Как антропология влияет на судьбу

                – Мы – красные кавалеристы и про нас
                Былинники речистые ведут рассказ…
   
                (А.Д’Актиль, “Марш Будённого”)


                – Ноги целы, руки целы – что ещё?   
   
                (Р.Рождественский, “Баллада о красках ”)



          Как-то раз, после второго курса, в самый разгар лета, наш взвод, в полном составе, заступил в наряд по гарнизону - кто в караул, а кто в патруль.

          Комендантом гарнизона этого южного города был фронтовик (по слухам), подполковник Нестерпенко. Небольшого роста,  пьянчуга, бабник и отменный баянист, при своей чудаковатости, он, наверное, мог бы быть душой любой компании, но его  человеконенавистническая сущность заставляла всех относиться к нему с оправданной опаской. Поговаривали, что он был сильно контужен в войну…  И его маловменяемые выходки, помноженные на повышенную агрессию и подозрительность, повода усомниться в этом никак не давали.

          С вечера, он лично, проинструктировав нас, разделил на пары и назначил старших. Старшими выступали лейтенанты-лётчики, приехавшие на повышение квалификации. Стоял отчаянный июльский зной, жара в тени зашкаливала за 40 градусов, при 100-процентной влажности. Отходив по городу сутки в шерстяных кителях, застёгнутых на все пуговицы, в тяжеленных яловых сапогах, затянутые в ремни, на которых болтались, ставшие к концу дежурства пудовыми, штык-ножи, мы, перед самой сменой наряда, засели в курилке на территории комендатуры, рядом с местной гауптвахтой. До угла самого здания комендатуры было метров двадцать. И вдруг, когда мы вроде бы уже расслабились, вдоль стены, по направлению от дежурки к гауптвахте, идёт сам Нестерпенко. Доходит он до угла, поворачивает и вроде бы продолжает движение, только уже удаляясь от нас.

          Конечно, мы все, включая лейтенантов, его видели, но до угла было далековато, ситуация не однозначная. К тому же мы зверски устали и поэтому все дружно опустили носы к огромной пепельнице из-под ступицы камазовского колеса, вкопанной посередине курилки. В общем, подать команду “Смирно” никто не пожелал, а когда он стал уходить, все облегчённо выдохнули.

          Сделав несколько шагов от нас, комендант гарнизона, не смотря на свой немолодой возраст, полноту и одышку, подпрыгнул на своих кривых, как открывающаяся и закрывающаяся скобки, ногах, одновременно повернувшись в воздухе, и по кавалеристски, как-то боком, подскакал к курилке. Его лицо, окрасившееся в багровые тона, было перекошенного яростью и ненавистью. Мы повскакивали, поправляя на ходу штык-ножи и со страху сглатывая недокуренные бычки. В курилке воцарилось тягостное ожидание.

          Выставив вперёд правую руку, тыча толстым кривым указательным пальцем  поочерёдно в каждого из нас, он орал, разбрызгивая слюни: 
          – Вы, товарищ лейтенант, Вы видели, что идёт КОМЕНДАНТ ГАРНИЗОНА?!! Вы, почему не подали команду!!? Идите в дежурную комнату, я с Вами отдельно разберусь!! Вы, товарищ курсант, Вы видели КОМЕНДАНТА ГАРНИЗОНА?!! Вы, почему не подали команду? Трое суток ареста!!
 
          Так, очень быстро, он всех офицеров отправил в дежурку, для последующего разбирательства, а нас… на всю комендатуру неслось:
          –  Трое суток ареста!  Трое суток ареста! Трое суток ареста!
 
          Ближе к концу этого импровизированного строя стоял курсант Рыжиков, небольшого росточка с точно такими же ногами, как и у коменданта. Когда до него дошла очередь и были заданы те же вопросы, рука коменданта по инерции стала опускаться вниз и указательный палец остановился на кривых ногах курсанта.
          – Почему у Вас так ноги?! Сведите их вместе!!
          – Э-э-э… не могу товарищ подполковник.
          – Пять суток ареста!!
 
          И дальше:  – Трое суток ареста!  Трое суток ареста! Трое суток ареста!

                M.V.