Метафизическое
В полупустом автобусе я был глубоко изумлен. Рядом со мной занял место священнослужитель: в рясе, с бородой – как подобает. Я хотел было склониться к нему и сказать: «Отче, я весь день ждал встречи с Вами. Именно случайной встречи». Но ничего не сказал из этого, оставив фразу для приукрашенных рассказов в будущем, и мы продолжили путь в безмолвии. « - Я никогда не видел таких веселых времен, - вдруг обратился он ко мне с тою простотою на лице, которая отличает священников подчас ярче их одеяния. – Когда-то мне пророчили светлое, по их мнению, будущее и я готовился к тому, чтобы видеть то светлое будущее, которое видели они. Легонько звенел колокольчик, их тревожные, тяжкие взоры были направлены в разные стороны, их руки возлежали на рукояти меча. Семь самураев недвижно восседали, уготовившись в мгновение вспышки молнии взвиться ясным соколом, рассекши горячий воздух холодностию стали. Один из них, опершись на рукоять катаны, как на клюку, тягостной непоколебимости и решимости взгляда смотрел на меня в упор. Легонько звенел колокольчик. Однажды это все покоробило меня, я толкнул тяжелые двери: луч солнца полоснул меня, ветер ударил меня – я бежал. С тех пор единственной моей жаждой стала – жажда истины. Долгое время я пытался забыть все, чему меня учили: на это ушло немало усилий. Я жаждал только истину, но едва соприкоснувшись с ней, умолял оставить меня, убавить этот нестерпимо яркий свет. Я убегал от нее. Я жил в маяке, будучи его смотрителем, и читал об искусстве Византии 9-го века под шум волн, разбивающихся о скалы. Маяк возвышался над отвесными берегами Англосаксонии и ежедневно я выпасал овец на ее зеленых лугах. И вновь я устремлялся к истине, потому что не мог без нее, и вновь, едва достигнув ее, бегал ее. Это продолжалось, пока я не осознал, что я устремлялся к свету, который всегда был со мной. Все это время я убегал от самого себя. Я пал и обхватил колени в изумлении. Я не знаю, когда постучится в дверь новая война и попросит перейти боль вброд. Но сейчас я еду домой. Я никогда не видел таких веселых времен».
Густую паузу нарушил колокольный звон собора, мимо которого мы проезжали. Это жизнь приветствует нас, подумал я. Она как будто говорила: «Всякий, кто говорит, что «знает жизнь» – лжец или плут или просто не знает, что говорит. Ибо он подобен человеку, который зачерпнул пригоршню морской воды, уходящей сквозь пальцы, и радуется тому остатку, ликует и показывает другим, отвернувшись от самих глубинных морских вод. Лице свое омочи слезами и простри длань свою и увещевай его с кротостию. И если такой человек продолжит исторгать слепости из уст своих – беги восвояси».
Автобус звенел и дребезжал и мы покачивались в такт ухабистой дороги, иногда переглядываясь в обоюдном озарении. На заднем сидении расселся человечек потрепанного вида по имени Джонатан Ливингстон. Он достал губную гармошку – мелькнули его белые персты из прорезей перчаток - и приложил к устам, которые заросли как зарастают нехоженые лесные тропы. Мы ехали в полупустом автобусе, залитым мелодиями блюза, и пронизывали тьму, исполненные светлой метафизикой и горним духом.
Свидетельство о публикации №213032101800