Людка

Люда
Медленно и безжизненно падал серо-белый, похожий на сигаретный пепел снег. Окутанные густым, плотным туманом деревья и дома казались как будто размытыми и неправдоподобно далекими. Это была та погода, когда от тоски в природе и время ползет все нерасторопнее и нерасторопнее и от этого создается ощущение, что все бесконечно неважно, глаза невольно закрываются, и ты вздрагиваешь, чтобы выйти из состояния навязчивой дремы. Именно так я чувствовал себя, когда вышел из дома тем мартовским утром..Не спеша я добрался до остановки и запрыгнул в трамвай. Пустых мест было немного, и я устроился в конце салона. Двери еще не закрылись, и ступеням поднималась женщина лет 55. Невозможно было не заметить ее бедности. На ногах - войлочные валенки, заляпанные по бокам грязью, где-то засохшей, а где-то совсем свежей и, кажется, слишком большие. Толстые колготки, видно, раньше в нескольких местах зашивали, но теперь нитки разорвались, и сквозь дырки видна была синеватая дряблая кожа. Юбка местами протерлась и потускнела. Мужская куртка некрасиво висела и топорщилась на маленьких плечах. Что-то нелепое было в ее движениях, руки и нижняя челюсть тряслись как у человека пьющего, а глаза были до безумия уставшие, мне казалось, совсем не человек смотрит на меня, и тяготы ее жизни отражаются от ее глаз в моих. Но, тем не менее, это были добрые глаза. Добрые и мягкие. Неожиданно я услышал позади себя тонкий голос, насмешливым тоном говоривший: « Ой, Людка, бомжиха местная, надоела уже всем, сидела бы на своей помойке и не воняла на весь трамвай» Я повернулся и увидел группу старшеклассниц, прислонившихся к заднему стеклу. Во мне все вскипело от возмущения, но Люда как будто ничего и не заметила, наверное, уже привыкла к подобным выходкам. Она медленно села и с облегчением прислонила голову к холодному стеклу. Подошедшая к ней кондукторша презрительно - требовательно сказала: «Оплачиваем!» и скривила накрашенные губы. Люда стала шарить по карманам, но никак не могла найти нужных десяти рублей. Кондукторша уже начала нервно постукивать ногой и цыкать. Наконец Женщина без определенного места жительства достала смятую десятку и протянула ее. Купюра была засаленная, слегка порванная у краев, и кондукторша, уже разозленная долгим ожиданием, вспылила: « Ты что мне суешь, дура старая?»
Часто люди сами не замечая, ставят себя выше других. Яростно утверждая, в компании друзей, что все равны, они потом окидывают высокомерным взглядом тех, кто оказался на обочине жизни. Пренебрежительное отношение не ограничивается даже возрастными рамками, уважение к старшим уже перестает играть главную роль, и ничего не видавшие в жизни малолетки кричат старухам: «Ты что мне суешь, дура старая?!»
«Десять рублей»- ответила Люда
«Это десять рублей? Да, ты этой бумажкой вытираешься, наверное!»
За этим последовала длинная речь полная оскорблений и ругательств, которая закончилась гневным: «На следующей остановке чтобы вышла, тварь!»,но измятую десятку разукрашенная скандалистка все же взяла, будто невзначай побыстрее засунув ее в карман передника. И почти все пассажиры одобрительно кивали головами, а как же, кто хочет сидеть в одном вагоне с бомжихой, она ж еще и поручни своими руками трогает, какая наглость!
А Люда вся сжалась в комок, наверное, не в первый раз, подвергший нападкам нашего благовоспитанного, милосердного общества... Поднапрягшись, она встала и заковыляла к двери, раскачиваясь в так трамваю и хватаясь за спинки сидений. Как только створки раздвинулись, она неуклюже спустилась, оставив за собой крепкий запах немытого тела, дешевой водки и пыли. Я наклонился к сидящей впереди миловидной старушке и спросил: «Вы знаете что-нибудь об этой женщине? Как она... на улице оказалась?»«Кто? Бомжиха - то? Не знаете что - ли, как это бывает? Она с сыном жила и дочкой, но дочь у ней непутевая вышла, ну, гуляла, в общем, а потом, представьте себе, сын умер, опухоль там какая-то была или что-то в этом роде. Так, у этой дряни, дочки ее, совести хватило, на улицу выставить мать свою, ой, да, кошмар, вот туда и катимся. Ну, а этой, что делать, на улице грейся, не грейся, все равно холодно, стала водку попивать, ну, вон что из этого вышло, сам видел».
Я подумал, как же несправедливо иногда выворачивается судьба. Твой родной человек, для которого ты всегда старался сделать, все, что можешь, отрывал от себя, вдруг раскрывает в себе то, с чем ты учил его бороться, пренебрегает тобой. И страшно не оказаться на улице, не пить дешевый спирт, чтобы согреться, не засыпать на стройках и заброшенных домах, среди незнакомых, но таких же, как ты людей, а страшно разочаровываться в дорогих и близких, быть одной, потерять доверие к людям, и изо дня в день, молча принимать камни, которые кидает в тебя толпа... Но разве можно разлюбить родного человека, даже если он предал… Нет..Люда по-прежнему любила дочь.
Пока я размышлял, бабушка впереди уже отвернулась, но я снова сказал: «Жалко ее, за что так...»
«Жалко-то, жалко, конечно, несчастная женщина, такая судьба… Но, знаете, лучше бы и правда, не ездила она на транспорте… Запах все же, как ни крути, не из приятных...».