Возвращение на чужую Землю, глава 1

Научно-фантастический роман,
600 страниц.


(Фабула романа будет опубликована с последней главой).


1. Контакт

…Раскрасневшееся, будто уставшее от дневной духоты солнце величественно погружалось в океан и неслышно вздыхало, наполняя побережье солоноватым привкусом водорослей и тайн. Вскоре бриз обессиленно затих, а на смену ему уже торопился старший брат – безалаберный и вспыльчивый ураган. Завыл, закачался в верхушках деревьев ветер, набрался сил и, подгоняемый громогласным речитативом грозы, обрушился вниз, принеся с собой крики кружащих над скалами чаек и шелест вскипающих волн, перекатывающих с места на место бессмертную гальку…

Он любил этот сон – свой неизменный, еженощный сон. Когда-то сон закрепился у него в сознании, и вот теперь, в ночном забвении, блуждая в лабиринтах памяти, он каждый раз отыскивал любимое виденье. В одной из книг он даже посвятил ему пространную главу.

…И душа возносилась над миром. И мрачнел океан…

А потом наступало утро. В пробившихся сквозь жалюзи лучах портрет Булгакова над письменным столом, промятый канапе, три полки книг, проигрыватель на резном комоде и фасонный стул. И старенький компьютер. В нём – его душа, поселенная средь нулей и единиц в угоду открывающимся мыслям.

…Но ураган стихал, и в возвращённой сини – вершина устремлённой в высь горы, окрашенная солнечной румяной…

Чёрная точка появилась внезапно, правее горы. Сначала она мерно, будто на гигантских качелях, раскачивалась из стороны в сторону, затем стала быстро увеличиваться в размерах, расплющилась, преобразившись в плоскую салатницу, и замерла. Куда-то вдруг исчезли и гора, и океан, и небо.
Он понимал, что спит, что это – сон, его всегдашний сон, который, если сильно захотеть, сейчас же кончится, но страх пронзал беспомощное тело, немели руки, ноги, леденела кровь. Возникло ощущение прихода нового – чего-то необыкновенного, чудного. «Нет, это только сон! Всего лишь мой обычный сон!» Он успокаивал себя, но разум говорил другое: «Сейчас, сейчас произойдёт». «Произойдёт?.. Что именно?.. И всё же это сон! Да, он немного изменён, он чуть другой… Но почему?.. И кем он изменён?.. И почему «салатница»… Она похожа на мою модель!..» Он ощутил, как проступил холодный пот, зашевелились волосы. «Уж слишком странный он сегодня, этот сон… Скорей проснуться!»
«Салатница» едва заметно качнулась и ещё больше увеличилась в размерах. Вслед за раздавшимся в «салатнице» жужжанием в её центральной части вспыхнул свет – округлое зелёное пятно. Медленно, будто осматриваясь, свет преодолел расстояние примерно равное диаметру «салатницы» и превратился в луч, который стал описывать круги и, укорачиваясь, возвращаться к центру. «Будто прицеливается…» – подумалось ему, но вдруг почувствовал, как луч ощупал бок и тысячью мельчайших игл вонзился в печень. «По-моему… Нет-нет, луч не прицеливался… Я не чувствую вреда… Мне кажется… Он исцеляет!»

Исчез луч точно так, как появился, вернувшись в изначальное пятно. Некоторое время пятно мерцало, напоминая одинокую свечу, затем оно стало быстро увеличиваться, обретая прямоугольную форму и постепенно заслоняя собою «салатницу». На образовавшемся прямо перед ним подобии экрана он вдруг увидел неказистое строение, испачканный кирпич под выключателем, обёрнутый куском автомобильной камеры замок. Пронзила мысль: «Уж слишком всё знакомо! Вот бочка у стены… Ворота… Где-то я их видел… Вот мятый болт с испорченной резьбой на правой створке… На левой… На левой, если я не ошибаюсь, была… Да, так и есть: задвижка из куска стальной трубы». Никогда им ранее не предполагавшееся и оттого совершенно невероятное, будто навязываемое кем-то изменение сна, изменение его привычного сюжета, и больше всего – пугающая реалистичность видений, заставили вслушаться в собственный разум и тишину. Он понял, что начинает просыпаться. Уже находясь на грани сна, он вдруг осмыслил:
«И удивительно и странно, в сознании проявляется даже всякая мелочь! Но зачем все эти подробности?.. Господи, так это ж мой гараж!..»
Он окончательно проснулся. Осторожно, будто чего-то опасаясь, стянул с головы одеяло и вслушался в тишину. «А сердце-то как стучит!.. Точно колотушками по барабану. И уши заложило… Э-э, дружок, да у тебя давление!.. Однако странно… У меня давление?..» Дождавшись, когда неведомый доселе спазм отпустит ноги, свесил их с кровати.

– Ну и ну, приснится же такое!
Рука машинально потянулась к таблеткам, но, не ощутив в боку привычной боли, он замер. Лёгкое, почти приятное покалывание в печени не столько обрадовало его, сколько насторожило. Сразу и во всех подробностях припомнился недавний сон. «Доработался, видать… Летающие тарелки стали сниться. Да, прав, наверное, проректор: мне и в самом деле надо отдохнуть». Разминая круговыми движениями стопы и постанывая от не отпускающей истомы, он облокотился на спинку кровати, длинно, потянувшись всеми мышцами, зевнул, но в следующее мгновенье схватился за левое запястье и сел. «А который час, интересно? Может, в институт собираться пора? А-то ведь мне сегодня зачёты у студентов принимать». Лампочка ночника зажглась лишь со второй попытки. Прикрыв рукой глаза от полоснувшего света и всмотревшись в громко тикающий будильник, едва не выругался. «Два часа!.. Кошмар… И не просто кошмар, а настоящая катастрофа: теперь и со снотворным не заснуть!» В расстройстве он надел очки и потянулся к полке.
– Ладно, почитаю.
Ворвавшийся в сознание шум заставил замереть: с улицы донёсся гул работающего двигателя. «Кто бы это мог быть?.. Неужто гости пожаловали?.. Вряд ли, в такое время в гости без договорённости не приезжают. Друзья обычно звонят, разрешения спрашивают. Да и не планировалось на сегодня встреч… А может, соседа неотложка привезла? Как-никак он врач на «скорой»… Ну, конечно. Сразу надо было догадаться. А я-то что себе вообразил! Спросонья…» Облегчённо вздохнув, он перевернул страницу и, усаживаясь поудобнее в кровати, рассеянно придвинул к переносице очки. Но, не прочитав и пары строк, прислушался. «Хм, а у машины, кажется, глушитель прогорел: рычит-то как. В годах, наверное… Ну, прямо как моя «старушка». И двигатель «троит». – Очки легли на стул. – А вдруг это и вправду моя?» Он сглотнул слюну.
– Пытаются угнать мою машину?.. Ну нет… Какая ерунда! Разве прельстит кого такая доходяга!
Какое-то время он с благодушной улыбкой и почти с любопытством – будто укреплял в себе уверенность в невероятности подобного события, вслушивался в доносившееся с улицы рычание, потом, покряхтывая, с неохотой встал и подошёл к окну. Его старенькая «четвёрка» стояла на своём обычном месте – напротив железной скамейки, под тополем. Всё как всегда, и ни души вокруг. Лишь соседская кошка, ощетинившаяся и оцепеневшая, сидела, будто заворожённая, на крыше машины. «Ну вот, что и требовалось доказать! Даже отсюда видно, что в салоне никого». Умиротворённый, он обратил лицо на небо. «Странно, погода хорошая, можно даже сказать, отличная, а звёзд не видать… А вчера?.. По-моему, вчера они были. Стоп! – он встрепенулся. – Но откуда гул?» И тут в непривычно ярком, показавшемся ему неестественном отсвете качнувшегося на ветру фонаря он заметил вылетавший из выхлопной трубы его машины дым. «Чёрт побери!..» Руки сорвали висевшую в прихожей куртку, в два шага он спустился по крыльцу. В трёх метрах от автомобиля его остановил свет вспыхнувших поочерёдно фар. «Не может быть… Фары всегда включаются одновременно! И выключатель у них общий, и никакой плохой контакт в цепи не может повлиять на скорость электрического тока». Стараясь стряхнуть с себя оцепенение, он на мгновение закрыл глаза. «Глупость какая-то… И почему я вообще об этом думаю?» Мысль путалась. «Какие странные угонщики… Видят, что к машине идут – и почти наверняка это именно её хозяин, и даже не пытаются убежать!.. А вдруг… Что если это не угонщики?» Заныло сердце. «Если не угонщики, то кто?..» Предупреждая вероятную конфликтную ситуацию, он игриво, почти по-мальчишечьи подбоченился:
– А ну выходи, если ты не враг!

Внезапно фары погасли. Он шагнул вперёд.
«Странно, ни в машине, ни около машины никого нет… Ключ… В замке зажигания нет ключа!» Он кинулся в дом, схватил со стола ключи от машины и тотчас вернулся на улицу. «Быстрей, быстрей же!» Ключ метался в поисках отверстия в двери. «Старая колымага… Наверное, проводка коротнула… Или в замке зажигания… А может…» Он отпер дверь и, дёрнув за рычаг, поднял капот. «Ни дыма, ни запаха оплавленной проводки нет… Значит, всё-таки замок… Или реле включения стартёра? Удивительно всё это… Даже в голове не укладывается». Он попытался отключить аккумулятор, но сильный электрический разряд швырнул на землю. «Это ещё что за чертовщина?.. Двенадцать вольт так бить не могут… Нет, что-то здесь не так…» И тут он почему-то вспомнил сон: гараж, кусок автомобильной камеры над навесным замком, помятый болт и вымаранный им когда-то краскою кирпич. Пронзила неожиданная мысль: «Всё хорошо. Оставить всё как есть». Он встал, в задумчивости повертел в руках ключи. «Что делать…» Не успел додумать, – двигатель заглох. Он ущипнул себя. «Нет, кажется, не сплю». Через мгновение, как только он направился к крыльцу, мотор пустился. И снова, будто насаждаемая мысль: «Всё хорошо. Оставить всё как есть». Он подошёл к машине.
– «Оставить всё как есть»? Ну что ж…
«Всё хорошо»… Откуда это?.. Я как-никак прагматик и… почти материалист. И я не верю в чёрта!.. Так… Мотор работает без зажигания… И что?.. Так… Думаем, очень хорошо думаем, спокойно… Быстро вспоминаем последние события… Стоп! А если попробовать…» Он плавно включил передачу. «Едет!.. Без ключа едет!.. А фары?.. И фары горят… Значит замкнуты все электрические цепи… И что дальше? Куда я должен ехать?.. Думаем… Стоп! Опять видение: гараж, помятый болт, испачканный кирпич…» В конце проулка повернул налево. «К гаражам!» Над головою загорались звёзды.

Заспанный сторож посмотрел на него с молчаливым укором. Вернувшись в сторожку и нарочито погромыхивая ключами, – толи в назидание, толи для демонстрации собственной значимости, он вполголоса помянул и «нетленных» святых и «подземного супостата», затем подошёл к машине и долго вглядывался в пожелтевший от времени пропуск. Отпирая на въездных воротах замок, старик не сдержался.
– Ездиют, ездиют цельную ночь… Открывай им тут.
– Извини, отец. – Он старался выглядеть спокойным. – Меня и самого не свет не заря с постели подняли. Спал уже. А всё дела какие-то, будь они трижды прокляты… – Он поискал в карманах. – Ты, отец, не ложись пока и ворота не запирай: минут через десять-пятнадцать я тебя опять потревожу. На-ка, возьми на пивко.
– Да уж ладно, потревожь, – миролюбиво пробормотал старик, рассматривая в тусклом свете своего фонарика купюру. – Всё равно уже сна никакого. А ты, мил человек, в какой гараж-то?
– Э-э… В восемьсот сороковой. На пятой улице.
– А-а… – Сторож мотнул головой и отступил в темноту. – Ехай давай. Только смотри, запереть его потом не забудь!
– Не забуду.
Мотор нетерпеливо рыкнул, и в ту же самую секунду сторож неуклюже бросился к машине и требовательно постучал ладонью по капоту.
– Погоди-ка минутку. – Продолжая застёгивать нагрудный карман, он наклонился к запотевшему стеклу. – Пятая улица говоришь? Так это… На ней вчера бульдозером копали. Столько глины вверх наворотили! Ты поаккуратнее там, не завязни.
– Спасибо, отец.
Старик нетерпеливо отмахнулся.
– Чего уж. Главное, запереть не забудь! А-то ведь с меня потом спросят-то, ежели что.

«Так… И где он тут, мой бывший гараж?.. Почти три года здесь не был… А пропуск-то как пригодился! Столько раз хотел его выбросить, и всегда… Будто останавливало что-то». Он притормозил.
– В этом месте, кажется, направо.
В начале улицы машину занесло, протащило до второго гаража, но уже через секунду она замедлила свой ход и остановилась в непролазной глине. Выбраться из жижи удалось лишь после нескольких попыток.

Двигатель два раза чихнул и заглох напротив последнего бокса. Фары несколько секунд горели жутковатым фиолетовым светом, затем, мигнув, исчезли в темноте. С трудом разжав онемевшие пальцы, он снял с руля свою левую руку и вставил в замок зажигания ключ. «Ну, будь что будет!» В ответ – гнетущая, пугающая тишина. «Ерунда какая-то, небывальщина… Ключ поворачивается мягко, без усилий, и возвратная пружина в норме… Но ведь должна же быть какая-то причина! Ну, хоть какое-нибудь объясненье этому абсурду!» От напряжения у него застучало в висках. «Вот уж действительно абсурд. Нет, скорее, чертовщина … Здесь даже кузнечиков не слыхать!»

Он вышел из машины. Над головой было опять абсолютно черно, ни единой звезды, лишь изредка ввысь уносились еле видимые голубые струи. «Будто сполохи в Заполярье». Сложив на груди руки, он с любопытством вглядывался в небо. «Но почему эти сполохи голубые, а не жёлтые, например, или разноцветные? И главное, откуда они берутся и куда, чёрт бы их побрал, уносятся?..»
Из задумчивости его вывели поочерёдно вспыхнувшие фары. «И здесь начинается!.. А вдруг это тот самый неуловимый и необъяснимый полтергейст, о котором в последние годы так часто говорят и пишут?.. Ну, ничего, меня уже ничем не удивить и уж тем более не напугать. Видали мы эти фокусы…» Он огляделся. Ни дуновения ветерка, ни шороха, ни малейшего блика – всё в каком-то однотонном, непроглядном свете, и ни намёка на какую бы то ни было угрозу, и только за блокирующим проезд решётчатым забором угадывались чуть колеблющиеся тени. «Кто бы там сейчас не находился – опасности всё равно никакой: забор-то, как мне вспоминается, глухой, из сваренных железных прутьев. А может, эти подозрительные тени – всего лишь отсветы от проезжающих машин с соседних улиц?.. И всё-таки я должен как-то обозначить здесь своё присутствие. Так, для очистки совести… И для острастки».
– Эй, как вас там!.. Может, покажетесь, наконец?
Как и часом ранее, фары будто по команде погасли, и в следующее мгновение он ощутил биение земли. Лёгкая, непонятно откуда взявшаяся дрожь накатывала на него секундными волнами, сковывала волю, неудержимо поднималась от ботинок к голове. Было слышно, как в гаражах зазвенели пустые бутылки, канистры, как что-то с грохотом упало и разбилось, как в боксе за спиной сработала сигнализация – визгливо, непривычно, но тотчас смолкла. Страх постепенно уходил.

Спустя минуту дрожь пошла с полусекундным интервалом, и вскоре прямо у него над головой возникли мириады звёздочек-плазмоидов. Крохотные искорки буквально пронзали черноту неба, то с завораживающим жужжанием бросаясь вниз и замирая в метре от земли, то снова, следуя неведомой команде, возносясь. Он не сдержался:
– Красотища-то какая!.. Будто светлячки.
Спустя ещё минуту, когда сияние плазмоидов слилось воедино, он с изумлением увидел зависший над его машиной огромный, опоясанный пульсирующими треугольниками диск. Ни на днище диска, ни на его бортах не было ни выступающих частей или уступов, ни каких-либо иллюминаторов и огней. Озадаченный, но вместе с тем, абсолютно успокоившийся, он вдруг почувствовал, как его дыхание, будто совершенно независимая от организма субстанция, вливается в пульсации треугольников, как хочется преклонить колени, повалиться в траву и, распластавшись на ней, безмятежно уснуть. Но тут сияние плазмоидов преобразовалось в бледно-голубой поток, и он увидел в нём спускающегося в жёлтом шаре человека. Достигнув земли, шар окрасился белым свечением и, разделившись на вбираемые в диск прерывистые струи «светлячков», исчез. Спустившийся в шаре человек с интересом огляделся, затем неуверенно, – будто опробовал почву, топнул два раза ногой и наклонился к земле.

«Господи, что он делает?.. И кто это?.. Прямо цирк какой-то». Ему привычно захотелось пошутить насчёт какого-нибудь бульдозериста, забравшегося спьяну на крышу гаража и там заночевавшего, или ещё одного заспавшего действительность сторожа, но эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась.
Незнакомец сорвал на выбор несколько травин, растёр их тщательно в ладонях и поднёс к лицу.
«Траву зачем-то нюхает… Сумасшедший, что ли?.. Или мне всё это…»
И в тот же миг спустившийся на землю в шаре глянул в его сторону и поманил рукой.
– Не бойтесь, подойдите ближе. – Голос звучал успокаивающе, доверительно, наполняя тишину неслыханными, чувственными нотками. – Я – тот, кого вы знаете… А можно так: я тот, кого вам скоро предстоит узнать.
«Ничего себе! Он сам-то хоть понимает, что говорит?»
Спустившийся на землю в шаре усмехнулся:
– Не надо думать, говорите сразу, вслух. Ведь всё равно любая ваша мысль – в сознании. В сознании бытующего разума. Я правильно сказал?.. – Спустившийся на землю в шаре чуть помедлил и тихо, будто обращаясь к самому себе, спросил: – А может, эта ваша мысль здесь в новость?
Он прислушался к сердцу. «Из груди бы не выпорхнуло!» А вслух сказал:
– Как же я могу не думать, уважаемый, если «мысль – в сознании бытующего разума»? И вообще, какой резон об этом говорить… – Он сделал паузу. – С бульдозеристом?
– Узнаю, узнаю профессора. – В голосе незнакомца послышалось облегчение. – Вас, по всей видимости, только… другая вселенная исправит. Я – бульдозерист!.. Вернёмся – всё расскажу… – Незнакомец перестал смеяться. – А сердце поберегите. Печень, профессор, мы вам вылечили, а вот что касается сердца… Сердце – двигатель характера, эмоций. Это вы тоже хорошо знаете. – Незнакомец виновато вздохнул. – Его мы не имеем права трогать.
– Зато с двигателем моей машины у вас хорошо получается. – Он сдвинул брови. – И вообще, полночный собиратель трав… Откуда вам известно, что я профессор?.. Кто вы такой, в конце концов, что вам угодно?
– С двигателем всё очень просто, это я вам потом объясню. А вот кто я такой…
Спустившийся на землю в шаре сделал несколько шагов вперёд и замер; из прорези его комбинезона смотрели выразительные, синие глаза. Бездонные глаза. По крайней мере, он таких больших, красивых глаз ещё не видел. «А почему его комбинезон… Неужто для того, чтобы…»
– Да-да, вы совершенно правильно предположили. Мы не должны, мы не имеем права здесь болеть. И уж тем более мы не имеем права занести свои бактерии на эту Землю. А главное – модифицировать геном. Надеюсь, вы понимаете, профессор, что модифицировать инопланетный геном – это значит модифицировать инопланетную болезнь. То есть сделать её неподконтрольной вашему… разуму, сделать её практически неизлечимой. Даже самую простую… безобидную болезнь. Представьте: вы заболели… ну, скажем, гриппом. Имеется в виду, модифицированным. Но температура вашего тела при этом не повышается на градус или два – это когда включается защитный механизм, иммунитет, – а падает. Такое случается, когда болезни на планетах одинаковы – то есть бактерии аналогичны, но их геномы и, значит, их воздействие на общий организм на каждой из планет различны. На общий организм планет, на сущность их. Вы понимаете меня? Как будете лечить?
Он не услышал ни последнего вопроса, ни слова «геном».
– На «эту Землю»?..
– А разве вы не пишите об этом в собственных трудах?
– Откуда вы об этом знаете! Да кто же вы, в конце концов?..
– Отвечу так: вам лучше знать.
– Что?! Что вы сейчас… – он прислонился к двери. – Мне лучше знать?..
– Профессор, успокойтесь, ради бога. У вас давление… почти 195… И пульс 130.
Он опустился на траву.
– О, Боже!.. Нет, этого не может быть…
Синеглазый дотронулся до блестящей коробочки на своей груди, и в ту же секунду прокатилась успокаивающая, тёплая волна.
– Так лучше?
Он через силу улыбнулся.
– Очень хорошо… Лучше, чем вам, по крайней мере.
– Да, профессор, вы неисправимы. Но не будем понапрасну тратить время. Скажу прямо: меня… наш экипаж на вашу Землю отправляли вы.
У него задрожали колени. «Моя мечта… Моя идея! Как он о ней узнал? А может, я и в самом деле…»
– Вы… иноземец?.. Вы с другой Земли?
– Да, профессор, мы лишь осуществили – дальше я цитирую – великую и сумасшедшую мечту. Догадываетесь, чью мечту?
– Но у меня пока лишь чертежи и… и первая модель.
Спустившийся на землю в шаре глубоко вдохнул, потупился и, машинально отведя комбинезон, потрогал ухо.
– Простите, по-видимому, я неверно соотнёс и сопоставил наши с вами эмоциональные ряды. Позвольте, я начну с… начала, по порядку?..
Он с осторожностью поднялся и нащупал пульс.
– Да-да, конечно!
– Спасибо. Но одно условие: вы, профессор, вопросы вслух не задаёте, не перебиваете, а на правильные, заданные мысленно вопросы я отвечу без напоминаний, сам.
– Тогда один вопрос по существу. – Не отрывая глаз от незнакомца, он поискал рукой в кармане куртки и достал очки. Подумав, подышал на них, потёр платком и положил обратно.
– Пожалуйста, профессор, задавайте ваш вопрос. Я жду.
Платок проследовал в другой карман.
– Какие из вопросов – правильные? Или это тайна?
Спустившийся на землю в шаре усмехнулся.
– Здесь тайны нет, профессор. И надеюсь, вы меня поймёте… А правильные – это все вопросы, не выходящие за рамки Кодекса вселенных.
– Тогда ещё один вопрос.– Он поднял палец. – Можно?.. – И медленно: – Всего один вопрос.
– Я весь вниманье.
– Мы знакомы?..
Спустившийся на землю в шаре снова тронул ухо.
– Нет.
– Так как же, чёрт возьми, я отправлял ваш экипаж на эту Землю?
– А это уже второй вопрос, профессор. И ответ на него вы знаете сами. – Синеглазый погрозился пальцем. – Не хитрите.
Он обиженно нахмурился, пробормотал:
– Валяйте.
– Спасибо, профессор. – Спустившийся на землю в шаре синеглазый человек прижал к груди свою блестящую коробочку и обернулся. – Ю!
По телу покатилась дрожь. Спустя минуту на крышах гаражей стоял огромный, по-пчелиному жужжащий диск. Вскоре дрожь прекратилась, а из-под брюха диска показался в бледно-голубом свечении спускающийся шар. Находившийся в нём человек – точно в таком же комбинезоне, как и у спустившегося первым, – приветственно размахивал руками и высоко, почти касаясь головой свечения, подпрыгивал. И лишь когда свечение исчезло, раздался гулкий, будто вырвавшийся из пустой цистерны, крик.
– Здравствуйте, профессор! Извините, но, кажется, – от радости, наверное, – я позабыл, что нахожусь в ионо-электронном шаре. Сквозь сферу может проходить лишь ультразвук.
– Пустяки. – Не веря до конца в происходящее, он не ответил на приветствие, лишь хмуро пошутил: – Вы… голографии?.. Фантомы?.. Квазиматриксные близнецы?
– Эх, профессор… Вы всё ещё не верите? – Ю повернулся к первому. – Ты уловил его вопрос?.. Начнёшь?
– Давно уже пора. Начну.

Он смотрел на всё происходящее восторженными, широко открытыми глазами. Эти фантастические светящиеся шары, в которых будто ангелы спускались люди инопланетяне, и эта стоявшая на гаражах громадина не только согнали с его лица улыбку, но и разом лишили привычной защитной иронии. То, о чём он так долго мечтал и к чему так настойчиво шёл, находилось вот тут, совсем рядом и обезоруживающе, восхитительно жужжало. Его знобило: нестерпимо хотелось забраться на крышу, потрогать манящую странницу, прижаться к тарелке щекой…
Он выдохнул. «Мальчишка!.. Но реально ли происходящее со мной, реальна ли сама тарелка?»

В действительность его вернул спустившийся на землю в шаре первым иноземец.
– Итак, профессор, ваш вопрос понятен. Но я начну с иного. С подобия. Ибо подобие важней всего. – Спустившийся на землю в шаре первым помолчал. – Подобно всё: галактика и атом, Земля Земле, начало общего – началам всех начал… Ю, не мешай!
– Я не хотел. Позволь и мне… Профессор, то, что вы сейчас увидели, – реальность, а этот аппарат, – Ю указал на крыши гаражей, – построен вами. Другим. Подобным вам.
– Другим профессором с другой планеты, – не стерпел спустившийся на землю в шаре первым, – но разумом и даже внешне он, тот – профессор на другой Земле, подобен вам.
– Но тут, мне кажется, вопрос в другом: насколько он подобен?
– Понимаете, уважаемый профессор, – Ю подошёл поближе, – чтобы мир существовал, он должен быть подобным и похожим, иначе не случится в нём инакое – стремленье, и эволюция – начало всех исходов и начал. Стремленье – это тяга к лучшему, иному, а эволюция – хотенье перемен.
– Хм… А исходы? И почему… насколько каждый человек подобен?
– Исходы – есть движение вперёд-назад, туда-сюда, как маятник. Иначе говоря, любая, каждая цивилизация должна пройти свой путь, осуществив при этом множество исходов. И вы исходите несметное количество тропинок и ботинок, пока познаете себя, познаете свой путь в Творце, свой разум. Что касается того, насколько человек подобен, то многое зависит от его морали и ума. То есть, если человек жил в этом теле праведно, с умом, то, значит, будет жить в своём подобии и в следующей жизни.
– А мы и вы…
– Мы, как и вы, не можем быть, существовать одни. Наши цивилизации, профессор, берут друг у друга только самое лучшее, эволюционируют. Но сделать это, не понимая своего Творца и не находясь в его разуме, невозможно!.. Цивилизации подобны животным, приобретающим, несущим и передающим признаки друг друга. Как, например, олени, мыши или… львы. Вот главное: мы одинаковы и мы не можем… мы не существуем сами по себе. Но различаемся по времени вселенных – истории существования пространства.
Он отошёл от двери и уселся на капот.
– Стоп, ребята, стоп… Вы столько мне сейчас наговорили! А нельзя ли сказать всё это проще? Например, вот так: мы, профессор, похожие на ваших близких и коллег гуманоиды, прилетели на эту Землю с другой, но очень похожей Земли, прилетели на тарелке, которую построил полностью подобный вам. То есть я. А?
– Замечательно, профессор, точно в вашем стиле! – опять вступил спустившийся на землю в шаре первым. – Одно лишь добавление: так называемые «летающие тарелки» на других планетах строили не вы один. Мы строили их вместе.
– Хорошо, хорошо, я понял. И нисколько не умаляю ваших заслуг. Но получается, что я – другой, подобный, остался там, на той Земле. Но почему? Не захотел лететь?
– Табу! Мы не имеем права выходить за рамки Кодекса вселенных.
– Жаль. Но тогда такой вопрос: вы, так сказать, сподобились и прилетели, почему ж не мы?
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец помолчал.
– Поэтому мы здесь.
– И это всё?.. Табу?..
– Конечно, нет. Простите. Я собираюсь с мыслями. Мне кажется… я раньше говорил, но повторю: мы с вами различаемся по времени вселенных.
Вступил зеленоглазый Ю.
– Наш прилёт на вашу Землю – это стимул для вашей цивилизации двигаться по пути эволюции. С вашей помощью, профессор!..
– Поконкретнее, пожалуйста, поопределённее. Что вы хотите этим сказать? – Взглянув в глаза спустившемуся в шаре первым иноземцу, он хмыкнул и с улыбкой обернулся к Ю. – Надо ли так понимать, что вы – «сеятели» у нас… разумного, доброго, вечного?
– В какой-то мере, да. И не стоит иронизировать, профессор. Разве, завидев в небе НЛО, вы, здешние земляне, не озадачиваетесь и не рассуждаете примерно так: ага, выходит, есть иные, прочие миры, иные… неизвестные и более совершенные технологии! Разве вы не так рассуждаете?
– Примерно так. Кстати, давайте-ка о новых технологиях… Расскажите о ваших самых больших достижениях. Чем вы отличаетесь от нас?
– У земной… то есть у нашей цивилизации достижений очень много. Причём не просто больших достижений, а достижений грандиозных. Об этом, в том числе, свидетельствует то, что мы сейчас стоим перед вами. Но самых главных, определяющих наше существование – два. Во-первых, мы определили почти неопределимое – алгоритмы движения электронов. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец показал на свою блестящую коробочку. – Взять хотя бы вот это устройство. И тот, ионо-электронный шар, в котором мы спустились. Во-вторых, наша цивилизация научилась применять энергию континуума кварков. Это вечная энергия, профессор! Она не изводима. Как вечный двигатель. Она сильнее этой, используемой здесь, – спустившийся на землю в шаре первым указал рукою на тарелку, – конусоидальной, которую, помимо нас… используют торнадо.
– А как же наши космолёты с реактивной тягой?
Спустившиеся в плазменных шарах переглянулись.
– Но тяга – это то, что держит или тянет!.. Ноша тянет руки, лошадь сани… Тяга – это… какое-либо бремя, и даже разница температур в печной трубе… Понимаете? Тянет, а не толкает! Смешно-то как: на «реактивной тяге»!.. Истинная реактивная тяга, профессор, – это замещение энергии эфира. Вы ведь сами этому учили! То есть… Конечно же… Подобный вам.
– Н-да… Удивили.
– Не теряйте времени, профессор.
– Скажите, а сколько я могу ещё задать вопросов?
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец посмотрел на звёзды.
– Три-четыре.
– Так мало?
– Поверьте, мы готовы рассказать о многом, но… Боюсь, мы не успеем. И главное: услышанное вами здесь забудется в последнюю минуту.
– Забудется?..
– Не может не забыться, поскольку вы сейчас… в сознании иного, не принадлежащего вам разума, в сознании иной вселенной.
– Как это «не принадлежащего»! Я, если вы заметили, и думаю и размышляю.
– Возможность думать. Заметьте, не способность, а возможность. Так вот, возможность думать, размышлять – заслуга обретённого, ежесекундно трансформирующегося знания. Сознание же – память прошлых жизней. И наших душ, и вашей, и других. Но связанных с другими душами – родных и близких. Не верите? Что ж… Назовите имя матери, детей.
Подумав, он обескураженно развёл руками.
– Я, кажется, не помню… Не могу.
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец улыбнулся. Потом продолжил:
– А последняя минута… Последняя минута – миг, когда мы улетим. Итак?
– Но стоит ли тогда…
– По-вашему, не стоит?..
– Ой, что вы, очень даже стоит!.. Я готов.
– Но прежде, дорогой профессор, назовите все вопросы.
– Да-да, сейчас… Во-первых… Хотелось бы узнать как появился человек, и кто… что он такое, как получил прозвание «разумный». Второй… Второй вопрос покажется смешным, но… Но для меня он также очень важен. Масштабные рисунки перуанских инков… Они ведь не…
– Вы совершенно правы. Они не для инопланетных кораблей. Ну, зачем, спрашивается, оснащённому совершенными, невиданными даже для вашей ступени развития приборами и системами навигации космолёту никчёмные ориентиры, зачем им копии – пусть даже очень точные – зверей?..
– Правильно! Именно так я и думал, но, сами понимаете, большая разница – предполагать и знать.
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец понимающе кивнул.
– Да-да, конечно. Двигаемся дальше?.. О чём ещё, профессор, вы хотели бы узнать?
– О социумах, о взаимоотношениях людей и обществ.
– О социумах?.. Неожидаемо, когда такой вопрос от доктора естественных наук, и странно.
– А что тут странного? Вы ж сами говорите: всё подобно.
– Ну что ж, позвольте с социумов и начать. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец посмотрел на небо. – Начну с себя, с чужой для вас Земли. Итак, все расы, веры, все народы – все у нас едины. Но все – общины или общность, все на своей, потомственной земле. В противном случае – вот как у вас – междоусобицы, скандалы, войны…
– А эмиграция, переселение людей?
– Страна, которая даёт возможность эмигрировать к себе, разрушит не себя одну, но и страну, откуда эмигрируют, бегут. Предвижу ваш вопрос: а кто бежит?
– Так кто бежит?
– От неугодной власти бегут, как правило, без меры возлюбившие себя. И самые нетерпеливые – кто хочет многого, сейчас и много. Но иногда им хочется покоя.
– Что ж тут плохого?
– Плохо всё. Они радеют лишь о благе для себя. Им безразличны близкие, их отчий дом, их общность, они не в силах… не умеют противостоять диктату и состязаться с ним во благо всех и вся.
– А во главе?
– У нас?.. Интересуетесь кто наш правитель, власть и личность власти? Посланник разума, помазанник Его.
– Как… Это что?
– В вашей вселенной тоже когда-нибудь… через несколько десятков циклов бытия настанет время, когда личность правителя будет принижена личностью интеллекта. Ибо интеллект – это разум души. Говоря проще, благодаря эволюции, к власти над обществом придёт помазанник светлого разума – сверхчеловек. Не ваш так называемый супермен – ставленник мировоззрения или воинственной клики, а именно сверхчеловек – человек иной, иное, новое, приближенное к совершенству существо. То есть личность, осилившая путь от питекантропа и человека разумного до человека познавшего. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец вскинул брови. – Интересно, а как у вас, на этой планете складываются взаимоотношения в социумах и между социумами? Или между странами. Может, есть неведомые нам пока идеи?
– А никак не складываются. У нас на… этом поприще, как говорится, даже лошадь не валялась. Каждый за себя и против всех. – Он на секунду замолчал и уже хотел, было, добавить к сказанному что-то ещё, но вдруг заметил, что спустившиеся в плазменных шарах смеются. – Я что-то не так…
– Что вы, что вы, профессор, всё так! Просто у нас звучит немного по-другому: конь не валялся.
Он встрепенулся.
– Но позвольте! Вы осведомлены о моей печени, о том, что я профессор… Но почему вы не знаете о многом другом? О наших социумах, например? Или о том, что наши пословицы и поговорки звучат по-другому?
Спустившийся на землю первым иноземец бросил взгляд на Ю. Ю улыбнулся.
– Да, мы – познавшие, мы более сильны… Но не всесильны! А главное, мы – в знании и эволюции себя. И вас. Нам незачем знать всё! И мы не в силах охватить всего. Проще говоря, мы знаем только то, что хоть как-то связано с нашей миссией на этой Земле и с нами – живущими в прочих мирах.
Он понимающе кивнул и указал на звёзды.
– Время.
– Тогда второй вопрос.
– Позвольте, я закончу первый? То есть третий… Спасибо. Итак. Определите сущность ваших обществ и сообществ, их основу.
– Отсутствие любых царей, царьков, и вера в разум и сознание Творца. Заметьте, именно Творца, а не преподносимого, мифического Бога! И главное: в том, в нашем мире каждый за себя на благо всех. Вот здесь, наверное, придётся пояснить… У нас все… каждый совершенствует себя, чтоб быть полезным и себе и людям.
– А если государство…
– На свете не бывает истых, справедливых государств.
– Ну, хорошо. Тогда возьмём общину. Допустим…
– Всем управляет эволюция. Как зверем. Не годен, не способен к эволюции себя – уйди!
– А власть?
– Любая власть – отсутствие свободы. Для личности. Её зависимость от чуждых мыслей и затей.
– Так что тогда, по-вашему, свобода?
– Свобода – осознание бессмертия души, когда основа жизни – счастье и любовь.
 «Как много нового, сколько интереснейшей информации, – и всё это за какой-нибудь час или два! А как красиво, органично! – Его лихорадило. – Может, именно из-за отсутствия подобных знаний так много равнодушия и подлого цинизма в нашем мире? Интересно, а как, каким путём они пришли к своей теперешней планиде?»
– Скажите, чем вы отличаетесь от нас и каковы истоки ваших знаний?
– Вы правильно подметили, профессор. Именно истоки. Только истоки движут всеми процессами в мире, но не преграды. Согласитесь, если бы не было реки, её истока, не было бы и плотины. Так вот, истоки наших знаний – приятие несовершенного Творца. Что правит в вашем мире?.. Правильно, триумвират, три ипостаси высшего: Отец, Сын его и Дух святой. А наши ипостаси – Знание, Сознание и Разум, где Знание – всезнающий Творец, Сознание – отождествление себя, а Разум – это знание сознанием Всего. В нашем понимании, Творец Всего – дитя, дитя своих родителей – вселенных. А в вашем?..
Он смутился.
– В нашем?.. Нет, лучше вы. Я слушаю вас… Продолжайте.
– А в вашем – дедушка, играющий на арфе. Это, разумеется, образное сравнение. Ваша беда в том, что вы отделили себя от Бога и встали на колени. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец с сожалением пожал плечами. – Пещерный страх. Истинный Творец – это юное Существо, которое тоже страдает и мечется в поисках смысла. Представьте себе, профессор, ребёнка, который строит из кубиков огромное здание. Вот появляется основание, затем какие-то комнаты, башенки. А теперь представьте, что рядом с ним другой ребёнок, который тоже строит какое-то… оригинальное здание. По-другому строит. Как поступят оба ребёнка?..
– Ну…
– Правильно! Они станут перенимать друг у друга самое лучшее. Так вот, профессор, эти дети – наши Творцы. Один – ваш Творец, другой – наш. Построенные ими здания – это так называемый Божий промысел, а мы в этом здании-промысле – кубики. Те самые. А если рядом появляется ещё одно дитя? Значит, можно считать, что наши промыслы и знания не совершенны.
– То есть каждое новое знание, будь оно, условно говоря, со знаком «плюс» или со знаком «минус», является источником и стимулом для совершенствования?
– Точно! Безусловно! А вы заметили?.. Опять возникло слово «знание».
– Заметил. Не мог не заметить, ибо именно с категорией «знание» теперь соотношу все собственные знания и рассужденья.
– Тогда вернёмся к знанию?.. Итак. Перед Творцом построенное здание. Что видит он? Пока одну наружность – расположенье здания, его размеры, контуры, окрас. А что внутри… создания, Творец уже не видит.
– И что же делать?
– Вот тут Творцу на помощь и приходим мы, личности. Мы находимся внутри здания и знаем, что в нём находится и каково творенье изнутри. И мы подсказываем Творцу, учим его. Совершенствуем! Мы в со… – спустившийся на землю в шаре первым иноземец выждал паузу, – в со Знании с Творцом! И «знание» здесь, профессор, с заглавной буквы, ибо знание от Творца – Высшее Знание. А знание знанием – и есть Сознание, наше с Творцом совместное созданье. Вот потому насколько схожи и созвучны два понятия – сознанье и созданье. Не отстаёте, профессор?
– Вообще-то у нас по-другому спрашивают: догоняете?
– Договорились. Ну, так догоняете, профессор?
– В целом догоняю. Всё так интересно!..
– Тогда о третьей ипостаси, о Разуме. Надеюсь, не удивлю, если скажу, что в мире, в бытии разумно всё. Даже бактерия и блоха. А иначе она для Творца бесполезна. Поняв это, мы перестали принимать антибиотики, мы не используем вакцин, мы действуем намного эффективней – убиваем у… болезней душу.
– А…
– Почему я замялся?.. Да потому что любая болезнь – это промысел Божий, и любая бактерия – знание, разум.
– А конец света? Случается ли он?
– Он неминуем. Иначе всё бессмысленно, бесцельно. Спросите себя: можно ли и стоит ли любить и восторгаться вечно? Например, построенным зданием, даже при условии, что его построил Творец. Когда-нибудь уходит всё, и всё является опять и вновь. – Спустившийся на землю в шаре иноземец тронул мочку. – Есть такое явление, проскопия, благодаря которому…
Он нетерпеливо перебил:
– Знание будущего?
– Да, это когда сознание организма подсказывает будущее. Однако название проскопия не совсем верное. Правильнее говорить через «а» – праскопия, то есть способность видеть то, что когда-то однажды или не однажды уже случалось. Можно объяснить иначе: способность увидеть будущее с помощью прошлого. Говоря образно, в приближении к моему пояснению, мы видим старые, когда-то уже использованные кубики, которые Творец, как не старался, так и не смог сложить по-новому. Но только по нашей вине!
– Кстати, о вине. Ой, извините, кажется, я не дал договорить… – Он посмотрел на небо. – Начинает светать, и я боюсь, мы не успеем…
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец направил на него ладонь.
– Так что насчёт вины?
– Ну… А разве в вашем, совершенном мире не бывает преступлений или… нарушений?
– Без преступлений не обходится нигде и никогда. Когда-то наша цивилизация решила эту проблему, но решила иначе, не так, как пытаетесь разрешить её вы.
– И как же?
– Очень просто: наши предки сломали все тюрьмы. На всей Земле. Так поступили и в других вселенных. Вот только ход решения проблемы был неодинаков.
– И что? Вы хотите сказать, что благодарные преступники тут же перевоспитались?
– Конечно, нет. Но мы не унижали их, не забирали у преступников достоинство.
– Пока не понимаю.
– Мы не лишали их свободы. И дали им возможность побороться за свою судьбу.
– Тем более не понимаю…
– Каждый, кто совершил преступление, был выселен за линию призрения. В чём смысл, идея? Идея проста: не любишь других людей – живи отдельно, думай и заботься о себе сам.
– Линия… презрения?
– Нет, именно призрения, через «и». То есть преступник был изолирован от общества, но вместе с тем, оставлен на свободе и под пристальным присмотром. Их вывозили в удалённые, труднодоступные места и оставляли там до окончания срока наказания. У преступников была свобода, относительная, конечно же, свобода передвижения и выбора пищи. Здесь следует добавить, что на некоторых Землях их до сих пор вывозят в тундру.
– А куда вывозили преступников ваши предки, куда удаляете вы?
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец горделиво вскинул взор.
– Видите ли, профессор, каждое животное способно прокормить себя, и значит, самое высокоорганизованное, совершенное животное, коим является человек, также способно себя прокормить.
– Это вы к чему?
– А к тому, уважаемый профессор, что в отличие от соседних вселенных, в нашей вселенной преступников не отправляли в тундру, их отправляли на… – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец обернулся к Ю. – Как там… по-вашему?.. На целину.
– О как! Это что же: с гитарами и патриотическими лозунгами за романтикой?
– Всё шутите, профессор. Конечно же, смысл не в романтике, смысл в том, чтобы вместо беззаботного сидения на всём готовеньком преступники день изо дня обслуживали себя, кормили. Кроме того, они ещё и восполняли те потери, которые понесло общество за годы их безделья. Ведь мало того, что они воровали, так они ещё и кормились тем, что создавали другие, обворованные ими.
– Но они могли погибнуть!
– Могли, однако протестующих против таких условий отбывания наказания не было. Отчасти оттого, что им выдали всё самое необходимое: посуду, тёплую одежду, обувь, инструменты. Но главное-то для них – свобода! – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец снизил голос. – Могу успокоить: большинство из высланных на… целину остались живы. Погибли лишь ленивые – не пожелавшие копать себе убежища, и наглые – решившие, как и в тюрьме, прожить за чей-то счёт.
– На мой взгляд, это всё-таки бесчеловечно.
– А разве не бесчеловечно держать живое существо в железной клетке? И почему законопослушные граждане должны тратить собственную жизнь на их охрану, снабжать теплом и электричеством, готовить им еду? Или вы считаете, что преступившие закон слабее и глупее первобытных? Тех, что спаслись и выжили в гораздо более непредсказуемых условиях, и породили нас? Неволя же, профессор, только озлобляет человека, делает его оторванным от общества, изгоем. И ничто так не исправляет преступника, как желание выжить и жить. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец помолчал. – И главное: разве не бесчеловечно быть насильником или убийцей, когда весь мир, всё общество построено на человечности? И разве не бесчеловечно индивиду быть подонком, нелюдем, когда его, разумного, родили, выходили и всю жизнь учили быть порядочным и добрым?
– Пожалуй… Наверное, вы правы. А сбежать они могли?
– Система безопасности была настолько совершенной, что никому из них сбежать не удалось. Хотя попытки были.
– А к ним?..
– И к ним нельзя было попасть. Ни по земле, ни на… воздушном шаре. Некоторые из сосланных обзавелись там семьями, построили достаточно комфортные жилища, а кто вернулся, – в те места уже не попадали.
– А малолетние преступники и просто хулиганы? Неужели и за мелкие провинности у вас отправляли в тундру?
– Ну, зачем же. Для таких нарушителей законности, или хулиганов, как вы их только что назвали, психологи придумали более эффективное средство. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец испытующе смотрел профессору в глаза. – Боюсь, вы не поймёте… Впрочем… Что движет человеком, что ведёт его по жизни?
– Рок, провидение, судьба… А вы заметили?.. Мы только о судьбе и говорим.
– Конечно-конечно, но судьба – это, прежде всего, самолюбие. В начальных циклах бытия, разумеется. А в процессе эволюции – себялюбие. Но что значит самолюбие или себялюбие для молодого человека? Об этом, профессор, вы знаете и понимаете не меньше нас. Теперь представьте себе личность, вполне конкретного человека, которого все и, самое главное, он сам – и больше всего сам! – считают, извините, дураком. И не термин здесь главное, а психология, осознание материальности этого термина.
– Но насколько я понимаю, ваша цивилизация, ваша вселенная соотносится не с начальными циклами бытия?.. – Он многозначительно указал на висящий над головами летательный аппарат. – Неужели и у вас… Неужели вы, находящиеся на столь высокой ступени развития, всё ещё отправляете своих преступников в тундру?
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец улыбнулся.
– Мне остаётся только констатировать: вы оправдали наше ожидание, профессор, не разочаровали. Ну, конечно же, в нашей вселенной, на нашей Земле, мы не отправляем преступников в тундру. Мы действуем цивилизованнее, проще и надёжней. Как? Я почему-то был уверен, что вы заинтересуетесь… Так вот, ещё на родильном ложе мы вживляем в тельце ребёнка – будь то мальчик или девочка – несложное и очень небольшое электронное устройство, которое подключается, если, конечно, можно так выразиться, к нервной системе – для этого достаточно лишь нескольких нейронов, и отслеживает на протяжении всей жизни человека его психо-эмоциональное состояние.
– Вы хотите сказать, отслеживает поведение человека?
– Не совсем так, профессор. Скажу яснее: отслеживает и в соответствии с достоинствами человека направляет.
– Направляет – значит зомбирует?..
Лицо спустившегося в шаре первым иноземца напряглось.
– Не ловите меня, пожалуйста, на слове, профессор… Даже в этом вы неисправимы. Впрочем, иначе и быть не могло. Что?.. Нет, не нервируете. Просто… Да-да, сейчас я поясню… Направляет – значит… ограждает. Можно сказать по-другому: защищает, предостерегает. И самого носителя устройства и других людей. Что?… Думайте яснее. Пример? Извольте. Допустим, некто вознамерился… ограбить. Или ударить. Другого человека. И не только человека. Что в этот миг с задумавшим дурное происходит?
– Хм, кажется, я понял. Нервная система…
– Правильно, профессор, нервная система обязательно откликнется на эмоциональное состояние человека. Вот тут-то наше электронное устройство, то самое, которое вживляется новорождённому, и защитит, и оградит, и предостережёт. Знаете, какую боль в этот момент испытывает нападающий? Поясню образно. Представьте, что в каждом вашем органе – в каждом, я подчёркиваю! – имеются запущенные зубы, и все они вдруг принимаются болеть. Понимаете? Человек ещё только-только замыслил совершить безнравственный проступок – пусть даже неосознанный, не говоря уж о каком-нибудь тяжёлом преступлении, а у него уже мучительные боли.
– Кошмар! А если…
– Повторяю: нервная система реагирует на своё малейшее отклонение.
– Простите, мой… инопланетный друг, но я не это… Я о другом хотел спросить.
– Оружие?.. На расстоянии?.. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец вскинул брови. – Оружие? Помилуйте, профессор! Ну какое может быть оружие у цивилизации, которая не знает злобы на людей! Двенадцать циклов бытия не знает войн! Это только в таких вселенных, как ваша, существующих в начальных циклах бытия, продолжают изготавливать оружие, которым убивают при любой возможности друг друга. А вот у нас давно уже нет… предпосылок ненависти, злобы. Что?.. Конкретней думайте. Какие предпосылки?.. Зависть, деньги, власть.
– Прошу прощения, но почему-то я не верю. У вас нет экономики, нет денег?
– Есть экономика и здравый смысл, а денег – нет.
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец обернулся к Ю и тронул ухо.
– Как тут у них, напомни. Это ведь твоё…
Ю приложил ладонь ко лбу, припоминая.
– По-моему… Ну да! От каждого по способностям, и… каждому по потребностям.
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец указал на люк в «летающей тарелке».
– А вот у нас… Там, на другой Земле… Хотя… боюсь, вы не поймёте. У нас – всем по потребностям и по труду. То есть сначала без каких-либо условий и договоров предоставляют всё, а уж потом оценивают по труду. Понимаете, профессор?
– Что-то не очень. А можно об этом подробнее?
– Сначала человеку, гражданину дают всё: замечательное жильё, замечательную мебель, всю необходимую утварь, самые современные средства передвижения, и так далее и тому подобное. Короче говоря, всё, что его душе угодно. Но если член социума не старается, не желает или не спешит возвратить долг обществу делами, которые, разумеется, ему по силам, – спустившийся на землю первым иноземец наклонил голову и выдержал недолгую паузу, – то есть по труду, то он постепенно лишается привилегий и благ. Понимаете?.. Иначе говоря, гражданину в нашем обществе есть что терять. А что мы видим у вас?.. А у вас всё шиворот-навыворот: надо, образно говоря, лезть на пальму за бананом, чтобы выжить. Но человек может быть немощен, слаб физически. Вы понимаете меня, профессор?.. А каково в вашем обществе порядочному человеку, не хаму, тому, кто никогда не позволит себе… отпихивать от пальмы прочих?..
– С этим я согласен. Но хотелось бы вернуться к вопросу о наказании. О наказании преступников, совершивших тяжкие злодеяния. Как наказывали таких преступников ваши предки и как их наказывают в близких к вам вселенных?
– Вас интересует, применяют ли в других вселенных смертную казнь?.. Применяют. Но право определить… или применить окончательный приговор имеют только самые близкие родственники убитых. И то лишь по истечении трёх лет после вынесения приговора. Если их душевная боль не утихла, и они всё так же жаждут отмщения, то им даётся право объявить вынесенный обществом смертный приговор окончательным и не подлежащим обжалованию. А в особых случаях им даже предоставляют право самим привести приговор в исполнение – сделать инъекцию.
Он удивлённо хмыкнул и, нащупав рукой капот машины, сел.
– Вот даже как? Однако!.. А что вы скажите о… космических уродах?
– Кого вы имеете в виду, профессор?
– Ну… всяких там липких инопланетных тварей и человекоподобных монстров, прилетающих непонятно откуда и трансформирующихся непонятно во что, способных подчинять чужую волю и жить в телах людей. У нас столько фильмов об этих тварях, столько телепередач!
– А здесь и комментировать нечего. Все эти вымыслы – поделки для безбожников и дураков. Творец не может создавать подобных тварей, ибо он – Творец! Он – гениальный конструктор, ему противна даже мысль об убивающих себе подобных.
– Спорный момент. – Он спрыгнул с капота и приблизился к спустившемуся в шаре первым иноземцу. – Мы-то убиваем себе подобных!
– Но вы не пытаетесь погубить цивилизацию. Вы всего лишь эволюционируете. А ваши потуги с ядерным и биологическим оружием – лишь самолюбие отдельных индивидов, но не государств.
– Вы упоминали про любовь и счастье. Что они такое?
– В купе с жаждой свободы они – самые важные составляющие нашей души. А если по отдельности, то любовь – это предощущение счастья, а счастье – знание и ощущение совершенства. Здесь надо понимать следующее: любовь и счастье – это то, что уже было в прошлой жизни, или свершится в будущей. Надеюсь, это вам понятно. Что вы ещё хотите знать?
– Как человек обрёл прозвание «разумный»? За что?
– Здесь тайны нет. За то, что в вас – Творец.
– То есть… наша эволюция – и есть хотение Творца?
– Да, хотенье перемен в себе.
– Хотение хотением, но как случился человек? Неужто мы произошли от обезьяны?
– Наивные!.. А почему бы не спросить: кто предки обезьян?
– И в самом деле… Как-то не подумал.
– Не вы один. Ваш Дарвин… Впрочем, это долго. Вы помните, я рассказал о кубиках, в которые играет малое дитя, и о Творце? Так вот, те кубики – это не только вы, люди, но и всё живое. А как появилось всё живое? Ответив на этот вопрос, вы поймёте и то, как появился человек. Трудная задача? Нет, если согласиться с тем, что Творец присутствует во всём живом. И с тем, что циклы бытия и эволюции есть неотъемлемость ото всего и явность.
– Вы хотите сказать, что…
– Правильно, когда-то и человек был другим, и обезьяны, и прочие животные тоже были другими. То есть переход от обезьяны к человеку в ранние циклы бытия был менее заметен. Вот почему ваши палеонтологи не находят промежуточных звеньев эволюции. Они, звенья, «потерялись» в циклах. Причём, при своём явлении каждый вид живого был разумен. Это было необходимо для адаптации в окружающем мире. Но потом творился следующий вид, а в предыдущем закреплялись навыки, которые становятся инстинктом.  Для вас это, по всей видимости, удивительно, но каждый вид был обязательно разумен. А теперь, вооружённый инстинктом, он разумен априори.
– Выходит, что когда-то человек и обезьяна не имели существенных отличий, а скачок от обезьяны к человеку в нынешнем цикле – всего лишь вымученное условие эволюции?
– Совершенно верно. Человек, равно как и любое другое живое существо, – это продукт цикличности бытия, преобразования пространства и, следовательно, времени. Объёмного времени истории. Не кости и не система кровообращения изменялись вследствие изменения образа жизни, а прежде изменялось сознание, хотение Творца. Ваши учёные до сих пор считают, что человек стал умнеть, когда начал есть мясо и морепродукты. Какая  нелепость! Почему-то львы, гиены и акулы не становятся разумнее, умнее.
– Ответом и заинтригован и доволен… А перуанские рисунки?
– Человек разумен настолько, насколько ему позволяет Творец, его знание и опыт, а вот сознание…
– Что сознание?
– Сознание всегда находится на шаг впереди знания, поэтому люди, которые не ищут… разумного решения, могут находить иные решения, на первый взгляд, не совсем разумные, но которые обязательно несут в себе определённый смысл. Это и произошло с перуанскими инками. Они знали и рыб и птиц, они ели и рыб и птиц, и они обожествляли их, как первые люди обожествляли огонь и грозу. Они знали, что где-то далеко-далеко, быть может, за теми далёкими звёздами живут предводители этих рыб и птиц, их боги, и они молили у них о прощении и просили хорошей охоты. А иногда они заходили всем племенем внутрь фигуры, и тогда их сознание уносилось в сознанье Творца и, соединившись там, рассказывало кому-то из них о предстоящей охоте или рыбалке. Иначе говоря, их, не отягощённое сознанием и разумом, подсознание видело Знание. Другими словами, они видели будущее. Вот это и есть проскопия, одно из её проявлений. Ещё больше о себе знал троглодит – пещерный человек. Оно и понятно: представления питекантропов и неандертальцев основывались не на разуме и сознании, а на истинном знании – познаниях Творца. На фоне этого комичным и бестактным видится представление о том, что первобытный человек не понимал, зачем и для чего на свет родятся дети. И даже… отчего. Человек разумный слишком горд, чтобы понять, что высший разум есть и в мухе, и в вирусе иммунодефицита, и в черве. Потому-то, профессор, человек на вашей Земле всего лишь гомо сапиенс, но не человек познавший.
– Питекантроп, неандерталец, человек разумный, человек познавший… Выходит, нет ни конечного знания, ни конечного сознания, ни конечного состояния?
– Что вы подразумеваете под «состоянием»?
– Состояние всего конкретного, определённого. Вот, например, ваша тарелка, вот вы, вот вполне конкретный я, а вот… моя страна. И её конкретное, обусловленное факторами…
– И судьбою.
– И судьбою… – он обозначил паузу и улыбнулся, – состояние. Так что же нас ожидает в будущем? Россия сохранит свои границы, или нет? А-то ведь многие пророчат ей распад.
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец указал на Ю.
– Вообще-то этот вопрос должен быть адресован ему, он у нас… русский. Но почему вас интересует именно будущее, а не настоящее или прошлое?
– Настоящее слишком понятно и печально, прошлое же… По-моему, о прошлом мы неплохо осведомлены из учебников истории.
– А вот тут, уважаемый профессор, вы сильно заблуждаетесь. В большей части история… придумана вашими учёными. В смысле, учёными вашей Земли. А некоторые её, истории, события и факты не только придуманы, но ещё и умело, в угоду чьим-то замыслам и амбициям подтасованы.
– Так просветите же!
– Хорошо, хорошо, но сначала я хочу вернуться к своему вопросу: почему вас заботит именно будущее России? Неужели это так важно?
– Ещё как важно! Видите ли, я работаю, если можно так выразиться, на будущее и мне не хотелось бы стать участником, а-то и виновником каких-либо… вредных для России событий и последствий.
– Что ж, ход ваших мыслей мне понятен, и он полностью совпадает с вашими же, скажем так, настроениями на нашей Земле.
На его лице отразились глубокая заинтересованность и тоска.
– Не томите же меня!
– Отвечу так: и да и нет.
– Что это значит?
– Это значит, что Россия, как государство, сохранится в ближайшей истории…
– Что значит «ближайшая история»?
– Ближайшая история, профессор, укладывается в сотню лет. Но Россия не сохранится, опять-таки как государство, в истории наций.
– Поясните.
– Боюсь, не получится… Уровень развития вашей цивилизации может не позволить… Видите ли, профессор, границы государств устанавливают и охраняют не государства, а люди. А к тому времени, о котором мы с вами сейчас говорим, границы будут не нужны и бесполезны. Кстати сказать, и вы, профессор, в этом поучаствуете. Добавлю: напрямую. Грядут времена, когда с автомобилей вы пересядете на аэромобили. Именно так они будут у вас называться. А у нас, – спустившийся на землю в шаре первым иноземец подмигнул, – в конкретном цикле бытия – эфиролёты. А вот в соседних с нами вселенных – автофлайеры, эфиромобили. Название зависит от приоритета той или иной страны. А точнее, от того, в какой стране вы, профессор, оказались волею судьбы.
– Я верно понимаю?
– Мыслите, пожалуйста, яснее… Ещё яснее!.. Правильно рассуждаете. Зачем бензин, газ, уголь, термояд, – спустившийся на землю в шаре первым иноземец усмехнулся, – когда вокруг не изводимая энергия пространства. Теперь представьте, что эфиролёт – у каждого.
– Границ не будет?
– Будут. Но не будет власти. Помните, я говорил вам о личности интеллекта? Так вот, править миром будет Интеллект. «Интеллект» – это личности, способные к благим делам, к свершеньям. Кто, по-вашему, мудрее и достойнее – тщеславный стяжатель власти, лиходей или, скажем, тот, кто, находясь в другой вселенной, смотрит ваше телевидение, знает про… больную печень?.. И ещё… Вы можете, профессор, представить себе охранную систему или хотя бы оповещающую сигнализацию на границе, которую одновременно пересекают миллиарды эфиромобилей?
– А как появление эфиромобилей отразилось на инфраструктуре населённых пунктов, их облике и вообще на психологии людей? Ведь, насколько известно, любое революционное решение или техническое новшество всегда приводят к переломам в истории государств – к прогрессу, потрясениям и даже войнам.
– Скажу без преувеличения: это была настоящая революция. С появлением эфиролётов прекратилось строительство небоскрёбов, дорог и мостов, а буквально через год или два на месте сёл и деревень стали образовываться новые города.
– И в чём же причина?
– А причина в том, что сами собою разрешились несколько проблем: исчезли дорожные пробки и автозаправки, а расстояние до места работы или учёбы уже не имело значения. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец на миг задумался и указал на бокс. – Гаражи стали называться терминалами и напоминают сейчас раздвижные купола обсерваторий, а с улиц убрали большие деревья и провода.
– А в мегаполисах с их многочисленными общественными зданиями и в многоэтажных домах? У вас там тоже терминалы?
– Да, многоуровневые. В принципе это те же автостоянки, но постепенно переведённые из-под земли на крыши. Правды ради, должен сказать, что так было только в первые годы после появления у нас эфиролётов. А потом… потом все ринулись занимать свободные, подходящие конкретному менталитету земли. Какой-нибудь китаец или колумбиец вдруг решал, что ему лучше всего находиться в окрестностях Москвы, а коренной москвич устремлялся на Бали или Галапагосские острова. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец развёл руками и понимающе вздохнул. – Я понимаю вас, профессор. Понимаю, насколько трудно вообразить не птиц, парящих в небе, а… колонны, стаи малых и больших автомобилей.
– А скажите, неужели и в самом деле появление летающих машин привело к революции?
– Не верится? В таком случае, а заодно и для совершенствования своего сознания, вам придётся сопоставить несопоставимое. Например, эфиролёт и какой-нибудь фантастический суперманок. Представьте себе охотничью принадлежность, после кряканья которой, утки сыплются вам на голову, точно горох. Да, картинка по сути своей нереальная, но только так, профессор, можно показать состояние человека, пересевшего из автомобиля в эфиромобиль. Согласитесь, крылья насекомых и птиц, воздушный шар, братья Райт, самолёт, ракета – всё это и ожидаемо и почти понятно, но висящая в воздухе «железяка»!..

Спустившийся на землю в шаре первым иноземец вздрогнул и обернулся к Ю, потом взглянул на небо и опустил глаза.
– Профессор, нам пора. Печально сознавать, но мы с вами больше никогда не увидимся. Никогда. Мы исполнили свой долг, и это – главное. Теперь в вашем подсознании закрепится уверенность, что существуют и законы… открытой вами физики, и возможность постройки сверхсветовых космолётов – кажется, вы так их называете? – и прочие миры. Прощайте.
– Прощайте, – вторил Ю, – мы будем помнить вас.
Он увидел, как из-под тарелки появился жёлтый шар.
– Постойте, а насчёт моей машины! Вы так и не рассказали, как запустили двигатель и почему горели фары.
– Ах да… Всё дело, профессор, в тех самых – вы помните, я объяснял? – алгоритмах движения электронов. Мы научились их использовать локально. Мы можем выстраивать электроны согласованно с атомами в любую линию. Да-да, вы правы: в любую силовую линию эфира. Но… А может, профессор, вы сами закончите мысль?.. Правильно, в пределах зоны, энергетики пространства корабля. Вот пример такого выстраивания: целительный луч ощупал не всего вас, а только печень.
– Это что же получается, там, можно сказать, у чёрта на куличках, в своей вселенной вы знали о моей болезни?.. Невероятно!
– Да, мы знали о вашей болезни. И как вы, наверное, понимаете, не только о ней. – Спустившийся на землю в шаре первым иноземец виновато улыбнулся. – Мы многое знаем. По крайней мере, то, что вы… показываете нам. Но главное, наше знание – это ещё одно доказательство того, что ваш мир не одинок, а мы – это… такие же вы.
– А как понимать «показываете нам»?
– Показываете – значит не таите в мыслях.
Его глаза горели.
– А ещё? Ну пожалуйста… Ну хотя бы ещё один пример!
– Ещё пример? Вам нужен ещё пример с выстраиванием электронов?.. Ну что ж… Позвольте, наиболее понятный вам, наглядный?.. Но тогда у меня к вам встречный вопрос: что происходит на дорогах ваших городов во время циклонического снегопада? А впрочем, можете не отвечать, всё предсказуемо: заносы, дворники… машины, убирающие снег, и пробки. А у нас… А у нас один пролёт эфиролёта – и улица чиста.
В воздухе повисла тишина. Спустившийся на землю в шаре первым иноземец в нетерпении шагнул вперёд.
– Техническую сторону, как вы понимаете, я из-за недостатка времени опустил. Не имеет это здесь решающего смысла. А вот что касается нашей встречи, профессор, и моего душевного состояния, то самое большое желание сейчас – пожать вам на прощание руку. Но… Я уже говорил, что должен следовать Кодексу вселенных. Да, наши миры одинаковы, у нас даже бактерии схожи, однако мы не имеем права рисковать. Нельзя исключать возможность того, что живой организм из другого сознания способен погубить цивилизацию. Слишком уж велика ответственность. И велика возможная цена любого эмоционального поступка. Жаль, что мы не увидим лично вас, но мы увидим другого профессора, из другой, более развитой цивилизации. Но и вы, профессор, увидите… других нас, другого меня и другого Ю. Кстати, звать его там будут по-другому.
– Я попробую догадаться… Мы увидим менее развитую цивилизацию, чем ваша?
– Узнаю профессора. Знаете, с вами даже не интересно! Вы абсолютно правы. Именно в постепенности, именно в этом залог успешности эволюции. Потому-то и посетить вы сможете только соседние с вами вселенные, с вашим же… примерно с вашим уровнем развития.
– Я успею задать ещё один вопрос?
– Только очень коротко и быстро.
– Какой у вас сегодня год?
– Он отличается от вашего всего лишь на десяток лет.
– Теперь я понимаю… Циклы бытия… И составляющая времени… ход эволюции… история пространства.

Звёзды постепенно блекли. Лишь под днищем тарелки было необычайно черно.
Спустившийся на землю в шаре первым иноземец сделал несколько шагов назад, встал в опустившийся из днища бледно-голубой туннель и обернулся. Его глаза казались бесконечными, большими.
Он обомлел. «Возможно ли описать такие глаза! Наверное, нет. В них всё: и боль, и радость, и печаль, и жажда встречи. А разве могут быть другими глаза человека, воочию познавшего далёкий мир, и подарившего этому миру другую вселенную!»
– Вы опять правы, уважаемый профессор. Мои чувства действительно очень сложны, ибо они в совокупности – проявление счастья. Согласитесь, таких как я, оказавшихся волею судеб в другой вселенной, в другом мире, да ещё контактирующих с… себе подобными, – единицы. Интересно и поучительно побывать в своём прошлом, в прошлом своего мира. А вы хотите знать, в чём причина отсталости вашего мира, и всех его бед?
– Могли бы и не спрашивать.
– В неправильном ощущении и понимании власти. Идёшь во власть – значит жаждешь служить людям, служить будущему человечества и планеты. Не за деньги и привилегии, а ради полноценности души. По нашим канонам, человек никогда не отдаст последнюю краюху. Он ею поделится, ибо сам страждущий никогда её, не разделив с дающим, не возьмёт. Как бы его не уговаривали. Власть – это способ и путь совершенствования душ.
Едва договорив, спустившийся на землю в шаре первым иноземец отвернулся, и в тот же миг туннель стал жёлтым шаром. Пришла волнами дрожь и покатилась от ботинок к голове. Шар с человеком медленно вознёсся вверх и скрылся в днище. Вслед за спустившимся на землю в шаре первым иноземцем поднялся на корабль и Ю.

Он видел как огромное чёрное пятно, уменьшаясь и всё больше раскачиваясь, исчезает в лазоревом небе, а над крышами гаражей появляются блеклые звёзды.

Навесив на ворота замок, сторож прикурил папиросу и долго смотрел на удаляющиеся меж домами огоньки. Докурив, незлобиво выругался:
– Чёрт бы вас всех побрал. Обещал через десять-пятнадцать минут уехать, а сам три часа прокопался. Вот и верь после этого людям… Надо будет сходить, посмотреть, не натворил ли он там чего. Не дай Бог, шаромыжником каким-нибудь оказался.

Пробуждение было приятным и лёгким: необычайная свежесть в теле, ясная голова и ни намёка на горечь во рту. В волненьи он открыл глаза, привстал, но тут же повалился на подушку. «Самовнушение. Не иначе лекарство, наконец-то, подействовало. Пора бы уже. И спал сегодня ночью как младенец! Я даже, как мне кажется, не просыпался».

Он бросил дипломат на правое сиденье, залез в машину и уже собрался было захлопнуть за собою дверь, как вдруг что-то заставило его наклониться и посмотреть на заднее колесо. «Это что такое?.. По-моему, я вчера по грязи не ездил… Я вообще вчера не заводил машину! Ну-ка, ну-ка… Ничего не понимаю. И на колесе и на кузове глина. Странно. Чудеса, да и только.
Обойдя несколько раз вокруг забрызганной грязью машины, и обстучав поочерёдно колёса, он с удивлением произнёс:
– А глина-то свежая, не отваливается совсем. – И тут же встрепенулся. – Неужто пацаны ключи подобрали?.. Сомнительно. В соседних домах всегда кто-нибудь есть, сразу сигнализировали бы. Вряд ли пацаны. Тогда кто?»
Подсовывая под капот пальцы и нащупывая рычажок защёлки, он вдруг почувствовал как по рукам течёт тепло.
– Чёрт побери!.. Так можно и в чёрта лысого поверить и даже в параллельные миры. Дела-а…