Этюд в лунных тонах

1

Вова, с добрым утром! гуд
монинг!.. Ты этюды
пишешь. Вот тебе этюд!
Стол. На нём – посуды

груда: миска, чугунок,
семь пустых бутылок
(полная вина – у ног),
чайник (как затылок

Жириновского), стакан,
кружка, две кастрюльки,
банка мойвы (что Степан,
муж соседки Юльки,

подарил), сковорода,
«бородатый» блинчик
(серый пепел – борода).
Кучку мелких птичьих

косточек, хрящей и жил,
рыбий хвост – всю эту
дрянь уже я положил
в угол на газету…

А в моём окне – Луна!
Ниночка – в постели.
В лунных, стало быть, тонах
мой этюд. Пастели

голубой полно вокруг.
Нина спит. Как с нею
познакомился?.. Мой друг,
всё (хотя краснею)

по порядку расскажу…
Дама по перрону
бродит… К даме подхожу…
Погоди-ка! трону

даму за плечо: стонать
стала, на ресницах
слёзы заблестели… Знать,
страшный сон ей снится.

Да и сам я пуст и гол!
Из кошмаров соткан
мир мой. (Спросит: «Кто нас свёл?»
Я отвечу: «Водка!»)


2

«Мона Лиза! – подойдя
к деве, прохрипел я, –
эры торгашей дитя
чудное, на перья
 
не глядите. Я не вран
и не дух вокзала –
бич. Я сказочник, боян!»
Девушка сказала:

«Алкоголик, не смеши!
Я тебе не Мона
Лиза. Лучше предложи
пива и лимонной».

Предложил. Домой пришли.
Ели, пили зелье.
А потом в постель легли.
Согласись, веселье

странное. Я не ханжа,
нет! но радость духа
шире и полней. Душа –
всё, а плоть – лишь брюхо

да позывы, т. е. прах.
Отчего же праху
подчинился ум?.. Иль страх
одолел?.. Да, страху

натерпелся. Дело в том,
что и ум унижен
мерзкой плотью – тем дерьмом,
что у жалких хижин

духа
для себя дома
норовит отгрохать.
Нет спасенья от дерьма!
Жадность, зависть, похоть

и гордыня теребят
душу, ум торопят.
«Деньги и успех, – твердят, –
всем нужны!» Впитала яд
и душа. Хоть топит

очи в синеве небес,
но и ей о славе
думать сладко, ибо бес
– мелкое тщеславье –

искушает… Значит, раб
больше господина?!..
(Стоны переходят… в храп!
Захрапела Нина.)

3

Плыл на ней, как на челне
по волнам, всю ночь я.
«Зад показывать луне,
окуная в клочья

пены член, – блаженства верх!» –
чувства мне внушали
(Дух и доводы отверг;
плоть моя – едва ли).

Наконец сошёл с «челна»
(дырку нечем стало
затыкать, хотя она
шире и не стала)…

Жду позывов, палачей
духа. Замирает
сердце. Веником лучей
Месяц заметает

тени в угол и под шкаф.
Тоже мне уборщик!
Вроде Петьки-корешка.
Только тот попроще.

Тот не светит по ночам,
даже если ходит
в полдень с «фонарём»… Ой, ха-а-ам!
хам я!.. Снова бродит

сперма… Вова, будь здоров
и не кашляй! Спорить
с глупою Природой – кровь
портить!.. «А вот портить

кровь не надо!» - скажешь ты,
знаю я!.. Для Насти
я нарисовал цветы.
Вова, и для нас те

дни остались навсегда
чем-то вроде перла–
острова  средь волн… Ну да!
ландыши для герл, а

для твоей жены – один
колокольчик… Света,
слышишь, как звенит? – дин-дин!
динннн!.. Я жду ответа.


P. S.

Зря я Месяц обругал.
Вова, Он хороший!
Как-то ночью я плутал
по лесу. Порошей

замело мои следы.
Если бы не Месяц,
я пропал бы… И плиты
каменной – не смейся! –

не поставил бы никто
над могилой… Вова,
друг мой! может быть, не то
я сказал, но слово

вылетело… И сейчас,
зимним утром Он за
Солнце трудится, всех нас
радуя… Вон роза

ледяная на стекле!..
Помнится, мы в «ящик»
не глядели. Нас, в тепле
у окна сидящих

зимним вечером, манил
сказочный, алмазный
лес. Хотя отец бранил,
я дышал и лёд скоблил
ногтем… Светит ясный

Месяц, веником лучей
выметая тени
прочь из комнаты моей!
А во мне журчит ручей!
Дивные растенья

зеленеют над ручьём.
Листья их сплелись и
стелются живым ковром.
А под солнечным дождём
Ангел к Моне Лизе,

спящей у ручья, спешит.
Вьётся ярко-синий
плащ и на ветру шуршит.
Но Она не слышит, спит!
Генделя Россини

уж сменил. Моргает «глаз»
изумрудный «Сакты»…
Ловелас я, ловелас!
идиот пузатый!

Январь 1994


Истинно, истинно говорю вам: раб не больше
господина своего – Иисус Христос. Евангелие
от Иоанна. Гл. 13. Ст. 16.
В данном случае я хотел сказать о том, что плоть
как бы начинает преобладать над духом.

«Сакта» – радиоприёмник.