Научи меня выжить. Гл. 26. Поездка в Весёловку

Выехать в пять утра не получилось. Маша тривиально проспала. Пришлось увеличить обороты.  Сумка с необходимым была сложена с вечера. Макияж и причёска  заняли всего несколько минут. Наскоро перекусив перед дорогой, Маша выскочила из подъезда. Только ступила на тротуар, сбоку из кустов выпрыгнула чёрная кошка и опрометью бросилась ей наперерез. Вздрогнув от неожиданности, Маша чертыхнулась в душе и, отгоняя мерзкий страшок суеверия, побежала дальше. До гаража было недалеко.
Машина завелась без проблем.  Заехав на ближайшую заправку, Мария залила полный бак и ещё по холодку в седьмом часу утра выехала за город.
Пока всё складывалось удачно. День обещал быть нежарким.
Бархатная зелень озимых податливо стелилась под ленивым напором ветерка. Долговязые тополя вдоль дороги приветливо склоняли  гибкие верхушки с юными клейкими листочками. На востоке солнце показало свою макушку, играя с розоватыми пенными облаками. Редкие встречные машины весело проносились мимо.
Всё складывалось хорошо. Только тяжёлые мысли-воспоминания, как нескончаемая асфальтная лента, прокручивались у Маши в мозгу.
Что она скажет осиротевшей матери? Судя по всему, Шурик был её единственной надеждой и опорой.
Маша вспомнила великодушный  открытый нрав Шурика, его обострённое чувство порядочности, непримиримость к наглости, грубости. А с какой нежностью, заботой говорил он о своей сестрёнке! Шурик отказывал себе во всём лишь бы помочь матери и облегчить страдания Анютки. Можно себе вообразить, как они его обожали, как гордились им.
Какая трагедия потерять сына! Каким бы он не был, для матери это непереносимое горе, верх несправедливости. Маша попыталась представить глубину этой потери и содрогнулась от тупой непоправимости, и не могла рассмотреть дна этой безмерной печали, будто заглянула в бездну. Пожалуй, это страшнее, чем потерять сразу обоих родителей, потому что нет кары злей, чем видеть, как оборвалось твоё продолжение, не обрело счастья, какое ты ему вымечтала, не повторилось в беспокойных внучатах.   
Маше вспомнилось, как Шурик признался, что у него никогда не было любимой девушки, как однажды в машине перед красным глазком светофора он сердито предложил ей выйти за него замуж… Наверное, он в самом деле её любил. Что было бы, если бы Маша согласилась? Может быть, он остался бы жив?.. Кому перешёл он дорогу в недобрый час?
Мария снова и снова перебирала в памяти события тех сумбурных дней, когда она ушла из кафе. Как этому обрадовался Горелый! Их лихорадочное бегство в предрассветный час, и странный, ночной, овеянный тайной приезд Шурика к ней домой. Кого боялся он, кто угрожал ему? Какой долг с него требовали?  Неужели его убили за эти деньги? Но ведь Курагин обещал ей, что Шурика оставят в покое. Как он тогда сказал?.. «Если Горелый не наделает новых глупостей…» Что значили его слова?
Майя сказала, что Курагин замешан в убийстве Шурика. Это не укладывалось в голове. Скорее всего, Майя передала чьи-то сплетни. Врагов у Юрия достаточно.
Маша тоже обошлась с ним непорядочно. Как прошли у него разборки с женой после Машиной вероломной «измены»? Лена вызвала грозу на себя, освободив её от всякой ответственности. Удалось ли Курагиной образумить мужа? Вернулись ли они из путешествия? А Анжела? Где она теперь?
После того, как Маша порвала со стриптизом, она ни разу не была в том приморском городке и, занятая своими новыми проблемами, даже не удосужилась поинтересоваться, нашли ли убийц Александра Горелого?
Как ей представиться родным Шурика?
Приятно ли вообще матери видеть девушку, связанную с её дорогим мальчиком, с сыном, который ушёл безвременно, навсегда, какими-то отношениями? Не разбередит ли Маша ещё свежую рану?
В подавленном настроении, в смятении оттого, что так и не выбрала линию поведения, Маша въехала в Весёловку.
Это небольшое село на крутом берегу какой-то речки показалось ей сонным и заброшенным. Солнце стояло почти в зените, но не обжигало, то скрываясь за клубящимися облаками, то вновь поглядывая из-за них.
Почти по бездорожью Маша приблизилась к первому ряду домов и остановилась. В канаве напротив озабоченно греблись куры. В разнотравье, прокравшемся по откосу  к самим хатам, размеренно  гудели пчёлы. Хмельной от забористого духа трав тяжёлый шмель наткнулся на лобовое стекло «Жигулей», басовито ругнулся и полетел дальше.
Какой-то мужик на велосипеде, скрипя педалями, неспешно приближался к Маше.
- Улица Космонавтов далеко? – Спросила она, когда он поравнялся с машиной.
Велосипедист остановился, уперев ногу в землю, с любопытством оглядел приезжую.
Хотя лето только намечалось по графику, мужик уже почернел от загара, тёмная щетина на помятом лице усугубляла его смуглость. Он был скорее стар, чем молод. Когда он стал рассказывать Маше, как найти нужный ей адрес, она заметила, что у него недочёт зубов и на правой руке нет одной фаланги среднего пальца.
Но объяснил мужичёк толково: Маша быстро нашла серый шлакоблочный дом Веры Васильевны Горелой.
Лохматый в репьях пёс за зелёным штакетником тявкнул пару раз и завилял хвостом, будто извинялся: «Не бери в голову! Это я так, для порядка».
По ступенькам крыльца сбежала рослая девочка в бриджах, линялой майке и косынке, повязанной сзади.
- Здравствуйте! – первой обратилась девочка. – Вы к кому?
По какой-то особенной, немного застенчивой улыбке Маша узнала в ней Шурика.
- Ты – Аня? – Вопросом ответила Мария.
Она ожидала увидеть чахлую, истерзанную болезнью малышку, а тут деваха – кровь с молоком! Только приглядевшись, Маша рассмотрела мелкую, бледную, видно припудренную сыпь на шее и сгибах локтя.
- Аня… О! Я узнала! Ты – Марина. Нам Сашка все уши прожужжал… А я убираюсь в доме…
- А Вера Васильевна… Где?
- Мамка на  почте. Она там работает. Скоро на перерыв придёт. Ты посиди там на лавочке, - указала Анюта на скамью в тени сирени. – Ладно? А я ступеньки пока домою. Я – мигом!
Не дожидаясь ответа, она сверкнула босыми пятками в шлёпанцах и исчезла в доме.
- Шустрая, - сказала Маша кудлатому псу, безмолвному свидетелю их встречи.
Тот с готовностью шевельнул хвостом, подтверждая: «Знамо дело».
Он поплёлся за ней и, когда Маша расположилась на лавке, бухнулся у её ног и задышал часто, свесив язык.
- Жарко тебе в такой шубе, - посочувствовала Маша. Он разрешил ей почесать себя за ухом и блаженно замер, посвистывая носом. – Как тебя зовут?
- Джим его зовут! – отозвалась от порога Анютка, - она домыла последнюю ступеньку, выплеснула грязную воду под кусты пионов у дорожки и пригласила:
- Проходи.
В доме было прохладно, сумеречно и отдавало сыростью.
В комнате стояла старомодная мебель, но было чисто и уютно. Два небольших окна, завешанных тюлем, выходили на улицу в палисадник. Гроздья распустившейся сирени заглядывали через стекло. Оба подоконника были заставлены комнатными цветами. На тумбочке швейной машинки, застланной накрахмаленной скатёркой, стоял портрет Шурика в чёрной рамке. Рядом,  в стакане с пшеницей горела  свеча, и в вазоне пестрел букет полевых цветов.
- В субботу сорок дней будет, - тихо сказала сестра Шурика. – Садись.
Маша присела на диван.
- Мамка бежит, - увидела в окно Анютка.
В коридоре резко, со стуком распахнулась дверь, что-то загремело там и покатилось по полу.
В ту же минуту в проёме двери появилась полноватая немолодая женщина. Она тяжело дышала.
Маша вскочила. Её поразил безумный взгляд вошедшей.
Медленно осела женщина на стоящий у двери стул.
- Подхожу к дому – у калитки стоит Сашина машина. Знаю – этого не может быть! Ноги подкашиваются, а бегу…
- Мам, ну ты чё? Мам, - Анютка присела рядом с ней на корточки, обхватила руками, приклонила к ней голову. – Ну, не надо, мам… Это – Марина, Сашина невеста, погляди, - она бросилась в другую комнату, вынесла какую-то фотографию. – Это же она, глянь.
Машу ошеломило слово «невеста».
- Здравствуйте, - теряясь от неловкости, проговорила она. – Это моя машина. Я не хотела причинить вам боль. Простите меня, если я виновата.
Женщина не отвечала, скорбно склонив голову. Анютка молча гладила её по плечу.
- Я привезла бумаги и деньги Шурика, - запинаясь, произнесла Маша. – Он оставлял у меня на хранение.
Видя, что мать не шелохнулась, Анютка приняла из рук Маши свёрток.
Вера Васильевна глубоко и горестно вздохнула, встала, подошла к гостье.
- Дай, я на тебя посмотрю, - она повернула Машу лицом к свету. Глаза матери слезились.
Долгим внимательным взглядом оценивала она незадавшуюся невестку. Потом медленно, как тяжело больная, отвернулась, взяла с тумбочки фотографию Александра и сказала, как запричитала, будто не стояла за её спиной Маша:
- Не мудрено, сынок, что ты из-за неё потерял голову.., - она кое-как сделала два шага до дивана, где раньше сидела непрошенная гостья. Мать любовно смотрела на лицо своего мальчика, не замечая слёз, что ручьями текли из глаз. – Почему, такой красивый, здоровый, добрый ты должен был умереть? В десанте отслужил, в горячих точках не погиб, а тут… Что творится там у вас в городе, что убивают таких парней?
Маша не знала, что сказать.
Глубоко переживая смерть Шурика, мучаясь от сострадания к бедной матери, она оказалась в ответе за всё.
Было больно, обидно. Хотелось найти слова в свою защиту и в утешение Вере Васильевне. Но эти важные, главные слова не находились, Шурика не вернуть, и нет оправдания этой нелепой смерти, и ничем не заглушить пронзительную тоску безысходности.
Не выдержав напряжения, Маша заплакала.
- Простите… Я пойду, - в расстройстве, что всё так скверно вышло, еле смогла вымолвить она и почти бегом направилась к выходу.
- Погоди! – Неожиданно громко окликнула её Вера Васильевна, и Маша замерла на полпути. – Пообедай с нами…
- Нет-нет. Не беспокойтесь, - Мария тыльной стороной ладони смахнула каплю со щеки. – Я лучше пойду, - повторила она, отводя взгляд.
- Не побрезгуй, дочка, - вдруг мягко сказала мать Шурика. – Дорога далёкая. Не по-людски это… У меня борщ из щавеля. Накрывай, Анютка, на стол.

Возвращалась Маша домой с тяжёлым сердцем. За столом у Анютки случился приступ удушья. То ли переволновалась, то ли по другой причине девочка резко стала синеть и закатывать глаза.
Маша первый раз видела такую ужасающую картину. С виду крепкая энергичная Анютка была, действительно, серьёзно больна.
Вера Васильевна, которая, видно, давно привыкла работать службой спасения, действовала быстро и чётко. Зажав на локте голову дочки, она из маленького баллончика впрыснула в рот ей какое-то лекарство, и оно вернуло девочке ровное дыхание. Вместе с Машей мать  уложила ослабевшую Анютку в постель. Потом  Вера Васильевна сделала дочке внутривенный укол, и та уснула.
До сих пор Маша была под впечатлением панической трясучки, охватившей её тогда, при виде умирающей, как ей казалось, сестры Шурика.
Она время от времени смаргивала туман с глаз и, учитывая своё состояние, старалась не гнать машину, хотя время поджимало. К тому же разыгрался ветер, небесный свод «насердил брови», как однажды сказала на отца маленькая Саша, и шоссе окропили первые косые штрихи дождя.
Маша думала о том, что, возможно, проглядела свою судьбу. Что простой деревенский парень Шурик Горелый и есть тот надёжный, умный и чуткий мужчина, которого упорно ищет и очень редко находит среднестатистическая российская девушка. И что Вера Васильевна, строгая и мудрая русская женщина, могла бы заменить ей мать.
Маша горевала о судьбе и не знала, что та уже приготовила ей новый удар. Она не знала, что именно в эту минуту корчится в предродовых схватках юная жена участкового милиционера и, обезумевший от страха потерять её и ребёнка молодой отец, торопясь в ближайший роддом, выжимает из своего «Уазика» сверхкритическую скорость и сейчас вылетит из-за поворота прямо в лоб белой «девятке».
В самый последний момент перед роковым столкновением Маше показалось, что Шурик Горелый встал во весь рост перед её машиной и упёрся богатырскими  ладонями в лобовое стекло. И свет померк.


                Вместо эпилога.

Первое, что увидела Маша, когда очнулась, - мамины небесной синевы глаза. Потом, как на снимке в реактиве при рождении фотографии, стали проступать другие черты, и она узнала Сашу.
«Саша? Здесь? .. А где?.. – обрывочно всплывали вопросы, она пыталась что-то вспомнить и не могла, пока не услышала голос сестры:
- Маша! Ты проснулась!..
- Где мы? – с трудом шевельнула губами Маша и не узнала своего голоса.
- В больнице… Я верила, что  ты выживешь! Ты не могла меня бросить одну.., - по щекам сестры катились прозрачные горошины. – Доктор сказал, что у тебя шанс с пшеничное зёрнышко.
- Хорошо, хоть не с маковое, - попыталась улыбнуться Маша и застонала: кто-то безжалостный железной рукой сдирал с неё скальп.
Саша вскочила со стула, приставленного к кровати:
- Тихо, тихо… Не шевелись! Ты вся на повязках…Я позову сестру. Лежи! – Она скрылась за дверью, и по коридору пронёсся её встревожено-радостный призыв:
- Тётя Тая, скорей! Маша пришла в себя!..
И тут Мария вспомнила чёрный, несущийся на неё «Уазик», истошный визг тормозов, от которого озноб пробрал кожу на голове, и почему-то близко перед глазами неестественно белое лицо Шурика.
               
                Конец первой части