Цветение

     Мне с детства, тонко намекнули, сказав: талантом ты мой дорогой не блещешь, и "Я" в унынии открылся этой пули, которая насквозь пронзила моe сердце . На тот момент, я был вынужден принять, весь этот нелепый абсурд и жить с ним, в глубокой душевной конспирации, с той внутреннею прелестью и с той, внешней тяжестью, тех кандалов, что на меня напялила окружение. Ну я отраду находил, знакомясь с этим необъятным миром, по лагерям я ездил, горстку счастье я там находил, и столько замечательных мгновений, что я бы там и жил. Отнюдь, мое родство не допускало, этой доли счастья, и дом мой находился, в черно белой городской среде, средневековья наделенной, где для детей крестьян, забавой есть, ни что иное, как романтика трущоб, где я в развитии и похудел и вырос, все здесь в одном, весь соцпакет мне на уши одели. Хотя признаться честно, тогда я и прочувствовал весь этот пресный сок, в котором соль была слезами угнетения, а сахар был восторгом тех минут, когда я с чистою душой, слонялся с той дворовой ребятней, на тот момент считая, что миром мазаны мы были, однокровчане с позабытою мечтой. С дворянами я радовал себя, минутами забавы, когда по изобильной жизни плавал я, и жадно пожерав ее плоды, бессовестно играя. Все это лишь, паршиво послужило, тому бесчисленному множеству экзаменов, которых на то время проживания, я не знал как здать, а если б и узнал, то, и не понял бы и вовсе. И вот ступенькой выше, где годики за годиками шли, я стал как говориться, чуть пониже, где пеленою юной взрослости меня укрыв, сказали: ты дорогой мой, детству ручкой помаши.
       В рассвете юности, я широко смотрел на мир, он мне казался многообещающим и добрым, пока в капкан я по наивности своей не угадил, где мне искусно утвердили, что жизненный твой путь, немного ограничен. Иносказательно внушив, всю эту гниль и горечь, пришлось сформировать мне почву под ногами, убрав свои божественные крылья, туда, где сам бы черт, зайти бы постеснялся. Все! Довольно баловства, одев ошейник на себя, я в маске начал было отдаляться, как что то взбунтовалось в сердце у меня, и я, с собой, еще на несколько годков остался. Ну наконец, воскликнул бурно мой писклявый голосок, и в предвкушении соблазна, полюбопытствовать решил у публики спонтанно Я, сценарий в жизненном театре. Ответ, был ровен и весьма неоднозначен. Тут жанр, дорогой мой, столь печальной и безвкусной драмы, что роль твоя отыгрывать спектакль где сюжет, настолько примитивен и банален, счастливого финала у которого и нет. Только не делай, выводов о том, что здесь настолько все печально, вот здесь, ты подпеши что жертва жанра, иии, не задерживай толпу! Так так, предвзято возмутился я, и в корни домыслов чуть было не загнавшись, с любезностью, я, молвил чуть дыша: Вы знаете господа, мне роль такая, вовсе не подходит. Ехидно улыбнувшись, подхватив, всю ясность моего ума, мне в деликатной форме изложили, иронизируя ухмылками мой образ инфантильного, для них на тот момент врага, провозглося такой вот вафельный сюрприз. А у тебя мой дорогой, к великому несчастью, прости, ну выбора то нет. И проглотив, кусочек клеветы, я на крючок попался. Ну как же так. И опустив свои, испуганно зеленоватые глаза, я в пол уставился и крепко задремля, уснул, и спал, где жизнь случалось, происходило множество паршивого дерьма, та доля что была мне выделена радости и счастья, не видимо смещала школьная унылая пора. Меня топили в уличных болотах, обрызгивали индивидуальный плод, мой, из кувшина ядовитых слов, и современные мормоны, гегемоны, мне в школьных рамках проповедовали то, что было так успешно и изящно преподнесено, что я собрал стереотипов полный ящик. Ты даже не пешка, на этом шахматном столе. Ну, не приятно, слушать эти изречения, от лиц, чье мнение считалось мне на то мгновение, в переизбытке значимости, иллюзорно высоко. Чувство собственной важности, доминировало, в сотрудничестве с обманутым разумом, создавая жгучий коктейль, превращающийся в снотворное. И тут я принялся бороться с этой чуждой, мерзкой правдой, поставив в бой себя  моральный, на противостояние структуре уличных, семейных, школьных правил, и был разбит, повержен в этой схватки, так как, при не умелом обращении, мне щелкали по носу, как в зеркальном отражении, моей нервозной лупке по воде.
      До здравствует, тот щедрый час, когда мне в голову влетела мысль, что хватит, жалко выживать, а надо жить сейчас, и мимолётно, ясно осенило, и я покинул оставаясь в кандалах, ваш тараканий, рабский вальс. C Титаника, я выбрался в масштабы городского океана, освобожденный и не опытный пловец, и вопли в голове не у тихая, звучали так: что я по-прежнему такой же, как и все, живой хоть и проснувшийся мертвец. В награду за мой риск, мне распахнули двери, в те сказачно чудесные края, где фолиант, весел на мраморной стене, и в тот, прекрасный миг, я всю инструкцию усвоив, осознанно в Титаник попросился, прикинувшись одним из них. Теперь я видел кто, есть что! Кто лох, кто бог, в каких рядах глазеет быдло, в каких випложах бесятся царьки, одни кладут в свой рот повидло, другие пашут за гроши.  Ну это пыль нам всем знакома, интересует более духовный инструмент, который получить довольно сложно, во сне имея лишь обыденный абонемент. Я выдохнул последний жгучий кислород, и с легкостью ума бродил по короблю, и изредка подумывал о том, когда уже все здесь, по глупости своей, пойдут ко дну. Простите, что не стал я, каплей, в вашей грязной луже, и стал старше, не оправдав надежды вашей, я вас люблю, природа ближе мне, пусть подарю я жизнь мечте, чем буду куклой, доверяя слепо фальше.  И нацарапав эту сказку, я в откровении открою вам секрет, ответа нет, смотря чьи уши - смотрят. Есть "Я" то хрупкое дитя, которое мы в детстве, часто все теряем, и, не находим честно говоря, так как чужой идеи, жизнь свою мы посвящаем. Ко мне вернулось, то божественное "Я", которое однажды вы забрали у меня! Сейчас оно останется со мною, навсегда. Ну, те, намеки в тонкой форме, которые изящно проповедовали вы, послужат процветанию талантов, блистание которых, вознесется на земле.