Охота-9, пуще неволи

                «…ПУЩЕ  НЕВОЛИ»

  31 июля 1966 года. Воскресенье. День – будто заказан для запланированного дела, восхождения на вулкан Жупановский. Вчера поднялись до высоты около 1500 метров и стали лагерем возле последних кустиков кедрача. Утро в хорошей росе и при ярком восходящем солнце. Настроение преотличное. Быстро собрались, доели остатки вчерашнего зайчика, мощно отчаевали и тронулись.

 Обычная цепочка: впереди Юрий, за ним харьковские ребята, Ванечка и Володичка, завершает Герман. Это сложилось по необходимости при выходе из Базового лагеря в Налачево. Восхождение для Юрия – работа, для остальных – чертовски интересный туризм, осложненный помощью работающему – таскать отбираемые им образцы вулканических пород.

 Впрочем, Герман, будучи физиком, присматривается к вулкану как к тепловой физической машине с надеждой   потеоретизировать на эту тему, а Юрий, кроме работы, будучи охотником и кинолюбителем, надеется добыть барана и отснять фильм о восхождении. В общем, все при деле, которое возбуждает, тонизирует, вселяет надежды и ожидания.

Конечная точка восхождения – кратер третьего (отсчитывая  с востока) конуса, из которого происходили исторические извержения. Последнее наблюдалось в 1956-57 годах, а всего за период наблюдений с середины XVIII века  их было шесть.

Задача – разобраться в последовательности и объеме отложенного на конусе при извержениях материала, идентифицировать его, обследовать характер фумарольной деятельности,  оценить состояние и уровень активности вулкана, словом, обычная работа геолога на вулкане.

Поднимались долго из-за большого объема работ: надо ведь не только – вверх, но и вокруг все облазить и осмотреть, обстукать молотком, сообразить «что - на чем» « что - за чем». И, конечно, взять образцы, соответствующим образом их обработав, задокументировав  и упаковав. Но на вершине, высота которой почти достигает трех  километров, оказались еще в разгар дня.

 Боже, какая красота открылась оттуда во все стороны! Блещущий океан, тающие в синеве маковки многочисленных сопок-вулканов, голубые речные долины и оранжево-зеленые вулканические долы. Мир первозданный, возникающий из вселенских океанских вод, находящийся в состоянии творения, в одном из первых его актов – чудо, да и только!

Совершенно круглый кратер диаметром около трехсот и глубиной более ста метров со стенками, отвесно обрывающимися на его дно и кое-где парящими белыми струями вулканических газов. А на внешней стороне кратера как раз по пути восхождения группы - две фумарольные площадки с бурно фонтанирующими раскаленными струями сернистого газа.

Преодолеть их составило немало труда из-за удушающей его ядовитости и ненадежности субстрата, изъеденного им и пропитанного отложениями серы. Наступаешь на него, и ноги с хрустом погружаются в рассыпающееся  месиво из кристаллов серы и пористых остатков от горных пород.

Проработали и прокайфовали на вершине часа два – три, и на склоне дня, удовлетворенные и раскрепощенные, отправились восвояси, вниз.

Зачем я так подробно обо всем об этом? А как же иначе создашь впечатление об атмосфере дня и состоянии героев наших, приближающихся к другой вершине - охотничьему апофеозу, коснувшемуся, впрочем, только одного из участников восхождения. Надо сказать, что по пути к кратеру где-то на середине склона они увидели следы баранов, на какое-то время взволновавшие Юрия.

 Но дальнейшая работа и впечатления от живости и красоты вулкана у кратера и мира вокруг напрочь заслонили волнующее видение свежих бараньих следов. Спускались хоть и удовлетворенные и раскрепощенные, но изрядно уставшие и слегка опустошенные от пережитого. Как никак, а восходить на живой вулкан каждый день не доводится!

И вот перед ними снова следы. Те? И те и не те. Видны и новые. Юрий передает часть своего груза, включая отработавшую кинокамеру, ребятам и отправляет их домой, на лагерь, оставаясь налегке у оживленного бараньего места.

Присел, подождал, пока его спутники не исчезли из вида. Еще посидел  некоторое время, всматриваясь в окрестности и вслушиваясь в безмолвие высоты. Потом поднялся и, стараясь не издавать ногами никаких звуков, стал осторожно менять диспозицию, обследуя все вокруг, стараясь не пропустить ни одной лощинки, ни одного барранкоса, ни одной грядки, за которой могли отдыхать от ночной кормежки  эти чудные звери.

Солнце коснулось горизонта и скатилось за него. Внизу в долинах сгустилась синева. Стало прохладнее. И обалденная тишина вокруг, и – никого. Присел на шлаковую сильно наклоненную полочку. И почувствовал усталость. Не только в ногах, но и в самом себе от непрерывного напряжения и ожидания.

Потянулись долгие минуты прострации. И неожиданно услышал легкий перестук сдвигаемых и переворачиваемых камешков. Где-то ниже него в неопределенном отдалении. Всмотрелся. И увидел барана. Он стоял метрах в 80 – 100  спиной к нему, повернув голову в его сторону. И так же, как человек, смотрел на него. Как Юрию казалось, прямо ему в глаза.

 В этой ситуации ему никак нельзя было не то, что шевельнуться – моргнуть! Так ему казалось. И он оцепенел, готовый пробыть в таком положении вечность. Пусть изменит свое положение тот, что внизу. Время исчезло. Никто не хотел сдаваться. Не даром говорят: упрямый, как баран. Юрий это ощутил сполна.

 Баран стоял в крайне неудобной для него позе, и все смотрел и смотрел на него. И не вытерпел или что-то отвлекло его в другом месте. Отвернулся. И Юрий в то же мгновение лег на спину, чтобы не маячить больше перед бараном, если тот снова повернет голову в его сторону. И баран немедленно проделал это, снова намереваясь рассмотреть сей странный предмет.

 Но его-то уже не было в поле зрения  барана. Или почти не было. Потому что он превратился в лепешку, вжавшись затылком, спиной и ногами в шлак. Ногами в сторону барана, головой – к вершине вулкана.. Поза была удобной для лежания, но не для наблюдения за зверем. Глазные яблоки с напряжением приходилось скатывать в крайнее нижнее положение, отчего стало кружиться в голове. А баран все стоял и смотрел. Наверное, думал, куда это исчез такой подозрительный предмет. Стоял и смотрел.

И стало смеркаться, и Юрий сообразил, что его противником становится не только осторожность зверя, но и наступающая темнота. Что же делать? И он стал очень медленно и очень осторожно, так чтобы баран не приметил и не почувствовал никакого его движения, стал пристраивать карабин себе подмышку,  стволом в сторону барана. Медленно-премедленно.

И кое-как пристроил, и кое-как довернул голову и свой глаз к карабину, чтобы видеть  и прицельную планку, и мушку, и барана на одной с ними линии. Проделывая все это, он думал почему-то и о том, как это дико и нелепо выглядит со стороны: лежащий на спине и на склоне вулкана человек с карабином подмышкой, направленном, как и само тело, вниз вдоль склона, с нелепо скрученной набок головой, пытающейся  обеспечить прицеливание.

Ничего подобного он не видел, не слышал и не читал о таком. А вот, поди ж ты, пришлось. Эта мучительная процедура заняла очень много времени, и стало уже почти совсем темно. И тогда он нажал на спусковой крючок. Мгновенно осветилось все вокруг, и тотчас стало еще темнее.

 за грохотом выстрела и раскатами покатившегося эха он услышал топот многих копыт, и там внизу что-то серое и многочисленное промчалось в сторону и почти совсем близко и мимо.  И все стихло. Перезарядив карабин, он поднялся, размял онемевшие члены и медленно пошел вниз к тому месту, где так долго и упорно стоял гипнотизировавший его баран.

 Теперь он лежал метрах в десяти в сторонке от своего места стояния. Огромный, красивый, и принадлежащий не себе, не стаду, не этим горам, а только ему, охотнику. И тем ребятам, что ждут его далеко внизу у палатки и у костра. Наверное, с надеждой – ведь услышали же они выстрел.

Он пришел в лагерь уже в полной глухой темноте. Принес печенку, сердце и почки. И они устроили предварительное ночное пиршество перед завтрашним основным с фантастическими и нескончаемыми шашлыками. Своей работой и пережитыми впечатлениями они заслужили этот праздник.

 И теперь  он иногда просматривает запечатленные кадры того дня и следующего, где так гармонично и  красиво восхождение на вулкан, эпизоды работы и фантастические виды кратера, фумарол, океана соединились с почти языческим таинством  свежевания животного, ритуальным приготовлением пищи и обрядом поедания жертвы. Только так, в совокупности с необходимой деятельностью охота приобретала для него смысл, освященный вековыми традициями: праздник – венец делу.

Первого своего глухаря  Юрий добыл в 1967 году. Была весна,  и ток был в разгаре. Ему позвонил Володя Космачевский и сообщил об этом событии и о том, что его необходимо отметить соответствующим образом и что для этого есть все достаточные основания.

Во-первых, он знает это место, оно всего в двух-трех десятках километрах от города, и туда можно добраться на машине. Почти прямо до токующего глухаря. Во-вторых, у него есть приятель с машиной, который берется завтра довезти до места и послезавтра забрать. В-третьих, именно завтра у Космача свободный день. И, в-четвертых, лучшего напарника для этой охоты, чем Юрий, он и не желает.

 Можно ли было отказаться от такого предложения?! Разумеется, нет. Ведь Юрий никогда еще даже не видел живого глухаря (не считая горного), а об охоте на них только читал. Конечно, он с великой радостью согласился. Правда, этой затее кое-что и препятствовало: у Юрия какие-то неурядицы дома (он уже давно забыл о них), у Володи была на сносях жена. Буквально, не сегодня-завтра должна была родить.

Свои неурядицы Юрий кое-как утряс, а Космач в качестве наилучшего выхода из неотвратимого решил взять жену с собой, ни много, ни мало -  на охоту. И он прихватывает не только жену Свету, но, что еще смешнее, и ее подругу, тоже находящуюся почти в таком же критическом положении, как и Света.

И вот назавтра два мужика, горящие восторгом предстоящих мужских удовольствий,  и две совершенно беременные дамы, которым впору лежать в комфорте и ждать мгновения святого таинства, в прыгающем по колдобинам и сугробам ГАЗике отправляются на Пиначевский ток.

Веселились всю дорогу. Надо сказать, что чета Космачевских была не из заурядных. Артисты областного Камчатского драмтеатра, они блистали в то время на сцене в популярном тогда спектакле по пьесе «Милый лжец», повергая камчатцев в восторг своей игрой, обаянием и красотой. Да и семейная жизнь их была не менее яркой. Шекспировская любовь и шекспировские страсти! И при том взрывной образ жизни и некоторые несуразицы, вроде этой поездки на сносях. Просто какое-то сумасшествие!

Привез их приятель до места, оставил с кучей барахла и укатил. А Светка-то совсем в критическом положении. Что же мы наделали, подумали вдруг всерьез мужчины. Что как начнется ненароком то, что должно начаться, что станем делать? До ближайшего жилья – километры и километры, а снега еще почти по пояс. Но положились на Бога и принялись обустраиваться. Разгребли кое-как себе поляночку, поставили палатку, устроили для девочек логово, приготовили ужин.

Легкий морозец, а у костра хорошо. Меж голых берез вокруг потемнело, погасла заря,  высыпали звезды, на душе радостно от веселого огня, от жара рдеющих углей, от необычности ситуации и молодости.

На вечернюю зорю не пошли, не было слышно токования, Может быть, потому что слушали только Космачевы байки и Светкины подначки. Тогда Юрий только сходился с Володей, познакомившись с ним прошлым летом в поле. Космач был страстным охотником и рыболовом, большим энтузиастом полевого образа жизни, необыкновенно общительным, полным идей и фантазий, чрезвычайно темпераментным во всем, чего бы ни касался. Ему было интересно жить, и жил он интересно, сочно и ярко.

 А уж как он умел рассказать о своих похождениях и приключениях – тут только уши развешивать было в пору. Как магнит, притягивал он людей и завораживал своей личностью.

Актерская профессия не могла вместить  его целиком. Впоследствии он сменил ее на профессию драматурга, но…увы, преждевременная смерть оборвала  его земной путь.

Просидели у костра сильно заполночь. Потом уложили женщин, а сами еще посидели, решив, что ложиться уж и не стоит. До рассвета оставалось не так уж и много. А чуть поблекло небо, и звезды стали выцветать, пошли на ток. Это недалеко отсюда, километра два – три. На этом пути намучились, однако, изрядно. Наст местами уже не держал, в потемках не разберешься, где какой, так что нашумели изрядно, обливаясь потом от мучительной ходьбы и страха, что все дело сорвется.

 Разошлись. Затаившись, стали слушать. Когда Юрий впервые в жизни услышал эти странные ни на что непохожие звуки, его охватил восторг. Он буквально переполнил его и вызвал ответное волнение. Его даже колотить  начало от крупной спорадической дрожи. В таком состоянии, подумал он, ничего у меня не получится. Но постепенно успокоился.

Стало заметно светлее, и голос лесного чуда звучал все резче и явственнее. Где-то вдали слышались и другие голоса. Наверное, к какому-то из них подбирается и Володя. Начал и он свое продвижение к голосу птицы. Да так осторожно и неторопливо, так скрытно, что в одну из пауз в песнопении «своего» петуха, когда  замер надолго и неподвижно, услышал и увидел, как на соседнюю березу с шумом уселся другой певун, невесть откуда внезапно взявшийся .

Уж его-то он рассмотрел во всех деталях. Каждое перышко, каждое движение, каждую позу, полную внимания и сосредоточенности, в которых угадывал и тревожное ожидание, и как будто настройку на предстоящее действо песнопения. Но от неудобной позы своей и сдерживаемого и напряженного наблюдения своего Юрий затек всем телом, занемел до невыносимой боли во всех членах. Стал менять положение и спугнул глухаря. Чуть не плакал. Но, услышав того, первого,  «погребся»  к нему.

  Теперь уж совсем, как ему казалось, медленно, мучительно и все-таки очень громко. Но тише не получалось, просто было невозможно с этим хрустящим настом и трескающимися хворостинками, устилающими его.

На этом его крестном пути пережил еще один страшный момент – выстрел Космача. Подумал, что «мой» испугается и улетит. Все обошлось, однако. И тут он понял, что дальше подбираться к птице нельзя. Обязательно распознает подвох и тогда уж точно улетит. Решил брать. Но было далековато, метров шестьдесят или более. Пришлось ударить сразу же двумя стволами. Когда тот падал, сбивая сухие веточки, и шмякнулся о наст, торжество чуть не разорвало охотника.

В девстве стылой прозрачной зари
Цокотали во всю глухари.
Рдеет жаркая бровь кумачом,
Все ему, глухарю, нипочем.
Он чрезмерно гордится собой
И соперника кличет на бой.
Но накликал беду на себя,
Приманив своей песней меня.
Не погасла от гнева заря -
Я убил на заре глухаря.

Принесли к дамам каждый своего. Гордые, но сдержанные. Будто каждый день приносили таких. А те еще спали непробудным сном. Проснувшись, Светлана внимательно и серьезно рассмотрела каждую птицу (о такой громадине это слово произносить нелепо как-то!), и заключила:
- Дураки, зачем таких красавцев испортили! – Красота для нее была высшим даром, и потому она была очень оскорблена растрепанным и жалким видом глухарей.

 Но Космач нашелся, пообещав сделать из своего чучело. И, кажется, действительно сделал. Юрий по этому поводу восторгов не выражал. Ему не нравилось это чучелопочитание. В музеях уж куда ни шло! Да и то всегда от них веет страшной и оскорбительной мертвечиной. А в доме – упаси Бог! Ничего похожего на живого зверя ли, птицу ли. Конечно, если ты видел их на воле. Разве что только жалкое напоминание хоть и живых, но глубоко несчастных их собратьев в зверинцах.

А Света родила на следующий день после возвращения с глухариного тока. Вот ведь какой милый пример преодоления охотой всех препятствующих обстоятельств!

Уже не раз вспоминая конный маршрут по Камчатке в 68 году, приведу из него еще один пример преодоления «неволи» охотой.

Отряд возвращался с Узона к океану по долине реки Светлой, что спускается с вулканического плато между вулканами Кихпиныч и Крашенинникова. Переход был очень длинным и утомительным. Уже сильно смеркалось, когда решили табориться.

 Пока все занялись развъючкой лошадей и устройством лагеря на ночевку, Юрий схватил мелкашку и отправился  в боковой ложок на предмет добычи чего-нибудь свеженького на ужин. Надежд почти не было, но что-то толкало его в эту, можно сказать, бессмысленную и неуместную авантюру. Тем более, что сил на нее почти тоже не было.

 И, тем не менее, соблюдая все правила предосторожности, он медленно продвигался вверх по течению ручейка, зорко всматриваясь в окружающее. Не отойдя от предстоящей ночевки и трех-четырех сотен метров, он увидел невдалеке вышедшего пожировать зайца. Аккуратно приложился  и взял его. Это сильно приободрило. Пошел дальше.

Через семьдесят – сто метров увидел второго. Взял и его. Потом был и третий, и четвертый, и пятый, и так до седьмого, пока не стало совсем темно, и продолжать это накопление стало невозможно. Хорошо, что при выходе позаботился о таре – взял пустой рюкзак, который и наполнил в течение каких-то сорока- пятидесяти минут.

Вернулся в лагерь, где уже весело полыхал большой костер, над ним висела посуда с закипающей водой, и где обустройство почти уж подходило к концу. Ужином занимался Володя Космачевский. Юрий скромно вывалил свою добычу, как раз подоспевшую к предстоящему ужину. Космач в восторге возопил:
- Ура! Не пропадем, ребята! Что вам приготовить? Хотите зайца по-каталонски? Это не слишком долго!
- Нет, Володя, давай лучше зайца по-быстрому! – сказал кто-то.

И к великому удовольствию голодной и усталой оравы (а их было много!)таки  приготовили по-быстрому, то есть просто сварили в двух ведрах и смели, как дар Божий. Вот такая получилась однажды охота-экспромт, охота на пределе возможности, охота только потому и состоявшаяся, что была сильнее  и усталости, и казавшейся несвоевременности и бессмыслице.

Расскажу еще об одном случае  работы на охоте, когда не очень распространенная поговорка «охота – бездельная работа» совсем уж была посрамлена охотником и только «охота, которая пуще неволи», смогла преодолеть и запреты, и невезение, и муки погони.

 Было это 15 августа 1977 года. Их лагерь стоял в истоках реки Правой Кедровой к западу от Карымского озера в Восточной Камчатке. Обследовали вулканы Белянкина, Академии наук, Разлатый, изучали вулканические процессы, сформировавшие озеро. Было очень интересно, и этому способствовала несказанная красота окружающего мира.
 
Вулканическое плато поднято здесь на высоту 800 – 1000 метров. Над ним возвышаются  вулканы и совсем юные, еще полные сил и нерастраченной энергии, и старые с разрушенными боками, и руины с обнаженным скелетом острых хребтов.

 Волнистые увалы, между ними распадки, поросшие кедрачом, ольховым стлаником и ягодниками. Ветер несет облака. Солнце сменяется короткими полосовыми дождями, зной холодом, но скоро все восстанавливается  в первоначальном своем блеске и великолепии.

Одна беда, впрочем, не столько беда, сколько утеснение радости жизни – рацион маршрутчиков хоть и обилен, но скуден по содержанию: никакого разнообразия и свежести, одна сушнятина, консервы да крупы с макаронами. Естественно всплывает вопрос об охоте. Но вот что внушает сомнение и опасение: на этот сезон по разгильдяйству ответственного за технику безопасности В.Пашенко Юрий остался без своего карабина.

 Тот передал его кому-то другому. При своих поздних сборах в поле Юрий потребовал вернуть ему оружие, но того уже не было в Институте, оно «уплыло» в другие поля. Компенсировать оказалось нечем, кроме совсем испорченного карабина одного из досужих полевиков. А проделал этот горе-полевик с ним вот что.

Затеял чистку и при этом так затолкал в ствол деревянный шомпол, что уже никакими способами вытащить его оттуда не смог. И решил выжечь его, что и исполнил на костре. Шомпол, конечно, выгорел, но ствол оказался безнадежно испорченным, покрылся изнутри и снаружи шелушащейся окалиной и перестал быть стальным, обратившись в сравнительно мягкую, синусоидально изогнутую железную трубку.

такое чудо Пашенко и предложил Юрию. Тот изучил предмет, увидел, что патронник и часть ствола возле него находятся в сравнительно терпимом состоянии, и взял брак. Дома, вооружившись молотком и плоскогубцами, на отопительной батарее, меж звеньев которой можно было вставлять искривленный и погубленный ствол, он тщательно принялся его выравнивать.

Провозившись полдня и убедившись, что лучшего с помощью таких подсобных средств он не добьется, прекратил свои, казалось, безнадежные усилия. Съездил в уединенное место проверить результат своей работы. На расстоянии около ста метров все-таки можно было попасть в полуметровую мишень.

Пуля летела, урча и вращаясь, как хаотически ведущий себя пропеллер. Вот с таким оружием он и отправился в поле – не ехать же совсем безоружным. А ружья свои он давно уже перестал таскать с собой в поле: и лишняя тяжесть, и лишняя забота.

Поколебавшись и посомневавшись из-за порченого карабина, отправились на охоту со своим молодым сотрудником Валерой Ананьевым. Тот, предпочитая ходьбе езду, уговорил начальника поехать верхами. Подседлали двух лошадок и – в путь-дорогу! Выбрали для своей задумки юг, там совсем безлюдно и, говорили бывалые охотники, оленно.

Ехали, не спеша, зорко осматривая окрестности. Благо, места открытые, безлесые, видно далеко. И погода способствует: воздух чист, прозрачен, солнце высвечивает все лощинки, все складочки рельефа. Лишь кое-где в них ютятся  кустарники то ольхача, то кедрача, порой выползающие и на вершинки  возвышенностей.

Ехали часа два, и, наконец, добрались до истоков реки Половинки. Они здесь представлены несколькими разветвленными ручьями в пологих и широченных распадках, открытых всему миру своими необъятными просторами. В некоторых еще лежали большие грязноватые снежники.

Далеко, метрах в ста пятидесяти или двухстах на снежнике возле кустов кедрача заметили медведя. Спешились. Привязали лошадей в лощинке. Юрий пристроил свое чиненное-перечиненное оружие и, благословившись, тщательно и, не спеша, прицелился. Грянул выстрел. Слышали полет вращающейся пули. Медведь шарахнулся и нырнул в ближние кусты. Пошли посмотреть на результат.

Результат был, чему крайне удивились. Зверь лежал, но был еще жив и делал попытки подняться. Валера воинственно выхватил свой ТТ и разрядил его в зверя. Этим все было покончено. Сходили к лошадям и, приведя их к месту медвежьей трагедии, с помощью одной из них вытащили тушу на открытое место к ручейку.

 Отлично сознавая незаконность своей браконьерской акции и большую вероятность обнаружения их пролетающим вертолетом на столь открытом месте, Юрий совершил здесь свой рекорд по скорости разделки туши зверя. Всего двадцать минут потребовалось ему, чтобы снять с нее шкуру, полностью расчленить, отобрать нужное, укрыть отходы и упаковать мясо во вьючные сумы.

 Закончив эту процедуру, он в изнеможении опустился на суму, предполагая отдохнуть перед завьючкой лошадей. Потянулся, оглянулся окрест и увидел метрах в ста от себя на небольшом взгорье оленя.   Тот стоял, как монумент, картинно красуясь великолепной фигурой и гигантскими раскидистыми рогами на фоне пустого бледного неба. Аж дух захватило от неожиданности!

Торопливо схватил карабин, надежда на который так возросла после медведя, и быстро, почти не целясь, выстелил. Олень тотчас развернулся и исчез за пригорком. Охотник бросился за ним, чтобы увидеть результат и этого выстрела. Но ничего определенного не увидел. Бегом поднявшись на пригорок, заметил удаляющуюся фигуру оленя. Тот, однако, бежал не очень быстро: то ли не слишком испугался, то ли попало в него, подумал Юрий.

И, приняв свою убойную позу (сидя на попе и поставив локти на приподнятые колени), снова выстрелил. Никакого впечатления! Олень продолжал удаляться. Еще выстрел. Эффект – тот же. Но из поля зрения возможная и желанная добыча исчезла за увалом.

 И снова побежал, меняя обойму в дефективном карабине. Но сил уже почти не было. Задохнулся от быстрого и внезапного бега в гору, пот заливал глаза, ноги подкашивались. Такая необычная усталость нахлынула, вероятно, от здесь же в поле только что перенесенной болезни. Но упустить-то зверя нельзя, ведь он может быть уже с раной. Хуже нет – ушедший подранок.

 И Юрий через силу и возможности, через боль в легких и выпрыгивающее из горла сердце  все бежал и бежал, пока бег его не обратился в ходьбу. И тут он снова увидел оленя. И снова выстрелил, и не один раз, а несколько, но, похоже, что все мимо и мимо. Вот беда-то! А олень снова стал удаляться, но не настолько резво и не настолько далеко, чтобы лишить охотника надежды, хоть сил уже практически и лишил.

Погоня продолжалась еще, наверное, минут двадцать – тридцать. А может быть, и больше. Час, два? Кто их считал, эти минуты! Валера с лошадьми остался, Бог знает, где. Юрий настолько поглотился происходящим, что его будто и самого не стало, реальным был только механизм изматывающей гипнотической погони, неизбывное взаимодействие между добытчиком и жертвой. И это завораживающее действо должно было кончиться только падением одного из его участников.

 И, наконец, упал олень. Он выбрал для этого самое красивое место в соответствие с со своей собственной царственной красотой – на снежнике. И фоном его великолепных рогов были голубые дали  родного ему  дола с щедрой тундрой, с темно зелеными пятнами кедрачей и сероватыми ольховниками, с геометрическими сопками вулканов и вечным безучастным небом.

Увидев это, Юрий сел, где стоял, и просидел там минут десять- пятнадцать. Пока не собрал остатки сил, чтобы подойти к своей прекрасной добыче. Дальше для него было обычное, будничное. А свое единоборство со зверем, принесенного в жертву, он посвятил сыну в честь его дня рождения, наступившего на следующий день, однако далеко, очень далеко. Но тот так и не узнал об этом.

В последующие годы обстоятельства приводили Юрия на Кавказ неоднократно. Но он уже не узнавал свои места, известные ему по пятидесятым годам. Тогда они, можно сказать, находились в безраздельном его владении и владении истинных хозяев их – диких животных.

Теперь это были хорошо обжитые, плотно населенные и контролируемые места обитания людей и зверей. Последних, впрочем, в весьма ограниченном еоличестве. Охота в привычном для Юрия понимании исчезла. На благо и людей и зверей она стала строго регламентируемой и доступной, увы, преимущественно избранным. И однажды он попал в их число.

Дело происходило в истоках  Кубани на речке Даут, закрытой для посещения простыми смертными. В его устье поставили шлагбаум и повесили на него замок. Но там, в долине Даута находилась оздоровительная база Ставропольского крайоно – реликт времен, когда вся эта территория находилась в краевом ведении. Парад суверенитетов еще не наступил, но уже явно приближался.
 «Оздоровиться» на базе поехали уважаемые люди: Геннадий Тиранов, знаменитый тренер ставропольской футбольной команды «Динамо» и директор детской спортивной школы, и  его приятель, некто имя рек из ставропольских  влиятельных органов. В  числе уважаемых оказался и Юрий.

База состояла из пары очень приличных домиков и хозяйственных построек. Руководил ею и жил здесь с семьей Ахмет Абукович, шестидесятисемилетний сухой и жилистый мужчина в расцвете сил и возраста. Мужик очень колоритный, типичный горец, гордившийся своей принадлежностью к этому сословию. И соблюдающий его обычаи и нравы.

 Например, при его фотографировании делал очень серьезное лицо, и на вопрос, почему не улыбается, отвечал (не без юмора!):
- Горец не смеется, он всегда серьезный.
- Что же горец никогда не радуется?
- У него радость в сердце, а не на губе.

На следующий день по приезде Ахмет повел гостей на охоту со сворой собак, русских гончих. А кругом крутые высоченные горы. Середина сентября, 80-й год. Очень тепло и солнечно. А небо неправдоподобно голубое, а лес невероятно желтый и оранжевый. Золото и эмаль, как тысячи лет назад. Почти весь день ходили по левому солнечному склону долины. По скошенным открытым местам, где дружелюбно паслись яки, по светлым стремительно облетающим лиственным лесам, по соснякам, которые кажутся на фоне этой блещущей желтизны еще темнее и суровее.

Ахмет предлагает: - Убейте яка, там много мяса. И не трудно. Вон стоят, видишь!
Предложение его встречается как фигура  юмора – не стрелять же на самом деле в почти домашних яков, завезенных сюда для развода из Центральной Азии.

Где-то после полудня далеко, далеко залаяли собаки. Побежали на лай. В гору. Ставропольцы скоро  отстали – не тренированы горами. А Юрий изо всех сил старался не отставать от Ахмета, бывшего на пятнадцать лет старше его. Но это ему плохо давалось. Сначала потерял дыхание, потом сердце запрыгало где-то не в груди, а в горле, потом стали ватными ноги, потом вообще ничего уже не захотелось – ни охоты, ни дурацкой беготни, ни зверя, ни этих гор, ни солнца, ни самого себя.

 И стал медленно, но неуклонно отставать. А Ахмет, как мальчишка, мчался впереди, мелькая стройным телом меж стволов деревьев. И, наконец, скрылся между ними окончательно. Юрий не сдавался, и все выжимал из себя, все выжимал, как последние горошинки зубной пасты из тюбика, последние капли сил. И вот склон выположился, за ним проглянула низина балки, оттуда слышался уже ясный и громкий лай и оттуда вдруг грянул выстрел.

Вялыми ногами он преодолел последние метры подъема и стал спускаться в балку. Метрах в тридцати на дне ее лежала черная туша дикой свиньи, вокруг нее суетились собачки, в сторонке сидел Ахмет и закуривал. Юрий подошел и плюхнулся задом на землю, засыпанную палым листом.

Сложные чувства одолевали его. Конечно, радость за успех общей охоты присутствовала. Но скорее в виде ложки меда в бочке дегтя, а дегтем этим был его личный провал. Не успел на одну минутку. Неужели не мог соскрести все резервы, вытянуть все жилы, выкачать все запасы, чтобы этот выстрел был мой. Ведь дошел до места живым, значит, что-то оставалось еще внутри. Зачем оно осталось, если дело не сделано. Эх, горе-охотник! Пора тебе на свалку.

Примерно такие образы и мысли вертелись в том самом дегте горести, охватившей его. Потом меда становилось все более и более, и в его сладости не последнее место заняло восхищение Ахматом.

Молодец мужик! Это в его-то возрасте так обставить жалких горожан. Гигант, право гигант! И чушка замечательная, хоть и не слишком велика, Пожалуй, втроем утащим. Ахмат ведь и не притронется к ней – нельзя ему.

Молча посидели минут пять-десять, и Юрий принялся разделывать зверя. Тут подошли отставшие. Но Юрий их почти не видел и не слышал – так увлекся тушей, что пропустил мимо сознания фразу Ахмата:
- Это он убил чушку.

 Те продолжали громко восхищаться удачей. И Юрий  бросил на их восторженные восклицания:
- Здорово-то здорово, да поспел я на шапочный разбор.
А Ахмат наклонился к нему и прошептал:
- Молчи. Я им сказал, что это ты  стрелял.
               
Но разве мог Юрий снести еще и этот позор – присвоение чужого успеха себе: все точки были расставлены им по своим местам.

На обратном пути Ахмат сказал ему:
- Завтра утром пойдем с тобой на охоту снова. Ты им не говори об этом. Сами пойдем.
На утро, однако, уехали в город. В пути Геннадий рассказал Юрию, что он понравился Ахмату, но тот  обиделся на него за то, что он не пошел с ним на охоту.
А много лет спустя Ахмат погиб в снежной лавине.