Как прожить, чтобы не болело сердце. Глава2-4Елена

 

Вскоре Лоренцо в доме его сестры за ужином рассказывал о необычайном знакомстве  Елены с монахиней из России.  Она не поправляла мужа, согласно кивала головой, предоставив ему возможность рассказывать так,как увидел и услышал он – Лоренцо Нава.  И уже в который раз Елену изумляло осознание того, что в этой жизни ничто не случайно, каждая встреча предопределена.  Грустная  полуулыбка  обнимала и губы, и  глаза, и она была сосредоточена на одной лишь мысли: «Ася, Асенька! Как же тебя найти?" 
 Она вспоминала  промелькнувшие  на одном дыхании три четверти часа  –  мгновение когда монахиня сняла перекинутый через плечо ремень платяной сумки,  мгновение когда изъятая ею из красного пакетика тетрадка оказалась близняшкой  в  девяносто шесть страниц  в коленкоровой обложке тёмно-синего цвета  , лежащей рядом, тетради Елены. И затем краткий пересказ событий октябрьского  вечера,  в котором главным действующим лицом были ливневый дождь и её петербургская подруга Асенька Лавицкая; мгновения, когда ещё не зная, но уже предчувствуя, она,  взяв в руки тетрадь, не раскрыла её – положила к себе на колени и, устремив взгляд  к   водной глади озера,отливающую  бликами заходящего солнца, сказала:
 - E ancora un giorno va per finire –
(И ещё один день подходит к концу)
После чего раскрыла тетрадь посередине и, мимолётно взглянув,  дала свободу исписанным листкам - они запорхали белыми линиями краёв, то и дело приостанавливаемые придерживающими их пальцами.  Но вот,  её ладонь  легла поверху листа с краю и она стала читать вслух:

Не можется душе, молчит.
Молочной пеленой туман на стёклах...
Стекают в бездну времени часы.
Уставший  мозг безостановочно хлопочет –
Передвигает чётки мысль на мысль
И смысл ищет тщетно дня прошедшего.
Так жизнь! Не день и не минута.... Жизнь
Уходит и теряет память
Её начало. Середина стёрта...
Только сегодняшняя пелена,
Размытая ... Ни очертаний силуэтов,
лиц не видно и не слышно слов.
Словно во сне. Словно не я, не явь,
Отчаянная немота сквозь вопль,
неслышимый никем, поэта,
душа которого вдруг потеряла дар
Речения,  вслух выразить себя не поторопит.
Молчит душа, до времени молчит...   

Её  затянувшееся молчание – она перечитывала про себя  прочитанное вслух. И снова полетели листья страничек,  тетрадь закрылась. Затем Елена открыла первую страницу и снова  речетатив , звучащий  медленно-вдумчиво  вначале и к концу радостно-восхищённо:

А на подушке смятый  ворох слёз,
слёз одиночества застывшей  полуночи,
неутешительных раздумий,
сотен строчек,
непрошено вторгающихся в мозг,
ворочающийся с боку на бок  сонно.
Что ж,
пора, пожалуй, в путь.
Пора! Пора!
Лучистое  убранство дня 
рассеет лампы электрической некчёмность
Услышу:
«Уже не спишь. Далёко ли идёшь?»
Действительно –
куда и с кем?
И  для чего
ночного бдения штормящее бессилие?

Какие новые слова  сумеют вырваться
из недр памяти затерянных, глубинных?

Какую новую поэму  вознесёт
на вал Цунами?
Иль  слезинки-брызги
покатятся сольются с  пенной зыбью  вод
под пламенем взошедшего  светила.
Итак,
тропой извилистой  вперёд.

Сумею ли  ту, давнюю дивчину
 из прошлого столетия найти
в нестойкой памяти, теряющейся
в том  жарком, ярком  дне июля.
Прежде,
живущей  в инкубаторе  совдепа,
она – спеленутый младенец  на ступенях –
в то утро,
предстоящая лицом
чему-то не имеющему имени,
 манящему
сладчайшим предвкушеньем новизны,
в  салоне самолёта , совершившего посадку
в Мальпенсе 
впервые...
Ждёт разрешения на выход. Это - Я!
Шаг в неизвестность, но без страха.
 Ха! Ха! Ха!
Беспечность юности - наивное желание
счастливой стать,
 найти кого-то для себя,
оставив за спиною пепелище чувств.
Устала
 душа искать в Отечестве участья...
И вот вступила  туфелькой в пространство
космически загадочной Италии. Ура!

1 декабря.
  Хочется домой, безумно, до потери пульса, до жуткого, истерического вопля: «До-мо-й!! В Петербург – в Россию к маме и Сашке!». Но – запретная тема! Мне нельзя домой.
Зимою здесь – завыть от тоски.

 Момент, когда она посмотрела на Агату и было ясно, что монахиня почувствовала, чётко обозначенную паузой, границу  - по её негромкому певучему голосу, полному внутренней эмоциональной сопричастности  читаемому, что он изменился, отстранился от ритмически-выразительного  стихотворного шага , - за этими последними, медленно-медленно утишёно прочитанными словами, не  умея дословно передать смысл, она слышала далёкие, но незабытые слова: «Не хочу жить! Не хо-чу-у!» и не сразу поняла, что Елена уже не читает, а обращается к ней:
- Какие стихи!!! Агата,  вы не представляете , что  имеете...-
Елена запнулась, не закончив, оборвала себя на полуслове и, как недавно, посмотрев на воду, повторила на русском:
-Вот и ещё один день подходит к концу.-
И без паузы , развернувшись в пол оборота к Агате и, подогнув под себя одну ногу, которая спряталась под подолом длинной в широкую складку юбки , справившись с переполняющими её эмоциями, сказала негромко:
 -И я тоже хочу домой в Петербург! Ведь это и мой город тоже!- замолчала, задумалась, но ненадолго и снова обратилась к Агате:
 -Возможно, есть что-то такое в вашей, как вы её называете, малышке, что-то примечательное, а? Сестра Агата, вспомните, прошу вас! –
Агата и матушке Ольге   три года тому назад, описывая «потеряшку», отметила глаза – удивительные, разноцветные, пятнистые, а для Елены уточнила.
- Si. Gli occhi hanno diverso colore e sul sinistro ci sono due macchie marrone ...
Одно маленькое, и одно большенькое …-
  - Да, это же Ася! А-Ася! – в это мгновение муж, услышав её громкое восклицание, переполошился:
- Eli, stai bene? –

продолжение