Подарок из Америки

Подарок из Америки.
(Или письмо человека, не придающего значения мелочам)
В мои ранние женатые годы я не отличался большими умственными способностями. По крайней мере так считала моя жена. Впрочем, не буду себе льстить, эти же особенности, по убеждению моей жены, не отличают меня и сейчас, хотя со временем они стали менее заметными, поскольку выработалась привычка помалкивать, особенно в присутствии жены, женщины несомненно умной и рассудительной. В те же далекие годы я любил потрепаться, что усугубляло положение, вызывая справедливые нарекания юной супруги. Я был глуп, и особенно это становилось заметно невооруженным взглядом под ее непосредственным  контролем. Глупость моя была столь очевидна, что проступала родимыми пятнами в каждом поступке. Жена, рано поняв и смирившись с этим, взяла на себя все наиболее ответственные функции по домоуправлению, такие как приготовление обедов и оплата счетов за квартиру, воду, газ, свет, телефон. За мною же остались самые простые, не требующие напряжения мысли  периодические работы, вроде ремонта текущего крана, починки дверного замка и стрижки травы. Иногда мне доверяли чистку картошки, которой я обучался два полных года службы в армии, а также прогулка с ребенком, который лучше меня знал дорогу домой - на меня все равно надежды не было. Но я забегаю вперед, ибо история, которую мне хотелось бы рассказать, относится к периоду, когда наше старшее чадо еще только появилось на свет.
Сын Димка родился здоровеньким и красивым. Очаровательная форма Димкиных губок ясно определяла его дальнейший жизненный путь, как любимца женщин, что и проявилось сразу же по прибытии домой из роддома, поскольку наша семья всегда отличалась повышенным количеством сестер и теток. Правда глаз у Димки не было, вместо них имелись две узенькие щелочки, благодаря которым в семье его сразу окрестили китайцем, каковым он оставался еще несколько лет, пока глаза не прорезались, и прозвище не отпало само собой, но я опять забегаю вперед. Вернусь снова к начальному периоду жизни нашего сына. Как я уже сказал, Димка в семье был первым мальчишкой. У нас уже со всех сторон была куча девочек, но вот пацаны до поры до времени как-то не случались, поэтому к нему было особое внимание, проявляющееся в обморочной любви родителей, бабушек и дедушек. К нашему восторгу присоединялся восторг близких и дальних родственников и друзей, для которых его рождение также стало событием. Подарки хлынули со всех сторон. Сначала к нам поспешили подарки от ближнего окружения, затем с территории,  тогда еще Союза, и наконец из самого дальнего конца обитаемого мира – из Америки. Я подхожу к самому главному драматическому эпизоду моего повествования, посему позвольте вздохнуть, посмотреть благодарно и с опаской на жену и продолжить.  Уж не помню кому пришла в голову идея поручить именно мне написание благодарственного письмо Славе, двоюродной сестре моей супруги, проживающей в США. Мне до сих пор непонятно почему это обязательно должно было исходить от меня? Ведь они же знали с кем имеют дело, тем более, что писем писать я никогда не умел, да и почерк у меня всю жизнь был как у плохого доктора, который специально выписывает неразборчиво рецепты, чтобы в случае ошибки можно было свалить вину на фармацевта. Вероятно идея принадлежала теще, которая меня почему-то полным дураком не считала, но она меня явно переоценивала. Однако и теща, не сильно доверяя моим эпистолярным способностям, по доброте душевной предложила спасительный вариант - она пишет письмо, а я, по возможности аккуратно и без ошибок, его переписываю, и в таком виде мы отправляем благодарственное послание в Америку Славе. Вообщем-то вариант был почти беспроигрышным, если не считать одной маленькой проблемы, которая заключалась в  моей амбициозной глупости, которая не знала разумных рамок. Еще бы, мне, человеку считающему себя непечатающимся литератором, предлагают воспользоваться шпаргалкой! Посему я молча отверг тещину эпистолу, и сам написал большое благодарственное письмо, вдохновенное и остроумное. Такое письмо могло бы украсить собрание сочинений Николая Гоголя или Ильи Ильфа. Гордый проделаной работой, я вложил письмо в конверт, запечатал, надписал адрес и бросил в почтовый ящик неподалеку от дома. Придя домой я скромно, но гордо сообщил жене о том, что миссия выполнена. Моя жена, справедливо недоверчивая, поинтересовалось, что же я написал, и я, сверкая остроумием, с чувством пересказал все что я там наплел. Однако реакция жены была не такой, как я ожидал. В меня полетели несправедливые на первый взгляд упреки в тупости, глупости и идиотизме. Однако вскоре выяснилось, что моя жена недалека от истины, потому что я поблагодарил Славу из Чикаго, приславшую красивые костюмчики за подарки, присланные из Нью Йорка тещиной подругой тетей Женей. Я долго благодарил Славу за надувных зайца, куклу и слоника, расписывая наше восхищение этими дурацкими  игрушками. После разгрома супругой остатков моих мозгов, я почувствовал себя полным ничтожеством.  Положение усугублялось еще и тем, что мне почему-то, видимо под воздействием убийственной критики , стало казаться, что в конверт, отправленный Славе, я вложил тещин черновик, написанный от моего имени. Что тут стало с моей женой - ее гнев сменился истерическим хохотом, который остановить было невозможно, да я и не пытался. Ну лучше б она меня сразу убила на месте. Однако она, видимо, еще имела на меня какие-то планы, поэтом убийство не состоялось, и кровь не пролилась, хотя и не мешало бы пустить. Как ни странно, теща отнеслась к моему головотяпству довольно спокойно, чего нельзя было сказать о тесте. Он был в ярости. Он обрушил на мою голову все имевшиеся у него в запасе выражения. Причем его ярость была какая-то двусторонняя – с одной, явно меньшей, стороны он гневался на меня, но в то же время с другой, явно более важной, он негодовал на хохот своей дочки, который он воспринял как издевку по отношению к его племяннице.  Надо сказать, что тесть вообще очень болезненно относится к любым проявлениям неуважения к родственникам, не говоря уж о таком явном преступлении, за которое можно только убить. Что же касается меня, то я безмолвствовал. А что я мог сказать? Я был смят, убит морально, растерзан на куски всеми, в том числе и самим собою. Мне уже казалось, что небо низверглось, а земля разверзлась, и что мне лучше вообще не жить. Короче говоря решение приняла моя супруга. Рано утром она пошла к почтовому ящику с целью перехватить мою бредовую депешу.  Моя жена всегда умела добиваться своего, ну а когда не удавалось добиться своего, она добивала того, кто оказывался у нее на пути. Она дождалась таки почтовую машину, она-таки заставила бешенно отбивающегося водителя открыть почтовый ящик, она-таки перетрясла все тысячи конвертов, в нем накопившиеся, но письмо нашла. Должен сказать, что это трагическое событие разворачивались на фоне другого равноценного по драматизму исторического события. Как раз за несколько дней до этого грохнул Чернобыль, посему на улице гражданам лучше было не задерживаться, и моя супруга совершила настоящий подвиг, закрыв своим телом почтовый ящик от потока разъяренных радиоактивных частиц. Напряжение моей эпистолярной истории наложилось на страшное напряжение первых послечернобыльских дней, когда все пытались вырваться из города, и моя супруга с 10-месячным сыном через пару дней также эвакуировалась из Киева в Москву, к тещиным родичам. Однако вернусь к своему рассказу. Когда моя жена вскрыла конверт, тещиного черновика в нем, к счастью, не оказалось, что все равно не делало мое поганое письмецо менее шкодливым.
Вот на этом, пожалуй, и можно было бы закончить сей правдивый от начала до конца рассказ, тем более что история с письмом постепенно стала затуманиваться иными событиями – последствиями Чернобыля, неожиданно нагрянувшей перестройкой, рождением дочки, нервными сборами и отъездом в Америку, откуда были получены злополучные подарки и прочими большими и малыми эпизодами длинной и довольно интересной жизни. Но даже сейчас, спустя много-много лет, иногда по ночам наша супружеская кровать начинает дико трястись. Однако это вовсе не то, о чем вы подумали. Это моя супруга проснувшись вспоминает дурацкое благодарственное письмо, и ее богатое воображение рисует сцену, в которой Слава читает слова к ней не относящиеся, и тогда уже моя жена до самого утра не может успокоитьс я от очередного взрыва истерического хохота...
P.S. Однако из сего случая мною была извлечена определенная выгода, которая, несмотря на прошедшие годы, продолжает прекрасно работать - в нашей семье за мной прочно закрепилась репутация полного дурака, которому поручать ничего нельзя в принципе, и теперь, в тех редких случаях, когда я хочу по собственной инициативе что-то сделать по дому, жена меня бьет по рукам, приговаривая - у тебя это все равно не получится, и я уступаю и медленно, счастливо плыву по ленивым волнам узаконенного безделия...