Стук-постук

- Тик-ток, стук-стук, - слышится из грудной клетки (клетушки для птиц, остова престарелого контрабаса, сонных линий синоптических карт ветров), шепчется сердечный ритм, говорит о чем-то болезненном, прекрасном в своем мазохистском томлении, может, о сигаретах?
- Тик-тики-ток, стук-стук-стук, - вторит речушка у ладони.
- Стук-постук, - отвечает пролив, свернувшийся у горной гряды позвоночника. - Стук-постук.

Неведомый полилог расскажет любому желающему о древних вурдалаках, покупающих билетики на трамвай за полдюжины звонких, крикливых монеток;
о чайках, кормящихся у водопоя чьими-то изношенными и уставшими душами в обмен на новые – истонченные до бронзового блеска, пахнущие можжевельником и кардамоном, хрусткие, как палочки корицы;
о продавце снов, раздающем в бонус к грезам шафран, бадьян и розовый перец;
о кофейном зернышке и кофейной матери - толстой пожилой негритянке с глазами северного неба (вероятно, дочь скальда и шаманки).

Косточки и впадинки споют о чьем-то несбывшемся, разломятся россыпью рун, предскажут по линиям.
Хруст-похруст, перевернутый Альгиз, стремящийся к небу Тиваз, бесспорный и безусловный Вирд. О Ганглери мудрый, даруй вкусить меда поэзии.

Искорки зрачков, иглы ресниц, безупречная сеть сосудов на изможденных бессонницей белках, скачут по страницам памяти, листают чьи-то губы, косые линии и изгибы. Голосовые складки, атрофирующиеся в столь бесподобной, оглушающей тишине, скоро и не вспомнят, как это – существовать.

Завоют муссоны в сердечной розе ветров, разобьются тонкие уголки ключиц, сдвинутся ресничные шпили Солсберийского собора, предвещая весенние грозы.

Только вот желающих – так и не найдется.