04-11. Странности семейной жизни

В отличие от сказок, обычно заканчивающихся свадьбой, моя жизнь с ее разнообразными событиями не остановилась с возникновением семьи.

С июня я числилась уже в новом подразделении ЛПТП - в ОКБ «Карат» в качестве инженера II категории с окладом 180 рублей. Моим начальником стал Александр Шнаревич, ровесник и бывший коллега Николая Дмитриева по работе на одном из  наших  объектов. Шнаревич был очень умным и трудолюбивым человеком, хотя и не  вызывавшим во мне особой симпатии. Ничего плохого о нем я до сих пор сказать не могу, видимо, причиной всему было мое ощущение, что Шнаревич меня недолюбливал, а точнее, не был высокого мнения обо мне, как об инженере. Наверное, он был совершенно прав: показать себя в деле мне было не в чем, да и мозги мои были уже не те, что в институтские годы. Почти двухлетнее прозябание на случайных, малопонятных для меня и вспомогательных задачах все больше подрывали  во мне уверенность в своих силах. Очередной язык программирования МАК-13 -детище местного использования, на котором писалась наша программа, был мне так же чужд, как и аппаратура, которую мы моделировали.

На дачном участке в то лето мы заканчивали обшивку сарая - склада инвентаря и инструментов. Доски на обшивку я тут же купила на Токсовском складе на наши «свадебные» - подарок друзей из Солнечного. Это было самое умное из всего,  что я смогла сделать, находясь в браке. Коля приколотил эти доски под техническим руководством мамы, и этот их союз теории и практики оказался плодотворным. Моим  вкладом в складской вопрос стала покраска нового сарая.

Жизнь била ключом и вносила свои изменения не только в мою судьбу Наташа Трофимова, моя добрая йоговская знакомая времен Володи, развелась со своим Николаем, прихожанином баптистской христианской церкви. Другая моя знакомая тех же времен - Надя Смолева родила дочку Машу, внебрачного ребенка нашего Маланичева.

Последнее лето доживала в тот год  наша  добрая  приятельница  по садоводству,  одинокая женщина, в прошлом талантливый архитектор, выученик нашей Академии Художеств, Валентина Петровна  Шувалова. Она умерла 15 декабря 1987 года от давно мучившего ее сахарного диабета, перешедшего в отек легких и рак крови. К тете Вале мы все втроем - мама, Маша и я - всегда заходили в ее дачный домик,  выстроенный ее собственными руками, когда шли в наш садоводческий магазин. Она наносила свои ответные визиты нам. Было очень грустно терять навсегда этого интересного собеседника и прекрасного человека.

В этом же году, встретив возле школы свою бывшую одноклассницу Митину Лену, я узнала о смерти Параничева и Кузнецова, случившихся почти год тому назад. Дочка Лены - Оля Николаева, как оказалось, училась в параллельном классе той же школы, где и моя Маша. Для меня Параничев не умер, он всегда был и оставался для меня моей бесконечной и несбывшейся иллюзией первой, а может быть, и единственной моей любви. Или влюбленности? ….

Дочка  в среде своих одноклассников большой  популярностью не пользовалась, хотя очень тянулась к детям. Она была такой же тихой и закомплексованной - какой была и я в этом возрасте, совершенно не умела постоять за себя, не могла расталкивать других людей локтями и не умела ссориться. Ссориться, правда, я как раз всегда умела в совершенстве. Не почувствовав в Маше интереса к спорту, мы с мамой  записали ее в Дом Пионеров и Школьников в детский танцевальный ансамбль «Калинка», пользующийся большой известностью в нашем районе и даже в городе. Многие Машины  одноклассники прошли через этот ансамбль, но почти никто из них не остался там надолго: на каждый следующий год обучения отбор становился все более строгим - брали только самых талантливых. Танцы, обучение которым так полезно всем девочкам, шли у Маши плохо: координация движений у нее была неважная, а скорее всего, ей не хватало того, чего всегда в юности не хватало и мне - уверенности в своей неотразимости. К счастью, к  старшим  классам этот комплекс Маша изжила полностью, попав в совершенно другой коллектив ребят, и в настоящее время на редкость красиво танцует - артистично, расковано, с великолепным чувством ритма. В те времена с друзьями ей не особенно везло: хороших подружек в классе у нее не было, единственным и постоянным товарищем ее  игр оставался только Паша Добрусин - хорошенький, черноволосый мальчик, прилепившийся к ней с первых же дней обучения в школе.

В стране шла перестройка. Внешне она проявлялась только в бесконечной говорильне и критике прошлого. Пышным цветом расцветала демократия - любые профсоюзные собрания теперь становились полем брани или долгой дискуссии - мы все время кого-то избирали, обсуждали и критиковали, шли разговоры о необходимости избирать директоров своих предприятий и даже начальников. Производственный коллектив начал активно вникать во все административные вопросы, оспаривать каждое решение руководства. А внешнего порядка в городе не прибавлялось: так же, если не больше, были оплеваны и замусорены парадные и дворы, рушились давно не ремонтируемые дома, количество продуктов на прилавках магазинов скудело с каждым годом. Цены, правда, все еще были стабильными: на семьдесят копеек тогда можно было очень вкусно поесть в столовой, посещение которой еще было обыденностью, а не расточительством, как это стало для  многих в конце девяностых.

В 1987 году уже во весь голос заговорили о трагедии, случившейся 26 апреля предыдущего года на Чернобыльской АЭС. Авария станции превратила в мертвую зону огромную территорию на Украине. Добровольцы с разных городов страны ехали ликвидировать последствия аварии. Почти все они в настоящее время стали инвалидами и медленно, но верно умирают, кто от рака, кто от иной болезни. Тогда  в дни после катастрофы почти ничего не говорилось о вредном воздействии на нас радиации - в майские праздники, как всегда, шли демонстрации, люди выезжали в пригороды и получали опасные дозы, ничего не подозревая о случившемся. Наш кирилковский коллектив в майские праздники 1986 года наметил коллективный поход  с  ночевкой  в  лесу в одном из пригородов Ленинграда. К счастью, в последний момент сам Юра поход отменил - по сведениям его «знающего» человека, уровень радиации даже у нас, в Ленинградской области после катастрофы был достаточно высоким, от прогулок на природе следовало воздержаться. Я по своей глупости не слишком верила Юриным страхам (еще бы: Сергей Лобанов планировал принять участие в этом походе!) и сердилась на Юру. Теперь, по прошествии лет, я очень благодарна судьбе за этот не состоявшийся поход и Юрину предусмотрительность. Довольно  много  моих  ровесников  в расцвете лет уже умерли от неожиданно появившегося у них рака легких. Не было ли это следствием тех их  майских прогулок по лесу в первые дни после аварии?

Осенью Вероника пригласила нас с Колей на свою свадьбу с Валерой Беляшовым,  прошедшую в узком кругу самых близких. После года своего совместного проживания они надумали окончательно оформить свои отношения. В присутствии Валеры - простого работяги без образования, невысокого роста, Коля выглядел гораздо представительнее и умнее: это отметила даже Вероникина мама, порадовавшаяся за меня. Не так важно казаться, как важно быть. Вероникин Валера в самые трудные периоды ее жизни показал себя и остается до сих пор ее надежным другом, хорошим хозяином и отцом. Но в этом, безусловно, была и немалая заслуга самой Вероники, целиком посвятившей себя только служению своей семье и не обременявшей  себя никакими иными «возвышенными» заботами. В день их свадьбы 17 октября 1987 года до нашего развода с Николаем  оставалось всего полтора года. К счастью, об этом я тогда еще не подозревала.

Наши отношения с Колей шли с переменным успехом. Я отлично видела, что он меня  любит и безумно ревнует ко всем и всему, хотя никогда не показывает этого в  открытую. Он никак не мог решиться уволиться с «Каскада» и оформить  ленинградскую прописку - не чувствовал себя нужным мне и боялся оказаться «выгнанным». В то же время он постоянно делал все, чтобы  таким  оказаться - жил бродягой и потребителем, ничем не жертвовал ради нашей семьи, не доказывал свою преданность мне конкретными делами. Наоборот, он все чаще  и  чаще говорил в мой адрес жестокие, способные обидеть любую женщину слова. Чем больше он ревновал и боялся потерять меня, тем больше подчеркивал свою полную не заинтересованность во мне! Эта постоянная игра в «зелен виноград» утомляла меня. Женщина любит ушами и хочет  видеть дела, а не только постигать сложные психологические выверты уязвленного мужского самолюбия и постоянно объяснять  себе  все  унижающие меня грубости его любовью ко мне. Все ощутимее мне хотелось какой-то явной, а не теоретической опоры в человеке, столь сильном физически  и столь умеющим производить на других людей хорошее впечатление.

В одну из наших ссор, когда Коля снова отказался от купленного  мной заранее  билета в Малый оперный  театр на балет «Макбет», чем вынудил отправиться в театр одной, я неожиданно встретила в фойе театра Сережу Григорьева. Он тоже  прогуливался по залу один. За минувшие со времени окончания нашего романа шесть лет он почти не изменился. У меня бешено забилось сердце, но подойти к нему я так и не решилась (плохо выгляжу, не хочу чтоб он понял, что я пришла одна и ... просто боюсь!). Перед началом спектакля со своего места в ложе я увидела его в ложе противоположного яруса. Рядом с ним сидели две молодых девушки. «Наверное, сотрудницы», - решила я, так как его жена, к которой он, по его словам, тогда надумал вернуться, приходилась ему ровесницей. Неожиданная встреча всколыхнула в моей душе множество воспоминаний, растревожила меня. Сергей так и не узнал тогда о том, что судьба снова столкнула нас вместе на одном спектакле.

Все чаще я чувствовала свое  одиночество с Колей. Помню красивый октябрьский день, который мы с Машей провели в Парке Победы - собирали красивые листья  для гербария и наслаждались листопадом. Для большинства людей осень - время грусти и упадка. Я же как раз осенью  словно заново начинаю жить, искать любви и нового счастья. Мне уютны и милы мелкий, ленинградский дождь, шуршание листьев под  ногами  и их ни с чем не сравнимый запах осени. В тот год я снова в самое мое любимое, заветное для меня время года была одна, без любимого -«любимый» пропадал где-то  по своим делам, ведя со мной непрекращающуюся эмоциональную битву. Все оставалось таким же, как всегда, как будто бы я и не выходила замуж. Ничего в моей жизни не только не стало лучше с моим замужеством, но только еще больше усложнилось.

С кирилковской  компанией  мы   по-прежнему встречались на всех праздниках. На  людях Коля старался не показывать наши сложные отношения, был ласков и  доброжелателен со мной, потому эти встречи оказывались отдушиной или передышкой в нашей семейной жизни. Другой отдушиной была прорубь. Туда я ходила дважды в неделю, встречаясь у полыньи то с Колей, то с Рашидом, иногда приходила одна. Купание давало энергию, снимало отрицательные эмоции, служило своего рода   будильником, поднимающим сознание и возвращающим его к высокому. По утрам мы с Колей пробегали по несколько кругов вокруг нашего огромного двора. Ребята из  Солнечного приучили меня к бегу, и он, наконец,  перестал быть для меня таким мучительным и изматывающим, постепенно приобреталась тренированность. В том, что  мы с Колей оба не прекращали регулярной практики оздоровления, была немалая заслуга нашего обоюдного примера друг другу. Он тянул вверх меня, я - его, никто не хотел первым показать свою лень и слабоволие, и это было одним из немногих, но существенных плюсов нашей семейной жизни.