Веселая масленица

 
  Он с детства любил блины. Тонкие, ноздреватые, румяные и горячие они сводили его с ума. Покрытые золотистой корочкой, блестящие масляной смазкой, блины не случайно олицетворяли у древних славян сияющие солнечные диски. Их аромат был настолько волнующим и всепроникающим, что он бросал уроки, незаметно пробирался на кухню и умыкал потихоньку самый верхний. Мама, склонившись над плитой, колдовала над сковородой и, казалось, не замечала его. Обжигаясь и дуя на замасленные пальцы, сворачивал он блин трубочкой и, почти не жуя, проглатывал, не в состоянии дождаться минуты, когда мама закончит свое священнодействие и позовет всех к столу. Она доставала из холодильника сливовое варенье, мед и творог и щедро заправляла каждый блин, свертывая его в пухлый соблазнительный конвертик, а затем смазывала сверху быстро тающей густой и холодной сметаной, создававшей восхитительный контраст между ней и пышущим жаром тонким слоем, скрывавшим аппетитную начинку. Вкусные и немного похрустывающие кусочки будто сами мгновенно растворялись на тарелке и ему никогда не отказывали в добавке.
  Мама была с Украины и часто пекла толстые оладьи и крохотные блинчики, пышные пироги и яблочные шарлотки, делала вручную пельмени и вареники, даже по–хохляцки, с вишнями, но его любимым лакомством оставались блины. Они всегда являлись для него и символом давно потерянной семьи, тепла, покоя и уюта родительского дома. Родители тихо ушли друг за другом, бывшие жены не увлекались стряпней и не баловали его своими кулинарными талантами, он пристрастился к печеньям-вафлям, сушкам-пряникам, разъелся, погрузнел, но ничто не могло заменить ему тех счастливых мгновений, когда он чувствовал знакомый чуть сладковатый аромат, смешанный с дымком, который сопровождал выпечку блинов и заставлял быстрее биться его сердце в ожидании вкушения этих вожделенных золотистых тающих во рту ломтиков. Да, он был ребенком-сладкоежкой и не очень любил начинку из печенки или картофеля, лука и яиц, грибов или капусты. Таким и остался, достигнув весьма зрелых лет.
   После развода он уже давно жил совсем один, боролся с лишним весом и давлением, пил таблетки, сидел на диете, занимался физкультурой и плаванием, но когда обоняние улавливало знакомо влекущий запах из-за соседской двери, перед глазами вставали картинки давно забытого детства. Сердце горько-сладко щемило от невозможности вернуть потерянное счастье, он машинально сглатывал подкатившую слюну и старался отвлечься написанием очередного развеселого рассказика для своего интернетовского блога. Он не тратил много времени на питание и мытье посуды, ел пару раз в сутки, не заморачиваясь приготовлением чего-то более сложного, нежели каши или разогрева магазинной заморозки. Иногда он не выдерживал и покупал упаковку готовых блинов с начинкой, жарил на сковородке, пока не вытекала жидкая сгущенка или не начинало пахнуть горелым. Он съедал их за раз, но они никогда не радовали его так, как домашние, только что приготовленные и пахнущие теплом материнских рук. Они казались ему картонными и безвкусными, будто мама и в самом деле вкладывала в свои блины частицу своей души.
   Дочь жила рядом, буквально в соседнем доме, но редко заходила к отцу, стесняясь его шумных иноязычных соседей по общаге, обшарпанных стен, запахов из мест общего пользования, бегающих по полу тараканов и его маленькой, тесно заставленной давно не нужными книжками и пластинками комнаты. Поэтому он был рад каждому празднику, который давал ему повод навестить ее самому, не вызывая неудовольствия своим неурочным и неожиданным визитом. Он приносил свои скромные подарки, духи-цветы-конфеты-тортики, а потом ремонтировал очередной сломавшийся компьютер или шкаф, налаживал телевизор и принтер, настраивал плеер или телефон. Потом дочь ему приносила чашку чая с куском торта или вчерашней лазаньи и рассказывала о своих новых поездках в театр, кино, на курорт или за границу. Она уже давно была вполне самостоятельна и обеспечена, что бы обойтись в этих случаях и без него, но всегда показывала новые наряды и отснятые кадры. Он искренне гордился ее очередными успехами и радовался тому, какой все более красивой, умной и взрослой женщиной она становилась с каждым годом.
   В прошлый раз начиналась Масленица и, извинившись за то, что больше угостить нечем, она на прощание пообещала пригласить его к себе на блины. Она давно умела и любила готовить, но редко звала его в гости. Он помнил о том всю неделю и не стал планировать что-либо еще на эти выходные, но припас баночку икры и бутылочку красного. Дел по дому к концу недели всегда скапливалось немало, и он занялся в субботу стиркой, готовкой и уборкой, стараясь однако не отходить далеко и надолго от мобильного телефона, готовый в любой момент бросить всю эту канитель и откликнуться на так и не раздавшийся звонок. Его компьютер тоже был включен и находился постоянно в онлайне, но ни Скайп, ни аська не обрадовали его зеленым цветом ее аккаунта. По ящику бубнили какую то бредовую тягомотину, на любимом сайте кипели страсти и разыгрывались шекспировские трагедии из-за игрушечных званий. Он тоже с кем-то горячо спорил, чего-то упорно доказывал тупым оппонентам, ругался и мирился с какими-то злобными тетками, как бы между делом выиграл пару сетевых конкурсов, но его мысли были далеки от виртуала. Однако звонок так и не прозвучал, а он не стал беспокоить зря дочь, догадываясь, что у нее могут быть и другие, более важные дела, чем кормить его блинами.
   Воскресенье тянулось томительно долго. Какие-то странные люди из неизвестных городов и стран зачем-то просили у него прощения, за что-то прощали его, слали открытки с Масленицей, весной и прочую ерунду, звали на свои очень интересные посты, просили совета и поддержки, что-то говорили про его тексты, поздравляли с победами, пытались залезть с ногами в душу, оскорбить и унизить, но ему все это было совершенно безразлично. Он пытался доказать пенсионерам, что нельзя рассчитывать на грошовую госпенсию и нужно рожать детей, будущих помощников и кормильцев, автоматически отвечая на послания, прощая и посылая кого-то, день уже перевалил экватор, а звонка все еще не было. Он перегладил высохшие рубашки, механически собрался и на автопилоте побрел в бассейн, лишь там обнаружив, что забыл шапочку и плавки. На обратном пути зашел в магазин, долго разглядывал пакетики с замороженными блинами, вздохнул и, купив зелени, овощей и фруктов, вернулся домой. Вечерело, разогрев супчик и порезав салат, он поел и снова сел за компьютер. Из далекого родного города на блины очень своевременно звала отказавшая ему когда-то женщина. Он поблагодарил, пожелал приятного аппетита и успехов в личной жизни.
   Когда на небо высыпали первые звезды, поняв, что ждать больше нечего, он достал с полки тонкий тандырный лаваш, порезал на куски, завернул в них творог, добавив немного персикового джема, разогрел на сковородке и, налив чашку чая, присел за стол. По телевизору показывали народные гулянья, сжигание чучел Зимы и прочую веселуху. Пресные и сухие армянские лепешки плохо походили на жирные и сочные русские блины, горы которых поедала развлекающаяся на экране жизнерадостная публика, но ему почему-то вспоминался лишь тот обжигающе горячий, что он утащил у будто бы ничего не заметившей мамы. И тогда он понял, что у его дочери не было такой заботливой и хлебосольной матери, как у него, которая всегда радушно встречала всех гостей, включая и его голодных дворовых приятелей, не жалея для них тех же только что испеченных блинов, несмотря на то, что сами жили совсем небогато. Он осознал, что научив свою дочь многому полезному в жизни, не подарил умение испытывать радость от возможности поделиться с другим человеком созданными своими руками и сохранившими их тепло кусочками своей души. И тогда он легко и просто простил ее. Потом перевел взгляд на напольные весы и улыбнулся. Сегодня он набрал все же чуть-чуть меньше калорий, чем мог бы. И то хорошо. А баночка икры подождет до следующего праздника.