида за тот страх, который эти шавки нагнали на меня ночью, совершенно вытеснила сдержанность. Мне было не до мнения сельчан, но местные жители – удивительно  покладистые люди, и они только недоуменно переговаривались, наблюдая за моими погонями…
Покладистость и терпеливость индусов, возможно, происходит от того, что они в большинстве своем считают все происходящее в мире неслучайным, и если они чего-то не понимают, то скорее подумают, что им не все известно о предистории и самой сути события, нежели вынесут скоротечное суждение. Так или иначе, но я благополучно добрался до номера в своей гостинице, принял душ, обработал ссадины, которых оказалось не так уж много, и лег спать. 



«Своя вода»
В Индии не раз приходилось слышать поговорку: «У каждого места своя вода». Из-за различных вариантов применения, смысл этого высказывания от меня ускользал.
В городе Агра цена входного билета в кассе у ворот Тадж Махала настолько шокировала, что идти внутрь я отказался наотрез. Пропало всякое желание. Меня, уходящего в разочаровании, остановил человек, предложивший показать мне места, с которых прекрасно видно достопримечательность не заходя внутрь. Я согласился и он повел меня вокруг. За забором, в пределах дворика, где стояли будки охраны расположился небольшой огород. Под стенами Тадж Махала, со стороны реки, то же оказался огород — там, кроме овощей, росли красные цветы и густые кусты канабиса. После прогулки вокруг и попытки разглядеть что-то через ветви деревьев с какого-то бугорка, деловитый провожатый потребовал за услуги больше стоимости входного билета.  С отказом он не смирился. То стеная, то яростно споря, гид, как он себя называл, призывал в свидетели всех богов и гуманистические идеалы; не отставал и не собирался уступать. Дошло до того, что один из прохожих, пожилой и респектабельный на вид индийский джентельмен остановился и вмешался в наш спор. Я постарался как можно отчетливей изложить суть вопроса.
Да не давайте ему ничего, - сказал прохожий.
Но разве разумно вот так себя вести? Чего он хотел? Неужели он думал заставить меня ему заплатить неизвестно за что?
У каждого места своя вода. - мой спаситель спешил проститься: он явно торопился. Я не посмел его задерживать.
В другой раз где-то на дороге пришлось разговориться о политике. Индус лет тридцати эмоционально отстаивал идеи социализма, применительно к Индии. Политической позиции я не имел, тем более по поводу страны, которою знал только как турист, поэтому даже не спорил, а подбрасывал аргументы самого общего плана. Опровергнуть их у моего собеседника получалось плохо, сам того не желая я загнал его в угол.
Я не спорю с вашей идеей. Я всего лишь пытаюсь порассуждать на эту тему, потому что мне кажется, что все не так просто и прямолинейно - сказал я, что бы как-то сгладить ситуацию.
 У каждого места своя вода — почему-то печально, ответил он.
Что это значит? Я не в певый раз слышу эту фразу.
Я мечтаю путешествовать. Это очень важно — путешествовать по разным странам, вот как вы. Или, хотя бы, по своей стране. У нас считают, что вода — это не просто вода. В каждой деревне, в каждом колодце или реке, вода содержит силу. Когда человек путешествует, он узнает новое. Я хочу путешествовать, потому что очень важно быть в пути. Пока не поздно. Если долго пить одну и ту же воду, она держит. Никакая другая вода не сможет утолить жажду, никакая другая вода уже не сможет дать свою силу. Человек привыкает к воде, а у каждого места своя вода.
Керала — богатый штат. Отсюда многие жители ездят на заработки в Катар и Эмираты. Мне пришлось беседовать с пожилым человеком, который скептически отозвался и о богатстве и о заработках за рубежом.
Богатые? А толку? Посмотрите кругом! Вам нравится, как мы живем?
Я знаю, что многие отсюда ездят на заработки за границу... Есть возможность скопить денег... Обустроится...
Вот я уже здесь бог знает сколько живу. Всю жизнь. И все здесь. Я, лично я,  никогда не видел, что бы эти деньги принесли людям счастье. Вот вы говорите, приезжают с деньгами... Да какие там деньги? Тьфу! А потом, они, эти люди, они же высосанные все, пустые! Их там приучают ко всякому злу. Такие деньги не идут впрок. Никогда. Да и не зря говорят — в каждом месте своя вода.
А как же туристы. Вот я, например, путешествую и мне это очень нравится. Индия что? Высасывает меня?
Ну, вы — он посмотрел на меня — есть деньги, есть время, вы и путешествуете. Вы тут ни при чем. Я разве о вас говорил? А страна у нас хорошая. Это вам кто угодно скажет. И штат у нас хороший. Вон сколько приезжают...
Мы закурили, хотя в Керале курение на улице под запретом.
Так что же значит «в каждом месте своя вода», думал я и не находил ответа...
Особый смысл это выражение приобретает в свете категорического запрета всех путеводителей употреблять «памп вота», то есть любую местную натуральную воду. Туристы должны пить воду из бутылок, обязательно запечатанных фабричным способом и купленных в надежном месте, а значит привезенных издалека. Кроме того, даже если строго придерживаться бутилированной воды, неофициальные рекомендации применять для профилактики ром, или, лучше, джин, известны каждому. Горькое и дурманящее голову получается питье для гостей в Индии. Тем более, что во многих самых интересных местах бутилированной воды просто нет, а в окрестностях почитаемых святынь алкогольные напитки строго запрещены к  продаже  и употреблению.
Я честно следовал инструкции почти целую неделю после приезда в Индию.
Был жаркий день, когда мои попутчики пошли осматривать историческую инсталяцию в одном из фортов, переоборудованном для выгула туристов. Я не присоединился к ним и остался побродить по маленькому базарчику, просто так, от нечего делать.  Мое внимание привлекли пестрые тележки на велосипедных колесах, с них торговали какими-то напитками, наливая их в высокие стаканы.
Чего вы ждете? Рождества? - задорно и подчеркнуто дружелюбно окликнул меня один из продацов.
Что это? - спросил я его, улыбаясь.
Разное. Попробуйте! - и продавец протянул мне стакан с содержимым темно-красного цвета.
А мне это можно? Я пью только воду из бутылок.
Мой веселый собеседник обменялся парой реплик со своим помощником, который тем временем ловко смешивал напитки.
Радж говорит, что вода чистая, джем свежий, а стакан он помыл для вас индивидульно особенно старательно.
Сколько?
Пейте! Это за счет заведения.
Я пригубил. Потом отпил. И с удовольствием выпил — я очень люблю варенье, разведенное в холодной воде. Так когда-то поила меня моя бабушка, называя это питье «витамин», такими же составами я лечился всю жизнь от похмелья. Здесь это был инжир. И это было необыкновенно вкусно.
Веселые продавцы потешались надо мной.
Еще один? - заговорщически осведомился продавец, принимая от меня пустой стакан.
Чего-нибудь другого. Да. Обязательно! - терять-то нечего, утешил себя я.
Вам не понравилось? - фальшиво загрустил он...
Дело не в этом. Пузо мое не бесконечное, а у вас боевой арсенал очень широк, как я погляжу.
Меня заботливо усадили за тележкой на какой-то ящик и угощали все новыми и новыми вкусами. Я не спешил. Терять было уже нечего. Так меня и обнаружили попутчики. За тележкой. С очередным стаканом в руке.
Вреда организму не было заметно ни в тот день, ни на следующий. Вскоре горькую воду из платиковых бутылок, разлитую неизвестно где неизвестно кем, я пить перестал, предпочитая ее свежей или кипяченой «памп воте». К счастью, за все долгое путешествие со мной так ничего и не случилось, не считая случая, когда  мы объелись жареной рыбой, щедро запив ее молоком, но в тот раз «памп вота» была объективно совершенно ни при чем.

Баквота
Долгое и трудное путешествие на рейсовом автобусе закончилось, и мы оказались на  асфальтовой площадке, пристыкованной к дебаркадеру, представляющему из себя причал для речных туристических корабликов. На палубах дебаркадера галдела разноязычная толпа в шортах, сандалиях и темных очках. Пара прогулочных суденышек покачивалась на швартовых канатах, и это движение, почти неуловимое, угадывалось взглядом только потому,  что поскрипывающие о причал борта двигались не в такт.
Мы купили билеты и вскоре из репродуктора объявили посадку на наш рейс. После тесных сидений, зарешетченных окон без стекол, давки и духоты в автобусе, путешествие на этом судне показалось нам настоящим отдыхом. Мы неспеша плыли по бесконечным протокам и озерцам, сходили на маленьких пристанях, где покупали разные сорта желтых и красных бананов в палаточках, над которыми опасно нависали огромные плоды хлебного дерева и кокосы. По зову гудка мы возвращались на борт, на свои скамеечки на верхней палубе под выцветшим тентом. Кораблик трогался, и снова мимо медленно проплывали склоненные над водой кокосовые пальмы и манговые деревья с желыми, орнажевыми и фиолетовыми плодами, хижины, домики, мостки для постирушек, рыбаки в узких и длинных  лодках, называемых змеиными, островки плавучих растений с белыми, желтыми и лиловыми цветочками.
 Несколько раз, выбравшись из лабиринта тесных каналов, мы пересекали просторные тихие озера, и тогда слева был виден выход в океан, туманный и бескрайний. Большие океанские рыбацкие лодки, похожие на древние ладьи с задранными носами и высокими неприступными бортами стояли на якорях у песчаных берегов. Они были ярко раскрашены, покрыты узорами, рисунками и надписями, но отличить узоры от вязи букв местного наречия не представлялось возможным.
Потом наш карабль снова уходил в путаницу проток и маленьких озер. Над каналами кое-где перемахивали мостики — узкие и крутые, как дуги оглобли, со ступенями на каждой стороне и почти всегда без перил. Дети в пестрых одежках, завидев судно с туристами, махали приветственно с берегов и кричали «халооо!». Некоторые пассажиры вежливо покачивали рукой в ответ. Так плыли мы до наступления сумерек.
Мы были в стране, называемой Баквота, ограниченной с востока высокими горами, а с запада океаном. Где-то наверху, на Западных Гхатах, среди отвесных скал, лежали прозрачные холодные озера. Реки, убегавшие из них, шумели водопадами, бурлили на перекатах, но выбежав на широкую долину у подножья Гхат смирялись, прежде, чем слится с прибоем Индийского океана. Живущие здесь люди сами создавали себе пространства, меняя рисунок рукавов и островков, насыпая сушу и прокапывая каналы. Так получилась эта удивительная страна.
Немного заторможенные, от долгой дороги и обилия впечатлений, мы прибыли в город, на берегу океана, где собирались провести несколько дней. Собирались, но получилось так, что наша группа разделилась. Был конец весны, нагревшийся океан остужал тело только первые минуты, а на песке пляжа жара переносилась еще хуже. На следующий день мне захотелось повторить ощущения вояжа  по Баквоте, особенно, когда я узнал, что водные маршруты являются здесь, чуть ли не единственным средством сообщения - по всем направлениям, подобно маршруткам, ходят небольшие корабли, катера, лодки. Я купил билет на первый же попавшийся рейс и уплыл до конечной точки маршрута.
Напротив причала, на который я прибыл, за площадкой плотно утоптанной земли, стоял невысокий белый костел. Он был закрыт. Пока я озирался по сторонам, три девочки лет двенадцати остановились напротив и стали меня рассматривать. Они были в школьной форме, с большими белыми бантами и постоянно хихикали.
- Халоо! - наконец сказала одна из них.
Я приветствовал их со всей светскостью, на которую был способен.
- Вот из йоур нэм? - внесла свою лепту в установление международного контакта другая.
Я представился и поинтересовался их именами. Беседа кончилась тем, что они меня пригласили в гости и я с удовольствием приял это предложение. Мы миновали горбатый мостик и направились куда-то вдоль канала по тропинке, но чем дальше мы шли, тем очевидней становилась опрометчивость данного мне приглашения. Девочки явно не ожидали, что я соглашусь и теперь не знали как выпутаться. Предпочитая не уходить далеко от пристани, я попрощался с моими попутчицами, сославшись на то, что я уже дошел куда хотел и свернул на тропинку, уходящую вдоль очередного канала, там я присел на берегу и стал смотреть на плавающие водяные цветочки, темную воду, а больше всего рассеяно в пустоту. Время пробежало совсем незаметно — может 15, может быть 20 минут, и мои спутницы снова появились, но уже в сопровождении тетеньки в сари. Они, оказывается принесли мне воды, еды и какие-то подарочки мелкие. Это были отличительные значки школы, или совета самоуправления, а может предвыборная агитация. Горячо поблагодарив и с удовольствием утолив жажду, я направился на пристань, где купил билет на ближайший рейс и поплыл дальше.
Теперь это была простая лодка с мотором мест на 10-12. Я плыл по маленьким каналам, часто полностью покрытым цветущими плавучими луковицами с толстыми кожистыми листьями. Когда лодка проплывала по зеленому ковру, за ней оставался черный след открытой воды, который вдалеке, где снова смыкались растения, исчезал. В озерах, так же покрытых этими растениями, плавали тысячи уток. Я никогда не думал, что уток может быть так много в одном месте. Мы миновали людей, везущих на лодках землю и какие-то мешки, коз, видели, даже, как в большой лодке плыли баки с чистой водой. Здесь казалось странным, как можно было тот канал, по которому плавают туристические трамвайчики, называть романтическим и красивым... Теперь он мне казался больше похожим на автостраду. На простых деревенских дорожках, все было совсем другое, более сочное и чистое.
Наконец я оказался на конечной пристани. Перед причалом с домиком-кассой,  расположился тихий немноголюдный рынок. Вдалеке раскаленные машины в чаде и пыли неслись по мосту, там было шоссе.
Здесь же на площади я поел в кафешке риса с подливками, картофельных чипсов и почувствовал, что можно отправляться домой — дело шло к вечеру. Я обратился в кассу за билетом, но мне сказали, что последний корабль на мой город уже ушел пол-часа назад. Посовещавшись, кассир и окружающие выяснили, что ни с какими пересадками мне не добраться — как не крути, я везде не успевал на последний рейс.
Равнодушие людей меня разочаровало. Я надеялся, что они будут разделять мою растерянность и упорно искать выход из сложившегося положения, но они потеряли ко мне всякий интерес. Когда я повторно обратился за советом к кассиру и прямо спросил — что же мне делать? - он махнул рукой в сторону шоссе и сказал ловить попутный автобус. Оказалось, что это единственное здесь шоссе и оно соединяет все крупные города.
 Поздно вечером, в пыли и пропахшего выхлопными газами, на подходе к гостинице меня окликнул какой-то человек. Это оказался уличный турагент. Среди прочих его предложений, было и предложение пожить на острове. Мне это показалось интересным и визитку с предложением я показал хозяину гостиницы. Поскольку один из группы решил остаться в номере, идея нашего путешествия хозяину особенно понравилась, он тут же куда-то позвонил, и на утро за нами пришла машина.
Так я с попутчиками оказался на одном из островков в глубине Баквоты.
Наш маленький уютный домик был окружен пальмами и цветами. Перед крытой терраской располагался садик и крохотная собственная пристань. В садике от легкого ветерка, бегущего меж стволов кокосовых пальм, покачивался гамак.
На закате мне захотелось посидеть на скамеечке у пристани, посмотреть, как меняется цвет воды, по мере того, как солнце уходит. Пока еще не совсем стемнело, я увидел змею, переплывающую канал. Ее черная голова, скользила быстро и бесшумно на фоне ряби розовых, серых и серебряных мелких волн. «Это к удаче» - мелькнула невольная мысль.
Тори — это слабоалкогольный напиток. Метод его получения, как его описали местные, прост до неприличия. Человек поднимается на пальму и подрезает питающую жилочку на плодоножке у кокосового ореха. Кокосовое молоко внутри ореха начинает бродить и в течение недолгого времени получается тори. Временем выдержки — от одного до нескольких дней - можно получать молодой или старый тори различной крепости. Производство тори находится под контролем государства и купить его можно только в специально отведенных для этого сарайчиках. Там его разливают в разнокалиберные стеклянные бутылки или в тару, которую приносят покупатели.
Тори имеет небольшой градус, сладковатый вкус, свежий запах и немного пощипывает язык мелкими веселыми пузырьками — трудно представить что-либо более приятное в жару.  Выпив под вечер литра два напитка я прикорнул в гамаке, в тени шелестящих ветвей пальм и под присмотром орхидей,  обвивающих щершавые стволы и склоняющих свои цветы надо мной, уснувшим.
Проспал я долго и проснулся уже в полной темноте... Странное зрелище открылось мне.  Стояла темная тихая ночь. За стволами пальм, на канале было видно мужчин, сидящих в длинных узких змеиных лодках. Одни держали горящие факелы над водой. Другие были вооружены маленькими луками с маленькими стрелами. В молчании склонившись над черной водой они ждали. Когда рыбы выплывали из глубины на свет, люди с маленькими луками стреляли в них своими маленькими стрелами и затаскивали рыб в лодки... Картина была настолько фантасмагорическая, что я еще долго лежал, не в силах пошевелиться. Тишина, черная вода, люди в длинных лодках с факелами и маленькими луками, черные силуэты пальм и сверкающие в отблесках пляшущего огня тела рыб...
Следует заметить, что ни похмелья, ни каких либо его симптомов после тори я не заметил. На утро мы пошли купаться в канале и меня покусали рыбки. Оказалось, что там обитают рыбки, делающие эпиляцию. Первый вырваный волос я воспринял, как укус и подпрыгнул из воды, как укушеный. С ужасом вглядываясь в глубь, мои глаза ожидали там увидеть змею, но только маленькие бойкие мальки плавали туда-сюда. Здраво рассудив, что змея и мальки несовместимы в одном месте, я снова опустил ногу в воду. Мальки обрадовались и стали кружить вокруг, пока один из них не решился и не выдернул еще один мой волосок. Поскольку эпиляция не входила в мои планы, я шуганул рыбок-косметологов и с удовольствием поплыл в прохладной, чуть-чуть солоноватой воде вперед, прямо наперерез течению, туда, куда за день до этого уплыла змея.

Нилгири
Крупный частый снег падал за окном бревенчатого дачного домика . Он шел уже не первый день и все вогруг, земля, деревья, летнее кресло были покрыты снегом. Сугробы простирались от окна и вдаль, до забора, туда, дальше за дачные домики, за большую темную ель, возвышающуюся вдалеке. Белой стала земля повсюду, но белые хлопья продолжали парить и парить между небом и землей - все не иссякали.
Хаотичные, случайные метания снежинок и неизбежность их падения на землю  казались мне противоречием, рождавшим эту неиссякаемость снегопада. Так же и в моей жизни, взаимосвязь случайного и неизбежного не так проста, как кажется. Если смотреть дальше, то все кажется неизбежным. Вблизи каждое событие кажется случайным. Беда в том, что неизбежность падения снежинки на землю никак не описывает всего пути метания ее между небом и землей. Да и куда: на сугроб, на дерево или на летний стул упадет она - не известно.  Она может упась и на ту елку вдалеке. Или проскользит по стеклу моего окна  и замрет на карнизе.
Глядя на снег, я вспоминал Индию. В такие дни особенно легко вспоминается.
Поехал я на рассвете покататься на мотоцикле по горной провинции Нилгири со столицей - славным городом Ути. Еду по дороге, по неописуемо красивым зеленым горным спинам, которые переходят одна в другую, как дельфины ходят в море друг за другом колесом. Вот уже и утро, в маленьких городишках, что я проезжаю, дети в школы пошли. Младшие за руки старших держаться. Дети всегда в школу особой походкой идут - неспешно и в развалочку, смотрят больше в землю. Если не бегут, конечно. Или не галдят на ходу, что-то друг другу доказывая или рассказывая. А иногда идет какой-нибудь мальчик размашистой походкой и ногой вперед себя что-то пинает. 
По дорогам люди на чайные плантации идут и едут. Мне сверху, как на карте видно все. Где осел с повозкой, где мотоцикл, где женщины с заплечными корзинами для сбора чайного листа. А вдали плывут облака. Намного ниже меня с моим мотоциклом. Так мы едем и едем, теплеет воздух и подсыхает роса. Порой сосновый лес обступает нас, и тогда становится прохладнее. За лесом опять простор, а солнце уже жаркое.
Увидел я у дороги храм индуистский, на удивление новый, явно только что отстроенный. Решил зайти, полюбопытствовать. Да и утомился уже – километров пятьдесят проехал по горным серпантинам, а дороги там не очень; хуже российских.
Хожу по храму, довольно большому, оглядываюсь. Статуи божеств, убраны цветочными венками, горят светильники и от благовоний восходят тоненькие струйки дыма. Храмов я видел уже много, но все они были старинные, а такого, только что построенного - ни  разу. Один из алтарей показался мне — почему-то — похожим на музыкальный автомат. Казалось, что стоит опустить монетку, и все в нем придет в движение, закружится, заработает и зазвучит музыка.
Пока я все разглядывал, подходит ко мне местный служитель: день добрый, как дела и так далее.
Я ему: мол, я просто так - мимо ехал, смотрю, мол, совсем новенький храм, зашёл посмотреть случаем. А то подумает, что я из этих европейских индо-помешанных - в туристических местах таких «кришнофанов» много.
Он улыбается так приятно и говорит: мол, Вы мимо ехали, просто так, зашли просто так, пусть это и будет для Вас просто так. А для нас – Вас нам Бог послал, и мы просим Вас принять участие в богослужении.
Ну, думаю, точно начнет рупии из меня вытягивать. Но он предложил обряд очищения пройти. Я говорю, что другой веры, а он в ответ: мол Вам наша вера не противна?
-Да нет, конечно, не противна. -  и это правда; я ко всем конфессиям вполне лоялен.
-Тогда почему нет, - говорит, - Вам не повредит же?
-Ну, нет, конечно.
От того, что вокруг меня попоют, а потом точку белым и оранжевым порошком на лоб поставят, вряд ли что-то страшное случится, а порошок потом можно просто смахнуть рукой.
Принял я участие в обряде, не особенно вникая. Вокруг празднично все обставлено, много цветов и пение красивое. Потом вышел, сел на мотоцикл и поехал к Ути. Еду по гребням горных спин, солнце уже совсем высоко, красота такая, что глаз заходится. Проеду немного, сяду, полчаса посижу над долиной какой-нибудь, которая подо мной, ниже облаков лежит. Проеду, посижу, проеду, посижу. И понял я, что хорошо мне, и не зря я ездил спозаранку за полста верст.
Получилось, что в этот храм и ездил, хотя о существовании его не знал до поездки. И понял я это только когда в Ути вернулся. Вообще-то я дальше ехать первоначально собирался. Но не поехал почему-то.
Понял я еще, что случайное и неизбежное — это не противоположности, а две составляющие одного явления. Нераздельные составляющие. Как дорога и цель. Хотя ни про дороги, ни про цели, узнать наверняка ничего нельзя. Ни заранее, ни даже когда они уже позади остались...
Снег за окном продолжал валить. Впереди была долгая зима.

Варанаси
Любое мнение — это не более, чем личный взгляд, а любое воспоминание — не более, чем интерпретация. Понятие объективности уверенно процветает в разделе чисел, размеров и количеств, в то же время результаты  наблюдений, изучения новых явлений или коррекции известных понятий, навсегда остаются субъективными и условными, если суть их - осмысление качественных характеристик. Легко запомнить число, но как сложно сохранить в памяти без трансформации временем, убеждениями, корректирующим анализом ума то, что только вспышки, выхваченные взглядом на лету из бесконечного водопада образов и переплетения связей, лавины совершенно новых впечатлений, фантасмагорических откровений... Или снов. Таковы, без сомнения, воспоминания о дальних странах, посещаемых нами, таков наш опыт путешествий — сплетение предрассудков и сказок, домыслов и упрощений — случайные  картинки из бесконечной реальности в ограниченном альбоме наших ожиданий и представлений.
Всего лишь случайные картинки, но с какой трепетной заботой храним мы эти альбомы, как бережно мы перебираем летучие изображения, часто выцветшие и поблекшие. Перебираем с легкой грустью, но случается вдруг, и они озаряются ярким внутренним светом и живыми красками реальности. Кажется, что вся полнота далекого дня, все солнце и все тени снова принимают нас в свой океан, в свое бескрайнее течение, и гомон, и цветные блики, и загадку, и тишину. Эти видения, а может и откровения, с пачкой старых фотографий в руках - правда они или ложь  — мне всегда было безразлично.  Любое воспоминание — это не более, чем интерпретация, а мне ближе своя память об увиденном.
Многое, из того, что я хочу рассказать может показаться фантазией и домыслами... Что ж! Я и не скрываю, что не отделяю наблюдений дня от ткани снов, факты от их осмысления, воспоминания от грез. Худшая неправда — ложь ради достоверности, а подправленная достоверность хуже, чем ложь; поэтому я рассказываю, как было со мной, так, как оно и было. Было, пригрезилось, приснилось или случилось со мной. Так, как я это помню.
Город Варанаси на великом Ганга полон людьми. Здесь я впервые увидел дорожные пробки не только из автомобилей и моторикш, но и из велосипедистов. Галдящая, яркая, текущая в знойном воздухе, как расплавленное желе с марципанами толпа поглотила наш маленький автомобиль, понесла по узким кривым улицам и заперла на одной из центральных площадей. Мы встали обездвижены в застрявшем потоке, но всюду были люди, казалось, что мир взорвался цветным конфетти и все эти эти пятнышки цвета ринулись по своим неотложным делам после вынужденного затворничества в огромной хлопушке, спеша наверстать упущенное время. Я уже проехал более тысячи километров по Индии, но Варанаси ошарашил, оглушил смутил и испугал меня.
 - Мистер, мистер, отель! Дешевый очень дешевый тихий отель! - орал прямо мне в лицо неприятный дерганый человек с глазами на выкате — стоянка для машины, очень дешевый, сюда, сюда!
Я не сразу смог понять что именно он орет, его крик вызывал у меня чувство паники и отвращения.
 - Мой отель, скидка, очень дешевый очень чистый. Стоянка!
 - Нам не нужен отель. Я не нуждаюсь в твоей помощи.
 - Отель, мой отель, вам нужен отель! — дерганый человек не унимался.
 - Пожалуйста, уйди, мне не нужен твой отель, оставь меня! - его давление, его напор были просто нестерпимыми. И вдруг он замолк и отошел в сторону. Я отвернулся, но тут же меня снова кто-то окликнул.
  - Мистер! Тихий удобный отель. Следуйте за мной — спокойный голос звучал мне в ухо. 
Повернув голову я смотрел в лицо говорящего. Я чувствовал подвох и вглядывался в незнакомое знакомое лицо с глазами на выкате и вот, продираясь как сквозь сон в тумане, снимая усилием взгляда, как шелуху с лука образы с лица, черными зрачками смотрящего мне прямо в глаза, я увидел все того же мерзкого зазывалу. 
 - Это опять ты! - в молодости я почитывал книжки и знаю немного о гипнозе. - Это ты, я вижу, что это опять ты! Я сказал уже тебе, что не нуждаюсь в твоих услугах. Я повторяю тебе, что бы ты отошел и отстал о меня. Я не поеду в твой отель.
- Что вы мистер! Я впервые вижу вас! Я не посмел бы беспокоить вас дважды. У меня очень хороший тихий отель на тихой улице с садиком и стоянкой для вашего автомобиля! Я вас мигом отведу туда! Следуйте за мной.
 - Уйди. Убирайся. - не скрывая раздражения сказал я — Уйди вон! - мои глаза упирались в его глаза и тон мой был полон ненависти и отвращения. Я ненавижу, когда меня пытаются подчинить своей воле, как животное или низшее существо. Я видел все его фокусы насквозь.
 Очень злой, он отошел. Приглядывая за ним я взял себя в руки. Шли минуты, машина была все еще обездвижена затором. Этот человек сверлил меня косым взглядом и посылал пассы. Мне показалось, что другие зазывалы поглядывали на него с выражением «слабак, не смог развести белого лоха в машине без кондиционера!». Наконец он решился и двинулся ко мне в третий раз. Прежде, чем он открыл рот, что бы произнести слово, я взял его рукой за рубашку, пригнул к окошку машины и ровным голосом, почти с улыбкой, без тени ненависти захлестнувшей меня несколько минут назад, глядя прямо близко в глаза заговорил:
 - Это ты подходил ко мне раньше. Ты подходишь ко мне третий раз. Молчи и слушай. Ты не в состоянии действовать на мой разум. Я вижу что это ты, а не кто-то другой и я никогда не пойду в твой отель. Я не пойду в твой отель, даже если он бесплатный и самый шикарный в городе, я не пойду в твой отель, даже если ты заплатишь мне, я не пойду в твой отель даже если ты предложишь мне кусок чистого золота размером с твою голову. Ты должен понять, что я никогда не пойду в твой отель и я всегда узнаю тебя, как бы там не пытался. Это твое лицо и если я его увижу вновь около моей машины, жди серьезных неприятностей.
Его лицо сначала отекло от испуга, а потом перекосилось и он молча отошел в сторону. Еще через пару минут какой-то мальчик закричал:
 - Шина! Шина! Проблема с шиной!
Я выскочил из машины, за мной выбрался и водитель. Заднее колесо с моей стороны было проколото и с шипением выпускало воздух. Тот человек снова отделился от толпы и сказал:
 - Вы можете передохнуть в моем отеле, а водитель пока починит колесо...
 - Ты опять? Я же предупреждал тебя! - я не сразу понял, что шина могла быть на его совести.
Люди быстро оттерли его и он изчез в толпе зевак.
Все же большинство было на моей стороне - я понял это из разговоров со свидетелями инцидента, пока водитель менял колесо. Больше никто своих отелей не предлагал, пробка рассосалась, и мы покинули город. До того, как мы оказались на шоссе, в одном из очередных заторов, я встретился глазами с подростком, стоявшим в стороне. Поймав мой взгляд он цинично полез мне в черепную коробку, даже особенно не задумываясь. «Как тебе не стыдно, я человек, да еще и намного старше тебя!» сказал я ему взглядом через его взгляд. Он на секунду смутился, но тут же равнодушно отвернулся. Все же я был иностранцем.
 - Поехали, поехали! - кивнул я водителю, увидев, что движение возобновилось.
Вскоре мы оказались на шоссе, убегающем на восток, и следующая встреча с Варанаси состоялась только через полтора месяца, после многих тысяч километров индийских дорог. Этот город встретил меня совсем другим, настолько другим, что ту самую площадь я опознал только когда покинул город, до этого побывав на ней несколько раз, попадая именно на ней в нешуточные переделки. «Ведь это та самая площадь» в растерянности говорил я в поезде, уносившем меня из Варанаси в Дели - «та самая! Как можно было не узнать это странное сооружение на клумбе посередине, эти улицы и эти дома... Это та самая площадь. Но проходя по ней, пересекая ее, возвращаясь на нее снова, я не узнавал ее... Как это могло случиться?», а скорый экспресс бодро нес меня все дальше и дальше на запад. 
Это был вагон для иностранцев. В купе собралась разномастная компания. Разговоры были не очень интересные и я отвечал на вопросы невпопад. Мне все вспоминалось, как мы приехали в Варанаси.
Поезд прибывал утром. В наших планах было пройти пешком от вокзала до Ганга, найти на берегу недорогую гостиницу и провести три недолгих дня осматривая город — обратные билеты уже были на руках. Длинная пешая прогулка с компасом, по нашим соображениям, должна была познакомить с городом, помочь настроится, на этот, самый священный город в Индии. Так мы планировали, но этим планам не было суждено сбыться. Первый же моторикша, навязчиво предлагавший свои услуги за баснословную цену был послан так громко, что остальные не решились даже приблизиться. Кроме одного. Который подойдя, подчеркнуто спокойно сказал:
Я отвезу вас за десять рупий.
За десять рупий? - эта игра меня заинтересовала.
Да, за десять. Если вы согласитесь со мной заехать и посмотреть пару отелей. Только посмотреть.
Его хитрость сразу стала понятна. Таксисты и рикши получают коммиссию за каждого туриста, которого те привозят в отель. Будет ли снят номер, или нет — это проблемы хостельера, а с извозчиком принято расплачиваться. Такой ход меня устраивал вполне и мы поехали.
В первом отеле нам понравилось. Была даже мысль рассмотреть его, как вариант, хотя он и был далеко от реки, но сам водитель увел нас:
Я думаю, что знаю, что вам нужно. Посмотрите следующий отель повнимательней.
Хорошо. - мы были совсем не против, да и человек был очень приятный.
Хозяин отеля только начал работать в туризме. Еще года не прошло, как он построил отель. Его бизнес — это шелк. Шелковое производство. Вы сможете посмотреть его фабрику, если захотите.
Это очень интересно.
Так что присмотритесь к отелю, я думаю, это то, что вам понравится.
Отел нам так понравился, и хозяин так понравился, что никаких мыслей продолжать поиски не было.
Да, нам нравится этот отель. Спасибо. - я дал ему десять рупий,
Спасибо. Досвидания.
Подожди. Так ты не попросишь еще?
Мы же договорились. Конечно нет.
А если я тебе предложу по своему решению заплатить?
Было бы не плохо. Почему бы и нет? С чего бы я стал отказываться от денег?
Я дал ему хорошую цену.
Спасибо — это хорошие деньги! — сказал он.
Пустяки! — сказал я.
Досвидания.
Досвидания. Было приятно. Спасибо.
Вам спасибо. - и он укатил под тарахтение своей кибитки.
Хозяин отеля показал нам номер, и ресторан на крыше, и  рассказал какие-то истории, и через десять минут мы почувствовали себя, как дома.
Перекусив на свежем воздухе, среди кадок с растениями, с видом на Ганга, мы  отправились смотреть шелковую фабрику.
Почему мы пошли на фабрику, хотя ничего подобного в планах не было?
А почему не послушать совета человека, который уже дважды сделал нам хорошо?
Это был третий случай и в тертий раз не пришлось пожалеть.
Позже, обходя рынки с шелком, мы с удивлением убеждались, что такого красивого и качественного шелка не продают нигде. Сам хозяин так и говорил, что он работает почти исключительно на экспорт. Шелк — даже вспоминать это слово — будто снова видеть, как по блестящему полотну бегут волны разных цветов, переливаются, сверкают! А шелк с золотой нитью? А тончайший белый шелк, который для демонстрации легкости материала пропускают через золотое кольцо?
В купе тем временем заговорили о Ганга. Молодой человек утверждал, что он вплавь преодолевал Ганга в Варанаси. Женщина рассказывала о белом подвижнике, который полностью прешел на питание мясом покойников, что недосожжеными сбрасывают в реку. Этот рыжий европеец, якобы, заслужил почет и уважение от родственников умерших, за тяжкую службу на поприще реинкарнации усопших: « Ну вы понимаете». «Почему рыжий?», подумал я, но спросил совсем по-другому:
Вы, случайно, не русский? - неожиданно для общества обратился я к молодому человеку.
Да.
А я слышу, акцент характерный.
Вы просто слышали, как я матернулся, когда мы садились в поезд. - замечание о его принадлежности к России и упоминание об акценте, были ему одинаково неприятны.
Да? вы действительно так думаете?
С удовольствием я бы отвернулся и смотрел в окно, но мое место было не у окна.
Когда мы впервые в Варанаси оказались на гатхах, то единодушно решили не ходить туда, где проходит кремация. Тем не менее присутствовать на кремации пришлось. Не желая того, мы вышли прямо на костер и оказались вплотную к огню в толпе родственников. Не проводить незнакомого человека в такой ситуации было бы совсем не по-людски и мы остались до конца церемонии. Оранжевый с золотом саван, серые дрова — все было изыскано красиво. Когда огонь начал обнимать, а потом и скрыл тело, никакого запаха не было в воздухе, кроме запаха дыма от дров, благовоний... Все было тихо и буднично. Впрочем, сколько кремаций проходит за день на гатхах Варанаси! Но что может быть лучше, чем уйти одним из тысяч, тихо и буднично?
Совершенно не хотелось возвращаться к разговорам в купе. Женщины хвастались шелком. Шарфики были блеклыми, будничными, такие можно купить в Москве. Я не стал открывать свою сумку, в которой пылал алый пожар, плыл бардовый закат, играла синяя морская волна. Там было много, и среди прочего — малиновая мандала, шитая золотом и серебром...
В поезде самой удобной является верхняя полка. Если у тебя верхняя полка, то на тебе никто никогда не сидит и не наступает ногой среди ночи. Захотелось полежать и подумать спокойно на своей полке. Помечтать о том, как очень скоро я вернусь в Варанаси и не на три дня.
О чем дальше говорили в купе для меня осталось тайной. Я уснул.

Харидвар
Харидвар было решено посетить в самом конце нашего путешествия. Билетов в дорогие классы в кассах не было и мы, трое попутчиков, решили ехать в классе «норезервэйшен», тоесть в общем вагоне без номеров мест. Особенности такого способа передвижения заслуживают отдельного рассказа, но стоит ли отвлекаться на бытовые нюансы на пути в священный город Харидвар, расположенный в верховьях священного Ганга? Мы ехали, дорога была непростой, в пути не обошлось без потерь. Однако, даже по прошествии долгого времени, вспоминать этот город без теплой волны под сердцем не получается. Странный город. Город обезьян и узких улочек, стремительно бегущей воды и мерцающих в ночи храмов, паломников и плывущих по реке тысяч огней. Запоминающийся город.
В здании вокзала гуляла корова и расположилось стадо рыжих обезьян. Обезьяны бегали, общались, ловили друг у друга блох. Они существовали прямо между людьми, в ожидании поезда сидящих и лежащих на каменном полу. Здесь никто никому не мешал. Под стенкой с закрытыми кассовыми окошками странствующий саду в оранжевом облачении перебирал свои  нехитрые пожитки, а юный обезьяний отрок задирал старика, сидя над его головой на каком-то крашеном поручне. Настал момент и саду шикнул на хулигана и даже махнул рукой. Возмущенное животное с криками ринулось жаловаться своему старшему — большому самцу с красноватой шерстью на загривке и на ушастой голове. Обезьяний бос в развалку отправился на разборку. Подойдя и забравшись на тот самый поручень, он в упор уставился на свою жертву. Становилось понятно, что драться старик не будет; ни окружающее общество, ни его положение не оставляли никакого шанса, кроме отступления. Зря он затеял все это. Странно было смотреть на этого красно-коричневого набычившегося обезьяна над красно-оранжевым человеком, я не знал, что может случиться дальше и наблюдал. Красно-коричневый долго ждать не стал — он грозно завизжал и залепил красно-оранжевому звонкую оплеуху прямо по лысине. Несчастный попытался отползти в сторону, но животное приследовало отступающего, с победными воплями терзая остатки волос на его голове.  Подхватив свой мешочек саду пустился наутек из здания вокзала. Обезьян возвращался к затихшим на время действия сородичам с важной небрежностью. Я почувствовал прилив крови; эту походку и этот взгляд, нарочито в сторону, я прекрасно знал - юность, освещенный пятак перед танцплощадкой в городском парке...  И почему в мире так безнаказанно позволенно пользоваться правом сильного тому, кто всего лишь злее и легче отдается неконтролируемой агрессивности? Потребовало усилия не поддаться порыву ударить ногой самоуверенно шествующую мимо морду.  Я никогда не любил обезьян, но и в этот раз сдержанность победила. А детки были смешными и милыми и самки озорно позыркивали по сторонам своими чернющими быстрыми глазенками. Может быть я и придумал, что не люблю обезьян...
Широкая площадь перед вокзалом, такси, кибитки моторикш - все было залито солнцем, как свежим лаком, а на улочке и в путанице переулков лежала густая тень. Несколько женщин в очень красивых сари прошли мимо круторогой коровы, отдыхающей в тени портала. Они спешили на поезд  и яркий цветной шелк струился и парил.  Я невольно проводил их взглядом прежде, чем направиться в город.
 
Ганга в Харидваре бежит с умопомрачительной скоростью. Кажется, что одна струя скользит обгоняя другую и все они, свиваясь и увлекая друг друга, не позваляют взгляду задержаться и осредоточиться. Еще днем я присел на гатхах у самой воды, да так и остался до глубокой ночи.
Наблюдая, как бегущая вода играет оттенками отражений, изгибает и ломает их линии, меняет глубину и цвет, я не заметил что к сумеркам ступени гатх наполнились людьми.  Там где я сидел, было много саду в оранжевах и желтых одеяниях, но и люди в обычной одежде приходили, совершали омовение, сидели или прогуливались мимо. Не специально мой взгляд зацепился за глаза красивой девушки. В ее лице были видны и китайские и индийские черты и оно было исполненно утонченной прелестью. Думая о своем, я на секунду залюбовался ее лицом и легкой миниатюрной фигуркой с выразительными формами, подчеркнутыми ярким, искусно подобранным нарядом. Она с улыбкой прияла мое невольное восхищение. Я уже собирался вернуться к созерцанию вод Ганга, когда услышал яростный и грубый окрик. Глаза скользнули на ее спутника. Даже не вникая в то, что он хотел мне сказать, я стал подниматься, не сводя с него глаз и заставляя остаться на месте. Я шел к нему медленно, не убирая с лица улыбки и понуждал его все больше и больше сжиматься, кривиться лицом и понимать, что я сейчас подойду и в моей власти сделать с ним все, что я пожелаю, на глазах людей, на глазах его дамы, потому что я намного сильнее, я иностранец и самое главное - я бесконечно агрессивнее и злее. Подойдя вплотную, так, что ему пришлось попятится и еще больше сжаться под моим циничным взглядом я мягко произнес:
 - Вы что-то мне сказали?
 - Идите к своим мертвым людям, - сдалено выкрикнул он в сторону сидевших на гатхах саду.
 - Я пойду туда и тогда, когда это посчитаю нужным. Я всегда делаю то, что считаю нужным - очень спокойно ответил я, заставляя его взгляд безнадежно бегать в поисках пристанища.
Холодно я продолжал, заставляя его сереть лицом:
 - Вы что-то крикнули мне, когда я сидел? Вы хотите попытаться указывать мне что и когда мне делать?
 - Нет - тихо сказал он. Но мне было мало. Я продолжил уже не прикрывая презрения вежливостью:
 - Может быть ты хочешь указывать мне когда и на кого мне смотреть?
 - Нет, мистер. - уже совсем сдавшись покорно пролепетпли его губы.
 - Мрожет быть у тебя проблемы или ты ищешь проблем? Здесь, сейчас?
 - Нет мистер. Извинните меня. Я не хочу проблем.
Я отвернулся от него и голантно обратился к даме, которая не без интереса наблюдала за происходящим:
 - Будьте великодушны, простите меня за эту отвратительную сцену, но я был вынужден...
 - Ничего, не придавайте значения, все прекрасно.
 - Я не доставил Вам беспокойства?
 - Будьте уверены! - и я еще раз долго и с удовольствем насладился прекрасной улыбкой, легкий румянец и блеск возбуждения в глазах сделал ее совершенной! Она ответила мне такой же долгой благодарной улыбкой и скромно потупила взгляд.
 - А теперь извинитесь перед вашей прекрасной спутницей за вашу выходку - Взгляд тяжело лег на мужчину. Тоном я дал понять, что поблажки не будет.
Он посмотрел на нее. Она глянула мельком, без эмоций.
 - И ? - Что-то в моем тоне заставило его быстро сказать:
 - Прошу прощения.
 - Неприятная сцена оказалась для меня очень приятным знакомством. Как хорошо, что все кончилось прекрасно! - я не удостоил его даже взглядом.
 - И мне очень приятно! - Она была как ангел с этой улыбкой!
 - Я позволю себе откланяться. А почему он сказал "мертвые люди"?
 - Не обращайте внимания - ничего не значит.
 - До свидания.
 - Было очень приятно познакомиться.
 - Я польщен, но выша красота и вкус - мой взгляд скользнул по изящным формам - заставили меня забыть где я и кто я. Извините меня еще раз!
 - Мне на за что Вас извинять, мне очень приятно.
 - Прощайте.
 - Досвидания!
Я поклонился медленно и нежно и они ушли.
Не спеша и с достоинством вернувшись на свое место я почти сразу забыл о случившимся. Вода потемнела и наполнилась серебром. Иллюзия расплавленного металла казалась столь реальной, что я не мог поверить своим глазам. По стремительным волнам, изчезая в металлическом отблеске и ярко выделяясь на темной воде, плыли кораблики с горящими свечками и дымящимися палочками благовоний. Эти маленькие корзиночки из листьев, наполненные головками цветов, казались чем-то еще более нереальным, чем серебрянные спины волн и гармонический гомон многих голосов вокруг.
Когда уже совсем опустели гатхи и затихли пения в храме на холме, я отправился в гостинницу. На узких улочках еще торговали, кое где светились огни. Перекусив в своей комнате бананами и фруктами я лег спать. Сквозь окно, закрытое решетками от обезьян, лазающих повсюду, виднелось темное небо. Я не видел звезд и уходя в сладкий сон вспомнил красивое и необычное лицо. "Как прекрасны девушки всех национальностей и как хорошо, что они есть" - подумал я и совсем заснул.

Свадьба
Каньякумари — это маленький городок и самая южная точка Индостана. Туристы приезжают сюда, что бы  посмотреть, как солнце на рассвете встает из океана и на закате погружается в океан. Океанские закаты и рассветы не похожи на морские. Море всегда остается морем, а океан — это океан. Человек не видит конца морю, как не видит край океана, но опытный глаз всегда узнает волну из бескрайнего океана и конечно не спутает с морской волной... И туристы едут в Каньякумари.
Город на океане жил своей жизнью. Не смотря на жаркий сезон, работал сувенирный рынок для туристов, лоточники на набережной завлекали народ морскими ракушками, поделками, красочными открытками и журналами. В городе было вполне нормально, но за его пределами жара ко второй половине дня становилась непереносимой - одна из особенностей этого места, среди почих особенностей, находящих отражение, как в местных легендах, так и в байках для туристов.
Рассказывают, что когда-то в далеком прошлом, отсюда ушла для исполнения великого подвига в океан богиня Кумари. Ушла, чтобы не вернуться назад. Земля не хотела отпускать богиню, поднималась из вод вослед ее шагам — так получились два острова у мыса Кэйп Коморин. В последний раз, Кумари оглянулась и благословила землю. Ее благословение до сих пор витает в воздухе, подобно незримому туману.
 Рассказывают еще, что цунами никогда не разрушали город. Мне пришлось побывать там через год после большого цунами, уничтожившего все поселки на побережье к востоку и западу. Вода снесла кирпичные строения и бетонные мосты, пальмовые рощи и высокие костелы, но в городке не пострадали даже сарайчики для рыбацких сетей, что стоят у кромки прибоя. Местные любят показывать туристам фотографии, сделанные в тот день. На блеклых снимках можно видеть стену воды, поднимающуюся из окена, людей на набережной, застывший туман в небе, но разглядеть что-либо четко невозможно. В ответ на вопросы о том, куда делась эта волна, высотой на пол-неба — только загадочные улыбки и пожимание плечами. Многие туристы улыбаются в ответ и тоже пожимают плечами. Некачественные любительские фотографии выглядят неубидительно, а солнышко светит  расслабляюще, ласково, и не хочется даже задумываться о катаклизмах, тем более уже оставшихся в прошлом.
Каньякумари очень маленький городок - что бы выехать за его пределы на велосипеде, требуется не более десяти минут. В это утро я укатил по ночному шоссе, еще до того, как гости города вышли на набережные встречать рассвет. В улочках, ведущих к океану, сонные торговцы только начали раскладывать свой товар, зажигались огни в кафешках. Мне захотелось прокатиться вдоль побережья, без какой-либо конкретной цели, без плана, ехать и ехать вдоль набегающего прибоя, встретить солнце на пустом пляже, пообедать в каком-нибудь ресторанчике в далеком поселке, вернуться вечером, и весь день побыть одному. Очень скоро, вместе со своими попутчиками, я должен был уезжать, и настало время прощаться с Каньякумари.
Быстрая езда согревала тело, незаметно летело время и километры, не думая ни о чем я ехал и ехал вперед. Никого не было навстречу и никто не обогнал меня. Пусто, тихо, только шуршание шин по асфальту.
Ночная тьма отступала, шоссе отчетливо виднелось в сумерках. Зябкость утренней свежести застыла в воздухе, но движение велосипеда закручивало и развеивало ее, заставляло прижиматься к земле, бежать, прятаться у корней пальм у обочины.
Солнце поднималось за моей спиной, и в его первых мерцающих лучах впереди предстал католический собор, только что отстроенный, совершенно белый, окруженный одноэтажными домиками, утопающими в зелени.
Когда я приблизился, то услышал пение хора. Детские голоса летели мне навстречу, а потом провожали вдаль. Жители шли к собору через площадь. Почему-то мне казалось, что меня кто-то окликнет и остановит, но никто не окликунул и не остановил. Вскоре за последними домиками я свернул с шоссе, что бы выехать на берег океана, который давно уже   скрылся из глаз за зеленью рощ.
Грунтовка вела меня через заросли неизвестных мне деревьев, становясь все уже и уже, казалось, что она так и кончится тупиком у какого-нибудь домика, подобного тем, что виднелись тут и там в глубине за стволами деревьев. Часто попадались еще не отстроенные здания или руины. Когда дорожка превратилась в тропку, почти исчезнув в траве, и деревья почти сомкнулись; когда уже пора было спешиваться, она неожиданно выбежала на берег реки.
Слева, где русло расширялось треугольной бухтой, весело шумел океан. Справа, вдалеке, виднелся разломанный и перевернутый набок мост, его бетонный пролеты лежали, обнажив порванную стальную арматуру, огромные и бессильные. Прямо передо мной, в обмелевшей реке по завалам бревен, стволов пальм, каких-то досок и даже поломанных лодок, из подручных средств был сделан переход с моего берега на противоположный. На том берегу, весь еще в строительных лесах, возводился костел, такой же большой, как и первый, мимо которого я проехал на рассвете и где меня встретило и проводило пение детского хора. 
Осторожно балансируя на хлипких досках и обломках неизвестного происхождения, с велосипедом в руках, я переправился и оказался на строительной площадке у храма. В этот час здесь кроме меня и собак, спящих в пыли, никого не было.
Вдоль улицы жилые дома отстроены почти все. Из битого кирпича, который остался от строений, разрушенных цунами, замостили дорогу, она и  привела к временному костелу, где собрались, как мне показалось, все жители. В помещении за открытыми дверями темнела толпа. Выше, над головами людей горели длинные свечи. Здесь то же пел детский хор.
Необыкновенно радостно и легко я поехал дальше. Солнце уже вступило в свои права, оно вдоволь разливало вокруг яркий свет. Океан шумел и блестел, пальмы шелестели ветвями, пение церковного хора провожало меня долго-долго и никак не получалось удержаться от счастливой улыбки. Вперед и вперед, по тропинке вдоль берега, улыбаясь своим мыслям, щурясь на волны и подставляя лицо ветерку. Сколько километров позади, а кажется, что все еще летит вослед чудесное нежное и строгое пение... 
Когда мы с велосипедом докатились до третьего селения на побережье, месса закончилась и собор на центральной площади был пуст. Внутри в полутьме от слабого света узких цветных окон, блестели золотом статуи и ризы, подсвечники и прочая церковная утварь. Было очень спокойно, но посидеть в тишине мне не удалось, из-за церковного сторожа. Поговорив ни о чем, ведь ни котоликом, ни жертвователем на католический храм я не являлся, мы распрощались и я оказался на площади под ярким солнцем, еще сильнее слепящим после полумрака в соборе.
В тот час дети идут в школы, и очень быстро иностранца с велосипедом обступила шумная толпа в аккуратных форменных одежках. Дети, как всегда спрашивали, имя и просили подарить им писчие ручки. Никаких письменных принадлежностей у меня не было, да если бы и были, то их бы конфисковали вот такие же дети где-нибудь в самом начале моего путешествия по Индии. Когда выяснилось, что никакого прибытка от иностранца нет, все, кроме нескольких старших девочек, отправились дальше по своим делам. Они, эти смуглые девочки, были очень красивыми, в коричневых юбках, коричневых жилетках и белых накрахмаленных рубашечках, с красными бантами в черных волосах. Когда я сделал им комплимент, они даже немножко обиделись, обозначив, что в той особенной школе, в которой они имеют честь учиться, иначе и быть не может, ведь это же не простая школа, а хорошая школа, для хороших девочек, которые умеют одеваться и вести себя, как положено. В подтверждение своего воспитания они осведомились, не нуждается ли, сэр, в чем-нибудь и как, сэр, очутился здесь, да еще и с велосипедом? Они ни на секунду не поверили, что мы с велосипедом своим ходом приехал из Каньякумари, но на мою просьбу указать ресторанчик, ответили с охотой. Впрочем по их описанию найти ничего не удалось.
Поселок, в который я попал, только у самой площади был похож на город. За первыми кирпичными домами начинались бесконечные улочки, разбегающиеся по кварталам коттеджей в зелени, рощам пальм и фруктовым садами. Очень хотелось есть и пить, но есть и пить было совершенно негде. Надежда найти рыночную площадь или автобусную станцию с кафешками таяла на глазах.
Наконец показалась калитка обильно украшенная цветами и плакатами на местном языке, около нее стояли музыкальные инструменты, а внутри, над двориком перед домом, простирался широкий навес. Лавочки под навесом и столики, нород снующий туда-обратно, еще больше утвердили меня в мысли, что это ресторан, но когда я попытался войти внутрь разукрашенной калитки, меня остановили. Непонимание длилось долго, пока не прибежал симпатичный молодой человек и задумчиво и как-то слишком серьезно глядя на меня спросил:
Вы думаете, что здесь ресторан?
Извините, если я ошибся! Не подскажите, где здесь есть ресторан поблизости?
Вы голодны? Вы хотели бы поесть?
Да, именно за этим я, обычно, хожу в ресторан.
Мы вас покормим.
Зачем, если у вас не ресторан? Просто подскажите, где ближайший ресторан.
Я посчитаю за честь накормить вас самым лучшим, что есть в доме!
Я не стесню вас?
Напротив — окажите честь! Для всех нас это будет большой радостью.
Я совершенно растерялся, но согласился. Не отравить же он меня собрался!
Мой собеседник вел себя, как хозяин, так я и стал его называть про себя. Он проводил меня в дом, усадил на стул посреди комнаты. Тут же передо мной поставили столик, на котором появился высокий стакан сока манго. В комнате были еще мужчины и женщины в ярких одеждах, они рассматривали меня, прервав свои дела. Спохватившись, хозяин всех попросил выйти и я остался один на один с ледяным стаканом. Не успел я допить сок, как в комнату, в сопровождении хозяина, вошли две женщины с подносами. Через пол-часа попытки попотчивать меня еще чем-то были уже безнадежны. Допивая ласси, сквозь сонное отупение гедонистской сытости, я старался понять, что у меня спрашивает хозяин и это понимание, по мере постижения, проясняло мое сознание. А разговор был, приблизительно, следующий:
Как вы относитесь к женитьбе, к свадьбе?
Очень даже хорошо. К свадьбе и женитьбе я отношусь так, как и должен относиться взрослый человек к одному из самых важных и ответственных событий в жизни человека.
Вы свободны?
В каком смысле?
Ну... Вы свободны? Вы не связаны никакими обязательствами?
Я свободен.. Я развелся двадцать лет назад, дети выросли... Свободно путешествую и никому ничем не обязан... А что вы имеете в виду?
Я задам вам прямой вопрос? Можно?
Конечно! Прямой вопрос — что может быть лучше и честнее?
Я хочу пригласить вас на вступление в брак!
Как? Прямо сейчас?
Да. Прямо сегодня. Это не накладывает на вас никаких обязательств, не будет обременительно и, конечно, я не буду ни на чем настаивать. Все зависит от вашего желания.
А невеста красивая? - глупо сострил я...
Моя родная сестра! Она, без сомнения настоящая красавица! Очень молодая, но уже очень-очень умная, защитилась на бокалавра... - он смотрел на меня, а я на него...
Я согласен! - просто сказал я, не понимая, как положить конец этому маразму. Пусть будет, что будет, думалось мне, а приятная сытость снова начала ласково успокаивать утомленное сознание.
Интересно было отметить — словно гора упала с плеч моего собеседника. Он так счастливо благодарил меня, так радостно тряс мою руку...
Не хотите познакомиться с невестой?
Хочу! - решительно ответил ему я.
Меня представили невесте, действительно очень приятной. Между нами сразу же установился необыкновенно трогательный контакт. Немного побеседовав, мы распрощались до начала свадебной церемонии.
Оставшись один, я старательно прокручивал в голове каждое слово, все ньюансы и оттенки разговора. Острое чувство нереальности происходящего оставило меня, когда я предположил, что имело место приглашение принять участие в свадебной церемонии, как почетного гостя, но не как жениха. Мой ли английский подвел, или брат невесты (как теперь я его именовал) не был в состоянии внятно объяснить суть вопроса, но вскоре мои выводы подтвердились.
Вы не будете против, если ваш портрет напечатают в газете? И, может быть, вы будите настолько добры, что дадите коротенькое интервью корреспонденту? - спросил брат невесты, вернувшись ко мне вскоре.
А жених кто? - трусливо, вопросом на вопрос ответил я.
Очень хороший молодой человек! Я вам его представлю, как только они приедут. Сейчас он в доме своего отца... Поверьте — это замечательный молодой человек, они знакомы с детства и помолвлены вот пятнадцать лет уже! - и мне стало даже немного обидно, хотя чувство облегчения, наконец, позволило расслабится.
Конечно! Я с удовольствием дам интервью. И даже могу сказать поздравительную речь, если это удобно?
Вы меня очень обяжите! Предет телевидиние... Местное, конечно, Но для нас, тех, кто здесь живет, это все очень значимо.
Договорились — обретя свободу я был согласен на все!
Переживания, терзавшие меня постепенно отступали, а свадьба шла своим чередом.
К счастью, многое удалось заснять на мою видиокамеру, хотя далеко не все.
Главным лицом обряда является саду. Для священника построен павильон, снизу до верху убраный цветами и украшениями. Много часов кряду он делает непонятные вещи, почти не обращая внимания на окружающих. Что-то поджигает, переливает воду, сыплет лепестки и зерна, какие-то семена. Переносит огонь, прямо на пальцах, с одной лампады на другую, воскуряет ароматы, проводит разнообразные ритальные действия с молодоженами, некоторыми из гостей, личными вещами жениха и невесты, подарками. Мне, как стороннему наблюдателю, ничего понятно не было.
После обряда и торжественной части, гости переместились в дальний конец сада под другой огромный тент. Здесь уже несколько поваров в больших котлах готовили угощения. Тарелки заменяли банановые листься, как и везде на юге, ложку дали только мне, но она не понадообилась — умение есть хлебом оказалось кстати. Как ни странно, но большая порция с добавкой последовали за блюдами, съедеными мной в доме, без малейшего сопротивления.
За обедом следовал концерт, и мне оставаться на него не было никакого смысла. Долгие проводы закончились и я наконец укатил на своем велосипеде. Инструкция «как ехать», созданная коллективным разумом, оказалась скурпулезно верной, и шоссе на Каньякумари встретило меня через десять минут. Там было кафе, теперь уже совершенно не нужное. От этого места и до гостиницы мне нужно было проехать около двадцати километров, а точнее, чуть больше десяти миль.
День клонился к вечеру, солнце висело низко над горизонтом, но на раскаленном асфальте шоссе удушающая жара не собиралась отступать. Потоки воздуха от проходящих машин не охлаждали, а обдавали удушливым смрадом выхлопных газов и клубами слепящей пыли. Преодолеть путь нужно было до темноты, потому что путешествовать по такому загруженному шоссе ночью было бы безумем. Порой крутить педали становилось так тяжело, что подступала тошнота и реальность казалась страшным, неральным сном. Беспощадный солнечный жар жег мне затылок, шею и спину. Сколько прошло времени, пока я  в полузабытьи продирался сквозь вязкое пространство, согнувшись к рулю, всем весом помогая себе нажимать ногами на педали, никакого представления у меня нет.
Когда велосипед остановился, я не сразу смог понять где я и почему я не еду. Оказывается — меня окликнули. Я стоял, и облако жара, окутывающее меня развеивал вечерний ветерок с океана. Так неожидано на окраине Каньякумари мы встретились с моими попутчиками. Они возвращались с прогулки по берегу. Взяв ключ от нашего номера в гостинице, я уехал вперед.
Начинались сумерки, когда я проезжал по городу. В улочках людей было немного, гости любовались закатом на набережных. Магазинчики и кафешки зажигали огни. Торговцы рыбой уже заняли места на рыбном базаре и развесили лампочки над своими товарами - в темноте рыбья чешуя будет тускло отблескивать в их свете.
Велосипед остался на рецепшен, а я поднялся по узкой лестнице в номер. По узкой крутой лестнице, пролет за пролетом, на свой этаж. Вставил ключ в замок. И почувствовал, что не устал, что впереди еще весь вечер. Вечер с огнями в городе, сувенирными лавками, веселыми зазывалами, смехом туристов, глухим шумом океана из темноты, ромом и сигаретой на крыше. А над головой будет прокручивать в темном небе яркие полосы света маяк на мысе Кэйп Коморин в такте девять к трем, девять к трем, девять к трем.