Легенда о Финисте - 14

Глава 14. Сердце отца

Сестрицы Насти – Весняна и Забава, – пришедшие на пир Леля на второй раут (Ра-утро), как сели за почётный стол напротив Сладкоголосого, так и не смогли отвести от него своих, раз и навсегда зачарованных, блестящих очей... В другой обстановке Асмодей-сладострастник не преминул бы увеличить поголовье поганого своего стада и, по своему обыкновению, воспользовался бы ситуацией, утащив размечтавшихся сестёр в своё логово, в другие пространственно-временные измерения и вернул бы на место уже заклеймённых, чтобы в Яви никто не заметил их отсутствия даже в течение доли секунды. Отымел бы обеих, как миленьких, по полной программе: и поштучно, и дуэтом, и в извращённой форме, и заклеймил бы вновь добытую скотину своим знаменитым раскалённым тавро на лоб, клеймом, по которому хорошо видны и срок, и статья, и разновидность греха всем бесам, а также Светлым и обладающим духовным зрением волхвам. Статьи наказания для грешных дам у архитюремщика Асмодея были разные: например, к наиболее тяжким относились детоубийство, супружеская измена и блуд разных видов. При этом детоубийство нерождённых шло именно по его ведомству, в отличие от других видов человекоубийства, наказываемых по ведомству Азразила. Всего в главе «Блуд и Похоть» существовали шестнадцать основных разделов уголовных статей и ещё сто двенадцать сочетаний с дополнительными. Главой предусматривалось всего в совокупности около тысячи восьмисот разновидностей греховных наказаний. Была учтена и возможность досрочного искупления, например, если осуждённые, одновременно с Небесным, добросовестно отбывали реальный срок в тюрьме Яви или кто-то из родных или Светлых выкупал грешную душу из рабства Асмодея или оплачивал за неё залог.
Главное наказание состояло в том, что после оглашения вердикта обречённые поступали в полное распоряжение Тёмных надзирателей и до конца отбытия приговора лишались любой поддержки Светлых. Их молитвы не долетали до Небес. Даже сама Пречистая была бессильна им помочь и могла только оплакивать несчастных…
За умышленное детоубийство – аборт – грешные, все без исключения, получали кару - пятнадцатилетний срок лишения свободы. Степень суровости режима отбывания наказания, правда, была разной, зависела от множества факторов. Осуждённые могли получить разные виды искупления ; от штрафа и условного наказания до тяжёлых каторжных работ, всё зависело от конкретных обстоятельств, приведших к преступлению, от того, кто и как его совершил. Судили ли супружескую пару или школьницу-старлетку, подвергшуюся изнасилованию, или коварную обольстительницу, совратившую женатого мужчину, или, что ещё хуже, мужа лучшей подруги, которого она соблазнила, воспользовавшись доверием, и затем избавилась по собственной воле от плода тайной греховной страсти… Например, если правоверный муж не знал о том, что жена собирается в тайне от него совершить детоубийство, – ответственность, естественно, несла только сама грешная. Как правило, в этом случае доброго мужа у неё, тем или иным способом, забирали, и подкладывали такого, какого она заслуживала: либо низкопробный человеческий экземпляр, либо полубеса, что значительно хуже. Полубес, например, Асмодеевский похотливый эротоман фавн; наркоман-пьяница-вельзевулёнок; конченный Бельфегоровский лодырь, лентяй или игроман; садист-маньяк-убийца из Азразиловских горилл, ; одновременно мог выполнять и роль мытаря-пристава. Если муж участвовал в детоубийстве одобрением или, не дай Бог, был инициатором, или, упаси Господи, принуждал женщину к аборту, – его наказание могло быть более суровым или даже невыносимым. Деньги (её или их доходы; всё, что зарабатывала осуждённая или осуждённый) бес-мытарь исправно, ежемесячно, забирал и отдавал Хозяину Асмодею, оставляя себе только положенные шесть процентов, а грешная убийца – жила в лишениях и проблемах. Отбывали своё заключение виновные дамочки по-разному и в разных режимах содержания. Самым строгим был принудительный каторжный труд в дешёвых портовых или садомазохистских борделях, где дамочки в поте всех частей тела неустанно и безостановочно, по двадцать часов в сутки, трудились за чечевичную похлёбку, где их публично и регулярно избивали, оскверняли, истязали и унижали, а бывало и забивали насмерть... Менее строгим считалось отбывание срока под изощрёнными издевательствами и постоянным прессом садиста-мужа или извергов детей, которые совершенно обоснованно рассчитывались с грешной за убийство родных братиков или сестричек в Яви, не понимая, за что же так ненавидят родную мать. Амбициозным и завистливым дамочкам-детоубийцам с властными наклонностями, зацикленным на карьере или с переоценённым вниманием относящимся к собственной внешности в ущерб духовности, – насылалась слепая «кошачья» любовь в низшей, животной, а точнее скотской её эманации, страсть к самым недостойным и низкопробным объектам мужской породы – лентяям, изуверам, педофилам, садистам, алкашам, игроманам и другим негодяям разных мастей, со слепым обожанием объекта своей низменной страсти и мамонтячьей дозой вожделения к нему. Наказание женщины такой «любовью» было одним из самых изощрённых. При этом на глаза осуждённой надевались ментальные шоры, закрывающие только для её разума недостатки абсолютно никчёмного и недостойного «предмета обожания», в то время, как для всех остальных скотская сущность её «возлюбленного» была очевидна. Такая низменная любовь, точнее, похоть, как чёрная воронка, оскверняла окружающее пространство вокруг, превращала жизнь женщины в тяжкое наказание. Плодами такой любви были рождённые ею полубесенята, которые перенимали от Тёмного родителя эстафету издевательств над матерью, а слушались и любили только отца. Если дамочка представляла для Преисподней долгосрочный интерес и ценность, ей обычно подкладывали под одеяло фавна-эротомана, полного бездельника и лодыря, полудемона козлиной породы. В этом случае грешница отматывала срок в своей новой семье или подобии семьи, где подвергалась постоянному и систематическому изощрённому унижению и насилию в течение всего срока наказания. При этом рядом с ней, в этом же доме, мог дополнительно жить Тёмный надзиратель, бес мытарь-пристав, который ревностно следил за ежемесячным отбором дани. У семьи осуждённой изымалось, отбиралось всё, кроме хлеба насущного, да и его оставляли очень мало. Полностью разрушалась экономическая стабильность, семья опутывалась невозвратимыми долгами и неисполнимыми обязательствами, что часто заканчивалось вульгарным бомжеванием. Хорошо, если женщина находила в себе духовные силы и стойко отбывала заслуженное и справедливое наказание Мессифа – Вселенского Прокурора. Но чаще она опускалась дальше во все тяжкие, чем добавляла себе новые и новые сроки, лишая свою Судьбу (Суд Божий) малейшей надежды и зарабатывая новую, отягощённую грехами, тяжкую, либо непомерную карму. (КарМа ; кара Матери). Получив непомерную карму, душа осуждённой полностью теряла надежду на Свет, и на веки вечные становилась рабыней Асмодея. После смерти в физическим мире такая душа становилась чёрной ведьмой, колдуньей, демоницей или суккубом, либо внедрялась в гибрид-полукровку для служения Князю Тьмы в Яви в качестве нимфы-нимфетки; либо ; конечно, за особые заслуги ; делала настоящую карьеру и навечно становилась поганым женским духом Зла высочайшей адской квалификации, полноправной Адской бестией – верной служанкой Асмодея в департаменте его непревзойдённой и архиобольстительной сестрички Похоти. Таким образом осуществлялся процесс отбраковки низкопробного женского и мужского материала.
Но сегодня Князь охотился в надежде обрести драгоценный и редкостный трофей. Требовалось строго соблюдать конспирацию, видимость благочестия и благопристойности, осторожность и правила многоходового ловчего загона, чтобы заранее не спугнуть бесценную дичь. Игра шла по максимальным ставкам, и размениваться по мелочам он не собирался и не имел права: вся аристократия и элита Преисподней, затаив дыхание, следила за его поединком ; обольщением царевны. Асмодей давно не испытывал такого захватывающего охотничьего азарта. Ставки у букмекеров Пекла начали носить обвальный характер в его пользу. Шансы Насти, по мнению Тёмных болельщиков, были ничтожны. Светлые следили за поединком с нескрываемой тревогой – слишком не равны были силы.
Настеньке, которая ничего не помнила из-за вчерашнего отравления угарным газом, горничная рассказала о её героическом спасении лукоморским гостем из горящего здания. У царевны вновь непривычно ёкнуло сердце, когда она вспомнила белокурого красавца, которого увидела, очнувшись… События вчерашнего дня, мало-помалу, начали всплывать в памяти. Девушка восстановила всю хронологию событий, вплоть до злополучного поворота. Почему она повернула налево там, где с детства тысячи раз «на автопилоте» поворачивала направо? Ответить себе на этот вопрос Настя не могла…
До позднего вечера Настенька не могла дождаться своих подчинённых, их чад, домочадцев да сестёр с продолжающегося пира. Чужестранец полностью завладел вниманием всего Яр-города. Мычали не доенные коровы, голосили, кудахтали, тегали и крякали некормленые птицы, ; а горожане, горожанки и их дети зачарованно слушали волшебные игру и пение гостя, сидя за пиршественными столами, как будто никакого другого мира вокруг, с его насущными проблемами, и не существовало... Нужно справедливости ради сказать, что в то время пиры, тризны и трапезы могли продолжаться не один день или не одну неделю; они длились иногда месяцами, всё зависело от повода. А поводов для праздничных и честных пиров, поминальных тризн и торжественных трапез ; было великое множество…
Серебряный месяц в сонном дрейфе уже бросил свои призрачные вёсла, чтобы бесшумно и томно плыть по небесной Млечной реке, а пирующие ещё и не думали угомоняться и расходиться. На месте пира зажгли четыре больших костра и поставили десятка два жаровен с масляными лампами для света; и темнота, немного отступив, перестала мешать – мимо рта не попадало! Насте очень хотелось ещё раз увидеть небесно-голубые глаза белокурого Леля и послушать его искусные игру на гуслях и пение, но она понимала, что не может оставить Кремль без хозяйки, когда царя-отца нет дома…
Лунная дорожка побежала уже с правого на левый берег Великой реки, когда царевна с радостью услышала с воды долгожданные ритмическое «Ха!» в такт ударам вёсел и суровое, низкоголосое, почти гортанное пение гребцов, разудалой богатырской флотской песней помогающих себе в тяжёлых походах сохранить ритм и силы. По лунной дорожке караван лодий, идущих одна за другой, картинно поворачивал к пристани, осушая вёсла левого борта и табаня правыми. Это раньше положенного срока вернулся с мангазейского торга Людомир Всеславович со своей верною дружиной, он срочно воротился домой, получив тревожное известие костровой эстафетой дымов и голубиной почтой. Араты спешно выгрузили по дороге в Мангазею нераспроданный товар на своём торговом постоялом дворе на пристани у устья Кана, где его подданные проживали совместно с аринцами. Что-то успели продать задёшево перекупщикам, что-то оставили на обмен-продажу местным купцам-партнёрам, закуп товаров на зиму отложили на следующий рейд, и изо всех имеющихся сил, налегке, помчались домой вверх по течению реки, на юг. Полярная звезда удивлённо смотрела им вслед. Людомир больше суток беспокойно, тревожно и нетерпеливо простоял на лоцманском мостике флагманской лодии, шедшей в караване первой. Стихии пытались мешать быстрому возвращению. Встречный колючий Северный ветер Бора (Бо-Ра – борющийся с Ра), сопровождаемый холодным косым дождём, постоянно дул в лицо, поднимая белыми бурунами шипящие волны. Заклинатели ветра, которые имелись практически в каждом карабельном экипаже, сегодня не могли договориться со Стихиями о перемирии, и экипажу пришлось бороться изо всех сил. Измученные гребцы то и дело падали, теряя сознание от перенапряжения, вдоль борта; беспомощно повисали в уключинах их вёсла. Пока дружинник-матрос приходил в себя, Людомир брал весло в свои руки и садился на его место. Отставшие по пути лодии сегодня не ждали, хотя в таких опасных путешествиях существовало правило, по которому слабые вёсельные команды или наиболее гружёные и тяжёлые в управлении суда ставили в центр каравана, ориентируя скорость флотилии по самым тихоходным. Команды четырёх кораблей каравана, идущих последними, узнав, что город, слава Богу, цел, по приказу царя, не приставая к берегу, развернули свои суда, и быстро, по течению, направились вниз по реке – собирать отставшую часть размётанных ветром и рекой лодий. Навигация, особенно ночная, по такой бурной и опасной реке, как быстро несущий Гой-неси (Ионесси), была делом большого, очень большого риска. Нужно было срочно собрать, а, может быть, уже и подобрать по берегам отставших.
Могучее медвежье сердце Людомира, с каждым ударом толкая увеличенную порцию крови, вторые сутки было не на месте: его щемило от тревоги и предчувствия беды.