Хочу на войну, рассказ

                ХОЧУ НА ВОЙНУ

       Собрание очередных литературных «сред» катилось бурно к завершению. Как во всех таких объединениях, и союзах писателей тоже, здесь преобладали поэты. Кричали, шумели, бестактно перебивали друг друга, поскольку, каждый сам представлял себя более поэтическим поэтом, чем сидящий рядом. Сумбурности собрания добавляло то, что оно было посвящено восьмому марта. Льстивых и неискренних пожеланий было, хоть отбавляй. Отдельные поэты доходили до самоедства в изложении своего «искреннего» обожания женщин. Другие вспомнили, не добрым словом дам, основательниц этого праздника: Клару Цеткин, Александру Коллонтай, Розу Люксембург.
       Выпили сухого красного и белого вина. Разговорились. Начали раскалываться на мелкие группы по симпатиям и антипатиям друг к другу. Но вдруг всех объединило появление в аудитории поэта, художника и артиста Петра Владимировича. Его уважали. Уважали скорей всего не за его творческие заслуги, здесь не могло быть уважения из-за ревности и зависти, уважали за его почти девяностолетний возраст. Петр Владимирович читал свои стихи, тихим глухим голосом, в возбуждённой аудитории разговорами и выпитым вином. Содержание стишин слабо доходило до сознания слушателей. Да и молодые женщины не особо вникали в голос старика, который не обладал могучим телосложением и потому был им вдвойне не интересен. Собравшееся общество окончательно вышло из-под контроля председателя литературной группы. Мелкими группами и в одиночку творческие люди, жестикулируя и громко разговаривая между собой, покидали комнату заседания.
        На улице вокруг Петра Владимировича сложилась группа людей, которые были близки к его творчеству и характеру. Разгорячённый вниманием Петр Владимирович пригласил окруживших его людей к себе в гости. Многие сразу отказались, сославшись на поздний час, а те, кому было по пути с поэтом, согласились его сопровождать.
        Люди засуетились скорей в разговорах, чем в конкретных действиях, предлагая зайти в магазин за провиантом и вином.
        - Ничего не надо. Всё есть, - охладил вялые порывы окружающих Петр Владимирович.
Добирались до жилья гостеприимного хозяина с пересадками с одного вида транспорта на другой.
        На дворе стояла первая половина марта. Светлый день значительно раздвинул свои границы, но ещё день был короче ночи. Уличные фонари засверкали на фоне голубеющего неба, куда устремили свои макушки полувысохшие дворовые сосны.
        В вестибюле девятиэтажного внешне приличного дома пыльная лампочка под потолком мутно отражала свет на давно не крашенных и немытых стенах. Тесный тусклый лифт на четырёх человек с коричневой пластмассовой обивкой, с разковыренным пультом управления скрипя и дергаясь, поднял гостей на седьмой этаж. В коридорчике и лестничной площадке было темно, как в шахте.
        - Ну, вот опять лампочка перегорела, - ворчал Петр Владимирович, копаясь в кармане в поисках ключа, подсвечивая замочную скважину огнём сотового телефона.
Несуразно тесном коридорчике господствовала глухая темнота. Где-то мерцала проплешина света на лестничной площадке. За дверью квартиры Петра Владимировича кричала кошка, нетерпеливо ожидала хозяина, чтобы выразить свою признательность и ласку.
        В тесную прихожую трёхкомнатной квартиры ввалились четыре взрослых человека. Кошка сердито мяукала и терлась о штанину хозяина. Петр Владимирович заспешил на кухню дать животному пищи. Гости предоставленные сами себе разбрелись по квартире. Повсеместно царило запустение, повсюду чувствовалась мужская запущенность и свобода в коллекционировании вещей мужского интереса. На кухне набор больших и малых самоваров на полке под потолком чередовался с пустыми бутылками из-под вина различных размеров, форм и орнаментов. В комнатах картины висели разных жанров. Во всех комнатах преобладали полки забитые случайными антиквариатными поделками. И даже узкий проход от входной двери на кухню был дополнительно заужен стеллажом от пола до потолка и заставлен различными красками, кистями, банками и баночками.
        Петр Владимирович продолжал хлопотать вокруг кошки. Кошка нетерпеливо кричала с высоты холодильника. Он что-то говорил ласково, открыл холодильник, наклонился, кошка спрыгнула на спину хозяина, закрутилась на полу возле ног. Петр Владимирович достал из холодильника тряпочку, развернул и дал кошке с рук кусочек мяса.
        - Вот видите, свежее любит, - объяснил хозяин свои действия гостям. А вы доставайте консервы, хлеб. Вон они на полу, выбирайте что хотите.
На полу под кухонным столом громоздились запасы различных консервов: рыбные, мясные, овощные.
        - Доставайте шпроты, их много, - командовал хозяин, и вновь увлёкся кошкой. Животное продолжало пищать.
        Петр Владимирович покинул кухню вместе с кошкой, но вернулся один. В руках у него были бутылки:
        - Вот настойки с кедровыми орешками, на травах. Всё сам делаю. На даче.
Кошка успокоилась и, не оказав никому из гостей своего внимания, удалилась в глубину квартиры на своё только ей известное место. Каждый из гостей наливал себе в рюмку жидкость по цвету: кто зелёного, кто коричневого.
        Разговор как-то не складывался, в сознании каждого была какая-то неудовлетворённость от запущенности общедомовых территорий и квартиры в  особенности. Гости давно уже не сталкивались с такими трущобами.
        Общую напряженность снял хозяин, когда начал читать своё стихотворение. В голосе и позе поэта чувствовалась какая-то задумчивость, автор ушел в себя, в свои переживания, и первая строка была как бы в невпопад сложившейся обстановке:

        ... Очнулся... жив... в обнимку с бугорком
        с какой-то обгоревшею травой...
        Оглох иль вправду тишина кругом?
        Закат... а был рассвет, как грянул гром –
        бой вероломный, пограничный бой...
        Винтовка как была в руке,

        Петр Владимирович читал, его седая редкая шевелюра робко шевелилась на макушке, седые борода, усы на впалых щёках вскидывались в такт глухого задумчивого голоса:

        мы яростный огонь по ним вели...
        И боль в виске, и соль на языке,
        Так вот она какая – Соль Земли...
        ... Они ломились так, крошили так,
        что головы поднять никто не мог.
        И за волной волна сплошных атак –
        все к нам, все через нас, все на восток.

        Поэт читал вдохновенно, не обращая внимания на присутствующих, он жил стихом, он весь ушел туда, на пограничную заставу, и мы, забыв о закусках и выпивке, слушали:

        Со мною рядом лег мой политрук:
        «Держи, - кричал, - родные рубежи!».
        На полуслове захлебнулся вдруг,
        но свой ТэТэ не выпустил из рук.
        и, как живой, прицелившись, лежит...

        Все присутствующие, охваченные волнением нарисованной картины в стихах, потянулись за рюмками, но так и замерли:

        И я лежу в обнимку с бугорком,
        с обуглившейся черною травой...
        Жив и не жив, и тишина кругом...
        Закат... а был рассвет, как грянул бой.
        Над мёртвою заставой тишина:
        все честно заплатили долг солдат.
        А что погибли – ты прости, страна,
        ведь наш закат – ещё не твой закат.
        Граница – и у мертвых нас в руке,
        огонь не зря, прицельный мы вели.

        Кто-то шаркнул носом и молча выпил рюмку, Петр Владимирович закончил:

        Пусть боль в виске,
        пусть соль на языке,
        запекшаяся
        СОЛЬ РОДНОЙ ЗЕМЛИ...

        После молчаливого секундного остолбенения враз заговорили все. В разнобой и одновременно воздали похвалу, и каждый выделял своё:
        - Петр Владимирович, как здорово ты сказал: «А что погибли – ты прости, страна,
ведь наш закат – ещё не твой закат». Как мудро, и действительно гибель одного, это ещё не гибель страны.
        - Нет, вставлял фразу другой. А как тебе: «Граница – и у мертвых нас в руке».
        - Да, подождите, вы, вставлял фразу третий, врубаясь в гвалт слов, наполняя кухонное пространство густым басом: «... очнулся... жив... в обнимку с бугорком»...
Говорили все, но не один не закончил своей мысли до конца. Но, в общем, согласии выпили за здоровье и творческие успехи Петра Владимировича.
И тут посыпались вопросы хозяину квартиры:
        - Петр Владимирович, ты же с двадцать третьего года рождения, девяносто лет, где воевал, на каком фронте, в каких войсках?
        - Не воевал, я, - ответил хмуро поэт.
        - Как? – удивилась компания. Не может быть. Кухню вновь заполнил круговорот былей, воспоминаний о русских парнях прошедших войну. Из общего хора выделился один рассказ.
        - Досталось парням 23-25 годов рождения. Однажды в трамвае, когда страна приближалась  к сорокалетию Победы, вваливается в вагон мужик пьяный, бутылка водки в одной руке, в другой граненый стакан. Кричит: «Кто тут есть с двадцать пятого года? – хочу с ним выпить. В трамвае молчок. «Вот то-то, - продолжал мужик свою речь, продвигаясь в глубь салона, - мало нас осталось, всех перебили фашисты».
Не с кем было выпить бывалому фронтовику, и он огорчённый, пошатываясь, покинул транспорт.
        - Как, тебе, Петр Владимирович, удалось избежать такой участи, вопрошала подвыпившая компания.
        - Как? – сам не знаю. Война началась в июне. Отец ушел на фронт. Тогда же был общий порыв защищать родину. Я, как все, пошёл в военкомат, а меня не взяли. Молод, говорят ещё. Летом сорок первого мне было полных лет всего семнадцать. Я же родился в ноябре. Всё. Сказали: «Иди, учись или работай. Когда надо будет – найдем».
Я загрустил, поделился своими проблемами с товарищами. Они посоветовали: «Иди в обком комсомола, там разберутся». Что делать. Пошёл в обком комсомола, на Пушкинской. Там сразу оформили путевку и направили в Оровайские казармы, что на углу улиц Луначарского-Декабристов. Там сразу определили отделение, взвод, роту. Выдали под расписку форму, пилотку, обувь. Всё. Хожу на занятия, как положено. Почти месяц обучался военному делу. И вдруг вызывают в канцелярию роты. Задумался, в чем я провинился. Вроде всё делаю по уставу. Пришёл, доложил под козырёк. За столом сидит человек с большими ромбами, тогда же не было офицерских званий. Говорит мне: «Посмотрели мы твои документы ещё раз внимательно, молод ты ещё, воевать». Я что-то возражать начал, а он мне: «Знаешь ли ты молодой человек, что одного солдата на фронте обслуживает пятнадцать тыловиков. Нет? Так слушай. Кормить солдата надо? – надо. Одевать, обувать, боеприпасы, оружие производить – это всё делают люди в тылу. Иди, сдай обмундирование, под расписку, получи обратно направление комсомола и сдай его в обком. Иди, люди в тылу нужны». Вот я и отвоевался. Всю войну проработал на оборонном заводе слесарем. Вот такая у меня судьба, а воевать хотел, не получилось.
         Компания покинула гостеприимный дом. Очередной мартовский день оставлял планету. Где-то прогремел последний трамвай, разрывая все надежды на скорое возвращение домой.

        RS. Стихотворение Петра Евладова "Соль Земли" из сб. "Звёздные своды", Екатеринбург, 2005.